Жизнь Льва Шестова. Том 2

Глава XIV Булонь, 1937 — окт. 1938

— Книга «Афины и Иерусалим» выходит по-французски и по-немецки.

— Радиолекции о Достоевском и о Киркегарде.

— Болезнь. Шестов не возобновляет лекций в Сорбонне.

— Статьи о Бердяеве и о Гуссерле.

В начале 1937 г. издательство «Врен», где уже вышла (в 1936 г.) книга Шестова «Киркегард и экзистенциальная философия», приняло его книгу «Афины и Иерусалим» (том 10) для издания на французском языке. Книга состоит из предисловия и четырех частей, состоящих из главных работ, написанных Шестовым за последние десять лет. Чистовые рукописи предисловия и трех первых частей сохранились в архиве Шестова, на последних листах этих рукописей указаны даты. О разных частях книги уже говорилось в этой работе. Даем состав книги, даты написания разных частей ее и номера страниц этой работы, на которых упомянуты эти части:

Предисловие (апрель 1937).

Часть первая. Скованный Парменид. (2.01.1930, см. стр.24, 28, 41, 44–47).

Часть вторая. В фаларийском быке. (15 глав, из которых последние пять глав посвящены Киркегарду. 6.05.1932, см. стр.83–88).

Часть третья. О средневековой философии. (25.02.1935, см. стр.128–132, 136).

— Часть четвертая. О втором измерений мышления. (68 афоризмов. 1925–1929, см. стр.44, 58).

Чистовая рукопись четвертой части не сохранилась. Указанные даты были определены по черновым рукописям. Небез- интересно заметить, что 1-я, 2-я и 4-я части книги «Афины и Иерусалим» были написаны раньше, чем книга «Киркегард и экзистенциальная философия» (закончена в июле 1934 г., вышла по-французски в июле 1936 г.). Печатание книги по-французски началось в июне 1937 г. Так как глаза у Шестова были сильно утомлены, корректуру проверяла Таня, вслед за ней Фондан и Шлецер. Шестов пишет Фон- дану:

Я получил вашу открытку, дорогой друг, и очень смущен, мне кажется, что я уже злоупотребляю вашей дружбой. Вы переписываетесь для меня с мадам Окампо, вы читаете корректуру книги «Афины и Иерусалим» и т. д. — это уже слишком большая работа для вас. Но как быть иначе? Журнал «СУР» обратился к вам[97] — с моими глазами и бессонницей (которая очень меня утомляет) я совершенно неспособен делать многие вещи, которые обыкновенно делал сам. Я надеюсь, что это в последний раз и что в будущем вам не придется заниматься моими делами. Пока же я вас благодарю от всей души за то, что вы для меня делаете, — примите мою глубокую признательность. (7.07.1937(7). Фондан, стр. 135, 136).

Книга Шестова вышла в начале 1938 г. (вероятно, в феврале) под заглавием «AthenesetJerusalem. Unessaidephilosophiereligieuse». Напомним, что в 1936 г. Врен издал книгу Шестова «Киркегард и экзистенциальная философия» (том 9) и перенял у издательства «Сан Парей» французские переводы томов 3, 4 и 7 (см. стр.48). Кроме указанных томов (3, 4, 7, 9 и 10), по-французски в 1925 г. вышел второй том в издательстве «Сьекль» (см. том 1). Тома 1, 5, 6 на французский переведены не были, а том 8 был переведен (за исключением главы «Неистовые речи»), но опубликован лишь по частям в различных изданиях.16 июня 1939 г. Врен посылает дочерям Шестова отчет о положении книг Шестова, из которого следует:

Том 347* 910

Год и месяц издания 07.192605.192704.1928 07.1936 02.1938

Издательство Плеяда Плеяда Плеяда Врен Врен

Количество 300015001350 1000 900 Перенято Вреном у изд. «Сан Парей» в

1936 г. 1908753891 Продано Вреном между 1936 и июлем 1939 г. 50100200 700420

Третий том продавался очень медленно, и Врен в вышеуказанном письме сообщает, что 1000 экземпляров этого тома будут, с согласия мадам Ражо, уничтожены. Неизвестно, было ли это сделано. В 1948 и 1972 гг. Врен выпустил новые издания 9-го тома, а в 1949 — новое издание 2-го тома. Другие тома (3,4,7, 10) были переизданы по-французски в изд. «Фламмарион» в 1966 и 1967 гг.

* * *

В 1936 г. или в начале 1937 австрийское издательство «Шмидт-Денглер», близкое к кругу поэта Стефана Георге, обратилось к Шестову, возможно, по совету немецкого

* 7-й том русского издания («Власть ключей») обозначен «том V–VI» в издании «Плеяды», т. к. в эпоху, когда он издавался по-французски, было решено не издавать 5-го и 6-го томов французского издания. В этой работе мы сохраняем нумерацию томов русского издания.

переводчика Шестова — Ганса Руофа, с просьбой о предоставлении ему права на публикацию книги Шестова по-немецки. Шестов дал издательству свою книгу «Афины и Иерусалим». В августе 1937 г. Руоф приехал в Шатель просмотреть с Шестовым перевод. После окончания проверки книга была отправлена Денглеру. Когда Гитлер занял Австрию (11.03. 1938), думали, что книга пропала, и Шестов бьГл приятно поражен, получив 31 марта, после долгого перерыва, письмо от Денглера с известием, что книга появилась в марте. Шестов сообщает об этом Герману (письмо от 6.04.1938), который тогда был в Женеве, и предупреждает его, что он просит Денглера выслать Герману в Женеву несколько экземпляров книги для швейцарских друзей — Шеделина, Фрица Либа и др. В скором времени Шестов получил от Денглера книгу «AthenundJerusalem.Versucheinerreli- giosenPhilosophie», прекрасно изданную. Денглер глубоко заинтересовался трудами Шестова. Об этом он рассказал в письме к Тане, посланном после смерти Шестова:

Die Herausgabe seines letzten Werkes bereitete mir viel Freude… Dem fertigen Buche konnte ich dann leider nicht die jenige Propaganda angedeihen lassen, welche es verdient hatte, die Zeitumstande waren fiir ein so tiefsinniges philosophisches (und obendrein noch religioses) Werk allzu wenig geeignet. Das einzige, was ich hoffen kann, ist dies: das Werk in spatere, ruhigere Jahre hintiber zu retten, wo dann auch diesem Buche, wie den iibrigen Werken Professor Schestow's die gebiihrebde Beachtung auch hier zuteil werden wird. (8.12. 1938)[98].

В 1949 г. Денглер опубликовал еще одну книгу Шестова (см. стр.149) и основал в Граце Шестовское общество, которое просуществовало несколько лет и издало две брошюры о Шестове (см. стр.229).

По-русски книга «Афины и Иерусалим» вышла только в 1951 г.

Надо заметить, что ряд работ, написанных между 1925 и 1936 гг., в том числе «Умозрение и Апокалипсис» и «Ясная Поляна и Астапово», Шестов не включил в книгу «Афины и Иерусалим». Вместе со статьями, написанными после 1936 г., они вошли в сборник статей «Умозрение и откровение», составленный посмертно дочерьми Шестова (том И собрания сочинений). В 1949 г. Денглер принял эту книгу. Он намеревался издать ее по-немецки в 1950 или 1951 г., но не смог осуществить своего замысла. Руоф, который очень заботился о немецких изданиях Шестова, пристроил книгу в издательство Генриха Эллермана, где она вышла в 1963 г. По-русски она появилась в 1964 г. в Париже в издательстве ИМКА-Пресс (см. стр.222).

***

Вероятно, 7 марта 1937 г. Шестов был приглашен к Жаку Маритену, чтобы встретиться у него со знатоком индийской философии:

Мадам Маритен, — рассказывает Фондан, — приглашает меня приехать к ним в Медон в ближайшее воскресенье. Она мне сообщает, что у нее будет молодой индолог Оливье Ла- комб, который хотел бы встретить Шестова, так как Массон-Урсель попросил его дать Шестову сведения о Рамаяне, за которыми тот обратился к Массой-Урселю. Не может ли Шестов тоже приехать в это воскресенье?

Вот мы в Медоне. Долгие беседы о переводах, изданиях Шанкары и Рамаяны.

«Очень надеюсь, что Вы об этом напишете книгу», — говорит Маритен. «Возможно, — отвечает Шестов, — но только на том свете. Мне понадобилось бы столько работать, столько читать, что книгу не удалось бы довести до конца. Однако чтение индусов — для меня настоящее удовольствие. Они позволяют мне лучше видеть некоторые моменты нашей собственной мысли». (Фондан, стр.60, 61).

