Нам, как израильтянам, приходится строить царство будущего под постоянным страхом…
Если до настоящего времени нами уничтожены сотни, тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который сможет уничтожать десятками тысяч.
Я живу тем, что стоит передо мной, ибо это требует сугубого внимания и бдительности, чтобы одержать победу.
Календарный разрыв 1918 года прошел по жизням людей…
Перебираешь архивные документы, перечитываешь свидетельства очевидцев и видишь, как разрываются жизни…
Тринадцать пропавших дней…
Где они? В какие вмещаются календарные даты?
И перебираешь, перебираешь в поисках их недели 1918 года.
Время деформируется, с ним происходит что-то непонятное, необъяснимое, и нужно снова и снова вспоминать хронологию событий, поскольку в клубке событий, завершающих лето самого короткого в мире года, трудно становится разобраться в очередности и взаимообусловленности событий, на долгие десятилетия определивших нашу жизнь…
22 августа 1918 года Ф.Э. Дзержинский снова был назначен председателем ВЧК, которая состояла теперь исключительно из коммунистов.
Предшествовало возвращению Ф.Э. Дзержинского объединение под властью Народного комиссариата по военным делам Л.Д. Троцкого всех Вооруженных сил республики.
Троцкий, как известно, тотчас же ввел в Красной армии систему «децимария», согласно которой расстреливали каждого 10-го красноармейца из отступившей части. Для расстрелов были созданы специальные латышские части. «Расстреливать, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты», — с восторгом телеграфировал в Саратов в те дни В.И. Ленин.
Эта немыслимая жестокость, возвращенная большевиками из древних веков, очень точно характеризует отношение ленинской гвардии к русскому народу, и остается только дивиться бесстыдству Максима Горького, говорившего, что «когда в “зверстве” обвиняют вождей революции», он рассматривает «это обвинение, как ложь и клевету, неизбежные в борьбе политических партий», ибо «жестокость форм революции» объясняется не зверством большевиков, а «исключительной жестокостью русского народа».
Видимо, эта «исключительная жестокость русского народа», не желающего добровольно защищать Льва Давидовича Троцкого и Якова Михайловича Свердлова, и обусловила возвращение Феликса Эдмундовича Дзержинского в ВЧК.
Отметим тут другое, воистину мистическое совпадение…
Накануне возвращения Феликса Эдмундовича Дзержинского в ВЧК в «Петроградской правде» было опубликовано сообщение о расстреле курсантов Михайловского артиллерийского училища в Петрограде, которое, как известно, и подтолкнуло Леонида Каннегисера к убийству Моисея Соломоновича Урицкого.
Выстрел Каннегисера прозвучал 30 августа в 11 часов дня, и Ф.Э. Дзержинский, только-только успевший разобраться, кого следует расстрелять в первую очередь, а с кем можно немного подождать, сразу же выехал в Петроград.
Пока доехал, в Москве прогремели выстрелы на заводе Михельсона.
Совпало (совпало?), что именно в этот же день был издан приказ № 31 наркома по военным и морским делам Л.Д. Троцкого о строительстве концлагерей. Лев Давидович продолжал, подтверждая слова Максима Горького, демонстрировать дикому и исключительно жестокому русскому народу высокую культуру и истинный местечковый гуманизм.
В Петроград Ф.Э. Дзержинский приехал ночью с 30 на 31 августа.
Поскольку Я.М. Свердлов сообщение о покушении на Ленина отправил в 22 часа 45 минут, почти за час до покушения, оно уже должно было поступить в Петроград, когда туда приехал Дзержинский.
Какое-то время ушло на уточнение обстоятельств покушения и результата. В любом случае, даже если Дзержинский и знал о предстоящем событии, для него было неожиданностью, что Владимир Ильич остался жив.
Теперь, после выстрела в Ленина, и после того как В.И. Ленин все-таки остался живым, Феликсу Эдмундовичу еще важнее стало понять, кто стоит за выстрелом в Урицкого?
Но Дзержинский, как мы уже говорили, полистав изъятые при обыске Каннегисера бумаги, от обстоятельного допроса фактически уклонился.
К сожалению, точное время допроса Леонида Каннегисера неизвестно, и мы не знаем, когда, до или после допроса, Дзержинский побывал в Смольном. Известно только, что 31 августа Дзержинский связался из Смольного по телеграфу с Я.Х. Петерсом и обсудил с ним возможность ареста Локкарта.
А на Гороховой в этот день, помимо допроса Каннегисера, Дзержинский оформил бумаги на освобождение своего агента Филиппова, потом — лично проинструктировал группу чекистов, которая должна была участвовать в налете на английское посольство…
Вот тут-то и становится исключительно важной очередность событий, без этого не понять, как они связаны.
Но — увы! — с очередностью и возникают проблемы.
То, что мы знаем об августовском вояже Ф.Э. Дзержинского в Петроград, свидетельствует только о его феноменальной способности уклониться от малейшего участия в наиболее важных событиях этих дней…
Действительно…
Так и не допросив толком Леонида Каннегисера, Дзержинский вернулся в Москву, чтобы… опоздать на допросы Фанни Каплан.
Аресты работников английского посольства в Москве прошли без участия Ф.Э. Дзержинского, но не участвовал Феликс Эдмундович и в налете на английское посольство. Около 17 часов, когда петроградские чекисты оцепили здание на Французской набережной, Дзержинский уже ехал в Москву…
Все это можно было бы объяснить случайными совпадениями, но поскольку речь тут идет о разведчиках и террористах, правило, согласно которому совпадения больше двух совпадениями уже не считаются, не позволяет нам свалить события 30 и 31 августа в корзину случайностей…
И приведенная нами хронология последних дней августа 1918 года свидетельствует прежде всего о том, что самые важные события пропущены в ней, и мы можем только догадываться, что они были.
В самом деле…
Если в убийстве Моисея Соломоновича Урицкого, о котором мы рассказывали в предыдущей главе, кроме мотива убийства все ясно, то ведь с покушением на В.И. Ленина дело обстоит иначе.
Ленину 30 августа достались две пули, и только необыкновенная хазарская живучесть[55] спасла ему жизнь.
Одна пуля, войдя над левой лопаткой, проникла в грудную полость и, вызвав кровоизлияние в плевру, повредила верхнюю долю легкого. Эта пуля застряла в правой стороне шеи выше правой ключицы.
Другая пуля проникла в левое плечо, раздробила кость и застряла под кожей левой плечевой области.
Третья пуля угодила в кастеляншу Павловской больницы Попову и, «пройдя левую грудь, раздробила левую кость».
Ленина сразу повезли в Кремль. А Павлову перевязали и в грузовике Красного Креста отправили в тюрьму на Лубянке, туда же были посажены как заложники муж Поповой и ее сыновья.
Почему арестовали раненную вместе с Лениным кастеляншу—не ясно.
Вероятно, опасались, не разглядела ли она человека, который и стрелял в нее и Ленина.
