Женатые холостяки

Глава 4. ВЕЗУЧИЙ

Никиту Попова в микрорайоне знали все. И не только люди. Едва он появлялся в своем дворе, поблизости не оставалось ни кошки, ни собаки. Их, всех до единого, словно ветром сдувало. Даже грозный бульдог Марата Агваняна старался не встречаться с этим человеком и, увидев, презрительно отворачивался от него.

Все дело было в запахе, какой исходил от человека, ведь он больше двух десятков лет работал патологоанатомом в морге и, как ни тщательно мыл руки, сколько бы ни отмокал в душистой ванне, не признавали человека животные и все тут. Даже синички не подлетали к его окну поклевать семечек, какие сыпал мужик в кормушку. Их склевывали неразборчивые воробьи.

Люди, соседи Никиты, тоже долго присматривались к человеку и далеко не сразу стали подавать ему при встрече руку. Может, брезговали или присматривались, кто их знает.

Вселились Поповы в дом позже всех. Не спешили въехать в свою трехкомнатную квартиру. И лишь после доводки, когда отделочники попотели над жильем почти полгода, Поповы перебрались в новое жилье.

Они приехали на своем «Фольксвагене». Сначала из машины вышел сам Никита. Он открыл дверцу, подал руку жене, помог ей выйти. Все увидели, что баба беременная и скоро будет рожать.

Дворовый люд удивился. Никите на вид было не меньше полсотни лет. А женщине совсем немного. Лет двадцать пять, а то и меньше.

— Дочка, не иначе, — перешептывались соседи.

— А где ее мужик?

— Да и он без бабы! Как так?

— Они и есть муж с женой! — хихикнул Боря.

— Да ты замолкни. Она ж в дочки годится этому козлу! — не выдержал Женька.

— Подумаешь, невидаль! Нынче и на внучках женятся! Это все от возможностей! — вставил Иван Кузьмич. И добавил вполголоса:

— Опрежь от мужских, а там и от материальных.

— Ну, мужское налицо! Гля, у бабы пузо на нос полезло. А и с деньгами не маются как мы. Вона фатеру под музей им сделали, — заметил дворник.

Мужики согласно закивали головами:

— А и верно!

— Кучеряво канает! Интересно, где он вкалывает?

— Понятно, что не в работягах! Глянь, какой у него прикид! Весь как с выставки.

…Обычно, въезжая в дом, люди сразу подходили к мужикам, знакомились. И соседи дружно помогали новоселам внести мебель, вещи, расставить все по местам и, конечно, отметить новоселье, сбрызнуть углы. Но в этот раз такого не случилось. Всех соседей заменила бригада грузчиков. Они приехали следом за фурой и долго возились в квартире Попова. Вышли недовольные, злые, ругали хозяина за жадность.

— Все мужики! Ни знакомства, ни обмывки не ждите! Человек приехал паскудный. Вон как люди хают! Заместо имени, матюком называют, — прислушался Иван Кузьмич и сказал, вздохнув:

— Что делать? Город ни без собаки…

Люди видели, как новосел, поднявшись на свой этаж, открыл окно, оглядел двор и, постояв, скрылся в комнате молча.

Его никто не задел и не окликнул, каждый здесь имел свою гордость, никто первым не делал шаг навстречу. Тут на все были свои давние, неписаные правила.

Но как бы ни складывалось, жить среди людей и остаться в незамеченных было невозможно. Все соседи увидели, что мужик каждое утро уезжает на работу, а к жене приходит молодая женщина домработница, она убирает и готовит, даже ходит в магазины за продуктами. Сам хозяин возвращался домой уже поздним вечером. Он даже не оглядывался на людей, собравшихся в углу двора перед пестрой, душистой клумбой. Человек делал вид, что никого не замечает, и ему нет дела до соседей. Так прошло недели три и вдруг поздним вечером, когда мужики собрались расходиться по домам, увидели, как выскочил из подъезда новичок. В домашней пижаме и в тапках он бросился к машине, сел, включил зажигание, но машина не заводилась. Человек нервничал, куда-то спешил. Но «Гольфу» его спешка была по барабану. И вот тут мужик разразился матом. Он толкал, пинал машину, обзывал последними словами, а та ни с места.

— Ребята! Мужики! Помогите! Жена рожает! А машина, как назло сдохла! — завопил на весь двор.

Люди переглянулись, подошли:

— Чего ж блажишь? У тебя бензина нет. Зачем машину костыляешь, заправить надо, — увидел Степан, и вскоре принес канистру бензина, залил в машину, она тут же завелась. Никита полез в карман, забыв, что он в пижаме. Извинившись, побежал наверх за деньгами и женой. И вскоре все услышали дикий крик бабы.

Никита, выставившись в окно, орал еще громче:

— Мужики! Здесь средь вас есть врач? Позовите!

— Глумной какой-то! Нешто «неотложку» не может вызвать? Там тебе врачей на всяк спрос!

— Пока они приедут, ни то баба, мужик родит! — заметил Боря и побежал за Порвой.

Александр Петрович уже ложился спать. А тут срочность:

— Я не гинеколог! Это не мой профиль!

— Сашок! Сдохнет баба, покуда «скорая» приедет. Вот тогда всем нам не то в профиль, в самую морду наплюют. Великое дело дитенка из хварьи выдернуть. Ты и не с таким справлялся. Бегим скорее.

Александр Петрович уже на ходу позвонил в неотложку. Но когда подошел к женщине, увидел, что ребенок уже наполовину вышел и вот-вот появится на свет целиком.

— Мама родная! Что ж вы так промедлили? Почему не поехали в роддом загодя? — с упреком глянул на хозяина и узнал Попова.

— Понимаешь, все спокойно было, а тут вдруг аврал. Сразу схватки, тут же воды отошли. Я к родам никакого отношения не имею. Был бы чужой, может, и решился б! Здесь же свой, страшно стало, — внимательно следил за всем, что делает Порва. Тот бережно помогал роженице и ребенку.

— Подожди, голубушка! Не тужься, набери силенок, не спеши! И помни, тужься ни резко, а плавно, чтоб порывов не было, — аккуратно взял в руки голову ребенка и сказал:

— Начинай вдох. На выдохе родим. Ну, с Богом! Не спеши, спокойно, моя хорошая! Вот так! Молодчина! Еще передышка! Все отлично идет, все хорошо!

Немного усилий и мы появимся полностью! Вот так! Ну, давай, покажи кого выносила! О, дочка! Какая красавица! Все в порядке! Лежи мамочка, дай все закончу! — перевязал пуповину ребенку, продул рот и нос, качнул пару раз, ребенок закричал.

— Все в порядке! — завернул ребенка в пеленку и оглянулся на звонок в дверь. Это приехала «скорая».

— Долгонько же вы собирались! Человек уже родился. А роженице помогите, не торопитесь уходить. У женщины детское место еще не отошло. Сделайте стимулирующий укол.

— Саш, ты как гинеколог, давай к нам, а то врачей катастрофически не хватает! — улыбались медики с неотложки. Они сделали укол, посмотрели на ребенка, запеленали. Присели ненадолго. Роженица вскрикнула от внезапной короткой боли. Это вышло детское место. Врачи вздохнули, что все обошлось без осложнений.

Александр Петрович пожелал роженице и ребенку здоровья, пошел к двери, но его нагнал хозяин, придержал за локоть, совал деньги.

— Ты что? Стебанулся ненароком? Кто за это деньги берет, да еще с соседа! Не забывай, ты не в морге! — отбросил руку Попова резко и вышел в дверь, не оглянувшись.

А через пару дней, вернувшись вечером с работы, выставил Никита мужикам целую сумку спиртного. Чего тут только не было! Коньяк и водка, вино и пиво, на любой вкус. От закусок стол ломился:

— За дочку! За знакомство и новоселье! За все разом! Пейте, мужики! — угощал Попов.

— А сам чего в стороне остался?

— У меня сегодня дежурство. В любую минуту могут вызвать. Не приведись малейший запах, неприятностей полные штаны навалят. И докажи, что не ишак.

— Твоим покойникам какая разница, пьяный или трезвый? Ты их распотрошил, зашил, и теперь не нужен. Их без тебя похоронят, лишь бы не перепутали трупы твои рабочие, — смеялся Порва.

Никиту передернуло от напоминания. Хотя давно это было, но нет-нет, да и прикалывались горожане к Попову, не подсунули ль им чужака.

…Привезли из «горячей точки» погибшего офицера. Не на вскрытие, попросили подготовить к похоронам, чтоб все честь по чести было. Человека помыли и побрили. Только одеть решили после обеда. И только по стаканчику пропустили, за двумя старухами родня приехала. Понятное дело, обед сорвали, стали торопить. Люди, не успев закусить, быстро захмелели и все перепутали. Одну из бабок запихали в военный гроб, а офицера в старушечий. Закрыли крышками всех. Покойников вскоре разобрали. Бабку до самой могилы сопровождали военные музыканты. А офицера — кучка старух и горсть бомжей. Все спешили. Шел промозглый дождь. Но на кладбище, так уж полагалось, открыли крышку гроба для прощания с военным и онемели люди, глазам не поверили. Как их боевой офицер вдруг превратился в дряхлую старуху. Ну, а с бабкой никто прощаться не хотел. Даже в гроб не глянули. Забили гвоздями понадежнее, опустили в могилу, спешно забросали землей и сразу потянулись к стаканам, хотелось помянуть усопшую, поскорее. Тут видят, по кладбищу бегом мчатся военные, с гробом и музыкой.

Бомжи и соседи старухи, не поняв в чем дело, на всякий случай по могилам расползлись. Ждут, что дальше будет? А военные давай бабкину могилу раскапывать, сами кого-то матом бранят.

— Сбесились вы что ли? Чего нашу старуху отрываете с земли? Мы ж ее только что урыли, — не выдержал один из бомжей.

— Не бабку, офицера закопали! Перепутали покойников работники морга! Заберите свою каргу! Вон, вместе с гробом доставили!

— Поначалу покажьте, наша ли там лежит?

Солдаты открыли гроб, боясь повредить бархат.

— Ой, Ксенька! Это ж надо как ты хорошо тут примостилася! Вся в бархате и шелке, в цветах и орденах. Это за что они тебе подвернулись? Хотела кучеряво зарыться и не дали? Эх, подруга, ни с нашим суконным рылом в чести канать. Хотя какая разница усопшему как хоронят, лишь бы землей засыпали, — говорила соседка бабки. Пока она причитала, старуху уже переложили из офицерского фоба, опустили в могилу, а военного спешно увезли, ославив работников морга на весь город.

Об этом случае целую неделю брехали торговки городского рынка, прибавив к случившемуся свои небылицы.

