Жизнь Льва Шестова. Том 2

Перевод иноязычных текстов

TOM I

Стр.15. Прежде всего музыка, все остальное — литература.

Стр.240. Совершенно неожиданно я получил портрет Шестова работы Сорина, портрет, так часто вызывающий у меня чувство, что он олицетворяет горение духа на русской земле — ведь это лицо могло бы быть ликом святого, аскета, даже ликом пророка, глаголящего в пустыне. Лицо на портрете для меня просто «незабываемо».

Стр.252. Очень прошу Вас и мадам Шестову прийти к нам во вторник 29 мая к пяти часам — к чаю. Соберутся Даниель Галеви с женой, Роберт де Граз с женой (редактор журнала «Ревю де Же- нев», которые будут рады с вами познакомиться. Я говорил с Даниелем Галеви о вашем Паскале. Он был бы рад прочитать рукопись, но, конечно, не может заранее взять на себя какие- либо обязательства. У вас будет возможность сговориться с ним об этом у меня. (Париж, 21.05.1923).

Стр.254. Для меня большая честь получить от Вас две опубликованные Вами книги, и я сердечно благодарю Вас за них. Я прочел также и вашу работу о Декарте и Спинозе. Размышляя вместе с Вами над Достоевским и Толстым, я живо чувствовал оригинальность Вашей личности; теперь, когда вы заговорили о мыслителях, которых мы знаем лучше, это ощущение усилилось. Именно наше знание этих мыслителей заставляет восхищаться той удивительной рельефностью, с которой Вам удалось показать самое главное и захватывающее, что есть в их творениях. (От Л.Брауншвика, Париж, 30.06.1923).

Стр.254. Перегруженный делами, усталый и больной вот уже несколько недель, я не имел еще возможности написать Вам, как заинтересовала меня Ваша работа «Откровения смерти». С таким же интересом я только что прочел «Гефсиманскую ночь». Позвольте мне поблагодарить Вас за присылку обеих книг: в них та же глубокая и проникновенная психологичность. Позвольте мне также выразить Вам восхищение по поводу этих замечательных исследований. Прошу Вас принять выражение моих самых искренних чувств. (От А.Бергсона, Париж, 6.07.1923).

Стр.255. Прежде чем поблагодарить Вас за присылку «Гефси- манской ночи», я хотел прочесть ее и должен был отложить чтение до окончания экзаменов, которые отнимают сейчас все мое время. Наконец я освободился и прочел Вашу работу не отрываясь. С тем же проникновенным талантом, с каким Вы говорили о Достоевском, Толстом, Спинозе, проникаете Вы теперь в душу Паскаля, давая читателю возможность видеть Ваш собственный взгляд на проблемы, волновавшие этих великих мыслителей. И это делает Ваши книги столь захватывающими. (От Леви-Брюля,14.07.1923).

Стр.256. Я знаю, что Шлецер вам уже передал приглашение, которое Поль Дежарден и Андре Жид передали мне для вас, — на третью декаду (23 августа — 2 сентября) в аббатстве Понтиньи. Пишу вам сегодня, чтобы присоединить свой голос к их приглашению. Многие из тех, кто будет участвовать в декаде, выражают искреннее и живое восхищение вашими двумя книгами, и ваше присутствие было бы для всех нас большой радостью. Если вы сможете вовремя вернуться из Германии, прошу вас к нам приехать. В этом году будет много интересного: из иностранцев мы ожидает Литтона Страше и надеемся на приезд немцев (Рильке и Касснера), испанцев (Унамуно, Ортеги и Гассета). Из французов будут Жид, Дежарден, Шлумберже, Моруа, Мартен дю Гар, Жак де Лакретель и др. Шлецер, к нашему удовольствию уже согласился принять приглашение. Прилагаю к моему письму программку, в которой вы найдете сведения о собеседованиях. Напоминаю вам, что в Понтиньи вы будете нашим гостем. Я послал ваше письмо и вашу книгу Жиду по адресу, который дал мне

Ривьер. Спасибо за вашу «Гефсиманскую ночь». Я сегодня не буду вам о ней говорить, потому что пишу заметку об этой книге и о ваших «Откровениях смерти» для «Нувель Ревю Фран- сез». Эта заметка вам покажет, с каким интересом я вас читаю. (От Дю Боса, Париж, 24.07.1923).

Стр.257. Как только я отправил Ривьеру мою заметку о работе Броунинга из «Кайе Верт», я снова занялся «Гефсиманской ночью» (в поезде, — я ехал в Вокрессон), а вечером взял в своей библиотеке «Откровения смерти» и работу Шлецера о Шестове. Сегодня утром в поезде я много думал о заметке, которую напишу об этих двух книгах для «НРФ» Заметку хочу написать сжато и позволю себе (и Шестов и Шлецер меня об этом просили) спорить с Шестовым и возражать ему. Само собою разумеется, что в заметке я буду больше говорить о Шестове, чем о его темах. Я уже писал об этом в своем дневнике 6 февраля, перечел сегодня утром и уже наметил план будущей работы. Работа Шлецера очень ясно написана, и я возьму ее за исходную точку. Думаю начать так: «Мне хотелось бы говорить о Достоевском, Толстом, Паскале, но главным образом — о Шестове, хотя очень трудно добавить что-нибудь к работе, в которой его представил Шлецер» (10.07.1923).

Стр.258. Я хотел бы передать Ривьеру 5 марта для апрельского номера [ «НРФ»] заметку: «Шестов. Откровения смерти и Гефси- манская ночь». (11.02.1924).

Стр.258. Шестов. Философия трагедии. [Написать] заметку [для февральского номера «НРФ»]… о всем творчестве Шестова, использовав для этого длинную статью, написанную мною в 1924 г., которую я тогда не закончил и не публиковал. (13.11.1926).

Стр.258. Может быть, я бы мог окончить одновременно работу о Жиде и заметку о Шестове: для этого мои поездки в поезде вполне подходят, ибо я думаю не столько о содержании, сколько о том, чтобы возможно более совершенно выразить на пяти или шести страницах то, что хочу сказать. (13.07.1927).

Стр.296. Были русские, иностранцы проездом в Париже, французы. Усаживались вокруг стола, пили чай, к которому подавался отличный пирог, изготовленный Лидией или Евгенией, беседовали. Николай Александрович ставил вопросы, ориентировал беседу на более серьезную тему, которой займутся после обеда. Это уже не напоминало Московской академии: не было ни председателя, ни отчетов. Все же беседами руководил Бердяев. Он их оживлял, делал их интересными, увлекательными, — благодаря своим выступлениям, обобщениям, заключениям… и вспышкам гнева, о которых я упоминал выше… Самой интересной для слушателей бывала дуэль Бердяев — Шестов… Чего-то недоставало, когда Шестов отсутствовал… Несмотря на несколько профессорские манеры Бердяева воскресные собрания носили семейный характер. (Бердяев — человек, стр.17, 18).