Дата посещения Маритена определена по письму Шестова к Фондану от 2 марта 1937 г., в котором Шестов пишет о предстоящей встрече у Маритена с Оливье Лакомбом в субботу 6 марта 1937 г. Сам же Фондан описанное собрание относит ошибочно к марту 1936 г. и пишет, что оно состоялось в воскресенье, а Шестов говорит о субботе. Возможно, что с субботы оно было перенесено на воскресенье.

***

В феврале 1937 г. Шестов получает письмо от Луи Гийю (LouisGuilloux) из французского министерства почт, в котором последний сообщает Шестову, что французское радио организует цикл лекций по русской литературе, начиная от Пушкина и кончая современными писателями, и что Достоевскому будет посвящено пять лекций. Он просит Шестова взять на себя лекции о Достоевском и выбор текстов Достоевского для чтения. Читать тексты будет Жак Копо (JacquesCopeau), который когда- то играл роль Ивана в театральной постановке по «Братьям Карамазовым».

Я попросил Гийю ко мне зайти, — рассказывает Шестов Фондану, — он хотел бы, чтобы читались отрывки из «Записок из подполья», из «Кроткой» и из «Сна смешного человека». Я подумал, что, возможно, он меня читал. Вы знаете, что обыкновенно никто не говорит об этих текстах. Ни Жид, ни другие, когда говорят о Достоевском, никогда не упоминают «Записки из подполья»…

Что же я могу сказать за четверть часа, да еще по радио? Ничего из мною написанного для этого не подходит. Значит, мне придется перечесть всего Достоевского. Во всяком случае, ничего серьезного сделать нельзя. Но я должен зарабатывать на жизнь. (Фондан, 17.02.1937, стр.133).

Радиолекции Шестова и чтения Копо были переданы 3, 10, 17, 24 апреля и 1 мая 1937 г. по парижскому радио. Лекции читала Таня. Она же перевела их на французский язык. Они были опубликованы по-французски в «Кайе де Радио-Пари» 15 мая 1937 г. под заглавием «L'oeuvredeDostolevski» и по-русски в незадолго до этого основанном журнале «Русские Записки» (№ 2, [окт./дек.] 1937), под заглавием «О перерождении убеждений у Достоевского». «Этот журнал, — пишет Глеб Струве о "Русских Записках", — возник не как оппозиция "Современным Запискам", а более или менее как их двойник… Начиная с 4-го ноября, редактором был П.Милюков. В редакции принимали ближайшее участие лица, имена которых фигурируют на обложке "Современных Записок" [Н.Д.Авксентьев, И.И.Бунаков, М.В.Вишняк, В.В.Руднев]». (Г.Струве, стр.239). Журнал просуществовал до конца 1939 г. Всего вышел 21 номер. В четырех из них (№№ 2, 3,

12, 13) были опубликованы работы Шестова.

***

В среду 19 мая 1937 г. в 9 час. вечера в Обществе студентов-протестантов (AssociationdesEtudiantsProtestants) Шестов читал по-французски доклад «Нитше и Киркегард», по приглашению группы студентов-протестантов. Один из устроителей вечера, Марк Эрюбель (MarcHerubel), в статье «LeonChestov», опубликованной в органе Федерации христианских студентов «Семёр», объявил о собрании и рассказал о пути, который привел его самого и его друзей к Шестову:

Avec quelques amis nous etions alles a une conference donnee par Chestov [le 5 mai 1935] a la Societe russe de philosophic et de religion sur le sujet "Kierkegaard et Dostoievski". Nous ne le savions pas, Chestov parlait russe,

et si nous fumes sous le charme de sa langue musicale, nous n'y compnmes naturellement pas grand'chose! C'en etait assez cependant pour m'inciter a lire ses ouvrages tra- duits en frangais, car chacun d'eux, ou peu s'en faut, portait en titre ou en sous-titre des noms qui nous etaient chers, non comme illustres et venerables mais comme ceux d'hommes aupres desquels nous cherchions l'epreuve ou I'appro- fondissement de notre foi. («LeSemeur», май 1937, стр.409)[99].

Это выступление Шестова — единственное его выступление во французском обществе, описанное в этой книге. Вероятно, Шестов выступал и на других французских собраниях, но сведений об этих выступлениях найти не удалось. Журнал «Семёр» опубликовал в январе 1939 г. еще одну статью о Шестове, написанную Андре Миролье (AndreMiroglio). Много лет спустя, уже будучи пастором, Андре Мирольео встретил дочь Шестова и рассказал ей о том, что нашел свое призвание после того, как, будучи студентом философского факультета, прочитал книги Шестова.

***

В мае 1937 г. Рахиль Беспалова, о которой уже не раз говорилось здесь, навестила Шестова в Булони. Шестов рассказывает жене:

Радуюсь за тебя, что такая погода установилась — совсем лето: а то я боялся, что холодно будет. Как у тебя лечение идет, довольна ли ты пансионом? А я все по твоим правилам делаю. И компот сварил, и отличную котлету купил и изжарил (другой раз femmeкупила, но изжарил я сам), и кашу гречневую сварил и ел ее во всех видах — с супом, макаронами и т. д. А сегодня уже и солнечную ванную принял. Все, как ты приказала. И даже в мелочах: это еще приятнее, будто ты тут и я применяюсь к тебе. В субботу пришла Наташа, принесла яиц и grapefruit—

мы вместе поужинали на славу, а сегодня я иду к ней ужинать, и уже со всеми стелефонюсь.

Вчера [воскресенье] к Бердяеву не поехал: утром вдруг пришло письмо от Беспаловой, что она уже в Париже и приедет ко мне к 5 ч. Приехала и опять целое приданое для обеих внучек притащила: семь платьиц, одно другого лучше, две шапочки, пояс и, вдобавок, счеты (тоже очень красивые) для обучения арифметике: Светлане они очень пригодятся*. Но у самой у нее новости, как всегда грустные: бабушка болеет, мать болеет, денег нет. Прожить в Париже может всего две недели — из них 5, 6 дней уйдет на какую-то (маленькую, правда) операцию. О Наташе и Володе уже напечатано, где полагается**, что они французы, так что уже все процедуры кончены. (Май 1937).

Фондан написал статью «А proposdulivredeLeonChestov: "Kierkegaardetlaphilosophieexistentielle"» для католического журнала «Ревю де филозофи». В начале 1937 г. он показал статью Шестову и по его совету несколько раз ее переделывал. Шестов ему пишет:

Само собой разумеется, я очень рад, что редакция журнала «Ревю де филозофи» нашла вашу статью великолепной и что она появится в католическом журнале. Я, конечно, не надеюсь, что после вашего «изложения» люди захотят задуматься над проблемами Киркегарда — можно быть уверенным что на Киркегарда будут продолжать смотреть глазами Ясперса и Валя — но вы столько работали над этой статьей, что я очень рад, что даже посторонние критики находят ее великолепной. Думаете ли вы, что Маритен сдержит свое слово и «сильно» вам ответит? (Фондан, 7.07.1937, стр.136).

Статья Фондана появилась в «Ревю де филозофи» № 5, сент./окт. 1937.

* У Беспаловой была дочка, которую называли Мьетт (Крошка), немного старше Светланы, и по мере ее роста платья ее передавали Светлане. ** «JournalOfficiel», 6 mai1937.

Шестов рассказывает Фондану:

«Я получил несколько писем от молодого бельгийца по имени Жильбер*. Он пишет, что, прочитав мою работу «В фа- ларийском быке», он подумал, что Самсон был истинно библейским персонажем, лучше других выявляющим значение Библии. Я ответил ему, что, по странному совпадению, американский писатель Бенжамин де Кассерес опубликовал обо мне статью «Самсон в храме Рока»**. Этот молодой Жильбер — думающий человек. Лишь бы он только не прислал мне своей рукописи. Я так устал, мои глаза больше не видят…»

Годом позже Жильбер опубликовал небольшую брошюру, одна глава которой была посвящена идеям Шестова. Шестов был ею сильно разочарован…

«У меня много дел, но я устал. Я должен написать статью о Бердяеве, о котором русская пресса еще ничего серьезного не писала, хотя это и несправедливо. Я должен подготовить для радио несколько лекций о Киркегарде. Не знаю, смогу ли я это сделать». (Фондан, конец июля 1937, стр. 137–138).

Шестов говорит Фондану о том, что ему надо написать статью о Бердяеве и подготовить лекции о Киркегарде для «Радио-Пари», и что он не знает, сможет ли справиться с этими работами. Обе работы были своевременно сделаны (см. стр.172 и 191).

