Жорж Дунаев

Глава двадцатая.

We took a back road, we’re gonna look at the stars

We took a back road in my car

Down to the ocean, it’s only water and sand

And in the ocean, we’ll hold hands

But I don’t really like you, apologetically dressed

In the best put on the heartbeat line

Without an answer, the thunder speaks from the sky

And on the cold, wet dirt I cry

And on the cold, wet dirt I cry – я прерываю песню, выключая аппаратуру связи. Оглядываю комнату управления телекоммуникационного центра, напоминающую разделочный цех, перезаряжаю винтовку и повторяю:

- And on the cold, wet dirt I cry – Тиамат удивленно поднимает бровь:

- Тебе хочется плакать?

- Да. Я устал. Мне надоели битвы и глобальные катаклизмы. Мне надоело отвечать за других, спасать, утешать, объяснять. Я не вижу в этом смысла. Я не вижу смысла в мелкой суете мелких людей, режущих друг друга цепными топорами, жгущих друг друга лазганами и водящих вокруг меня безумные хороводы озверевших дегенератов, хором напевая: «Спаси нас, Жорж Дунаев, спаси!». Чудесно и замечательно, когда у тебя в жизни есть смысл. Цель. Резон к существованию. Когда у тебя внутри тепло и тесно, и покойно, как после овердоза транквилизаторов. Когда мир сжимается и сужается, темнеет, облегает тебя мягким бархатом теплого покоя, когда вопрос «Зачем?», когда вопрос «Почему?» не беспокоит. Просто, это есть, и ради этого ты живешь. Этот теплый покой - одна из форм счастья, постоянный выброс эндорфинов в кровь, безжалостный убийца рефлексий и сомнений. В некотором смысле, самооскотивание и деградация – уровень осознания окружающей реальности снижается в разы, ты закрываешь глаза на миллион вещей, от озверевших рвачей в правительстве до холодных капель, падающих тебе на лоб. Все равно. Тепло и хорошо, я знаю, зачем и почему я здесь, больше мне ничего не надо. Что-то подобное меня накрыло, когда куратор рассказал, для чего я ему нужен. Зажег внутри меня огонь цели. Я огромный паровой робот со связкой сухих дров в топке. Ррраз! – и холеная чиновничья рука подносит к дровам огонь. «Чух-чух-чух, я всех спасу! Чух-чух-чух, Жорж Дунаев online!». Красные отблески в глазах, дьявольская улыбка, белый костюм, дрожь предвкушения. «Чух-чух-чух!» - и водопады чужой крови заливают топку, огонь гаснет, я останавливаюсь. It’s pointless. Пустота. Отчаяние. Холод вокруг. Бесконечное серое осеннее небо с мелким дождем в грудной клетке, пронизывающий мокрый ветер в голове. Я вижу ситуацию со стороны. Крысиные бега, вечный круг, «меньшее зло против большего зла», «господа, позвольте отвести кинжал убийцы, чтоб дальше воровать могли вы смело». Я здесь не для этого. «Комон, Жоржи, перестань, впереди тебя ждут миллионы восхищенных телок с сиськами и кейсы кокаина!». Да-да. Оставьте себе, ублюдки. Мне нужен домик в горах, бутылка виски и человек, который будет значить для меня больше, чем вся вселенная, вместе взятая. Все. Так мало. Крохи, крохи. Так мелко, так крохотно, так по-мещански глупо. Закрыть глаза и утопить сознание в запахе волос родного человека. Родного, блин, а не садисткой куклой с претензиями на королеву южного полюса галактики! Но нет, но нет, вперед-вперед, оловянный солдатик, получи свою дозу одиночества, опасностей и пластиковой славы. Убей и зарежь их всех, Жоржи, и ты получишь миллиард восхищений от абсолютно чужих тебе людей. «Тетя Клара ценит тебя, Жоржи! Дядя Коля восхищается тобой, Жорж! Сосед Иван посылает тебе свое одобрение, Дунаев! Продолжай! Продолжай, мы ждем Жорж, мы ждем продолжения!». Fuck you. Fuck! Не хочу никуда идти. Не хочу ничего делать. Дайте мне нож, дайте мне вскрыть себе вены и писать на стенах собственной кровью «СМЕРТЬ! СМЕРТЬ! СМЕРТЬ!» до тех пор, пока я не потеряю сознание и не сдохну. Сгорите все в аду и прихватите с собой всех своих родственников до десятого колена, я передам вам в пекло поздравительную открытку на Рождество – я опускаюсь на колени, затем валюсь на бок, прямо в чужую кровь, и начинаю рыдать холодными слезами бесполезного человека. На Тиамат моя речь не производит никакого впечатления – она спокойно подходит ко мне, достает из моего кармана стимуляторную смесь и аккуратно ставит меня. Я рыдаю до тех пор, пока наркотик не начинает действовать. Затем я резко поднимаюсь, вытираю чужую кровь, поправляю винтовку на плече:

- Что у нас там дальше?

- Возвращение к космокатеру, ожидание прибытия крейсера Халифата.

