Женская месть

Глава 7. НЕПРЕДВИДЕННОСТИ

На следующий день Наташка вышла на кухню, чтобы сварить кофе. В квартире стоял полумрак, и женщина включила свет Огляделась. Да так и не поняла что произошло.

Форточка в окне оказалась открытой нараспашку, стулья сдвинуты на середину кухни. На столе полная неразбериха. Пепельница, и та валялась на полу, окурки разлетелись во все стороны.

Наталья все привела в порядок молча. Не стала показывать случившееся мужу.

Закрыв форточку, сварила кофе. Разлила по чашкам. Позвала Николая Ивановича.

Тот вошел удивленный и спросил:

— Ты в Алешкину комнату заходила?

— Зачем? Нет, конечно.

— Странно…

— А что случилось?

— Трубка радиотелефона оказалась на полу, в самом углу, будто ее с силой туда зашвырнули. Она сломана и не работает. Еще вчера я говорил по этому телефону. В квартире кроме нас нет никого.

И вот тогда Наталья рассказала, что было на кухне.

— Чертовщина какая-то! Я вообще никогда не верил в мистику, во всякие небылицы о загробном мире. Считал все это сущей чепухой, пугалкой для слабонервных, или выдумкой подвыпивших людей. Но тут-то никого постороннего. Мы с тобой вдвоем. А кто набезобразничал? — пожал плечами непонимающе.

— Давай попьем кофе! Отвлечемся! — предложила Наташка. Ей случившееся было непонятно. И она решила поговорить с бабкой, рассказать ей все, спросить. Но Валентины не оказалось дома.

— Сегодня нужно съездить на кладбище. Помянуть Алешу, так мои друзья говорили. Ты там собери все что нужно, — сказал человек.

— Хорошо! — согласилась Наталья тихо.

Она едва справлялась. Бутылки с водкой и коньяком выскакивали из рук, падали и пакеты с едой, все рассыпалось по полу.

— Да что же это такое! Ну почему я такая неуклюжая и безрукая! Все валится, сыпется, ничего не получается, будто назло, все кувырком! — сетовала Натка. Она пыталась сосредоточиться, не спешить. Но нет, нарезка падала из рук, рассыпалась по полу. Кое-как собрала сумки.

Намучилась за день так, будто возы возила. Николай Иванович не понимал, что с нею происходит.

— Наташа, соберись!

— Николай, на меня будто цепи надели! Мне не по себе. Я сама себя не узнаю и не пойму, что происходит! — пожаловалась Наталья.

— Ты помолись, перекрестись, попроси помощи у Бога! Небось, нарушила обычай и легла в постель с мужиком? А нельзя! Я тебе говорила, — напомнила бабка.

— Ну ведь он муж!

— Так и что? Удержаться стоило! Покойный только вышел, но не ушел. Он еще долго в доме будет оставаться. С тем считаться надо. Это не мои выдумки! А вы как глумные, дорвались! — упрекала внучку.

— Да ладно, хватит тебе бурчать! — отмахивалась Наташка. Она вернулась домой усталая, измотанная.

— He занимайся ничем, ляжь отдохни. Ты очень плохо выглядишь, — предложил Николай Иванович. Наташа послушно ушла в спальню, прилегла и вскоре уснула. Она и не слышала, как к мужу пришли его друзья-сослуживцы. Они расположились в зале, разговорились, старались отвлечь Чижова от грустных мыслей и переживаний.

— Николай, ты знаешь, я недавно отца похоронил. Ему уже девятый десяток пошел. Вроде, возраст солидный, а все равно жалко. Мы с ним ладили всегда. Я с самого детства, сколько себя помнил, только матери и бабки боялся. Все потому, что полотенцем и крапивой могли задницу надрать. Отец никогда даже пальцем не трогал. Жалел и любил. Так вот когда он умер, я от тоски места себе не находил. Даже ночами приходил к нему на могилу. Говорил с ним, советовался, делился. Случалось, даже засыпал там до самого утра.

— Круто! — посочувствовал Николай другу.

— Его было за что помнить и любить. Так-то месяца три прошло. Я с могилы почти не уходил. Заметил это смотритель кладбища. Подошел ко мне, присел рядом и говорит:

— Слухай, мил-человек, вовсе извела тебя тоска по родителю. Ты уже в щепку высох. Сходи в церковь, поставь свечку за упокой отца, а себе святой воды испроси и пей утром и на ночь. Тоска и отпустит, в человеки воротишься. И когда к родителю придешь на могилу, оставь здесь на помин конфет иль печенье, чтоб и другие папашу помянули. Тебе от того облегченье выйдет.

— Я так сделал, как дедок советовал. И помогло.

— А у меня бабка умерла в деревне! Ну я, долго не думая, к людям пришел, попросил помочь, заплатил, сколько они сказали. Сам уехать домой хотел. Дел было невпроворот. И на службе проверками извели. Комиссия одна за другой возникают. Ну хоть ты тресни. Всякий шаг стерегут. Не скажешь им, что бабку ездил хоронить. Не поймут, назовут отморозком или жлобом, — отмахнулся розовощекий полковник, какого все называли Глебом.

— Короче, отдал я деньги сельчанам, чтоб они сами поминки устроили, проводил бабку, сыпанул ей на гроб горсть земли. И поехал от погоста. Что думаете, только до бабкиного дома доехал, машина заглохла. Что только ни делал, все впустую. Не заводится и баста. Деревенские не только схоронили, а уже и помянули бабку, а я все с машиной вожусь, как проклятый. Люди уже посмеиваться стали, мол, на нашей кляче давно бы до города добрался. Чего мучаешься? Говорили тебе, что бабку помянуть надо. Не послушался, а она без того не отпускает тебя.

Мужчины переглянувшись рассмеялись.

— Я, конечно, не поверил в эту хренатень! И позвонил в город, в часть, чтоб прислали водителя. Сам, понятное дело, в избу, где поминки в разгаре. Деревенский люд уважал бабку. Иные уже песни пели, другие в пляс пошли. Я и не знал, как оно все должно быть по обычаю. Выпил за бабку, как мне подсказали, что-то поел, а тут и водитель наш слышу, сигналит, вызывает меня, ключи от сломавшегося автомобиля требует. Я выскочил. Отдал ключи, машину чертыхнул. А шофер вставил, повернул ключи, и машина тут же завелась. Я сам себе не поверил. Столько с нею провозился, весь вымазался, а она, вспоминать неохота. Деревенские хохочут:

— Давно бы помянул и не мучился. Столько времени потерял! Вот и не поверь, не уважь обычай!

— Ну, я не знаю, как машины упрямятся, а вот меня моя баба точно извела! Вы все помните мою Софью. Крутая баба была! Первая. Я тогда старлеем еще был, совсем «зеленым» юнцом. Именно потому сглупил и поспешил жениться. А спешка родная сестра глупости. Да откуда знал! Я все хотел успеть раньше других. Так и с Софьей. Здоровая была деваха! Я в габаритах никому не уступал, она еще мощнее. А пошла рожать и не сумела разродиться. Умерла вместе с дочкой. Вы все о том знаете.

— Никита! Ты по ней особо не горевал. И вспоминал редко! — встрял Глеб.

— Его начальство сразу в отпуск отправило! — вспомнил Николай.

— Дело не в том! Мне помогли вскоре. Пришли мои соседи, я рассказал им, что Софья с дочкой каждую ночь ко мне приходят, соседи, недолго думая, привели попа. Тот освятил квартиру и все на том. С тех пор Соньку заклинило. Не появлялась ни разу. Хотя трех баб после нее сменил, и хоть бы что! — рассмеялся Никита глухо.

— А у меня Алешка сегодня отмочил! — рассказал Николай Иванович обо всем, что случилось в квартире за ночь.

— Кто их знает! Я от стариков слыхал, что у всех по-разному случается. У одних покойники девять дней хулиганят, у других — сорок, у третьих — год. А потом навсегда оставляют в покое, — сказал Глеб.

— Ну твой отморозок долго покою не даст. Он при жизни доставал тебя до горла, теперь и подавно измотает. Редкий был гнус. Помнишь, как учителей в школе изводил? Они не верили, что доживут до пенсии. Помнишь, как жабу в стол подкинул? Та на училку сиганула, как только она открыла ящик. И кофту бабе обоссала. Училка мигом в обморок, класс от радости на уши встал! Урок сорвали. А все Алешка! — вспомнил Никита.

— А как преподавателю по физике на могилу козла привел и привязал в ограде!

— Ну, это еще неизвестно кто утворил!

— Да брось выгораживать! Дело прошлое. Но его смотритель кладбища узнал и указал на Алешку сразу.

— Если б сторож не отвязал козла, он бы все венки вместе с лентами сожрал. Скажи, какой штраф тогда заплатил?

— Не помню! — покраснел Николай Иванович.

— То-то и оно! И за живого, и за мертвого приходится краснеть! — услышали шум в прихожей, выскочили все разом.

На полу прихожей валялась шинель Никиты.

— С чего бы это? Глянь, вешалка с корнем вырвана!

— И никого нет! — вытер Глеб пот со лба. Огляделся вокруг. Ему стало зябко. Захотелось домой.

— Давай по рюмке, помянем, чтоб не обижался, — предложил хозяин.

Друзья долго не задержались. Выпив символически, вскоре ушли, оставив Чижова один на один с памятью.

Николай Иванович сел напротив портрета Алешки, смотрел на него в упор.

— Неужели ты повесился из-за Натальи? Я в это не верю. Ты не любил ее! — смотрел в глаза Алешки, и ему показалось, что они ожили, сын сморгнул, с грустью смотрел на отца, будто жалел или сочувствовал ему.

— Ты не одобряешь меня и станешь мстить? Но стоит ли? Что ты сможешь? Наташка все равно ушла бы от тебя. Ей нужен сильный человек, сложившаяся личность, тебе до этого было далеко, а мне ее не хотелось упускать. Понимаешь? — оглянулся на звук открывшейся двери. Это проснулась Натка:

— Мне показалось, или ты вправду говорил с Алешкой? — спросила испугано.

