Глава 6: Битва провидиц

— Ты лжешь, — сказал Рагнар, встав между мной и Астрид. Его плечи напряглись, рука инстинктивно легла на рукоять меча.

— Я никогда не лгу, ярл. Это проклятие моего дара — видеть только правду. — Астрид обошла его плавным движением, словно вода обтекает камень. Подошла ко мне ближе. Запах от нее шел странный — полынь и что-то металлическое. — Покажи мне руку.

— Зачем?

— Хочу увидеть твои линии. В них — твоя судьба.

Я протянула ладонь, пальцы слегка дрожали. Она взяла мою руку в свои — холодные, как лед, с длинными белыми пальцами — и замерла. Ее лицо побледнело еще сильнее, если это вообще было возможно.

— Невозможно, — прошептала она. Голос дрогнул впервые. — У тебя нет линий.

— Что?

Она развернула мою руку к толпе, показала всем мою ладонь. Люди подались вперед, вытягивая шеи.

— Смотрите. Нет линии жизни. Нет линии судьбы. Нет линии сердца. Как будто она... не существует.

Толпа зашумела, как потревоженный улей. Кто-то прошептал "драуг" — живой мертвец. Кто-то перекрестился — христиане уже были среди викингов, новообращенные торговцы.

— Потому что я не из этого времени, — сказала я громко, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Моя судьба написана через тысячу лет отсюда.

— Или у тебя нет судьбы вообще, — возразила Астрид. Ее белые глаза сузились. — Ты — ошибка. Разрыв в ткани времени. И этот разрыв растет с каждым днем, что ты здесь.

— Откуда ты знаешь?

— Я вижу. — Она подняла руки, растопырив пальцы, словно ловя невидимые нити. — Вижу, как нити судьбы рвутся вокруг тебя. Рагнар должен был умереть весной — ты сказала ему, и теперь эта нить дрожит, меняет цвет с черного на серый. Эйнар должен был умереть от болезни — ты спасла его, и его нить изменила цвет с красного на золотой. Каждое твое действие создает рябь, которая расходится все дальше, как круги на воде.

— И что в этом плохого? — вмешался Рагнар. Голос прогремел над площадью. — Она спасает жизни.

— Спасает одни и губит другие. Покажи им, женщина из будущего. Покажи, что будет, если Рагнар не умрет весной.

Я молчала, сжав губы. Но Астрид продолжила, ее голос поднялся, зазвенел:

— Без его смерти не будет мести. Без мести Великая армия распадется. Саксы объединятся и уничтожат данов. Тысячи викингов умрут. Их жены станут вдовами, дети — сиротами. Это цена спасения одного человека.

— Ты не можешь знать это наверняка, — сказала я.

— Могу. Потому что вижу все нити. А ты видишь только одну — его. Ты ослеплена чувством, которое называешь любовью.

— Довольно, — Рагнар выхватил меч. Сталь пропела, выходя из ножен. — Еще слово против моей женщины...

— Твоей женщины? — Астрид рассмеялась. Смех был похож на звон разбитого стекла. — Она еще не твоя жена. И не станет, если будет умна. Или ты хочешь, чтобы она родила детей без судьбы? Детей, которых норны не признают?

Это было как удар под дых. Весь воздух вышел из легких. Дети. Я не подумала о детях.

— Уходи, — приказал Рагнар. Меч дрожал в его руке от сдерживаемой ярости. — Уходи, пока я не забыл, что ты под защитой гостеприимства.

— Я уйду. Но сначала... — Астрид повернулась ко мне. Ее плащ взметнулся, как крылья ворона. — Три дня. Я даю тебе три дня, чтобы принять решение. Уйти из этого времени или остаться и обречь всех на гибель. На рассвете четвертого дня я вернусь за ответом.

— А если я откажусь уходить?

— Тогда я сделаю то, что должна. Восстановлю баланс.

— Ты угрожаешь ей? — Рагнар поднял меч выше, лезвие блеснуло на солнце.

— Я предупреждаю. Боги не любят, когда смертные играют с судьбой. Три дня.

Она развернулась — резкое, театральное движение — и ушла. Толпа расступалась перед ней, как море перед Моисеем. Некоторые отводили глаза, другие крестились, третьи плевали через плечо от сглаза.

Когда она скрылась за воротами, ее рыжие волосы мелькнули напоследок, Рагнар обнял меня. Его объятия были крепкими, почти болезненными.

— Не слушай её. Она пытается запугать тебя.

— А если она права? Если мое присутствие действительно разрушает всё?

— Тогда пусть разрушает. Я выбираю тебя.

— Даже ценой жизни тысяч?

Он отстранился, посмотрел мне в глаза. В серых глазах плясали золотые искры.

— Да. Даже так. Я викинг, Аса. Мы не святые. Мы берем то, что хотим, и защищаем то, что наше. А ты — моя.

— Я никому не принадлежу.

— Нет? А прошлая ночь?

— Прошлая ночь была... ошибкой.