И вот тут-то и начинается самое удивительное…
В толпе людей, окружавших главу государства, не нашлось больше ни одного свидетеля, который видел бы стреляющего террориста…
Стефан Казимирович Гиль, водитель машины В.И. Ленина, успел только заметить женскую руку с браунингом…
«Когда Ленин был уже на расстоянии трех шагов от автомобиля, я увидел сбоку, с левой стороны от него, на расстоянии не больше трех шагов протянувшуюся из-за нескольких человек женскую руку с браунингом, и были произведены три выстрела, после которых я бросился в ту сторону, откуда стреляли, стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе»{327}.
Самому Ильичу показалось, что в него стрелял мужчина.
— Поймали его или нет? — спросил он первым делом, когда очнулся.
Ильича успокоили, объяснив, что террористка арестована.
— Кто такая? — спросил В.И. Ленин.
— Эсерка… Фейга Хаимовна Каплан.
Так и прозвучало это имя, которое по-еврейски обозначает — фиалка.
Разумеется, и Фаню Каплан с оружием в руках тоже никто не видел.
Очевидец происшедшего военный комиссар 5-й Московской пехотной дивизии С.Н. Батулин{328} находился «в десяти или пятнадцати шагах от т. Ленина, шедшего впереди толпы». Когда прозвучали выстрелы и Ленин упал, Батулин принялся кричать: «Лови, держи!» и только в этот момент и увидел женщину, которая «вела себя странно».
«На мой вопрос она ответила: “Это сделала не я”. Когда я ее задержал, из окружающей толпы стали раздаваться крики, что стреляла именно она. Я спросил еще раз, стреляла ли она в Ленина. И она призналась».
Что странного было в поведении Каплан, из показаний Батурина не ясно, но обстоятельства задержания действительно выглядят очень странно. По свидетельству Батулина получается, что он начал беседовать с Фанни еще на заводском дворе, но само задержание произошло уже на Серпуховской площади, когда Фанни остановилась и начала рыться в портфеле, роняя из него бумаги…
Как остроумно заметил В. Воинов в очерке «Отравленные пули»: «Фанни Каплан была схвачена комиссаром Батулиным поодаль от места покушения лишь по классовому наитию: Фанни стояла с зонтиком под деревом в вечернем полумраке, чем и вызвала подозрения комиссара»…
Тем не менее, когда из разговора выяснилось, что задержанная — 28-летняя эсерка Фанни Ройдман Каплан — считала, что «дальнейшее существование Ленина подрывало веру в социализм», у преследователей отпали последние сомнения.
Тогда, в горячке расследования, как-то и внимания никто не обратил, что эта полуслепая еврейка не то что попасть в Ленина из револьвера не могла, но едва ли сумела бы и разглядеть его в кромешной тьме августовского вечера…
Покушение на В.И. Ленина удивительно напоминает убийство товарища Володарского.
Задолго до покушения начинаются разговоры о возможности покушения.
Известно, что в 14 часов 17 минут В.И. Ленину позвонил секретарь МК РКП(б) В.М. Загорский. Он предупредил о грозящей опасности и просил воздержаться от поездок на митинги.
Так и осталось неясным, знал ли что Загорский, или же его встревожило покушение на Урицкого. Хотя, если бы речь шла только о тревоге, вызванной выстрелом Каннегисера, логичнее было бы предостеречь Ф.Э. Дзержинского…
Так же, как Володарский перед смертью, В.И. Ленин переезжал в этот вечер с митинга на митинг. Стреляли в него на заводе Михельсона в Замоскворецком районе, а до этого В.И. Ленин выступал вместе с А.М. Коллонтай и Емельяном Ярославским на другом конце города, в Басманном районе, в здании Хлебной биржи.
Обстоятельство это существенное и совсем не случайное.
Ораторское воодушевление, возбуждение, которое возникает при общении с большими массами слушателей, притупляли бдительность…
Рассуждая на свою любимую тему «Две власти. (Диктатура пролетариата и диктатура буржуазии)», В.И. Ленин говорил, что — о, ужас! — местечковые «большевистские деятели отданы на растерзание чехословацким наймитам и российским белогвардейцам».
— У нас один выход, победа или смерть! — возбужденно выкрикивал В.И. Ленин.
Он не уточнял у кого это, у нас…
Не до того было.
Не до того было охваченному возбуждением В.И. Ленину, и как-то и не обратил он внимания, что с Хлебной биржи они уехали без охраны.
Более того, охраны не оказалось и на заводе Михельсона.
«Как-то получилось, что никто нас не встречал», — свидетельствовал С.К. Гиль.
Ответив на вопросы, Ленин направился к выходу. Едва он вышел, как в дверях возникла давка. Во дворе гранатного цеха было темно. Ленин направился к автомобилю, и тут прозвучали выстрелы.
Часы показывали тогда…
Увы…
Времени покушения мы тоже не знаем…
Странные дела происходят с временем последних августовских дней 1918 года. Оно как бы размывается…
В.Д. Бонч-Бруевич уверяет в своих воспоминаниях, что он узнал о покушении в 18 часов, когда Ленин выступал еще на Хлебной бирже.
Официальные историки, основываясь на опубликованном в «Правде» обращении Моссовета, долгое время утверждали, что покушение произошло в 19 часов 30 минут.
Фанни Каплан на допросе показала, что пришла на завод Михельсона около восьми часов вечера.
Водитель В.И. Ленина С.К. Гиль на допросе 30 августа 1918 года, сразу же после покушения, сказал, что они приехали на завод Михельсона около 22 часов. Выступление Ленина длилось около получаса, и получается, что выстрелы раздались примерно в промежутке 22 часа 30 минут — 23 часа 00 минут. В принципе, показания Гиля подтверждаются и тем, что первый допрос Фанни Каплан в ближайшем Замоскворецком военном комиссариате состоялся в 23 часа 30 минут[56].
Когда же тогда стреляли в Ленина и почему, если стреляли около десяти вечера, Яков Михайлович Свердлов знал об этом заранее?
Еще более запутанным выглядит вопрос об оружии.
Мы уже приводили свидетельство Стефана Казимировича Гиля, который утверждает, что заметил женскую руку с браунингом, а потом ему под ноги бросили револьвер, который он тоже почему-то не подобрал…
Обыск арестованной Каплан в Замоскворецком комиссариате производила чекистка 3. Легонькая вместе с Д. Бем и 3. Удотовой{329}.
В вещах Каплан нашли железнодорожный билет в Томилино, иголки, восемь головных шпилек, сигареты и брошку.
Ну а в портфеле у Каплан Зинаида Легонькая обнаружила «браунинг».
И все бы хорошо, да вот беда — этот браунинг появился в портфеле Каплан только после допроса Зинаиды Легонькой 24 сентября… 1919 года, а тогда, 30 августа 1918 года, о нем никто и не упоминал.
Более того, в газетах тогда появилось сообщение, что «Чрезвычайной комиссией не обнаружен револьвер, из коего были произведены выстрелы в тов. Ленина. Комиссия просит лиц, коим известно что-либо о нахождении револьвера, немедленно сообщить о том комиссии»{330}.
Самые первые допросы Фанни Каплан вели председатель Московского трибунала А.М. Дьяконов, член коллегии ВЧК, будущий начальник охраны Ленина А.Я. Беленький. Присутствовал при допросе и Я.М. Свердлов.
