Жена-девочка

Глава L. Ревнивый кузен

Франк Скадамор, юноша примерно восемнадцати лет, был типичным представителем английской золотой молодежи. Родившийся с серебряной ложкой во рту, росший в золоте, среди огромного богатства, которое рано или поздно перейдет к нему по наследству, и имея в перспективе титул пэра, он считался весьма подходящей партией для девушек на выданье.

Далеко не одна заботливая мать мечтала о том, чтобы заполучить его в зятья. Вскоре, однако, стало ясно, что все эти леди не могут рассчитывать на его руку, поскольку будущий пэр четко обозначил свою привязанность к той, у которой не было матери, — к Бланш Вернон.

Он провел достаточно много времени в Вернон Парке, чтобы иметь возможность оценить исключительную красоту своей кузины. Еще когда он был мальчиком, Бланш ему нравилась; теперь, когда он стал юношей, его страсть только усилилась. В его короткой жизни еще не случалось такого, чтобы он не смог добиться всего, чего хотел. Так почему же он должен только питать надежду, когда опыт всех его прежних лет говорит: все, чего только пожелает, он сможет получить?

Он желал Бланш Вернон, и у него не было никакого сомнения, что он ее получит. Он даже не считал нужным прилагать усилия, чтобы завоевать ее. Он знал, что его отец, лорд Скадамор, с нетерпением ждет этого союза, и что отец девочки также был бы не против такого брака. Не должно было быть противодействия ни с одной из сторон; и он только ждал, когда его юная возлюбленная вырастет и будет готова к семейной жизни, — тогда он сделает предложение и получит согласие.

Он не думал о том, что сам еще довольно молод. В свои восемнадцать лет он считал себя вполне взрослым человеком.

До настоящего времени он почти не опасался соперников. Правда, и другие представители золотой молодежи засматривались на прекрасную Бланш Вернон. Но Франк Скадамор, со своими неограниченными возможностями, имел перед ними такое преимущество, что мог не опасаться конкуренции; так и случилось: один за другим, подобно падающим звездам, все его соперники сошли с дистанции.

И вот, когда победа казалась близка, неожиданно черная тень возникла на горизонте — в образе человека, совсем не молодого, как в порыве злобы выразился Франк, годящегося Бланш Вернон в дедушки, во всяком случае, уж точно в отцы!

Этим человеком был Майнард.

Скадамор, бывая в Вернон Парке, слышал много лестных слов в адрес безрассудно смелого незнакомца; слишком много, чтобы испытывать какую-либо симпатию к нему, — тем более, что эти слова слетали с губ его очаровательной кузины. Впервые Франк встретил Майнарда во время охоты, и его антипатия к нему стала вполне осязаемой. Это была самая сильная из антипатий — в ее основе была ревность. И он чувствовал эту жгучую ревность, когда они охотились на лис и на фазанов в заповеднике, когда стреляли из лука, дома и вне дома — словом, везде.

Как уже говорилось, он последовал за кузиной по лесной тропинке. Он внимательно следил за каждым ее движением, жестом в компании с ее сопровождающим и ругал себя за то, что так глупо оставил ее. Он не слышал их разговора, но видел достаточно, чтобы убедиться: она питает к нему больше чем простую симпатию. Он страдал от ревности весь остаток того дня и весь следующий день, который был днем ее рождения; ревность не давала ему покоя во время обеда, когда он видел ее глаза, стремящиеся заглянуть за цветочную вазу, закрывавшую ее от Майнарда; и особенно бушевала ревность в его душе во время танца, особенно когда танцевали лансье, и она была рядом с человеком «достаточно старым, что годиться ей в отцы».

Несмотря на то что в его жилах текла благородная кровь, Скадамор опустился до того, чтобы приблизиться к ним и подслушать разговор. И он слышал все, в том числе о соглашении насчет книги, которое они заключили между собой. Близкий к отчаянию, он решил рассказать об этом дяде.

На следующий день после именин дочери сэр Джордж Вернон не сопровождал гостей в их прогулке по парку. Он извинился перед ними, сославшись на свою дипломатическую работу, которая требовала от него уединиться в библиотеке. Он был вполне искренен, так оно и было на самом деле. Его дочь также осталась дома. Как и ожидалось, новый роман прибыл — полная версия, только что вышедшая из типографии.

