Жорж Дунаев

Глава двадцать четвертая.

Три часа дня. Одетый я посольский костюм, я стою в Центральной Зале Золотого Дворца. Справа от меня толпится дворцовая челядь во главе с нахмурившимся Великим Визирем. Блеск золота, серебро и бриллианты, имплантированные прямо в кожу, лица, налитые ботоксом, разговоры заглушает рев проносящихся над Дворцом космических кораблей. Всеобщая мобилизация, планета, превратившаяся в разворошенный муравейник, сотни грузовых кораблей, ежеминутно отправляющихся на орбиту и обратно. Наливающийся силой шторм, в самом центре которого по привычке стою я. Я закрываю глаза и вздыхаю. В моем желудке только что растворилась двойная порция галлюциногенов – я не хочу быть в здравом уме и твердой памяти, когда Тиамат начнут трахать на глазах у разодетого арабского сброда. Огромные, отделанные золотом двери растворяются, и хриплый голос из динамиков произносит:

- Его Высочество Великий Халиф, владетель суши, повелитель морей, хозяин воздуха, господин межзвездного пространства….

Дворцовая челядь тут же падает на колени, на колени бухаюсь и я, исподлобья наблюдая, как в зал торжественно входит все еще похмельный Халиф. Перед моими глазами начинает проскальзывать цветные круги. Первый признак надвигающегося прихода. Халиф подходит к стоящему в центре зала ложу, скидывает верхние одежды и становится в позу ожидания. Динамик сообщает:

- Тиамат, жертвенная дева Разорской Федерации, олицетворение всех женщин своей страны.

В залу робко входит Тиамат в черной парандже. Круги перед глазами усиливают. Молча и покорно Тиамат идет к ложу с застывшим в ожидании Халифом. К кругам прибавляются постоянно меняющие свою форму параллелепипеды. Халиф сдергивает покрывало с головы его жертвенной женщины и улыбается. Она ему понравилась. Среди челяди возникает и тут же стихает одобрительный шепот. Параллелепипеды превращаются в ромбы, реальность плывет все сильнее. Халиф неспешно, но уверенно раздевает Тиамат, челядь одобрительно кивает, я вижу все хуже. Боже, она совсем голая, беленькая, с белесыми лобковыми волосиками, которые она робко пытается прикрывать. Челядь цокает языками. Халиф, широко улыбнувшись, валит Тиамат на ложе и забирается сверху. Я окончательно отключаюсь.

Мне грезится заброшенная ледяная планета. Серая мгла вместо солнца, почерневшие, ушедшие в землю деревянные строения, неуклюже топающие по снегу местные, в драных полушубках и валенках. Запах самогона, варящегося где-то неподалеку. Один из местных, старенький дедушки с изъеденным морщинами лицом, посеревшими от грязи седыми волосами и чистыми голубыми глазами, подходит ко мне и молча увлекает за собой. Мы бредем по рыхлому снегу, ежеминутно спотыкаясь и матерясь, бредем через всю деревню, пока не доходим до старенькой избенки на самой ее окраине. Раздеваемся в сырых, зябких сенях и, осторожно ступая по скрипящим половицам, входим внутрь. Внутри жарко натоплено, пахнет свежим хлебом и суточными щами. Дед останавливается у висящей в красном углу иконы, внимательно смотрит на почерневший от времени лик, после чего крестится и кладет поясной поклон. Затем он достает из печи котелок со щами и хлеб и ставит их на стол. Хитро подмигнув, лезет за печь и извлекает из тайника бутылку мутного самогона. Раскладывает, разливает, смотрит на меня, выпивает не чокаясь. Я пью вслед за ним и принимаюсь за щи, закусывая их свежим хлебом. Некоторое время мы едим, сопя, покряхтывая и пропуская по стопке самогона после каждой пары ложек. Щи и хлеб кончаются, остается один самогон.. Стопка, вторая, третья, четвертую дед опрокидывает и, чуть усмехнувшись, спрашивает, глядя прямо мне в глаза:

- Любишь ее?