Как вспоминал чекист А.И. Фридман, Яков Михайлович Свердлов буквально обрушил на бедную Фанни Каплан целый шквал вопросов.
— Кто Вы?! Фамилию назовите! Кто поручил Вам совершить это неслыханное злодеяние?! Вы — эсерка?! Вы — агент мирового капитализма?!
Странно, но Яков Михайлович спрашивал у Фанни Каплан то, о чем он знал уже в 22.40, когда, может быть, никто еще и не стрелял в В.И. Ленина…
Это ведь Я.М. Свердлов написал тогда:
«Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов. Ленина… Мы не сомневаемся в том, что и здесь будут найдены следы правых эсеров, следы наймитов англичан и французов»{331}.
Должно быть, не желая расстраивать Якова Михайловича, Фанни и признала себя виновной: «Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному убеждению».
Правда, протокол допроса с этим признанием она подписать отказалась.
Не только само покушение на В.И. Ленина сильно напоминало покушение на М.М. Володарского, но и весь ход расследования…
Просто поразительно, насколько нелюбопытными становились следователи, едва только дело касалось других, помимо Каплан, персонажей.
То, что чекистку Зинаиду Легонькую, которая, неведомо зачем, целый год хранила у себя браунинг, из которого стреляли во Владимира Ильича, допросили лишь год спустя, говорит о многом.
Впрочем, как мы помним, и в Петрограде чекиста Романа Юргенсона — брата того самого Петра Юргенсона, который и шофера Гуго Юргена уговаривал остановиться в нужном месте и которого многие свидетели происшествия опознали как убийцу, тоже ведь не мучили допросами.
Зато взращенную для Ильича «фиалку» чекисты обнюхали многократно.
Более того, ее охраняли и секретили так, что до сих пор исследователи спорят, в какой тюрьме она находилась, когда, по чьему приказу была расстреляна, и была ли расстреляна вообще…
Хотя Якоб Петерс и утверждал, что им было дано распоряжение «привезти женщину в ВЧК», но есть немало заслуживающих доверия свидетельств, утверждающих, что Фанни Каплан сразу же поместили на территории Кремля, в Кавалерском корпусе, где была устроена тюрьма для особо опасных преступников.
Здесь тогда подобрался воистину диковинный букет…
Английский дипломат и разведчик — Роберт Гамильтон Брюс Локкарт… Лидер левых эсеров — Мария Александровна Спиридонова… Знаменитый полководец — генерал Алексей Алексеевич Брусилов… Ну и наша «фиалка» — несчастная полуслепая террористка Фейга Хаимовна Каплан.
Допрашивали Фаню Каплан нарком юстиции Д.И. Курский, член коллегии наркомата юстиции М.Ю. Козловский, секретарь ВЦИК В.А. Аванесов, заместитель председателя ВЧК Я.Х. Петерс, заведующий отделом ВЧК по борьбе с контрреволюцией Н.А. Скрыпник.
Объединенными усилиями удалось выяснить, что Каплан уже бывала однажды в Кремле, что с левым эсером А.А. Биценко она вместе отбывала каторгу, что на митинг на заводе Михельсона приехала часов в восемь вечера, что в Ленина она стреляла из револьвера, что ее совершенно замучила обувь, которую она вынуждена носить…
«Бумажки, найденные у меня в ботинках, вероятно, те, которые были мне даны в комиссариате, когда я попросила дать мне что-нибудь, чтобы подложить, потому что у меня в ботинках гвозди»…
Допросы шли один за другим, и на пятом допросе, который состоялся в 2 часа 25 минут утра 31 августа (за три часа — пять допросов!), Якоб Петерс таки сломал несчастную «фиалку» и заставил подписать признание, что на каторге из анархистки она сделалась эсеркой.
«По течению эсеровской партии, — заявила Фанни Каплан, — я больше примыкаю к Чернову… Самарское правительство принимаю всецело и стою за союз с союзниками против Германии. Стреляла в Ленина я».
Фанни рассказала Петерсу и о родителях, которые с 1911 года живут в Америке, рассказала о четырех своих братьях и трех сестрах, которые остались в России. Она готова была назвать и адреса их, но товарищ Петерс даже и вопроса о местонахождении братьев и сестер Каплан не задал[57].
«В конце концов, — вспоминал товарищ Петерс, — она заплакала, и я до сих пор не могу понять, что означали эти слезы: или она действительно поняла, что совершила самое тяжелое преступление против революции, или это были утомленные нервы. Дальше Каплан ничего не говорила»{332}.
Судя по всему, Фанни Каплан так вымоталась на допросах, что готова была рассказать что угодно, лишь бы ее оставили в покое, просто она не знала, что еще рассказать товарищу Петерсу.
«Имя, отчество, фамилия или прозвище — Фейга Хаимовна Каплан.
Куда назначается для отбытия наказания? — Назначена в ведение военного губернатора Забайкальской области для помещения в одной из тюрем Нерчинской каторги.
Следует ли в оковах или без оков? — В ручных и ножных кандалах.
Состав семейства ссыльного. — Девица.
Рост. — 2 аршина 31/2 вершка.
Глаза. — Продолговатые, с опущенными вниз углами, карие.
Цвет и вид лица. — Бледный.
Волосы головы. — Темно-русые.
Особые приметы. — Над правой бровью продольный рубец сантиметра 21/2 длины.
Возраст. — По внешнему виду 20 лет.
Племя. — Еврейка.
Из какого звания происходит? — По заявлению Фейги Каплан она происходит из мещан Речицкого еврейского общества, что при проверке, однако, не подтвердилось.
Какое знает мастерство? — Белошвейка.
Природный язык. — Еврейский.
Говорит ли по-русски? — Говорит.
Каким судом осуждена? — Военно-полевым судом от войск Киевского гарнизона.
К какому наказанию приговорена? — К бессрочной каторге.
Когда приговор обращен к исполнению? — 8 января 1907 года.
Сколько имеет собственных денег? — 4 руб.
Какие имеет ценные вещи? — Не имеет».
Этот статейный список № 132 был составлен 30 июня 1907 года, за одиннадцать лет до покушения на В.И. Ленина. Составили его в Киевской губернской тюремной инспекции, после того как шестнадцатилетняя Фейга Хаимовна Каплан (Ройдман) вместе с Маней Школьник и Арей Шпайзманом попыталась устроить покушение на киевского генерал-губернатора Клейгельса.
1906 год можно смело называть годом апофеоза терроризма…
Всего террористами было убито тогда 768 и ранено 820 представителей и сотрудников законной власти.
Вот краткая хроника этой страшной охоты:
1 января. Взрывом бомбы террористов тяжело ранен черниговский губернатор. В тот же день ранен вице-губернатор в Иркутске, убит полицмейстер.
11 января. Тяжело ранен комендант Владивостока генерал Селиванов.
18 января. Взрывом бомбы в Тифлисе убит генерал Грязное.
26 января. Убит тремя выстрелами пензенский полицмейстер.
