Жизнь в Советском Союзе была... (СИ)

Глава 1. Первый раз в первый класс и остальная начальная школа

В 1966 году, я покинул 175 детский сад и поступил в первый класс 9-й школы. Переходя в школу, я уже получил первые навыки социалистического общежития и образования.

Следовательно, никаких проблем с адаптацией у меня не возникло. Да и чего нам было переживать, если в первый класс мы пошли целой бандой — 7 человек с одного двора: я с Лешкой, близнецы Новиковы, Серега Белозёрцев, Боря Ровный и Вовка Попов. В параллельных классах также оказались ребята, которых мы знали по садику, они ходили с нами в одну группу: Герка Арапов и Юрка Глебов, а были еще и знакомые девчонки с Колхозки, и с «того двора»: Танюшка Бобырина и Лариска Щипунова. Так что мы не чувствовали себя ни одинокими, ни несчастными.

Вообще-то, я надеялся, что мы с Лешкой будем ходить в одну школу со старшими братьями, но не получилось. Юрий к тому времени уже закончил десятилетку и пытался поступить в институт, а Володя был слишком умным и способным к математике, и еще за год до нашего поступления перевелся из 9-й школы в недавно открывшуюся школу N 31 с математическим уклоном. Так что взрослых покровителей в школе у нас не было. Приходилось рассчитывать только на себя.

Первого сентября мама привела нас на торжественную линейку, где мы и познакомились с нашей первой учительницей — Александрой Алексеевной Васюковой. Мы подарили ей букеты, а она отвела нас на четвертый этаж в кабинет N 21, ставший нашим классом.

В тот день пробыли мы в школе недолго. Уроков как таковых не было, мы посидели за партами, нарисовали по просьбе Александры Алексеевны рисунки про то, что нам было интересно. Как сейчас помню, я нарисовал космическую ракету и космонавта, вышедшего в открытый космос. Очень актуальная и модная в 1966 году тема. Об успехах советской космонавтики тогда много говорили и писали. Ну а уже со второго сентября начались серые школьные будни. Меня посадили за первую парту, прямо вплотную к учительской кафедре, а рядом села незнакомая девочка — Лариса Резник. Через полчаса мы уже нашли с ней точки соприкосновения и начали дружескую беседу. Не то, что сидевшие на первой парте второго ряда Сеня Двойрис и Верочка Толмачева. Какая там беседа, они расселись как можно дальше друг от друга и даже прикрывали ладошками тетрадки друг от друга, чтобы сосед не мог списать…

В тот год школа набрала по традиции три первых класса. Но поскольку записывали всех ребятишек округи, то классы оказались переполненными. В нашем 11 классе набралось аж 54 ученика! Александра Алексеевна вспоминала потом, что когда после уроков она выстраивала нас в цепочку по одному, чтобы вывести вдоль стеночки по лесенке на выход, класс так растягивался, что начало колонны было в фойе на первом этаже школы, а задние шествовали где-то еще на третьем. В общем, замыкающих она не видела и не контролировала.

Продолжалось это недолго, первую четверть, или первое полугодие, а потом были произведены решительные перемены и создан четвертый в параллели первый класс. Естественно, пользуясь случаем, наши классные руководительницы сбагрили в новый класс всех тех, кто за это время не показал рвения в учебе, имел неважную дисциплину и показался балластом. Так наш дворовый коллектив разделили впервые. Успевающих Ровного, Белозерцева и нас с братом оставили в 11, а братьев Новиковых, Вовку Попова и Юрку Глебова перевели в 14. Но даже после такой перетрубации в классах оказалось в среднем по сорок человек. В этой многочисленности мы проучились до окончания восьмилетки.

После этого меня умиляют сегодняшние классы по 25 учеников. Как же им скучно и неинтересно жить. У нас одних мальчишечьих группировок по месту жительства было штук пять. Были ребята из частного сектора Колхозного поселка, наши мостопоездские, с домов по улице Островского, 31а и Краснознаменной, 20, жившие на улицах Марии Расковой, Титановой и в доме 12 по Краснознаменной, из домов 25 и 27 по Краснознаменной. Такое количество автономных квартальных землячеств вело нас к полной демократии. У нас за все восемь лет учебы не появилось ни лидера класса, который бы всеми командовал, опираясь на группу своих сторонников, ни явных изгоев, которых все бы третировали и унижали. Учившийся с первого класса на пятерки Боря Ровный не мог стать им, потому что даже в нашем двором коллективе не считался лидером. Слишком он всегда был умненьким-благоразумненьким и не мог никого организовать на какую-нибудь шалость или подвиг. А те среди нас, кто был способен на резкие действия, не отличались большим умом и по этой причине тоже не имели авторитета и шансов на верховенство.

В большом классе реже спрашивали, проще было организовать команду для футбола, и легче было найти друзей. Сперва мы ходили буками и общались только со своими, потом находили что-то общее с пацанами из других групп и в результате завязывались дружеские отношения и с ними. Каждый мог найти приятеля по интересам, не ограничиваясь только соседями по двору. Не могу сказать, что у нас не было конфликтов. Я, учась в школе, раза три подрался с одноклассниками, но никто из них не стал моим кровным врагом навеки. Все остались друзьями и приятелями.

Кстати, после деления классов нас посадили по-новому. Меня с первой парты первого ряда пересадили на предпоследнюю парту второго ряда, рядом с братом Лешей.

Про саму учебу вспомнить особо нечего, ну если только удивить юношество тем, что учились писать мы сначала карандашом. Шариковых то ручек еще не было! Вернее, их уже изобрели и даже использовали. Но британские летчики. Первый же завод по производству шариковых ручек был пущен в СССР только в 1965 году, а его продукцию я впервые увидел на рубеже 70-х. Между прочим, у первых шариковых ручек использованные стержни не выбрасывались, как сейчас, а вторично заряжались пастой. Я даже помню, что один из сюжетов местной сатирической передачи «Музей Ляпсуса» был посвящен именно этой теме: Ляпсус бегал по городу в поисках места, где можно было заполнить стержень. Так что класса до 7-го нам разрешалось писать исключительно чернилами и исключительно черного цвета. И только в восьмом классе мы окончательно перешли на шариковые ручки.

Ах, какие кляксы мы сажали в своих тетрадях! Пишешь, бывало, упражнение по русскому языку, стараешься, а потом чуть зазевался при макании перьевой ручки в чернильницу и бац — черная клякса радостно слетает на твой листок и еще ехидно растекается по его поверхности. Что, дескать, слопал, ученик? А переписать все еще раз набело не желаешь? Современным детишкам этого кошмара не понять. Это надо было пережить. И вот, чтобы не сразу травмировать первоклашек, первые полгода нас учили писать карандашом. Мы старательно повторяли палочки и закорючки в наших прописях, и когда добивались некоторых успехов, нам разрешали писать чернилами. В третьей четверти дежурные уже разносили по партам чернильницы-непроливашки, хранившиеся в стенном шкафу, и начиналась та самая борьба с кляксами.