Стр.301. Я ничего не знаю о вас, кроме вашего имени, которое пользуется известностью, вашей работы о Декарте и Спинозе, появившейся в «Меркюр», и о Паскале («Гефсиманская ночь»). Первая из этих двух встреч с вашей мыслью уже открыла дух, для которого философия не ремесло, но личное страдание, проблема, поглощающая всю душу. Я понял, что вы один из тех, с которыми после первой встречи хочется установить более близкий интеллектуальный контакт, хочется новых встреч. Оказалось, что через несколько месяцев после нашей встречи издательство «Сьекль», которое тогда было основано, попросило меня возглавить философскую серию, где должно было появиться некоторое количество сочинений, отвечавших определенному мною направлению мысли. В то же время мой друг г-н Ламбер мне сообщил, что намеревается навестить вас, и я просил его передать вам, что я бы хотел видеть вас одним из первых авторов этой серии. Ламбер написал мне, что говорил об этом с вами и что вы попросили у него мой адрес. Пользуюсь этим, чтобы лично сказать вам о своем желании. Сейчас мы предвидим для серии довольно короткие книги — приблизительно 200 страниц. Издатели предлагают условия, какие сегодня приняты большинством издательств. Это не блестяще, и ваше имя возможно позволило бы вам получить исключительные, более благоприятные условия. Но я думаю, что издательство «Сьекль», руководимое молодыми, активными и неглупыми людьми, сумеет наладить все необходимое для распространения и продажи книг. Если мое предложение вам покажется приемлемым и если у вас есть подходящая работа, я был бы

признателен за скорый ответ. Через несколько недель я буду в Париже, где я только что нашел квартиру, и мы сможем более подробно обсудить затронутые в этом письме вопросы. (Пардис, Кот-дю-Нор, 22.11.1923).

Стр.303. Каган, Луи Ружье (автор паралогизмов о рационализме), Констан Буркэн, Фондан соберутся у меня в среду [27.02] около AViчасов. Будем рады, если вы к нам присоединитесь. Надеюсь, что нам удастся разрешить вопрос о публикации вашей книги. [25.02.1924].

Стр.307. В предисловии вы извиняетесь за переиздание ваших работ, написанных в молодости. Мне кажется, читатели должны быть вам благодарны за это переиздание. Думаю, что в этом все со мной согласятся. Вы, конечно, правы, что в ваших работах чувствуется молодость, но это и хорошо: очарование молодости остается, когда проходит сама молодость. В этих работах уже чувствуется ваш тонкий и могучий талант и смелость ваших суждений, не похожих на суждения ваших собратьев. Темы, которые вы выбрали, показывают, что эта книга написана человеком, который хочет не только писать, но ищет и находит. Вы не боитесь хвалить Андре Жида, которым его соотечественники интересуются так мало. Вы говорите о Клоделе, Мусоргском, которых не знали 16 лет тому назад… Из музыкантов вы избрали Цезаря Франка и Дебюсси! Вы способны передать вашим читателям свою любовь к литературе и искусству! Думаю, что ваша книга может и должна во многом стать эталоном не только для молодых, но и для маститых писателей. Ее читаешь и перечитываешь с истинным наслаждением. (17.05.1924).

Стр.316. Иностранная литература о Нитше, конечно, глава особая. Но нельзя не упомянуть две значительные русские книги, в которых говорится о Нитше и о двух великих русских писателях 19 века. Обе являются частью той литературы о Нитше, о которой мы говорили. Речь идет о двух книгах Льва Шестова: «Толстой и Нитше» и «Достоевский и Нитше», которые недавно (1923/24) появились в издательстве «Маркан» в Кельне, в отличном переводе. Они должны быть причислены к немецкой литературе о Нитше. Возможно, что только русский мог увидеть Нитше таким, но его психологические прозрения дают ценные дополнения к нашей немецкой литературе о Нитше. («Граль», янв. 1925).

Стр.317. При основании Нитшевского общества предполагалось, что каждая страна будет представлена в управлении его. Так, представителем Австрии был Гуго фон Гофмансталь, представителем Швейцарии — историк искусства Генрих Вельфлин. Я предложил правлению представить духовную Россию через вас, многоуважаемый профессор. Когда я говорю духовная Россия, я хочу сказать Россия Достоевского, которая, возможно, теперь уж и не существует, но когда-нибудь опять осуществится. Все члены правления сразу согласились, и я прошу вас любезно принять это предложение.

С твердой надеждой, что вы примете это почетное звание, которое имеет большое значение для развития философии Нитше, я прошу вас сообщить мне ваши научные степени для публикации в «Берихт дер Нитше Гезельшафт», который должен скоро появиться. (12.08.1925).

Стр.318. Если бывзвесили горе мое, и страдание мое на весы положили, то ныне было бы оно песка морей тяжелее; оттого слова мои неистовы.

Стр.330. Завтра (четверг, 22-го) у меня соберутся русские и немецкие философы — Макс Шел ер тоже будет. Разговор будет по- немецки — Шелер не знает французского. Я знаю, что вы понимаете немецкий. Если вы свободны, приходите вечером в 8.30, будем вам рады. (21.1.1926).

Стр.333. Я говорил с Леви-Брюлем о вашей работе о Гуссерле. Он готов ее опубликовать. Надо с ним сговориться о переводе. Вы знаете, что он принимает по понедельникам в И ч. в «Ревю Филозофик». Он вас уже знает и, без сомнения, будет рад вас видеть. [Май? 1925].

Стр.336. «Ревю Филозофик» радо вашему сотрудничеству и считает его для себя честью. Все, что вы дадите журналу, будет принято с благодарностью. (17.07.1926).

Стр.339. Во время путешествия в Вену у меня в поезде была встреча, которая небезынтересна для меня и для вас, Лев Исаакович. Со мной была ваша книга «Откровения смерти», в которой я что-то искал, а затем углубился в чтение. Час или два спустя со мною заговорил сидевший против меня господин, чье интересное лицо я отметил, входя в купе. Он мне сказал: «Позвольте мне выразить удивление и радость по поводу того, что вы читаете ту же книгу, какую читаю и я, и какая занимает меня уже месяц». Я тоже удивился такому совпадению: два экземпляра вашей книги находились в купе поезда, идущего по Германии. В течение почти всего пути в Вену он расспрашивал меня про вас и вашу философию. Он — хорват из Загреба, музыковед по фамилии Михайлович. Он и его знакомая, графиня Праскович, тоже из Загреба, прочли рецензию о вашей книге во французском журнале и выписали ее. Оба были ею поражены. Они очень интересуются русской литературой и философией. Михайлович просил передать вам, что в Загребе у вас «два горячих поклонника» (30.08.1926).

Стр.341. Дорогой друг и учитель. Я только что прочел вашу книгу «Достоевский и Нитше»; вместо экземпляра, потерянного на почте, Шлецер дал мне другой. На первой странице недостает вашей надписи. Мне трудно выразить, с какой страстью я слежу за вашей мыслью… Вы, может быть, помните, как когда-то спросили меня, кто оказал на меня самое глубокое влияние… Я должен был бы сказать вам: Нитше, но я уже заметил, благодаря вам, что я его плохо читал, что любил его красноречие, логический блеск /…/ профессора, артиста — но ничего из того, что сам он называет трагическим и что вы так великолепно показываете. Благодаря вам я понимаю не только Нитше, Толстого и др., но и людей, о которых вы не думали — Рембо, Бодлера. Я даже хотел показать вам тексты, заинтересовать вас Рембо; мне казалось, что ваша мысль могла бы прояснить некоторые великие тайны.

