Жил ли апостол Петр?

1. В ЕВАНГЕЛИЯХ.

Когда апостол Петр в ответ на вопрос Иисуса к своим ученикам, — за кого они почитают его, признал его Христом, сыном бога живого, учитель сказал ему:

«Ты — Петр (т. е, «камень»), и на сем камне я создам церковь мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи царства небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (св. Матфей, 16, 18-19).

Это место вызвало самые; различные суждения. Римско-католи­ческая церковь обосновывает на нем так называемый примат Петра, учение о первенстве этого апостола перед остальными и, тем самым, свои притязания на господство не только над другими церковными об­разованиями или организациями, но и над душами. Наоборот, проте­стантская критика вообще сходится на том, что это место представляет собою позднейшую вставку, и что вышеприведенные слова, несомненно, не могли быть произнесены Иисусом.

Действительно, если об Иисусе, как его рисуют евангелия, что-нибудь не подлежит сомнению, то, во всяком случае, — только одно, а именно: он меньше всего мог думать об основании общины или церкви в духе римского католицизма. Согласно евангелиям, Иисус верил в ско­рый, уже приближающийся конец света. Возвещением последнего он, говорят, и начал свою проповедь. Оно красною нитью проходит через все его учение, оно является той предпосылкой, которая лежит в основе всего его учения о нравственности и которая одна только придает его назидательным изречениям их поражающую силу и «единственную в своем роде» окраску, не позволяя им превратиться в общие места простонародной нравоучительной проповеди. Иисус до глубины души был убежден в непосредственной близости так-называемого царства небес­ного, т. е. мессианского конца времени, и своего собственного возвраще­ния на облаках небесных для установления столь страстно чаемого всеми царства божия. Он не сомневался, что наступит гибель совре­менного положения вещей и что мир погибнет еще прежде, чем вымрет современный ему человеческий род[2], больше того, быть может, тотчас же после того, как завершится его собственная история на земле; а, в таком случае, мог ли он почти пред самым началом светопреставле­ния основывать что-то вроде церкви? Это столь же невероятно, как и то, что он, будто бы, установил таинство причащения «в своё воспомина­ние»; конец света он видел уже столь близким, что подобным установле­нием названного таинства впал бы в самое кричащее противоречие с са­мим собою[3].

К этому присоединяется еще то обстоятельство, что вышеприведен­ные слова евангелия Матфея даже не согласуются с другими заявле­ниями Иисуса, в которых он власть вязать и разрешать обещает не одному только ученику, а всем. Так, в том же евангелии Матфея (18, 18) читаем следующее:

«Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано» на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (ср. св. Иоанна, 20, 23).

Митраистическая тайная вечеря — первоисточник евангельской тайной вечери. Она же является сценой ритуального вкушения плоти и крови спа­сителя — таинства причащения. Рассказывали, что эту вечерю персидский бог Митра справлял со своими учениками пред вознесением на небо.

Участвующие держат в руках причастные чаши, на столе лежат свя­щенные хлебы — митраистические просфоры, помеченными крестами.

При этом, судя по предыдущему и последующему в тексте, речь идет об. отпущении грехов. Далее, в св. Матфея, 19, 28, Иисус обещает своим ученикам, что они будут при его прославлении исправлять по­четную должность верховных судей над Израилем, но опять-таки и здесь он не выделяет какого-нибудь одного из учеников. Больше того, согласно св. Матфея, 20, 20 сл., притязание — просьбу сыновей Зеведеевых и их матери о том, чтобы один из них сел по правую руку его, а другой — по левую, учитель определенно отклоняет такими словами:

«но дать сесть у меня по правую сторону и по левую не от меня зависит, но кому уготовано отцом моим».

И прибавляет:

«вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вель­можи властвуют ими, но между вами! да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою, и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом».

Следовательно, Иисус решительно протестует против всякого раз­деления своих учеников по чинам и неустанно увещевает их к сми­рению:

«А вы не называйтесь учителями: ибо один у вас учитель, Христос: все же вы братья... И не называйтесь наставниками: ибо один у вас наставник, Христос. Больший из вас да будет вам слуга. Ибо, кто воз­вышает себя, тот унижен будет; а кто унижает себя, тот возвысится» (Матф. 23, 8 — 12).

Никак невозможно поверить чтобы кто-либо, внушавший это своим ученикам, все таки мог пообещать одному из них особое положение над. другими. По свид. евангелия Иоанна, Иисус даже определенно обры­вает Петра, когда тот, претендуя на особое, первенствующее положение, указывает на Иоанна и спрашивает: «господи! а он что?», а Иисус от­вечает: «если я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за мною» (21, 21 — 22).

Впрочем, точно так же и Павел указывает, что в саду божием все равны, все — служители всевышнего, а Христос является единственным основанием, на котором верующие в него должны строить:

«итак никто не хвались человеками; ибо все ваше. Павел ли, или Аполлос, или Кифа, или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, — вс.е ваше. Вы же» — христовы, а Христос — божий» (первое по­слание к коринф., 3, 21 — 23).

Кто-же, собственно говоря, — этот Петр, который, согласно приве­денным словам св. Матфея, — так высоко возносится над равными ему апостолами?

Статуя мифического, никогда не существовавшего, апостола Петра, принадлежащая четвертому веку и найденная в катакомбах-подземельях г. Рима.

На голове Петра нимб-круг. Последний, коим христиане наделяют изображения всех своих святых, ведет свое происхождение от солнечных лучей или лучистого сияния, каковым древние художники-язычники украшали головы своих солнечных богов и героев.

По сообщению древнейшего и, якобы, самого надежного еванге­листа — Марка[4], Петр первоначально носит имя Симона, является бра­том Андрея[5] и вместе с ним занимается рыбачьим промыслом на Генисаретском озере. Видимо, очень добросовестная пара. Ибо однажды, когда эти два брата забрасывали свои сети, и проходящий мимо них Иисус обращается к ним со словами: «идите за мною, и я сделаю, что вы будете ловцами человеков», они, как бы, притягиваемые магнитом, не долго думая, тотчас же оставляют свои, сети и следуют за ним (Марк, 1, 16 сл.). К сожалению, вся эта история вместе со словами о ловцах человеков просто позаимствована из ветхого завета и основана на исто­рии Елисея, который так же, без колебания, идет за Илией, когда последний отзывает его от плуга[6]. Поэтому нам не за чем придавать веры этой истории. Вторично Петр выступает у Марка тогда, когда Иисус в Капернауме исцеляет лежавшую в горячке его тешу (Марк, 1, 29 сл.). По и эта история не заслуживает никакого доверия. Она на­писана в подражение исцелению отца Публия апостолом Павлом в Де­яниях апостольских (28, 6 сл.). Затем мы узнаем (Марк, 3, 13 сл.), что Иисус избирает двенадцать мужей, чтобы разослать их на проповедь, давши им власть изгонять бесов, — случай, при котором он дает Симону имя Петра, т. е. Камня. По свид. Марка, 5, 37, Петр является как раз тем, кому вместе с Иаковом и Иоанном разрешается присутствовать при воскрешении дочери Иаира. А так как вся эта история тоже составлена из историй воскрешений, проделанных Илией и Елисеем (3 кн. царств, 17, 17 сл.; 4 кн. царств, 4, 8 сл.), то на ней не за чем и останавли­ваться.