На арифметике мы считали при помощи счетных палочек и учились писать цифры. По арифметике я был на первых ролях, почти отличник. Счетная наука давалась мне на редкость легко. На уроках чтения первые полгода мы учились читать по «Азбуке», а потом переходили к книге для чтения «Родная речь». Но я, как и многие из моих одноклассников, читать уже умел, так что с этим предметом проблем не было никаких. Единственно помню, что когда меня попросили первый раз прочитать вслух перед всем классом какой-то отрывок, я его прочитал и расплакался. И прочитал-то я все правильно и уверенно, а расстроило меня то, что в те давние времена я весьма заметно картавил, не выговаривая букву «Р», а текст, как назло, наполовину состоял из этой проклятой буквы. И так мне было обидно во весь голос, на весь класс выставлять свой дефект речи, что я не выдержал и заплакал. Александра Алексеевна поставила мне заслуженную хорошую оценку, а потом несколько минут меня успокаивала. Я, кстати, и сейчас, не смотря на усилия логопеда, которого я посещал в третьем классе, нечетко произношу звук «р-р-р», но так тщательно это скрываю, что почти никто этого не замечает. На физкультуре, трудах и в рисовании я терялся в общей массе, был не хуже и не лучше других. Уроки физкультуры у нас проводил школьный физрук Алексей Алексеевич Тарасенко, а вот рисование и труды вела наша классная Александра Алексеевна. Что и как мы рисовали — убей, не помню, а вот уроки труда были чрезвычайно полезными. Нас научили шить, штопать и даже вышивать. Пользоваться иглой и ниткой. И, честно говоря, я очень этому рад. С тех пор мне не нужно было искать того, кто пришьет мне пуговку и заштопает дырку, я сам отлично это умею делать. Очень пригодилось в армии. Рушников, правда, я потом так ни одного и не вышил, но как упражнение на мелкую моторику для малышей, рекомендовал бы всем.

Еще я помню, что был в нашем классе один татарчонок с Колхозного, про которого тогда говорили, что он младший брат самого Мышки. Ах, так вы не знаете, кто такой Мышка? Так я вам скажу, это был самый грозный хулиган на Колхозном поселке, которым пугали все друг друга. Уж не знаю, чего он на самом деле натворил, но в те времена кличка эта была на слуху, вся мелкота вроде нас — первоклашек — его боялась, еще бы, он ведь был старше нас лет на пять, опять же непривычной для нас татарской наружности. А татары с Колхозного для нас, маленьких, были тогда вроде как кавказцы для россиян в наши дни. В нашем представлении они все были хулиганы и разбойники. Только начав с ними вместе учиться в одной школе, мы поняли, что они тоже все разные. Есть среди них и толковые, есть и глупые, есть хорошие ребята, а есть и не очень, и что хороших значительно больше, чем злых отморозков, как и в каждой нации.

Так вот, этот брат Мышки каждый день приходил на занятия и ничего на уроках не делал. Серега Белозерцев, который сидел прямо за ним, пару раз на него наехал и даже как-то, заглянув в его портфель, утверждал, что видел там пачку сигарет и чуть ли не бутылку водки! Я вот до сих пор не соображу, зачем она семилетнему малышу, но тогда слова Белозерцева никто под сомнения не поставил, татарчонок действительно вел себя на уроках отрешенно и странно. Я не помню, как его звали, я не помню, чтобы с ним кто-то разговаривал или общался, я не помню, чтобы он хоть раз что-то отвечал на уроках.

После одного из Серегиных наездов, на одной из перемен недавно упомянутый Мышка в доступной ему форме объяснил Белозерцеву, что его братьев обижать не стоит, и Серега от одноклассника отстал, у него-то не было старшего брата, способного за него заступиться. В общем, все закончилось тем, что Александра Алексеевна сумела добиться перевода молчащего, нелюдимого татарчонка в знаменитую тогда школу N7, которая и сейчас находится на улице Береговой и ныне политкорректно именуется коррекционной.

В общем, первый класс я закончил вполне успешно, у меня была только одна годовая оценка тройка. По пению. Я вполне серьезно. У меня даже табель за первый класс сохранился.

Пока в школе идут летние каникулы, несколько исторических фактов.

Между прочим, в 1967 году произошло много событий, на которые даже мы — ребятишки — обратили внимание. Во-первых, это трагическая гибель космонавта Комарова, первая в нашей советской космонавтике. Умер и маршал Малиновский — тогдашний министр обороны. Его похороны у Кремлевской стены были показаны по телевизору и это были одни из первых торжественных похорон, которые я увидел. Новым министром обороны был назначен Гречко. А вот случившаяся в тот год гибель Че Гевары, или состоявшаяся летом, в каникулы, Шестидневная война, нас ничем не заинтересовали. Чего-чего, а всяких войн тогда хватало. И во Вьетнаме, и в Йемене, и в Африке, и на Кипре было тогда неспокойно. Даже в солнечной Греции, в результате переворота, пришли к власти «Черные полковники». В загадочном Китае хулиганили хунвейбины, которых наш народ понятно как называл. Но, еще раз повторю, мировая политика нас не сильно занимала. Из политических событий внутри страны много тогда говорили о пятидесятилетии Октябрьской революции. И по радио с телевидением, и все газеты были наполнены соответствующими статьями-рапортами о достижениях к празднику. Даже орден такой учредили — орден Октябрьской революции. Но вся эта официальная шумиха — пропаганда шла поверх наших голов. А уж то, что в этот год в Тольятти начали строить знаменитый ныне ВАЗ, мы вообще пропустили. Эти заводы по всей стране каждый год строили десятками, кому из восьмилеток это интересно?

Зато открытие монументальной «Родины-Матери» в Волгограде, мы обсуждали точно. Про то, какая она высокая, и про то, что там в мече лампочка для самолетов горит, нам рассказывал Вовка Сухомлинов. Не без внимания отнеслись мы к новому закону о воинской обязанности. Ведь он сильно касался именно нашей семьи. В этом году брату Юрию исполнилось девятнадцать лет, и его как раз собирались призывать в армию. А тут такая удача — срок службы для новобранцев был сокращен с трех лет до двух, так что он попадал в первый призыв с таким коротким сроком службы. Кузену Сереге Нечаеву, призванному двумя годами раньше, пришлось тянуть армейскую лямку в далеком городе Джамбуле все три положенных по прежнему закону года.

Юрия призвали на следующий день после дня рождения. 19-го ноября ему исполнилось 19, а повестка в военкомат была на 20-е число. Через пару недель он уже нам прислал письмо из самой Москвы, так ему повезло с местом службы.

Тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. За полгода до призыва с Юрой произошел несчастный случай. Не поступив после окончания школы в институт, он устроился работать на завод ЧЭРЗ, где в то время работали и мать, и отец. И вот однажды брату поручили выполнять обязанности стропальщика. Что-то он там замешкался, или крановщик был невнимателен, в общем, Юрию стальным канатом передавило указательный палец правой руки, да так, что две фаланги этого пальца пришлось ампутировать.

Эта травма сделала из брата невольного пацифиста. Ведь он потерял именно тот палец, которым каждый нормальный мужчина нажимает на курок автомата или винтовки. Но во всем остальном брат был здоров, и комиссия военкомата признала его ограниченно годным. С таким дефектом Юрия не могли послать в обычные войска, и поэтому его призвали в самые мирные — стройбат. Держать лопату и носилки отсутствие пальца на руке практически не мешало. Но на его счастье этот строительный батальон находился прямо в Москве, так что и в увольнительной, и в самоволке ему было куда пойти и на что посмотреть. Мало того, Юра даже как-то говорил, что тот костюм, который он заказал и сшил себе тогда в столице, ему кроил и примерял человек, чем-то похожий на Вячеслава Зайцева. Теоретически такое могло быть, ведь модельер еще не был тогда так сильно знаменит, как сейчас и уже работал в Москве.