— Да, разговаривал!

— А я его только что видела.

— Во сне?

— Нет! Наяву. Он вошел в спальню с букетом цветов. Я посмотрела, а они искусственные. Спросила, зачем такие принес домой? Алешка ответил, что они скоро пригодятся. Я спросила для кого? Он рассмеялся и ответил:

— Это уже неважно!

— Ты много думаешь о нем! Отвлекись, выброси пустое из головы! Его больше нет! А я вот он! Рядом, — притянул к себе Натку, усадил на колени. И тут же зазвонил телефон.

Бабка и мать долго расспрашивали Наташку обо всем. Их интересовала каждая мелочь:

— Ну, как ты спала? Он проявился мужчиной? Он страстный? Хорош в постели? Ну, значит, точно, Алешка ему мешал! Сковывал. Это случается, когда в квартире взрослые дети, — говорила Ирина. И вдруг предложила:

— Наташа! А что если мы освятим вашу квартиру. Я слышала, после смерти кого-то из семьи, это обязательно нужно сделать. Чтобы удача и здоровье были с вами.

— Я не знаю, как Николай на это посмотрит, — ответила неуверенно.

— Не будь ребенком. О таком мужу знать необязательно. Мужчине не интересна твоя откровенность. А излишняя доверчивость вредит нам самим. Все мы устроим без него, когда Николай будет на службе. Ничего ему не говори. Поняла?

Но Чижов узнал о посещении его квартиры священником от соседей. Они рассказали, что его привезла к Чижову мать Наташки. Тот громко говорил, пел, голосов женщин никто не слышал. Потом священника увезли.

— И чего это они так поспешили выгнать Алешкину душу из дома? Даже сорока дней не дождались! — осуждали соседи.

— Наташа! Ты приглашала священника? — спросил жену, едва шагнув через порог.

— Коля! Конечно! Мне стыдно было тебе признаться. Но Алешка каждую ночь пытался утащить меня в свою комнату. Мне страшно здесь жить и я попросила своих привезти батюшку. Ты должен меня понять. Я просто уверена, что теперь все это прекратится. Хочу жить обычным, нормальным человеком, а не любовницей покойного.

— Какую чушь городишь! Ты в своем уме? — удивился Николай Иванович и спросил:

— Как это могло случиться?

— Я пошла в туалет. Когда возвращалась, Алешка схватил меня за локоть в зале. И потащил в свою комнату. Я испугалась.

— Ты видела его?

— Нет. Но я хорошо помню руки.

— Он что-нибудь говорил?

— Нет. Ни слова. Было очень темно и страшно. Я вырвалась и убежала к тебе.

— Это один раз так случилось? Или он и раньше к тебе приставал?

— Нет! Первый раз! Живой вообще не подходил, когда узнал, что мы с тобой решили быть вместе. А мертвый, сегодня ночью.

— Ладно! Посмотрим. Но лучше всего оставляй в зале включенный светильник, — посоветовал усмехнувшись недоверчиво.

Как ни шептались соседи за спиной Чижовых, после приезда священника они стали жить спокойно. И только докучливые старухи, глянув на провалившуюся землю на могиле Алешки, качали головами и говорили, что кто-то из родни скоро умрет.

Слышала о том и Наташка. Она не верила бабкам. И жила без оглядок на приметы и предсказанья.

Николая Ивановича вскоре послали в командировку вместе с Глебом. И Наташка попросилась у мужа, чтобы тот разрешил ей это время пожить у родителей.

— Страшно мне одной. Не на день или два, на целый месяц уезжаешь. Одной жутковато, — уговорила, убедила человека и уехала к своим, не дождавшись отъезда Николая.

— Ты что? До сих пор не привыкла к нему? — спросил Женька дочь.

— Знаешь, я уважаю его. Даю слово, есть за что. Но полюбить не смогу. Врать тебе не стану. Для такого нужно многое, чего у него нет!

— А у Алешки было?

— Ну, ладно тебе! Сразу прикалываешься.

— Я конкретно спрашиваю!

— Тогда знай! Я и вышла за него лишь потому, что он отец Алешки!

— Ты не жалеешь, что вышла за него?

— Как только надоест или где-нибудь сорвется, я тут же уйду от него! — ответила заносчиво.

— У тебя есть замена, другой хахаль?

— Пока нет. Да дело не в мужчине. Просто я свое отлюбила и, поверь, страдать и мучиться уже не буду. Я передышала эту непруху и отболела ею. Даже если б осталась с Алешкой, не горела б, не рвалась на части, а старалась бы отплатить ему тою же мерой, как каждая из нас в этом случае.

— Ты изменяла бы ему? — удивился Евгений.

— Само собою, — ответила спокойно.

— Значит, и Николаю рога наставишь, коль застанешь или услышишь что-нибудь?

— Конечно! Чем он лучше других?

— Ну и сволочь же ты!

— За что? Покуда я ему не изменила. А ты считаешь, будто только вам все можно. А чем мы хуже? Знай, каждая из нас без слов и доказательств чувствует измену. Она ее нутром видит, ни одну не проведешь, какой бы дурой не была. И что? Думаешь, смирится, да ни за что. Может смолчать, но не простит и не забудет, потому что не смирится с тем, что она хуже какой-то мартышки, какую ей предпочли. Знаешь, с кем изменял мне Алешка? С проститутками! Потому я изменила ему с отцом! Знаю, как ему было больно. Я специально на это пошла. Ударить, так без промаха, как выстрелить или убить. Вот это по-моему, сразу наповал, — рассмеялась Наташка.

— А ты дрянь! Слишком быстро стала бабой! И в кого пошла такая негодяйка? Что осталось в тебе от человека? В кого пошла? С тобою рядом находиться сущее наказание!

— В кого пошла? А ты оглядись. Такая же, как вы! Давно ли Николая называл по-всякому. Последними словами ругал. Что изменило твое мненье? Его погоны? На меня они не действуют.

— Если узнаю, что наставила ему рога, выкину как шавку из семьи и дома. Навсегда от тебя откажусь!

— Не ново! Вы все отказались от деда. А теперь не знаете, как его вернуть. Он не пропал. Живет, не нуждаясь ни в ком, и возвращаться не думает. Никто ему не нужен. И я не пропаду без вас! А если достанете, то и сама уйду, тоже насовсем и тоже без возврата! — глянула на отца с пренебреженьем.

— Вы чего тут гавкаетесь? Что не поделили? — подошла Валентина.

— Поговорили по душам.

— Ага! Он все еще малолеткой меня считает!

— Ты представляешь, что она заявила? Если ей Колька изменит, она ему рога наставит!

— И что с того? Правильно сделает. Это и есть примирение. Шансы уравнивают, и снова будут жить, как ни в чем не бывало. Ты чему удивился? Натка бабой стала. И будет жить как все, чтоб все по справедливости было.

— Ты тоже деду изменяла? — вылупился зять.

— Я что, у тебя на исповеди? А ну следи за собою! И в моей жизни не ковыряйся! И не доставай! Я тоже не слепая и не с завязанными глазами здесь живу. Или ты хочешь, чтоб твою дочь в грязи топтали?

— С чего взяла? Николай порядочный человек! — вступился Женька за зятя.

— Между прочим, Алешка его сын. Первый потаскун и сволочь! С кого пример взял? Уж не сам по себе таким сделался. Меня не убедишь, будто Николай не знал и не видел, как он шлюх водил в дом! Значит, и сам пример подал. Ну а яблоко от яблони далеко не укатит. Вот тебе его порядочность, в какую я не верю! И не надо нашу девчонку цепями к нему привязывать. Она сама разберется во всем. Наталья не дурней нас. Не вдалбливай свое.

— Послушай, мать, он ей не изменил, а она уже настроилась на пакость!

— У женщины всегда должен быть в запасе свой шанс. Мало ли как сложится жизнь. Он на сколько лет старше Наташи, сам знаешь! А ну не стань его, и куда ей деваться? Не приведись, совсем одной остаться, так хоть пропади! — всплеснула руками.

— Да уж вы пропадете! Как бы не так!

— Это и тебя беспокоить должно! Наташка твоя дочь! А этот старый барбос — чужой человек. Таких по городу много бегает!

— И все полковники? — усмехнулся едко.

— А причем звание? Иль тебе Николай ближе дочки?

— Мать! Мы о чем говорим? Тебя уже не в ту сторону понесло. Николая жалеть не надо. Он в том не нуждается. А вот Наташку в руках держать стоит.

— Теперь уж все. Она замужняя.

— Прежде всего, Наташка моя дочь! И я в ответе за нее!

— Успокойся, Женька! С тебя никто не требует ничего! Наша девка не без головы живет! Пошли на кухню, чаю попьем! — позвала всех за собою Валентина.

В этот день Николай Иванович позвонил Наташке уже поздним вечером:

— А я только прибыл на место. Так устал от дороги, всех протрясло, пошвыряло. Короче, приехали уже всмятку. Сил нет ни на что. Сейчас умоюсь и спать. Завтра спозаранок дела навалятся. Конечно, постараюсь быстрее справиться, чтобы скорее вернуться домой. Я уже соскучился по тебе!

— Я тоже, — промурлыкала в ответ.

— Ты навещай квартиру. Проветривай, привыкай к ней! — просил Николай Иванович.

— Я, наверное, насмелюсь и буду там жить. Нельзя же вечно бояться, тем более после священника, думаю, все будет нормально.

— Молодчина, Наташа! Привыкай побыстрее, — попросил человек.

Наташка уехала к себе уже после обеда. Пока прибрала, приготовила ужин, время пролетело незаметно. Ее никто не тревожил, не звонил ей и она, приняв ванну, включила телевизор, ждала звонка Николая, но он не звонил.

