Житие гриффиндорки

Часть 1

Примечание к части

Не надо принимать все слишком серьезно.

Вера Митрофановна мрачно смолила очередную папиросу, сидя в своем кабинете начальника медпункта в/ч… не важно, какой воинской части. «По войне» медпункт разворачивался в медсанбат, а по мирному времени в нем сидели три молоденькие медсестры, время от времени выскакивающие замуж и уходящие в декрет, старенький Прохор Кузьмич — врач-психиатр, и она — пятидесятилетняя капитан медицинской службы. За окном куда-то задорно побежали десантники, что было неудивительно, учитывая профиль части. А Вера Митрофановна, или, как ее называли солдаты, «баб Вера», сидела, курила и думала. На дворе стоял август, напоминая болью в сердце о прошлом… Женщина была совершенно одинокой, отчего и тосковала. Муж погиб в одной не самой приятной стране много лет назад, а дети… Не дал им с Васей господь детей…

Так и жила Вера Митрофановна, повидавшая в свое время и Баграм, и Кабул, и Пешавар, и Тирасполь, и Грозный, да и многое сверх того… Как Союз рухнул, так и запылало все вокруг… Тяжело вздохнув, Вера закурила следующую папиросу любимого мужниного сорта… Жизнь пролетела, как ласточка над болотом. Солдатики побежали в другую сторону, неся кисточки и банки с краской — траву красить в уставной цвет к очередной высокой проверке.[1]

— Здрасте, баб… ой, Вера Митрофановна! — в медпункт ввалился некрупным медведем Сашка Вронский — прапорщик и раздолбай. По крайней мере мужчина любил играть раздолбая, прячась в таком поведении от памяти. Побывавший в очень разных местах, прапорщик трепетно относился к детям и все никак не мог жениться. Предательство невесты, случившееся несколько лет назад, все еще жгло сердце недоофицера. Разумеется, обо всем этом Вера знала, как знала о трех осколках и пуле, едва не отправившей пацана на тот свет, но господь оборонил.

— Здравствуй, Саша, — кивнула ему товарищ капитан медицинской службы. — О чем ныть будешь?

— Отправь-ка меня на больничный, а? — грустно взглянув на женщину, попросил прапорщик. — Я тебе любых симптомов наговорю, только отправь! — иногда на парня накатывало. Вот прямо как сегодня. Правда, сегодня на всех накатило, кто помнил…

— Саша, мы не первый год знакомы, — вздохнула Вера Митрофановна. — Рассказывай честно!

— В запой хочу, — признался совсем молодой, если бы не седина, мужчина. — Просто придавило и все… И дата сегодня, сама знаешь какая, и Ленка меня в этот день бросила… Полежу дома, Гарри Поттера, как дебил, почитаю, может отпустит. Англичанка там героя также прокатила, как Ленка меня, — криво ухмыльнулся товарищ прапорщик.

— Совсем плохо? Может, к Кузьмичу сходишь? — участливо спросила женщина, воспринимавшая солдат как своих детей, что не мешало ей пугать симулянтов до состояния смены штанов.

— А чего Кузьмич-то сразу? — с тоской посмотрел на нее Сашка. — Поохает и сам всю ночь пить будет, жалко уж старика.

— Да, все война… Ладно, дам я тебе больничный, — решила Вера Митрофановна. — Возьмешь своего Портера, или как он там, и у меня полежишь. Договорились?

— Договорились, — вздохнул мужчина. — Куда же я денусь…

Сашка ушел за вещами, а Вера все сидела и курила папиросу за папиросой. Перед ее глазами вставали разрывы и стонущие солдатики, перевязки, операции днем и ночью, плачущие дети, потерявшие всё, и вот такие — преданные самыми близкими людьми. Солдаты — вовсе не заводные машинки, они люди. Каждый из них… Вздохнув, женщина открыла тетрадь учета медпункта, задумавшись над адекватным диагнозом для Сашки.

— Я пришел, — показался тот, о котором женщина только что думала.