В дальнейшем эта же травма помогала Юрию успешно развлекать маленьких детишек забавным фокусом. Он обычно спрашивал ребенка, а может ли он засунуть себе в нос или в ухо пальчик? Каждый нормальный ребенок, не раз пытавшийся вытащить надоедливую козявку из носа или серу из ушек знал, что это не возможно и говорил, что нет. «А я могу!» — гордо сообщал брат и быстро подносил руку к уху. Удивленный малыш вдруг видел, что толстый палец дяденьки чуть не полностью скрывался в ушной раковине. И только потом происходило разоблачение чуда — ошарашенному ребенку показывали, что у «фокусника» просто указательный палец короче обычного.

Второй наш брат Володя осенью 1967 тоже покинул наш дом. После окончания 31 школы он поступил на математический факультет Новосибирского госуниверситета, и в сентябре уехал туда учиться.

В Челябинске в тот год построили дворец спорта «Юность». Говорят, построили его всего за 10 месяцев. Горожане очень гордились этим сооружением, несмотря на то, что здание было типовым. Ведь даже среди типовых бывают те, что построены одними из первых. С тех пор все хоккейные матчи местного «Трактора» проходили под надежной крышей.

Хотя стройка и была недалеко от нас, но мы туда не ходили. Также я не знаю, что было на этом месте до возведения дворца.

А еще в начале ноября 1967 года, как раз на юбилейный праздник страны мы с братом Лешей впервые покинули Челябинск, и поехали в Свердловск. Как я уже писал, в этом городе машиностроителей жила родная сестра отца — Рашева Вера Васильевна. Поехали с родителями, ночным поездом в плацкартном вагоне.

Впечатления от поездки были прекрасные. Понравилась родня, понравился город, понравился краеведческий музей, который мы там посетили. Особенно пулемет «максим», стоявший там в экспозиции, за ручки которого можно было даже подержаться, если рядом не было смотрительницы. В нашем Челябинском музее такого пулемета в шаговой доступности не выставляли!

Впечатлил забор завода «Уралмаш», мимо которого мы ехали на трамвае до квартиры тетушки. Минут двадцать едешь-едешь, едешь-едешь, а он все не кончается. Да и сами трамваи удивили. В Челябинске они все были однотипные и всегда из двух вагонов. В Свердловске же трамваи были разномастные: и отечественные и зарубежные, и разные по длине. Кроме привычных нам двухвагонных были у них трамваи одновагонные и даже трехвагонные. А еще именно там я увидел в первый и последний раз работающий телевизор КВН, с малюсеньким экраном и увеличительной линзой перед ним. У Рашевых был именно такой ветеран, и он даже показывал. В общем, поездка нам с братом понравилась.

Ну, если исключить наши личные семейные события, то главным событием 1967 года для нашего поколения, конечно же, был выход в прокат знаменитого фильма «Кавказская пленница, или Новые приключения Шурика». Это вам не юбилей Октября, или какие-то заморские войны. По важности событий именно появление этой кинокартины было важнейшим событием года.

Второй учебный год начался для нас с трагедии. Нам сообщили, что один из наших одноклассников во время летних каникул утонул в реке Миасс. Мы не были с этим пацаном большими друзьями, и жил он достаточно далеко от нашего двора, но почему-то я все равно его помню. Странно и то, что всем моим одноклассникам сейчас шестой десяток идет, а он так и остался восьмилетним мальчишкой….

Начиная со второго класса нас стали приобщать к традициям 9-й школы. А традиции были замечательные. Во-первых, в одну из сентябрьских суббот, обычно в пору бабьего лета, вся школа отправлялась в поход. Шли пешком, длинной колонной, все ученики и все учителя. Шли в парк имени Гагарина. Только первоклассники в этот день отправлялись куда-нибудь поближе: или в дубовую рощу на берегу Миасса, или же как мы в прошлом году на поле возле аэродрома ДОСААФ.

В парке школа располагалась на нескольких полянах, ведь учеников было человек шестьсот-семьсот. Сначала каждый класс устраивал себе пикник, потом играли в футбол или волейбол, были какие-то смешные состязания между классами, конкурсы. В общем, мило отдыхали на свежем воздухе. Организаторами были тогдашний директор Черепахин и физрук Арон Борисович.

Вторая традиция, я про нее уже упоминал, связана была с посещением всей школой театра, обычно оперы и балета.

К сожалению, эта традиция кончилась быстро. Наверное, потому что подразумевала денежные издержки для родителей — билеты оплачивали именно они, а также из-за репертуара. Трудно было подобрать спектакль в равной степени интересный всем ученикам. «Терем-теремок» — скучен для старшеклассников, а балет «Дон Кихот» непонятен малышне.

А вот в парк мы ходили каждый год класса до седьмого. Но потом сменился директор. Вместо энергичного и поддерживавшего традицию Дубова пришла рыхлая и тяжелая на подъем Ванюткина Галина Васильевна. Ей в парк пешком через плотину, а это километра три-четыре, было не дойти, ну и мы тоже ходить перестали. А вообще, идея была замечательная и в оздоровительном плане для детей, и для укрепления дружеских отношений учащихся. Сейчас трудно представить, как можно было бы организовать такие вылазки. И идти бы пришлось не по тихому частному сектору Колхозного и Аэродромного поселков, а пересекая загазованные и забитые транспортом магистрали города, да и дети сейчас ослабленные и избалованные родительским автотранспортом.

Учеба во втором классе у меня пошла не так радужно, как в первом. Началось чистописание, на которое у меня не всегда хватало упорства и терпения, да и по письму мы уже не рисовали палочек и закорючек, а писали вполне себе длинные слова и предложения, а я, как назло, пропускал в этих словах буквы. Много и часто. В общем, по письму я скатился до унылого троечника, да и двойки за классные работы появились в изрядном количестве. Если домашнюю работу у меня еще могли проверить и проверяли родители, и была возможность что-то исправить и переписать, то в классе работу я сдавал сразу Александре Алексеевне, а она свои исправления вносила уже красными учительскими чернилами, соответственно корректируя мою оценку.

Оказалось, что я сильно безграмотен.

Из-за снизившихся оценок меня даже понизили в звании. Дело в том, что когда нас в первом классе хором принимали в октябрята, меня назначили на почетную, но ни к чему не обязывающую должность командира звездочки. Всех октябрят класса делили на пятерки. Эти пять человек и составляли звездочку. Так что в моем подчинении было целых четыре человека. Правда, я им ни одной команды так и не отдал. Кстати, это был единственный случай в моей жизни, когда меня назначили на руководящую должность, после этого я уже нигде и никем не командовал. Ну а как только у меня повалили тройки и двойки по русскому, Александра Алексеевна предложила нашей звездочке переизбрать командира. Встав в кружок, мы минут пять сопели, стеснялись и молчали в уголке кабинета, пытаясь организовать демократические выборы. В конце концов, единогласным молчанием на эту должность был избран приятель — Серега Белозерцев. У него с правописанием и почерком проблем не было.

С арифметикой у меня было лучше. Там, где требовалось просто считать, я был «впереди на лихом коне». А вот письменное оформление работ меня подводило. За грязь и помарки мне тоже снижали оценки, и в среднем у меня получалось не выше четверки. Так что я был этаким математиком в засаде — оценками не блистал, но способности имел. Когда в третьем или четвертом классе потребовалось послать двух учеников от класса на школьную математическую олимпиаду, то послали не тех, кто получал по ним одни пятерки, вроде Бори Ровного и Веры Толмачевой, а почему-то меня и Сеню Двойриса. И надо сказать, что я не подвел класс. Мне удалось занять почетное второе место, и в награду мне дали книгу «Робинзон Крузо» в переложении графа Толстого Л.Н.