- Кого?

- Зазнобу твою.

Я опускаю глаза:

- Нет у меня никакой зазнобы.

- Ври-не ври, а сердечко-то ноет, ноет, а?

Я рассматриваю щели между половицами.

- Ну, признайся себе, что ноет. Признайся, что дал слабину жестокосердный, размякнул что, пустил внутрь, на вот столечко, на чуточку самую малую, но пустил. И теперь ноет, ноет внутри.

Я сглатываю:

- Нет.

- Нет, и потому побоялся смотреть, испугался потому, дурью потому закинулся, что почувствовал в себе слабину, трещинку сердечную в себе ощутил.

- Да.

- Скажи ей об этом. Скажи, как все кончится. Обязательно, обязательно скажи.

Я все еще смотрю в щель:

- Хорошо.

- А теперь еще по одной и пора тебе.

Дед разливает остатки самогона, чокается со мной и, улыбнувшись, выпивает залпом. Я выпиваю вслед за ним и в ту же секунду все перед глазами меркнет и я очухиваюсь в объятиях довольного Халифа, обнимающего меня со словами «Приветствую тебя, дорогой союзник!».

Я так и не увидел совокупления Тиамат с Халифом, не услышал, стонала она или нет, не заметил ехидных ухмылок челяди с плотоядными взглядами. Все, что я чувствую – это слабый аромат похмелья изо рта Халифа, все, что я увижу – это стенд с флагами Халифата и Федерации посреди зала, все, что я слышу – это гул космических челноков, доставляющих на орбиту солдат и военную амуницию. Я сделал это. Сделал. Я заключил договор с Халифатом, я выполнил свою миссию, вынес унижения и страдания и почти спас Разорскую Федерацию. Осталось всего ничего – вернуться домой и разгромить мощнейший флот Псов.

Мы прощаемся с Халифом на вершине посадочной башни. Холодно, дует ветер, развевая полы моего посольского одеяния. Халиф обнимает меня, крепко прижимает к себе и тихо шепчет на ухо: «Разберись с ними, с ними со всеми, Жорж. Разберись с Псами, разберись с Великим Визирем, разберись со своей бедной девочкой. Ты достаточно выстрадал и претерпел, не позволяй всему этому пропасть зря. Я желаю тебе удачи и да благословит тебя Аллах!» - Халиф отрывается от моего уха и несколько секунд внимательно смотрит мне в глаза. Я отвечаю ему тем же немигающим взглядом. Стоящий невдалеке Великий Визирь хмурится, видя столь сердечное прощание, и отворачивается в сторону, смотря на бесконечные цепочки арабских гвардейцев, грузящихся во флагманский корабль халифатского флота. Халиф разворачивается и уходит, вместе с ним башню покидает и вся его многочисленная свита. Я вздыхаю и поднимаюсь на корабль.

Все время полета до границ Халифата я провожу в своей каюте. Мы выключаем гипердвигатель у Аль-Рашида и начинаем перестраивать флот в оборонительную формацию, предполагающую нападение противника. Игры кончились. Финальный час приближается. Я с холодным интересом рассматриваю в иллюминатор пустынный, истерзанный Аль-Рашид и гадаю, что там. Что стало с руководителями восстаниями? С приближенными убитого бандитского главаря? С высаживавшимися на моих глазах инквизиторами? Мои мысли прерывает Великий Визирь, неспешно входящий в мою каюту:

- Мы можем общаться без всех этих условностей?

- Простите, Визирь?

- Я говорю, мы можем общаться без всех этих идиотских условных обращений и восхищений в те моменты, когда нас никто не видит?

- Ах, да, конечно.