— Иди, ложись, сынок, — очень тепло произнесла женщина, отчего рано оставшийся сиротой мужчина просто замер. Потом он плакал в подушку, вспоминая всех тех, кого не спас, а она гладила его по голове, сидя на койке, стараясь успокоить прапорщика, позволившего себе стать просто пацаном — при ней. Сколько их таких было…

Ветер налетел как-то совершенно неожиданно, как будто наколдовал кто: резкие порывы рвали занавески, набежали тучи, заставляя Веру подбежать к окнам, чтобы закрыть их. Там она и замерла, расширенными глазами глядя на приближавшуюся смерть: вертолетчик не справился с управлением, явно пытаясь сесть на авторотации. Вот только не свезло ему — машину дернуло в сторону порывом ветра, винт попал в мачту, частично срезав антенны. При этом Ми-8 развернулся, влетев аккурат в отдельно стоящий домик санчасти.[2] Сильный взрыв потряс территорию воинской части спецназа воздушно-десантных войск.

— Твою же ж мать, — услышала голос Сашки Вера Митрофановна в следующий момент. — Вертолетом меня еще не убивали.

— Всё бывает в первый раз, — меланхолично ответила женщина, оглядываясь. Ее-то чем только не пытались убивать. — Так что, Сашка, мечты сбываются. Кстати, почти офицер, а где это мы?

— Судя по тому, что вокруг вокзал, серый, как моя жизнь, — заметил товарищ прапорщик, — то мы в жо… то есть, «приключения начинаются»!

— А можно поконкретнее, тащ прапорщик? — поинтересовалась Вера Митрофановна, вглядываясь в английские надписи. — Ибо, судя по окружающему пейзажу, мы эдак тысяч на пять километров сместились.

— Тут у меня плохие новости, баб Вера, — хмыкнул прапорщик Вронский. — Мы померли, а именно такой вокзал у той самой англичанки описан, как отправная точка в мир иной.

— Да-а-а, Сашенька, о таких предсмертных глюках я еще не слышала. Чтобы сразу у обоих с одинаковым сюжетом, — протянула Вера Митрофановна, даже не обратив внимания на обращение.

— Здравствуйте, — раздался незнакомый голос чуть сзади. Товарищи военные моментально развернулись в сторону говорившего. Перед ними стояла одетая в чёрное женщина, придерживая свою голову. Глаза незнакомки были совершенно больными, поэтому Вера рефлекторно полезла в верхний карман кителя, где у нее лежали «волшебные» таблетки, спасающие от абстинентного синдрома, то есть «бодуна».

— Здравствуйте, — поздоровалась Вера, протянув таблетку. Хотя это было странно: таблетка, как и весь китель, должна была превратиться в пыль. Всё-таки упавший вертолет рванул довольно-таки качественно.

— Спасибо, — женщина мгновенно ожила, перестав держаться за верхний отросток, что для этого типа медикаментов было необычно. — Главное — желание, — пояснила она ошарашенной Вере Митрофановне. — Я — Смерть.

— Да мы уже догадались, — ответил ей Сашка, почесав лохматость, спрятанную под фуражкой, чтобы никто не видел. — Нас в «прости господи, сказку» или на вольные хлеба? — поинтересовался он.

— Вас в эту вот сказку, да, — Смерть зависла на некоторое время, а потом продолжила. — Я вас у соседки в карты выиграла. Так что… без обид, хорошо?

— В карты меня еще не выигрывали… — протянул товарищ прапорщик.

— Это ты молодой еще, неопытный, — в тон ему отозвалась «баб Вера». — Хм… Не просто так же выиграли? Что делать-то надо?

— Да, понимаете… — женщина смутилась. — Тут двоих случайно уморили… Я бы их не оживляла, но Судьба обещала похмелить, если все по правилам будет…

— Какие интересные у меня галлюцинации, — вкрадчиво проговорила Вера. — Пьющая Смерть, серый вокзал… Что дальше будет?

— Пьющая Смерть — это в принципе логично, — сообщил Вронский. — При её-то работе…

— Вы станете двумя не самыми лучшими людьми, — объяснила женщина в черном товарищу капитану медслужбы. — Уй… В общем, ограничений нет, что хотите, то и делайте. Постарайтесь только убиться не очень быстро, ладно? — быстро проговорила она. — Ох, моя голова-а-а-а…

Смерть махнула рукой. Вера Митрофановна моментально почувствовала себя лягушкой в блендере — ее закрутило, завертело, и…

Осознавшей себя лежащей на чем-то твердом Вере Митрофановне захотелось грубо выругаться, что она и проделала, но почему-то по-английски с русскими вставками, потому что английских аналогов она, видимо, не знала. Услышав писклявый, явно детский голос, женщина задумалась о том, не пора ли в обморок. Совсем рядом ее фразу с некоторыми вариациями повторил мальчишеский голос, помянувший в том числе запчасти бронетранспортёра, из чего стало понятно, что это Сашка.