Я могу поставить проблему, но не могу разрешить ее. Я пока отказываюсь следовать за вами — со страхом, смешанным с наслаждением. Не улыбайтесь. Я предпочел бы оставаться дилетантом. Вы же полагаете, что для преодоления препятствий необходимо несчастье. Я не решаюсь пожелать его себе. Найду ли я путь в одиночестве? (17.01.1927).

Стр.355. Спешу вам сообщить приятную новость. Мы получили новый взнос в 150 франков для французского издания ваших сочинений; он может быть передан Шифрину немедленно или в любой момент, когда это будет необходимо. Таким образом, сегодня я получил подтверждение того, в чем всегда был уверен. Взнос этот взял на себя мой шурин, Матвей Исаакович [Эйтингон]. «Апофеоз» и «Potestas» смогут появиться теперь без промедления и, хорошо бы, если одновременно. (От Эйтингона, 16.09. 1926).

ТОМ II

Стр.8. Я давно хотел сказать вам, что чтение ваших книг приносит мне глубокую радость… Я буду очень рад с вами познакомиться и стать вашим учеником. (15.03.1928).

Стр.12. В Голландии было великолепно, и мы с удовольствием остались бы там и дольше. Среди тамошних слушателей был русский — Шестов (тот самый, который столь остроумно нападал на меня и на Геринга в «Филос. Анцейгер»). Он мне доставил большое удовольствие своей импульсивной манерой и горячностью в споре. Он уговорил меня дать предварительное согласие прочесть доклады в Париже (парижане просили его прощупать почву), и несколько недель тому назад я действительно получил очень теплое официальное приглашение, написанное с чисто французской любезностью. Приглашение исходит от Института германистики и Философского общества. (От Гуссерля, 13.07.1928).

Стр. 14. Разрешите обратить ваше внимание на ваше неправильное толкование текста Библии, который вы взяли в качестве эпиграфа к своей статье. В конце вы говорите «Зачем так было нужно? Исаня объясняет: чтобы они обратились и исцелились». Но не это объясняет Исайя; смысл его слов еще более болезнен, еще более жесток. Он говорит: nefortevideat… etaudieat… etconvertatur. Значит: пророк должен сделать «бесчувственным» (Vulgata) сердце народа, или «непроницаемым» (Лютер), или «ожиревшим» (таков смысл еврейского слова), дабы он не обратился и дабы Бог не был принужден его исцелить вследствие этого обращения. Такой жуткий смысл этой вести — народ не должен обратиться, но должен идти вдаль, должен быть «выжженным». Маленькая неопределенная надежда остается только для одного коренного племени, это фраза о «святом семени», которая опущена в большинстве Семикнижий (Septiginta). Я сделал несколько исправлений в вашем переводе и посылаю рукопись в типографию сегодня же. Оригинал прилагаю к этому письму. (2.05.1928).

Стр.15. Сердечно благодарю за ваше любезное письмо и великолепный экземпляр Библии, который я сегодня получил от вашего издателя. Что касается перевода из Исайи, то я полагаю, что вы вполне правы. Я сам не знал, как надо перевести это место, но мне казалось, что, если принять мое толкование, оно будет достаточно тяжелым (или, как вы выражаетесь, достаточно «жутким») и загадочным для человеческого ума, и я решил этим удовлетвориться. Более мягкое толкование не изменило бы мое понимание судьбы Спинозы — так что можно все оставить по- старому. (5.05.1928).

Стр. 16. Одновременно посылаю вам корректуру, которую я просмотрел. Я всюду вычеркнул «etconvertaturetsanemeum», так как в статье об этом мало говорится, и я таким образом избегаю /.?./ сомнительной интерпретации (18.05.1928).

Стр.17. Переговоры с Шнейдером и Руофом уже закончены, так что издательство Шнейдер уже на следующей неделе начнет посылать в типографию переведенные главы. Сердечно благодарю вас за дружескую помощь (18.05.1928).

Стр. 19. Наша беседа, которую я хотел бы продолжить, дала мне надежду на более глубокое взаимопонимание, чем я поначалу ожидал. Хочу уверить вас, что ваше слово для меня много значит и что я благодарен за все, что я получил. (От Шаделина, 27.10.1928).

Стр. 19. Для меня было большим событием услышать вчера ваш доклад о Толстом. Мне хотелось лично вас поблагодарить. Но я узнал от моего друга проф. Спосси (?), что вас уже нет в Цюрихе. Очень жаль, что я не знал раньше о вашем приезде; Мартин Бубер часто о вас говорил и ваша работа в Креатур «Wis- senschaftundfreieForschung» произвела на меня сильное впечатление. Я врач, психиатр. Уже много лет изучаю миссологов (?), их отказ от нашего, моего знания. По ту сторону катастрофы лежит тот чистый опыт, который может нас чему-нибудь научить. Ваш жизненный труд для меня большая помощь, и я с радостью и благодарностью приобрету ваши книги, появившиеся по-немецки.

(От Грюба, 1.11.1928).

Стр.26. Страх это возможность свободы. В возможности все одинаково вероятно. Ужасное, гибель, уничтожение живет рядом с каждым человеком.

Стр.32. Я был рад, что ваша красивая и важная книга появилась в достойной форме… Читая ее, я снова почувствовал глубокое родство с моими мыслями, в особенности с теми, которые я высказал в докладах о религии и философии, один из них я отдаю в печать. Этот доклад вошел в маленькую книжку «UberdieSchwelle» (первый том моих «RedenundSchriften»), которую я вам пошлю, как только она выйдет. (От Бубера, 10.06.1929).

Стр.32. Сердечное спасибо за ваше дружеское письмо. Я радуюсь тому, что именно вы при чтении моей книги почувствовали «родство наших мыслей». Это ведь самое драгоценное, что мне довелось от вас услышать. Ведь даже /.?./ философы и теологи почти всегда враждебно настроены не только по отношению к тому, что я пишу, но и к самой возможности и допустимости вопросов, которые я поднимаю в своих книгах. Поэтому для меня еще более ценно, что человек с таким глубоким проникновением в суть вещей, как вы, нашел в моей книге что-то такое, чего еще не увидел в своих странствиях по областям, не открытым, и, возможно, никогда окончательно не откроющимся (15.06.1929).

Стр.33. Уважаемый друг и «антипод»! Что вы обо мне думаете, ведь до сих пор я ни одним словом не отозвался на столь дорогой для меня подарок — вашу новую книгу «На весах Иова», которая прибыла сюда уже довольно давно. Я предполагаю, что вы обо мне не думаете ничего дурного, мы ведь очень быстро отстранили внешние условности и установили близкие личные отношения. Вы знаете, как серьезно я отношусь к вашим попыткам для себя и для всех нас открыть такой Божий Мир, где можно по-настоящему жить и умереть, хотя ваши пути никогда не смогут стать моими. Но мысли, которые — как и у вас, — исходят из глубокой личной потребности, я воспринимаю не менее серьезно, чем свои мысли, про которые могу сказать, что они для меня абсолютно необходимы. Все это я говорю, хотя еще не мог прочесть ни одной страницы вашей книги: я отложил ее, как и описания, посвященные мне 8 апреля. (От Гуссерля, 3.07.1929).