*

В Шатель в том году (1937) Шестов поехал 3 августа, несколько позже, чем обычно. Вернулся он в Булонь раньше обычного,12 сентября, без сомнения, оттого, что его брат

* В 1937 ЛуиЖильберопубликовалкнигу «Les chants cPOdin, ou Vie et Liberte» (Gand, imprim. S.C.LesInvalidesReunis, 12°, 121 p.). Предисловие книги кончалось фразой: «…прекрасное исследование Шестова "В Фаларийском быке", которое послужило мне драгоценным руководством». ** О Бенжамине Кассересе и его статье см. стр.116.

Михаил был опасно болен. Спасти его не удалось, и Михаил скончался 20 сентября. Шестов отвечает Лазареву на письмо с соболезнованиями:

Спасибо большое Вам за Ваше письмо и за доброе слово о Михаиле Исааковиче. Всем нам трудно жить в эмиграции — и с каждым годом все труднее становится. Но после того, как он потерял зрение, жизнь его была неслыханно тяжела, и я все время только дивился тому, с какой кротостью он переносил свою участь. Жаловался, конечно, как не жаловаться. Но и жалобы его были такие тихие, кроткие — словно он боялся ими отягчить окружающих его. Может быть, смерть была для него избавительницей — ведь никаких у него надежд не было и быть не могло, кроме тех, о которых мы слышали в молитвах раввина над раскрытой могилой (раввин молился по-еврейски, но переводил все на французский язык). Но надежды все связаны не с землей, а с небом.

Что у Вас слышно? Как Ваше здоровье? Подвигается ли Ваша работа о Лекье? Очень был бы рад, если бы Вы ее поскорее закончили и от всей души желаю Вам ее поскорее закончить. Мне тоже приходится трудно с радиолекциями о Киркегарде: как рассказать о нем, чтобы было «понятно» большой публике? Не знаю, что у меня выйдет и как публика оценит мои старания. Когда закончу — гора с плеч свалится и в награду себе сейчас же Вам протелефонирую, чтобы нам встретиться. (30.09.1937).

В это время Шестов подготовил для парижского радио пять лекций о Киркегарде, длительностью по 15 минут. Лекции эти были заказаны ему в июле. Таня перевела их на французский и прочитала 21, 28 октября, 4, 18 и 25 ноября. Лекции были опубликованы по-французски в «Кайе де Радио-Пари» 15 декабря 1937 г. под заглавием «So- геп Kierkegaard,philosophereligieux» и по-русски в «Русских Записках» № 3, [янв.] 1938, под заглавием «Киркегард — религиозный философ».

Фондан рассказывает:

Беспалова послала Шестову рукопись своей работы «Шестов перед Нитше» («ChestovdevantNietzsche»). Работа разочаровала Шестова. Я знаю, что к Беспаловой он очень привязан и ожидал от нее если не полного созвучия, то хотя бы лучшего понимания его работ. (Фондан, [дек. 1937], стр.144).

Я получил от Беспаловой ответ на мое письмо по поводу ее работы, — говорит Шестов. — Она не понимает, почему я разочарован, хотя я и старался это скрыть, как только мог. «Я ведь вас с Нитше сравниваю, это ведь показывает, как я вами восхищаюсь!» Она на самом деле меня сравнила с Нитше; но я этого даже не заметил. Будто бы в этом дело! (Фондан, [янв. 1938], стр.148).

Работа Беспаловой о Шестове вошла в ее книгу «Chemine- mentsetCarrefours» (Жюльен Грин, Андре Мальро, Габриэль Марсель, Киркегард, «Шестов перед Нитше»), вышедшую в издательстве «Врен» в июне или июле 1938 г. Получив книгу, Шестов говорит Фондану:

Книга Беспаловой появилась: о Мальро, Грине, Габриеле Марселе, Киркегарде и обо мне. Она написала предисловие, в котором мы все предстаем в одной перспективе: Мальро говорит… но Киркегард говорит, и т. д. Книга мне посвящена — я не понимаю, почему. Габриель Марсель, напротив, восхищен ее работой о нем. Она должна была бы посвятить книгу ему, а не мне. (Фондан, стр.160).

*

Фондан навещает Шестова, чтобы сообщить ему о согласии «Ревю Филозофик» принять его статью о Шестове:

Шестов болел две недели и еще в постели. Я ему сообщаю, что его давнее желание исполнилось: по его просьбе я выяснил у Леви-Брюля, согласится ли он опубликовать в «Ревю Филозофик» мою работу о книге Шестова «Афины

и Иерусалим», которая сейчас печатается. Леви-Брюль принял мое предложение. Я его навестил. Он дал мне 40 страниц для этой работы, гораздо больше, чем я надеялся. Шестов очень обрадовался… Он настаивает: «Надо будет писать сжато, чисто философскую статью; это будет трудно: никакой литературы. Надо наступить на горло красноречию… Я записал на листок самые важные вещи, которые, я хотел бы, чтобы вы подчеркнули»… Он вынимает бумагу с записями по-русски. Он мне их переводит и просит записывать. Ббльшая часть их дала мне пищу для размышления. «Затем я хотел бы, чтобы вы поставили два эпиграфа: "Nonridere, поп lugere, nequedetestari, sedintelligere" Спинозы и фразу из предисловия к моему Киркегарду: "вопли Иова не являются только воплями, т. е. бессмысленными, ни для чего ненужными, все докучающими криками"». (Фондан, 5.01.1938, стр,145, 146).

В феврале Фондан написал свою статью. Шестов прочел ее три раза и внес несколько поправок, и Фондан послал ее в «Ревю Филозофик». Шестов сообщает Фондану:

Я только что получил письмо от Леви-Брюля, в котором есть несколько строк, вас касающихся: «Статья Фон дана у меня. На первый взгляд, она очень хороша. Я так и ожидал и думаю, что вы останетесь ею довольны». (9.03.1938, Фондан, стр.152).

Статья Фондана появилась в номере за июль/август этого журнала под заглавием «LeonChestovetlaluttecontrelesevidences» (см. стр.185).

*

В начале своего рассказа от 1 января Фондан говорит, что нашел Шестова лежащим в постели. О болезни Шестова Наташа пишет своему мужу Володе, который в начале осени 1937 г. уехал в южную Персию в качестве инженера при организации, занимавшейся геофизическими изысканиями нефти.

Папа у нас заболел. Были у него ревматизмы, и он принял лекарство, от которого сделался страшный понос, и он уже неделю лежит и ест овсянку. Я часто к нему хожу, и самое большое для него удовольствие — это твои письма. Очень ты хорошо описываешь природу, именно то, что папа так любит. Особенно он любит слушать про пустыню, про звезды, про газелей и других зверей. (25.12.1937).

О болезни Шестова упоминает также Ловцкий: «Шестов перенес тяжелую болезнь, — рассказывает Ловцкий, — он получил неожиданно кровоизлияние в кишечнике со вздутием вен на руках» (Ловцкий, стр.14). Через некоторое время Шестов несколько оправился от болезни: «Папа поправился, — пишет Наташа Володе 20 января. — Выходит как раньше, только лекций не читает». Все же его силы, очевидно, были подорваны. Об этом мы узнаем из письма к Лазареву:

Спасибо Вам за Ваши письма — такие дружественные и заботливые. И мне бы очень хотелось повидаться с Вами; разумеется, увы, у меня, а не у Вас: недаром говорится, что болезнь выходит золотниками. (7.02.1938).

Через несколько месяцев Шестов разговаривал с Лазаревым о своей болезни. «Шестов рассказал мне, — пишет Лазарев, — что, когда случилось с ним острое заболевание, то, как ни силились скрыть тревогу близкие и врачи, он уловил по их лицам, что положение его серьезное и возможен худший исход. Но, продолжал Шестов, мне не было страшно, мне было легко, очень легко. Вот, думал я, скоро спадут оковы». (Адольф Лазарев. Памяти Льва Шестова. Не издано).

В воскресенье 13 февраля Шестову исполнилось 72 года. Самочувствие его, очевидно, несколько улучшилось: «У нас все хорошо, — сообщает Шестов Наташе. — В воскресенье все у Фани собрались — и я не устал, хотя вернулся в Ю часов вечера. Спасибо тебе за подарки, все очень хорошие». [15.02.1938].