Затем также и Марк рассказывает историю исповедания Петра (8, 27 сл.); но гораздо короче и проще Матфея. На вопрос Иисуса, — кто он, — Петр просто отвечает: «ты — Христос». Дальнейший ход рассказа, конечно, таков же, как и у Матфея. Предсказание Иисуса о своих стра­даниях заставляет Петра прекословить ему. За это Иисус читает Петру нотацию и даже обзывает «сатаною», хотя это и не совсем понятно. Вслед затем, Иисус, однако, разрешает ему вместе с Иаковом и Иоанном сопровождать его на гору и наблюдать там его преображение. При этом им являются фигуры Моисея и Илии, а Петр приходит в такое волнение, что не знает, что говорить, и несет чепуху, предлагая построить по одной па­латке («кущи») для Иисуса, Моисея и Илии. Между тем, мы не видим, чтобы Иисус побранил его за эту глупость, а, всматриваясь в ветхий завет, замечаем, что также и вся история преображения свой первоисточник имеет в нем, а именно: в преображении Моисея на горе Синай (Исход, 24)[7].

Но, быть может, Петр наставление или выговор Иисуса заглажи­вает тем, что на замечание Иисуса, что все его ученики в минуту опасно­сти покинут его, самым горячим образом заверяет учителя, что он его никогда не оставит. (Марк, 14, 26 сл.)?

Однако, и эта история создана частью на основании пророчеств ветхого завета, частью же путем использования выражений о «камне преткновения» и «камне соблазна», — как Павел в посл, к римлянам, 9, 33, переводит слова Исаии, 8, 14, каковые слова евангелист относит к имени Петра, означающему «скалу» или «камень». 9).

Да и история в Гефсиманском саду со сном трех учеников (Петра, Иакова и Иоанна) написана в подражание частью ветхому завету, частью истории преображения и притче о привратнике (Марк, 13, 33 сл.), и лишена всякой исторической действительности.[8]

То же самое приходится сказать и об отречении Петра (Марк, 14, 36 сл.), каковое в новой только форме выражает и отражает «реtга skandalou» («камень преткновения») Павла и Исайи.

Наконец, в св. Марка имя Петра упоминается сидящим при гробе Иисуса ангелом, который поручает женам сообщить «ученикам его и Петру», что Иисус предварит их в Галилее и. что они там увидятся с ним. Впрочем, и в этом рассказе вряд ли кто пожелает видеть «истори­ческую заметку».

Итак, обследование самого древнего евангелия не дает нам ничего, в чем можно было бы видеть историческое воспоминание о Петре. По­дсмотрим, что имеют прибавить к этому остальные евангелисты.

Там мы прежде всего у Матфея имеем прибавку к истории о ходя­щем ночью по морю Иисусе, где Петр изъявляет готовность идти к нему, но при вступлении на воду тотчас же охватывается малодушием и под­вергается опасности утонуть; однако, Иисус берет его за руку и пори­цает за маловерие (Матф., 14, 25 сл.). Эта история слишком явно пред­ставляет собою поэтическое и наглядное изображение силы веры и носит на себе слишком сказочную печать, чтобы ее (историю) можно было считать исторической[9].

Когда Иисус высказывается по вопросу о чистоте и при этом поль­зуется понятной безо всякого каждому обыкновенному человеку прит­чей, Петр просит его эту притчу растолковать (15, 15).

Петру же, — по свид. Матфея, 17, 24 сл., — приказывает Иисус заки­нуть удочку, взять первую попавшуюся рыбу и открыть ей рот, — там он найдет необходимую для уплаты подати монету. Не подлежит ни малейшему сомнению, что вся эта история просто — сказка.[10]

В св. Матфея, 18, 21, Петр; задает Иисусу вопрос, — сколько раз прощать своему брату, — что дает тому повод рассказать притчу о безжалостном заимодавце.

Как видите, наше историческое знание о Петре не обогащается даже при чтении евангелия Матфея, несмотря на любовь и пристрастие последнего к этому апостолу, каковые проявляются, между прочим, в том, что он настойчиво и определенно выставляет Петра первым среди всех апостолов. (Матф. 10, 12).

Такого обогащения не пожелают видеть и у Луки, 5, 1, в истории о чудесном улове рыбы, по случаю какового Иисус назначает Петра «ловцом человеков». — Ведь и здесь мы имеем дело только со старинным сказочным мотивом, который, между прочим, встречается также в «Сказках тысячи и одной ночи». Да и слова, с которыми, — по св. Луки, 23, 31, — Иисус, имея в виду скорое отречение Петра, обращается к этому апостолу, не дают нам ничего нового:

«Симон! Симон! Се, сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу. Но я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обра­тившись, утверди братьев твоих».

Эти слова говорят только то, что Петр после своего отречения вследствие молитвы Иисуса о нем скоро опомнится, а затем будет уте­шать и ободрять своих братьев, которые еще более падут духом, чем он сам.

Ставить их в связь со вручением Петру ключей и даже находить в них речь о незыблемости и неприкосновенности церковной веры, — все это предоставим католическому искусству изъяснения священного писания и тем, кто может слышать, как растёт трава.

Вот и все, что прибавляет Лука к рассказам Матфея и Марка о Петре.