Стр.34. Наконец мне удается выразить вам мою сердечную благодарность за вашу книгу «На весах Иова». Я был рад найти в ней — в соединении с новыми дарами — ряд ваших разрозненных работ, которые для меня очень дороги. Особенно я люблю статью «PascalPhilosophie» и многие места из «WagnisseundGehorsam». Мое восхищение последними сочинениями Толстого «Хозяин и работник» и «Смерть Ивана Ильича» получило неожиданное подтверждение благодаря вам. Я много лет питался Достоевским, находя в нем отдых. Я люблю вашу манеру писать и никогда не перестану читать ваши книги. В них звучит что-то властное, какое-то предупреждение, с которым философия должна считаться. Ваше присутствие в философии дает мне силы и утешение; оно является призывом к богопознанию. И здесь у нас с вами были бы те же противники. Я люблю все то, что привлекает и вас. Никогда не забуду, что именно вы проповедуете нам «только верой». Но все же и новая ваша книга не может привести меня к полному согласию с вами. Вы отстраняете философию и указываете на мир Библии, но оттуда надвигается темная грозовая и огненная туча. Я хорошо знаю, и это действительно так, — всякий ответ может быть дан нам только как вопрос. Не напрасно крест стоит в сердце нашей веры. И все не около ли креста спасение и мир? (От Шеделина, 1.08.1929).

Стр.41. Мне было бы любопытно узнать, Лев Исаакович, над чем вы работаете. О «принуждении»? Жаль, что вы из-за этого хотите так долго оставаться в Париже (10.07.1929).

Стр.48. Меня радует ваше намерение написать что-нибудь о моих книгах; я, конечно, жалею, что вам дают так мало места. Было бы очень интересно, если бы вы написали о том, что я написал о Гегеле, додумавшем до конца философию Канта. Вообще же я предпочитаю не высказывать каких-либо желаний касательно вашей рецензии. Прочту ее с большим интересом и обдумаю все, что вы скажете (16.02.1930).

Стр.58. Я прочел в первом номере «Форума» продолжение ваших размышлений и нашел в них вас и вашу основную идею, и то, что так привлекает меня в ней, — вашу блестящую и парадоксальную манеру, которая является особенностью вашего языка, и стилизацию мысли, которая чувствуется сквозь перевод. Что до меня, то я полагаю, что последнее слово философии — это сознание, что жизнь не может быть ею задавлена. Жизнь начинается там, где кончается философия. Я, кажется, уже писал вам, что определяю жизнь, как «то, что не поддается познанию». Упоминание об этом может по-

л

казать вам, с каким внутренним сочувствием читал я ваш афоризм XV. Я особенно оценил неожиданность размышлений о том, что Сократу не нужно бессмертия души.

Стр.63. Бунин прекрасный рассказчик. Его «Господин из Сан- Франциско» незабываем. Он мастер, владеющий лучшими традициями великолепного русского повествования, но, говоря по совести, его вещи, которые я позже читал, не произвели на меня того впечатления, как указанное произведение. Я бы очень хотел, чтобы русский писатель получил Нобелевскую премию, но мне кажется, что Иван Шмелев заслуживает ее не меньше Бунина, хотя я был бы рад, если бы и Бунин ее получил… Что касается Нобелевской премии, то я думаю и о Зигмунде Фрейде, чьи изыскания оказали столь глубокое влияние на науку о психике и на литературу… Должен отметить, что не знаю, имеют ли лауреаты Нобелевской премии право представлять любого кандидата, или лишь кандидата, говорящего на том же языке, что и выдвигающий его лауреат. (От Т.Манна, 31.12.1930).

Стр. 68. Я уже давно восхищаюсь вашими работами: я написал введение к сборнику ваших статей, который вышел по-английски в 1917 г. Ваше сотрудничество было бы для меня честью. Гонорары у нас довольно низкие, но все же выше, чем гонорары, которые платят обычно французские журналы того же уровня

(21.08.1929).

Стр.69. Какое страшное сомнение, — будет ли мне приятно посвящение вашей новой книги! Разве может не тронуть сердца и не обрадовать посвящение книги, в которой animaCandida,как ваша, выражает свою глубочайшую тоску и надежду. Вы хотите, чтобы я сначала прочел книгу, а потом дал согласие?! Нет. Я пишу stantepede, прочитав одно заглавие. Имени Шестова для меня вполне достаточно. Он сам, конечно, semperidem, он не напишет ни одного слова, не следуя своему призванию, своему дарованию, не будучи в состоянии сосредоточенности. Того, кто говорит так, как вы, надлежит слушать с уважением.

Прошедший год был для меня хорошим и плодотворным, но под конец — работе помешал глупый весенний грипп. Будет ли мне ниспослана милость закончить мой основной труд в философии — сумму усилий всей моей жизни? Мы ведь стареем (моей жене тоже 70 лет), но все же пока работаем. 10/VI я выступаю в Берлине в Кантовском обществе. Мы были очень обрадованы добрыми вестями о вашей семье и шлем вам сердечный

привет.

Ваш старый друг Э.Гуссерль (14.4.1931).

Стр.71. Я очень рад, что наконец получил от вас несколько слов. Очень давно не имел от вас никаких известий. Я понял, что вы, к сожалению, решили в Париж не приезжать. Вы предлагаете мне приехать в Понтиньи и там встретиться с вами. Это, и правда, было бы великолепно, но, к сожалению, невозможно. Я принужден отдать все летнее свободное время лечению, иначе не смогу работать зимой. Прервать лечение, чтобы поехать в Понтиньи, — означало бы его погубить. Путешествие из Шатель в Понтиньи очень утомительно, длится 14 часов, необходимо сделать пять пересадок. Все путешествие займет 12 дней и отнимет всякую возможность лечения. Очень жаль. Я люблю Понтиньи и, если там будете вы, вдвойне интересно поехать. Но неужели для вас невозможно приехать как-нибудь в Париж? Я думаю, что и для вас встретиться с французами было бы важно. Надеюсь, что осенью или зимой вы к нам приедете (22.4.1931).