Письма Володи к Наташе приносили Шестову много радости. Еще в ноябре он ему писал: «По-прежнему с большим интересом читаем твои письма, которые ты мастер писать и которые с каждым разом становятся все занимательнее и содержательнее». А Наташа писала Володе: «Когда я читаю родителям твои письма… у папы улыбка не сходит с лица. Если остановлюсь, говорит: ну что же ты, читай дальше». Узнав, что Шестов заболел, Володя стал посылать письма на его имя. В одном из них, названном Шестовым «великолепным», Володя описывает свою поездкупо делам службы в город Ахваз. Вот небольшие выдержкииз этого письма:

Наташа писала мне, что Вы были больны. Надеюсь, что Вы теперь уже окончательно поправились. Я рад, что Вам интересно читать мои письма, и поэтому пишу это письмо Вам вместо Наташи, а Вы уж дайте ей почитать.

Всю последнюю неделю я пропутешествовал. Чтобы Вам было яснее, расскажу сначала про обстоятельства, которыми эти разъезды вызваны.

В начале января мы закончили разведку южной части назначенной нам области. Оставалось лишь произвести несколько дополнительных измерений.

Хорошая погода, которая нам сильно благоприятствовала весь декабрь, вдруг испортилась. Дождь лил шесть дней подряд и передвигаться стало нельзя. Карун вышел из берегов и затопил добрую половину пустыни и работать стало невозможно. А в это время из Лондона пришло распоряжение, чтобы нам перебираться в северную часть нашей области… Положение было затруднительное. Перевести лагерь на другое место вода не позволяла. Продолжать работать тоже было нельзя, да и незачем.

Поэтому на другой день, в субботу 15 января, мы, т. е. я и К., решили ехать в Ахваз… Добраться до Ахваза можно было только по реке Карун, от которой наш лагерь находился километрах в десяти. К нашему счастью дождь прекратился и вода начала спадать.

Между лагерем и Каруном оставалась полоса земли, хотя и не сухой, но все же не покрытой водой. Наш план был такой. Добраться на тракторе до реки и ждать парохода в Ахваз…

В субботу утром солнце уже ярко светило, когда мы грузили на трактор наше имущество: по чемодану на человека, палатку на трех человек и походные постели. На платформе трактора постелили мешки вместо персидского ковра, поставили складные кресла и, устроившись как можно удобнее, поехали. Трактор загрохотал, прополз версты две и завяз в непролазной грязи. Пришлось проработать пять часов, чтобы его выручить. После этого добрались до реки уже без задержек.

Поставили первым делом палатку. Окопались от дождя, отослали рабочих с трактором в лагерь, уселись в креслах на берегу и стали ждать. Тишина стояла необыкновенная. Солнце, хотя и спускалось заметно к горизонту, пригревало по-весеннему. На земле, поверх грязи, уже подсохла корочка, на которой суетились муравьи.

На горизонте уже показался дымок нашего парохода. Но ему оставалось пройти еще много извилин, прежде чем добраться до нас. Вечер был прекрасный. За рекой из-за камыша показалась луна во всей своей красе. Через реку протянулась от нее серебряная дорожка. Сзади красный закат отражался в лужах, лягушки, а может быть, кузнечики, поют песню, точно полощут горло. Гуссейн, бой, зажег две керосиновые лампы. На пароходе тоже зажглись огоньки. Но он еще далеко. Река становится все спокойнее. На востоке небо совсем потемнело. Орион со всеми своими звездами поднялся из-за горизонта, а за ним Сириус загорелся и отразился в реке в виде тоненькой вертикальной серебряной черточки. С наступлением темноты откуда-то появившиеся собаки начинают лаять хриплыми голосами. Должно быть, чуют зверей в пустыне…

В девятом часу вечера пароход, наконец, добрался до нас. Оказалось, что это не один пароход, а целый плову- чий городок, состоящий из двух пароходов и нескольких барж, связанных вместе.

И к нашему разочарованию, пароход арабский, а не английский. Но делать было нечего, не ждать же у моря погоды. Наши бои стали махать фонарями и кричать по- персидски. На пароходе сначала как будто не обратили никакого внимания, и мы собрались было расставлять кровати и ложиться спать, но вот, один из пароходов отделился от группы, повернул и пристал к берегу. Потом он без труда догнал остальных и мы перешли на другой большой пароход. Здешние пароходы очень несуразны, не то что наши волжские. Это неуклюжие сооружения из гофрированного железа с громадным колесом сзади. Оказалось, что каюты все заняты и наш багаж поставили в общий «салун». В салуне мебели никакой не было, на полу на циновках спало несколько человек. Я предложил разложить наши кровати на палубе и спать под открытым небом. Мы так и сделали. Вокруг нас собралась порядочная толпа любопытных, которые деятельно принялись нам помогать в нашем устройстве… Наконец, мы залегли в спальные мешки, почти не раздеваясь, а любопытные разошлись, все тщательно осмотрев и пожелав нам спокойной ночи. Эту ночь мы провели превосходно, хотя проснулись, покрытые росой. До Ахваза было еще далеко. К. пошел искать укромного местечка, где можно было бы спокойно позавтракать: мы взяли с собой несколько коробок консервов, бисквиты и пиво.

Местечко нашлось на носу, где дул пронизывающий ветер. Туда же скоро пришли оба капитана двух пароходов, принесли жаровню с угольями и угостили нас чаем. Капитаны уселись, поджав ноги и начали довольно затруднительный разговор больше при помощи жестов. Все же понять друг друга мы смогли и почувствовали взаимную симпатию. Из разговора выяснилось, что арабы сначала не хотели взять нас на свой пароход, думая, что мы персы, которых они очень не любят. Потом, уже узнав, что мы французы, они наотрез отказались взять от нас плату за проезд. «Вы скажите англичанам, что нам заплатили, а деньги возьмите себе».

Эти арабы очень симпатичный народ; странно, почему они везде так плохо уживаются со своими соседями.

Не хочу Вас очень утомлять, Лев Исаакович, этими описаниями. Скажу сразу, что мы доехали до Ахваза, продрогшие от холода, лишь к четырем часам дня. По прямой линии тут не больше пятнадцати километров, но Карун делает такие зигзаги и течение его так быстро, что нам понадобилось двадцать часов, чтобы добраться до места.

Потом Володя подробно описывает свое пребывание в Ах- вазе и осмотр места, куда предстояло перевести лагерь. Окончив дела, Володя и его товарищ вернулись обратно в лагер тем же путем, каким и приехали. Для поездки по реке Карун им предоставили специальный катер:

Мы отплываем от Ахваза уже довольно поздно — в семь с половиной часов вечера. Не успев поужинать, но захватив с собой две бутылки пива и солидный пакет с сандвичами. Не могу без благодарности судьбе вспомнить об этой поездке по черной реке под усыпанным звездами небом. Огоньки Ахваза скоро скрылись позади. Справа и слева пустыня. Кажется, что, несмотря на шум мотора, слышна ее тишина. Сверху звезды. Вот и все. Скоро ночной холод начал пробирать нас до костей. Три араба, капитан, помощник капитана и механик, каким-то образом ухитрились сварить чай и предложили нам. Я завернулся с головой в свой спасительный мешок и прикурнул на багаже. Эта поездка длилась пять часов. В половине первого показался огонек фонаря около нашей палатки на берегу.

Сразу полегчало на душе. Наши в лагере очевидно услышали распоряжение о переезде: часть лагерного багажа уже находилась на берегу. Остаток ночи я решил провести под открытым небом. Расставил походную кровать и залез в мешок.

Прошла неделя с момента нашего отъезда из лагеря.

Утром мы вернулись в лагерь верхом: на берегу для нас были приготовлены лошади.

Приятно было снова увидеть свою палатку. (Написано 25 января 1938 г. в Ахвазе, где Володя остановился на несколько дней при переезде в новый лагерь).

Получил твое огромное, великолепное письмо, — отвечает Шестов Володе, — и ты вряд ли можешь себе представить, сколько радости я испытывал, читая описание твоего путешествия! Поистине ты «сподобился» увидеть такие чудеса Божьего мира, какие редко кому удается в жизни увидеть. Даже при чтении письма душа загорается светом, что же ты должен был испытать — когда все своими глазами видел. Когда Наташа пришла, она нам еще раз вслух его перечла и опять было так радостно на душе, как будто в первый раз слушали. Дай Бог, чтоб и дальше у тебя так было.

У нас нового мало. Поправляюсь понемногу — по поговорке: болезнь входит пудами, выходит золотниками. Надеюсь к твоему приезду совсем поправиться.

Целую тебя много раз и крепко и шлю тебе большое

и искреннее спасибо за твое письмо. [20.02.1938].