После этого, нельзя возлагать больших надежд и на четвертого евангелиста. Общепризнано, его произведение — целиком догматическое, а что он выдает за исторические факты, все это он просто позаимство­вал у остальных трех евангелистов и обработал. сообразно своей цели, при чем с этим материалом он обращается совершенно произвольно. Поэтому, не следует придавать никакого значения тому, что у Иоанна Петр умышленно отодвигается на задний план, чтобы тем резче выдви­нуть на первый план любимого ученика господа, Иоанна. Так, Петр здесь в рассказе о призвании Иисусом учеников стоит не. на Первом месте, как у синоптиков, а только на третьем, при чем призывается через посредство своего брата — Андрея (Иоанн, 1, 35). При омовении ног господь подходит к Петру только во вторую очередь, как к второму ученику по счету или порядку, и апостол не соглашается дать свои ноги Иисусу для омовения, а когда Иисус говорит ему, что он в таком случае не будет иметь части с ним, то Петр тем поспешнее соглашается на омовение (Иоанн, 13, 15 сл.). Когда Иисус сообщает своим ученикам, что один из них предаст его, то Петру, чтобы спросить его, кого он имеет в виду, приходится прибегать к помощи того ученика, «которого любил Иисус» (13, 21 сл.). Правда, за то Петр оказывается самым мужествен­ным из всех учеников, так как, — по св. Иоанна, — он является тем, кто при аресте Иисуса отсекает правое ухо слуге, Малху, за что, конечно, получает замечание от Иисуса (18, 10 сл.). Но в пасхальное утро на пути ко гробу господню Петра опережает или обгоняет любимый ученик Иисуса. (20, 3 сл.), — это, конечно, детски-наивный вымысел с целью вознести этого ученика над Петром. Да и в дополнение к этому еванге­лию, где занятый рыбной ловлей Петр, при виде господа, не долго думая, бросается в море, чтобы подплыть к нему, и вторично получает чудесный улов, — этому Петру за свое замечание о любимом ученике Иисуса при­ходится от последнего выслушать порицание.[11]

Если послушать, то сколько вам наговорят об евангельском Петре. А если после этого заглянешь в евангелия, то невольно поражаешься» как мало, в сущности, они имеют, что сообщить нам о нем, — не говоря уже о том, что все их рассказы являются простым вымыслом, лишен­ным какой бы то ни было исторической действительности.

2. В ДЕЯНИЯХ АПОСТОЛОВ.

Деяния апостолов сходятся с евангелиями, прежде всего, в том» что они, хотя в своей первой части и уделяют главное внимание Петру, изображая нам его речи и чудеса, все же не выставляют его главным руководителем общины, а отводят ему место. позади Иакова — «брата господня», и не приписывают ему никакого особого положения. Так, когда Петр окрестил сотника Корнилия с семьей и, минуя предвари­тельный прием в иудейскую общину, обратил их в христианство, то ему пришлось отчитываться за это и оправдываться перед другими апосто­лами и братьями, при чем, он в данном случае отнюдь не ссылается на данную ему Иисусом власть — вязать и разрешать, а приводит чисто фактические основания (Деяния, 11)[12]. Также и на «Соборе апо­стольском», где решался вопрос о проповеди среди язычников, верх одерживает речь не Петра, а Иакова (Деяния, 15).

Впрочем, в Деяниях, мы встречаем Петра прежде всего в качестве организатора избрания Матфея, который избирается в числе апостолов на место Иуды (1, 15 сл.). Но, так Как вся история предательства Иуды, равно как и история его ужасной смерти, является плодом фантазии[13], то также и это сообщение Деяний ничего не стоит. Точно так же ничего не стоит рассказ о той речи, которую держит Петр по случаю чудесного сошествия святого духа (2, 14, сл.), — ведь все это чудо состряпано на основании книги пророка Иоиля (3, 1 сл.) и лишено всякой историче­ской действительности[14]. Да и вообще — можем ли мы верить бесчисленным чудесам и знамениям, которые преподносит нам автор Дея­ний? Они, ведь, — что ясно каждому, — просто скопированы с чудес Иисуса и служат только для наглядного пояснения тех исцелений и чудесных деяний, властью творить которые Иисус наделил в еванге­лиях своих учеников[15]. Так обстоит дело, когда Петр и Иоанн при дверях храма исцеляют хромого «во имя Иисуса Христа назорея»(3, 1 сл.), а Петр опять держит речь, чтобы затем дополнить другой речью, — перед священниками и книжниками, когда последние тянут их к ответственности (4, 1 сл.)[16]. Так же обстоит дело и тогда, когда Петр своей грозной речью по адресу Анании за то, что тот при коммуни­стическом укладе жизни поклонников Иисуса утаил часть своего иму­щества, убивает его, а тотчас после этого таким же простым способом отправляет на тот свет и жену Анании — Сапфиру (5, 1 сл.), — в высшей степени невероятная история, к тому же еще набрасывающая тень на апостола, который других так строго карает за проступок, во всяком случае, не более тяжкий, чем тот, который он сам совершил отречением от своего господа и учителя[17].

Вообще, замечательный человек — этот Петр! Больного он исцеляет (5, 15) даже просто своею... тенью. Когда его вместе с остальными апо­столами сажают в тюрьму, то ангел ночью отворяет им двери темницы, и они спокойно, как прежде, проповедуют в храме свое учение об Иисусе. Когда же затем их снова арестовывают и приводят в синедрион (вер­ховное судилище), то Петр опять держит одну из своих пресловутых речей, при чем в свидетели в пользу воскресения Иисуса приводит (!) не только себя самого и прочих учеников, но даже святого духа (5, 17 сл.). Этим он дает повод и удобный случай мудрому Гамалиилу проявить как свою пророческую силу, так и полное невежество в обла­сти истории, так как этот Гамилиил говорит о Февде, как о недавно появившемся мятежнике, тогда как Февда на самом деле только десять лет спустя, при императоре Клавдии, сыграл свою повстаническую роль против Рима; он же (Гамилиил) заставляет выступить после Февды Иуду Галилеянина, который, в действительности, поднял восстание раньше, еще за сорок лет до этого (5, 36 сл.)[18]. Больше того, на этот раз ученики делаются такими храбрыми, что ни во что не ставят палоч­ные удары за свои речи «о имени Иисуса», даже радуются своим муче­ниям и не перестают в храме и по домам учить и благовествовать об Иисусе христе (5, 40 сл.)[19].

Теперь проповедь евангелия пользуется успехом даже в Самарии. в этой местности, которую так сильно ненавидели иудеи за ее идоло­поклонство. Симон Волхв, который увлекал всех, называя себя «вели­кой силой божией» и изумлял народ своими волхованиями, — этот Симон принимает новую, веру, а Петр и Иоанн, ранее крестившие ново­обращенных только во имя господа Иисуса, крестят их во имя духа святого.

При этом Петр порицает Симона за то, что последний просит наде­лить его властью — так же просто, а именно: простым возложением рук», сообщать другим духа святого, — и за это предлагает ему (Петру) деньги (8, 4 сл.). Затем Петр продолжает свою деятельность в качестве исцели­теля, а дух святой, невидимому, частенько покидавший его раньше, продолжает далее пребывать с ним. В Иоппии он пробуждает умершую Тавифу, умевшую изготовлять такие красивые рубашки и платья; правда, он делает это, следуя прославленному примеру или образцу воскрешения дочери Иаира Иисусом. «Тавифа», — говорят нам, — значит: «Серна», Однако, мы имеем полное основание, предполагать, что это имя просто позаимствовано из «Талифа куми» («Девица, встань»), — из того обращения, которым, по свид. Марка, Иисус пробуждает от смерти дочь Иаира, и что, значит, также эта история целиком является малень­ким, так называемым «благочестивым» обманом (9, 32 сл.)[20].