Стр. 76. Отвечаю только сегодня на ваше письмо, которое нашел у себя после трехдневного отсутствия. Да, я виноват перед вами: я должен был вам вернуть журнал через несколько недель, а он лежит у меня уже несколько месяцев. Это опоздание объясняется тем, что я не мог расстаться с вашей мыслью, которую очень полюбил, — будьте в этом уверены. Перечитав сегодня вечером еще раз последние страницы, я опять был взволнован, как прошлой зимой, когда после вечерней беседы с вами читал всю ночь вашу книгу. Я еще раз благодарю вас, и был бы рад возобновить нашу беседу после летних каникул. Благодаря вам у меня прибавилось решимости принять трагическое одиночество, в котором, может быть, найдется сила подняться над равнинами рационализма: эта сила — парадокс, желание чуда. Хорошо найти проводника в этой туманной и опаляющей местности. Я продолжаю придерживаться этого духовного направления. Помимо работы об одном персидском мистике я хотел бы заняться поисками существа мистицизма. С Себ. Франком и Вейгелем я дошел до Бёме, Блэйка Сведенборга. Мне надо вернуться и все это углубить и, сдерживая нетерпение молодости, продолжать питаться Киркегардом, Бартом и др. Многое хотел бы вам сказать и спросить у вас, дорогой мэтр…

Не будет ли французских откликов о вашей лекции о Киркегарде и Достоевском? (17.01.1931).

Стр.97. Простите, дорогой друг, что я несколько задержался с письмом. Как только получил вашу пьесу, я перечитал ее, но в последнее время чувствую себя очень усталым, так что даже не в состоянии сделать нужное усилие, чтобы написать письмо. Я надеюсь, что после летнего отдыха это пройдет, но теперь мне приходится с этим примириться…

Благодарю вас также за номер «Нувель Литерер». Статья Б. очень характерна, в особенности заключение. Он приводит слова Бергсона: «Я всегда учил, что дух должен властвовать над телом». Но кто не обучал этой великой истине? Стоило ли писать книгу,

чтобы повторить еще раз то, что было сказано тысячи раз в продолжение столетий? Мне кажется, что Брюаншвиг смеется над Бергсоном, хотя он, конечно, хотел лишь его хвалить! (Фондану, 23.04.1932).

Стр. 98. Уже давно не имел от вас известий! Вдруг пришла ваша великолепная книга. В течение целой недели я ежедневно читал вашу книгу и казалось, что опять вас вижу и слышу ваш голос. Сердечно благодарю за вашу книгу! Я читал ее с большим напряжением и теперь, когда я закончил чтение, я опять просматриваю некоторые страницы, чтобы лучше усвоить вашу мысль. Хотя вы в предисловии и говорите, что не можете написать книгу о Библейской Вере, ваша работа все же посвящена этой вере. Разве возможно говорить о Библии, не касаясь проблем веры?

Я, естественно, не могу рассказать вам в письме, какое громадное впечатление произвела на меня ваша книга. В особенности потому, что я одновременно читал новую книгу Бергсона — «Lesdeuxsourcesdelamoraleetdelareligion». Знаете ли вы эту книгу? Он пишет (стр.242): «ни в Греции, ни в древней Индии не было полного мистицизма», и (стр.257): «между Израилем и его Богом не было достаточной близости, чтобы иудейство было тем мистицизмом, который мы определяем». Для него не только апостол Павел, но и святая Тереза и другие католические святые ближе к Богу, чем пророки. Если вы этой книги еще не читали, непременно прочтите. Там вы найдете новые доказательства того, как далеко от Библии большинство людей — даже таких, как Бергсон — и сколь необходимы в наше время такие книги, как ваша. Вы должны были бы послать вашу книгу и Бергсону — хотя я не думаю, что он вас услышит…

Я закончил большую работу о знании и свободе. Стараюсь в ней показать, что знание отняло у людей свободу (древо познания добра и зла). (9.06.1932).

Стр.99. Ваша статья — я ее читал два раза — показалась мне очень удачной. Вы правильно поставили в центр вопрос о критике чистого разума. Цитаты из Достоевского и Хейдеггера показывают, что разум не может сам себя критиковать и что философ должен противопоставить разуму совсем независимый принцип. Я только жалею, что цитата на стр.386 (первая строчка) несколько слабее в переводе. У Достоевского сказано не «мне не нравится», а «мне ненавистны». И потом я бы предпочел вместо утверждения, что Хейдеггер боится настоящей критики разума, постановку вопроса: боится он или нет пойти до конца с Достоевским. Ведь мы еще не можем знать, куда приведет философия Хейдеггера. А в общем, статья превосходна.

Я читал также заметку Одара о Бергсоне. Она безжалостна, и если она попадется на глаза Бергсону, ему будет не слишком приятно. Бергсон не должен был бы заходить в области, которые он плохо знает.

Читаю последнюю книгу Кейзерлинга, когда свободен от лечения. Непременно перечитайте ее. Даже было бы хорошо, если бы Кайе вам дали место для заметки. Книга очень любопытна (29.07.1932).

Стр.105. Я вам не сразу ответил на ваше теплое письмо, потому что вы задали мне трудную задачу… Я не привык писать обзоры. Несмотря на это, я готов попробовать написать о «Zwiesprache». (22.09.1932).

Стр.105. Мы сделаем, как вы предлагаете: я напишу обзор по-немецки и пошлю вам. Вы его прочтете, исправите и, если он вам подойдет, пошлете издателю «Блеттер». Прошу еще раз: будьте немилосердны — в таких делах надо быть немилосердным. Самое твердое слово от вас меня не обидит, так как я чувствую в вас друга. На днях встретил проф. Бердяева и говорил с ним о ваших писаниях. С нами был молодой теолог из Бонна, проф. Фриц Либ. Оба очень интересуются вашими идеями и решили, что проф. Бердяев сделает по-немецки обзор ваших книг в «Ориент унд Окци- дент» (проф. Либ и Бердяев члены редакции этого журнала) и по-русски — в русском журнале «Путь». (Буберу, 29.09.1932).

Стр.106. Как условлено, посылаю вам заказным письмом мой обзор. В течение шести недель я только им и занимался, и теперь, когда он готов, я не могу сказать, удался ли он мне. Это не обзор, не разбор, скорее — диалог с вами. Но я опять-таки не знаю, правильно ли я вас понял и достаточно ли громки и ясны

слова моидля того, чтобы вы могли их услышать. Но это не мне, а вам решать. Я только хочу еще раз повторить то, что уже писал вам: если мой обзор вас не удовлетворит, не стесняйтесь: отложите его в сторону и не думайте больше об этом. Само собой разумеется, вы можете сделать все поправки в языке и стиле, которые покажутся вам нужными, не спрашивая меня. Я ведь знаю, что не владею немецким в совершенстве. К тому же, пишу в первый раз по-немецки, до сих пор мои писания переводили другие. (Буберу, 4.11.1932).

Стр.107. Я очень рад, что вы восприняли мою статью как диалог с вами. Именно этого я и желал. (Буберу, 12.11.1932).