27 января. Тяжело ранен в Севастополе адмирал Чухнин. В тот же день в Петербурге взорвана «Тверь» — чайная «Союза русского народа»: двое человек убито, 15 ранено.
3 марта. Нападение на Купеческое общество взаимного кредита — «экспроприировано» 775 тысяч рублей.
25 марта. Благовещение. В Твери убит губернатор Слепцов.
28 марта. На даче в Озерках, под Петербургом, повешен эсером Рутенбергом организатор народного шествия к Зимнему дворцу 9 января 1905 года Георгий Аполлонович Гапон.
23 апреля. Брошена бомба в московского генерал-губернатора вице-адмирала Федора Васильевича Дубасова.
14 мая. Эсеры бросили бомбу на Севастопольской набережной в генерала Неплюева, коменданта Севастополя. Убито и покалечено более 100 человек.
28 июня. Канун апостолов Петра и Павла. Застрелен у себя на даче главный адмирал Черноморского флота Чухнин.
2 июля. В Петербурге убит генерал Козлов. Эсеры по ошибке приняли его за Д.Ф. Трепова.
12 августа. Петербург. Революционеры взорвали дачу П.А. Столыпина на Аптекарском острове. Убито и погибло от ран 32 человека (среди них был младенец). Ранено более 30, в том числе и дети Столыпина.
13 августа. Убит эсерами генерал Мин.
2 декабря. В генерал-адъютанта Дубасова брошена бомба.
9 декабря. В губернском земском собрании застрелен тверской генерал-губернатор граф А.П. Игнатьев.
21 декабря. Убит генерал-майор В.Ф. фон дер Лауниц, петербургский градоначальник.
27 декабря. Убит в Петербурге во время прогулки военный прокурор генерал-адъютант В.П. Павлов.
В этом списке мог оказаться и киевский губернатор, но предназначенная для него бомба взорвалась прямо в комнате Фейги Каплан.
Незадачливая террористка получила тяжелые ранения и контузию. Ее вылечили и приговорили к высшей мере наказания, которую не убитый ею губернатор заменил на бессрочную каторгу.
Псевдоним шестнадцатилетней террористки Фейги Хаимовны Ройдман указывает, как полагают некоторые исследователи, на занятия отца Нохима Ройдмана, который принадлежал к хасидам, последователям Баал Шема{333}.
«О чем надобно было думать девушке из еврейского семейства? — задаются вопросом биографы Фанни Каплан. — О женихе, детишках здоровых, об уютном домике, где в пятницу вечером будут зажигать свечи, встречая Шаббат»…
А о чем она думала?
Об убийствах, о бомбах…
И вот результат — этап от Киева до Читы.
Забайкалье.
Мальцевская каторжная тюрьма…
Здесь Каплан познакомилась с Марией Спиридоновой, которая — так получается! — была рядом с Каплан и в начале ее тюремного пути, и в конце — в Кремлевской тюрьме…
На каторге Фаня совсем ослепла…
Подруга Каплан по Нерчинской каторге, эсерка В.М. Тарасова-Бобровая, рассказала, что Фаня ослепла, «кажется, в январе 1909 года, причем до этого она хронически теряла зрение на два-три дня. Врачи разнообразно трактовали причины слепоты. Зрачки ее реагировали на свет. Это было связано с резкими головными болями»{334}.
Пока Фанни слепла в Акатуе, ее семья эмигрировала в Чикаго, и, когда Фанни вышла по амнистии, объявленной после Февральской революции, все друзья ее были — эсерки-каторжанки, с которыми Каплан сфотографировалась перед отъездом в Чите{335}.
Лето 1917 года Фанни провела в Евпатории, в санатории для бывших политкаторжан, где и выписали ей направление в харьковскую глазную клинику доктора Гершвина, где и была сделана удачная операция, частично вернувшая террористке зрение.
Примечательно, что направление Каплан на операцию выписал Дмитрий Ульянов, в брата которого, как считается, и стреляла она на заводе Михельсона.
«Октябрьская революция меня застала в Харькове… — рассказывала Каплан на допросе. — Этой революцией я была недовольна — встретила ее отрицательно. Я стояла за Учредительное собрание и сейчас стою за это»{336}.
Летом 1918 года Каплан приехала в Москву.
На процессе 1921 года утверждалось, что Фанни Каплан приехала в Москву «одержимая мыслью — убить Ленина» и ее включили в группу чекиста-провокатора Г.И. Семенова, куда входили Л.В. Коноплева, К.А. Усов, Ф.Ф. Федоров-Козлов…
Но, рассказывая, как трактовалось на этом процессе убийство Володарского, мы уже приводили свидетельство Н.П. Бухарина, «защищавшего» тогда правых эсеров, что и Л.В. Коноплева, и К.А. Усов, и Ф.Ф. Федоров-Козлов были секретными сотрудниками ВЧК.
Поскольку «любимец партии» и рекомендовал Лидию Васильевну Коноплеву в ВКП(б), у нас нет оснований сомневаться в его свидетельстве. А это значит, что на процессе сексоты-провокаторы говорили то, что было нужно чекистам, и доверять их показаниям, разумеется, нельзя…
И вспоминаем мы сейчас об этих показаниях только для того, чтобы показать, что ив 1921 году чекисты не оставляли своих попыток «повесить» на расстрелянную Фаню Каплан покушение на В.И. Ленина.
Просто поразительно, сколь много схожего обнаруживается в ходе расследования покушения на В.И. Ленина в Москве с расследованием убийства В. Володарского в Петрограде.
Даже эстонец свой появляется среди следователей.
Только если в Петрограде это был безвестный Эдуард Отто, то в Москве к расследованию покушения на В.И. Ленина подключили знаменитого Виктора Кингисеппа. Хотя, конечно, знаменитым Кингисепп стал позже, а тогда он тоже был просто следователем при Верховном трибунале и Президиуме ВЧК.
Мы отмечали, что расследование Э.М. Отто выгодно отличается от торопливых умозаключений М.С. Урицкого… Так и расследование В.Э. Кингисеппа отмечено гораздо большей объективностью, нежели экспрессивные допросы Фанни Каплан Я.Х. Петерсом и НА. Скрыпником.
Кингисепп не пытался вырвать у Фанни Каплан нужные ему показания, он пытался разобраться, как произошло покушение и кто мог совершить его. Для этой цели им был произведен 2 сентября следственный эксперимент. Он сам изображал на заводе Михельсона Фанни Каплан, С.К. Гиль — самого себя, Н.Я. Иванов — Ленина, а работник профкома Сидоров — Попову{337}.
В результате этого эксперимента выяснилось, что Каплан никак не могла ранить Ленина в спину, когда он подходил к подножке машины.
Выяснил Виктор Кингисепп и массу других подробностей, фактически оправдывающих Фанни Каплан, но для судьбы самой Каплан, как и для результата расследования, это уже не имело никакого значения.