Далее следует история с сотником Корнилием. Этому благочести­вому и богобоязненному мужу ангел во сне приказывает вызвать к себе Петра. Посланные застают последнего только что пережившим чудесное видение, которое он имел на крыше своего дома, ведут его к язычнику сотнику, здесь он снова произносит одну из своих славных речей, вб время которой дух святой сходит на всех слушателей, больше того, к великому изумлению верующих иудеев, даже на некрещенных язычни­ков, что проявляется у них в том, что они говорят языками и славят бога. После этого Петр спешит их окрестить. Однако, ему приходится отчитываться перед апостолами и братьями в Иудее в том, что он посе­щал людей необрезанных и ел вместе с ними. Когда же он рассказал им, как происходило дело, они успокаиваются и прославляют бога за то, «что отныне и язычникам дано «покаяние в жизнь» (10 и 11). Что мы и в этом рассказе имеем дело опять-таки только с вымыслом, это следует также из того, что он написан в подражание ветхозаветной истории Ионы (Иона, 1 и 2)[21]. Там этот пророк получает повеление от бога — Яхве идти с проповедью к язычникам в Ниневию, но сначала отказы­вается , а затем чудо заставляет его исполнить волю божию. Здесь (в Деяниях) Петр в исступленном состоянии отказывается есть спущен­ных к нему с неба диких животных, но глас свыше тотчас же заставляет его сделать это, т. е. есть, — предварительное указание, как ему вести себя по отношению к язычнику — сотнику. Отец Петра у синоптиков носит имя Ионы![22]

Ну, а на этот раз Петру приходится совсем туго. Царь Ирод при­казывает его арестовать и бросить в темницу, где он (Петр) держится под бдительным надзором, очевидно для того, чтобы ангел не осво­бодил его вторично. Но царь не посоветовался предварительно с анге­лом. Ночью является этот ангел, ударом в бок пробуждает спящего Петра и приказывает ему встать. И вот, тотчас спадают с рук Петра оковы и он, одевшись, совершенно спокойно проходит с ангелом через посты часовых на свободу. Железные ворота темницы сами собой отворяются перед ними обоими. Петр же, придя в себя от вполне законного изумления, спешит в дом Марии, матери Иоанна-Марка, где собравшиеся в большом числе верующие пребывали в молитве, и, вдруг, замеченный прежде всего служанкой, появляется среди них. Видно, он хорошо научился у своего учителя, как следует делать это. Вся эта детски-наивная история, совершенно очевидно, является простым и неумным подражанием истории воскресения Иисуса и его явления («женам мироносицам», Марии и...) ученикам, а вместе с тем она восходит также к той известной истории в «Метаморфозах» Овидия, где рыбак Ацет за свою приверженность к новому богу — Дионису бросается в темницу, но чудесно освобождается оттуда своим божеством[23].

Явлением Иисуса своим поклонникам, вернее, замечанием, что он предварит их в Галилее, и повелением сообщить об этом ученикам пре­рывается или заканчивается в евангелиях изображение его жизни. И в Деяниях Петр говорит собравшимся: «уведомьте о сем Иакова и братьев». «Потом, — читаем мы далее, — вышедши, пошел в другое место» (12, 17). По-видимому, у автора Деяний после того, как он свое «житие» Петра в главных моментах списал с «истории» Иисуса, точно так же иссяк материал, как и у автора Маркова евангелия после того, как последний, придерживаясь «жизни» Моисея, Илии и Елисея, изложил «историю» Иисуса. Ведь дальше в Деяниях о Петре идет речь только однажды, а именно, по поводу собора апостолов (в 53 году?), где он опять первым берет слово, ссылаясь на сотника Корнилия, претендует на славу основоположника проповеди среди язычников и, впрочем, в вопросе о ней проявляет себя в качестве разумного и сердечного мужа. Только не знаешь, чему следует больше удивляться: смелости ли, с какою здесь извращается истина, при условии, если рассказываемое Павлом соответствует хоть какой либо исторической действительности, или же безмозглости автора Деяний, желающего уверить нас в том, что Петр так просто мог снова очутиться в том городе, где он незадолго перед тем улизнул из тюрьмы; ведь пришлось бы, быть может, допу­стить, что благодетель-ангел в интересах благородного Петра препод­нес Ироду и его служащим напиток забвения (15).

Нет, также и то, что повествуют нам о Петре Деяния, является чистым вымыслом. Из приведенных нами новозаветных источников, — евангелий и Деяний, о нем мы не знаем ничего, абсолютно ничего, а посему, если нет никаких других свидетельств о нем, мы имеем полное право сказать: этот Петр такая же мифическая личность, как и его, господь и учитель Иисус. Иначе, пришлось бы, пожалуй, допустить что, хотя Геракл и принадлежит к области мифологии, все же, его возни­чий Иолай — личность историческая[24].

3. В ПОСЛАНИЯХ ПАВЛА.

Далее, Петра мы встречаем также в посланиях апостола Павла, при чем он фигурирует здесь под арамейским[25] именем Кифы, озна­чающим — «камень» (скала): в первом послании к коринфянам, 3, 22; 9, б; 15, 5. В послании к галатам, 2, 9, он вместе с Иаковом и Иоанном оказывается в числе «столпов» иерусалимской первообщины; к нему то наведывается (там же, 1, 18) Павел, возвращаясь из Аравии в Иеруса­лим три года спустя после своего обращения в христианство[26]. Прежде же всего он вступает в более близкое общение с Павлом, когда четыр­надцать лет спустя, после первой встречи, между апостолами возникает разногласие по вопросу о миссионерской деятельности и это разногла­сие приводит к ожесточенным спорам, которые затем улаживаются на уже не раз упомянутом апостольском соборе в Иерусалиме. На осно­вании достигнутого здесь соглашения Петр, по свид. послания к гала­там, не колеблется сидеть за одним столом с христианами из язычников в Антиохии. Однако, когда в Антиохию приходят приверженцы зелота Иакова, Петр сторонится христиан из язычников из боязни подверг­нуться порицанию со стороны пришедших, а тем самым он сбивает с толку других, даже спутника Павла в его проповеднической деятель­ности — Варнаву, советуя им не есть за одним; столом с христианами из язычников. За это Павел обвиняет Петра в лицемерии и при всех бро­сает по его адресу горькие слова укоризны за его ненадежность и непо­стоянство (посл, к гал. 2, 11 сл.).