Слово резануло его, как лезвие. Я видела боль в его глазах — вспышка, быстро сменившаяся гневом. Челюсть напряглась, кулаки сжались.

— Ошибкой? Когда ты стонала подо мной, это тоже было ошибкой?

— Рагнар...

— Нет. Я понял. Провидица напугала тебя, и ты готова бежать.

— Я не бегу!

— Нет? А что ты делала всю жизнь в своем времени? Пряталась за книгами, изучала мертвых вместо того, чтобы жить. И здесь то же самое — прячешься за знанием будущего вместо того, чтобы творить настоящее.

Слова ранили, потому что были правдой. Жгучей, болезненной правдой.

— Это не так просто...

— Это очень просто. Либо ты со мной, либо нет. Либо ты моя жена, либо уходи. Решай.

Он развернулся на пятке и ушел в дом. Дверь хлопнула с такой силой, что с крыши посыпался снег. Я осталась стоять посреди двора под падающим снегом, который таял на горячих щеках.

— Жестко, — сказал Эйнар, подходя. Он все еще прихрамывал после ранения, опираясь на палку. — Но честно.

— Ты тоже думаешь, что я должна уйти?

— Я думаю, что ты уже дважды спасла мне жизнь. Если это проклятие, то я выбираю быть проклятым.

— А остальные?

— Остальные боятся. Но они всегда боятся нового. Боялись, когда Рагнар привел Торунн. Боялись, когда он принял христиан в дружину. Страх — это нормально. Вопрос в том, что сильнее — страх или выгода.

— Какая выгода от меня?

— Ты лечишь. Предсказываешь погоду. Знаешь, где будут битвы и кто победит. Это дорогого стоит. Астрид может видеть судьбу, но изменить не может. А ты меняешь. Это пугает и восхищает одновременно.

— Это опасно.

— Жизнь опасна. Каждый день можно умереть от топора, болезни, голода, холода. Если твое присутствие дает шанс прожить дольше — я за.

Он ушел, тяжело опираясь на палку. Я осталась размышлять. Три дня. Три дня решить — остаться и рискнуть разрушить историю или... Или что? Как мне уйти? Я не знала, как попала сюда, не говоря уже о том, как вернуться.

***

Ночью я не могла спать. Слонялась по поселению как привидение, босые ноги оставляли следы на свежем снегу. Луна была полной, освещая снег призрачным голубоватым светом.

— Не спится?

Милава сидела у загона для скота на перевернутом ведре, кутаясь в овчину. В руках держала рогатину.

— А ты чего не спишь? — спросила я, садясь рядом на бревно. Дерево было холодным даже через платье.

— Дежурю. Волки близко. Чувствую.

Она указала на лес. Между деревьями мелькали зеленые огоньки — глаза хищников.

Мы сидели молча, глядя на лес за частоколом. Где-то ухнул филин.

— Расскажи мне о своем времени, — попросила Милава. — О настоящем. Не о королях и войнах. О простых людях. О женщинах.

Я рассказала. О том, что женщины могут учиться, работать, выбирать мужей или не выбирать вообще. О том, что есть лекарства от большинства болезней. О том, что можно путешествовать по всему миру за считанные часы. О музыке, кино, интернете — пыталась объяснить простыми словами то, для чего в древнескандинавском не было терминов.

— Звучит как Вальгалла, — сказала она. — Только для живых.

— Не всё так прекрасно. Есть одиночество. Люди живут в огромных городах, но не знают соседей. Есть депрессия — болезнь души, когда ничего не хочется. Есть страх будущего — что мир станет непригодным для жизни.

— Но нет рабства?

— Формально нет. Но есть другие виды несвободы.

— Все равно лучше, чем здесь. Здесь я раба. Там была бы свободной.

— Была бы.

— Тогда почему ты хочешь остаться? У тебя есть рай, а ты выбираешь ад.

— Это не ад. Это просто... другое.

— Ты выбираешь его. Рагнара.

Я кивнула, не доверяя голосу.

— Глупо. Он умрет, рано или поздно. Все мужчины умирают. А ты останешься. Чужая, непонятная, опасная. Тебя сожгут как ведьму.

— Оптимистично.

— Реалистично. Но... я понимаю. Любовь делает глупыми. Я тоже любила. В Ладоге. Он умер, защищая меня во время набега. Иногда жалею, что я не умерла с ним.

— Не говори так.

— Почему? Это правда. Что мне здесь? Рабство до смерти. Может, если повезет, какой-нибудь воин возьмет в наложницы. Родить детей-рабов. Состариться в тридцать. Умереть в родах или от болезни. Прекрасная судьба.

Горечь в ее голосе была почти осязаемой.

— Я могу попросить Рагнара освободить тебя.

Она рассмеялась — короткий, резкий смех.

— И что? Куда я пойду? Домой? Там меня считают мертвой. Да и как добраться — через леса, полные разбойников? Остаться здесь свободной? Женщина без мужа, без семьи, без защиты — добыча для любого. Нет, лучше уж рабство у хорошего хозяина, чем свобода волка-одиночки.