— А бабка, когда в ее родной гроб переложили, всем военным кулаком вслед грозилась и ругалась матерно, ей хотелось быть в чести похороненной, серед приличных мужиков! Да не обломилось! — брехали обыватели.

— Видать, по молодости озорной была! — хохотали торговки, понятливо перемаргиваясь.

Никите Попову эта путаница не обошлась даром. Уж куда только ни таскали человека, упрекали, стыдили, предупреждали и грозили. За неделю со всем начальством познакомился. А, выходя из кабинетов, говорил злорадно:

— И ты, бурдюк ишачий не минешь моих рук.

Впрочем, о патологоанатоме вскоре забыли. Горожане любили свежие новости. А Никита, уволив алкашей из морга, набрал новых работников, заранее зная, что через полгода и этих придется заменить на новых, потому как угощенья и чаевые быстро портят людей… Не все способны устоять и отказаться, выпив, держаться на ногах. Многие называли работу в морге вредной для человеков, а потому, мол, без выпивки здесь никак нельзя.

Никита спорил, убеждал в обратном, доказывал, что работающие здесь должны задуматься о вечном, подумать о душе и не оскорблять мертвецов пьяными рылами и скабрезными анекдотами. Но все его слова сыпались мимо слуха. Не умел Попов убеждать. И как говорило городское начальство, что не умел он подобрать кадры, потому что не разбирался в людях.

— Вот чудаки! Зачем мне в людях разбираться? Гляньте как спокойно и тихо они лежат! Никто пальцем не пошевелит, слова не обронит. Все тихони и ангелы! — подходил к бывшему директору рынка и, грозя пальцем, говорил:

— Притих, козел! А помнишь, как меня опозорил перед всей своей базарной сворой? Хотел я кусок мяса взять получше. Ну и решил пройти вне очереди. Толпа хай подняла. Ты мимо проходил. Помнишь, что сказал?

—¦ Трупной мухе мясо ни к чему. Пусть говно жрет и радуется!

— Теперь ты в моих руках. Я из тебя при желании такое могу изобразить, родня со страху стебанется, родные дети не узнают. А всего-то, маленькая подтяжка с внутренней стороны щеки и ты страшнее Квазимодо! — усмехается Попов.

— Помнишь, козел, как распускал слухи, будто я в морге глумлюсь над мертвыми девками и бабами. Твои сплетни привели сюда много проверяющих и экспертов. Всех покойниц осмотрели, даже мужикам в задницы заглядывали. Но ничего не подтвердилось. А и тебя не притянули к ответу. Хотя я настаивал. Ты ловко вывернулся. Сказал, что не ты базарил. Но я знаю точно, это была твоя грязь. За нее ответишь и на том свете! — дал пощечину покойному и сказал:

— Ладно! Оставайся как есть! Тебе за нутро поганое едино не простится.

…В городе Никиту обходили стороной. И не только за работу. Ходили слухи, что этот мужик за пределами морга отменный ловелас, что он знаком со всеми путанками города и лично отметился на каждой. Мол, нет в городе ни одной одинокой бабы, с какою Никита не состоял бы в близких отношениях.

— Ну и насочиняли отморозки! Состряпали из меня полового гиганта и зачем это надо? Я ж путан, как огня боюсь. Вернее заразы. И одиночек по той же причине не признаю. Лучше всего иметь дело с семейными бабами. Это уже с гарантией, что ничего не зацепишь, и главное, они всегда без претензий и прицела на будущее, — говорил своему брату Илье.

— Какая гарантия? Ты ж на семейной поймал лобковых. Иль забыл, что я тебе политань по всему городу искал. Нашел. А ты через неделю с битой рожей пришел. Мужик той бабы тебя отмудохал. Она тебя высветила, прозвенела, что ты ее заразил. Бабы все одинаковы. Есть порядочные средь одиноких, и шлюхи меж замужних…

Когда-то Никита был женат. Это случилось на заре его юности. Влюбился он безнадежно. Страдал и мучился. В то время он только что закончил школу. Его возлюбленная только что получила диплом, и ее направили в городскую больницу хирургом. Она и не замечала Никиту. Кто он был для нее тот лохматый мальчишка в узких брюках, в туфлях на толстой подошве, с гитарой, скулящей про любовь, про глаза, те, что сердце ранили…

Она была старше его на целых шесть лет. Но для Никиты этой разницы не существовало.

Парень добился благосклонности девицы. Она узнала, что отец Никиты главный врач больницы. Знала бы она, что именно он — старший Попов, был категорически против их встреч, дружбы и каких бы то ни было отношений. Он жестоко высмеивал сына, обещал, что на порог не пустит престарелую бабу, а ему, глупому барану, оторвет уши за глупость.

— Погоди! Через пяток лет ты себя проклинать станешь, а через десять разведешься с нею и сбежишь, куда глаза глядят. Зачем она тебе такая древняя?

Но Никита все-таки женился. Он выполнил одно условие отца и поступил в мединститут.

Нет, родители не согласились принять невестку к себе и купили сыну однокомнатную кооперативную квартиру, оформив ее на Никиту, обставили неброско и сказали веско:

— Старайтесь жить по средствам. Тебе Никита я ежемесячно буду давать понемногу, ну, а когда закончишь институт, станете жить самостоятельно.

Никиту это предупреждение не испугало. Он верил, что сумеет подработать грузчиком, дворником, даже медбратом. Но жена поморщилась. Она мечтала о другом отношении к себе со стороны родни мужа. Знай Нонка о таком повороте заранее, вряд ли согласилась стать женой Никиты. Нона рассчитывала на учебу в аспирантуре, но свекор о том слышать не захотел. Невестка затаила обиду и решила добиться своего через Никиту. Муж, было, насел на отца, но тот ответил конкретно:

— Рано ей! Пусть опыта наберется, проявит себя в работе, куда так спешить? — усмехался ядовито.

Невестка становилась раздражительной и все чаще срывалась на Никите. То он куртку не туда повесил, то почему фомко сморкается и пьет чай как деревенский мужик. Случалось, среди ночи выталкивала из постели, заставляя мыть ноги.

— Нона, я весь мылся! Ты же видела!

— Не знаю, от тебя жуткий запах, — зажимала нос. То вдруг уходила из-за стола, раздражало, что муж чавкает. То вдруг громко завидовала подругам, как удачно они вышли замуж. Притом, рассматривая себя в зеркале, возмущалась:

— А ведь я красивее их всех! Почему же мне не повезло?

Никита долго не обращал внимания на эти выпады, обращал их в шутку. Но, как-то не выдержав, спросил:

— С чего взяла что ты красивая?

— А как-иначе женился бы на мне?

— Разве тебе недостаточно моей любви? Зачем хочешь нравиться другим?

— Я женщина, это естественное желание!

— Почему у меня его не возникает?

— Ты, грубый человек! Нет в тебе тонкого понимания жизни. Ты, просто самец!

— Раньше говорила, что я глава семьи.

— Я шутила. С жалкой подачкой от отца ты не скоро будешь хозяином и мужчиной!

— Нона! Я почти каждый день приношу деньги, свой приработок! Разве этого мало?

— Ты называешь эту пыль деньгами? Не смеши! Вот вчера моей подруге муж подарил браслет с бриллиантами. Знаешь, сколько он стоит?

— Я знаю, сколько он за него получит, — рассмеялся Никита злорадно.

— Другого найдет взамен. Дураки не перевелись… Вон Валька Ткачева пожила со своим лохом три года и оттяпала у него двухкомнатную квартиру вместе с имуществом. Да еще алименты выдавила. Теперь живет припеваючи, а тот отморозок вкалывает как негр. Так вот и учат придурков! — смеялась Нонка.

— А ты когда родишь? — прикинулся простаком.

— Я тоже в положении. Но недавно, нужно провериться. Только одно плохо, квартира у нас тесновата. Ну кто рожает в однокомнатной? Тут ребенку даже научиться ходить негде. Побеспокой отца, чтоб о внуке позаботился.

— Не могу! Отец сделал все, что мог! К тому же сама неуверенна в беременности. Пусть сначала родится ребенок, тогда хоть причина будет говорить с родителями.

Нонка насупилась. Ей не понравилась несговорчивость Никиты, и она стала раздражаться по каждому пустяку.

Ей постоянно не хватало денег. Сколько бы ни дал вечером, на другой день не оставалось ни копейки.

— На что потратила? Что купила?

— Ты еще и проверяешь, контролируешь меня? Это низко, недостойно мужчины!

— Чего заходишься? Я имею право знать, куда делись деньги? — злился Никита.

— Это наглость требовать с меня отчет! Выходит, ты ни в чем мне не доверяешь!

— С чего завелась? Сколько вместе живем, ты ни одной пары носков мне не купила. Родители снабжают, видя, что в дырявых хожу. Носовые платки выбрасываешь, стирать брезгуешь. Моя мать никогда так не делала. Уж о рубашках молчу, ты не только покупать, размеров не знаешь. А куда деньги текут? — возмущался Никита бледнея.

— Я их не пропиваю и по ресторанам не хожу. Тебе нужен отчет? Пожалуйста, с завтрашнего дня буду вести список всех покупок! Я трачу твои деньги на продукты!

— А свои куда деваешь? Ведь мы живем семьей!

— Ну, это слишком! Своими деньгами буду распоряжаться, как хочу!

— Как так? Или ты особая?

— Ты сам называл меня перед свадьбой несравненной, самой лучшей! Я и поверила…

— Плохо знал тебя, молодым был, глупым, — впервые всерьез пожалел о женитьбе.

А через полгода Нонка родила дочь. Никита совсем забыл об отдыхе. Ребенок кричал сутками напролет и человек нередко оставался ночевать у родителей, иначе сбивался с ног. Жена ночами толкала в бок, чтобы он укачал дочь.

— Я уже не могу с нею! Совсем извела! — жаловалась баба, добавляя:

— В кого пошла такая скандальная крикуха?

Человек терял терпение:

— Но ведь другие растят! И не по одному!

— Им родня помогает. А у нас она что есть, что нету!

— Моя мама сама нас с Ильей вырастила. Ей никто не помогал. Это точно! Зато тебе во всем помощники нужны! — злился Никита.

— Знаешь, я устала от вечных сравнений с твоей мамой. Только она человек, остальные отбросы. В таком случае, пусть забирает Наташку и подрастит ее у себя до трех лет. А я на работу выйду. Хоть какая-то польза будет от бабки! — швырнула в кровать расходившуюся дочку.

— Ты не в своем уме! Хоть подумай, что предлагаешь? — изумился Никита и выскочил вон.

Ему все тяжелее приходилось дома. Он чувствовал, что задыхается наедине с женой. Баба становилась ненавистной. Однажды, придя к родителям, он откровенно разрыдался и сказал:

— Я не могу больше жить с нею. Я наложу на себя руки. Мамка, отец, простите меня. Как виноват, что не послушался вас в самом начале и женился себе на горе.