Послание к галатам считается самым древним документом, гово­рящим нам об апостоле Петре, так как оно, якобы, является древнейшим посланием Павла и было написано в конце сороковых или начале пяти­десятых годов первого века. Это — «самое подлинное из подлинных», — чистосердечно уверяют нас теологи (богословы). Однако, все это — весьма сомнительно. Послание к галатам написано; явно, для прославления апостола Павла, а именно, с специальною целью показать его самостоя­тельность, оригинальность и независимость от Иерусалимской общины. Оно направлено против Деяний апостолов или, по крайней мере, против лежащего в их основе источника, в котором шла речь о Петре и в кото­ром последний всячески восхвалялся, — направлено с определенной целью — поставить Павла выше Петра. Этим объясняются повышенный тон в начале послания, его ругань, его раздраженные выпады по адресу противников и их заверений. Его автор хочет уверить нас в том, что он свое евангелие — благовестие — получил непосредственно от самого Иисуса христа чрез божественное откровение, а не чрез посредство людей — рассказы поклонников Иисуса в Дамаске или Иерусалиме, как это рисуют Деяния. Здесь находит свое объяснение в высшей степени не­вероятный факт, что, будто бы, Павел сразу же после своего обращения отправился не в Иерусалим, где он мог бы узнать всякие подробности об Иисусе, а исчез на три года в Аравию и при своем возвращении в Иерусалим ни с кем не виделся из апостолов, кроме Петра и Иакова — «брата господня» (посл. к гал., 1, 19). Деяния представили дело так, что, будто бы, иерусалимская первообщина потребовала к себе на суд Павла и Варнаву для того, чтобы они дали объяснения по поводу своей пропо­веднической деятельности среди необрезанных язычников (Деяния, 15, 1 сл.). Наоборот, послание к галатам рисует дело так, что Павел, будто бы, на основании бывшего ему откровения, сам, по своей воле, отправ­ляется в Иерусалим, по собственному своему желанию защищает свое дело и одерживает там блестящую победу над своими противниками, при чем послание отрицает, чтобы тамошние «столпы», а именно: Петр, Иаков и Иоанн, могли хоть что-нибудь предписать или приказать Павлу. Деяния выставили Петра тем, кто, будто бы, первым начал про­поведь среди язычников, и он, якобы, на апостольском соборе хва­стается этой проповедью. За то Павел в послании к галатам, имея в виду пребывание Петра в Антиохии, порицает и бичует этого великого апо­стола за его нерешительное и бесхарактерное поведение в вопросе о застольном общении с язычниками, — поведение, которое, кажется, тем более странным, что ведь сам Иисус, — говорят, — ел за одним столом с мытарями (сборщиками податей из язычников) и грешниками, и Петр мог бы сослаться на это. Весь этот вымысел — неудачен и, скорее, — злостен, чем вероятен. Вместе с тем он направлен также против истории о сотнике Корнилии в Деяниях, по словам которой, Петр через боже­ственное откровение получил разрешение на подобное поведение, т. е. на общение с язычниками.

Противоположность сама бросается в глаза, а все, без исключения, утверждения послания к галатам таковы, что они вряд ли могли в ука­зываемый момент вылиться из под пера самого апостола Павла. Обра­тите внимание, также на странное соглашение, которое, по словам по­слания, было достигнуто на апостольском соборе и согласно которому Павел должен был проповедовать евангелие язычникам, остальные апостолы — иудеям, — как будто подобное разделение можно было бы провести на самом деле; и Павел, — говорят, — в большинстве случаев выступал со своей проповедью в синагогах перед слушателями из иудеев! Те, кто только желает видеть, согласятся с нами, что в данном случае мы имеем дело с весьма поздней стряпней школы или направле­ния, которое клялось именем Павла, подобно тому, как другие клялись именем Петра, и которое употребляло всяческие усилия превознести, расхвалить своего. любимого апостола, представить его самым выдаю­щимся, — при чем все это делалось совершенно независимо от историче­ской истины, которую древние христиане, как видится, вообще ни во что не ставили. Ведь и Деяния, рисуя нам картину обращения Павла, дают только основанный на ветхом завете вымысел, а не историю, хотя вымысел все же более походит на дело, чем грубое, заметное с первого же взгляда, измышление послания к галатам. Посему, оба они, возмож­но, были написаны только тогда, когда действительных свидетелей событий уже не было больше в живых, т. е. в первой четверти второго века, а, быть может, даже только около средины этого века. Оба они, желая изобразить события из жизни своих героев, по-видимому, не в состоянии обойтись без простого вымысла. Впрочем, — как с этим все согласны, — Деяния в их дошедшем до нас виде являются произведе­нием очень позднего времени. Поэтому, лежащий в основе их источник, трактовавший о деяниях Петра, должен был возникнуть немного раньше. А если теологи по-прежнему не видят здесь никакой проблемы или вопроса, если они послание к галатам все еще считают древнейшим и подлинным произведением апостола Павла и превозносят его как единственный и основной документ древнейшего христианства, — эту столь неудачную стряпню из послания к римлянам и обоих посланий к коринфянам, каковая без них остается совершенно непонятной, а более всего должна была бы быть непонятной для той общины, к которой, якобы, была направлена, — то обо всем этом не стоит больше и спо­рить. Голландские теологи уже данным-давно разглядели настоящую историческую ценность или, вернее, негодность этого «Павлова посла­ния», к ним примкнул швейцарец Штек со своим сочинением «По­слание к галатам, исследованное со стороны его подлинности».

Существовали ли, вообще говоря, какой-то Павел, какой-то Петр?

После того, что мы выше узнали о них обоих, вопрос этот вполне законен. Ну, а ответ? Может быть, может быть, и… не существовали. Мы этого не знаем[27]. Возможно, что в раннехристианском движении сыграли свою роль мужи с этими именами. Но, во всяком случае, хоть сколько-нибудь надежных сообщений об этом мы не имеем. Прежде всего можно еще, пожалуй, утверждать об историчности Павла, како­вая, — как думают, — подтверждается «мы — частью», т. е. так называемым рассказом Деяний о путешествии, где употребляется местоимение «мы».