Мы снова замолчали. Где-то выл волк. Или собака. В ночи трудно отличить. Звук поднимался и опускался, леденя кровь.

— Если останешься, — сказала Милава, поправляя овчину на плечах, — научи меня. Своей медицине. Чтению, письму. Чему сможешь.

— Зачем тебе?

— Знание — это сила. Единственная сила, доступная рабам. Может, когда-нибудь пригодится.

— Хорошо. Научу.

— И еще... будь осторожна с Астрид. Она действительно видит будущее. Но она также дочь Харальда. А Харальд хочет земли Рагнара. Если Рагнар умрет без наследника...

— Земли перейдут к Харальду?

— К тому, кто их захватит. Но у Харальда больше воинов. И теперь у него есть повод — его дочь предсказала, что ты принесешь гибель.

Политика. Даже в IX веке всё упирается в политику и земельные споры.

— Спасибо за предупреждение.

— Не благодари. Просто... если останешься, помни — у тебя есть союзники. Не много, но есть. Эйнар за тебя. Я за тебя. Некоторые другие тоже.

— Почему?

— Потому что ты дала нам надежду. Что можно изменить судьбу. Что раб может стать свободным. Что больной может выздороветь. Что будущее не предопределено. Это опасная надежда, но это лучше, чем безнадежность.

Она встала, пошла проверять загон. Солома хрустела под ее ногами. Я осталась сидеть, думая. Три дня. Осталось два с половиной.

И я всё еще не знала, что выбрать — любовь или историю, сердце или разум, Рагнара или тысячи безымянных жизней.

***

На следующее утро Рагнар вел себя так, будто ничего не произошло. Ждал меня в амбаре с двумя ножами. Продолжил учить меня драться, но теперь между нами была стена льда — невидимая, но ощутимая.

— Выше руку. Нож должен защищать лицо.

— Так?

Я подняла руку, локоть на уровне подбородка.

— Лучше. Теперь атакуй.

Я атаковала — быстрый выпад, как он учил. Он отбил легким движением запястья, развернул меня и прижал к стене. Грубое дерево впилось в щеку. На мгновение мы замерли — его тело прижималось к моему, твердое и горячее. Дыхание обдавало шею, поднимая волоски.

— Мертва, — сказал он холодно, отстраняясь.

— Я знаю.

— Знаешь, но не учишься. Отвлекаешься.

— На что?

— На меня. Я чувствую твой взгляд, твое желание. Но ты сделала выбор. Я — ошибка, помнишь?

— Я не это имела в виду...

— Неважно. Снова.

Мы дрались еще час. Жестко, почти зло. Он не щадил меня — каждый захват оставлял синяки на запястьях, каждый бросок выбивал воздух из легких. К концу я была вся в синяках и едва держалась на ногах.

— Достаточно, — сказал он наконец. Даже не запыхался. — Ты прогрессируешь. Медленно, но прогрессируешь.

— Рагнар, нам нужно поговорить.

— О чем? Ты уже всё сказала.

— Я не всё сказала. Я боюсь.

— Я знаю. Астрид напугала тебя.

— Не только. Я боюсь потерять тебя. Боюсь, что не смогу изменить историю. Боюсь, что изменю и разрушу всё. Боюсь остаться. Боюсь уйти. Я просто... боюсь.

Он подошел, взял мое лицо в ладони. Большие пальцы погладили скулы.

— Страх — это нормально. Но нельзя позволить страху управлять жизнью. Иначе это не жизнь, а существование.

— Легко тебе говорить. Ты викинг, привык к опасности.

— Думаешь, я не боюсь? Боюсь. Каждый день. Боюсь умереть без славы. Боюсь предательства. Боюсь потерять тебя. Но я не позволяю страху останавливать меня.

— Как?

— Принимаю его. Страх — это просто инстинкт выживания. Он говорит об опасности. Но решение принимаю я, не страх.

— И какое решение принял ты?

— Бороться. За жизнь, за тебя, за наше будущее. Даже если шансы малы.

— А если Астрид права? Если тысячи умрут из-за меня?

— Тысячи умрут в любом случае. Это война. Вопрос только — умрут ли они за что-то или просто умрут.

— И за что умрут они, если ты выживешь?

— За новый мир. Где викинг может полюбить женщину из будущего. Где знание важнее силы. Где можно изменить судьбу.

— Ты идеалист.

— Нет. Я реалист, который влюбился в идею. В тебя.

Он поцеловал меня. Мягко, нежно, с привкусом прощания. Губы едва коснулись моих, но от этого прикосновения мир закружился.

— У тебя есть еще день. Решай. Но знай — что бы ты ни выбрала, я не виню тебя. И буду любить до последнего вздоха. В яме со змеями или в постели в окружении внуков — неважно.

Он ушел, оставив меня одну в холодном амбаре. С разбитым сердцем и невозможным выбором.

Еще один день.

Один день решить судьбу мира.

Или хотя бы свою.

Загрузка...