— Разводись пока не поздно. Плюнь на все! Оставь ей квартиру, все, что в ней, и возвращайся домой! — приказал отец.

— Еще чего? Не оставлю ничего!

— Никита! Себе дороже обойдется, — предупредила мать. Но сын уже решился и в тот же день объявил Нонке о разводе. Он думал, что жена испугается, предложит примирение, постарается изменить свое отношение к нему, но к его удивлению баба только обрадовалась, захлопала в ладоши, сказала:

— Наконец до тебя дошло! Но не мечтай выселить меня с дочкой. Ты не получишь ничего. Наготове такие адвокаты, что уроют тебя вместе со всей родней. Я давно подготовилась к такому итогу. Эта квартира лишь жалкая плата за прожитые с тобой годы!

Никита, уходя, порвал свидетельство о браке. Обозвал Нонку путаной, никчемной, дрянной бабой, половой тряпкой, пожелал ей полный подол горестей и болезней и выскочил из квартиры с полупустым чемоданом. Вскоре Нонка потребовала алименты на содержание дочери.

Никита уже заканчивал институт, готовился к защите диплома. Когда его вызвали в суд по поводу алиментов, даже судья удивился нетерпению жены и сказал:

— Разводись ты с нею поскорее…

— Пока она тебя не заставила платить на чужого! — объяснил отец доходчиво.

Алименты Никита стал платить с самого начала работы в морге. Он давно забыл, что такое нормальная жизнь со всеми своими человеческими радостями. Уйдя от жены, он словно родился заново и наверстывал упущенное. Он увидел, сколько вокруг него поистине красивых девчат. Он ринулся к ним, словно головой в омут. Он ласкал их, восторгался ими так, будто утолял ненасытную жажду. Человек неделями не ночевал дома, но каждое утро звонил с работы отцу сказать, что он жив, здоров и у него все в порядке. Дома, в своей семье его понимали. И когда Никита клялся, что больше никогда в жизни не женится, отец смеялся:

— Не говори глупостей! Не давай пустых обещаний. Все живые люди ошибаются. Но зарок давать нельзя. Жизнь штука коварная. Кому как в ней повезет. Может, тебя наградит судьба, а может еще раз обманет. Главное в жизни не теряй: свое званье мужчины, честь и имя. Все остальное изменчиво и несущественно. Никогда не бросайся жизнью и здоровьем ради женщины. Поверь, ни одна этого не стоит.

— А мать?

— О ней особо! С нею у нас все пополам.

Никита работал в морге с раннего утра до позднего вечера. Учился у старого патологоанатома, набирался опыта. И тот увидел в нем своего преемника, не считался со временем, каждый день давал человеку что-то новое. Он приучил Никиту к спокойному восприятию работы патологоанатома.

— Да, нам приходится постоянно устанавливать причину смерти людей. Зато видим, как можно было вылечить, избежать такого финиша, и подсказываем методы лечения. Знаешь, сколько жизней спасено благодаря нашим рекомендациям и советам! С нами всегда будут считаться! — говорил убежденно.

— Конечно! У нас нет летальных исходов. На нас не строчат жалобы, нам нечего опасаться за свои выводы и диагнозы. Ну, скажите, кому взбредет в голову проверить наше с вами заключение и снова лезть в труп?

— Случалось и такое! Ты слышал что-нибудь о повторной эксгумации? Это как раз тот самый случай, когда у следствия прокуратуры или милиции возникали сомненья в наших заключениях или требовалась дополнительная информация.

— И зачем людям нужно тревожить покойного? Ведь ничто уже не оживит его! — возмутился Попов.

— Это понятно, но людям нужна правда! Вот недавний случай к примеру. Умерла пожилая женщина. Ей где-то под восемьдесят лет. Казалось бы, ничего необычного для такого почтенного возраста. К тому же ее родная дочь много лет проработала медсестрой и попросила похоронить мать без вскрытия. Конечно, ей пошли навстречу. Старушку отпели в церкви и похоронили. А через год приехал с Севера брат той медсестры и потребовал провести эксгумацию, выяснить причину смерти матери. Мы, понятное дело, изумились. Но братец оказался настырным человеком и настоял на своем. Труп матери подняли из могилы и привезли сюда в морг. А вот когда бабулю раздели, всем стало понятно, что умерла не естественной, а насильственной смертью. Цвет кожи лица и тела, гримаса боли на лице выдали состояние последних минут жизни. Проверили, и подтвердилось. Бабулю поторопили уйти. Отравили белым мышьяком. Как потом выяснили следователи, утворила это ее дочь. Свои личные дела вздумала скорее уладить. Мать при жизни не соглашалась и настаивала, чтобы ее дом был поделен поровну между детьми и внуками. Дочь все под себя сгребла. И подавилась. Вот так оно получается. Вишь, решила воспользоваться тем, что все последние. годы она одна ухаживала за матерью, а брат не помогал. Так вот и досмотрела бабку в самую могилу. С тех пор каждого покойника вскрываем. Никому на слово не верим! И ты не будь простаком. Не давай себя облапошить. Иди сюда! Глянь вот на этого мужика! Как считаешь, от чего помер?

Никита внимательно осмотрел человека. Никаких следов насилия, ни пулевых, ни ножевых следов, ни струмбуляционной полосы от повешения. И лицо спокойное, будто уснул человек.

— Сердечко подвело. Либо тромб заклинил клапан, а может, внезапный приступ свалил. Жаль, еще молодой, такому бы жить и жить.

— Сейчас проверим! — подошел к трупу со скальпелем. А через полчаса подтвердил:

— Молодец! Правильно определил. Тромб убил мужика. А всего-то тридцать шесть лет. У него, как говорила родня, жена сущая язва. Она до погибели довела. Я его знал. Он спортом занимался. Женился года три назад. Даже ребенка на свет не успел пустить. Или та жаба не захотела беременеть. Короче, лучше бы он один жил. Ведь никогда на здоровье не жаловался. Вот и ты смотри, будет звонить Нонка, не поддавайся на уговоры и не возвращайся к ней ни под каким предлогом. Неблагодарное это дело склеивать осколки. Ничего хорошего из этого не получится.

Никита знал, что Нонка уже состоит в гражданском браке с каким-то долговязым мужиком. Слышал, что он работает барменом в кафе, работает с утра до ночи. С Нонкой живут неважно, часто ругаются. Наташка уже ходит в садик. Сожителя матери не называет никак. Никита приходил в садик. Пообщался с дочкой. Принес ей на день рождения много конфет и куклу. Наташка все спрашивала, почему они не живут вместе. Когда Никита уходил, она заплакала и все спрашивала, когда он придет снова.

Вечером ему позвонила Нонка.

— Ты чего? Помириться хочешь? Так зачем к дочке подкатываешься, давай ко мне подваливай!

— У тебя уже есть! Не хочу быть третьим лишним.

— Вот чудак! Переночевать и днем можно без проблем! — рассмеялась развязно.

— Нет. Не получится. Времени не сыщу!

— Ну и отморозок! Такие «бабки» выкинул дарма!

— Это ж я для дочки купил! Как это дарма?

— Ты был лопух и навсегда им останешься! — ответила презрительно и положила трубку.

Никита долго не навещал Наташку, понял, его визиты истолковывают превратно, высмеивают, не понимают его. Даже отец, при всей своей мудрости, сказал как-то:

— Наташке дай подрасти, чтоб девчушка сама решила, у кого жить, с кем остаться. Пока пусть присматривается к матери, делает выводы. Пусть растет, взрослеет. Ей нельзя надолго оставаться в детстве. Ни то окружение. Не рви ей душу своими посещениями. Она покуда мала. Оставь все как есть.

Никита, подумав, согласился. У него к тому времени завязался роман со студенткой мединститута, учившейся на третьем курсе.

Тонька вошла в морг вместе с однокурсниками, тискала в зубах мятную жвачку. И вдруг увидела покойников. Их было много. Мужчины, женщины и даже ребенок, погибший в автоаварии.

Студенты мигом притихли, сбились в кучу, прятались за спины друг друга, говорили шепотом.

— Ребята, не надо бояться покойников. Рано или поздно каждому придется столкнуться со смертью в своей работе. К сожалению, никто из врачей этого не минул. А чтобы меньше было летальных исходов, изучайте причины смерти у покойных. Они помогут вам лечить живых, — оглядел студентов и спросил:

— Приглашаю на вскрытие к столу самых смелых!

Тонька, зажмурившись, шагнула вперед. Из тридцати человек всего трое смельчаков набралось. Никита поставил двоих напротив себя. Тоню слева. Велел наблюдать за каждым движением. Он только вскрыл брюшную полость, как несносно тяжелый запах ударил в лица. Все трое смельчаков заткнули носы.

— Не нужно так реагировать. Давайте все поближе к столу. Здесь нет ничего страшного. Вот смотрите! Это желудок, а уже здесь кишечник. Но смерть наступила по другой причине. Потому что оба эти органа здоровы. А вот печень! Смотрите сюда! Не отвлекайтесь на посторонние разговоры! — повысил голос и только тут увидел, что Тонька валяется на полу без сознанья.

— Вынесите ее из морга. Там скамейки для ожидающих. Положите, пусть в себя придет, после этого объявим ей об отчислении из института…

— Как так, доктор! Зачем же так круто! Тонька первый раз в морге. Ну не выдержала, зато к столу сама, первая подошла. А вы ее наказать хотите. Вот сейчас придет в себя и все будет в порядке. Тонька у нас самая смелая! — вступились однокурсники за студентку.

Девчонке давали нюхать нашатырный спирт, обтирали лицо влажными салфетками, тормошили. Едва она открыла глаза, ей сказали, чем грозит обморок. Тонька поспешила встать и вскоре снова стояла у стола, но Никита заметил, на покойника она не смотрела. К этой уловке прибегли многие студенты. Занятия в морге для большинства были проклятьем.

И тогда Никита решил изменить практику занятий, не грузить их психику сразу видом мертвецов. Он показывал органы, пораженные смертельными недугами, рассказывал о причинах возникновения болезней, о методах лечения. Студенты слушали внимательно, задавали много вопросов. И когда сами стали вскрывать желудки и кишечники, мочевые пузыри, сердце и легкие, спокойно отнеслись к виду покойного на столе.

— Спасибо вам, доктор! Я так боялась тогда, что меня отчислят из института. Это было бы слишком круто. Я три года поступала и все проваливалась. А тут и вовсе не пережила б.