Однако, и здесь нам следует сильно и сильно задуматься, так как и «рассказ о путешествии» составлен в интересах этого апостола. Если существовал какой-то Павел, то он вряд ли был чем то большим, чем: основателем небольших захолустных общин, и от остальных апостолов отличался только более свободным отношением к иудейскому закону. Мы знаем только, что во втором веке среди верующих в Иисуса должны были существовать два направления, которые боролись друг с другом, представляемые одно — христианами из иудеев, другое — христианами из язычников, при чем первые ссылались на апостола Петра, вторые — на Павла, автор же Деяний пытался оба эти направления примирить друг с другом[28]. Но, во всяком случае, противоположность между ними не могла быть слишком резкой, в противном случае не могли бы, конечно, о Петре рассказывать то, что он ел вместе с язычниками, а о Павле, что он в иерусалимском храме исполнял культовые обряды (Деяния, 21, 26; 24, 17). Думается, что в соответствующих рассказах из жизни обоих апостолов просто нашли, свое отражение различные события, которые в те времена не раз случались и которые одно направление ставило в упрек другому.

4. МАТФЕЙ, 16, 18 сл.

При всем том стоит вне всякого сомнения, что послания Павла, по крайней мере, — послания к галатам, к римлянам и оба к коринфянам, — были написаны раньше евангелий, ибо оба последние (к коринфянам) не только лежат в основе послания к галатам, но и само оно (посл, к гал.) вместе с посланием к римлянам и первым к коринфянам повлияло на рассказ об исповедании Петра в синоптических евангелиях. Это влияние названных посланий на евангелия столь общеизвестно, совпа­дение в словах в рассказе об исповедании Петра у Марка и Матфея — столь неоспоримо, что обнаруживаемую этим связь (между посланиями и евангелиями) не отрицают и сами теологи. Авторы евангелий, когда писали свою историю об исповедании Петра, имели перед глазами посла­ния Павла. В особенности это заметно у Матфея, где слова — «блажен ты, Симон, сын Ионин; потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но отец мой, сущий на небесах» и т. Д.(16, 17) — списаны со слов посла­ния к галатам (1, 15 сл.): «Когда же бог... благоволил открыть во мне сына своего... я не стал тогда же советоваться с плотию и кровию». И если евангелист заставляет Петра к словам «ты — Христос» прибавить «сын бога живого», то также и это вызвано посланием к галатам, в кото­ром в названном месте речь идет тоже о познании сына божия. По сло­вам послания к галатам, Павел откровение об Иисусе получил непосред­ственно от самого бога. И вот, согласно написанному в духе Петра евангелию, также и Петр должен был получить такое же откровение. Быть может, словами «сын бога живого» этот евангелист действительно думал усилить стоящее в его источнике у Марка простое выражение — «ты христос», как это утверждает Грилль. Во всяком случае, это было бы логично, так как 16, 16 Матфея отнюдь не является единствен­ным местом, где другие признают Иисуса Христом. Так, — по изображе­нию самого же Матфея, 14, 33, — ученики, по случаю хождения Иисуса по морю, говорят ему: «истинно ты сын божий». Да и другие, как на­пример, оба слепых, бегущих за ним со словами: «помилуй нас, Иисус, сын Давидов» (Матф. 9, 27), и народ (12, 23) видят в нем чаемого мессию. Возможно, что сам евангелист просто даже забыл об этом и безо всякой задней мысли ввел эту прибавку под влиянием слов послания к галатам. Во всяком случае, зависимость Матфея от послания к галатам не может годиться для того, чтобы пробудить в нас доверие к историчности слов Иисуса у Матфея, 16, 18 сл.

Это доверие уменьшается еще более, когда оказывается, что и сле­дующие слова о Петре, как о «камне» церкви, находят свое объяснение в совершенно иных основания, чем в каком-то историческом воспоминании. К тому же, об этих словах ничего не знают ни Марк, перво­евангелист, якобы, бывший толмачом-переводником Петра, его ближай­шим доверенным лицом, ни Лука, ни Иоанн. Слово «церковь» (ekklesia), каковое по сему случаю влагает в уста Иисусу Матфей не встречается ни в каком другом евангелии, а выражения «моя церковь» нет даже во всем новом завете. Быть может, первое мы находим у Павла, где, в первом Послании к коринфянам, 3, 11, сам Христос. выставляется в качестве единственного основания, на котором должно быть воздвиг­нуто или построено здание общины, как «божие строение» (ср. также посл, к эфессянам, 2, 20 сл.). Далее, мог ли Иисус, принимая во внима­ние имя Симона — Петр, каковое, по словам Матфея, он дал своему уче­нику по данному случаю, — мог ли Иисус этого Симона провозгласить «камнем» или «скалою» церкви? А что ученик получил это имя только теперь, это противоречит не только показаниям Марка (3, 16), Луки (6, 14) и Иоанна (1, 42), — оно не согласуется даже с сообщениями самого Матфея, 10, 2, согласно которым, Симон называется Петром уже при перечислении учеников. Простая игра слов с именем Петра и словом «Петра — petra», т. е. «камень» или «скала», дала евангелисту повод высказаться о «камне церкви». У Павла он нашел для Симона имя Кифы, в послании же к римлянам (9,33), прочел намек или указание на слова Исайи, 8, 14, о «скале соблазна» и «камне преткновения», который полагается господом на Сионе и о который споткнутся жители Иерусалима. При этом, он вспомнил об общине Христа, а все это навело его на мысль показать, что эта община будет построена на «камне — Петре».

Однако, Петр евангелий меньше всего имеет общего с этим «кам­нем» или «скалой», так как его характер и образ, — если только вообще можно говорить о таковом при поблекшем и стершемся изображении евангелий, — слишком резко колеблется между отважностью и робостью, между быстрой решимостью и жалким слабоволием: этот апостол пред лицом угрожающей учителю опасности и несмотря на просьбу послед­него бодрствовать в Гефсиманском саду спит; больше того, делается прямо-таки виновным в неверности, трижды отрекшись от своего учи­теля в самый критический момент его жизни. Что Иисус, якобы, из числа всех учеников выдвинул на первое место как-раз Петра, больше того, назначил ему руководящую роль в будущей общине, все это набра­сывает тень на личности остальных учеников. А что, будто бы, Иисус сделал это потому, что из них Петр первый признал его Христом, — все это при прочем «тупоумии» (Фолькмар) этого ученика столь неве­роятно, что на опровержение этого не стоит тратить и слов.

Вся история о «камне Петра» представляет собою весьма неудачный вымысел, сделанный на основе вышеприведенных Павловых посланий.