На основании имеющихся документов и свидетельств сейчас можно совершенно определенно утверждать, что, если расследование убийства 3. Володарского переплеталось с попытками М.С. Урицкого скрыть следы своего участия в нем, то московские чекисты, и прежде всего Я.Х. Петерс, должны были не столько расследовать покушение на В.И. Ленина, сколько отделить это покушение от спецоперации, которая проводилась под его непосредственным руководством…
Сценарий спецоперации был задуман еще Яковом Блюмкиным и первоначально, по-видимому, не выходил за рамки жанра современного «лохотрона». Заведующий отделением по борьбе с международным шпионажем Яков Григорьевич Блюмкин и казначей ВЧК Якоб Христофорович Петерс решили тогда основательно «подоить» господ дипломатов.
Для этого в июне 1918 года в Петроград были засланы два чекиста-провокатора Ян Буйкис и Ян Спрогис. Под фамилиями Шмидкен и Бредис, выдавая себя за представителей московского контрреволюционного подполья, они встретились с морским атташе английского посольства капитаном Р.Н. Кроми и заинтересовали его рассказами о возможности перекупить латышских стрелков в Кремле.
Кроми вывел чекистов на Сиднея Рейли, Рейли — на Локкарта, который обхаживал тогда Троцкого.
К июлю 1918 года Роберт Гамильтон Брюс Локкарт уже выдал первую сумму на организацию мятежа латышских стрелков. Всего же вместе с французским генеральным консулом в Москве Фернаном Гренаром он передал около 10 миллионов рублей.
Деньги шли якобы контрреволюционному «Национальному центру», но ни Савинкову, ни генералу Алексееву, ни латышским стрелкам не достались — осели в карманах чекистов.
По мере того как из операции был выведен Яков Блюмкин (не связан ли его загадочный крюк в Гатчину по пути из Москвы в Киев с этой операцией?), простенький и довольно надежный лохотрон постепенно втянул и самих своих хозяев в смертельную игру.
В ходе операции чекистские провокации настолько переплелись со стремлением западных спецслужб внедриться в ЧК, что уже невозможно стало со стороны отличить, где тут задействованные в операции чекисты, а где иностранные шпионы.
У знаменитого английского агента Сиднея Рейли[58] (тоже, как и Яков Блюмкин, одессита) имелось, к примеру, подлинное удостоверение на имя сотрудника Петроградской ЧК Сиднея Георгиевича Реллинского, а командир 1-го латышского артдивизиона Э. Берзин часть аванса (700 тысяч рублей золотом), переданного Сиднеем Рейли на организацию восстания латышских стрелков, лично вручил Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому, а часть — Якобу Христофоровичу Петерсу.
Известно также, что самый главный заговорщик Роберт Гамильтон Брюс Локкарт был очень тесно связан с Я.Х. Петер-сом и неоднократно передавал от его имени деньги живущей в Лондоне супруге Якоба Христофоровича — Мэй. В свою очередь, есть основания предполагать, что Мура Бенкендорф, любовница Локкарта, была сотрудницей ВЧК.
В результате в конце августа уже совсем невозможно стало различить, где чекистская провокация, имеющая смыслом разоблачить англо-французско-американскую буржуазию, а где настоящий заговор, организованный и управляемый чекистами.
Известно, что 22 августа командир 1-го латышского артдивизиона Э. Берзин и Сидней Рейли деятельно обсуждали детали заговора и спорили: надо ли арестовать Ленина? Или же сразу застрелить? Сошлись на том, что лучше сразу застрелить, ибо существует опасность, что за время конвоирования в Архангельск Ленин сумеет склонить на свою сторону конвойных и те его освободят…
Этот спор удивительно напоминает разговор водителя В. Володарского Гуго Юргена с Петром Юргенсоном в коридорах Смольного о том, где и как надо остановить машину Володарского, чтобы убить его.
Мы уже говорили, что Ф.Э. Дзержинскому пришлось уйти из ВЧК после организованного московскими чекистами налета на германское посольство и убийства посла Мирбаха.
Теперь, как только Феликс Эдмундович вернулся в ВЧК, петроградские чекисты осуществили налет на британское посольство и убили военно-морского атташе капитана Кроми…
Это, похоже, становилось традицией ВЧК, стилем работы ее председателя.
Любопытно, что произошло это как раз в то время, когда Феликс Эдмундович Дзержинский мчался на поезде, так и не успев толком допросить в Петрограде убийцу Каннегисера, чтобы… опоздать на допросы в Москве Фанни Каплан.
Если мы вспомним, что Феликс Эдмундович и после убийства посла Мирбаха предпочел просидеть наиболее острый момент так называемого восстания эсеров под так называемым арестом, то и тут усматриваются элементы традиции и стиля…
К череде загадочных событий, вызванных деформацией времени на стыке лета и осени 1918 года, надо отнести и прозвучавшее по радио обращение «ко всему цивилизованному миру от Совета комиссаров Союза коммун Северной области»…
«Фактическими убийцами Володарского, Урицкого, покушения на Левина и Зиновьева являются англо-французы… Подлые душители свободы пошли на все… Товарища Урицкого они убили потому, что товарищ Урицкий получил в свои руки нити целого английского заговора в Петрограде…
При появлении в здании посольства представителей нашей комиссии по борьбе с контрреволюцией английские заговорщики во главе с офицером Кроме открыли стрельбу, убили нашего товарища Янсона и тяжело ранили товарищей Шейкмана и Бортновского, которые в настоящий момент находятся при смерти.
Ф. Дзержинский
Военный комиссар Б. Позерн
А. Луначарский
2 сентября 1918 года».
Обратим внимание на дату.
2 сентября Ф.Э. Дзержинский точно был в Москве, и почему его подпись стоит рядом с подписями петроградских товарищей, непонятно.
Естественно предположить, что обращение это и было подписано в Петрограде, но не 2 сентября, а 31 августа, когда еще только готовился налет на английское посольство, когда Дзержинский по телеграфу связался со своим заместителем в Москве Я.Х. Петерсом и дал указание арестовать Локкарта и его подручных…
Думается, что бессмысленно обсуждать сейчас, чем же — чекистской игрой или настоящим антиленинским заговором? — была та спецоперация в Кремле, которую начинал еще Яков Григорьевич Блюмкин и которую потом проводили Яков Христофорович Петерс и Феликс Эдмундович Дзержинский…
После того, как Феликс Эдмундович узнал, что убить В.И. Ленина на заводе Михельсона не удалось, он объявил эту операцию заговором и приказал раскрыть его.
Отметим — это, кстати, очень важно для уточнения последовательности событий! — что первый раз Локкарт и капитан Хикс были арестованы до 6 часов утра 31 августа, когда Якоб Петерс устроил им очную ставку с Фанни Каплан. В 9 часов утра они были отпущены, но Петерс на всякий случай арестовал секретную сотрудницу ВЧК и любовницу Локкарта Муру Бенкендорф…
Это в Москве…
А в Петрограде — напомним, что в это время сам Феликс Эдмундович уже находился в поезде между Петроградом и Москвой! — отряд чекистов оцепил здание английского посольства на Французской набережной, у Троицкого моста.
Каким образом вооруженный налет чекистов на английское посольство связан с убийством Урицкого, говорят его результаты.
Все бумаги в английском посольстве оказались сожжены, военно-морской атташе капитан Френсис Аллен Кроми был убит, погиб при захвате посольства чекист Янсон, были ранены помощник комиссара Петроградской ЧК Иосиф Наумович Шейкман-Стодолин и следователь ВЧК Бартновский.