— Ну, это ты перегнула! Разве можно делать культ из профессии? Человек — создание гармоничное, разностороннее, везде может найти себе место и принести пользу, — убеждал Тоньку. Они и не заметили, как студенты покинули морг и только они никак не могли наговориться. Никита показал на деревья и кусты, растущие вокруг морга, на яркую траву и сказал уверенно:

— Не всякая деревня и пригород могут похвастать такой роскошью. Хоть место не из веселых, а заметь, как всякая травинка благоухает. Мы здесь ни одного цветка не посадили, они сами выросли. Видишь, маки, ромашки, васильки, колокольчики. Всякий в своем роде красавец! Залюбуешься, глядя на них. Вот так и люди! Все одним букетом жить должны. Жаль, что не у каждого получается. Но тебя на твоем курсе уважают. Знаешь, как вступились, горой встали. Так редко к кому относятся. Видно ты очень хороший человек, — посмотрел на девушку с восхищением. Она и впрямь была хороша. За пределами морга ничего не боялась.

— А можно, когда наедине, буду звать Никитой или Никитушкой? — спросила тихо.

— Называй. Мне будет приятно, — признался честно.

Они встали встречаться, сначала редко, робко.

Человека смущала разница в возрасте. Но Тоне это даже льстило. Ведь сумела вскружить голову самому Попову, какого все считали очень серьезным и недоступным.

Девушка дорожила этой дружбой, охотно общалась с Никитой и никогда ни о чем не просила. Его предмет знала лучше всех.

Через полгода Тоня сказала, что Никита нравится ей. Но человек не поспешил с признаньем. Слишком болезненной и горькой была первая ошибка. Так не хотелось повторить ее. Никита промолчал. Одно дело увлеченность, влюбленность — совсем другое. Тоня истолковала его молчание по-своему, а человек не хотел спешить. Их отношения уже не бурлили вулканом. Они были ровными и спокойными, без эмоциональных взрывов, без споров и ссор. Они словно готовились к долгому совместному будущему. Но Никита не спешил, он присматривался и однажды спросил как бы невзначай:

— Тонь, как представляешь свой завтрашний день?

— Это и так понятно! Выйду за тебя замуж. Рожу ребенка. Стану его растить. Заживу как все городские женщины без особых забот. Будем с тобой ходить в гости к друзьям, моим и твоим. А еще я мечтаю поехать на отдых на море или куда-нибудь за рубеж, в Испанию или в Грецию, можно для начала в Египет. Говорят, что там здорово. Ты был за границей?

— В Турции, — ответил коротко.

— А я нигде! Хотя подваливал один лох. У него «бабок» море. Такой прикольный лопух! Он все обещал в кругосветку взять. Хвалился, что сам уже всюду побывал.

— Чего ж отказалась? Или он передумал?

— Я не отказалась. На него моя подруга зависла. Пока я раздумывала, она его заклеила. И увезла в ту самую Испанию. А он на нее запал, потому что ее папашка в кучерявых, с бомоном тусуется. А этому отморозку нужна такая, какая с верхушкой знакома и корефанит там. Я к пархатым не отношусь. Зато когда с тобой будем, враз стану крутой.

— С чего так решила?

— Ну, у тебя ж папашка не из простых. О том все наши девки знают. По его слову можно клево устроиться. Разве не так?

— Тонь, тебе натрепались. Мой отец не пропихивает и никого не станет устраивать на работу!

— Я не о чужих. Когда твоей женой стану…

— А если не поможет?

— Своей невестке? Быть не может! Или он козел?

— Он мой отец, но я не уверен, что ему эта идея придется по кайфу. И я к нему с такой просьбой не решусь подойти.

— Значит, сам сможешь справиться не хуже. Ведь все знают, кто ты есть.

— А если б ни отец, стала бы встречаться со мною?

— Конечно! Девчонки с нашего курса даже поссорились из-за тебя. Никак не могли договориться, кому к тебе подвалить, желающих было много, — рассмеялась звонко.

— А почему? — насторожился человек.

— Ты крутой! Потому нарасхват. Сам знаешь, теперь приличного человека зацепить трудно. Вот и вешаются девки кучей. Но кого выберешь, не знали. Когда поняли, что ко мне прикипел, отстали. А помнишь, как поначалу сами в твою машину лезли. Кто подвезти домой просил, другие прокатиться хотели. Уж чего только не было. Со сколькими я ругалась в общаге, и даже дралась, если б ты знал, — призналась тихо.

— Эх-х, Тоня! А ты такая же, как все! Я думал, что хоть немного любишь. И снова просчитался. Только выгодой живешь, — вздохнул человек и отодвинулся.

— Никита! Ну, конечно люблю! А как иначе? Я всегда думаю и помню о тебе. Ни с кем, кроме тебя, не встречаюсь. Вон другие наши девки, с двумя, а то и с тремя крутят. С каждого тянут. И со всеми оттягиваются. Я же только с тобой. Все знают, что ты мой хахаль, а скоро станешь мужем. Разве не так?

— Тоня! Не наезжай. Я с самого начала ничего тебе не обещал. Не объяснялся в любви и не звал в жены. Мы с тобою дружим. Нам хорошо вместе. Как сложится дальше, увидим. Я не хочу брать на себя поспешные обязательства. Говорил, что был женат, очень круто ошибся и нынче не тороплюсь. И ты меня в хомут не загоняй. Если что-то решу, сам скажу. Ну, а на нет и разговора нет. Если нынешние отношения не устраивают, ты свободна как ветер.

— Никита, ты же умный человек. Бесконечной неопределенности никто не выдержит. Я девка. И ждать долго не смогу. К тому же скоро защита диплома. Если мы не распишемся до того времени, я получу диплом на свою фамилию, — глянула на человека многозначительно.

— Ишь, как погоняешь! Я же сказал тебе, не торопи! — начал раздражаться Никита. Тоня, заметив изменившееся настроение, сменила тему разговора. Человеку не хотелось спешить с новой семьей. Ведь до сих пор не давала покоя первая жена. Она звонила даже по ночам и все требовала денег для дочери:

— Наташке сапоги и джинсовый костюм нужен. Ты знаешь, сколько они теперь стоят. Я не в состоянии обеспечить ее запросы. А девчонка уже большая, ей не хочется выглядеть хуже всех. Сам понимаешь, фамилия обязывает ко многому. Не затягивай, дочь нервничает…

Никита давал деньги. А через месяц опять звонок. Дочери понадобился крутой мобильник.

— Слушай! А куда ты свои деньги деваешь? Я каждый месяц отстегиваю тебе. А ведь и мне нужно одеваться, питаться. Ты же получаешь алименты, укладывайся в них.

Нонка бросала трубку, но через месяц звонила снова:

— Наташке нужна куртка. Она присмотрела! Купи ей ко дню рождения, ведь твоей дочери скоро шестнадцать лет. Уже взрослая, совсем большая. Ты б навестил, посидим, отметим по-семейному ее день. Наташка так мечтает, чтоб мы помирились и жили все вместе, как прежде, своею семьей.

— Как прежде? Только ни это! — положил трубку на рычаг. Ему так не хотелось вспоминать то семейное прошлое.

Никита до сих пор не мог насладиться свободой. И хотя не обходился без женщин, ни с одной не хотел связывать свою судьбу. Каждая из них вольно или невольно проявила себя.

— Неужели нынешние бабы утратили даже элементарные зачатки любви. Какую ни возьми, либо выгода или похоть. Нет ничего бескорыстного. За все и про все свой навар снимают. А я как глупый романтик, все ищу в этом бурьяне розу. Да откуда ей взяться, коли юные девчонки расчетливее старух стали. Вон, Тонька, что отмочила неделю назад, — вспомнил девчонку, пришедшую на последнее занятие. Она подошла, когда все студенты вышли из морга, и они остались наедине.

— Никита, этот разговор конкретный. Я не могу больше ждать.

— В чем дело? — спросил удивленно.

— Ты собираешься жениться на мне? Я говорю о росписи, семейной жизни. Я устала быть твоей подружкой. Хочу, чтоб все меж нами сложилось по-человечески. Если так будет, я остаюсь работать в городе. Коли нет, дальше заброшенного поселка рассчитывать не на что. Слово за тобой, — глянула в глаза настойчиво.

— Тоня! В этом случае решает мужчина! Я не готов ответить конкретно.

— Тогда не обижайся. Я выхожу замуж за другого. За своего однокурсника. Мы с ним давно знакомы. Он из хорошей семьи и обещает мне поддержку во всем. Жаль только время, какое потратила на тебя впустую. Мы больше не увидимся. Ты хороший хахаль, но трусливый мужик, боишься своей тени, а потому еще не раз погоришь. Ну, да ладно. Порхай мотылек, пока не все цветы на лугу завяли. Только помни, что и к мотылькам приходит неминуемая старость, а с нею и сожаления от упущенном. Прощай! — повернулась резко и подошла к парню, ожидавшему ее во дворе морга. Уверенно взяла его под руку и пошла не оглядываясь, в ту же минуту забыв о Никите. Тот сел на скамейку во дворе, задумался. Сам себя ругал за нерешительность. Ведь вот упустил девчонку, а нравилась, хорошей подружкой была. Как внезапно все оборвалось, — вздохнул человек, и вспомнил, как быстро нашла ему замену девушка.

— Выходит, не любила. Лукавила. Значит, и не стоило с нею всерьез связываться, — заметил старого деда, сторожа кладбища, расположенного неподалеку от морга.

— Чего один горюешь? Разлетелись твои пташки-канарейки? Закончил с ними занятия?

— Ну да! Скоро самостоятельно работать начнут. Удачно ли у них сложится? — вздохнул тяжко.

— А ты не переживай! У кого не получится, тех прогонят. Не дадут люд губить. Нынче плохого держать не станут. Вона даже меня этой весной заставили привиться от гриппа. Беспокоятся, чтоб покойников не заразил кашлем и насморком. Во будет смеху, коль все мои мертвяки начнут чихать! Ни ограды, ни заборы того не выдержут и посыпятся в труху. А главное, ни один засранец на погосте не появится. Ить надо как оборзели, друг другу могилки засирают! Опять нынче поймал такого, совсем малец, а уже безбожник. Словил мальчонку прямо за ухи и мордой в говно натыкал. Чтоб уразумел, каково покойнику его дерьмо нюхать.

— Чью ж могилу отделал?