- Думаете, наверное, что стало с Аль-Рашидом? Полчаса назад пришел рапорт от инквизиторов. Пятнадцать тысяч казненных еретиков, три сожженных города, улицы в крови, жестокие бои за дворец местечкового халифа. Его приближенные, кстати, тоже казнены – как бандиты и нарушители закона Халифата. Да, это жестоко, но необходимо – оставшиеся в живых жители планеты теперь заживут в мире и спокойствии. Если мы, конечно, победим. Собственно, про это я и зашел поговорить – мы подходим к краю зоны действия халифатской системы сообщения, весь полет до границ Федерации не будет никакой связи, мы не будем знать, что происходит у вас и что ждет нас. На последнем сеансе коммуникации нам сообщили, что флот Разорской Федерации полностью уничтожен, корабли Псов у самой Столицы, остались только шесть орбитальных баз, с трудом держащих оборону. Это плохие новости. Новости хорошие: героическое сопротивление федералов серьезно ослабило Псов, у нас есть все шансы на успех.

- Понятно. Расскажите, в чем ваша вражда с Халифом? – Великий Визирь смеется.

- Он, небось, уже науськивал вас на меня, да?

- Нет!

- Да!

- Нет!

- Да! – я сдаюсь:

- Да!

Визирь снова смеется:

- Это естественно, глупо было бы ожидать от него другого. Каждый раз он ищет повод отправить меня прочь из Золотого Города, заодно подослав пару убийц. Видите ли, он меня боится, страшно боится. Халифами становятся по наследству, это право, данное по рождению. И судьба дарует его случайно. Большая часть наших правителей была мелочными, тупыми, ограниченными людьми с огромным самомнением. Естественно, когда страной правит самовлюбленный идиот, это кончается заговором и объявлением нового Халифа, чаще всего родственника погибшего, чаще всего такого же тупого. Так шел год за годом, эпоха за эпохой – идиот, ближний дворцовый круг, решающий все за него, круг устает, заговор, убийство, правителем объявляется «подходящая фигура», точно такой же идиот, только неизвестный.

- И?

- И у нашего последнего Халифа хватило ума осознать весь ужас своего положения. Он понял, что стал невинным мальчиком в гадючьей яме. Клубки, целые клубки гадюк, шипят, скалят зубы, высовывают раздвоенные языки, того и гляди ужалят. И он решил убрать самую главную, самую опасную гадюку – меня. И вот уже который год безуспешно подсылает ко мне своих агентов с ядами, кинжалами и стволами. Я каждый срываю его планы. С другой стороны, он успешно раскрывает и нейтрализует мои заговоры. Патовая ситуация.

- И чем же он так плох, кроме того, что он Халиф по праву рождения?

- Чтобы не мучить вас вопросами внутренней политике, просто скажу: вы правда думаете, что проблему Аль-Рашида нельзя было решить иначе, чем послав туда отряд фанатиков-инквизиторов, перебивших толпу народа? Вы правда думаете, что там было столько хаоситов? Неужели было недостаточно казни пары десятков главарей, тюрем сотни двум активистами и промывки мозгов остальным?

- Кхм…

- И это лишь один из примеров, еще не самый страшный и не самый кровавый. Своей слоновьей изящностью он уничтожает ни за что ни про что десятки тысяч людей. Да, он научился распутывать заговоры, но больше он не умеет ничего. Абсолютно ничего. Поэтому поклянитесь мне, что не будете пытаться меня убить или еще как-либо вмешиваться в наш конфликт. Поклянитесь, иначе я разнесу вашу голову прямо тут.

- Клянусь.

- Отлично – Великий Визирь широко улыбается – располагайтесь поудобнее и как следует отдохните перед перелетом – по прибытии нам предстоит чертова мясорубка – Визирь кланяется и выходит из каюты.

Я включаю коммуникатор и пытаюсь что-то писать. Не выходит. Столица в осаде, орбитальные станции держатся из последних сил, все висит на волоске. Я закрываю глаза и начинаю усилием мысли пытаться быстрее двигать флот Халифа. Не выходит. Ничего не представляется. Флот летит с прежней скоростью. В голове пустота. Я ухожу в ванную комнату, набираю полный бассейн горячей воды, ложусь в нее и засыпаю.