Все было спокойно, тихо. И вдруг внезапно открылась дверь на балкон. Наташка подскочила в испуге, ждала, замерев, но никто не появился. Она выглянула на балкон. Там пусто и темно. Внизу по улице шли люди. Никто не смотрел на ее балкон и не приметил Наташку. Девка выключила свет. Оставила лишь тусклый светильник. Прилегла на диван, услышала тихий скрип сдвинутого кресла. Потом шаги от спальни к столу. И снова тишина. Ни звука, ни голоса не доносилось до слуха. Наташка так и уснула на диване одетая. За всю ночь ее никто не потревожил.

Она знала, ей через день нужно выходить на работу. Отпуск закончился, — собирает в сумочку косметику, духи, расческу, положила немного денег на проезд и на обед, казалось, ничего не забыла. Пошла спать. И почувствовала, что кого-то задела локтем. Невольно отскочила. Но рядом никого. На всякий случай оставила включенными светильники. И снова услышала скрип кресла, увидела, как с дивана упало полотенце. Наташка вспомнила чему учила бабка и, помолившись, вскоре уснула.

Утром ее разбудил телефонный звонок:

— Доброе утро, Наташа! Как ты там обживаешься? Никто не мешал? — спрашивал Николай.

— Я прекрасно отдохнула! И притом уснула в спальне. Никаких помех! Сегодня иду на работу.

— Это хорошо. Тебе надо отвлечься.

— Ты когда вернешься? Я соскучилась…

— Как получится. От меня мало что зависит. Но буду стараться вернуться побыстрее.

Николай Иванович уже не говорил, что скучает, и Наташка сразу это заметила.

Днем на работу ей позвонила Ирина. Узнав, что у дочери все в порядке, успокоилась, пообещала вечером приехать к ней вместе с отцом.

— Давай сама возникай, а то пахан опять начнет мозги делать и наезжать. Мне все это осточертело! — призналась Натка. Но мать ответила, что добираться потом автобусом долго и трудно.

— Слушай, Наташка! А мне вчера Коля звонил, просил навещать в его отсутствие, чтоб ты тут никого не боялась. Меня, смех взял! Это кого испугаешься? Соседских старух? Да Колька тебя вовсе не знает! Кстати, он через неделю вернется из командировки! — похвастался Женька осведомленностью.

— Откуда знаешь?

— Сам сказал!

— А мне ни словом не обмолвился!

— Ну, знает, что тебе скажу Не стал повторяться, — прошел по всей квартире, заглянул в холодильник, достал коньяк, налил рюмку, выпил и сказал:

— Вчера деда навестил. И знаешь, я у него уже в третий раз одну и ту же бабу вижу. Лилией ее зовут. Крутится вокруг Захария на одной ноге. По- моему она его схомутала. Семьей живут. Баба ему готовит, в доме прибирает. Сама тихая, смирная. Дед таких уважает.

— Какая она по счету! — рассмеялась Ирина.

— Это неважно.

— Почему?

— Последняя, всегда самая любимая! — расхохотался Евгений.

— Да, кажется, с матерью они не помирятся, вздохнула Ирина.

— Сколько ни пытался, у меня ничего не получилось, — грустно согласился Женька.

— Их надо вдвоем оставить, надолго. Тогда они обнюхаются и найдут общий язык.

— Мать целый день бывала у деда, а что толку от того? Он не хочет слушать ни о чем. Уперся и все тут!

— А зачем дед теперь вам нужен? Ведь вот все наладилось. Даже я замужем. К чему лишняя морока? — не поняла Натка.

— Сколько же бабке жить одной? Лет уже ей немало. Кто-то ж должен и ей душу греть! — подала голос Ирина.

— Душу? А она у ней в каком кармане? В том, где свою пенсию прячет? — хихикнула Натка и добавила:

— Там, наверное, кругленькая сумма!

— Натка! Перестань ехидничать. Она себе на протезы собирает. Совсем нечем жевать стало.

— Ого! Она без протезов горло перегрызла! А что будет, когда вставит?

— Тебе уже ничего не грозит! — усмехнулся Женька.

Они еще немного пообщались и уехали. А Наташке позвонил сосед. Пригласил к себе, предложил познакомиться поближе, пообщаться:

— Мы здесь друг друга хорошо знаем. Много лет живем по соседству. И вам не стоит избегать соседской дружбы. Чего дичиться? Мы все обычные люди, бояться нечего!

— Знаете, пусть Николай Иванович вернется из командировки, тогда вдвоем придем или вас пригласим. А пока я ничего не решаю, поймите правильно. Спасибо за приглашение, но принять не могу.

— А зря отказываетесь! Я от чистого сердца зову. Николай нас знает хорошо!

— Давайте дождемся его возвращенья, — так и не сняла цепочку с двери, не впустила соседа в прихожую. Уж очень насторожил Наташку его пристальный, раздевающий взгляд. Баба невольно съежилась, отступила на шаг вглубь прихожей и поспешила поскорее закрыть дверь.

— Носят тут черти всяких! В гости зовет, а сам норовит в вырез поглубже заглянуть. Тоже мне сосед! Козел нахальный, — все ж отметила белозубую, ослепительную улыбку, смелый взгляд, настойчивость человека. Сразу стало понятно, что он не из робких.

Наташка особым чутьем уловила, что этот человек еще появится здесь, нынешний отказ его не остановит.

Женщине, конечно, хотелось сходить в гости к соседям. Там она узнала бы много нового о Чижовых, о мертвом и живом. Но что скажут о ней самой Николаю, когда тот вернется домой.

— Этот сосед мужик не промах. Его враз видно. Готов был цепочку перекусить зубами, только бы в прихожку попасть скорее. Не нужен мне такой гость, кто в такое время приглашает? Это даже неприлично, — сморщилась женщина и услышала за стеною тихую музыку.

— Скучает в одиночестве, как и я! Может, он неплохой человек, но нельзя забывать об условностях, в каких мы живем. Я не хочу, чтоб тут меня склоняли как потаскуху. А ведь согласись пойти в гости, завтра сплетен не миновать. Попробуй докажи, что не виновата. Никто не поверил бы, и Николай указал бы на дверь.

Всю неделю Наташка готовилась к приезду Николая Ивановича. Понемногу убралась в квартире, все перестирала, помыла и почистила. Приготовила голубцы и пельмени, даже торт купила заранее. Не знала лишь одного, в какое время он приедет. И время от времени прислушивалась к каждому звуку за дверью. Но там стояла тишина.

И только в квартире шла своя странная, непредсказуемая жизнь. То что-то падало, сдвигалось, скрипело само по себе. Наташка отскакивала, вжималась в стены, в диван. Ее пугали ночные шаги по комнатам. Но постепенно страх притупился, и она перестала бояться, даже научилась разговаривать с невидимым призраком:

— Алешка! Перестань прикалываться. Не меня, так другую привел бы отец. Чего бесишься? Успокойся, придурок! Не мешай!

И диво! На время все успокаивалось, и в квартире восстанавливалась тишина. Случалось, баба падала с лестницы. Вешала занавески, а стремянку будто кто толкнул. Наташка упала, больно ударилась и разразилась грубой бранью. До самой темноты ей никто больше не мешал. Лишь к ночи заерзало, заскрипело кресло. На него давно не обращала внимания. А тут прилегла на диван. Поставила перед собою на столик стакан минералки. И только начала дремать, кто-то вылил в лицо минералку.

— Да чтоб ты окосел, урод! Сколько будешь мучить меня! — подскочила, рассвирепев, и тут же услышала звонок в дверь. Она подошла, глянула в глазок, перед дверью стоял Николай Иванович.

— Приехал! Как я соскучилась! — прижалась женщина к человеку.

— Чего ты мокрая? — удивился он.

— Все этот невидимка достает. На этот раз минералкой облил! — отмахнулась смеясь.

— Не нашли общий язык?

— Какой там! Каждый день достает и наезжает. Вон со стремянки шуганул, еле встала! — жаловалась Наташка, помогала мужу раздеться.

— Как ты тут без меня? — обнял жену, прижал к себе накрепко.

— Скучала! Днем еще ладно, на работе, как-то отвлечешься, а вечером хоть волком вой.

— К своим бы поехала!

— Дома дела нашлись. Некогда было. Сосед в гости приглашал, я отказалась.

— Какой сосед? — насторожился Николай.

— Молодой такой, белозубый, улыбчивый. Андреем назвался. Ну да я и ответила, что одна никуда не хожу и у себя никого не принимаю. Вот когда приедешь, другой разговор, вдвоем можно, — заторопилась на кухню и скоро стол расцвел.

Человек долго плескался в ванной, а когда вышел, был удивлен:

— Ты основательно подготовилась. Всюду порядок, а на столе чего только нет! Умница моя! Прекрасная хозяйка! Порадовала. Сразу видно, что ждала! Я тоже не с пустыми руками, — открыл чемодан.

— Подарки привез!

— Давай сначала за стол, с этим успеется, а там остынет. Вкус не тот будет. А я старалась.

— Ну хорошо! — позволил хозяин себя уговорить и сел за стол.

Николай Иванович рассказал о командировке, несносных дорогах и ночевках в сырой и холодной казарме. Пожаловался на постоянную изжогу:

— Черт знает, на чем они готовят. Мы с Глебом потом стали в столовую ездить. Иначе невозможно было дышать.

— А мне в горло ничего не лезло без тебя. Почти на одном кофе сидела, — скульнула Наташка.

— Ну я тебе не позволю худеть! Заставлю набрать вес! Женщина должна быть, как сдобная булка! — улыбался Николай.

— Я не хочу быть толстой! — не соглашалась Наташка капризно. И заставила человека снять рубашку:

— Ты дома! Зачем себе создавать неудобства, расслабься, отдохни, командировка закончилась! — стянула с плеч даже майку.

— Привыкай к дому, — смеялась Наташка и вдруг заметила на груди мужа небольшое синее пятно, очень похожее на засос.