*

В это время Шестов получил от Гастона Дерике брошюру «Puissancedumensonge.Contributional'etudedesmythes», вышедшую в Брюсселе в издательстве «Руж э Нуар». Шестов о ней пишет Фондану и с ним о ней беседует:

Я получил также книжечку Гастона Дерике… в которой речь идет о вас и обо мне. Книжку стоит прочитать! Когда вы придете ко мне — надеюсь, это будет скоро, — я вам ее покажу. (9.03.1938, Фондан, стр.152).

Он читал Киркегарда, он читал меня. Он нас даже называет титанами мысли. Но что он делает с этими титанами? (Фондан, стр.154, 155).

А.Лазарев уже несколько лет изучал французского философа Жюля Лекье (JulesLequier) и часто беседовал о нем с Шестовым. Заручившись согласием Леви-Брюля принять работу о Лекье, Шестов уговаривает Лазарева начать писать статью. В октябре 1936 г. он пишет ему:

Знаю, что Вы не послушаетесь меня, но все-таки, выражаясь торжественно, считаю своим долгом сказать Вам, что я думаю. По-моему, Вам нужно прекратить дальнейшие предварительные работы и немедленно приступить к писанию статьи о Lequier. Того, что вы мне говорили о Lequierи Grenier, больше, чем достаточно для статьи. И все это в Вашей голове так уложилось, что если бы Вам это удалось только перевести на бумагу, статья вышла бы превосходной. Особенно убедила меня в этом наша последняя беседа.

Статью Лазарев написал, очевидно, в 1937 г.; в начале 1938 г. Шлецер перевел ее на французский, и Лазарев послал ее Леви-Брюлю. Шестов передает Лазареву мнение Леви-Брюля о статье;

Сейчас получил письмо от Леви-Брюля. Он пишет о Вас: «L'articledeM.LazareffinteresserasurementlelecteurdelaRevuePhil, etjevousremerciedemeГ avoirsignale. Je ne ferais peut-etre pas, quant a moi, une place si im- portante dans Thistoire de la philosophie frangaise a la pensee de Lequier, mais je reconnais qu'il vaut la peine d'en parler et M. Laz. le fait excellement en une langue irreprochable»[100] Чего лучше? Ужасно рад за Вас и спешу с Вами поделиться радостью. [9.03.1938].

Русский текст статьи Лазарев послал Бердяеву. Статья в скором времени была опубликована: по-русски в журнале «Путь», авг./окт. 1938, под заглавием «Философский замысел Жюля Лекье», и по-французски в «Ревю Филозофик», сент./окт. 1938, подзаглавием «L'enterprise philosophique de Jules Lequier».

Статья Лазарева о Лекье, — говорит Шестов Фондану, — очень хороша. Лазарев хотел говорить обо мне, но я ему отсоветовал. Попросил его даже не произносить моего имени. Пусть сравнит Лекье с Киркегардом, который очень знаменит, даже во Франции. Те, кто меня знает, и такпоймут. Важно правильно поставить вопрос. (Фондан, стр.166).

До появления статьи в «Пути» Бердяев предложил Лазареву прочесть доклад о Лекье в Религиозно-философской Академии.

*

27 апреля 1938 г., на 80-м году жизни, скончался Гуссерль. В мае редакция журнала «Русские Записки» обратилась к Ше- стову с просьбой написать статью о Гуссерле. Шестов предложения принять не мог, так как еще не достаточно оправился после болезни.

Написать о Гуссерле — необычайно для меня соблазнительно, — пишет он в редакцию. — Но работа эта очень сложная и нелегкая… И в обыкновенное время я бы с такой задачей (при малых размерах статьи, коротком сроке и требовании доступности для большой публики) вряд ли справился. Но сейчас, когда, хоть я и окреп после болезни, но все же еще принужден держаться строго режима — это мне совсем не по силам и, как мне это ни огорчительно — я взяться за это не могу. (29.05.1938).

В скором времени редакция возобновила просьбу о статье. Шестов отвечает:

Вам нет нужды убеждать меня насчет статьи о Гуссерле. Я и сам очень хотел бы и даже считаю обязанным себя написать ее. Но вопрос: буду ли в силах? Я ведь до сих пор полдня в постели лежу. Мой врач (т. е. жена) рассчитывает, что только после каникулярного отдыха силы вернутся. Поэтому я боюсь давать обещание — разве условное: удастся — напишу к 1 августа, не удастся — не напишу. Ни Вас, ни меня это обещание ни к чему не обязывает. Большего не не хочу, а — увы! — не могу обещать: давши слово, держись, не давши — крепись! (10.06.1938).

Шестов продолжал заниматься индийской философией. В письме от 6 апреля 1938 г. он просит Германа купить ему книгу Рудольфа Отто «WestostlischeMystik» и «SiddhantadesRamanuja». В это время Фондан часто бывал у Шестова и вел с ним долгие беседы. Привожу несколько небольших отрывков из его записей:

Шестов утомлен, похудел, голос слабый. Политические события последнего времени — вступление Гитлера в Австрию, преследование евреев, московские процессы — его очень волнуют. Как всегда, все его сушество отзывается на эти грубо поставленные действительностью проблемы: «Гитлер вступил в Австрию. Я вынужден признать, что случилось так, как должно было случиться. Вынужден, но не убежден». (Фондан, 26.03.1938, стр.105).

«Мышление Иерусалима совсем иное. Вы помните Апокалипсис. Непобедимый Зверь, все несчастия и ужасы… Затем приходит пророк и слезы отерты. У греков нет этой мысли, нет ее и у индусов. Она только в Библии». (Фондан, стр.154).

«Уже в «Откровении смерти» я указал, что начало истины в смерти. Вера есть лишь приготовление к смерти, то есть к истине, о котором говорил Сократ. Только там исчезает область принуждения и начинается царство свободы…

Вы видите, я все занимаюсь индусами. Чем больше я в них углубляюсь, тем больше они меня затягивают. Обыкновенно в них видят только «метафизику», а они ведь главным образом думают о том, чтобы найти решение, спасение! Какое стремление к свободе!» (Фондан, 28.05.1938, стр.157).

Он готовит чай. Мы говорим о политических событиях. В последнее время почти все наши беседы велись о повседневной трагедии Европы. Мы продолжаем болтать об ужасающем содержании газет…

«[Блаженный Августин] не хочет признать, что наш Бог… нам не помогает. Нитше это знал и, видя жестокость природы, не ограничился признанием этого, но начал эту жестокость воспевать. Зачем ее воспевать? Иере-

мия тоже знал, что Бог нам не помогает, и евреи это отлично знали: история Маккавеев и т. д. Иеремия даже сказал: "Будь проклят день, когда я родился!" И, несмотря на очевидность, он жалуется Богу, просит у него помощи. Он думает, что Бог может… Я тоже не мог одолеть этой трудности: я мог только бороться…»

Он очень устал. Последнюю ночь он спал только час, а в предыдущую еще меньше. (Фондан, 10.07.1938, стр. 160, 161).

В июле Шестова навестил Шлецер. «Я уходил, однако, с смутной тревогой, — пишет Шлецер, — он показался мне еще более похудевшим, физически ослабевшим до истощения; но ум его был по-прежнему так остр, напряжение душевных сил так сильно, столь страстно звучала его речь, когда беседа касалась излюбленных им тем, что не верилось в близкую опасность… не давая себе отчета, что опасность таилась именно в этом внутреннем пламени, сжигавшем его немощное тело. (Шлецер. Памяти J1.И.Шестова. — «Последние Новости», 13.01.1939).

*

Как всегда, вероятно, 16 июля, Шестов поехал в Шатель- Гюйон. Написать статью о Гуссерле перед отъездом ему не удалось. В Шатель ему пересылают открыткуиз Тель- Авива от Е.Шора:

Сердечно благодарю Вас за открытку и за книгу*, которую я на днях получил. Книга необычайно хороша. Вместе с «На весах Иова» это одна из самых значительных философских работ последних 100 лет. Лишь только я ее проработаю, сейчас же напишу в Entscheidungи в различной прессе. Кроме того, я буду читать о ней доклады в Тель- Авиве и в стране. Я уверен, что она найдет здесь резонанс. В Syntheseя послал статью «Трагедия немецкого творчества». Затем предполагаю послать статью о Нитше, после этого — о Бердяеве и о Вас. (17.07.1938).

* Немецкое или французское издание книги «Афины и Иерусалим».

Много лет спустя, в 1966 г., Шор опубликовал на иврите в газете «Давар» статью о Шестове по случаю столетия со дня его рождения.