Стр.108. В написании обзора меня затрудняет еще и то, что мне не вполне ясно, как вы понимаете библейское сказание о грехопадении. Вы пишете, что здесь мы расходимся. Об этом я догадывался. Но в ваших работах я нигде не нашел вашего мнения об этой проблеме, и это, наверное, не случайно. Мне кажется, если не ошибаюсь, что вы как Киркегард (сочинения которого я изучал последние три года) могли бы сказать: «Я не могу связать определенной мысли с библейским змеем». Действительно, нам, наследникам эллинской культуры, почти невозможно рассуждать иначе. Но все же что-то во мне говорит: библейский рассказ все-таки правилен, хотя и непонятен, непостижим для нас. Говоря словами Паскаля: «библейский рассказ непонятен, но без него жизнь делается непонятной, а вернее невыносимой». Грехопадение означает, что все мы во власти «змея». Киркегард чувствует лучше, чем кто-либо другой, эту ужасную зависимость: отсюда его непобедимая «серьезность». Это чувствуется у Лютера и у Нитше, который был ближе к Лютеру, чем обыкновенно думают. Как можно его понять, когда себя и Сократа он называет декадентами? Разве декадентство есть что-либо иное, нежели грехопадение? В моей последней работе об этом говорится подробно; здесь же я только хотел бы отметить, что всюду, где мы находим «серьезность», можно с уверенностью сказать, что там мы находим змея. И так как во всех ваших работах, которые я читал, чувствуется та могучая серьезность, что мы находим у Киркегарда и Нитше, у Лютера и Достоевского, — я думаю, что не ошибусь, если скажу, что и вы слишком хорошо знаете, что значит змей и какая громадная у него власть над людьми. Не есть ли змей ваше «оно»? В обзоре я не собираюсь писать об этом, но лично вам я не могу не высказать этого. Неужели для вас, столь блестяще переведшего Библию на немецкий, змей остался невидимым, тот змей, с которым постоянно и безнадежно боролись псалмопевцы и пророки? Я убежден, что вы, говоря вашими же словами, — всегда молчите об этом. (22.09.1932).

Стр. 109. Снова о старом змее. Вы мне советуете прочесть стр. XIX–XXIII вашихChassidischen Biicher. Но как раз эти страницы (у меня это книга есть) и некоторые цитаты из ChassidischeSchriften, приводимые вами, напомнили мне слова Киркегарда о змее. Так же как и ваши рассуждения о Спинозе. Вы говорите, что ваша последняя книга Zwiesprache— книга вашего сердца. Если читатель имеет право судить о писателе по-своему, то я должен сказать, что у меня создалось впечатление, что «dieChassidischenBiicher» и «IchundDu» тоже книги вашего сердца. Все, что вы публикуете, идет у вас от сердца. У вас есть та могучая серьезность, о которой столь многое поведали нам Киркегард и Нитше, и поэтому все, что вы пишете, производит такое сильное впечатление. Я хорошо понимаю то, что написали вы в своем письме о змее и первородном грехе. Вы цитируете (стр.317) слова цадика, который говорит о своей душе, что она из тех душ, что убежали из Адама, где были заключены все души до первородного греха, и потому она не вкусила от древа познания. Неизвестно, существуют ли такие исключения, но эти слова говорят о том, что цадики тоже признают грех, которым все согрешили в первом человеке. Я согласен, что все это всем нам совершенно непонятно (мне тоже). Но чем старше я становлюсь, тем больше я чувствую, что в библейском сказании нам открывается чрезвычайно важная и глубокая истина. Но власть змея над нами столь велика, что мы не в состоянии воспринять эту истину. Даже для Киркегарда эта истина была единственным необходимым. Почти невозможно в коротком письме об этом говорить — может быть, вы все же приедете в Париж, и тогда наш «диалог» удастся? Или, может быть, когда вы прочтете мою новую работу, говорящую о грехопадении, вам будет более ясно, почему я столько внимания уделяю змею. Для меня он bellua, quaпоп occisahomo

nonpotestvivere(зверь, — и если его не убить, человек жить не может), повторяя слова Лютера. Ваши сочинения во мне всегда будят сомнения, и это затрудняет для меня возможность написать рецензию на вашу книгу. Вы, конечно, правы. Мы должны, как псалмопевцы и пророки, всегда бороться, да мы и не можем иначе. Но следует ли из этого, что змей преодолен хотя бы одним человеком? Я не собирался говорить об этом в своем обзоре — сказать об этом в рецензии невозможно. Да и почти ни о чем, что есть в ваших работах, — нельзя сказать в коротком очерке — вы всегда говорите о самых первых и самых последних вещах. (22.09.1932).

Стр. 117. Дорогой друг! Ваши милые, сердечные слова меня очень тронули. Надеяться, что вы все же приедете в Германию читать доклады, и мы увидимся, увы, не приходится. Нам живется «по нынешним временам» хорошо. Большая немецкая революция сделалась для нас и наших детей, как не арийцев, личной судьбой. Мы чувствуем себя в силах перенести все это и, если Богу будет угодно, обратить в добро. Много сил уходит на то, чтобы переносить все эти новые волнения. Из-за этого моя исследовательская работа, которая последние годы была очень продуктивна, часто прерывается в последние месяцы. Мое увольнение пока отменили. Более серьезно для меня то обстоятельство, что моего сына, ординатора в университете в Киле, освободили от должности, и он более не имеет права на преподавание. Не знаю, сможет ли муж моей дочери сохранить свою должность в Берлинском музее, — пока он еще работает. Лето (июль и август) мы собирались провести в Тироле, уже сняли там квартиру. Но теперь ограничили выезд за границу. Таким образом, все у нас неопределенно. Когда стареешь, переживаешь много, слишком много. Я надеюсь скоро опять найти себе работу в «государстве вечной правды». Посылаем привет вам и вашей милой семье. С искренним уважением ваш старый Э.Гуссерль. (9.05.1933).

Стр.119. Я любуюсь вашей постоянной борьбой, как любуются безнадежным сопротивлением и благородством обреченного. Я не говорю, что надо предпочесть эту неудачу любой другой удаче… Бубер, вероятно, тронут вашим вниманием и уважением, но, с другой стороны, недоволен тем, что, выражая ему «большую симпатию», вы безжалостно вонзили «PfahlinsFleisch». Он был прав, когда сказал: «Это настоящий Шестов».

Не знаю, сказала ли я вам, что получила второе письмо от Леви-Брюля, где он сообщает, что дает мне нужный срок для статьи о Киркегарде…

Чем больше я занимаюсь Киркегардом, тем чаще ставлю себе вопрос: что останется от Хейдеггера, если вычесть все, чем он обязан Киркегарду и Гуссерлю. Его актив резко сужается: остаются лишь темы: Welt(мир) и WelterderWelt(миры мира) и его великолепная техника. Я признаю, что и тут вы правы (28.08.1933).

Стр.127. Наконец получил от вас словечко, дорогой друг! У вас «обыкновенные неприятности»: значит, надо благодарить Бога, что он избавил вас от необыкновенных! Я хотел бы вас видеть, но в настоящее время не могу принять вашего приглашения. У меня тоже свои «неприятности»: обязан писать. Хотя известно, что это приносит большое удовлетворение, но должен признаться, что мне это приносит лишь неприятности. Галлимар согласен взять моего Киркегарда, и нужно перед отъездом оставить Шлецеру готовую рукопись. Значит, нужно писать, писать и писать — иначе я не закончу к 20 июля. Может быть, вы найдете минуту, чтобы зайти ко мне? Мы смогли бы пожаловаться друг другу на свои неприятности — вы на то, что надо зарабатывать на хлеб, я — на то, что должен творить не из ничего, но «для ничего» — Галлимар, вероятно, ничего не заплатит. (14.05.1934, Фондан).