Но не совсем ясно, кто и в кого стрелял…
Так получилось, что пули, попавшие в чекистов, были выпущены из чекистского оружия.
Резидент английской разведки Эрнест Бойс, который должен был отвезти капитана Кроми на свою квартиру для встречи с Рейли, приехал в посольство, когда Кроми был уже мертв.
Все концы «чекистско-посольского» заговора оказались обрубленными, и теперь о подлинных намерениях Ф.Э. Дзержинского и его покровителя Я.М. Свердлова можно судить только по косвенным свидетельствам…
И тут все сразу встает на свои места.
И выстрел Леонида Каннегисера тоже…
Он, как нам кажется, и спутал все карты чекистам, и можно предположить, что вместо тщательной подготовки убийства Ленина они вынуждены были форсировать ход «спецоперации» и, когда теракт на заводе Михельсона все-таки не удался, чтобы замести следы, совершили налет на английское посольство.
Хотя, конечно, одним только налетом на посольство все проблемы решить не удалось.
У товарища Петерса в Лондоне жили жена и сын, которым Локкарт неоднократно передавал деньги, и рисковать ими Якоб Христофорович не мог даже ради бесконечно любимой им ВЧК. Локкарта он выпустил, но тут же арестовал его любовницу Муру Бенкендорф.
И не ошибся.
Оказалось, что Локкарт любит Муру и тоже не собирается рисковать ею даже ради бесконечно любимой им английской разведки.
Вот такие это благородные люди оказались.
Якоб Христофорович Петерс и Роберт Гамильтон Брюс Локкарт…
В октябре Локкарту, вместе с другими сотрудниками миссии Антанты, было разрешено вернуться в Англию.
28 сентября Петерс сам пришел к Локкарту сообщить о его освобождении.
— Вы можете быть счастливы и жить как вам захочется. Мы можем дать вам работу, — сказал он. — Вы ведь знаете, что капитализм все равно обречен.
— Не валяйте дурака! — ответил Локкарт. — Вы же хотите передать письмо своей жене? Давайте письмо… Если оставить политику в стороне, я против вас ничего не имею. Всю свою жизнь я буду помнить то добро, которое вы сделали для Муры.
О благородстве Якоба Христофоровича Петерса говорить, разумеется, не просто. Тут нельзя ни на мгновение забывать, что это благородство ближайшего подручного Дзержинского.
Чтобы иметь возможность хоть как-то скомпрометировать Локкарта в глазах его начальства, Петерс придумал произвести в немецкие агенты чекистку Муру Бенкендорф. И пока его жена Мэй находилась в Лондоне, Петерс, как он сам признавался, скрывал этот факт, даже на суде, приговорившем Локкарт, Рейли, Гренар и де Вертиман в декабре 1918 года к смертной казни.
Зато, как только Мэй удалось вывезти, Петерс сразу предал гласности факт сотрудничества любовницы английского разведчика Локкарта с немецкой разведкой. Разумеется, сделал это товарищ Петерс только в знак протеста против «ярой антисоветской кампании», которую развернул тогда Локкарт в Англии.
Вот мы и разобрались и с поразительным совпадением заговоров и терактов, и с полуслепой террористкой, и с мудрым Феликсом Эдмундовичем…
Только народу тогда понять это было невозможно…
Даже если и был этот народ и большевиками, и чекистами…
Не понимали этого следователи Огго и Кингисепп…
Не понимали и товарищи в затерянном в вятской глуши Нолинске…
Это оттуда пришло тогда письмо, которое было напечатано в «Вестнике ВЧК» и которое вызвало такой гнев В.И. Ленина, что сам журнал немедленно был закрыт.
Письмо называлось: «Почему вы миндальничаете?»
«Революция учит. Она показала нам, что во время бешеной Гражданской войны нельзя миндальничать. На своей спине мы почувствовали, что значит отпускать на свободу Красновых, Колчаков, Алексеевых, Деникиных и как мы увидели также на примере убийства Володарского, что значит благодушествовать с “домашней” контрреволюцией. И мы объявили нашим массовым врагам террор, а после убийства товарища Урицкого и ранения нашего дорогого вождя тов. Ленина мы решили сделать этот террор не бумажным, а действительным. Во многих городах произошли после этого массовые расстрелы заложников. И это хорошо. В таком деле половинчатость хуже всего, она озлобляет врага, не ослабив его. Но вот мы читаем об одном деянии ВЧК, которое вопиющим образом противоречит всей нашей тактике.
Локкарт, тот самый, который делал все, чтобы взорвать Советскую власть, чтобы уничтожить наших вождей, который разбрасывал английские миллионы на подкупы, знающий безусловно очень многое, что нам очень важно было бы знать, — отпущен, и в «Известиях ВЦИК» мы читаем следующие умилительные строки: «Локкарт (после того, как его роль была выяснена) покинул в большом смущении ВЧК».
Какая победа революции! Какой ужасный террор! Теперь-то мы можем быть уверены в том, что сволочь из английских и французских миссий перестанет устраивать заговоры. Ведь Локкарт покинул ВЧК “в большом смущении”. Мы скажем прямо: прикрываясь “страшными словами” о массовом терроре, ВЧК еще не отделалась от мещанской идеологии, проклятого наследия дореволюционного прошлого.
Скажите, почему вы не подвергли его, этого самого Локкарта, самым утонченным пыткам, чтобы получить сведения и адреса, которых такой гусь должен иметь очень много?
Ведь этим вы могли бы с легкостью открыть целый ряд контрреволюционных организаций, может быть, даже уничтожить в дальнейшем возможность финансирования, что, безусловно, равносильно разгрому их; скажите, почему вы вместо того, чтобы подвергнуть его таким пыткам, от одного описания которых холод ужаса охватил бы контрреволюционеров, скажите, почему вы вместо этого позволили ему “покинуть” ВЧК в большом смущении?
Или вы полагаете, что подвергать человека ужасным пыткам более бесчеловечно, чем взрывать мосты и продовольственные склады с целью найти союзника в муках голода для свержения Советской власти. Или, быть может, ему нужно было дать возможность “покинуть ВЧК в большом смущении”, чтобы не вызвать гнева британского правительства?
Но ведь это значит — совершенно отказаться от марксистского взгляда на внешнюю политику. Для каждого из нас должно быть ясно, что английский нажим на нас зависит только от имеющихся у английских империалистов свободных сил и от внутреннего состояния этой страны. Англичане и так жмут, как могут, и от пыток Локкарта этот нажим увеличиться не может. А что касается внутреннего состояния, то в наших интересах обратить взоры трудящихся масс Англии на возмутительные деяния их “представителя”. Пусть каждый английский рабочий знает, что официальный представитель его страны занимается такими делами, что его, официального представителя, приходится подвергнуть пытке.
И можно с уверенностью сказать, что рабочие не одобрят системы взрывов и подкупов, проводившихся в жизнь этим прохвостом, руководимым прохвостами рангом повыше.