Из Шателя Шестов пишет Володе:

Поздравляю тебя с днем Ангела и с днем рождения и желаю тебе на ближайшие годы всяческих успехов. Прежде всего здоровья, силы, бодрости — а затем и удач: чтоб не пришлось снова ехать в Персию — достаточно ты уже наездился туда, и чтоб в этом году тебе защитить и summacumlaudeтвою диссертацию. И чтоб, заодно тоже, и у Наташи все было благополучно и все налаживалось, так чтоб жизнь твоя протекала спокойно и счастливо. (26.07.1938).

В скором времени Фондан посылает Шестову в Шатель номер «Ревю Филозофик» за июль/авг. со своей статьей «Лев Шестов и борьба против самоочевидностей». Шестов шлет ему два письма:

Наоборот, дорогой друг, ваша работа только выиграла от того, что вы решили, как вы выражаетесь, тормозить вашу склонность к литературе. Пользуюсь случаем повторить вам еще раз мое литературное завещание: возьми красноречие и сверни ему шею. Широкая публика, может быть, предпочла бы сохранить красноречие. Но разве она судит безупречно? Ваша статья вам очень удалась — и это не только мое мнение, но и мнение моей сестры и Ловцкого. (Фондан, 31.07.1938, стр.161, 162).

Моя жена тоже прочитала вашу статью и, как и мои сестра и зять, ею очень довольна. Она говорит, что у вас исключительный дар ясно излагать самые трудные идеи и это доказывает, что вы эти идеи делаете своими. Я был очень поражен, услышав от нее, что в вашей статье никакой литературы и, следовательно, для вас философия — не развлечение, а нечто необходимое для вашей души! Очень тонкое замечание. (Фондан, 31.08.1938, стр.163).

Свои мысли о некоторых статьях, появившихся в полученном номере «Ревю Филозофик», Шестов излагает Лазареву и Шлецеру и сообщает им, что Жан Валь прислал ему свою недавно вышедшую книгу «EtudesKirkegaardiennes»:

Получил номер «Р. Фил.» со статьей Фондана. В нем же любопытная заметка Brehierо моем «Кирк.» Очень «холодная» — до того холодная, что и Киркегарду приходится сжиматься. Да оно иначе и быть, конечно, не могло. Для Brehierвся «экзистенциальная философия» — пустая выдумка. И того он не понимает, что философия есть «Kampf», а не «Besinnung», как не постигнет и Жан Валь, который прислал мне свою книгу о Киркегарде с надписью, что в моей книге об Афинах и Иерусалиме, он ни Афин, ни Иерусалима не нашел. И когда в Вашем письме я читаю, что «вопросы» экзистенциальной философии вновь подняли свои голоса, я вижу в том только признак того, что для Вас философия есть «единое на потребу». (Лазареву, 7.08.1938).

Новостей особенных нет. Валь прислал мне вдруг свою книгу о Киркегарде с надписью, что прочел мои «Афины и Иерусалим» и не нашел там ни Афин, ни Иерусалима. Беспалова прислала свою с надписью, что (хотя она ничего из того, что мною сказано, и не услышала, по моему мнению) она считает себя моей ученицей, многому у меня научилась и потому посвятила мне книгу. Пришел тоже номер «Ревю Филозофик» со статьей Фондана. Статья — Леви-Брюль был прав — ему очень удалась. В том же номере «Р.Ф.» есть заметка Brehierо моем Киркегарде — в которой ни слова о моей книге, как таковой, а в конце замечание об участи Киркегарда. Вот и все. Очень интересно, что Вы написали — но, вероятно, Ваша статья еще не скоро увидит свет.

Если после каникул буду чувствовать силы — попытаюсь написать о Гуссерле. Чем больше думаю о нем, тем

больше хотелось бы написать. (Шлецеру, 10.08.1938).

*

В Булонь Шестов вернулся несколько раньше обыкновенного (9 сентября), так как погода в Шателе испортилась. Вернувшись, он начал писать статью о Гуссерле.

Что до меня, — пишет Шестов Шлецеру, — то доктор Боман, тщательно осмотрев меня, в Шателе, нашел, что ничего серьезного нет, просто от времени организм несколько ослабел, износился. Я думаю, что он прав. Самочувствие же теперь несколько лучше — пытаюсь даже писать («Памяти великого философа» о Гуссерле).

В том, что Вы пишете о событиях — конечно, никто, или вряд ли кто, с Вами станет спорить. Вот уже четверть века, как мы переживаем непрерывные ужасы. Но до сих пор все же нам лично удавалось спасаться от страшного и страшное выпадало на долю других. Что творилось и творится в России, где люди отданы во власть Сталиных и Ежовых! Миллионы людей, даже десятки миллионов — среди них несчетное количество детей — гибли и гибнут от голода, холода, расстрелов. То же в Китае. И рядом с нами в Испании, а потом в Германии, в Австрии. Действительно, остается только глядеть и холодеть, как Иван Ильич. Но у самого Толстого рассказ кончается неожиданными словами: вместо смерти был свет. Что они значат? Кто уполномочил Толстого сказать такое? Может быть, это странно, но когда я читаю в газетах о том, что происходит, моя мысль как-то сама собой направляется от ужасов бытия куда-то к иному существованию. Я не могу не думать — может быть потому, что ничего не могу делать — поневоле в стороне стою: и старый, и больной, и чужестранец. Мне всегда казалось, что думать, настоящим образом думать, может лишь тот, кто не делает, ничего не делает, кому нечего делать. И вот, чем больше надвигаются ужасы, тем больше и напряженнее думаешь. И в том кошмаре, который нами овладевает, который идет на нас, парализованных, как во сне, бессилием, иной раз чувствуется что-то совершенно неестественное, противоестественное. Конечно, нельзя не чувствовать ужасов, даже не только тех, которые, может быть, нам предстоят, но и

тех, которые выносят и выносили в разных странах чужие и столь близкие нам люди. Не только теперь, но и в отдаленные времена. Помните плач Иеремии? И громы Апокалипсиса? Но загадочным образом и пророки и апостолы сквозь ужасы бытия прозревали что-то иное. Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?* Отрется всякая слеза? Точно, они предчувствовали, что кошмар «действительности» так же исчезнет, как кошмар сновидения. Знаю хорошо, что пророкам и апостолам мало кто придает значение. Все ценят только физическую силу, превосходство крепких мышц. Ибо все «делают», хотят «делать» историю. Для всех «отрется слеза» — ребяческая сентиментальность, для всех громы Апокалипсиса не из тучи, а из навозной кучи. Но когда «не делаешь», когда думаешь — то, что нам представляется последней, окончательной реальностью, вдруг превращается в фантасмагорию. Разве все эти Сталины, Муссолини, Гитлеры вечны? И разве их «победы» не призрачны? Чем больше они торжествуют, тем более явно обнаруживается (в иной перспективе) их ничтожность. И ведь в сущности ужасы жизни не с 1914 года пошли, всегда были. И были всегда люди, которые, хотя ничего не «делали», но умели и хотели думать. И к ним — к пророкам и апостолам еще неудержимее теперь рвется душа, чем когда-либо. Они умели глядеть на самые страшные ужасы — и не терять веру в Бога.

Верно, написал нескладно — простите. Но, думаю, Вы догадаетесь, что я хотел сказать. (11.09.1938).

Заодно уже скажу, что слово «думать» я, конечно, употребил не в смысле «спекулировать». Все время имел я ввиду «второе измерение» и «deprofundisadteDomineclamavi» — которые я противопоставлял «деланию». Знаю, что теперь все храмы полны — люди молят: да минует нас чаша сия. Но ведь уже бывали эпохи, подобные нашей — и когда люди лучше умели молиться. А вот я хотел только сказать Вам, что если молитвы не будут услышаны и нам придет -

* Книга пророка Осии, 13, 14.

ся возопить: «Господи, отчего Ты нас покинул» или повторить «плач Иеремии», нужно стараться не терять мужества и, как Иеремия и Иисус, под отвратительной «очевидностью» не забывать великой заповеди: «слушай Израиль». Это все, что я хотел сказать — хотя и сказал нескладно.

Что до статьи Фондана, Вы ее недооценили. Вспомните, как дружески расположенные ко мне люди — Бердяев, Беспалова и др. уродовали мои мысли. Фондан этого избег — и это большая заслуга. Несколько человек (А.Е. в том числе) даже находит, что по прочтении его статьи они лучше стали понимать мои писания. (22.09.1938).

Через несколько дней Фондан навещает Шестова, которого он находит таким же слабым и худым, как и перед отъездом. Шестов ему рассказывает, что Леви-Брюль принял его статью с воспоминаниями о беседах с Гуссерлем.