— Свово отца! За то, что колотил его при жизни нещадно. И не токмо его, мамку и бабку бил, всех подряд, чтоб никому обидно не было. Его дома худче зверя боялись. Когда помер, весь страх прошел, и злоба на него проснулась. Малец к ему на могилку кажен день приспособился бегать. Во, пострел сопатый. Ну, такое про родителя поведал, аж я заплакал. Изгалялся тот жутко. Вожжами шкуру со всех снимал. Видать Господь узрел и прибрал мужика, чтоб больше не озоровал серед живых. А малец никак простить его не мог. Вот и злыдничал, что еще утворил бы! Когда носом его натыкал, долго ревел. Потом я ему воды дал умыться, к себе в сторожку привел за самые ухи. Усадил дурного под образа, поесть дал. Узрел, что голодный. Картох положил, хлеба да луку, рыбы дал. Поел все подчистую. Вот тут вздумал вразумить его, уже на сытое пузо, — усмехнулся дед, увидев, что Никита внимательно слушает, продолжил:

— Вот и говорю мальчонке, что забижать мертвого грех неотмоленный. Покуда живой был, могли с им брехаться, а с покойником не моги. Он уже пред самим Господом стоит и пред Ним ответ держит за все грехи земные. Потому судить его только Бог может, а не человеки. И мы виноватые по макуху, и с нас спросится в свое время. Кто на могилы гадит, тот здоровьем платится и беды приносит семье и роду своему. Такое не уходит безнаказанно никому. От них все отвернется, здоровье и радость, покой и удача. Ни одно дело не сладится, все меж пальцев водой убегит. А потому что нет в свете судьи выше Бога. Неможно человекам лезть в дела Господни и вершить свой суд, — откашлялся старик.

— От того в семье вашей и по сей день лиха беда живет, что грешишь всяк день, и никто до сих пор не остановил и не образумил. Хотя уже и сам не маленький, небось слышал, что вслед мертвым плохих слов не говорят. А коль так, гадить на могиле навовсе неможно! Тебе бы нынче, почистив могилу, встать перед нею на коленки, да испросить прощенья за глумленье свое, покаяться перед Господом за скудоумие и озорство. Дать слово, что никогда не повторишь такого. А еще надо, чтоб не просто пообещать, а сдержать слово. Заместо говна посадить на могиле цветы в знак прощенья и примиренья. А когда молишься, поминай родителя словом добрым, проси для него у Бога землю пухом, мир праху, царствия небесного душе родителя. Мальчонка тот вдруг заплакал. Я спросил его, с чего проняло? А малец и ответил:

— Дедунь, чтоб все так сделать, я должен насовсем простить отца. А как смогу, если и теперь душа от обиды плачет!

— Когда простишь, душа и сердце перестанут плакать. Выздоровеют мамка с бабкой. В дом, в семью вашу покой и благоденствие придут. Светло и радостно заживете…

— Поверил он тебе? — спросил Никита.

— Видел я, как молился он перед часовней. На колени встал. Внутрь войти не решился, а может, на свечку денег не было. Но долго стоял в поклоне, уткнувшись в землю головой. Может, Господь увидит и простит глупство хлопца.

— А это, правда, что Бог карает паскудников могил?

— Ну, Никита, про то всем ведомо. Вон Анька Еремина во зле могилу свекрухи изгадила. Да еще бахвалилась всем. Полгода не прошло, как у ней рак объявился. И ни где-то, а на прямой кишке. Сделали операцию, а он, тот рак снова объявился. Всю жопу изнутри сожрал и снаружи точить стал бабу. Ни врачи, ни знахарки не помогли, так и померла Нюська. А перед самой смертью свекруха привиделась. Напомнила и сказала причину кончины невестки. Троих внуков не пожалела. А только ли она? Вон Митька Козлов нажрался самогону на Радуницу и нассал на могилу теще. Не со зла, спьяну. Та покойница при жизни была стропой бабой и наказала зятя за глумленье. У него мужское навовсе в отказ ушло. Поначалу раздулся как арбуз, аж в штаны не помещался. Все деревенские глазели как на выставку достижений народного хозяйства. И все гадали, особо бабы, что ж это у Митьки выросло? Можно ли от него забеременеть нынче? Но вскоре стало усыхать и превратилось в сухую, вялую морковку. А мужик то еще молодой. Вот так-то глянула одна на воду и сказала Митьке, в чем дело. Он цельный год к теще на могилу ходил, просил прощенья. Все свечи за нее ставил. И обошлось, простила зятя. Так вот оно, Никитушка! Мы помышляли раней, будто помер человек и, нет его больше. Да только покойники и нынче над нами свою власть имеют, забижать их никак нельзя. О чем просили перед смертью, выполнить надо непременно. Они там у себя дома, а мы все в гостях, — вытер человек слезящиеся глаза и спросил:

— А у тебя как жисть? Скоро ли оженишься с Тонькой?

— Не получится. Не дождалась. За другого замуж выходит. Не знаю, повезло или упустил, только снова один остался.

— Не бедуй, добрый мужик одиноким в постели не заваляется. Какую-то да сыщет. Я вон, на что старый и негодный, но и ко мне в сторожку приходят озорницы, лет эдак под семьдесят. Из-под юбок мох да опилки сыпятся, а в глазах единое озорство и фулюганство. Не гляди, что одной ногой в могиле стоят, рукой за мужичий корень хватаются. Вот тебе и бабки. Молодух в хвосте оставят. А ты, Никита, помни! Мужик старым не бывает, покуда его корень пуговки на штанах рвет. Не тужи по бабе! Их на твой век хватит. Ушла к другому, значит, не любила. Коль так, чего помнить, завтра десяток новых сыщется. Вот до тебя в морге работал много лет человек. Ох, и умный! Не то мертвых, живых наскрозь видел. Привезли к нему зимою менты троих мужиков. Ну, скажу тебе, навовсе замерзли. Совсем белые, все холодные как сосульки и не дышат, и не двигаются. Никаких документов при них не имелось. Кто они, откуда взялись на дороге ментов, никто не знал. Лишь уходя, сказали, что у ларька всех сгребли и все на том. Ну, наш врач неспешным человеком был. И в этот раз не поторопился. Положил всех троих по скамейкам, а посередине поставил бутылку водки, какую ему кто-то на помин принес. Сам он не пил совсем. А утром один с тех троих живым оказался. Выпил водку и когда врач пришел, долго благодарил за ту бутылку и сказал, мол, если б она вовремя подоспела, то и те двое были б живы. На своих ногах ушел из морга. Все смеялся, что впервой похмелился в этом заведении.

— Ко мне вот так бомжиху привезли. Тоже за мертвую приняли, а она через час встала. Огляделась, и давай мертвых мужиков трясти, опохмелку просить. Я ее еле уговорил уйти из морга. Она так и не поняла куда попала, — усмехнулся Никита.

— Ни с хорошей жизни спиваются люди, — сказал сторож и добавил тихо:

— От безысходства, а еще с горя. Вон у меня на кладбище трое мальчат прижились. Все сироты. Младшему четыре, среднему шесть, старшому восемь годов. Им деваться некуда стало. Из дома родня прогнала. Родители за границей в автобусе погибли. Он, как говорят, перевернулся и сгорел. А дети остались никому не нужными. Живут тем, что люди на могилах оставляют на помин. Сколько говорил милиции, чтоб забрали детву в приют, покуда живы. Так вот не идут к ним мальчишки, прячутся. Боле не верят взрослым. Загодя, смальства к смерти привыкают. Покойников признали, от живых прячутся. И ко мне не подходят, боятся, значит, ненавидют нас. Вот я их потихоньку едой выманиваю. Они уже берут ее. Может, удастся их в человеки вернуть. Тут только спешить нельзя. Надо дождаться, когда их души навстречу мне откроются.

— Доживут ли они до того?

— Немного осталось. Уже не боятся меня. Не убегают и не прячутся как раньше. Значит, скоро заведу их в сторожку, вместо внуков растить буду. А когда придет мой час, похоронят. Может, заплачут, пожалев меня, старого. А всякая детская слеза цветком на могиле прорастает. Что делать, если не верят они милиции, приютам, видать хлебнули от всех с лихвой. Мне про них соседка рассказала, что рядом жила. Но и к ней не пошли. Тоже спрятались от старухи. Для них нынче все взрослые — враги.

— Мы сами себе становимся врагами. И не поймем, зачем такое творим? — вспомнил прощанье с Антониной. Она ушла, веря, что никогда больше не увидится с Поповым. Но судьба коварна и словно в насмешку устроила им внезапную встречу на новогодней вечеринке через несколько лет.

Никита не сразу узнал в роскошной, изящно одетой женщине бывшую студентку, подружку, оставившую его так внезапно.

Тоня сама подошла, напомнила о себе и снисходительно улыбнулась:

— А ты все такой же респектабельный, красивый и одинокий, как крест на погосте. Вот только поседел. Некому согреть. Нет любви, потому совсем побелел и начал стареть. А мне жалко, ведь я когда-то любила тебя, а ты не увидел. Ведь мы могли быть счастливы. Ты не захотел.

— Тоня! Любовь не закажешь. Если б ты меня любила, не оставила б. И не забыла б на столько лет. Впрочем, зачем упрекать друг друга. Ведь все прошло. Скажи, ты счастлива?

— Да! У меня уже двое детей. Муж очень хороший человек, он кардиолог. Мне с ним повезло во всех отношениях. Редко так случается. Он не только муж, а и друг, прекрасный отец.

— Короче, жизнь удалась, ты ни о чем не жалеешь и никогда не вспоминала меня, — заглянул ей в глаза пытливо.

— Тебя невозможно забыть. Ведь ты был первым. Я и сегодня люблю тебя, хотя ругаю себя за это нещадно. Мы никогда не будем вместе, но почему и теперь, даже через годы, называю мужа твоим именем? Зачем ты до сих пор живешь в моем сердце и не оставляешь? Ведь я все это время старательно избегала встреч с тобой. Но даже своего сына назвала твоим именем.

— Тоня, не ругай! Ведь я по-прежнему одинок. У меня нет ни жены, ни подруги. Ты унесла с собою все. А равной не увидел.

— Ну не прикидывайся сиротой. Женщин у тебя всегда хватало! Ты поседел, но не постарел, и как всегда остаешься любимцем женщин, — подморгнула лукаво.

— Я не о том. Мимолетные связи не греют душу. Мы слишком поспешили расстаться. За это нас еще накажет судьба, — выпустил из своей ладони руку женщины. Кончился танец. А жизнь продолжалась…

Никиту Попова в городе считали самым завидным женихом. Женщины-одиночки оказывали ему повышенное внимание, студентки мединститута откровенно назначали встречи. Многих удивляло то обстоятельство, что Никита до сих пор холостой.

— Больной или жадный, — шептались за спиной человека, даже не предполагая, что виной его одиночества была неудачная первая женитьба. Человек боялся повторить ту роковую ошибку, всячески избегал острых углов в отношениях с женщинами и чтобы не привыкать ни к одной, часто их менял. Благо возможности позволяли.

