Жених и невеста

9

Ну а мы, живые, что?

Жизнь идёт своим чередом. Надо жить.

В субботу, первого апреля тридцать девятого года, Валера вернулся с поля уже вечером.

Скинул фуфайчонку, растелешился до пояса и ну плескаться у рукомойника.

Я тут и подступись.

– Валер, – говорю, – ты меня поважаешь?

Бухнула – самой не понравилось. Глупо-то как начала. Ну прямо на лад выпивох.

Опустил Валера рукомойников сосок, повернул ко мнe голову с белыми пенными рожками.

– У тебя вечно вопросы не оттуда. Свяжи чё поскладней!

– А ты вот это читал? – треплю перед ними газетину.

Протёр он глаза.

– А чего там?

– Паша! Ангелина!

– Ну-ну… Сёнь на стане говорили.

– А теперь читай, где красным обвела.

– Ты обводила? Ты… Pаз тебе надо, ты и читай.

– Не-е. Это и мне и тебе надо. Читай.

– Да дай хоть сперва сполоснуться!

– А тут мало читать. Ты лучше спервушки прочитай, а там и мойся, покуда сороки не украдут.

– Ну репей!.. Держи ровно газету. Поближе к глазам… та-ак… «Молодые патриотки, учитесь управлять трактором!» Хэх…

Валера с насторожённым удивлением посмотрел на меня.

– Читай под названием что…

– «Сельскому хозяйству, – с нарочитым безразличием в голосе забубнил Валepa, – нужны люди, знающие до тонкости своё дело, в совершенстве владеющие искусством вождения трактора, автомобиля и комбайна. Тысячи женщин овладели сложными машинами и на деле показывают образцы высокой производительности труда».

Валера тоскливо глянул на меня поверх газеты, пресно сказал:

– В каких только землях и показывают те ненаглядные образцы? У нас в районе я что-то ни про одну трактористку и не слыхивал…

– Наш район ещё не вся страна…

– И то верно, угадала… «Однако то количество женщин-трактористок, которое есть сейчас в МТС[3] и совхозах, совершенно недостаточно…»

– Видал – совершенно недостаточно!

– «Пришла пора взяться за массовую подготовку трактористок из передовой молодежи. Уже к концу этого года наше сельское хозяйство должно получить не менее ста тысяч трактористок». Ух ты! Где им только и набрать техники? Баба на тракторе – прошу пардону! – что коза на капитанском мостике! К беде! – И поталкивает меня локтем.

– Читай, – говорю, – последнее, что обвела. Прямко тебе указ.

– Читай сама. С меня хватит громких читок. На стане замучили всего этими громкочитками.

– Ладно. Прочитаю, не переломлюсь. «Поднимайте выше знамя социалистического соревнования имени Третьей Сталинской Пятилетки в подготовке женщин-трактористок! Сделайте все возможное, чтобы без отрыва от производства научить женскую молодежь водить трактор». Ну что? Станешь учить женскую молодёжь?

– Это ты, что ли, женская будешь передовая молодёжь?

– А хотя бы…

– Хэх! Ну, обращается Ангелина. Ну, призывает… Ты-то тут при чём?

– Ка-ак при чём?

– Да так. Ну что тебе-то за печалька? Что, лично к тебе обращается? Я что-то такого, мол, товарищ Соколова, идите на трактор – я такого в призыве не читал.

– Так тогда хоть слушай. Я, Валер, давно думала сесть, как и ты, на трактор…

– И что, всю времю считала, что у тракториста курортная работёшка?

– Да не рвусь я на курорт!

– Тогда тебе что, – Валера начал мыться, – одного грязника мало в доме?

– Мало! Ну что я бегаю по разным? Сегодня на свекле, сшибаю сурепку да собачку, разнесчастное то куриное просо. Завтра, Марьянка, давай с вилами на сено…

– А-а… Вон оно что. Видали, вилы ей не в престиже!

– Я не толкую, где престижный, где непристижный труд… Всяк престижный, раз нужен. Но как же… Много-то проку с однех вил?… А на тракторе – эскоко я наворочу?!

– Какая ловкая из окна тигра дражнить! Со стороны глядючи – всяк мастер первой руки. А ты покатайся на нём с солнца до солнца. Вот тогда чё запоёшь?