Но, несмотря на все эти трудности, в учебе я не разочаровался и школу не возненавидел. Даже в эти трудные времена я ходил на занятия с охотой, без содрогания.

Во втором, да и в третьем классе мы учились во вторую смену. То есть ходили на занятия не с утра, к восьми часам, а после обеда, к двум пополудни. И появилась среди наших учеников такая мода приходить в класс задолго до начала занятий. Подверженными этой моде оказались и мы с братом Лешей. Нам ничего не стоило прийти в школу в час дня, сидеть в пустом классе и болтать с такими же ранними пташками о всякой ерунде. Точно помню, что неоднократно мы встречались на этих ранних конференциях с Серегой Хохловым и Вовкой Костромитиным. А из девочек рано приходила Наталья Павлова-вторая. Почему вторая? Так их — Павловых — у нас в классе было две и обе Натальи, так что мы их по номерам только и отличали. Кстати, говорили, что в негласном соревновании «кто придет на уроки раньше» именно Наташка и победила. Якобы однажды она пришла в школу чуть ли не в одиннадцать часов, еще даже первая смена училась.

Я потому так подробно рассказываю об этих ранних посещениях занятий, что именно в одно из них я стал свидетелем криминальной драмы.

Однажды по какой-то причине я пришел в школу пораньше один. Лешке надо было еще в магазин сгонять, или он просто еще не собрался, а я не стал его ждать.

Сидя в кабинете я наслаждался тишиной, покоем и свободой. И вдруг эту умиротворяющую тишину нарушил приближавшийся стук женских каблуков.

На четвертом этаже, где располагались классы начальной школы, в это время никого быть не могло. Первая смена давно отучилась, а вторая еще не пришла. В школьном коридоре тогда был уложен настоящий деревянный паркет, его в те годы технички еще воском натирали, чтобы блестел. Прекрасный был воск, настоящий! А как он блестел на наших школьных костюмчиках, когда, балуясь с пацанами на перемене, ты случайно падал на пол. Мать потом полдня ворчит, чистит костюм от воска, застирывает остающиеся пятна и снова ворчит. И вот, по этому деревянному паркету, начищенному до зеркального блеска, кто-то четко бьет дамскими каблучками. Ученицы так не шагали, даже старшеклассницы, кто бы им разрешил в туфлях на шпильках в школу придти? Выглянув в щелку неприкрытой двери, я увидел учительницу — классного руководителя одного из четвертых классов. Она уверенно шла в мою сторону. Я решил спрятаться и, засунув портфель в ящик парты, чтобы его не было видно, занял исходную позицию возле учительской кафедры, чтобы спрятаться за ней. Тогда меня точно не будет видно из дверей, если она даже заглянет. Убежать на «камчатку» и залечь там я уже не успевал. Шаги приближались и звучали все громче. Я надеялся, что учительница пройдет мимо моей двери на лестницу в сторону школьной столовой, но надежда не оправдалась, дробь каблуков прервалась именно перед моим классом. Я нырнул в узенький проход между окном и кафедрой и затих. Дверь скрипнула и отворилась.

«Ну, сейчас она увидит, что здесь никого нет, и уйдет», — подумал я. Но снова ошибся.

Учительница шла прямо в мою сторону. Она не пошла по проходам вдоль парт, а решительно подошла к кафедре и даже поднялась на нее…

Я вжался в пол и, возможно, даже мимикрировал под него. Потом я увидел над собой ее протянутую руку и ее лицо.

«Сейчас заметит и вытащит меня за воротник» — подумал я.

Мне, видимо, нельзя играть в рулетку, мой внутренний голос без конца меня подводит. Я снова не угадал. И взгляд учительницы, и ее рука нацелены были вовсе не на меня. Рука преподавателя начальной школы, классного руководителя четвертого класса, занесенная надо мной, цепко схватила горшочек с цветком, стоявший на подоконнике, и тут же исчезла. Клацнул замок портфеля. Видимо цветочный горшочек был спрятан в него. После этого стук каблуков стал удаляться. Скрипнула входная дверь и стук доносился теперь из коридора. Я, выдержав паузу, на цыпочках бросился к двери и в щелку пронаблюдал, как эта женщина, покачивая портфелем, прошла мимо своего кабинета и скрылась на лесенке, ведущей к выходу. Ее рабочий день был, наконец, окончен. Она шла домой.

Такое милое, банальное, интеллигентное воровство.

Видимо, это был редкий цветок, потому что Александра Алексеевна практически сразу заметила его отсутствие. Она спросила у нас, не знаем ли мы, куда он делся. Я не стал строить из себя Зою Космодемьянскую на допросе у фрицев, я честно все рассказал: что видел и кого видел. Но цветок к нам больше не вернулся, та учительница отрицала все на голубом глазу, а проводить обыск у нее дома никто не собирался.

Через год, эта учительница на некоторое время подменяла заболевшую Александру Алексеевну и вела уроки в нашем классе. Я ожидал, что мне от нее достанется, но обошлось, наоборот, она даже пришла в восхищение от моих математических способностей. Видимо, Александра Алексеевна не сказала ей, кто именно показал на нее за кражу цветка с подоконника.

Чем мне еще памятна учеба во втором классе, это тем, что с зимы 1967/1968 мы с братом забыли дорогу в школьную раздевалку. Поскольку по примеру старших братьев бегали на занятия без пальто, в одних школьных костюмчиках, благо они в то время были из натуральной шерсти. Только в морозы надевали шапки и варежки. Расстояние, которое надо было преодолеть до храма науки, было метров 250. Простым шагом — четыре минуты, рысцой, когда тебя подгоняет колючий морозец, — за две с половиной. Зато полная свобода после окончания уроков. Не надо ждать, когда откроют раздевалку, не надо, теряя пуговицы, рваться в ее дверь, чтобы первым сорвать пальто с вешалки, соревнуясь в этом с одноклассниками и пацанами из параллельных классов. Вытащил не торопясь из портфеля шапку-ушанку, натянул до глаз, руки в рукавички, «на старт, внимание, марш»! Твои одноклассники еще кучу-малу не кончили строить, а ты уже в своем подъезде.

«Дети в беседке играли в гестапо».

В апреле того же 1968 года произошло событие, потрясшее весь наш двор. Печальным его героем стал старший из братьев Журавлевых — Юрка. На тот момент ему было лет пятнадцать и он учился в восьмом классе вместе с Вовкой Сухомлиновым, Сашкой Стратечуком и переростком-второгодником Виталькой Бобковым.