Стр.128. Мне переслали из Парижа номер «Кайе дю Сюд» с вашей статьей. Я ее прочел и перечел и должен сказать вам, что Валь будет разочарован, тем более, что ваша статья о Хей- деггере ему очень понравилась. Вы сумели подчеркнуть проблематику, которой обычно избегают или скрывают. Я даже боюсь, что строки (539) «писать по поводу Киркегарда и Гегеля…» Валь поймет как выпад против него. Удивляюсь, что «Кайе дю Сюд» решились опубликовать вашу статью и даже сделали это очень быстро. Говорить о Иове как о философе им должно быть так же невозможно, как и Валю. Марксисты, как и идеалисты,

вышли из Гегеля! Жду с большим нетерпением реакции Валя на вашу статью. Я ее показал мадам Беспаловой, которая тоже была поражена вашей смелостью. Она, как и я, находит, что вам удалось ввести читателя в самые трудные философские проблемы, насколько это вообще можно сделать на двадцати страницах.

(25.08.1934).

Стр.132. Думаю, что у вас вряд ли есть время читать романы, хотя это — один из редких французских романов, где властвует трагедия, из которой вы черпаете свою философию. Потому я все же решаюсь преподнести его вам.

Стр.136. Прочел обе ваши статьи. Они, конечно, интересуют меня по личным причинам, но думаю, что эти статьи возбудят всеобщий интерес — и из-за значительности проблематики, и из-за вашей живой, ясной и проникновенной манеры изложения. Интересно также, что в докладе о гуманизме святого Фомы, который я читал на конгрессе в Неаполе в 1924 г., я тоже цитировал слова Тер- туллиана: «Что общего между Афинами и Иерусалимом?» — и прибавил ответ: «Рим». Это, конечно, основная тема спора. Вы возвращаетесь к Лютеру, т. е. к тому, что есть от Лютера в дорогом вам Достоевском. Я же, наоборот, думаю, что через Римскую Церковь продолжается откровение, что ее назначение представить нам откровение в полном виде. В Ветхом Завете много спорного. Я жалею, что у меня нет моего доклада 1924-го года, но я пошлю вам другую работу, которая, надеюсь, будет вам интересна. Понадобится несколько месяцев, чтобы собрать и опубликовать эти бумаги… Еще раз спасибо. Посылаю вам мои самые сердечные пожелания.

(11.03.1936).

Стр. 140. Я готовлю небольшую статью о книге Леви-Брюля (по- русски для журнала Бердяева). Книга очень интересная, и я вам советую, если это возможно, задержать для себя место для рецензии в «Кайе дю Сюд». Вы об этом не пожалеете и «Кайе» тоже. Было бы жалко, если бы написал кто-то другой. Но нужно написать немедленно. (1.09.1935).

Стр.143. Учитель и Друг! Примите, пожалуйста, поздравления старухи, которая присоединяется ко всем вашим почитателям и друзьям в пожеланиях долгой жизни и исполнения всех ваших планов. (От Марии Шлецер, 13.02.1936).

Стр.143. С некоторым опозданием узнали мы о вашем семидесятилетии. Я не хотел бы, чтоб голос еврейского университета отсутствовал в хоре приветствующих вас. Как ректор университета, как преподаватель философии и как читатель ваших книг я приношу вам самые сердечные поздравления. Желаю, чтобы и вам и нам даровано было увидеть ваши работы в переводе на иврит. Мы надеемся скоро приветствовать вас здесь. (От Гуго Бергмана, 20.02.1936).

Стр.143. Дорогой друг (ваш пример позволяет мне называть вас так), я рад случаю выразить вам свои чувства. Я осознал за последние шесть лет, что семидесятилетний возраст вместе с обязанностями дает и некоторые преимущества: душа научается узнавать тех, у кого та же «длина волны», и не чувствует себя столь одинокой. Теперь я воспринимаю ваши мысли намного глубже. Я очень хочу услышать, что вы скажете о Киркегарде, которого я плохо понимаю. Заранее благодарю вас за это. (От Поля Дежардена, 21.02.1936).

Стр.146. Мне кажется, что комитет [по изданию книг] Шестова очень хорошо поработал. Все меры, которые он предпринял, кажутся мне вполне подходящими. Но для меня слишком большой честью было избрание председателем, тем более, что, как вы знаете, мои философские идеи далеки от идей Шестова. Но я им восхищаюсь и он мне крайне симпатичен, как я и писал г-ну Доброму. (От Леви-Брюля, 28.01.1936).

Стр.146. Мне нет необходимости говорить вам о том, что при преклонении моем перед Львом Исааковичем я с большим желанием стану членом комитета и буду делать все возможное для его успешной работы. (От Эйтингона, 5.02.1936).

Стр.147. Извините за опоздание с ответом, но вот уже три недели, как я нездоров и не выхожу из комнаты.

Прилагаю чек в 100 франков для подписки на один экземпляр книги нашего друга Шестова. Прошу вас передать ему мои дру-

жеские пожелания по случаю его семидесятилетия. Нельзя было придумать лучшего способа отметить юбилей, и я не думаю, что вы могли серьезно предположить, что я не приму в нем участия из-за каких бы то ни было расхождений. Я отлично помню, какой радостью для меня было опубликование в моей серии первой книги Шестова, появившейся во Франции. В ней, как и во всех последующих, значились оба ваших имени. Я очень жалею, что тогда мне не удалось довести до конца работу, которую я хотел ему посвятить. Может быть, жизнь мне позволит все же когда- нибудь это сделать. (13.03.1936).

Стр.155. Меня очень радует возможность вновь читать вас, опять услышать ваш голос: ведь в ваших сочинениях всегда слышен ваш голос. И еще больше радует меня, что этот голос всегда храбрый, сильный, убедительный. В нем всегда ощутимо «могущество духа», которое не может и не хочет отделять учение от делания. Благодаря этому, ваши сочинения столь современны. Желаю вам здоровья и силы, дабы вы могли продолжить свои работы. (5.07.1936).

Стр.156. Большое спасибо за книгу о Киркегарде, которую я только что получил. Я очень рад этой книге, ибо и Киркегард и Достоевский были людьми… которые вырвали меня из общей колеи в молодости, и это прекрасно, потому что колея, из которой возможно вырваться, — не может быть правильной. (18.07.1936).

Стр.159. Прошу простить, что не ответил раньше на ваше интересное и любезное письмо. Не могли бы вы зайти ко мне на рю де ла Помп в среду 23-го в 5 часов?

Я был бы рад продолжить беседу, которую мы начали в письмах. (17.12.[1936]).

Стр.165. Издание последней книги Шестова доставило мне много радости… Когда книга была закончена, я, к сожалению, не мог сделать рекламы, которой заслуживает (в наше неподходящее время) столь глубокая философская (и религиозная) книга. Единственное, на что я могу надеяться, это спасти книгу для будущих, более спокойных времен, когда ей и другам книгам Шестова будет уделено должное внимание. (8.12.1938)

Стр.168. Я пошел с несколькими друзьями на лекцию Шестова в Религиозно-философское общество [5 мая 1935]. Лекция на тему «Киркегард и Достоевский». Мы не знали, что Шестов будет говорить по-русски, поэтому мало что поняли, хотя и были очарованы музыкой его речи. Все же этого было достаточно, чтобы побудить меня прочитать его книги, переведенные на французский. Их названия и подзаголовки включали имена для меня дорогие, не столько из-за их известности, но потому, что это были люди, у которых мы искали углубления нашей веры. (Марк Герубель, «Семер», май 1937).