Да и «врата ада», равно как и «заведование ключами» ведут свое происхождение не из слов какого-то исторического Иисуса, но, — как я показал в своем «Евангелии от Марка» и «Звездном небе», — вычитаны с небесного глобуса и введены в повествование благодаря тому, что последовательность, порядок евангельских рассказов определяется дви­жением солнца по зодиакальным знакам, при чем «исповедание Петра» разыгрывается в знаке Скорпиона[29]. В Скорпионе же, — по астральным представлениям, — находятся «Врата ада»; восходящее в Скорпи­оне вместе с Жертвенником — Камнем созвездие Кефея (Кифы) тесно связано с Кассиопеей, а в звездной Кассиопее, — по сообщению Арата и Теона, — видели Небесный Засов или Ключ.

После этого для нас становится понятным странный гнев Иисуса, когда последний, только что похвалив силу веры Петра, называет его «сатаной» и прибавляет: «ты мне соблазн; потому что думаешь не о том, что божие, но что человеческое» (Матф. 16, 23): Скорпион является небесным, звездным знаком сатаны, а «камень» или «скала» церкви, по словам Павла, служит вместе с тем и «скалою соблазна».

Что, действительно, более тщательное исследование этого пресло­вутого Матфеева места не оставляет ничего, абсолютно ничего от его историчности, — это самым убедительным образом доказано и показано в моем «Евангелии Марка» и «Звездном небе». — Просто смешно, если уж не употреблять словечка покрепче, — просто смешно видеть, как при­сяжные поборники церкви, несмотря на явно вымышленный характер этого места у Матфея, все еще продолжают отмахиваться от ясной как день и бьющей в глаза истины. Если это делается католиками, то в ко­нечном итоге это понятно и объясняется тем, что на 16, 17 сл. Матфея покоится обоснование притязаний на всемирно-историческое положение римской церкви, вместе с ним стоит и падает. Но что даже протестант­ские теологи, вроде Кейма, Цана, Бернгарда Вайса, Боллигера и др., отстаивают историчность этого места у Матфея, — это обстоятельство служит печальным показателем методологической неясности и пута­ницы, которые также и в данном случае разоблачают и обесценивают преследующую, якобы, чисто исторический интерес теологию.

5. КНЯЗЬ АПОСТОЛОВ.

Базируясь на 16, 18 сл. Матфея, утверждают, что Петр был поста­влен Иисусом во главе своих учеников и потому является «князем апо­столов». Об этом, — как было сказано выше, — еще ничего не знают древ­нейшие христианские свидетельства. По Деяниям, выходит, что не Петр, а Иаков — «брат господень» стоит во главе юной иерусалимской общины. Да и Павел еще ничего не знает о «князе апостолов». Он называет Петра в числе глав общины, ставя его рядом с Иаковом и Иоанном, но отнюдь не на первое место (послание к галатам, 2, 9). Где он поль­зуется выражением «апостол», там под этим словом он понимает только миссионера, проповедника или посланца веры в Иисуса, и в его посла­ниях ничто не указывает на то, чтобы он вообще знал что-либо о числе двенадцати апостолов, как о первых учениках Иисуса.

Ведь пресловутое место первого послания к коринфянам, 15, 5, где читаем, что воскресший явился «двенадцати», кажется столь подо­зрительным и признается позднейшей вставкой столькими проница­тельными исследователями, что с ним можно, как с противосвидетельством, уже не считаться.

Как известно, относительно призвания первых учеников, их числа и имен в евангелиях царит полная разноголосица. Особенно здесь при­ходится задумываться над числом «двенадцать», так как то, как оно вводится в евангелия (Матф., 10, 1 сл.; Марк, 3, 13; Лука, 6, 12 сл.; Иоанн, 6, 67, 70) возбуждает сильное подозрение, что мы в данном случае имеем дело с позднейшей прибавкой к основному тексту, кото­рый вообще еще ничего не знал об этом числе. И это подозрение уси­ливается благодаря тому, что большинство учеников в евангелиях и Деяниях не играют никакой роли, не имеют никакой индивидуальности, а являются только именами, для того, чтобы в итоге получилось круглое число «двенадцать»[30].

Далее, уже ветхий завет знает двенадцать священнослужителей, могущих вкушать «хлебы предложения», что соответствует в еванге­лиях «вечере» или причащению (Левит, 24, 5 сл.). Моисей, ветхозавет­ный первообраз Иисуса, избирает в помощь себе в судебной деятельно­сти двенадцать «князей» или «начальников народа» (Числа, 1, 44; Исход, 18, 21 сл.), Марков же рассказ об избрании «двенадцати» (апо­столов), несомненно, скопирован с этой истории. С двенадцатью избранными помощниками переходит реку Иордан Иошуа-Иисус Навин, само имя которого заставляет видеть в нем предшественника Иисуса (Книга Иисуса Навина, 3, 12; 4, 1); после же Иошуа следуют (в библии) двенадцать мужей, которые, будто бы, правили под именами «судей» Израиля. Больше того, — по сообщению евангелия Матфея, — Иисус из­бирает «двенадцать» как раз в качестве представителей двенадцати колен — племен Израиля (19,28). Число же «двенадцать» колен Израиле­вых, — что доказано, — стоит в связи с двенадцатью зодиакальными знаками, как в связь с последними поставлены «двенадцать» сыновей патриарха Иакова в его благословении их (Бытие, 49)[31].

Откровение Иоанна, которое, по всей вероятности, отражает до­христианские воззрения, тоже говорит о «двенадцати апостолах агнца» (21, 14), последние же здесь, явно, стоят в связи с двенадцатью зодиакальными знаками. Августин даже определенно сопоставляет двенадцать учеников господа с зодиакальными знаками, солнечного пути («О граде божием», 15, 20). В таком виде выступают они также на сред­невековых часах, например, в Мюнстере, близ Штрассбурга (Страсбурга), между тем, как валентинианец Феодорит замечает: «двенадцать апостолов зани­мают в церкви то же самое место и играют ту же самую роль, какую играют в материальном мире двенадцать зодиакальных знаков: как последние оказывают влияние на произрастание, так те — на рождение душ» (Эклога. 26)[32].

Через это возведение двенадцати апостолов к двенадцати зоди­акальным знакам, мы, таким образом, оказываемся в центре древне­восточной мифологии (совокупность сказаний), из каковой, — как мы увидим ниже, — выросла также фигура «князя апостолов» — Петра. А если число «двенадцать» учеников неисторично и, явно, вылилось из связи бога-Иисуса с астральным мировоззрением Востока, то нельзя уже более избежать подозрения, что и все признание существования учеников Иисуса не имеет под собой никакой исторической подкладки, тем более, что эти ученики, — исключая только, в крайнем случае, Петра, Иакова и Иоанна, — эти ученики фигурируют в качестве простых нулей за единицей — Иисусом, и даже нельзя рассмотреть, какую же, собствен­но говоря, роль они играют в истории Иисуса и к чему они были нужны спасителю.