Юрий был довольно таки крупным парнишкой, в отличие от своего младшего брата Сашки, и достаточно смелым. Мне как раз он и запомнился тем, что прошлым летом вызывал на бой пресловутого хулигана Мышку. Что они не поделили — я не знаю, но донесся до нас, до малышни, слух, что за сарайками состоится великая битва. С нашей стороны биться будет Юрка Журавлев, а лупить он собирается самого Мышку. Мы, конечно же, отправились позырить на это действо. За сараями действительно гоголем ходил Юрик в окружении верных оруженосцев. В руках он держал увесистую сучковатую дубину, смахивающую на ту, которой много веков назад был вооружен Соловей-разбойник. Юрий, подогревая свой боевой настрой, красочно рассказывал, что он с помощью этой дубины сделает с этим Мышкой, мы же одобряюще смеялись над его шуточками. А коварный Мышка в этот момент базировался в школьном саду и никак не показывался из его зарослей. Между ним и Юриком бегал переговорщик, по-моему, кто-то не из нашего двора, но вхожий в оба враждующих коллектива. Он нас заверял, что вот-вот Мышка закончит свои дела и выйдет на бой. Ну, в общем, дело кончилось пшиком. Мышка так и не показался, видимо не нашел времени на драку, или был устрашен нашим численным преимуществом, хотя кроме самого Журавлева и может пары его друзей никто из нас драться не собирался. Лично я отводил себе только роль внимательного зрителя, свидетеля эпохального события и не более того, как и большинство моих приятелей. Одно дело поглазеть с безопасного расстояния на разборки старших, а другое — в семь лет драться с четырнадцатилетними бугаями. Но как бы там ни было, моральным победителем в несостоявшейся схватке мы считали Журавлева. В наших глазах Мышка струсил.

В тот весенний день было не холодно, но как-то сыро и грязновато. Снег давно уже стаял, но земля не прогрелась и не высохла, поэтому мы собрались внутри деревянной беседки, стоявшей в центре двора, и топтались там. В этой беседке кто-то привязал под крышей к стропилам веревку с петлей на конце, которую ребята постарше использовали как тарзанку. Одну ступню суешь в петлю, другой ногой толкаешься и потом качаешься из стороны в сторону, как маятник. Я и многие другие младшие ребятишки не пользовались ею по причине маленького роста. Петля находилась где-то на уровне груди и, если подпрыгнув, еще можно было попытаться вставить ступню в петлю, то оттолкнуться от земли второй ногой мы уже не могли, поскольку до пола никак не дотягивались. А вот пацаны на два-три года постарше были повыше и делали это уже легко. У них эта веревка висела на уровне пояса. Потолкавшись в беседке, мы своей малышковой командой решили пойти в гости к Вовке Попову и поиграть в тепле в картишки, в «дурака» там, или в «пьяницу». Благо сестры Вальки в это время дома не было.

Последний, кто оставался в беседке, был Юрка Журавлев. Ему играть с малышами было неинтересно.

Где-то через полчаса нашу неазартную игру прервала влетевшая в квартиру старшая сестра Вовика — Валентина, а за ее спиной маячила еще и Ленка Стеценко, жившая в этом же подъезде. Валька не стала как обычно ругать Вовку за то, что он без спроса привел полдюжины архаровцев, заполонивших грязной обувью всю прихожую, она с порога прокричала: «Юрка Журавлев повесился!» Нас всех так и выдуло из комнаты, как сквозняком.

Мы бросились к беседке. Там на деревянном полу лицом вверх лежал Юрий. На нем сидел крепкий мужик лет тридцати в спортивном костюме — сосед Журавлевых по подъезду — и, энергично раздвигая в стороны и сдвигая к корпусу руки подростка, пытался делать ему искусственное дыхание. На полу валялся кухонный нож, а веревка с петлей была обрезана, и жалкий ее кусок болтался под самой крышей. Через несколько минут приехала скорая и констатировала смерть.

Так и не нашлось свидетеля, который бы видел, как это все произошло. Говорили о том, что той из девчонок, которая из окна дома первой увидела его в петле, надо было не бегать по подъезду в поисках взрослых, кто сможет его вынуть, а подбежать и приподнять Юрия, дабы не дать ему задохнуться. Потом прошел слух, что умер-то Юрка вовсе не от удушения, а от испуга. Дескать когда петля на шею затянулась он испугался — вот и разрыв сердца, не выдержало оно. Так, мол, на вскрытие выяснилось. Я заключения медиков не видел, поэтому подтвердить или опровергнуть эту версию не могу.

Возникает вопрос: а зачем он вообще эту петлю на шею надевал? Реально хотел повеситься? Я конечно за последующие прожитые годы неоднократно потом слышал про подростковые суициды, но ни разу не встречал, чтобы это делали в публичном месте. В ванных, туалетах, сараях, в лесу на березе — про такие случаи знаю, а чтобы это делали демонстративно в центре двора, в беседке, которую видно как минимум из окон двух домов — столкнулся в этот единственный раз. Потом, петля болталась на уровне его бедер, и чтобы сунуть в нее голову Юрию надо было или встать на колени, либо как-то ее поднять. Вдобавок, петля на веревке была не удавка. Когда в нее вставляли ногу, чтобы покачаться, она не затягивалась. Да и по-моему противно совать голову в петлю, в которую все, кому ни лень, ставили грязную обувь. Ну, не гигиенично же это!

Да и повод для суицида никто не мог придумать. Мы видели его где-то за полчаса — за сорок минут до смерти и он не казался ни грустным — хохмил как всегда, ни отчаявшимся. Пусть не был он отличником в школе, так и с кучей троек люди живут, закончил бы он восьмой класс — пара месяцев оставалась и свободен от школы навсегда. Впереди взрослая жизнь. Так что мотивы, подвигнувшие его на этот поступок, так и остались для нас загадкой.

И, похоже, не только для нас, поскольку вскоре появилась версия, обвинявшая в происшествии нас. Якобы детишки нашего двора играли в войну, и парня, который исполнял роль Гитлера, взяли в плен и случайно повесили. Мы просто обалдели от таких слухов. Во-первых, в войну мы в тот день не играли, во-вторых в наших военных играх Гитлера, как персонажа, нет, а в-третьих, мы пленных не вешаем, не говоря про то, что Юрик Журавлев среди гулявших в тот день был самым старшим и вряд ли мы даже всей кодлой с ним бы справились, чтобы засунуть его в петлю.

Но, тем не менее, один из вариантов этой версии укоренился даже в нашей 9-й школе среди учителей. Я лично слышал подобные заявления от нашей классной Александры Алексеевны. На все наши возражения, что мы там были и ничего такого с Юрой не делали, не произвело на нее никакого впечатления.

Другое дело, если бы пришла пара отморозков постарше, и повесила Журавлева, пока он один был в беседке. Но никто не видел в тот день чужаков, да еще таких решительных.

Спустя несколько дней после похорон Юрия, пацаны нашего двора начали громить эту беседку. Даже мы, малышня, принимали в этом посильное участие. Многие взрослые видели, как мы ее курочим, но никто не сказал нам в протест ни единого слова. Уж больно нехорошие воспоминания она навевала.

Второй класс я закончил даже с одной двойкой за четверть. По письму, конечно.

Зато пел я теперь и вел себя на «отлично». Годовую за русский мне все-таки вывели 3, но с заданием на осень, о чем есть соответствующая запись в уголке табеля. Пришлось мне в то лето немного походить в школу и поделать много упражнений по русскому языку.

В то лето мы впервые с Лешкой попали в систему детских лагерей. Сначала просто при школе, а потом нас отправили в настоящий пионерский лагерь, который назывался «Чайка». Принадлежал он железной дороге и находился недалеко от станции Тактыбай, ЮУЖД.

Про пионерские лагеря я потом расскажу отдельно, ну а пока об окружающем нас мире.