Наташка сразу помрачнела. Оборвался смех. На лице вместо улыбки перекошенная гримаса.

— Что случилось? — растерялся Николай.

— Это откуда у тебя? — подала зеркало.

— Наташа! Да как ты можешь? Ну где-то придавил гирей или на коне саданулся, мы там в тренировочном зале занимались. Мало ли где синяк посадил. Ты б видела, там ни одной женщины нет, кроме овчарок! О чем ты, лапушка моя! Выброси из головы пустое, — уговаривал человек и полез в чемодан за подарками.

Он доставал яркие блузки, украшения, просил их примерить, но женщину они не радовали. Она не слышала и не видела их. Наташка нутром почувствовала, что муж врет и изменил ей.

— Натка, да что с тобой? Чего ты будто закаменела? На что обиделась, солнышко мое? — пытался растормошить бабу. Той было до слез обидно, что ей так быстро предпочли другую. И поневоле вспомнилась белозубая улыбка соседа, его настырство.

— Ох, и дура я! Упустила свой шанс! Но ничего! Я свое наверстаю! Оленьи рога наставлю козлу за все разом! — подумала злорадно, слушая тихую музыку, доносившуюся из-за стены соседа. Она была такою нежной, томной и зовущей, что сдержаться было очень трудно. Наташка еле взяла себя в руки.

В эту ночь она плохо спала. Ворочалась с боку на бок и под утро ушла спать в зал на диван. Николай Иванович даже не проснулся.

Перемену в настроении Наташки сразу заметили женщины. Та поскучнела, уже не щебетала беззаботной птичкой, не носилась вокруг мужа на одной ноге, садилась поодаль ледяной статуей, смотрела на него равнодушно. Она вяло вступала в разговор, нехотя отвечала, когда ее о чем-то спрашивали, не звала Николая покататься по городу, даже подруг с работы не навещала.

— Натка! Ты чего прокисла?

— Ты как прокисшая капуста! Что стряслось? — спросила Валентина, и внучка поделилась.

— Понимаешь, я ждала его верней собаки. А он, старый козел, уже отметился с какою-то шлюхой! Да еще обижается, почему с ним в постели холодна стала! Мне смотреть на это чмо противно. Ночью в кровать как на казнь иду. Глаза на него не смотрят. Старый бурдюк! Вряд ли я с ним выдержу! — жаловалась Наташка.

— Ой, девка ты моя! От этой хвори хорошее лекарство имеется. И оно рядом — твой сосед.

— Да не спеши, Наташка! Может, тебе показалось, и никакой бабы у него нет! У нас тоже случается подсадить случайный синяк, хотя ни с кем ничего не было. И у Кольки могло так случиться. Не спеши, не накручивай, понаблюдай за ним в городе. Честно говоря, я не верю, что в командировке бабу подловил. Не тот человек, серьезный, основательный. Не заходись попусту, повремени! Ведь с соседом шалить опасно. Знай, старухи на площадке, если приметят, тут же тебя высветят Николаю.

— Ну и что? Уйду от него!

— А сколько грязи на хвосте повиснет, ославят как сучонку, весь город смеяться будет над нами, до старости не отмоешься от сплетен, — отговаривала Ирина.

— Да будет тебе причитать! Сколько баб имеют хахалей и что с того? Какое кому дело до них? Каждая вторая имеет «дублера»! Замучаются судить каждую. Пусть всякая себе под подол глянет. А насчет соседа, скажу вам девчата, почти все шашни крутят. Бывают, что попадаются, но тут все от самих зависит! — встряла Валентина и спросила внучку:

— А ты его хоть видишь?

— Ага! Дверь свою протирала от пыли. Он вышел, заговорил. Крутился котиком. Все звал хоть на пяток минут, на чашку кофе.

— Ну и чего не пошла? — удивилась бабка.

— Старухи-соседки за нами в глазки наблюдали. Я это увидела и отказалась.

— К себе бы позвала, в чем-то помочь! — встряла бабка.

— Ага! По мужской части! А бабки все двери обоссут от любопытства. И Коле доложат.

— Ой, девчата, у нас в доме, на третьем этаже жили две семьи в соседстве. Меж собой как родные дружили. Дети ихние вместе в школу ходили. Никто ни в чем не подозревал никого. И совсем случайно накрыла их в подвале бабка с первого этажа. Ну, скажу вам, какая крутая разборка была! Вся дружба в клочья разлетелась. Разменялись, разъехались и поныне враждуют.

— Лучше бы старуху погасили! — отозвалась Наташка мрачно.

— Так ты что с соседом решила? — спросила бабка.

— Не торопи! Пусть посмотрит! А вдруг показалось.

— Бабье сердце не проведешь. Коль оно подсказало, значит, делай зарубку и накажи козла! — зудела Валентина продолжив:

— Ей с ним только раз отметиться, а насколько легче жить станет? Даю слово, будто из грязной лужи в чистую воду нырнет! — учила бабка.

— Все наоборот! — осекла Ирина.

— Им каждый день не миловаться!

— Это уж как понравится, — заметила Натка.

О том разговоре Женька ничего не узнал. Да

и откуда? Женщины не делились с ним своими секретами. И хотя он тоже заметил перемену в настроении дочки, спрашивать ни о чем не стал. Наташка не обсуждала с ним свои проблемы. Но как заметил, дочь часто стала приезжать к нему домой, о чем-то оживленно щебетала с бабкой и матерью, закрывшись на кухне. Женька к ним не заходил. Раз не зовут, значит, не нужен.

А бабы трещали без умолку:

— Вчера вернулся с работы весь в губной помаде. И говорит мне:

— Или забыла про восьмое Марта? Вот и меня поймали наши женщины, завели в кабинет, там стол накрыли, отметили женский день. Конечно, я цветы купил. В благодарность расцеловали! Что тут такого? Ваш праздник!

— Я бы ничего не сказала, если б только рожу отделали. Но почему на ширинке ни одной пуговицы не уцелело? Выходит, и туда добрались? Спросила его, он даже не покраснел. И знаете, что ответил:

— Расшалились девчата, расслабились. Ну, что поделаешь, этот праздник раз в году случается!

— Ну, а ты-то как? — спросила Валентина.

— Я тоже его отметила. Но не с ним, — улыбнулась загадочно.

— Расскажи, как отомстила? — загорелись глаза Валентины.

— Его Глеб позвал. Наверное, вздумали продолжить праздник. Меня не пригласил. Сам поехал. Я вышла проводить в лифт, а тут Андрей. Он как раз домой поднимался и через пару минут позвонил в дверь. Пришел поздравить с праздником. Принес цветы и конфеты. Я, конечно, взяла и самого пригласила пройти.

— Умница! Праздник один на всех! — поддержала бабка.

— А почему Николай тебя с собою не взял? — засомневалась Ирина.

— Вот и меня насторожило, а к Глебу ли Николай пошел? Короче, я решила отметить праздник с Андреем, коли муж сбежал. Он классный мужик. Мы выпили с ним по чашке кофе, потом по рюмке коньяку. Короче, на душе потеплело, мы присели на диван. И сосед в натуре поздравил меня с праздником. Меня вот так еще никто не поздравлял. Я была просто счастлива. Так здорово мне не было ни с кем. Он ушел, будто почувствовал возвращенье Николая. Тот вдруг проскочил все комнаты и кухню, даже в ванную заглянул, на балкон и лоджию. Меня смех разобрал и я спросила:

— Кого ты ищешь, скажи!

— Он ответил, будто знает, что в доме был чужой мужчина. От него остался сильный запах.

— Я сказала, что приходил Андрей, подарил цветы и конфеты, поздравил с праздником и тут же ушел. Какой он мог оставить запах, если дальше прихожей шагу не сделал! Ну, Николай не поверил. И давай меня спрашивать:

— Почему диван помятый?

— Я лежала на нем, — ответила ему.

— А зачем оделась, будто в ресторан собралась?

— Сама себе устроила праздник.

— Почему кресла сдвинуты в угол?

— Танцевала сама с собой!

— Кто пил коньяк? — достал бутылку из бара.

— Я выпила. А разве нельзя? Сегодня мой день! — хохотала ему в лицо. А потом не выдержала и стала собирать вещи. Вот тут-то Колька испугался:

— Ты куда собралась? — спрашивает меня.

— Домой! К своим вернусь!

— Почему? Что тебя не устраивает?

— Мне нечего здесь делать. Я тут никому не нужна! — ответила ему.

— Что ты придумала? С чего взяла?

— Все городское бабье поздравил, про меня и не вспомнил! — сказала ему.

— Я утром, чуть свет к тебе подвалил! — стал оправдываться отморозок.

— Это ты себя ублажил. А я о поздравлении!

— Хорошо, завтра исправлюсь, куплю подарок.

— Дорого яичко к великому дню! Чего меня завтрами кормишь. За что в душу нагадил? Сам в засосах и в губнушке приходишь, а у меня мужиков по всем углам ищешь. Скажи, почему так, за что не веришь? Если подозреваешь, нам уже не стоит быть вместе. Лучше вовремя разбежаться, пока не стали врагами и не возненавидели друг друга.

— Наташка, прости, я и вправду виноват! Больше не повторю. Забудь оплошку. И, знай, я не виноват перед тобою ни душой, ни телом, ни с одной женщиной не изменил тебе! Я только тебя люблю, мою единственную. Не уходи! Не оставляй! — просил меня.

— Ну, я уже была спокойна! Изменил он или нет, сам рога получил. И мне так легко было! Я даже не злилась на отморозка. Так и подумала, если не изменял, получил рога авансом, а коли виноват, мы расквитались. Но самое смешное было потом. Когда я букет Андрея переставила в большую вазу. Из него открытка с поздравленьем выпала. И знаете, что написано было:

— Любимой и желанной Наташе! Самой обольстительной из горожанок! Будь всегда такою же неотразимой и прекрасной! Всегда твой Андрей!