Довольно миндальничать; бросьте недостойную игру в “дипломатию” и “представительства”.
Пойман опасный прохвост. Извлечь из него все, что можно, и отправить на тот свет»{338}.
Ссылки на это письмо можно найти во многих учебниках истории, и, как правило, комментируется оно в том духе, что вот чекисты сами признались в применении пыток и это и вызвало гнев Владимира Ильича, поэтому он на заседание ЦК РКП(б) 25 октября и потребовал закрыть «Еженедельник чрезвычайных комиссий» за разглашение в нем сведений о пытках, применяющихся в ЧК.
Но простите…
Тут же о пытках говорится только, что надо бы их ввести. То есть просто высказывается пожелание… И даже как бы и упрек чекистам — чего это вы не применяете пыток?
Так что, как нам кажется, рассердил Владимира Ильича не разговор о пытках, а подчеркнутый нами абзац…
Слишком уж откровенно было сказано и про английские миллионы, которые разбрасывал на подкупы Локкарт, чтобы взорвать Советскую власть, чтобы уничтожить наших вождей… И про то, что знал Локкарт безусловно очень многое, что неплохо было бы знать, если уж и не всему трудовому народу, то хотя бы всем большевикам и чекистам…
Вот это любопытство и рассердило Владимира Ильича.
Такого любопытства в древней Хазарии не прощали…
Сам В.И. Ленин, похоже, прекрасно знал, кто замыслил убрать его, и никакие фиалки, которые второпях собирали ему удалые ребята из ВЧК, не могли обмануть его.
Когда его привезли не в больницу, а в Кремль, раненый Владимир Ильич в лучших традициях хазарского двора дождался, пока приедет верный Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич со своей женой Верой Михайловной Величкиной, имевшей медицинское образование.
В ее присутствии, превозмогая невероятную боль, Ленин расспросил врачей (здесь были Минц, Вейсброд, Семашко, Баранов, Винокуров, Розанов, Обух), тяжело ли он ранен: «А сердце?.. Далеко от сердца… Сердце не может быть затронуто?»…
И только потом, и только Величкиной, разрешил сделать себе укол морфия.
Пока он расспрашивал врачей, появились признаки одышки. Поднялась температура. Когда сделали укол, Ленин впал в полузабытье, иногда произнося отдельные слова.
«И зачем мучают, убивали бы сразу…» — сказал он тихо и смолк, словно заснул{339}.
И снова остается только поражаться той феноменальной способности бороться за свою жизнь, которую демонстрирует в эти дни Владимир Ильич Ленин.
Находясь буквально на грани сознания, он стремится контролировать обстановку и не позволить врагам добить его.
«Я.М. Свердлов сообщает в 11 час 45 мин в Петроград, что состояние здоровья Ленина несколько улучшилось. Больной шутит, заявляет врачам, что они ему надоели, не хочет подчиняться дисциплине, шутя, подвергая врачей перекрестному допросу, вообще “бушует”. Сегодня мы все окрылены надеждой»{340}.
Стремительно и выздоровление В.И. Ленина.
С двумя такими тяжелыми ранениями, он, как утверждает П.Д. Мальков, начал вставать с постели уже через две недели и 16 сентября «впервые после болезни участвовал в заседании ЦК РКП(б) и в тот же вечер председательствовал на заседании Совнаркома. Ильич вернулся к работе!»{341}.
Разумеется, это нечеловеческое усилие не прошло даром для ленинского организма…
Не прошло оно даром и для его спасителей.
Вере Михайловне Величкиной пришлось заплатить своей жизнью за то, что она заслонила Ленина. 30 сентября, сразу после отъезда Ленина в Горки, Вера Михайловна умерла в Кремле, якобы от «испанки».
Многие современные историки считают непосредственным заказчиком покушения на В.И. Ленина Якова Михайловича Свердлова.
Прямых доказательств этому нет, но косвенных — предостаточно…
Мы уже говорили, что, в отличие от местечковых евреев Троцкого и Свердлова, Ленин, не отказываясь от глубинной ненависти к любому проявлению русскости и православия, тем не менее мог быть (и был!) принимаем за русского и поэтому и действовал гораздо успешнее, чем Троцкий или Свердлов.
Разумеется, Ленин превосходил их и интеллектом, но главное, он олицетворял собою будущую, удивительно способную к мимикрии еврейскость, которая в дальнейшем и займет господствующие позиции в России.
Человек идеи — Троцкий за это и ценил Ленина, а Свердлов, будучи всего лишь заурядным и ограниченным прохвостом, стремящимся прежде всего к семейному обогащению, воспринимал Владимира Ильича лишь как препятствие на этом пути.
Свердлов не мог даже подняться хотя бы до уровня Троцкого и постигнуть, что Россию надобно еще очень и очень долго преобразовывать, чтобы ее мог наконец возглавить чистокровный еврей.
Зато В.И. Ленин, владевший, кажется, всей глубиною злой хазарской мудрости, не только понимал это, но и видел, что объявления декретов и проведения реформ недостаточно, чтобы удержать власть.
Он понимал, что необходимо расколоть народ, заставить одну часть его ненавидеть другую. Более того… Необходимо создать непроходимую пропасть между классом местечковых управленцев, на который опирались большевики, и остальным населением России. И — этого Якову Михайловичу Свердлову уже никогда было не понять! — пропасть эту между классом местечковых управленцев и остальным населением России нужно было создавать вопреки частным, сиюминутным интересам евреев, специально вызывая ненависть к ним.
Для этого Ленин и подписал закон об антисемитизме в самый, казалось бы, неподходящий момент, когда возглавляемые местечковыми комиссарами продотряды громили русских крестьян, когда только-только расстреляли царскую семью…
И вот задуманное Лениным убийство царской семьи было превращено Свердловым из-за его неизбывной жадности в акт обыкновенного мародерства.
Более того…
После организации убийства царской семьи Свердлов начал входить во вкус самостоятельного правления и, как не без раздражения заметил сам Ленин, «сплошь и рядом единолично выносил решения»{342}.
Я.М. Свердлова, безусловно, беспокоило все возрастающее по отношению к нему раздражение Владимира Ильича, тем более что причин для этого раздражения у Ленина было достаточно и помимо стратегических разногласий.
С того самого момента, когда Свердлову удалось занять освобожденное Л.Б. Каменевым место председателя ВЦИК, Яков Михайлович львиную долю своих сил и времени посвящает пропихиванию на различные государственные посты своих родственников и верных людей.
Пример ему подал сам Владимир Ильич, который тоже пристроил всех своих родственников в правительство… Но у Якова Михайловича семья была больше, да и образованием, и развитием интеллекта Свердловы не утруждали себя, и поэтому практически у всех Свердловых бросалось в глаза их полнейшее несоответствие занимаемым должностям…
Зная бесцеремонность и безжалостность В.И. Ленина к любым промахам сотрудников, можно представить, сколько оскорблений пришлось вытерпеть Якову Михайловичу за свое стремление устроить небогатых умом родственников на хорошие места.
Не богат умом был и сам Яков Михайлович.
Существует множество свидетельств, что он действительно считал себя способным заменить В.И. Ленина и дело управления страной не казалось ему слишком уж сложным.
