Наполеон говорил: «Если я добьюсь успеха в России, я буду владыкой мира». Он потерпел поражение — не от людей, а от собственной своей гордыни и от климатических условий[257], — и Европа начала вести себя по-иному. Мелкие государи перестали трепетать, сильные монархи отбросили колебания; все они обратили взоры на Россию; она стала средоточием неодолимого сопротивления.
Английские министры — люди, имеющие влияние только потому, что они умеют извлекать выгоду из той самой свободы, которую ненавидят, — не учли этой возможности. Россия воспользуется тем положением, которого она благодаря им достигла, чтобы возобновить начинания Наполеона, притом гораздо более успешно, ибо ее действия не будут связаны с жизнью одного человека; мы еще увидим русских в Индии.
В России никто еще не изумляется господству деспотизма. Он неразрывно связан с религией, и поскольку носителем его является человек кроткий и любезный, как никто другой, деспотизмом там возмущаются лишь немногие философски настроенные люди, побывавшие в чужих краях. Не воззвания и не награды воодушевляют русских солдат на бой, а приказания святого угодника Николая. Маршал Массена рассказывал в моем присутствии, что русский, когда рядом с ним падает смертельно раненный его земляк, настолько уверен в том, что он воскреснет у себя на родине, что поручает ему передать привет своей матери. Россия, подобно Риму[258], имеет суеверных солдат, которыми командуют начальники, столь же просвещенные, как и мы[259].
Когда Наполеон сказал в Варшаве: «От великого до смешного один шаг», — он ясно сознавал, что поток истории изменил свое течение. Но к этим словам он еще прибавил: «От успехов русские осмелеют; я дам им два — три сражения между Эльбой и Одером и через полгода снова буду на Немане».
Битвы под Люценом[260] и Вурценом[261] были последним напряжением сил великого народа, доблесть которого уничтожалась мертвящей тиранией. Под Люценом 150 тысяч солдат из тех когорт, которые никогда еще не были в огне, впервые приняли участие в сражении. Зрелище ужасной резни ошеломило этих молодых людей. Победа нисколько не подняла дух армии. Перемирие было необходимо[262].