В марте 1968 года погиб Ю. Гагарин. Это событие, пожалуй, было главным той весной. По крайней мере, убийство Мартина Лютера Кинга, случившееся буквально через неделю после гибели космонавта, прошло где-то на заднем плане. Ну не интересовали нас американские чернокожие проповедники, даже если они боролись за права негров в США. В мае 1968 Париж был в огне, бузили студенты и леваки, в газетах и на телевидении наверняка были репортажи, но я их не помню. Нас это не волновало.

А вот события в Чехословакии уже касались жителей СССР. Все-таки у многих были родные и близкие в войсках, вводимых в мятежную республику. И надо сказать, что слушая разговоры взрослых, обсуждавших чехословацкие события, я не встретил ни одного диссидента, который бы осудил этот ввод. Видимо, все несогласные с политикой партии и правительства кучковались тогда в Москве, а в пролетарских городах вроде Челябинска недовольные не попадались. Если и переживали, то только за наших солдат.

На ноябрьских выборах в США президентом был избран Никсон, а я, помнится, все никак не мог понять, что же теперь будет делать ушедший в отставку Линдон Джонсон? На какие средства он будет жить, если ему перестанут платить президентскую зарплату? Отец мне долго старался втолковать, что у него столько денег, что работать ему не зачем. Таких денег я не представлял. Что значит много денег? Я видел, что родители строят благосостояние семьи на своих зарплатах, а тут у Джонсона зарплату отбирают. Тогда отец догадался сказать, что бедолаге будут платить пенсию, так что он не пропадет. Про пенсии я знал. На пенсию жил сосед, дед Танеев, и вроде не голодал, так что я успокоился на счет будущего Джонсона и больше к отцу с вопросами о его судьбе не приставал.

Еще в 68-м году была олимпиада в Мехико с легендарным полетом в 21 век Боба Бимона и протестами чернокожих американских спортсменов прямо на олимпийских пьедесталах.

Летом на каникулы приезжал Володя. Весь из себя продвинутый, а как же иначе, ведь он теперь жил в знаменитом Академгородке. За время учебы он освоил там преферанс и, в свою очередь, научил этой игре своих приятелей из нашего двора: Джона, Сашку Наумова, Генку Мальчикова. Я долго сидел рядом с ними, пытаясь самостоятельно понять правила этой игры советских интеллигентов, но так и не понял. А Володя объяснять правила мне в тот раз отказался.

В то же лето случилась на Колхозном поселке великая вонь. Я и сейчас не знаю, что и у кого тогда протухло, но удушающий смрад разлагающегося организма чувствовался в нашем квартале в течение нескольких дней или даже недель. И в нашей детской среде вдруг родилась легенда, дескать, этот трупный запах доносится до нас из родной школы. Но мы-то все ходили в ту самую школу и знали, что гниющих трупов там нет. Тогда легенду дополнили, что это в коридорах и классах трупов действительно нет, а вот на чердаке, который всегда закрыт, якобы стоит гроб, а в том гробу покойник. А на вопрос, откуда он там взялся, отвечали: так ты разве не знаешь, что в годы войны в школе располагался госпиталь? Так вот, раненые часто умирали, и этот покойник лежит там с тех самых времен, его просто забыли там на чердаке. Мало того, мне даже говорили, что пара моих одноклассников, чуть ли не Вовка Костромитин с Серегой Белогрудовым, проникли-таки тайком на этот самый чердак и самолично видели его обитый красным ситцем гроб.

Вот такая была шикарная легенда. Слава богу, нам не приходило в голову дотошно выяснять, а почему покойник вдруг завонял через двадцать с лишним лет после смерти, и почему его не похоронили, а потащили на чердак. Пришлось бы тогда от этой версии отказаться. Сейчас я думаю, что просто у кого-то на Колхозке сдохло крупное животное вроде свиньи или жеребенка, и хозяин не захоронил его, а выбросил на пустыре или в кустах. Тогда на поселке было много бесхозных мест, используемых под свалки.

В этот же год городские власти начали застраивать Северо-запад. Первое, что построили, столовую для будущих строителей. Потом на территории бывшего аэродрома ДОСААФ, радовавшего нас в детстве полетами самолетов, планеров и прыжками парашютистов, выросли первые пятиэтажки.

Проспект Победы от Свердловского проспекта на запад заасфальтировали, причем, только вдоль тротуаров. Центральную часть улицы в асфальт не закатывали. Там позднее начали прокладывать трамвайные рельсы.

В это же время вывезли и Великую кучу щебня, находившуюся напротив нашего двора. На этом месте выкопали большой котлован, потом поставили башенный кран и начали возводить первый девятиэтажный дом в нашей округе. Сейчас это 204-й дом по проспекту Победы.

И именно в этот год снесли кочегарку в нашем дворе и приступили к строительству пятиэтажки на Колхозной, 25.

Учеба в третьем классе началась для меня не намного лучше, чем закончилась во втором. Те же унылые оценки по русскому, те же претензии Александры Алексеевны и родителей. Продолжалось это долго. Дошло до того, что из-за плохой успеваемости по русскому языку меня не приняли в пионеры. Почти всех одноклассников посчитали достойными, и в апреле следующего 1969 года, ко дню рождения Ильича, приняли в организацию, а меня нет. До сих пор помню: стоит наш 31 в шеренгу вдоль стены классной комнаты, левая рука у всех по шву, на правой, согнутой в локте, у каждого висит новенький алый галстук. Ребята по очереди зачитывают наизусть пионерскую клятву. И только три или четыре человека сидят на своих местах, не участвуя в торжественном мероприятии. Это двоечники, недостойные быть пионерами. Среди них и я.

Но если те другие — двоечники, стабильные, почти по всем предметам, то у меня-то проблемы только с русским языком.

Надо сказать, что Александра Алексеевна не махнула на меня рукой, а терпеливо искала способы мне помочь. Во-первых, она выяснила, что я плохо вижу с доски и пересадила меня с предпоследней парты на первую в этом же ряду. Теперь я сидел с самой красивой девочкой нашего класса Верочкой Толмачевой и почему-то очень этого стеснялся. Мы с ней почти не разговаривали.

Вторым шагом по моему спасению была отправка нас с братом к логопеду, дабы сей специалист поставил, наконец, нам звук «Р».

В нашей школе логопеда не было, и мы ходили заниматься в школу N5, что и поныне находится на улице Калинина. Ходили добросовестно, чуть не всю третью четверть, и незаметно научились рычать при разговоре.

Так что в третьем классе я перестал картавить, и к летним каникулам приобрел рецепт на первые в своей жизни очки. Тогда еще на «-1».

В 1969 году тоже было немало интересных событий. В январе газеты как-то невнятно рассказали о покушении в Москве на наших космонавтов и ранение Берегового. Кто стрелял, зачем и почему в маленьких подвальных заметках не сообщалось. Ходили какие-то невнятные слухи, что возможно его спутали с Брежневым, но все это были только слухи. Советская пресса умело прятала государственные тайны. Тем более, что вскоре другое событие затмило это нелепое покушение неудачника-диссидента. В марте произошел конфликт на острове Даманском. Тут народное мнения целиком и полностью было на стороне наших пограничников и солдат. И если первое событие в нашей мальчишечьей среде практически не обсуждалось, то про события на Даманском мы говорили часто.

В том же году к власти пришли Ясир Арафат и Голда Мейер. Тогда мы не обратили на это внимания. Но именем первого нам позднее прожужжали все уши, а про вторую всегда ехидно так упоминали: «А Голда-то, между прочим, родилась в России».