Мать и отец Никиты теперь уже потеряли надежду на то, что их старший сын когда-нибудь женится. Его убеждали, уговаривали, но человек отмахивался, говорил, что проживет без семейных заморочек, что ни одна из женщин не нравится, да и заводить семью он опоздал.

— Никита! Избавься от комплексов, какие себе внушил. Помни, сынок, время безжалостно! Нельзя человеку жить одному. Я не хочу, чтобы ты окончательно отрекся от счастья иметь свою семью. Ведь мы с матерью не вечные. Твой брат моложе тебя на семь лет, а у него уже двое детей и старший сын ходит во второй класс. Живет хорошо, он счастлив! И за него мы спокойны…

— Это пока! Что будет дальше, никто не знает! — отвечал Никита резко.

— Я уже на пенсии. Мать тоже! Хоть бы увидеть твоего ребенка.

— Как же! Есть Наташка! Но где она? Вышла замуж за американца и уехала в Штаты! Где и как живет, даже не пишет. Сколько времени прошло? Только от Нонки узнал, что недавно стал дедом. Имеется внук, какого паскудно назвали Боб. А как назвать ласково, вслух произнести стыдно. Зато импортный ребенок, и увидим ли мы его когда-нибудь!

— А Нонка все еще одна?

— Говорит, что сиротой живет. Если б не знал, поверил бы. Но откинь одеяло в ее постели, там косой десяток хахалей прячутся, как у всех одиночек. Ни одной нельзя верить. И вообще не хочу говорить о бабах. Ни одна не стоит доброго слова.

— Сынок! Не смотри на жизнь сквозь черные очки. Когда выходишь из морга, снимай их. Ведь вокруг жизнь бурлит, не пропусти ее, — уговаривала мать. Никита целовал ее руки и отвечал:

— Если будет суждено, свое увижу и не пропущу ни за что!

В тот день патологоанатом зверски устал и вышел во двор перекурить. Перед глазами мельтешили снопы искр, а в них покойники… Застреленные, повесившиеся, отравившиеся, зарезанные, все ушли из жизни насильственно. Никто не умер своею смертью. Зачем так неразумно? — думает врач. Он даже не услышал торопливых шагов по дорожке. Не оглянулся. А девушка, будто выросшая из земли, тронула за плечо и сказала:

— Это вы будете Никита Попов?

— Я! Чем могу помочь? — спросил, бегло оглядев внезапную посетительницу.

— Ой! У меня к вам куча дел!

— Выкладывайте по порядку! — подвинулся, давая возможность присесть.

— Ну, первое, это поставить зачет.

— А что случилось в первый раз? Почему не сдали вместе со всеми? — насторожился Попов.

— Мама умерла. Я не смогла подготовиться, и вы перенесли на сегодня, — опустила голову.

— Что еще? Какие другие проблемы беспокоят вас?

— Маму похоронили, а следом бабулька ушла. Она у вас в морге. Я решила спросить, сколько должна за услуги?

— Это не ко мне! Там рабочие есть, какие занимаются подготовкой к погребению. У них узнаете. Я не в курсе!

— А за вскрытие, диагностику, за справку, сколько вам должна? — смотрела на Никиту, теребя в руках облезлую сумку.

— Успокойтесь! Мне ничего не должны! — приметил залатанный сапог, облезлый, блеклый маникюр, старую, изрядно подношенную куртку на плечах.

— Специально так оделась, чтоб сбить цену нашим услугам, или впрямь живет тяжко? — подумал невольно. И решил:

— Ну, что ж! Пойдемте в морг, там, на месте сдадите зачет. Посмотрю, как подготовились? — пропустил студентку вперед. Та вошла спокойно, не дрогнув.

Никита сразу подвел к вскрытому покойнику, лежавшему на столе. Начал задавать вопросы, девушка отвечала сбивчиво. Ей впервые пришлось увидеть убитого человека.

— Простите! Мама и бабуля умерли сами. А этого убрали! Отняли жизнь. Дайте дух переведу. Трудно сконцентрироваться, собраться с мыслями. Кажется, я слышу его стон, — вытерла невольные слезы.

— Вы очень впечатлительны. Работа врача — это, прежде всего, хладнокровие.

— Я так не смогу. Мне каждого жаль, потому пошла в медицину.

— От чего умерла ваша мать?

— Сахарный диабет. Эта болезнь не лечится. Я делала все, но оказалась бессильной. Бабулю инсульт погубил. Она очень любила маму. Так вот и получилось, что за десять дней обе умерли. Никого у меня не осталось. На всем свете одна. Как жить дальше, просто не знаю.

— Вы в общежитии устроились?

— Нет! Я в частном доме! Его еще дед строил. Теперь не знаю, что с ним делать. Все из рук сыпется, как через решето, — внезапно уронила голову на плечо Никите и разрыдалась в голос.

— Дина! Возьмите себя в руки, успокойтесь! Вы, сильный человек! Не давайте себе расслабиться, держите нервы под контролем…

— Я не хотела, простите, такое со мной впервые, — пыталась взять себя в руки, но рыдания сотрясали, они рвались наружу с новой силой.

— Давайте выйдем во двор, там быстро успокоитесь, — помог выйти из морга, взяв девушку под руку, держал крепко, девчонку шатало.

— Вы сегодня ели? — спросил внезапно, Динка покраснела:

— Не знаю. Может, ела, но это неважно! — вытирала слезы, а они бежали ручьем.

— Выплачься, выкричись! — завел в беседку и попросил работницу морга сделать две чашки кофе. Та вскоре принесла.

— Пей, Дина! Встряхнись. Не надрывайся. Когда-то мы все уходим. Но чем старше человек, тем тяжелее переносит потери родных. Это горе лечит только время. Оно скоро не проходит. Потому, крепись! Давай сюда свою зачетную книжку. Береги себя, девочка! Помни, горе проходит, беды забываются, а мы остаемся. Старайся быть среди людей, не замыкайся, беги от одиночества! И не беспокойся об оплате. Тебе сделают по минимуму, — погладил девушку по спине. Та вымучено улыбнулась, скупо поблагодарила человека и вдруг призналась по-детски простодушно:

— Я так боюсь оставаться в доме одна. Все слышу шаги и шорохи, шепот, как будто мама с бабушкой у печки возятся, встаю, а их нет. Так страшно! А ночью на чердаке кто-то прыгал. И под окнами ходят. По комнатам носятся, рядом с моей постелью останавливаются. Я даже свет не выключаю, домой с занятий боюсь возвращаться. Может, когда похороню бабулю, все прекратится? Наши соседки-старухи говорят, что такое беспокойство целый год будет. А потом все уляжется. Только надо покойниц на крыльце горячими блинами поминать и ночную рубашку надевать наизнанку на ночь, чтоб мои мамулька с бабулькой во сне сердце не терзали. Я уже два дня так делаю, а уснуть все равно не могу. Вот если бы хоть кто-то из подруг со мной остался. Но все боятся.

— Хорошо! Я зайду к тебе после работы, немного посижу с тобой! Может, успокоишься, не будешь бояться своих, — пообещал Никита и вечером действительно навестил Динку.

Едва глянув, понял, тут был повод для страха. Большой двухэтажный, мрачный дом был угрюмым и похожим на строгого, хмурого старика, недоверчиво встречающего каждого входящего. В самом доме пахло сыростью, старостью, болезнями.

— Дина! Да у тебя камин есть! Давай его затопим. Все теплее будет. А для начала откроем форточку и проветрим дом. Пусть беда уйдет отсюда! Чего в сумерках сидишь? Давай свет включим! Оно и на душе прояснится. Не зацикливайся! Выходи из штопора! — теребил девушку и велел ей сменить серый халат на нормальную яркую одежду.

— Соседи осудят! Велели год носить траур, не снимая его с головы и плеч…

— Ерунда! Покойницам такие жертвы не нужны. Им важна память. Она в твоем сердце и в душе живет!

Динка послушно переоделась, вышла к Никите, тот глянул и понял, что скоро отсюда не уйдет.

Девушка поставила на стол ужин, но сама не ела. Не могла заставить себя. Будто кто-то на заглушку закрыл горло. Никита с этим не смирился:

— Ешь. Иначе я тоже ни к чему не прикоснусь.

— Не могу!

— Чепуха! Прикажи себе жить! Если хочешь, чтоб я приходил сюда, хоть изредка, ты будешь меня слушаться!

— Хочу, чтоб не уходили никогда! Вы такой добрый и хороший! — смотрела на Никиту по-детски доверчиво.

— Тогда ешь! — настаивал упрямо. Динка неохотно ела котлету, пропихивала ее в себя через силу. Никита ел с удовольствием:

— Сама готовила? — спросил неожиданно.

— Конечно. Мама с бабулей были строгими, всему учили. Стирать, убирать, готовить, с восьми лет заставляли. Не смотрите, что теперь в доме все запущено, Немного отляжет боль, наведу порядок. Мне б только на ногах удержаться, — подбросила дров в камин.

— А где твой отец? — спросил неожиданно.

— Умер. Он был ликвидатором на Чернобыле. Я небольшая осталась. Всего пять лет. Мать сама растила. Второй раз замуж не вышла. Меня и отца любила, не хотела обижать. У нас в семье все однолюбы. Так с самого начала повелось. Никто ничем семью не опозорил, — глянула в глаза Никите.

— Это главное, — похвалил человек. И спросил:

— А сама, почему одна? Или есть на примете парень?

— Был. Но не получилось с ним ничего! Разными оказались. Он крутой, а я простая. Не хочу жить как он. Правда, все теперь устраиваются потеплее, а я по старинке, как могу. Никому не обязана и не должна. Зато живу спокойно. Вот закончу институт, пойду работать, стану детей лечить, если возьмут в больницу. Или в детский сад устроюсь. Педиатр без работы не останется, — улыбнулась тихо.

— Ну, а на личную жизнь, какие планы?

— Да никаких надежд. Я не из тех, на кого западают. Нет шарма, а главное — именитой родни. Так уж сложилось, не повезло. Ну и ладно, у других даже хуже, и то не унывают. Моя соседка, совсем старая, одна живет. Пенсии только на хлеб хватает, всю жизнь в колхозе работала, и то не жалуется. Кому на свадьбу, другим с похоронами помогает подготовиться. И мы ее не забываем. Хорошая, сердечная женщина. Да у нас все соседи прекрасные люди. Нам с ними повезло. Никогда не ссорились, — подкинула еще дров в камин.

Они проговорили допоздна. Никита, спохватившись, глянул на часы, шел третий час ночи.

— Извини, Дина! Я до неприличия засиделся.

— Никита! Оставайтесь ночевать. В доме восемь комнат! Места больше, чем достаточно. И мне не будет страшно, все ж не одна в доме!

