Жизнь Наполеона

Глава 25. Заговор Пишегрю. Дело капитана Райта[91]

Пишегрю и Жорж были арестованы. Пишегрю удавился в тюрьме Тампль, Жорж был казнен, Моро предан суду и приговорен к тюремному заключению. Оно было заменено изгнанием, и он уехал в Америку. Герцог Энгиенский, внук принца Конде, проживавший на территории герцогства Баденского, в нескольких милях от Франции, был арестован французскими жандармами, увезен в Венсенн, предан суду, осужден и, как эмигрант и заговорщик, расстрелян. Что касается более мелких участников заговора, то некоторые из них — были казнены, большинство же — помиловано. Смертная казнь была заменена им тюремным заключением. Капитан Райт, высадивший мятежников и, судя по всему, осведомленный об их замыслах, был захвачен у берегов Франции; он больше года просидел в башне Тампль, и с ним обходились так сурово, что он покончил жизнь самоубийством.

Раскрытие этого заговора дало Наполеону возможность осуществить последний, величайший из его честолюбивых замыслов: он был провозглашен французским императором, и его власть была объявлена наследственной. «Этот хитрец, — сказал о нем один из его посланников, — из всего умеет извлечь выгоду».

Таков был, как мне кажется, подлинный ход этих великих событий[92]. Замечу опять-таки, что правда о Бонапарте полностью может стать известной не ранее как через сто лет. Я нигде не встречал сколько-нибудь достоверных доказательств того, что смерть Пишегрю или капитана Райта не была делом их собственных рук[93].

Что могло бы побудить Наполеона отдать приказание тайно умертвить генерала Пишегрю? Первый консул, чей непреклонный характер приводил в ужас всю Европу и Францию, совершил бы величайшую политическую ошибку, если бы дал своим врагам повод обвинить его в преступлении. Любовь армии к Пишегрю была поколеблена долгим его отсутствием и вконец уничтожена тем злодеянием, которое во Франции никогда не прощается: явной, бесспорной связью с врагами родины. Любой военный суд, самый беспристрастный, несомненно, приговорил бы генерала Пишегрю к смерти как изменника, вошедшего в сношения с врагами родины, или как заговорщика, замыслившего свергнуть законное правительство, или, наконец, как изгнанника, самовольно возвратившегося на территорию республики. Правда, говорят, будто Пишегрю был подвергнут пытке, будто ружейными курками ему сдавливали большие пальцы обеих рук и Наполеон, мол, боялся, как бы эти жестокости не стали известны. Отмечу кстати, что бесчеловечный обычай пытки отменен во Франции лишь со времени революции и что большинство европейских государей еще пользуются им при расследовании заговоров, направленных против них. Наконец, лучше уж подвергнуться риску быть обвиненным в жестокости, нежели в убийстве; жестокость легко можно было свалить на кого-нибудь из низших чиновников, который затем понес бы наказание. Суд мог вынести Пишегрю смертный приговор, вполне законный в глазах народа, а затем можно было заменить смертную казнь пожизненным тюремным заключением. Надо сказать, что расчет посредством пытки добиться важных признаний не оправдывается, когда дело идет о людях такого закала, как Пишегрю. Применение этого гнусного средства только усугубило бы стойкость генерала, как это бывает с храбрыми юными дикарями. Англичане и французы, содержавшиеся под стражей в Тампле, видели тело Пишегрю, и ни один заслуживающий доверия человек не передавал, что заметил на нем следы истязаний.

Что касается дела капитана Райта, то на нем нужно остановиться несколько подробнее. Райт не был ни изменником, ни шпионом; он открыто служил своему правительству, находившемуся в состоянии войны с Францией. Англичане утверждают, что их правительство в ту пору, когда Бурбоны оказывали претендентам из дома Стюартов содействие в их неоднократных покушениях на конституцию и религию Англии, никогда не проявляло чрезмерной суровости по отношению к захваченным в плен французам, служившим Стюартам. Когда счастливый исход битвы при Келлодене[94] — в противоположность исходу битвы при Ватерлоо — положил конец последним надеждам английских эмигрантов, французы, состоявшие на службе претендента, были сочтены военнопленными, и для них был установлен совершенно такой же режим, как и для пленных, взятых во Фландрии или Германии. На это я отвечу, что вряд ли хоть один из этих французских офицеров был захвачен в тот момент, когда он участвовал в покушении на жизнь незаконного короля Англии. Можно говорить о том, что Наполеон приказал исключительно сурово обращаться с заключенным в тюрьму Райтом; но, судя по тому, что в течение последних двух лет делалось в Испании и Франции, не приходится сомневаться, что законные короли проявили бы по отношению к злосчастному капитану еще более возмутительную жестокость. Ничто не доказывает, что Наполеон велел его умертвить. Что он мог выиграть от этого злодеяния, которое — он достаточно хорошо знал английскую прессу — неминуемо должно было прогреметь на всю Европу?

Следующее, очень простое соображение является решающим: если бы это преступление в самом деле было совершено, неужели нам пришлось бы в 1818 году искать тому доказательства? Разве тюремщики, приставленные стеречь Пишегрю или капитана Райта, все до единого умерли? Французской полицией руководит выдающийся человек[95], однако никто из этих людей не был допрошен публично. Так же обстоит дело и с теми, кому якобы поручено было умертвить Пишегрю и капитана Райта. Неужели правительство Бурбонов потому не прибегает к этому столь простому средству, что оно щадит доброе имя Наполеона? Как известно, во время процесса несчастного генерала Боннера[96] солдаты без всякого к тому принуждения показывали, что отлично помнят расстрел Гордона; они это показывали судьям, которые их самих могли приговорить к расстрелу.