Наша сборная по хоккею прервала череду постоянных побед и уступила мировой чемпионский титул сборной Чехословакии. Кто-то думает, что это чехи нам так отомстили за прошлогоднее вторжение войск, а мне сдается, что наши специально уступили им по политическим соображениям.

В июле 1969 года американцы высадились на Луне. Или имитировали высадку на спутник Земли — это, как говорится, теперь вопрос веры каждого. Телевизионный репортаж об этом событии транслировался на 5/6 земного шара. И только в СССР об этом полете и о прилунении землян сухо сообщили в программе «Время».

Достижение американцев нас сильно не удивило. Морально все были давно готовы к этому событию, и то, что на Луне они оказались первыми, в уныние нас не повергало.

Лично на меня большее впечатление произвела первая поездка к морю. Родители, взяв меня и Лешку, поехали на малую родину матери в Крайновку.

Когда-то, давным-давно, русские колонизировали эти берега Каспийского моря. Коренного населения там не было. В первые годы советской власти Крайновка входила в Орджоникидзевский край. Затем, когда расформировали Чечено-Ингушскую АССР, ее перевели в Грозненскую область. В эти славные времена Крайновка была даже райцентром. А потом, в хрущовские времена, территорию передали в Дагестанскую АССР и Крайновка опять стала рядовым селом. Про этот населенный пункт я уже неоднократно писал в иных своих литературных трудах, так что здесь повторяться не стану. Расскажу только про наше первое путешествие.

В те дни от Челябинска до Кизляра поезд шел полтора суток. Сейчас времена другие, прогресс не стоит на месте, и поезда преодолевают расстояние между этими же станциями уже за двое суток. Не-е, ни Челябинск, ни Кизляр за эти годы с места на место не переносили, просто раньше поезд ехал напрямую — через Орск, Актюбинск, Гурьев, а теперь оказалось, что большая часть этого пути проходит по Казахстану, а Казахстан страна нынче чужая. Правда, если честно, то ездить через Актюбинск поезда перестали еще при советской власти. Капризным пассажирам, следующим до Кавказских Минеральных вод и Адлера, казалось утомительным четырнадцать часов ехать по казахским степям, они жаловались на жару, неприглядный пейзаж и плохое снабжение водой. И МПС, следуя пожеланиям пассажиров, решило перенаправить поезда до северо-кавказких курортов и черноморского побережья через Куйбышев, Саратов и Волгоград. Вот путь и удлинился на двенадцать часов, а надо было просто пропускать пассажирские поезда через казахские солончаки в ночное время, никого бы жара и не мучила.

Во время той поездки мы с братом с интересом разглядывали необъятную нашу страну из окна поезда. Видели в Оренбургской области последние отроги Уральских гор, переходящие в ровные как стол казахские степи. Видели солончаки, блестящие на солнце до рези в глазах, казахские поселки с верблюдами на улицах, и как качают нефть в Гурьеве на реке Урал. Мы проехали через дельту Волги в Астрахани, посмотрели на песчаные барханы калмыцких полупустынь. Потом за окном опять зазеленело, появились деревья, кустарники и даже виноградники. Мы приехали в Кизляр.

В те дни от Кизляра до Крайновки можно было добраться двумя способами: либо рейсовым автобусом, либо самолетом. Либо полтора часа по неровной дороге в стареньком автобусе, либо пятнадцать минут по воздушным ямам на могучем лайнере АН-2 «Аэрофлота».

Сейчас малая местечковая авиация умерла как класс, и современные дети наивно считают, что маршрутка — самый быстрый вид транспорта. Ну какая маршрутка перевезет вас на 70 км за четверть часа, да еще и по нашим дорогам? Детям неведомо, что пятьдесят лет назад их бабушки и дедушки летали на самолетах так же часто, как они ездят на автобусах. И им уже не узнать то ощущение свободного падения, которое испытывал пассажир низколетящей «аннушки», когда проваливался в очередную воздушную яму. Сам ты, сидя в кресле, падаешь вниз, а твои внутренности радостно устремляются вверх! Впечатление незабываемое — это вам не дешевые американские горки в луна-парке.

Уж не знаю почему, но родители выбрали самолет. Рейс был не прямой, а с промежуточной посадкой в поселке Старый Терек. Там нас и наш самолет встретил милый вислоухий ослик с печальными глазами, запряженный в небольшую тележку. Опытные пассажиры, не в первый раз пользующиеся этим рейсом, рассказали, что ослик этот работает на почте и возит от аэродрома до своего отделения почтовые отправления — письма и посылки. А взгляд у него печальный от того, что злые люди испортили бедное животное, приучив его к табаку и алкоголю. И в доказательство скормили ему несколько сигарет. Жадно зажевав их, ослик продолжал все также грустно смотреть на нас, но водки почему-то ему никто не налил. Пришлось ему работать на трезвую голову.

В Крайновке мы остановились у тетки матери Марины Бурлаковой. Жила она в своем доме с большим садом вдвоем с младшим сыном Боренькой, оболтусом лет двенадцати, а старшие ее дети все жили отдельно.

Как и полагается отдыхающим, мы ходили купаться в море, загорали на бесконечных и пустынных пляжах, ели фрукты из сада бабы Марины, слушали выдумки Бореньки, навещали других своих родственников и вместе с нашими родителями ходили в гости к их прежним знакомым. Там нас встречали по-разному: кто побогаче, мог угостить черной икрой, осетриной и прочей хорошей рыбой, а те, кто победнее, могли просто предложить пирожки с пасленом. Но все были искренне рады.

Тогда я впервые увидел родных брата и сестру моего деда Сергея: деда Сашу Бурлакова, он в центре кадра и бабу Варю Чайкину — она крайняя справа.

Погостив в Крайновке, мы совершили еще один перелет минут на семь и посетили село Новый Бирюзяк, где нас привечала родная сестра матери — тетка Анна.

Бирюзяк хоть и находится далеко от моря, но и там жили рыбаки. В округе имелось несколько озер, на которых они и ставили вентеря. Соответственно, и рыба, которую мы ели, была уже озерная — щуки, сомы и лещи. Для купания имелась река Кордонка. Так что и там мы весело проводили время.

Погостив у Нечаевых, опять же на самолете, мы вернулись в Крайновку. Другого транспорта тогда из Бирюзяка просто не было, автобусы туда еще не ходили. Снова крайновские пляжи, море, солнце, рыба, а по вечерам игра в подкидного при свете керосиновой лампы. Почему баба Марина пользовалась ею, а не включала электричество, для меня загадка, экономила что ли? Но зато керосиновое освещение выглядело на редкость романтично.

Через несколько дней уже на рейсовом автобусе мы выехали в Кизляр, где, наконец, сели на поезд, идущий на север.

Но наше путешествие на этом еще не закончилось, поскольку поехали мы не домой, а сошли в Астрахани, где у матери тоже были родные. Остановились у дяди Миши Дмитриева — того самого двоюродного брата мамы, который работал в «Мостопоезде» и строил наш дом. В Астрахани он тоже был строителем, а его жена тетя Лена работала в каком-то торге.