Стр.181. «Я уверен, что статья Лазарева заинтересует читателя Ревю Филозофик, и благодарен вам за указание на нее. Я лично не уделил бы Лекье столь значительного места в истории философии, но признаю, что стоит о нем рассказать. Лазарес делает это блестяще и безупречным языком».

Стр.207. К величайшему сожалению, я не смогу быть с вами завтра, так как должен участвовать в заседании комиссии министерства народного просвещения.

Смерть Льва Шестова жестокая потеря для мысли человечества. Оригинальность его философии, высокое благородство жизни, тонкость его духа — ставят его рядом с Паскалем и Спинозой.

Вы с гордостью можете носить его славное имя. В наше печальное и позорное время такие люди, как Лев Шестов олицетворяют утешение и надежду.

Я приношу вам глубокое сочувствие и уважение вэтом горе. (От Поля Буайе).

Стр.208. Когда я видела его летом, он показался мне ослабевшим физически, но не духовно. Он был все тем же, и мысль о смерти была далека. Но я хорошо помню, что несмотря на это, почувствовала какое-то глухое беспокойство. Почему я не написала ему, не сказала, не повторила, как его люблю, как благодарна ему, как восхищаюсь им даже тогда, когда не могу за ним следовать? Увы, я всегда думала, что успею это сделать… Теперь слишком поздно. Всю жизнь мне остается об этом сожалеть. Из всех людей, которых я встречала, он был самым благородным. Я говорю это не потому, что обычно хвалят тех,

кто нас покидает, по потому что это правда. Лев Исаакович олицетворяет благородство мысли и благородство жизни — ив отношениях с другими, и с самим собой, благородство, которое исходит из самой сути его существа. Ум соединялся в нем с добротой. Кто лучше может свидетельствовать об этой доброте, чем я, по отношению к которой она много раз проявлялась?.. Я очень опечалена тем, что моя последняя работа о нем могла его огорчить или разочаровать. Но из уважения ко Льву Исааковичу мне казалось необходимым всегда говорить о нем правду. Ведь он сам был стремлением к правде, потребностью в ней, любовью к ней. (От Рахили Беспаловой).

Стр.219. Редакция журнала через меня благодарит вас за разрешение перевести и опубликовать часть рукописи Льва Шестова. Для нас большая честь представить нашим читателям столь характерный для него текст, созданный на берегах нашего озера. (3.03.1957).

Стр.220. Недавно я встретил своего коллегу Фрица Либа из Базеля, который был хорошо знаком с вашим отцом, и слышал от него о рукописи «SolaFide». Он рад, что рукопись будет опубликована, и просил меня передать вам сердечный привет. (2.06.1954).

Стр.229. В течение пяти месяцев (с марта до июля) у меня бывали каждую субботу профессора и студенты нашего университета на собраниях Шестовского общества. В продолжении всего семестра мы проводили семинар о недавно вышедшей книге о Киркегарде. На каждом собрании один из студентов делал короткий доклад на темы: «Спиноза и Шестов», «Кант и Шестов» и т. д. В середине сентября мы возобновим эти собрания. (29.07.1950).

Стр.230. Я постоянно перечитываю [труды Шестова]. Чаще всего обращаюсь к книге «На весах Иова». Шестов в каком-то смысле сделался частью моего существа. (16.04.1975).

Стр.231. Любопытно, что мой интерес к Шестову, оригинальнейшему русскому мыслителю, никогда не затухал с тех пор, как в 1930-м я познакомился с его работами (книга «PotestasClavium» была подарена мне мои католическим профессором богословия). Даже Бердяев произвел на меня меньшее впечатление. Благодаря трудам дочерей Шестова… этот интерес остался живым и не угас…

Шестов представляется мне «горящей русской землей». (13.09.

1975).

Стр.231. Какая удача, что у Шестова нашлись такие понимающие и блестящие переводчики, как Шлецер и Руоф. Когда читаешь их переводы, создается впечатление, что читаешь оригинальный текст, который мне, к сожалению, недоступен. (5.01.1976).

Стр.231. Для меня Шестов, наряду с бл. Августином, Прзиваром, Достоевским, Хейдеггером, Гуссерлем и Киркегардом, составляет постоянную ценность всего моего существования… Почему, собственно, я так связан с вашим отцом, было ли это переживанием проблем, которые ставит молодость, или обусловлено всеми вопросами, которые ставит его мысль, — я не берусь это выяснять. Я лишь жалею о том, что не встретился с ним лично, как с Бердяевым. (22.02.1978).

Стр.231. Уже прошло 50 лет с того времени, когда я увидел в какой-то книге имя Шестова. Возможно, в «Нейе Рундшау» или в «Ориент и Окцидент». Тогда я не мог себе представить, что он привлечет меня на всю жизнь. (27.11.1979).

Стр.232. Позвольте мне представиться. Я женат на двоюродной сестре Аббе Прицкера из Чикаго. Недавно я узнал, что бабушка моей жены было двоюродной сестрой вашего отца.

Уже несколько лет, как я интересуюсь работами вашего батюшки. На мой взгляд, его творчество является одной из вершин философской мысли XX столетия и заслуживает того, чтобы его широко узнали в Америке. К сожалению, сегодня о нем знают мало.

Поэтому я поставил себе целью написать книгу, чтобы представить американцам философию вашего отца, и надеюсь, что книга будет издана через год-два…

Этим летом мы с женой надеемся на неделю или две приехать в Париж, и очень хотели бы встретиться с вашей семьей.

(18.1.1963).

Стр.233. Пятнадцать лет тому назад я впервые написал Сесилу Хемли, директору и основателю издательства университета штата Огайо, чтобы посоветовать ему издать книгу Шестова. Я представил доклад правлению издательства (11 декабря этого года). Предложение было принято, и мы вошли в контакт с вами, вашей сестрой и, вероятно через вас, с Бернардом Мартином. Я стал членом правления издательства в сентябре 1965 г., что дало мне возможность поддержать публикацию книг Шестова. Это было важно, так как Сесил Хемли умер 9 марта 1966, и необходимо было убедить нового директора издательства (Яна Маккензи) в важности этих публикация. Таким образом, мне удалось отблагодарить Шестова за то громадное влияние, которое оказали его труды в формировании моей личности.

Стр.236. [Шестов] боролся против «Евклидовского духа» и противопоставил разуму веру в Живого Бога, которого видел как бесконечную возможность всего. Верой в Бога возможно превратить мир необходимости в мир, «где с Богом все возможно»… Его философия бесконечных возможностей основана на понятии бесконечного Бога, который один способен дань конечному и ограниченному человеку бесконечные возможности.