К сожалению, — говорит Шестов Фондану, — я так устал, что с трудом пишу полстраницы в день. Это мало. Но я очень рад это делать. Подумайте только, ведь еще никто не понял Гуссерля, и так плохо поняли мою борьбу с ним. Посмотрите эту французскую брошюру португальского писателя (VieiradeAlmeida. OpusculePhilosophica, HI, Lisboa, 1936), где он обо мне хорошо отзывается. В примечании говорится, что я первый дал «правильный ответ этому несколько филистерскому мыслителю». Вы знаете, что дело совсем не в этом. Я очень жалею, что люди, которые говорят, что меня читали, и, может быть, любят, так плохо меня понимают. (Фондан, 23.09.1938, стр.164).

26 сентября скончался Евгений Юльевич Пети (см. приложение). Шестов пишет Софье Григорьевне:

Трудно передать словами, какое ошеломляющее впечатление произвело на Анну Елеазаровну и меня известие о преждевременной кончине Евгения Юльевича. Мы ничего не подозревали о его болезни — и вдруг, ^ак неожиданно для

нас, узнали из газетного некролога, что его уже нет с нами. И тогда с особенной силой почувствовали мы, как высоко его ценили и как много потеряли мы в его лице.

С тех пор, как мы узнали о его кончине — мы почти ни о чем не говорили, как о нем, и почти ни о чем другом не думали. Не верится, что его уже нет. И кажется совершенно невозможным, чтобы он бесследно исчез. Много мы видели за нашу долгую жизнь людей, и было меж теми, кого мы знали, конечно, много дурных, но тоже немало и хороших. Но когда мы вспоминаем о Евгении Юльевиче, мы точно сговорившись, не называем, не можем называть его иначе, как светлой личностью. Равного ему, в этом смысле, мы не можем указать никого.

В нем поражало столь редкое в жизни соединение: исключительно мягкого характера, редкой доброты с твердой, мужественной волей. Даже внешность его поражала своей значительностью, но еще больше поражало то, что он в течение всей своей жизни делал.

Не знаю, зачем я Вам все это пишу: верно потому, что все время об этом и только об этом думаю. Мне кажется, что не только я, но и все, которые имели случай близко узнать его — думали так, как Анна Елеазаровна и я думаю и, верно, не от меня первого Вы слышите восторженное суждение о нем. Мне даже кажется, что все, как и мы, чувствовали в нем этот загадочный свет и его в нем ценили и любили. И, может быть, это хоть немного Вас утешит в Вашем тяжком испытании и горе.

Знаю, конечно, что Вам мучительно трудно будет без него. Знаю тоже, что на человеческом языке нет слов утешения для тех, кого постигает всякое горе. Но поневоле приходится бедными, слабыми словами выражать то, что так мучительно волнует всех нас. И пожелать — от имени Анны Елеазаровны и своего — Вам здоровья и душевных сил, так нужных для того, чтоб достойно чтить в своей душе память о незабвенном Евгении Юльевиче. (28.09.1938).

*

Около 20 октября 1938 г. вышла книга «Современных Записок» № 67 со статьей Шестова «Николай Бердяев». В какое время ее писал Шестов, выяснить не удалось. Можно предположить, что до болезни, в конце осени 1937 г. Прочитав статью, протоиерей Сергий Булгаков посылает Шестову сердечное и теплое письмо, которое его очень обрадовало:

Дорогой Лев Исаакович,

Сегодня я прочитал Вашу статью о Н.А.Бердяеве в Современных Записках [сноска: Соврем. Запис. № 67 — 1938 г.), и мне хочется Вас приветствовать, пожать Вашу руку. Мы почти не видаемся лично, так развели нас пути жизни, но через эту статью я услышал Ваш голос и как бы с Вами увидался. Порадовался я, что Вы сохранили такую умственную свежесть, статья эта принадлежит, на мой взгляд (хотя я за последние годы уже отстал от Ваших писаний, как, конечно, и Вы от моих), к числу наиболее интересных и блестящих Ваших вещей. При этом неожиданно обнаружились некоторые точки соприкосновения между нами, по крайней мере, в отдельных пунктах. Само собой разумеется, что не сушествует большой противоположности — как — [слово вставлено после] между философией — положительного — [написано неясно, можно прочесть «повторительного»] ничто — «свободы-противобога» у Н.А. и моей софиологией, как философией бытия (оказывается тоже — «экзистенциальной» философией, и я здесь, подобно Мольеровскому мещанину, узнаю, что говорю прозой, а не стихами). Но в понимании тварной свободы, а иной не существует, я нахожу в Вас союзника. Очевидно, дальше в «философии откровения», мы разойдемся, поскольку Вы философию веры поворачиваете в сторону а- или даже антидогматизма. Однако я вижу с новой очевидностью, как Ваш исходный постулат неразумной веры уже включает, хотя бы в качестве постулата, догматический минимум послания к Евреям гл. XI. 1.6: веровать подобает, что Бог есть. Говорю это не для полемики, а лишь затем, чтобы Вас приветствовать. Я всегда знал, а здесь опре-

деленно почувствовал, что Ваш апофеоз беспочвенности таит в себе абсолютную почву ветхозаветного откровения, которое в сознании Вашем, конечно, давно уже стало новозаветным. На склоне дней отрадно почувствовать именно это чрез индивидуальную идеологию и вопреки ей. (22.10.1938). Любящий Вас прот. С.Булгаков.

Шестов отвечает Булгакову:

Дорогой Сергей Николаевич, от всей души благодарю Вас за письмо Ваше. Радостно и отрадно встретить сочувствие своим заветным мыслям в человеке, который, как Вы, всю жизнь свою отдал на служение религиозному делу. Если я до сих пор не посылал Вам писаний своих — то единственно лишь потому, что мне казалось, что Вы слишком заняты, чтобы еше читать и мои книги, и что моя проблематика Вас не занимает. Но Вы пишете сами, что экзистенц. философия Вам близка и что Вы, не давая себе отчетами сами всегда говорили прозой. Я поэтому теперь охотно посылаю Вам свою последнюю книгу «Афины и Иерусалим», над которой я работал больше десяти лет. Статья моя о Н.А.[Бердяеве] есть только — применение — [слово неясно, можно читать — «приложение»] того, что в названной книге мне представляется основоположным. Я очень люблю и ценю Н.А. — думаю, это из статьи видно; но его уклон к Афинам (влияние немецкой школы философии) и уклон в вопросах решающих, самых важных, был всегда предметом горячих споров между нами. Ему представляется, что в истории наблюдается раскрытие возвещенной в Писании истины, и это раскрытие он понимает, как истолкование Писания в смысле символическом, как это делал Филон, т. е. в смысле, не оскорбляющем мудрость и знание эллинов. Это естественно: современная теологическая мысль в Германии (Отто, Герлер и др.) тоже так думает. А философская мысль — Хейдеггер, Ясперс, Шеллер, Гар… [неясно] прямо уже сдают Писание в архив. По-моему, конечно, религиозные преследования в Европе приняли ужасный характер, но опасность «духовная» — от пред-

ставителей современной мысли гораздо больше: бойтесь не убивающих тело, а убивающих душу. Николай Александрович этого не то не видит, не то не признает и не верит, что дерево «познания» угроза тому, что живому человеку дороже всего. Между прочим, если Вы прочтете «Афины и Иерусалим», в частности 1-ую и III-ю части («Скованный Парменид» и «Средневековая философия»), может быть, Вы согласитесь с тем, что «скованный Парменид» всецело овладел схоластикой, а через схоластику и современной мыслью. По авторитетному признанию такого историка, как Жильсон, средневековые теологи, читая Писание, невольно вспоминали аристотелевское «много лгут певцы». Отсюда уже рукой подать до нитшевского «мы убили Бога». И, по-моему, сейчас нужны величайшие усилия духа, чтобы освободиться от кошмара безбожия и неверия, овладевших человечеством.

Для меня противоположности между Ветхим и Новым Заветом всегда казались мнимыми. Когда Христа спросили (Марк. 12.29), какая первая из всех заповедей, он ответил: «слушай Израиль, и т. д.», а в Апокалипсисе (2.7): «побеждающему дам вкушать от древа жизни». «Знание» преодолевается, откровенная истина — «Господь Бог наш есть Бог единый» — в обоих Заветах возвещается эта благая весть, которая одна только и дает силы глядеть в глаза ужасам жизни. Это предмет книги «Аф. и Иерусалим»: очень хотелось бы об этом побеседовать с Вами. Может быть Вы, когда будете в Булони, завернете ко мне: порадовали бы меня, — я ведь так редко и мало Вас вижу, а в письме — что скажешь?