– Что и зараз! Неуж во мне то и медалька одна, что подолок сахарный?

– На провокаторские запросы я не ответчик. Ну чего его лучше… Знай, баба, своё кривое веретено да пряди. У тебе ж семеро! Се-ме-ро-о по лавкам скачут! Вон с ними от души и ворочай до беспамятства! Где пошерстить там кого, где приголубить… Где пошить что, где постирать, где помыть…

– Единственно и свету, что дом – провальная яма эта! Я, Валер, с себя воз не спихиваю этот, нет… А потом, всё одно, ну раскинь мозгами… Все наши давнёхонько отпали от груди, от мальства. Большие уже. Мишатка вон дажно маслится жениться, ёлки-коляски. Когда как не по нонешней поре и выйти мне с тобой на равность?

– Не-е, девонька…

– Думаешь, как пронекал, так и кончен на том бал? Да на одно твое «не-е» я кладу два своих! В конце концов у нас равное правие!

– Хэх! Да ну с тобой вспотеешь до дыма!.. Ну где ты завидела то равное правие? Вот, в пример, наскоко я знаю, я мужик, а ты баба… Раз киваешь, иду дальше. Ну скажи на милость сама, каким макаром поставить нас на один полоз? Ты эвон со смехом полный надарила мне угол ребятишков…

– И то цена!

– …а я, знаете-понимаете, тут Ноль Нолич…

– Вот так фунт! Что ж, валенок ты худой, их ветром с Кавказа надуло?

– Ну-у, ветер я сюда но путаю… Да пойди и дальшь такой глянец по части ребят, тебe и без того сколько почёта прибудет, а мне и пустого спасибочки за пазуху не положат. Но я не пообижусь, даже не подумаю пустить обиду на душу, потому как всё путём: каждому кулику – свою кочку. Такое монпансье и с трактором… Мужская это линия. Муж-ска-а-я!

Хмыкнула я:

– Напрасно отсаживаешь…

Помолчала, попросила с осторожностью:

– Держал бы язычок накороче… Лучше по-доброму ну чего не пойти в правление да не выхлопотать себе поручение? Возьмешься учить, как работать на том тракторе, как в холе держать. Не робь, век не промучишься. Меня не тяжелей, что собаку натренировать…

Сполоснулся Валера мой до пояса.

Наладилась я вытирать со спины, что и раньше всякий раз делала, когда позывало подсластиться.

Видит такую мою заботу-ласку, говорит с усмешечкой:

– Не распускай, павушка, перья… Всё одно я твоему чоху не здравствую. Не суну свою единственную в наличности голову в это рисковое ярмо.

– А как знаешь!

Хватила я его в досаде полотенцем по мослам, а обтирать не бросаю, со злости до костей тру-терпужу.

– Только, – говорю, – смотри, доломаешься… Схлопочешь ещё от бабы шишку на горб. Вот сбегаю к нашему колхозному председателю к Петруне Золотых, резоны твои отсталые кину ему в глаза. Попомни, пустоумник ты, кóщее слово моё, наведается он к те в загорбок, покажет, как благое женино хотение в клещи брать!

Слушал мой да знай всё хорохорился. Вcё скалился.

– Напугала! Не стало во мне и души! Да хоть к трём председателям иди…

– Ну и враг с тобой! Пойду!

Подмечаю, не в полной уверенности, надвое как-то говорит:

– Ну и иди, иди… Что ещё?

– А то… Не красивит тебя бычиная упрямь. Ну как чёрт в ступе толкёт. Ничем его не усахарить… Не хошь своей волькой – в непременности вот пойду!

– Дорожка тебе мытым асфальтом!

Пошла раз.

Сдвига никакого.

Пошла два.

Копотуну моему на вид…

Ага, зачесал, где не чесалось…

Смерть до чего не хотел, а снял, а скинул-таки с себя пустую спесь – на попятки отступил: в прицепщицы взял.

Как мой Валера ни мят крутыми долгими годами, а всё одно не повыпустили годы из его рук силу, не позасыпали пеплом жар в душе…

Только это выедем красной зорькой за околицу, он тебе, ёлки-коляски, лабунится целоваться.

А я не будь простуха, проценты с такого дела стригу.

Заносит руку на плечо…

Я мигом эдак со смешком отшатнусь в бочок, глазами на руль.

– А дашь?