- Отлично, пошли.

Мы выходим из центра, вокруг по-прежнему ночь, вокруг по-прежнему ни души. Тихо и покойно, лишь вдалеке, из захваченного культистами дворца планетарного халифа слышится праздничный вой. Первая и последняя оргия зверей, продавших богам Хаоса свои души в обмен на глоточек крови. Естественный и печальный исход для человека, думающего не как все. В какой-то момент ты понимаешь, что неправа мама. Потом понимаешь, что большая часть окружающих тоже неправа. Неправ президент, неправо правительство, неправ Патриарх Федеральной Церкви, размазывающих по обратной стороне телеэкрана жидкие сопли «духовности». Ты понимаешь, что ты стандартный гражданин, попавший в мир стандартных вещей. Компьютер с предустановленной обществом операционной системой: политические взгляды, религиозные взгляды, сексуальные привычки, социальные воззрения, культурные нормы – все вбито в тебя с рождения. Тебя на самом деле нет, есть лишь совокупность стандартных параметров, которую шлепнули по попке, заставив открыть рот в крике, первый раз вдохнув воздух стандартного мира. И ты начинаешь бороться за себя, ты начинаешь отклоняться от норм и стандартов, впадая в девиации, а то и вовсе в извращения. «Хоть бы и гомосеком, лишь бы манифестировать себя». В какой-то момент ты случайно поднимаешь затхлый ковер реальности и обнаруживаешь в его подноготной тьме силы таинственные и пугающие. Не стандартного скучного пресного «бога» для всех, а целую свору диких и опасных демонов для тебя. Они начинают шептать тебе на уши, обещая реки крови, оторванные руки и отрезанных носы обывателей всего лишь за пару ритуальных порезов. Ты колеблешься. Финальный аргумент – «ну ты же не такой, как они. Ты же не боишься, ты же хочешь быть настоящим, ты же хочешь быть индивидуальным, ты же не стремишься слиться с толпой. А какая толпа примет демонов? Какой обыватель поцелует Сатану под хвост? Это сможешь сделать только ты, такой нестандартный такой клевый. Все круто, чувак, все круто, самоманифестация, власть, деньги, чужая кровь – только произнеси пару заветных слов». И ты произносишь. И находишь других таких же. И вместе вы творите ритуалы столь извращенные и дикие, что только разум культиста Хаоса может понять и вместить их. И затем вы решаете восстать, сбросить иго зажравшейся сволочи, дать волю своим богам. И все кончается тем, что ты, дико урча, жрешь ртом холодный труп грязного человека, в гордыне и самоманифестации пав до уровня бродячей собаки. Если бы к тебе хоть на миг вернулось сознание, ты бы снова сошел с ума от одной мысли о своих преступлениях. Но оно к тебе не вернется – до прибытия крейсера с Исламской Инквизицией остается меньше двенадцати часов. Они уже летят, в строгих зеленых плащах, испещренных сакральной вязью, с ритуальными серпами, с цифровыми копиями Корана, висящими у них на груди. Их поступь легка и спокойна, их лица непроницаемы, их спины не дрогнут под тяжестью баллонов с горючим для огнеметов. Последнее, что ты увидишь в этой жизни – языки пламени, пожирающие твою стонущую плоть. Бунт, манифестация, самосознание, кровь и ярость в обмен на ритуальное сожжение. Ночь безумия Хаоса в обмен на загубленную жизнь. Из последних сил ты прохрипишь: «Лучше раз напиться крови, чем триста лет жрать падаль». И я отвечу тебе просто: «Глупый мудак».

- Глупые мудаки – шепчу я, сидя на холодном песке ночной пустыни перед безжизненным космокатером. Тайком от Тиамат я впрыскиваю антидот, приятная обволакивающая теплота наркотика тут же уходит, и прежние мысли накрывают меня. Я ложусь на песок, сворачиваюсь в позу эмбриона и тихо плачу всю ночь. Я плачу о потерянном смысле жизни, плачу о собственной ничтожности и никчемности, плачу о тотальной бессмысленности происходящего, плачу о сосущей пустоте в груди. Я плачу до тех пор, пока меня не окликает Тиамат: «До прибытия крейсера осталось полчаса». И я поднимаюсь с песка, и я ставлюсь стимуляторами, и Тиамат улыбается, и барханы золотистого песка заливает яркое солнце, и я тоже улыбаюсь. Через полчаса прибывает крейсер и я, переодетый в церемониальные одежды посла, вхожу в его гигантское нутро, замечая несколько сотен суровых мужчин в зеленых одеждах, обвешанных тяжелым вооружением. Мужчины торопливо выгружают из крейсера ящики с боеприпасами, несколько из них громко читают суры из Корана. Я благословляю их крестом, и люк крейсера закрывается перед лицом моим, и крейсер ревет, отрываясь от земли. Мы улетаем с Аль-Рашида, улетаем в Золотой Дворец Великого Халифа, и я безразлично смотрю на удаляющуюся планету, давя нотки сожаления новыми инъекциями наркотика.