Обнимаю Вас от всей души и еще раз благодарю. Сердечный привет Елене Ивановне. (26.10.1938). Ваш Л.Ш.

«Это замечательное письмо есть род исповедания веры, — пишет Булгаков в статье "Некоторые черты религиозного мировоззрения Шестова" ("Современные Записки", № 68, 1939), — и теперь, перечитывая его, я не могу не испы-

тывать волнения… Он звал к себе — но этой встрече суждено было осуществиться только на кладбище».

Со своей стороны, Бердяев, прочитав статью Шестова, пишет ему:

Ничего о Тебе не знаю. Как Ты поживаешь? Мы уже месяц как вернулись, но возвращение наше было довольно печальное. Лидия Юдифовна вернулась с ишиасом. Она уже месяц лежит в постели, очень страдает, почти не спит. Пришлось пригласить специалиста, который предписал довольно сложное лечение. У меня был грипп. Словом, мы плохо начинаем сезон. Очень хотел бы Тебя повидать. Не знаю, в состоянии ли Ты приехать в Кламар и посмотреть наш новый павильон. Предполагаю заехать к Тебе в четверг 3-го ноября к 51/2-6 часам. Напиши мне, удобно ли это Тебе так, как я назначил, до четверга.

Твою статью обо мне я уже прочел. Я доволен, что ты ее написал в дружественном тоне. Русская критика меня всегда игнорировала, почти бойкотировала (исключение В.Розанов, который написал о книге «Смысл Творчества» четырнадцать статей). Но вместе с тем у меня было тяжелое чувство существования в разорванных мирах, которые не могут проникнуть один в другой. Как и всегда, Ты делишь мир на две части и относишь меня к другой части, что мешает индивидуализировать мою мысль. Ты ставишь меня в зависимость от Шеллинга, который никакой роли в моей жизни не играл. Шеллинг принадлежит к мистическому и натурфилософскому типу мыслей, который мне чужд и антипатичен, противоречит моему крайнему персонализму. Я действительно очень люблю Я.Беме и он имел для меня большое значение. Но я понимаю свободу иначе. У Беме Ungrund, который я истолковываю, как свободу, находится в Боге, как темная природа, для меня же свобода находится вне Бога. В этом смысле я скорее дуалист, чем монист, хотя все эти слова неудачны. Достоевский и Ницше играли гораздо ббльшую роль в моей жизни, чем Шеллинг и немецкий идеализм. Когда я говорю о безблагодатности Ницше или Киркегарда, то это совсем не имеет порицательного смысла; самого себя я тоже считаю мало благодатным. Но особенно меня поразило Твое неверное истолкование моих слов: «Киркегард умер, не получив Регины Ольсен, Ницше умер, не излечившись от ужасной болезни, и т. д.» Смысл обратный тому, который Ты мне приписываешь. Об этом нужно поговорить при свидании. Главное же вот что. Ты меня обвиняешь, что я навязываю свою истину, как общеобязательную, как долг, но Ты делаешь абсолютно то же самое. У Тебя есть абсолютная и очень исключительная истина и она обязательна для спасения от власти необходимости, от внушения змня. Обо всем этом лучше поговорить, хотя трудно убедить друг друга. Надеюсь, до скорого свидания.

Твой Ник. Бердяев

В одном Ты очень ошибаешься: я совсем не пастух, у меня нет никакого стада. Я человек боевой и думаю больше о враге, чем о стаде. (30.10.1938).

Три приведенных письма были опубликованы в журнале «Мосты» № 8, дек. 1961, а последнее вторично — в «Вестнике РХД» № 124, 1978.

♦

О ходе работы над статьей о Гуссерле мы узнаем из письма Шестова в редакцию «Русских Записок» и из письма

Шлецеру:

Сообщаю, что вчера закончил статью о Гуссерле — осталось только переписать начисто, на что потребуется дней десять, двенадцать, — т. к. переписка меня очень утомляет и приходится переписывать медленно. Статья значительно превысила размеры. Сократить я не мог, — т. к. тема меня слишком задевала: я хотел поделиться с читателями и воспоминаниями о моих встречах и беседах с Гуссерлем, нужно было изложить его учение, а также и мои споры с ним. (В редакцию, 6.10.1938).

Сейчас после возвращения из Шателя я начал писать статью «Памяти Гуссерля». Хотя статья небольшая — всего страниц 20 — но писание и переписка (я уже кончаю переписывать) так утомили меня, что уже на письма меня совсем не хватает, но мне очень хочется иметь от Вас весточку — очень меня Ваше здоровье тревожит — оттого не откладываю больше письма. Напишите хоть несколько слов — лучше ли Вам. Судя по тому, что в «Последних Новостях» Вы ничего не печатаете, я боюсь, что не лучше, и с нетерпением жду Вашего письма. Пожалуй, Вам придется задержаться в Амели: не ехать же в Париж с сухим плевритом. Правда, осень стоит у нас чудная — я по три часа в день провожу в лесу. Но каждый день это может окончиться.

Насчет статьи Фондана лучше поговорим при свидании. Мне только странно, что Вы так хвалили его статью о «Киркегарде» и браните статью об «Афины и Иерусалим». А между тем, обе написаны в одном стиле.

Что до «мира» — Вы правы, конечно. Не только не мир… — даже не тот мир, о котором говорится, что он лучше доброй ссоры.

Получили Вы статью Лазарева о Лекье? Очень она ему удалась. (Шлецеру, 16.10.1938).

20 октября Шестов послал статью о Гуссерле в редакцию «Русских Записок». Она появилась в декабре (см. стр. 206–207).

*

В октябре Фондан и Лазарев навестили Шестова. Шестов говорит Фондану:

Последнее время я писал статью о Гуссерле, но почувствовал, что если я буду писать больше, чем полчаса в день, я кончусь раньше, чем закончу статью. Таким образом, у меня оставался весь день свободным, и я читал индусов. Судя по тому, как я писал о Гуссерле, я вижу, что я никогда не смогу писать об индусах. Кто-нибудь другой, может быть, вы, напишет… Не так уж важно об

этом написать; что важно — это сами вопросы. Ничего нет замечательнее истории Будды. О нем говорили, и он сам это сказал, что он победил смерть. А как действует смерть? Она сначала у нас отнимает здоровье, возбуждает в нас отвращение ко всему, приучает нас к равнодушию. А что делает Будда? Точно то же самое. Он в нас вводит смерть до положенного времени. Он работает для смерти. Смотрите! Он был столь гениален, что убедил людей, что он победил смерть, а на самом деле он ей только служил.

Сам Платон писал, что философия — упражнение в смерти. Но вместо того, чтобы заняться этой проблемой, он ее бросает и занимается законами, республикой и т. д. Но что он теперь об этом думает? (24.10.1938. Фондан, стр.165, 166).

Лазарев рассказывает о своем посещении Шестова:

Посетил я его недели за три-четыре до его кончины и ушел тогда от него с впечатлениями, которые заронили в моей душе тревожную мысль, но я гнал ее от себя и только теперь отдаю себе отчет о всем значении этих впечатлений. Обычно Шестов бодро, подолгу и с одушевлением говорил о занимавших его проблемах. А в этот раз он был какой-то притихший. Он сидел в углу дивана, запрокинув немного голову на спинку, как будто усталый, с устремленным вверх задумчивым взором, минутами как будто отсутствующий, и в полусвете лампы под абажуром похудевшее лицо его светилось какой-то прозрачной бледностью. Я только теперь понимаю, что он тогда каким- то краем своей души уже чувствовал, что он скоро уйдет отсюда, и в сосредоточенности приготовлялся к смерти. (Адольф Лазарев. Памяти Шестова. Не издано).

<

Через некоторое время Фондан посылает Шестову и другим друзьям свою недавно вышедшую книгу «Fauxtraited'esthe- tique». Первым откликнулся Шестов:

Дорогой друг, я получил ваш «Псевдотрактат» и спешу вас за него поблагодарить и поздравить: это действительно

большая удача — опубликовать книгу! Жаль только, что я должен отложить чтение. Я себя плохо чувствую, очень слаб и истощен, почти целый день лежу — это цена статьи о Гуссерле. Но я предпринимаю меры и, может быть, через некоторое время почувствую себя лучше и смогу хотя бы читать. (5.11.1938. Фондан, стр.167).

На приведенном письме Фондан сделал пометку: «Последнее письмо от Шестова».