— Хорошо, что Колька уже спал и не видел эту открытку. Если бы он увидел ее, вот где был бы шухер! Конечно, даром бы не сошло соседу. Колька стену к нему лбом бы прошиб! — рассмеялась звонко баба.

— Ну, теперь тебя ничего не мучает, и не точит! — успокоилась бабка.

— Как он уговорил остаться?

— Я его не сразу простила. Еще часа два терзала. Все тряпки собрала не спеша. Он ходил следом, умолял одуматься. Я ему грубила. А как иначе, сам нарвался. И получил. Убеждал, что у него на работе только старые бабы. Но кого убедит? Такою помадой пожилые не пользуются, а только те, кто на панели в первом ряду стоят. Я уже такой не крашусь. А этим- то зачем? Мало того, весь в макияже был, мундир еле очистила от кремов. Уж и не говорю, сколько волос сняла всяких, на целый парик.

— Но как узнал прохвост, что в доме побывал чужой мужик? У него что, собачий нюх? — насторожилась бабка.

— Не верю я в феноменальное обоняние Кольки! Скорей всего старухи подсмотрели и высветили Натку, — предположила Ирина.

— А может, за Андреем дурная слава ходит по пятам и в доме его знают как ловеласа.

— Николай Иванович о нем ничего тебе не говорил? — спросила Ирина.

— Нет. Он вообще редко говорит о соседях, хотя знает всех.

— Наверное, потому, что о самом многое рассказать смогут, — догадалась бабка.

— Никто из них не был на похоронах Лехи! — припомнила Ирина.

— Зато на поминках были все! — съязвила Наталья.

— Чем-то бабки Чижову обязаны, если следят за тобой. И докладывают ему. Понятно, не сам мужика учуял. Это чушь. Но и старухи сутками не дежурят, — говорила бабка.

— Да тут все просто. Букет был душистым. А кто в этот день принесет цветы? Конечно, мужик! Догадаться не сложно, — расставила все по местам Наташка.

— Но и отец мог прийти!

— Колька знает, папка цветов не купит. Не станет деньги на ветер выкидывать. Предпочтет им коробку конфет. Они уже присмотрелись, изучили друг друга, — добавила Натка уверенно.

— А как вы с ним будете встречаться? Хоть обговорили?

— Он тоже работает. Где-то на фирме и причем допоздна. Правда, утром уходит к десяти. А я к девяти. Николай в восемь уезжает. Ну, а за час что успеешь? Да и не признаю секс впопыхах, никакого удовольствия. Лучше реже, но без спешки, чтоб долго помнилось, — рассуждала Наташка.

— Ой, девонька, коль держишь сокола на душе, не станешь о мелочах думать. Каждой встрече будешь радоваться, всяк миг ловить. И причем короткая встреча иль долгая, всякая солнцем запомнится, — покраснела Валентина, невольно выдавшая себя.

— Ты, Наташка, осторожнее будь. Не знаем мы этого Чижова. Не приведись, накроет с Андреем. Кто знает, что утворит с тобой? — икнула от страха Ирина.

— Да самое страшное — выгонит. Ну, я к Андрею уйду!

— Если возьмет! — ввернула Ира. И добавила:

— Но что устроит Женька? Он своими руками придушит и нас вместе с тобой.

— Ладно, вернусь к вам! Долго не засижусь! А может, все обойдется. Ведь живут же другие всю жизнь и ничего не случается.

Наташка не сразу услышала звонок своего телефона. Это Николай разыскивал ее и попросил вернуться домой поскорее, он очень соскучился, проголодался и предложил приехать за нею.

Баба тут же согласилась. Она так и не успела поговорить с отцом. Лишь попросила навещать их хотя бы в выходные. Тот пообещал. И вздохнул вслед убежавшей Наташке:

— Была дочкой, и нету ее, словно приснилась. Другое дело сын, всегда с отцом, никогда не бросит и не оставит, — подумал человек про себя и тут же замолчал:

— Вон у троих соседей совсем нет детей. Никого! Какого им живется? Вовсе невмоготу, а ведь совсем старыми стали, — посочувствовал людям.

— Надо и мне Захария навестить. Давно у него не был. А ведь тоже, единственную дочь у него забрал. Конечно, молчит старик, не упрекает, но легко ли ему, вместо своих, родных людей, чужие бабы помогают. Такое попробуй пережить. Все упрямые и крутые, все настырные. От того мир не берет.

— А чего делить? На кусок хлеба всем хватило бы. Квартира просторная. А без Наташки и Захара как пусто и холодно в ней стало. Будто все тепло с собою унесли. Даже поговорить не с кем. Единственный собеседник на всех остался, телевизор. Этот в любое время включи, тут же оглушит новостями. И все хреновые. То война, то кризис, то наводнение или снегопады, а то и вовсе катастрофы с гибелью людей, или пожары. Куда деваться человеку от этих бед? Своих горестей полно, не знаешь, куда от них деться, а тут эти бедствия, век бы их не слышать. Так и кажется жизнь сплошной ночью, без единственного просвета и надежды.

Евгений смотрит в окно. Вот и еще один день подходит к концу. В нем много забот и ни одной радости не промелькнуло. Как трудно стало жить, как холодно и неуютно.

— Наверное, потому, что старею. В молодости, да еще совсем недавно, все иначе воспринималось и виделось. А теперь ничерта не хочется. Для себя никакой мечты. Ушла дочка к чужому человеку. Его женой стала. А он, старый козел, в отцы ей годится. Конечно, не любит. Хоть сколько звезд на него повесь, ими молодость не заменишь, а любовь и подавно. Говорят, теперь многие так живут. Да разве живут, себя насилуют. И я заставляю ее жить пристойно, не позоря семью. А где она ее семья? Почему моей Натке так не повезло? Ведь вот сам, как ни тяжко жил, а все ж любил Иринку. И она меня, никогда не изменяла и не думала бросать. Может, и до старости вот так доживем, глядишь, Николай Иванович с Наташкой ребенка сообразят. Внучок будет, новый смысл в жизни, большая радость в семье. Но способен ли этот бурдюк на ребенка? А если родят, сумеет ли зять вырастить его? Вот и думай, согласится ли Наташка забеременеть и родить. Она все это не хуже меня просчитает заранее. И здесь, как ни крути, все не в его пользу. Неважно сколько звезд на погонах и какое звание у мужа, куда важнее запас прочности, сил и жизни. И что я дочке могу посоветовать? Рожать от старика? А если нет, не будет у меня внуков. Выходит, соломенным дедом останусь. Никто не придет на мой погост и не скажет:

— Здравствуй, дед! — печально опустил голову человек и вздрогнул от неожиданности. На плечо внезапно легла теплая рука Ирины:

— Ну, чего нахохлился мой воробышек! Что душу морозит моему солнышку? Не печалься, не вздыхай, пробьемся и мы в этой жизни. У нас еще неплохо складывается. И я люблю тебя, мой солнечный зайчик, мой самый дорогой человек! Не вздыхай, пока мы вместе, мы живы и счастливы. Ты моя радость, самая светлая в этой жизни, — положила голову на плечо мужа. Тот замер от счастья, успокоился и поверил словам жены, простым и очень дорогим.

…Наташка пришла домой успокоенная. Ее ничто не тревожило и не терзало. Накормив мужа, женщина отправила его на диван отдохнуть, вскоре и сама пришла к нему, прилегла рядом.

— Коль, ты в этом доме давно живешь? — спросила словно невзначай.

— Почти двадцать лет. Короче, сразу, как только его сдали в эксплуатацию. Мы вскоре заселились и стали обживаться. Ох, и нелегко далось нам это. Я тогда был всего-навсего лейтенантом, Алешка в детский сад ходил. Мы с женой работали. Чтобы купить в дом какую-то вещь, каждую копейку экономили.

— И нам тяжко досталось. Только недавно на ноги встали. Все с долгами рассчитывались. Поверишь, даже дед нам помогал выживать.

— А почему он отдельно от вас живет? — спросил Николай Иванович Наташку:

— Поругались. Все с мелочи началось. А потом завелись. Знаешь, как в семье, всяк свои обиды копит и помнит. А тут выплеснули. Не сумели остановиться вовремя и забыть недоразумения. Мы умеем прощать чужих, а вот своих — не научились. Дед не выдержал и ушел. Мы думали, что вернется домой, соскучится. А он и не подумал. К нему все кроме меня ездили. Уговаривали, просили прощенья, даже слушать не стал. Потом даже простил. Но так и остался у себя. Поверишь, с того самого дня не приезжал, порог не переступил. Как сказал, так и сделал. Ни шагу к нам. Будто проклял одним махом. Бабка на что гордая, сколько раз к нему ездила, уговаривала вернуться, но бесполезно. Он, как кремень, на своем стоит скалой. Характер упрямый, всегда таким был. Потому по-настоящему никак не помиримся, хотя общаемся, ездят наши к нему, навещают, но Захарий у нас не бывает. Сам по себе живет, обиду помнит и не прощает…

— Видно, сказали что-то очень злое, он через это переступить не может. Скажи, а почему именно ты к нему не ездишь? Иль больше всех виновата?

— Нет, Коль! Но с самого детства у нас с ним не клеилось. Где-то провинюсь, в угол поставит или во двор погулять не пустит. Двойку или тройку получу, за уши надергает, мороженое не купит. Бывало по заднице надает, если с какой-нибудь каргой не поздороваюсь. Ох, и обидно было, — вспомнила баба.

— Со стариками считайся. И с нашими, какие на одной площадке живут. С тебя не убудет поздороваться. Так принято везде.

— Но мы не знакомы с соседями. Кто они? Расскажи! — попросила тихо.