Кивает он:

– Дашь.

– Дашь на дашь пойдëть.

Поцелуемся…

В светлом довольстве отсаживается не на сам ли край c дырочками тарелки-сиденья, давая теперь на нём полный простор мне. Теперь я веду наш «Универсал» до самого места.

Я при главном деле, и муженёк не без дела.

Покачивается под локотком у меня, на пташек вроде по сторонам поглядывает, горлопанистых петухов со всех трёх закраин знай в почтении слушает – у нас как раз сходятся воронежские, курские, белгородские земли, – а сам всё время сторожко держит в наблюдении мою ездку.

Как что не так я – сразу подсказки, советы… С большой охоткой входит в бесконечные пояснения, только кинь ему на наживу хоть малый какой вопросишко тракторный.

Свои пояснения наторелой учитель прочно крепит поцелуями, отчего мне помилуй как ясно всё…

Приедешь в поле, власть снова меняется…

Любо-дорого поглядеть, что за тракторист у меня Валера. Землюшку чует колесами – как голой ногой своей.

Работа у такого не плесневеет. Горит!

Бывало, обернётся, я ему в отметку большой палец выставляю. А он вроде того и не в радости.

Остановит трактор, бежмя ко мне.

– Давай поруководи, – показывает на руль. – Передохнú минуту какую. А я на бойком на твоём местечке повоюю с мешками.

Неловкость заедала Валеру.

Всё не мог присмириться, как это – мужик сиди-прохлаждайся за рулём, а баба чувалы с семенником нянчи.

Подсяду я к рулю и только к вечеру уже, как ехать домой, вспомню, что менялись-то мы на минутку. В сев недосуг и носу утереть!

Ученица я выявилась не пустоколосая какая. Скоро взяла все «универсаловы» университеты.

Сдала всё комиссии ладком.

Время отсаживаться на свой трактор, а трактора нет как нет. Жди-пожди, Марьяна Михална. Да так не с год ли и работалa с Валерой напару.

Я не выгораживала себе трактористова трона. Валера, жалеючи меня, сам в прицепщиках у меня бегал.

Наконец и мне дали «Универсал». Правда, старенький. Недели полторы Валера с ним возился.

– Ну, – говорит, – приготовьтесь, мамзель. Взавтре ваш самоличный выезд. К завтрему доведу. Друг за дружкой постреляем в поле. Как на майскую демонстрацию!

– А давай-но взавтре в обед не на стан – в загс прямо на тракторах!

– Ей-бо, – вздыхает, – ты у меня какая-то непонятная.

– А буду вся наружу, буду вся понятная… Тогда я уже не баба буду.

– Мда-а… Логика бабы – в отсутствии всякой логики.

– Ну, это как хошь считай… А загс что, отпихнем до лучших дней?

– Как так?… Чем тебе не угодил завтрашний день?

Вечером доила я корову.

Ветром вбежал в катух Валера.

– Вставай, Марьяна! Вставай! – тянет за плечо кверху.

– Кончу доить – тут не заночую.

– Да вставай же! Пошли!

– Куда ещё пошли?

– Куда, куда… Говорят, пошли, значит, пошли…

Чем лучше я вслушивалась в его голос, тем все ядрёней слышала смятение, тревогу, смертную слышала беду.

Поднялась духом, заглянула в лицо – какое-то чужое да синее, что ли, будто на льду Валера посидел мой.

Не стала ничего спрашивать. Пошли.

Он впереди, я следком.

Идём молчим, у самой душа не на месте.

А вечер уже старый, солнце давно ушло; за дальней далью, где поля в сумерках обнимались с небом, добирал свои последние минуты слабкий костерок мерклого заката.

Идём мы, идём и куда ж приходим?

К загсу.

Смотрю на замок, смотрю на Валеру.

– Ты чего? Иль боялся, завтра без обеда останешься? Ну какие загсы по ночам?

– А такие, – говорит натихо. – Ты пошла к корове, тут тебе нарочный…

Полез в потайной карман пиджака, достал какие-то серые листочки.

– Что это?

Спрашиваю, а сама боюсь ответа.

– Военные повестки это, Марьянушка… Эта, – загинает верхний листок, – на меня… Эта, – загинает ещё листок, – на Михайлу… Э-эта на Егора… Велено быть взавтре поутру к семи ноль-ноль…