Бланш с увлечением принялась за роман; с улыбкой попрощавшись со всеми, она поспешно удалилась в свою комнату, чтобы не выходить оттуда в течение целого дня. Майнард с радостью заметил это и отправился на охоту. Скадамор же, оставшись дома, созерцал это с глубоким огорчением.

Каждый по-своему ждал, какое впечатление произведет на Бланш эта книга.

Примерно в полдень баронет-дипломат находился в библиотеке, готовя ответ на дипломатическую почту, недавно полученную из Министерства иностранных дел. Кто-то постучался к нему. Это племянник отвлек баронета от дипломатической работы.

Молодому Скадамору, как близкому родственнику, которого отец Бланш считал своим сыном и который мог однажды стать ему зятем, не требовалось никакого оправдания за столь бесцеремонное вторжение.

— Чего тебе, Франк? — спросил дипломат, держа в руке пакет с дипломатической почтой.

— Я хочу поговорить о Бланш, — прямо, без обиняков заявил племянник.

— Бланш! Что с ней?

— Я не могу сказать, что это меня сильно касается, дядя, только из уважения к вашей семье. Ведь она не только ваша дочь, но и моя кузина.

Сэр Джордж положил дипломатический пакет на стол, нацепил на нос свои очки и устремил на племянника вопросительный взгляд.

— Что ты этим хочешь сказать, мой друг? — спросил он после того, как такой несколько затянувшейся паузой испытал молодого Скадамора на самообладание.

— Мне немного неприятно говорить вам об этом, дядя. Кое-что вы, возможно, заметили сами, так же, как и я.

— Нет, я ничего не заметил. О чем ты?

— Хорошо, тогда я скажу. Вы допустили в наш дом одного человека, который, по-моему, джентльменом не является.

— Кто этот человек?

— Это капитан Майнард, как вы его называете.

— Капитан Майнард не джентльмен?! Какие у тебя есть основания утверждать это? Будь осторожен, племянник. Это серьезное обвинение против любого гостя в моем доме, и тем более — мало знакомого здесь. Я имею серьезные основания полагать, что он джентльмен.

— Дорогой дядя, я сожалею, но не могу согласиться с вами, поскольку я имею серьезные основания полагать иное.

— Позволь мне услышать твои возражения!

— Хорошо. Во-первых, я был позавчера с Бланш на охоте в заповеднике, когда мы там стреляли фазанов. Мы разделились; она отправилась домой, а я остался, чтобы продолжить охоту, как я намеревался. В это время появился мистер Майнард, который скрывался в ближайшей роще падубов, и присоединился к ней. Я уверен, что он специально ждал удобного случая для этого. Он прекратил свою охоту и сопровождал ее домой, беседуя с ней всю дорогу, с такой фамильярностью, как будто он был ей брат!

— Он имеет на это право, Франк Скадамор. Он спас жизнь моему ребенку.

— Но это не дает ему право говорить ей такие вещи, о которых я слышал.

Сэр Джордж вздрогнул.

— Какие вещи?

— Очень многие. Я не говорю о том, что он говорил ей в заповеднике. О чем они там говорили, я, конечно, не мог слышать. Я держался от них слишком далеко. Я говорю о другом разговоре, который я слышал вчера вечером, когда они танцевали вместе.

— И что же ты слышал?

— Они разговаривали о книге, которую написал Майнард. Моя кузина заявила, что она так мечтает прочесть ее, что не будет ради этого спать всю ночь. В ответ он выразил надежду, что она будет чувствовать то же самое на следующую ночь после чтения. Дядя, разве может незнакомец говорить такое и слушать ее ответ?

Вопрос был излишним, Скадамор мог заметить, что очки сэра Джорджа неожиданно сползли с его носа.

— Ты сам слышал все это, да? — спросил он почти машинально.

— Каждое слово.

— Между моей дочерью и капитаном Майнардом?

— Как я сказал, дядя.

— Тогда не говори об этом больше никому. Храни это в тайне до тех пор, пока я не скажу тебе. А теперь иди! У меня есть серьезное государственное дело, которое требует моего внимания и времени. Иди!

Племянник, так решительно изгнанный, покинул библиотеку.

Как только за ним закрылась дверь, баронет вскочил с кресла и, нервно шагая по комнате, воскликнул:

— Вот к чему приводит проявление снисходительности к республиканцу — предателю интересов королевы!