— Старушки личности легендарные! Это без преувеличения говорю тебе. Одна всю войну на Крайнем Севере рыбачкой работала. Бригадиром была. Вместо мужчин в море выходила на лов рыбы. По три плана выполняла. А его и один попробуй, сделай. Сам Калинин ее еще девчушкой орденом награждал в Кремле. За доблестный труд. У нее муж в войну погиб. Она его всю свою жизнь ждала. Не верила похоронкам. Жалко мне бабу Надю. Совсем одинокой осталась. С племянницей живет. Та, конечно, помогает. Но все ж не дочь, не внучка. Своего ребенка не имела. Слишком рано осталась вдовой. И не поверив в смерть мужа, не вышла замуж во второй раз. Так и осталась верна памяти. Не захотела предавать покойного. За это я уважаю ту женщину как человек, как военный. И каждый год поздравляю с Днем Победы. Этот праздник для нее особый.

— Ну, а вторая бабка? — спросила Натка.

— Баба Мария! Она на лесовозе работала, водителем! И ни где-нибудь, а в Сибири! Целых тридцать восемь лет! Мужики не выдерживали таких нагрузок! Морозы стояли очертенные, за сорок зашкаливало, а она справлялась, хоть и женщина. Маленькая, щуплая, а по двенадцать часов не бросала «баранку». Нынешние водители против нее жалкие пацаны. Ведь в сибирской тайге о каких дорогах говорить можно, сплошное бездорожье! А Мария не жаловалась, не хныкала. И даже сумела вырастить дочь. Правда, она выучилась на экономиста и работает по специальности. У нее двое детей… Часто бабку навещают, любят ее, деда. Тот где-то сторожем устроился, чтобы без дела не сидеть. Я этих соседей уважаю. Хорошие, чистые люди. Им на свое прошлое оглянуться не стыдно. Там все в порядке. Их весь город и сегодня помнит.

— А тот третий, забыла, как его зовут. Он кто такой? Ты его знаешь? — спросила Наташка, напустив на себя равнодушие.

— Это ты об Андрее? Конечно, знаю. Скользкий тип. Когда-то он женился на женщине, жившей в той квартире. С ними никто не дружил. Может, разница в возрасте сказалась, или потому что хозяина частенько видели пьяным. Иногда они с женой скандалили, но никто не лез в их жизнь. У них был маленький мальчонка. Ну, так получилось, что он застал свою жену с другим и убил. Его посадили, но Андрей вскоре вышел. Вернулся в свою квартиру сам, без ребенка. Как сказал, сына у него после суда взяли в детдом, а забирать его оттуда он не намерен. Самому надо на ноги встать. Так вот и жил. Иногда привозил женщин. Но все они были временными. Ни одна не задержалась дольше, чем на неделю. Потом, как всегда, с треском открывалась дверь, и очередная пташка вылетала с визгом. А вскоре на ее место появлялась другая… По городу о нем ходили разные слухи. Ну, да мне плевать, я с этим соседом не общаюсь и тебе не советую. Держись подальше от него.

— Почему? — удивилась Наташка.

— Работа у него неблаговидная, порочная. Он сутенер!

— Что? — округлились глаза бабы. Она подавилась воздухом, побледнела и выдала этим себя с головой. Николай Иванович, глянув на жену, о многом догадался, и, хотя Наташа быстро справилась с собой, человек решил проверить бабу как можно скорее.

Женщина, продохнув ком, сообразила:

— Как же я впустила его и приняла букет от такого козла?

— Да причем цветы? Они лишь повод! — глянул на жену многозначительно, но та не поняла.

— Ему никто не открывает двери в приличные дома. Люди стыдятся с ним здороваться даже в сумерках. Соседки-старушки его презирают и стыдятся такого соседства. Но ведь у Андрея нет другой специальности. Он ничего больше не умеет. Только выколачивает деньги с клиентов путан, — сморщился человек брезгливо и встал с дивана, почувствовав, как похолодели руки жены, как ее затрясло.

Николай Иванович понял, такое неспроста случилось. И спросил:

— А чего он вдруг тебя заинтересовал?

— Хотела узнать о соседях, с кем рядом живу. Он всегда включает музыку, такую нежную, красивую и тихую. Думала, что он художник или музыкант. А он отморозок и сволочь, даже не верится, что рядом такое говно прикипелось!

Николай Иванович усмехнулся, пристально вгляделся в лицо жены, покрытое красными пятнами, и сказал жестко:

— Странно, что тебя это так взбудоражило.

— Коля, я просто удивлена, как ты терпишь такого соседа!

— Я его не замечаю. Не вижу в упор. И меня он не приходит поздравлять с моими праздниками. Соседи тоже не откроют ему двери. Он это знает. И только ты его приняла!

— В первый и в последний раз! — подытожила Наталья, окончательно взяв себя в руки, и Николай Иванович поверил, успокоился. Настроение понемногу выровнялось.

Человек впервые рассказал жене о своих друзьях, о себе.

— Я сам рос шкодливым. Бабулька у меня была, обычная, деревенская старушка. Неграмотная. Но ума палата. Знала больше академиков. Бога любила и почитала, никогда не снимала крест и все делала с молитвой. Такой хлеб пекла, что нынче и не увидишь. Десятерых детей родила и всех вырастила. Восемнадцать внуков выходила. Я последыш, так она меня называла и любила больше всех. Я это видел и чувствовал, потому приезжал к ней каждое лето. Помогал ей во всем. Траву косил, колол дрова, даже корову доил. У нас с нею все обязанности распределены были. У бабульки все, что в избе, у меня — за домом. А вечером, когда со всеми делами управимся, лез я на лежанку и слушал былины и сказки. Наверно, потому вот такой вымахал и стал военным, что очень хотелось быть похожим на ее богатырей. Они были самыми сильными, добрыми, умными. Понятно, что в жизни далеко не все гладко складывалось. Обижали и предавали меня, обманывали и подставляли за излишнюю доверчивость. Ну, что поделаешь, если вместе с теплым хлебом и молоком, с запахом свежей травы и соловьиными песнями, накрепко вжилась в мою кровь и душу деревенька. Кажется, взял бы ее всю в ладонь и положил бы за пазуху, к самой груди, чтоб не касались ее холодные дожди и ураганы, чтоб не стыл и не мерз одичавший погост. Мне стыдно, что я уже второй год не навещаю его. Обезлюдела деревенька, зарастают дома и дороги. Жива лишь память. Она всегда с нами. Ведь не будь деревеньки, не было бы и нас, — умолк на время.

— Ты всегда ладил с бабкой? Никогда не ругался с нею? — спросила Наташка.

— Я очень любил ее.

— Ну, а все же ссорились?

— Случалось она поругает за что-то. Не без дела, конечно. Я однажды козу на чердак запер. Гроза поднялась. А мне нужно было пасти Зойку. Тут же испугался и решил на чердаке переждать вместе с козой. А бабулька вздумала нас воротить и не увидела. Стала звать, кричать, Зойка услышала и отозвалась с чердака. Бабка глазам не поверила. Ну, как это коза на чердак влезла. А я полудурок вторым голосом, вместо козла заорал. Бабуля в нечистого поверила. Знала, что вся деревенская пацанва на лугу в шалашах от грозы прячется. И только скот наруже. Тут же непонятное приключилось. Бабка кричит не своим голосом, коза орет, вниз просится, а я держу изо всех сил, чтобы сдуру вниз не сиганула. Короче, бабуле жалко стало животину. Влезла на чердак. А я весь в говне, в моче, хуже нечистого. Ну, вот тут мне впервой за хулиганство досталось по заднице. Но не это было страшно, а то, что бабулька обидевшись, целую неделю сказки не рассказывала. Так строго наказала, я даже плакал, — признался человек.

— Сколько лет тебе тогда было?

— Двенадцать. А сказки я до самого десятого класса любил и слушал их. Это военка меня от них оторвала. Я потому на сеновалах с девками не отметился, что сказки уважал. Бабуля их много знала. И хоть неграмотной была, читать не умела, зато сама сочиняла. Все как на подбор добрые. Ни то, что нынешние, включишь и не только у детей, у взрослых мужиков волосы на всех местах дыбом встают, мыши в норы прячутся, тараканы и те в ужасе убегают. На сказках нашей бабули все восемнадцать внуков выросли. И в люди вышли, ни за одного не стыдно, каждый образование получил, работают, имеют семьи. Никто не опозорил род и фамилию, краснеть ни за кого не довелось. Все бабульку добром вспоминаем. С самого детства вложила в нас свое — уважение к людям, а главное, любовь и веру в Господа.

— А мне никто не читал сказок. Все к плите ставили, заставляли управляться с домом, особо с готовкой мучили. И мать, и бабка хозяйку из меня лепили. Ну и говорили, если плохо буду готовить, муж станет колотить, и дети быстро разбегутся из дома. Потому кулинарных книг со всякими рецептами полный шкаф. Бабка, как сокровищем, ими гордится. У нее они в полном порядке. Так и сказала, никому не даст покуда жива. А кому отдавать? Мы с мамкой давным-давно в них не заглядываем. Все нужное наизусть помним. Бабка моя не была сказочницей. Зато в доме всегда порядок поддерживался, и поесть приготовлено. Наши считали, что это для женщины главное. Без дела тоже никто не сидел. Всем работу находили. Дед вообще отдыхать не умел. Все чем-то был занят, вечно на своем чурбаке что-то шил, ремонтировал. Скучно жили и трудно, — пожаловалась Наталья.

— А кому легко приходилось? — удивился Николай неподдельно.

— Разве трудно пасти козу? Меня в твои годы заставляли печь торты и пироги. Шить наволочки и пододеяльники, вышивать их. Попробуй, задержись во дворе на лишние полчаса, отец всю задницу ремнем изрисует, если дед отнять не успеет. А как ругал. Я уже институт заканчивала, папка с занятий встречал, чтоб не приведись, ни с кем не встречалась.

— Жестокий человек!

— Самого так растили. От того сам злой как собака. Только мамка с ним справляется. Ее слушался. Но тоже не всегда. А я хочу растить ребенка без ремня и ссор. Чтоб не боялся, чтоб любил и слушался не из страха, из уважения. Я не люблю, когда дети плачут.