Эти «двенадцать» в евангелиях называются апостолами или по­сланцами, Иисус посылает их на проповедь или благовестие о скором наступлении царства мессии и для исцеления болезней, между тем, как они обычно служат, собственно, только для того, чтобы вызывать Иисуса на некоторые изречения и давать ему повод к произнесению притч и правил поведения. Однако, как прикажете понимать то, что Иисус наделил их «властью» совершать такие исцеления и что могло заставить его поручить двенадцати, очевидно, незначительным и, даже до «тупоумия», непонятным мужам проповедь «благой вести» (еванге­лия), более глубокий смысл которой он, говорят, сам скрывал от своих слушателей? Вся история о двенадцати в евангелиях не имеет под собою абсолютно никакого основания. Она сама заставляет нас видеть в ней только чистый вымысел.

Рисунок, взятый с одной из. древнехристианских гробниц и изобража­ющий двенадцать апостолов. Последние изображены стоящими, в руках у ннх книжные свитки, — намек на проповедуемое ими «слово божие». Один из них, как представитель всех, правой рукою держится за венец, — символ их победы и небесной награды.

Около голов всех апостолов изображены звезды, кои ясно подтверждают и выявляют еще сознаваемую Художником, исконную, первоначальную связь 12 учеников солнечного Иисуса с двенадцатью зодиакальными знаками или созвездиями.

Далее, — по словам Епифания, — задолго до Иисуса слово «апо­столы» было употребительным именем для помощников первосвящен­ника, каковые вместе с ним составляли одну корпорацию, с ним сове­щались о законе и, прежде всего, имели задачей сообщать остальным верующим распоряжения своего начальства, а также собирать подати или налоги в пользу Храма с находившихся вне Иерусалима иудейских общин. И в Иисусе видели первого первосвященника.

При этом первосвященник, чтобы придать своим требованиям ха­рактер обязательности, так же выставлял себя преемником Моисея, как римский папа, «наместник Христа на земле», выдает себя за «пре­емника апостола Петра» и, через него, Иисуса, и он требовал для своих посланцев такого же уважения, какого требует Моисей для двенадцати начальников — князей колен израилевых, или папа — для своих карди­налов и епископов.

С распространением иудейской религии число этих «апостолов» должно было возрасти до семидесяти или семидесяти двух, каковые были даны в помощь или подчинены первым. Ведь и сам Моисей, гово­рят, избрал себе в помощники семьдесят старейшин (Числа, 11, 16, 25).

Также синедрион, иудейский совет, состоял из семидесяти членов, а ветхий завет был, якобы, переведение еврейского языка на греческий семьюдесятью переводчиками. Поэтому и в евангелиях к двенадцати апостолам присоединяется более широкий круг, из семидесяти или семи­десяти двух, учеников, а Иисус, — по свид. Луки, 10, — рассылает их по свету на проповедь евангелия. Здесь сыграло свою роль также древнеиудейское и раннехристианское представление, что на земле существуют семьдесят или семьдесят два народа и столько же различ­ных языков, а посему соответствующее число учеников, по-видимому, указывает или намекает на мировое значение Иисуса и его царства[33]. В так называемом «Учении двенадцати апостолов» или «Дидахе», которое было найдено в 1873 г. и через десять лет напечатано, мы имеем перед собою прямое свидетельство первоначально чисто иудейских апо­столов. Оно в своей позднейшей, переработанной христианской ру­кою, форме содержит такие представления, которые проливают яркий свет на предположение о существовании дохристианского культа Иисуса и показывают, что уже в этом культе существовала «вечеря» с прича­щением вином и с числом двенадцати участников[34].

После всего этого ни число двенадцати учеников, ни утверждение, что Иисус вообще имел учеников, не может претендовать на историче­скую истину, а вместе с тем, на том же основании, падает также предположение о первенстве Петра среди учеников и возведении его в до­стоинство «князя апостолов». Развенчиваемый же Петр выступает перед нами тем, чем он был на самом деле, — плодом фантазии, образом, измышленным в интересах притязаний на мировую власть римского «вер­ховного пастыря».

Однако, поборников «воздвигнутой на этой скале церкви» не так-то легко убедить. Они указывают на Иоанна, 21, 15 сл., где Иисус на заве­рения Петра в своей любви говорит ему и даже дважды: «паси овец моих». Вот, — утверждают наемные писаки римской церкви, — вот «документ об установлении» примата (первенства) Петра, «назначение его на высшую должность пастыря»! А Ватиканский церковный собор, как на Матф. 16, 17 сл. и Луке, 22, 31 сл., так и на приведенном месте из евангелия Иоанна, основал (!) догмат (учение) о непогрешимости папы. Ну, участники собора, конечно, знали, что делали, ведь. в тот момент их «озарял или просвещал дух святой». Но нам, имеющим в сво­ем распоряжении только свой человеческий разум мирянина, нам этот разум к такому, скажем прямо, странному толкованию тех мест запре­щает относиться спокойно.

Ведь, во-первых, выходит, что вышеприведенными словами Иисус из милости к Петру снова вернул ему свою любовь после того, как последний чрез свое позорное отречение потерял данное ему, положение пастыря душ.

Далее, это место, — как теперь общепризнано, — является поздней­шей прибавкой к евангелию Иоанна, следовательно, слова «паси овец моих», конечно, не произносились историческим Иисусом.

Наконец, также и эти слова были просто заимствованы, вычитаны со звездного неба, так как Кефей (созв.), астральный представитель Кифы — Петра, изображался в виде пастуха с овечками. Обычно же в Кефее видели отца Андромеды, правителя солнечной страны — Эфи­опии, и представляли его бородатым мужем в длинном, перехваченном поясом, одеянии, с тиарой (фригийской шапкой) на голове и с распро­стертыми руками. На это намекают дальнейшие слова евангелия Иоанна, когда Иисус говорит Петру:

«Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясы­вался сам и ходил, куда хотел; а когда состареешься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь» (21, 18).

«Сказал же это он, — добавляет автор, — давая разуметь, какою смертию Петр прославит бога». Как мы увидим ниже, Петр, — говорят, — был распят на кресте, притом вниз головою, в Риме, по случаю неронова гонения на христиан. Кефей со своими распростертыми руками тоже напоминает фигуру креста и висит вниз головою на северной части звездного неба.

Следовательно, с библейским обоснованием примата-первенства Петра дело совершенно безнадежно. Это обоснование принадлежит к числу тех чудовищных подделок и обманов, к которым в религиозной области люди искони относятся слишком даже спокойно, потому что здесь, как нигде, ради «спасения души», царит полный застой мысли, а духовенство поэтому очень легко все это использует в сво­их целях.