Человек согласился без особых колебаний. И вскоре уснул на огромной кровати. Здесь на ней лежала большая, толстенная перина и пузатые подушки. Казалось бы, чего не спать? Но только сомкнул глаза, кто-то в бок толкнул острым локтем. Откинул одеяло, пошарил, а вдруг какая плутовка приблудилась? Но нет, кроме него никого в постели не было.

Человек повернулся на другой бок, только стал дремать, кто-то пощекотал ступню. Никита опять проснулся. Перекрестил подушки, койку, себя осенил крестом и после этого заснул до утра безмятежно. Когда встал, его уже ждал завтрак. Динка спросила:

— Как спалось? — и, узнав о случившемся, сказала:

— Это мои беспокоили. Но меня не потревожили ночью. Спасибо, Никита! Я так хорошо сегодня отдохнула.

Вскоре они расстались. Попов не думал навещать Динку, пока та не разделалась с похоронами. Не хотелось попадаться на глаза всем ее соседям и друзьям. Но Динка сама пришла за ним и уговорила придти на поминки.

Никита отказывался, как только мог. Но Динка оказалась упрямее:

— Вы мне силы даете. С вами я оживаю! Поддержите еще немного! Мне так надо устоять!

И Никита согласился.

После поминок Динка прибегала за советами как оформить дом в наследство, как получить вклад. Она приходила в морг, звонила ему днем и ночью. Никита был в курсе всех ее дел. Сначала это тяготило и раздражало человека. Но постепенно Попов привык к роли опекуна, советчика и друга. Девушка часто приходила в морг и уводила Никиту домой, даже не спрашивая согласия.

— Уж не выбрала ли ты меня в мужья? — спросил как-то на полушутке.

Девушка остановилась растеряно. Вопрос застал врасплох:

— Никита! Я о том и не думала, — сказала, не кривя душой. И подсев к нему совсем близко, спросила на ухо:

— А мне можно об этом подумать?

— Мечтать никто не запретит. Но что из того получится? Я почти в отцы тебе гожусь!

— А мои отец и дед тоже были много старше. И знаешь, что говорили:

— Муж должен быть отцом, супругом и хозяином в семье и дома, потому за зеленых юнцов выходить замуж просто грех. Это блуд, а не замужество. Кто сопляка слушать станет, что он посоветует, коль его башка сплошными глупостями забита!

— Но ведь есть еще одно непременное условие. Для замужества, прежде всего, своего избранника полюбить надо. А вот этого не получится.

— Почему?

— Да потому, что я уже был женат. И разведен. У меня дочка твоя ровесница! Ты еще ребенок!

— Никита! Давно ли вы разошлись?

— Разведены уже очень давно. Но и теперь она не дает покоя. Хотя дочка замужем за американцем, живет в Штатах, сама уже стала матерью, бывшая

никак не успокоится. Все чего-то требует от меня. Я уже не знаю, чего запросит в следующий раз.

— А давай вместе с нею справимся!

— Как? — удивился Никита.

— Когда она позвонит, ты мне трубку дай. Я с нею поговорю. Даю слово, больше тебя не побеспокоит.

— Такого быть не может. Нонка не из стыдливых и совести у нее ни капли не осталось. Даже отборная грубость не проймет, все испытано. Даже не пробуй…

— Никита! Я не остановлюсь на половине пути, — ответила задиристо.

— Дина! О чем говоришь, если между нами ничего не решено.

— Ты говоришь, что не полюбишь меня, что все отгорело и никому не веришь? А давай посмотрим! Я знаю, у нас получится. Мне моя бабуля во сне на тебя указала. Едва прошел сороковой день, приснилась и говорит:

— Гляди же, Динка, внученька моя! Не прозевай свово Никитушку. Коль предложится, не ломайся дикою косулей. Выдь за него с уваженьем и кротостью. Живи в послушании. И помни, в семье и роду нашем никто не изменял мужикам своим. Жили в верности и в чести. Так и тебе завещаю. Не опозорь кровь нашу и имя. Коли обвенчаетесь, держи клятву, какую дашь в церкви перед святыми иконами…

— Знаешь, Никита, а вчерашней ночью этот сон доподлинно повторился. Только бабуля прямо указала на тебя, ты как раз в ее комнате спал.

— Дина! Дай мне подумать немного. Да и с родителями поговорю. Все ж не бездомный, — решил взять немного времени на размышленье. Но к полуночи ни по себе стало. Все что-то не то, чего-то не хватает. Вышел на балкон, перед глазами лицо Динки, бледное, все в холодном поту. Человек не раздумывая сел в машину и через десяток минут въехал во двор Динкиного дома. Увидев что в каминной горит свет, вошел через сарай. И… Динка лежала на полу, закрыв глаза.

Никита почувствовал запах угара. Девчонка поспешила закрыть заглушку у камина и надышалась угаром.

Никита вынес ее во двор, облил холодной водой лицо и голову, давал нюхать нашатырь, массировал виски, сердце, положил на бронхи холодное полотенце.

— Динка! Очнись! Приди в себя, ласточка! Солнышко мое! Как угораздило тебя закрыть эту задвижку, ведь умереть могла! А как же я без тебя остался б! Ты подумала, глупышка моя! — увидел, как дрогнули ресницы, и робкая слеза скользнула по щеке.

— Динка! Я люблю тебя, моя девчонка! Ради всего святого, открой глаза! Покажи, что жива! — схватил руку, почувствовал как трудно, медленно оживал пульс на руке девушки.

Когда она пришла в себя, сказала, что ей сегодня стало холодно в аудитории, и решила погреться у камина.

— Больше сама не закрывай, я буду за ним следить. Слышишь, сама не подходи. Ты чуть не умерла. А я не могу без тебя! Ни одной минуты жизни не мыслю! Не рискуй собою! Если хоть немного дорог тебе! Не уходи!

— Никита! А я, кажется, беременна! Но знай, я не привязываю тебя ребенком! Ты и теперь свободен. Если ничего не решил, не насилуй себя. Мы сами выдержим!

— О чем ты! Это здорово! Нас теперь трое. Целая семья! Спасибо тебе, Динка! Родная моя! — гладил плечи и руки женщины. Никита понял, что не сможет жить без Динки, он действительно полюбил ее, простую, открытую и беззащитную.

Человек помогал ей готовиться к защите диплома. Женщине приходилось трудно. Нужно было следить за домом, заботиться о муже, а ее мучили токсикозы. Казалось, нет конца жестокой изжоге и тошноте. Врачи советовали прервать беременность. Из-за потери аппетита Динка ослабла и потеряла в весе.

— Никита, подумай о Дине. Рожать в таком состоянии— безумие. Ты можешь потерять жену, — говорили гинекологи.

— Перестраховываются на всякий случай. Первая половина беременности у первородок всегда протекает со сложностями. Но это не основной показатель. Главное, как развивается ребенок! Это они сами признают. Боятся непредвиденного, но твоя жена сильная женщина. Не согласилась на аборт, хочет ребенка, ждет его и родит нормально, поверь моему слову. Она все выдержит! Знаешь, мой дед был деревенским фельдшером, с ним все восемь деревень считались, никто не ездил лечиться в город, к нему шли. Так вот знаешь, что он говорил, — прищурился пожилой фельдшер роддома:

— Бабы как кошки живучи. Ни один из мужиков, даю тебе слово, не выдержит такой боли и тех нагрузок, какие они претерпевают. В каких муках рожают, мое сердце не выдерживает. А глянь, через год снова брюхатая ходит. Опять рожать собралась! И откуда у них столько сил и терпения? Ни один мужик этого не выдержал бы! Своими зубами у себя все откусил бы, чтоб не испытывать той адской боли. А они добровольно соглашаются рожать. И ждут детей своих с радостью. Знаешь, как это называется? Тягой к материнству. Это вечный зов природы. За это мы любим и преклоняемся перед ними, молча, неосознанно признавая их превосходства перед нами. Пусть дома иль по пьянке, обижали, обзывали баб, но в глубине души любим больше собственной жизни. И, поверь, они того заслуживают. Не переживай! Твоя родит, как и другие. Уже через год за вторым дитенком придете. Вон, моя жена, после каждых родов клялась, что даже в постель ко мне не ляжет. А четверых родила! — рассмеялся человек, добавив:

— Будь жизнь полегче, не меньше десятка ребятишек на свет пустили б. Да нищету плодить не хотели. Этих до ума довели и на том великое спасибо Богу!

Никита успокоился после этого разговора и, затаившись, ждал. Он с радостью согласился на предложение жены продать дом и купить квартиру в новом микрорайоне, где не нужно топить печку и камин, не надо топить баню и каждый день проветривать комнаты, чтоб не завелась по углам плесень.

— Да и зачем нам такая махина? Тут одной уборки на целый день. А у меня сил маловато. Хватит нам и трехкомнатной квартиры! Как ты думаешь? — спросила Никиту.

— Скучать по дому не будешь? — спросил насторожено.

— Когда рожу, тут уж не до скуки! Да и о чем? Главное память, она всегда при мне.

Никита не стал медлить. И переехав в новую квартиру, семья действительно порадовалась. Единственное с чем не согласился Никита, не поставил в квартире газовый камин, купил электрический переносной, Дине он понравился. А вскоре нашел домработницу. Ее посоветовала мать, когда-то она пользовалась услугами этой женщины и была довольна.

Казалось бы, все наладилось в семье Поповых. Но однажды вечером Никите позвонила Нонка.

— Слушай! Ты, наверное, зажирел и даже не звонишь, не спросишь о дочери, как она мается? Совсем совесть потерял! Родитель называется! — наехала сразу.

— Это что за тон? Ты чего срываешься? Наташка взрослый человек. Уже мать. За все годы ни одного письма не получил, ни разу не позвонила! Кто из нас должен обижаться? Она вся в тебя пошла! Такая же нахалка! Вспоминает обо мне, когда ей нужно что-то! Почему я о ней должен помнить больше, чем она обо мне?

— Потому что ты отец!

— Хватит! Наташка самостоятельный человек и должна сама устраиваться в жизни, что и сделала, даже не поставив меня в известность.

— Что делать? Она все еще ребенок, наше с тобой дитя. Она хочет вернуться в Россию, домой, насовсем. Что-то не склеилось у нее с Бобом, хотят развестись.

— Ну, а я тут причем? — не понял Никита.

— Как это так? Ей понадобится квартира!

— А почему вам не жить вместе?

— Никита, ты прикалываешься? Твоя дочь взрослая женщина, у нее появится своя личная жизнь, друзья, хахали, мне это беспокойство вовсе ни к чему. Вдобавок у нее ребенок, значит, будет шум, гам, крики, зачем мне морока? Купи ей трехкомнатную квартиру, обставим мебелью, и пусть живет дочка рядом с нами.

— Это ее просьба или твоя фантазия?