— Товарищ прапорщик, дай вводную, — собственный писклявый голосок Веру раздражал до крайности. — Кто мы и где мы?

— Мы, баб Вера, именно там, — Сашка был крайне недоволен, и по голосу это было слышно. — Да я б даже на Малфоя согласился бы, а не вот это…

— Больше информации для тех, кто не читает сказки, — попросила попытавшаяся пошевелиться Вера. Шевелиться удавалось почему-то с трудом.

— Мы с тобой рыжие, — не вполне понятно объяснил товарищ прапорщик. — Так себе люди, я тебе скажу. Вся семейка у нас такая. Ты — Джинни по фамилии Уизли, и тебе одиннадцать, через два месяца в волшебную, чтоб ее термобарической приголубили, школу. А я Рон, как ты догадалась, тоже Уизли. Типа «лучший друг героя», предатель и откровенная мразь, тьфу!

— Понятно, — кивнула медленно поднявшаяся и моментально проверившая Сашкины слова Вера. — У меня два вопроса. Первый: здесь трусы что, не приняты? И сразу второй: отчего мы закончились?

— Трусы здесь приняты, но Джинни немножко дебил, — объяснил товарищ Вронский ситуацию так, как сам ее понимал. — А закончились мы от опытов местных Менгеле,[3] наших братьев-близнецов. Папашка наш презерватива не знает, вот и настрогал придурков безнаказанных.

— Да-а-а, семью ты любишь, это заметно, — задумчиво проговорила… уже девочка. — Мне лет одиннадцать, и с водой я, видимо, нахожусь в состоянии вооруженного нейтралитета: она меня не трогает, и я ее тоже… М-да… То есть живем в свинарнике, так?

— Так… — согласился тоже с трудом поднявшийся мальчик лет двенадцати на вид. — Я щас блевану, — предупредил он.

— От себя? — хихикнула Вера. — Обезвоживание получишь. Пошли лучше казарму в жилой вид приведем, что ли… Ну и Менгеле надо мошонку отбить — это святое.

— Есть, понял, — кивнул мальчик, протягивая ей руку. — Пойдем семейство пугать. Кстати, если в вещах у себя чёрную тетрадку найдешь — обязательно скажи… Ничего, что я на «ты»?

— Да уже разницы нет, — задумчиво проговорила товарищ капитан медицинской службы. — Тут хлорная известь водится?

— Хороший вопрос, — произнес Сашка, двигаясь к выходу. Оказалось, что померли они аккурат в комнате младшей девочки, то есть уже Веры, что облегчило навигацию, да и уборку.

— Сестричка решила стать чистенькой? — раздался голос от двери. Не сильно довольная Вера моментально озверела и побежала сокращать рыжее поголовье, да так, что Сашка не успел. Правда, он, зная баб Веру, не особо и спешил. Держа обеими руками поскуливающих близнецов за половые признаки, Вера Митрофановна объясняла тем правила общежития, приправляя это пошаговым описанием операции по смене пола, деталями ректальной тонзиллэктомии[4] и другими страшными военно-медицинскими словами. Фред и Джордж были очень бледными, бледнее стен, и уже, по-видимому, жалели, что вообще пришли.

— Вы меня, братики, убили, — сообщила им девочка. — Только чудом я осталась жива, но теперь бойтесь, твари… однажды вы проснетесь без яиц, это понятно⁈ — заорала она. — Хм… Сашка, как бы мусор убрать?

— В обморок хлопнулись? — с пониманием спросил товарищ прапорщик. — Давай-ка мы картину маслом изобразим, а ты потом повизжишь?

— Это какую? — удивилась Вера, не представляя, что можно сделать с двумя парнями, зато это отлично представлял мрачно усмехавшийся Сашка. Через некоторое время обморочные начали выглядеть так, как будто собрались вступить друг с другом в интимные отношения.

— Визжи, — скомандовал улыбающийся прапорщик и заткнул уши, открывая рот, чем девочку, конечно же, удивил. Вера послушно завизжала во всю силу легких. Голос у девочки оказался мощным. Сашку даже сквозь ладони пробрало — он побледнел. Через минуту, будто телепортировавшись, в комнате ребенка оказалась более крупная дама (видимо, мать). Увидев с любовью собранную инсталляцию, миссис Уизли на секунду замерла, а вот пото-о-ом…