В Астрахани мне купили первые в моей жизни очки. Наконец-то я снова четко видел окружающий мир. В городе мы пробыли недолго и на настоящей «Ракете» на несколько дней съездили по Волге в село Седлистое. Там жила другая двоюродная сестра матери — Михайлова Нина Кузьминишна. На ее огороде я нашел такой большой помидор, такой большой, что он остался единственным помидором на свете, который я так и не смог съесть в одиночку. В Седлистом было принято по вечерам пить чай из самовара. Посреди двора на свежем воздухе накрывали стол, ставили самовар, печенье, варенье, чашки с блюдцами и начинали чаевничать, поглощая под долгие беседы одну чашку чая за другой. Мы с Лешкой охотно принимали участие в этом мероприятии. Кроме того, там нас катали на моторной лодке, там каждый день можно было видеть множество разных пароходиков снующих по Волге, там я защитил честь Южного Урала в неофициальном соревновании по загару. Меня поставили спиной к спине с какой-то девочкой — самой загорелой среди аборигенов, и комиссия из нескольких ребятишек, с которыми мы купались, признала меня более черным.

Так же на «Ракете» мы вернулись в Астрахань. Там еще погостили и посетили тамошний кремль. Даже поднялись на колокольню Пречистенских ворот, тогда туда еще пускали туристов.

Каждый день ели арбузы. В Астрахани в сезон они стоили 4 копейки за килограмм. А у нас дома в «Урожае» их продавали по 8 копеек. Вдобавок, здесь в Астрахани все арбузы были именно астраханские, а к нам часто завозили из Казахстана и Средней Азии.

Нагостившись, поехали домой. Урал встретил нас холодно. Шли августовские проливные дожди, не такие унылые, как осенние моросящие, но чем-то их напоминающие.

В общем, приблизительно 27 августа 1969 года, мы наконец-то вернулись домой в Челябинск. На вокзале нас встречал Володя. Володя этой осенью не поехал в Новосибирск. Он, чтобы не утруждать родителей излишними финансовыми затратами перевелся из тамошнего университета в Челябинский педагогический институт. Так что на третий курс он отправился уже в местный ВУЗ. А в начале декабря демобилизовался из армии Юра, и вся семья опять была в сборе.

Может от того, что я стал старше и внимательнее за последние месяцы, может, сказались занятия с логопедом, но проблем с русским языком в четвертом классе у меня стало намного меньше. Появились четверки, и в итоге во второй четверти меня приняли, наконец, в пионеры. Галстук на моей шее повязала председатель совета отряда Верочка Толмачева. Я думаю, из-за этого факта некоторые из мальчишек нашего класса мне даже позавидовали.

Я стал таким же, как все.

В ноябре 1969 года сдали пятиэтажку, построенную на месте снесенной котельной. Во дворе резко прибавилось ребятишек. Правда с нашего года оказалось не так уж и много. Сашка Шмаков и Татьяна Васильченко попали в 44, а в наш 41 пришла Ирина Осипенко. Как я уже говорил, в этот дом переехал Боря Ровный, братья Новиковы и наши родственники Михайловы.

Больше ничем этот учебный год не запомнился, если не считать холодов. Учились мы опять в первую смену, с восьми утра. И в эту зиму учащихся начальных классов часто освобождали от занятий из-за ночных морозов.

Но мы с Алексеем, наоборот любили в такие дни приходить в школу. Александра Алексеевна все равно была вынуждена являться на работу и сидеть там в пустом классе, заполняя какие-нибудь отчеты. Вот тут мы неожиданно и ввалимся, иногда еще кто-нибудь из таких же неугомонных одноклассников заглянет, у кого родители с утра по радио прогноз не слушали. Коридоры четвертого этажа в такие дни были пусты, все же дома сидят, тишина вокруг — красотища. Александра Алексеевна даст нам какое-нибудь задание, мы его выполним, она при нас же его проверит, поставит хорошие оценки, и мы с чувством честно исполненного долга бежим домой.

Это не то, что учиться в переполненном классе, где у преподавателя часто не хватало времени, чтобы уделить внимание каждому ученику. Урок-то сорок пять минут, а в классе 42 ученика, на каждого получалось по 64 секунды.

Весной 70-го произошла трагедия в семье Белозерцева Сереги. У него от какой-то тяжелой болезни умер годовалый братик.

Вскоре и он сам переехал из нашего двора и ушел из школы. Его родителям дали квартиру в новых домах на Северо-западе. Здесь-то они втроем ютились в комнате, в коммуналке на двух хозяев.

Этот год был для нас выпускной. Мы распрощались с начальной школой, впереди нас ждал 5-й класс.

Ну а теперь подробнее о 1970-м.

Год был на удивление спокойный. В январе в стране прошла перепись населения. Выяснилось, что в стране живет 241,7 миллиона человек. К нам тоже приходил дяденька и, сидя в зале за столом, что-то спрашивал у отца. Когда он ушел, мы подбежали к отцу и поинтересовались, переписал ли он и нас. «А как же,» — ответил отец.

В апреле распался коллектив «Beatles», но новость эта долетит до меня лет через пять, не потому, что я жил так далеко от туманного Альбиона, а потому, что в 11 лет она мне была не сильно интересна. И лишь в 16 лет, когда я займусь музыкальными записями на собственный магнитофон, я и узнаю, что величайшая рок-группа 60-х распалась в апреле 1970 г.

Бразильцы во главе с Пеле опять стали чемпионами мира по футболу. Ну тогда это была дежурная новость, кто бы сомневался.

Гадкие американские капиталисты повязали кудрявую негритянку Анджелу Дэвис, и весь Советский Союз, как один человек, осудил их за это. Борьба за ее права началась.

Другие два злодея — уже литовцы Бразинкасы — угнали самолет и убили бортпроводницу Надю Курченко. И хотя эти негодяи больше никогда не летали самолетами «Аэрофлота», всех остальных граждан СССР вскоре заставили покупать билеты по предъявлению паспорта, и в аэропортах начали проводить досмотр пассажиров и багажа. А ведь до этого в самолетах летали и без документов.

Удачно прошли запуски новых космических кораблей Советского Союза. На Луну был высажен «Луноход 1», а на Венеру — «Венера-7».

В прокат вышли фильмы «Бег», «Белорусский вокзал» с популярной песней про десантный батальон, «Начало» с коронным диалогом для хамов на танплощадках: «Девушка, вы танцуете?» — «Да!» — «А я пою!». Но нам, конечно, болеедругих понравился фильм «Белое солнце пустыни». Его премьера состоялась в марте 70-го. Трудно представить, что было время, когда не существовали: красноармеец Сухова, Петруха, бандит Абдулла и таможенник Верещагин.

Лето мы с братцем Лешей провели так: в июне последний раз отбыли смену в лагере при школе, а в июле съездили не в привычную нам «Чайку», а в другой лагерь — «Орленок». Добираться до него надо было не на электричке, а автобусом. Там были большие смешанные отряды, чуть не по 50 человек в каждом. В общем, там нам не сильно понравилось.

В августе брат Юрий подал документы на химический факультет Челябинского педагогического института, и мы все за него переживали. Но он поступил.

Потом, в сентябре, как путевый студент-первокурсник он съездил на картошку, и вскоре в его жизни появилась скромная, симпатичная девушка — однокурсница по имени Александра.

Той же осенью как-то в собственном доме я увидел другую девушку, энергичную и рыжеволосую. Ее привел к нам Володя. Девушка смело командовала им и не давала брату курить. Как оказалось, ее звали Тамарой. Потом эта девушка довольно часто появлялась в нашей квартире, особенно, когда родителей не было дома. Володя и Тамара закрывались от нас с Лешкой в маленькой комнате и сидели тихо-тихо. Видимо задачи решали. Математики все же.