— А ты хочешь ребенка?

— Конечно! Иначе зачем вышла замуж?

— Зачем же сделала аборт от Алешки?

— Отец велел. Он не спрашивал. Отвез к врачу, там все быстро устроили. А чтобы не брыкалась, так вломил перед абортом, что я в кресле только и пришла в себя. Хоть дух перевела. Если б дергалась или отказалась, он бы урыл меня еще дома.

— А сама хотела оставить дитя?

— Трудно сказать. Я знала, что Алешке далеко до отца. Он еще не созрел до семьи и главное не стал самостоятельным. Ну, как бы мы с ним жили, да еще ребенок на руках, сами «зеленые», на ноги не встали. Все это мне потом вдолбили в голову. Убедили, что называется, «опосля». Согласилась. А что оставалось делать, когда беременности не стало.

— А ты проверялась, сможешь ли забеременеть после того аборта?

— Нет! Я не ходила к врачу. Но думаю, что у меня все в порядке. Просто мы с тобою мало живем. И выводы делать еще рано.

— Вдруг я окажусь бесплодным, как тогда будем? — насторожился человек.

— Не может быть! У тебя был сын!

— Сколько лет прошло! За это время многое изменилось. И я уже не молод!

— Ты? Коль, о чем завелся? Ты в самом расцвете! Тебе чего сетовать? — удивилась баба неподдельно.

— Ребенка надо еще вырастить до полной зрелости. А ну накинь еще двадцатник, я к тому времени дряхлым стариком буду, и это в то время, когда дочке иль сыну нужна будет моя помощь и поддержка в каждом дне!

— Мой дед почти на двадцать лет старше тебя. Он и сегодня смог бы отцом стать и вырастить ребенка. Чем ты хуже? Не пугай возрастом. Ты не потрепан, не потаскан, ничего не пропил в себе и не растерял.

— Все так, Наталья. Но в нашей жизни случается всякое, мы военные живем по приказу. Они случаются разные. А с приказом не спорят, их выполняют.

— Что хочешь этим сказать? Договаривай, — попросила глухо.

— Меня могут перевести на службу в другое место. И это в любое время!

— А куда?

— Меня не спросят. Я должен взять под козырек и отправиться куда укажут.

— Но ты здесь уже сколько лет и никуда не срывали.

— Ошибаешься! Я три года служил на Севере, пять лет на Кавказе, два года в Архангельске, четыре в Калининграде, два — в Киргизии, и вот тут уже четыре года. Да, мне скоро на пенсию, но я не спешу подавать рапорт и уходить в отставку Пока здоровье позволяет, служу.

— Коль, а что Алешка с тобой ездил и жил где ты служил?

— Нет. Он жил с матерью, пока жила. Потом с сестрами. Их у меня много. Эта квартира кооперативная. Единственное, первое приобретение к старости. Где б я ни служил, я всегда помню, свой угол у меня есть. Конечно, хотелось бы оставить ребенку. Но будет ли он, получится ли?

— Ты все еще сомневаешься?

— Я не хочу переоценивать свои возможности, понимаю, что не бесконечен, и возраст может поставить свою подножку.

— А я думаю, что у нас все будет нормально. И с ребенком тоже!

— Дай-то Бог! — вздохнул Николай Иванович.

И все же человек решил провериться у врачей на возможность иметь ребенка, хотя в глубине души относился к этой затее скептически. Стать отцом в таком возрасте он опасался.

И только Наташка ни о чем не задумывалась. Она была уверена в себе. И, едва Николай Иванович вышел из дома, она стала собираться на работу не спеша. А тут и тихий звонок в дверь, это Андрей появился. Бабе невольно вспомнился вчерашний разговор о нем. Наташку передернуло. Она открыла дверь и, впустив соседа, спросила:

— Послушай, ты мне сбрехал! Говорил, что работаешь на фирме, а сам в сутенерах пристроился. Это что за дела?

— Ну и что с того? Я не стемнил. Я, как и ты, пашу в фирме сексуслуг! — улыбался обезоруживающе.

— Ты что лезешь? — оттолкнула нахальные руки мужика.

— Я не хочу иметь дело с сутенером! Уходи!

— Чего выделываешься? Мы с тобой коллеги. Разве твое брачное агентство не то же самое, что наше заведение? Вы подыскиваете мужиков за рубежом для наших баб. Многие из них путаны. Сколько их канает в гаремах, домах терпимости, в борделях и в притонах? Только не говори мне, что ты о том ничего не знаешь. Такое известно всему городу. Редко какой из ваших клиенток по-настоящему повезло. Случалось, они совсем исчезали, их не могли найти!

— Неправда! Мы делаем запросы на каждого. У нас не случается проколов!

— Бывает всякое, как и у нас. И мы не можем дать гарантии на всех придурков. Отправляем к одному, а их оказывается целая кодла и наваливаются на нашу девку всей сворой. Хорошо, если она возвращается живой. Так же и у вас. Попадает в джунгли. Ну, как же! Экзотики ей захотелось! А там целое племя черных приматов и все джигиты. А ну-ка, белая попалась в их лапы!

— Такого не случается! Мы прослеживаем судьбу каждой девушки!

— Да будет тебе! Любая знает, на что идет. Рассчитывая на удачу и заработок, получает сплошные неприятности. Случается и везет иным, но таких меньше. Мы с тобой о том наслышаны. Потому помогаю девчонкам получить свое, заработанное. И не считаю свое дело постыдным. Каждая женщина хочет быть любимой. Разве не так? — обнял Наташку и заглянул в глаза:

— Женщина — цветок жизни! Его беречь надо. Без любви все сохнут! Разве я неправ, коллега! Наша работа самая нужная! — уронил Наташку на диван, она и не думала сопротивляться, не могла отказать этому ласковому, опытному пройдохе, к какому тянуло неосознанно.

Баба скучала по его рукам, улыбке, по взглядам. Он всегда был нетерпелив и ненасытен. Андрей понимал, что стал необходим и дорог Наташке, но сам к ней не привязывался душой. Женщин по городу у него было в избытке. Соседка стала очередной любовницей. Она была не хуже и не лучше других. Серьезных планов на нее он не строил, развлекался, как и с другими, никогда не объяснялся в любви, и ничего не обещал. Его самолюбие щекотало одно обстоятельство, что напыщенный, высокомерный полковник носит от него рога. А потому, глядя на Николая Ивановича, Андрей презрительно усмехался. Он в душе смеялся над чванливым, заносчивым человеком, какой, встречаясь в лифте или на лестничной площадке, пренебрежительно отворачивался, демонстративно не замечал соседа.

— Эх, ты, придурок! Рыло свое воротишь! А знал бы, что делим с тобою твое единственное сокровище! У тебя Натка одна, а у меня их десятки по городу. Но именно тебе рога ставлю с удовольствием. А не зазнавайся, облезлый индюк! И ты в оплеванных дышишь! — хихикал в кулак мужик, проскакивая мимо Чижова.

Полковник и не предполагал, какие мысли роятся в голове Андрея.

Николай Иванович и не подозревал, что сутенер встречается с его женой, частенько бывает в его квартире, пьет его коньяк и кофе, позволяет себе скабрезные высказывания в адрес полковника:

— По-моему, твой Чижов скоро родит. Он на каком месяце? — спрашивал Наташку.

— Зато успехом у женщин пользуется. Вчера пришел с работы, от него духами «Шанель» за версту несет. Ты представляешь, ему меня не хватает! Вот старый отморозок!

— А как выкрутился, козел?

— Сказал, что его в честь дня рожденья облили этими духами, ничего другого под руками не оказалось. Дуру из меня лепит. Так и поверила в эти басни!

— Ну, на него всерьез не западут. Бабы теперь сами умеют «бабки» заколачивать. Им не деньги, мужика подавай, да помоложе, поозорней. Они и сами отслюнят, не скупясь, если хахаль угодит. Вот и думай, раньше баб насиловали, теперь мужиков отлавливают. Вон вчера трое девок парня прижучили. И приспособились. Повесили замок на яйцы и утворили глумленье. Оттянулись на всю катушку на нем.

— А замок зачем? — не поняла Наталья.

— Эх ты, тундра беспросветная! А еще коллега, в брачном агентстве работаешь! — объяснил бабе, зачем замок понадобился:

— Вот твоему не поставят. Такие спросом не пользуются, — говорил с видом знатока.

Они теперь встречались по утрам и разбегались довольные.

Наташка после работы ждала Николая Ивановича, кормила его, а потом ложилась вместе с ним на диван, слушала его воспоминания о службе на Кавказе, в Киргизии или Архангельске. Жизнь шла спокойно без потрясений. Лишь иногда к ним ненадолго приезжал Евгений. Говорил, как обстоят дела дома, как он побывал у Захария:

— Вот дед у нас молодцом держится. Уже какую бабу поменял и ништяк. Я со счету сбился. А он даже в именах не путается. Покрикивает, поругивает каждую, а жениться и не собирается. Если какую и оставит на ночь, к себе в койку не берет. На раскладушку кладет. Силы свои бережет, лешак. Зато в доме всю работу заставляет переделать. А сам и пальцем не шевелит, часто меняет, чтоб ни к одной не привыкнуть. Скоро эти бабки к нему в очередь будут строиться, а он их на конкурсной основе выбирать будет. Так вот вчера к нему приехал, а там баба сырниками деда потчует. Предлагает к ним мед и сметану. Захарий, как кот, колупается. А баба перед ним чуть не пляшет, уговаривает старого таракана:

— Поешь, голубчик, спробуй, милок! Свежие сыр- нички! Творог не снятый, жирненький, как ты любишь. Специально для тебя сготовила.

— А я подумал, сюда бы нашу бабку! Она встала бы сбоку, с каталкой, да как гаркнула:

— Ну, жри, чума облезлая! Чего выделываешься, как вошь на гребешке! У меня делов полно, а ты расселся тут, яйцы сушишь! Сколько ждать тебя буду, черта плешатого!