— Какая разница, чья идея? Или ты не хочешь, чтоб родная дочь жила с тобою в одном городе? Неужели позволишь ей мучиться на чужбине в одиночку?

— Она не ребенок! Уехала, не советуясь со мной.

— Ты отказываешься помочь своей дочурке?

— Да! Я не буду потакать ее прихотям.

— Ты, не отец! Пещерный зверь!

— Прошу больше никогда не звонить и не беспокоить. У меня своя семья. Я жду ребенка! Надеюсь, что хоть теперь ты поймешь и отвяжешься навсегда! — хотел положить трубку и услышал:

— Ребенка? Своего?! Ха-ха-ха! А ты уверен, что он твой? Вспомни о своем возрасте! Беременность от тебя — нереальная мечта! Тебя нещадно охмурили и наставили рога! Ты будешь растить чужого, а истину узнаешь перед смертью…

— Дура! Распутная баба! Ты всех меряешь по себе! Негодяйка!

— Желаю тебе соседских выблядков! Рогоносец! Забыл, что у тебя в штанах один свисток остался! Старый отморозок и козел!

Никита оборвал разговор. Он вышел на балкон, чтобы хоть немного забыться, погасить вскипевшую ярость.

Человек закурил, слушал неспешный разговор мужчин во дворе:

— Марат! Глянь мою машину, что-то зажигание барахлит! — попросил Агваняна Александр Петрович Порва.

— Дай ключи!

— Возьми у жены! Скажи, что на холодильнике лежат, на кухне. А я пока твою дочку гляну. Что-то мне ее кашель не нравится! — посадил рядом с собой пятилетнюю девчушку. Та залезла в карман куртки врача, выудила конфету, сунула в рот, сказав короткое:

— Мерси!

— Ишь ты! Уже по-французски лопотать учится! — разулыбались люди. А девчурка, обняв врача за шею, перебралась к нему на колени.

Сколько родни осталось у них в Армении! А прижились в России и возвращаться в Ереван не думают. Здесь друзья, соседи, они стали ближе и родней родни. Они никогда не бросали в трудную минуту и не подвели. Они не обижали его детей и не гнали их от своего порога. Здесь не смотрели на национальность, уважали в человеке человека.

— Мужики! Давайте новый кофе попьем! Купила сегодня баба, ей понравился! — предложил Петька.

— А может пиво? Я рыбу взял к нему. Сейчас принесу! — встал Коля.

— Не надо пива! Давай по кофе!

— На ночь давление подскочит! — напомнил Порва.

— Хрен с ним! Давление нам бабы качают. Вон сегодня, вертаюсь, а Светка вся в соплях сидит. Спрашиваю, с чего траур развела? А она в ответ:

— Мама звонила, в гости просится, плачет. Ну, как ей откажу? Единственная родная душа!

— Я и ответил, если примет Дрезину, я навсегда из дома уйду! — поделился Толик.

— Да мы эту лярву во двор не пустим!

— Ну, и падла! После всего в гости просится!

— По соплям Светке вмажь, чтоб не базарила с той кобылой? Пусть сама к ней уходит! Тебя не отпустим!

— И бабу заменим в тот же день! — вставил свое слово Иван Кузьмич.

Светка, стоявшая на балконе, все слышала и поспешила уйти в комнату.

— Молодцы мужики! — невольно похвалил соседей Никита. Он радовался, что в этом доме никогда не бывает ссор, живут люди спокойно, дружно.

— Никита, ты сможешь побыть со мной завтра на защите диплома? Так боюсь! — призналась Динка краснея.

— Кто же тебя одну отпустит? Само собою! — согласился человек, выхватив из кармана заоравший телефон. Звонила Наташка, из Америки:

— Ты что? Вправду отказался от меня?

— От покупки квартиры! Ты дочь, от тебя не отрекаюсь. Но… У меня другая, своя семья. Я не могу быть вечной дойной коровой. У меня свои заботы и проблемы. Ты уже взрослая. Привыкай к самостоятельности. У меня скоро появится малыш! Свой, второй ребенок! Я не могу разорваться на части!

— Я думала, что мама пошутила! Оказывается, ты банально впал в детство! Подумай, ведь ты уже дед! О каком отцовстве говоришь? Это просто глупо! Мы добьемся опеки над тобой! — закричала заполошно.

— Значит, когда деньги требуете, я нормальный. Как только отказал, враз недееспособный! Так вот, волчица моя импортная, чтоб больше не звонила мне! Я не хочу ни знать, ни слышать ни тебя, ни твою мамашу! Нет вас у меня!

— Одумайся! Еще не поздно! — но человек отключил телефон.

…— Я никогда не рассказывал тебе о своей родне. А ведь она у нас многочисленная. Где только ни прижились наши корни. От самого севера до юга, от запада до востока! Веришь, даже дипломатом в Китае родственник работает. В торговых представительствах пяти государств — родня! И поверишь, никакой связи нет долгие годы. Никто никому не нужен. Не переписываемся, не звоним. Хотя, возможно они неплохие люди. Но отмерло родство, нас ничего не связывает. И так у многих. Я хорошо помню лишь одного, своего деда, он отец матери. Его с детства любил. Жил человек на отшибе от всей родни. Сам себе такой удел выбрал. И когда похоронил свою жену, другую хозяйку в дом не привел, не захотел. Жил в лесу на заимке, охотился, держал хорошую пасеку. И никогда не только не просил, но и не принимал никакой помощи от детей. И всегда отвечал:

— Помогают кони! Детей рожаем себе в радость. Как цветы, чтоб глаза и душу радовали. А хлеб каждому Господь дает. Только трудись и не греши.

— Я помню, как ходил с ним в лес. Он учил меня разбираться в грибах и ягодах. Убеждал, что всякая травинка для человека пользу имеет. И все убеждал не обижать ближнего. А я в детстве задиристым был. Ну, первый забияка. Многие от меня носили синяки и шишки. Доставалось и самому. Как дед ни уговаривал, никак не мог отучить от драчливости. Но потом нашел ключ и крепко напугал. Сказал, скольких я обижу, столько сам получу, но уже в старости, когда не станет сил защитить себя… Перепугался я тогда, ведь лет двенадцать было и деду верил как никому другому. Враз прыть к дракам отшибло, смирным стал. Дед это враз приметил, перестали люди жаловаться, что детвору колочу. Вот так-то сидим с ним вечером у печки, дедуня любил спину погреть жаром углей, да и говорит мне задушевно:

— Нынче весь люд посбесился. Кажный в науку бегит. Что ни дурней, то главней всех стать старается. А сам болван балбесович. И бабы туда ж. С мужиками вровень хотят встать. Будто та наука всех их разом осчастливит! Во, глумные! Учились бы они от земли, у природы нашей. Возьми пчелу к примеру! Нет у них одиночек, разводят и сирот. Нет милиции и начальства. Единым роем живут. Дружные трудяги. Свово в обиду в жисть не дадут. Все заботливые и об нас! Им не надо приказывать, указывать, сами без дела не сидят, не отдыхают по курортам и санаториям. Чуть солнце, они уже трудятся. Для всех. И не спрашивают, что за это поимеют! От мала до стара нас кормят и лечут. Истинно Божье создание, работящее, доброе, умное. И без науки обходятся. Там у их нету алкашей, негодяев. Все нужные! Вот бы люди так жили. Нужными, хорошими и добрыми, на это никаких дипломов не надо. А и зачем? Разве человеки хуже или глупей пчел? Нет, внучек мой, вся беда от людской гордыни, всякому охота над другим возвыситься. Не стремись к тому Никитушка. Не надо тебе больших званиев. Одно сбереги — человека!

— А ведь совсем простым стариком был. Родня его не признавала, брезговала. Как же, он никто, вроде черной кости. А он был очень счастливым и светлым человеком. Наши именитые родственники жили по-царски, но редко кто дожил до шестидесяти лет. Иные от страшных болезней, в авариях, от несчастных случаев умирали. Других убили, случалось себе пули в лоб пускали, какие под суд попали. Конечно, большинство и теперь живут кучеряво. Некоторые в гости звали. Я отказался. Потому что родня в радости, как мухи, слетаются на жирный пирог. Случись беда, никого не дозовешься. Потому что в прорухе помогать надо. На такое не все способны. А если честно, никто. Сосед скорее выручит. Он поверит и поймет. А вот свои под опеку норовят взять, если по их не вышло, — осекся Никита. И помолчав, продолжил:

— Как-то весною решил я навестить могилу деда. Пошел лесом к его заимке. Вижу, муравейник вешними водами подтопило со всех сторон. Чтоб на сухую

полянку перебраться, ручеек одолеть надо. Так старые муравьи живым мостом пролегли, зацепились за лапки друг друга, чтоб молодые муравьи по ним как по мосту на сухое выбрались и спаслись, чтоб жизнь продолжить. Ведь старые не выжили. Держались до конца переправы, а потом, едва вода поднялась, лапки ослабли, смыло старых козявок, погибли, утонули. Но, своею смертью, а они знали, что им не спастись, дали выжить молодым. Вот это самая великая мудрость, жить ради жизни. Жаль, что у людей такое утрачено. Родня в горло вцепится за копейку. И даже если не будут нуждаться, станут хапать впрок. Как Нонка с Наташкой. Им сколько ни дай, все мало. Ненасытные хищницы! Зачем живут, не знаю! Но их все больше становится. Потому мужики не хотят жениться, заводить семьи. Знают, бабы только до росписи покладистые, потом живого в могилу загонят. Тебя это не касается. Я о другом. Не доверяй родне, если не хочешь сплетен, пересудов и зависти. Держись своей семьи. Ведь у нас уже есть дочка, свой маленький муравышка. Нам ради нее надо жить и крепко держаться друг за друга.

— Никита! А дочка на тебя похожа! — перебила Динка. Она укачала малышку, пошла на кухню приготовить ужин. И вдруг кто-то позвонил в дверь. Никита опешил. Соседи по дому выгружали из лифта детскую кроватку и стульчик, стол и коляску, ходунки и кукол, громадного мишку с рыжей челкой и зайца с доброй, розовой улыбкой.

— Проходите! — пригласил Никита.

— Нет! Зачем малышку беспокоить. Пусть растет. А ты, спустись во двор. Возьми ключи от гаража. Марат тебе ворота подварит, чтоб из петель не соскочили, — позвал Степан, передавая из лифта Никите подарки дочке от соседей.

— Спасибо! — смущался Попов.

— Бери, бери! И поспеши вниз, пока не стемнело надо успеть с гаражом управиться.

Выглянувшей из кухни Динке указал на заваленную подарками прихожую:

— Это от соседской, самой теплой родни! От всего сердца! Принимай и помни! — заспешил вниз.