— Он бы мигом те сырники поглотал! А тут празднует, в дефицитные женихи вылез, лешак болотный! Теперь над бабами изгаляется. Конечно, зачем ему к бабке возвращаться? Он же не дурак! Живет, как сыр в масле катается. Каждый день баб меняет, чтоб глаза на одной не уставали. И ни одна про него дурного слова не обронит. Всякая угодить старается.

— Видно, он того стоит, — встрял Николай Иванович ухмыльнувшись.

— Чего ж у бабки цена ему была иной? — рассмеялся Евгений.

— Зато она его вернуть никак не может. Недооценила. Теперь бы рада воротить, да обиделся дед, и бабка опротивела, — не выдержав, встряла Наталья.

— Вторая молодость у обоих. Вот и бесятся. Забывают, что в запасе совсем мало осталось. Хоть бы успели простить друг друга, старые чудаки. А то так и уйдут не помирившись.

— Жень, дед так и не приехал в больницу к бабке, когда ее инсульт свалил?

— Нет, не навестил. Хотя я приезжал за ним, звал, просил. Он не поехал, отказался наотрез. Упрямый, как осел. Но и она не лучше. Я часто удивляюсь им, как прожили сорок лет?

— Дед хороший человек. Прямой и чистый, живет без камня за пазухой. Что думает, то и говорит. А вот бабка совсем другая. Эта и слукавит, и схитрит. Себе на уме. Она и подзудеть способна. Мне в уши одно вложит, а Наташке совсем другое. Такое тоже было. Ни без гнилья бабка. Никогда этих старух в семьях не любили. Ни зятья, ни невестки не уважали. Случалось, поколачивали, или запихивали в какой-нибудь стардом, подальше от глаз, чтоб не мутили воду в семье, да не разводили близких.

— У нас разводить некого. Я чуть что, мигом ей хвост прищемлю. Чуть услышу, тут же по соплям нащелкаю. А достанет покруче, отделю от себя. К ее сестре жить спроважу. Та в такой глухомани прикипелась, что к ней даже черти в гости не заглядывают. Я бабке как-то пригрозил этим отселением. Она у меня на пару месяцев со страху разучилась разговаривать. Только глаза горели, как у рыси. Ох, и разозлилась, напугалась до смерти.

— Смотри! Бойся злобы старой бабки, обязательно отомстит, — предупредил Чижов.

— А что сделает, если во всем от меня зависит?

— Женщины самые непредсказуемые существа на земле!

— Пусть она меня боится!

— С чего бы? — удивился Николай.

— Услышал как-то, что Ирку на меня натравливает. Чтоб та меня на пиве и куреве зажала. Давно это было. Ну, я ей устроил облом. С полгода ни копейки не давал. Вот где побесилась старая канитель.

— Одного не пойму, как ты можешь бить ее по лицу!

— А если иначе до нее не доходит. Щелкнешь по «грибам», мигом в башке просветлеет. И понимать начинает и слушаться.

— Да лучше отдельно жить.

— Не получалось, — скульнул Евгений. И продолжил:

— Захарий от нее давно бы слинял, но Ирку боялся ей доверить. А потом опасался, чтоб она семью нашу не разбила. Видать, он слишком хорошо знал Валентину и ни в чем не доверял.

— Так лучше не жить. Это наказание! — возмутился Николай Иванович, сказав:

— Сочувствую Захарию! Как же ему досталось за сорок лет!

— Она говорит, что мстила за измену!

— Удивительно было бы, если б не изменял!

— Вот и я о том! — поддержал Женька:

— Давай вместе как-нибудь к нему смотаемся, — предложил Николаю. Тот, недолго подумав, сказал:

— Как выберется времечко, я позвоню! Заодно Наташку с собой возьмем. Глядишь, помирим…

— Нет, я не хочу к Захарию. Не поеду! — подскочила баба так, будто ее огрели плетью.

— А почему, Наташа? Столько времени прошло.

— Ой, да не читайте мораль, не пудрите мозги, не наезжайте! Не хочу к нему! Он всех заколебал и достал своими придирками.

— Какими?

— Да ко всему прикипался! То зачем брюки ношу, я же девка, должна юбку надевать. Натяну юбку, почему короткую! Зачем у кофты вырез такой, что сиськи видно. Зачем задницу обтянула так, что геморрой виден. Зачем персинг в пупок воткнула? Почему волосы распустила и не заплела как все путевые в косу? Короче, до печенок вывернул. А когда подруги пришли, вовсе опозорил. Глянул на них и спрашивает:

— Под мартышек нарядились и намазались, а где ваши хвосты? Вы ж хоть умойтесь. Гляньте, весь люд напугаете!

— Девки от нас ходу. Дед их осрамил. А ведь они с парнями пришли. Знаете, как неловко мне перед ними было. А дед хохотал. Ему-то что? Он не понимает, что время меняет все и всех. Сам так и застрял в своей пещере и нас заставлял в ней жить! Ну сам-то он не ходит в лаптях, надевает ботинки или туфли. У себя дома и то в тапках ходит, потому что иное неприлично.

— Ну, силой тебя не потащим, не ерепенься. К деду под кнутом не загонишь. Знаешь, он может и не пустить в дом. Тем более тебя. Сама знаешь, больше всех перед ним виновата. Ты ту свару заварила. Из-за тебя все случилось! — напомнил Евгений и выдал Наташку целиком Николаю. Тот головой качал, послушав этот разговор.

Чижов уже не обольщался по поводу жены. Он уже не осыпал бабу дифирамбами, не говорил ей о любви, редко сажал на колени. В общении с нею проскальзывали резкие слова, плохо скрытое раздражение и холод, граничащий с отчужденьем.

А сегодня Наташка и вовсе попалась. Она не приметила тапки Андрея, какие тот оставил возле дивана и, глянув на время, спохватился, да так и выскочил в носках к себе в квартиру. Вскоре он умчался куда-то по делам. Баба пошла на кухню и к дивану не подошла, и не глянула на него. Занялась готовкой.

Вечером вернулся Николай Иванович. Он не спеша поужинал и как всегда пошел прилечь на диван. Внезапно увидел тапки, удивился, позвал жену:

— Наталья! Это чьи? — указал на тапки Андрея, хмуро, исподлобья глянул на бабу.

— Это я для отца принесла. А то всегда в носках ходит. Твои тапки ему велики.

— Где их взяла?

— Дома прихватила, когда в последний раз была.

— В чьем доме? Я такие видел на сутенере, он в них за почтой спускался вниз, в одном лифте со мною!

— Ну что сделаю, если тапки похожие? — развела баба руками.

— Это уже не цветы! Может, скоро он и свою пижаму сюда принесет! Я говорил тебе, чтоб его здесь не было? Почему он сюда пришел, кто позволил отморозку входить в мою квартиру! Разве недостаточно моего запрета?

— Он не бывает здесь!

— А это откуда свалилось?

— Николай! Прости меня. Они стояли возле мусоропровода, и я с дури взяла для отца. Пожадничала. Дома, в семье иногда так делали. Кто-то выкинет надоевшее, мои подберут. Не с добра это. Я, честное слово, отвыкну от этой привычки. Не злись, не ругайся, я ни в чем не виновата. Не подозревай. Глупая я, прости! Больше не повторю, — заплакала притворными слезами, и Николай снова поверил.

Он отшвырнул тапки от дивана, сказав:

— Вынеси их туда, где взяла!

Наталья поставила их перед дверью Андрея. Ночью они окончательно помирились с Николаем Ивановичем. Но утром, уходя на работу, вместо того чтобы поцеловать как всегда жену, Чижов вдруг взял ее за плечи и прищурясь сказал:

— Ну, что ж, птичка моя, я проверю, уж так ли ты мне верна, как клянешься ночами. Но знай, если увижу, что изменяешь, не сносить тебе головы, не жить на этом свете. Слишком дорого за тебя поплатился, еще больше возьму! — вышел в двери.

Наташке стало холодно и страшно. На работе у нее все пошло кувырком. А тут еще компьютер с данными заглючило.

— Черт, что за непруха! — досадовала баба.

— Выпей кофе, успокойся, — предложили ей.

Наташка пила кофе стуча зубами от холода.

— Да что такое со мной? Сама себя не узнаю, — злилась баба. Она включала программу, но та не шла.

— Слушай, Натка, пошли покурим. Хоть успокоимся. Я сегодня со своим отморозком побрехалась. И у тебя не прет нигде! — позвала подружка. Наташка пошла за нею, прикурила сигарету, сделала затяжку, и вдруг сильнейший приступ тошноты скрутил в штопор.

— А ты случайно не беременна? — спросила подружка хохоча.

— С чего взяла? — выпрямилась баба.

— Да с того самого, с ночных развлечений в постели. Иль думаешь, что тошнота и рвота случайное явление? Нет, Натка! Они и есть расплата за удовольствие…

— Но от кого из них? Чей этот ребенок? Ведь я и сама не знаю. С одним и с другим была, — холодела от ужаса. Она знала, Андрей никогда не поверит и не признает свое отцовство. Его сын растет в детдоме, и он не вспоминает о нем. Чижов? Теперь и этот сомневается в ней, и как отнесется к беременности неизвестно.

— А может, все обойдется? — думает баба.

— В конце концов, сделаю аборт. Я не первая и не последняя. Ну что тут такого? А может, и обойдется, людям и от еды случается плохо, успокаивает себя Наташка.

К обеду ей и впрямь полегчало. Женщина забыла, что случилось с нею утром. А вечером вернувшись с работы, увидела, что Николай уже дома. Вместе с Глебом о чем-то оживленно говорят.

— Ты даже не заехал за мною, — упрекнула вполголоса.

— Извини, не мог. Я был занят, — ответил жестко и холодно. Наташка невольно съежилась от такого тона, показавшегося совсем чужим.

Наташка ушла на кухню и долго сидела там одна, задумчивая и молчаливая.