В сентябре 1918 года Свердлов сосредоточил в своих руках практически всю власть и чувствовал себя вполне комфортно.
— Вот, Владимир Дмитриевич, — говаривал он В.Д. Бонч-Бруевичу, — и без Владимира Ильича справляемся…
Большинство современных историков считает также, что и столь стремительный расстрел Каплан и, наконец, сожжение трупа, чтобы его никогда уже больше нельзя было опознать, были сделаны по непосредственному указанию Якова Михайловича Свердлова и прямо свидетельствуют о его причастности к покушению на В.И. Ленина.
В принципе, версия о причастности Якова Михайловича Свердлова к организации покушения имеет право на существование.
И, скорее всего, и сам В.И. Ленин ясно понимал это.
Более того, можно предположить, что та неожиданная болезнь, которая так стремительно в 4 часа 55 минут 16 марта 1919 года оборвала жизнь Якова Михайловича Свердлова, тоже не была случайностью, а прямо вытекала из дерзкой попытки Якова Михайловича лишить жизни Владимира Ильича.
«Не прошло и месяца, как той же испанкой заболел Я.М. Свердлов… — вспоминал В.Д. Бонч-Бруевич. — Несмотря на предупреждения врачей о том, что испанка крайне заразна, Владимир Ильич подошел к постели умирающего… и посмотрел в глаза Якова Михайловича. (Выделено нами. — Н.К.) Яков Михайлович затих, задумался и шепотом проговорил: “Я умираю… Прощайте”»{343}.
Комментируя этот эпизод из воспоминаний В.Д. Бонч-Бруевича, исследователи отмечают, что, зная Ленина, можно быть уверенным, что «в интересах революции» он никогда не пошел бы к Свердлову, если бы тот действительно был болен заразной болезнью.
Поэтому особое значение приобретают тут безобидные слова, как посмотрел Ленин в глаза Якова Михайловича, особым смыслом наполняется факт, что Ленин входит к еще живому Свердлову, а уходит уже от мертвого…
Все это подтверждает версию, согласно которой Яков Михайлович никакой «испанкой» не болел, а был, согласно доброму еврейскому обычаю, забит камнями в Орше…
Уже не раз отмечалось, что на кадрах кинохроники похорон Свердлова отчетливо видна в гробу забинтованная голова Я.М. Свердлова.
И все-таки, как мне кажется, говорить, что Я.М. Свердлов действительно был забит камнями, едва ли разумно. Скорее всего, метание камней, имевшее место на митинге в Орше, носило символическое значение, а непосредственной причиной, вызвавшей физическую смерть Свердлова, был какой-то яд…
А тогда, 31 августа 1918 года, в 6 часов утра, пытаясь отвести от себя подозрения, Якоб Петерс устроил Фанни Каплан очную ставку с Локкартом и его помощником, капитаном Хиксом.
Локкарт запомнил, что Фанни была одета во все черное, волосы у нее были тоже черные и «под глазами — большие черные круги».
«Мы догадались, что это была Каплан. По-видимому, большевики надеялись на то, что она узнает нас и не сможет этого скрыть. Сохраняя неестественное спокойствие, она подошла к окну и, подперев подбородок рукой, стояла неподвижно, безмолвно, глядя в окно невидящим взором, словно смирившись со своей судьбой, до тех пор, пока не пришли охранники и не увели ее».
Это последний портрет Каплан.
Эта очная ставка была последним вызовом Фанни Каплан на допрос.
Более, кроме людей, которые расстреливали ее, Каплан никто не видел…
Считается, что 3 сентября 1918 года коллегия ВЧК вынесла постановление о расстреле Ф.Е. Каплан (Ройдман).
Член коллегии ВЧК, секретарь ВЦИК В А Аванесов (С.К. Мартиросов) поручил коменданту Кремля Павлу Дмитриевичу Малькову привести данный приговор в исполнение в тот же день.
Как утверждал Янкель Хаимович Юровский{344}, который после расстрела царской семьи, кажется, безотлучно находился в квартире Якова Михайловича Свердлова, тот вызвал к себе П.Д. Малькова и лично проинструктировал перед расстрелом.
Вызвав нескольких охранников-латышей, а также одного из шоферов автобоевого отряда при ВЦИК, П.Д. Мальков приказал вести арестованную в помещение кремлевского гаража. Водитель завел машину, и Мальков выстрелил в затылок Каплан.
Было 16 часов пополудни 3 сентября 1918 года, или — время и тут рвется! — 4 часа утра 4 сентября.
Нам кажется, что 4 часа утра 4 сентября 1918 года — более реальная дата. Ведь расстрел происходил в кремлевском гараже, и днем в гараже наверняка был народ, были посторонние свидетели, а их избегали, тем более что одним только расстрелом казнь Фанни Каплан не ограничилась.
Труп ее завернули в брезент, вынесли в Александровский сад и, облив бензином, подожгли в железной бочке…
Присутствовавший при расстреле и сожжении Каплан кремлевский библиофил и поэт Демьян Бедный, почувствовав запах горелой человечины, упал в обморок.
Когда он пришел в себя, сверху из осеннего неба, кружась, падали на него белесые хлопья.
— Снежинки? — удивленно проговорил Ефим Алексеевич. — Рано снегу-то…
Орудовавший возле бочки с горящей Каплан Павел Дмитриевич Мальков засмеялся в ответ.
Хмурые, стояли поодаль латыши с винтовками…
Демьян Бедный встал с земли.
Он все понял.
Это были не снежинки…
Говорят, что Демьян Бедный напросился на расстрел Фанни Каплан для «получения творческого импульса».
Импульс этот он получил…
Засыпала звериные тропинки
Вчерашняя разгульная метель,
И падают, и падают снежинки
На тихую, задумчивую ель…
Под стихотворением «Снежинки» ставят в скобочках дату — 21 января 1925 года, но когда написано Демьяном Бедным это стихотворение, неизвестно…
И кто знает, может, тогда, ранним сентябрьским утром 1918 года, когда падали на лицо кремлевского библиофила белесые хлопья пепла, поднимающиеся из бочки, возле которой орудовал неутомимый Мальков, и сложились в сердце пронзительные строки:
Забуду ли народный плач у Горок,
И проводы вождя, и скорбь, и жуть,
И тысячи лаптишек и опорок,
За Лениным утаптывающих путь!
Шли лентою с пригорка до ложбинки,
Со снежного сугроба на сугроб.
И падали, и падали снежинки
На ленинский — от снега белый — гроб.
Лично мне в стихотворении «Снежинки» видится нечто большее, чем принято видеть в нем.
Конечно, наличествует в нем и скорбь по поводу смерти В.И. Ленина, но есть еще в стихотворении и жуть великого хазарского жертвоприношения — эти тысячи лаптишек и опорок, за Лениным утаптывающих путь…
Ведь действительно, начиная с сентября 1918 года каждый день жизни хазарского вождя сопровождался жертвоприношением тысяч и тысяч русских жизней…
Нет-нет!
Говоря так, менее всего хотелось бы мне, чтобы эти рассуждения были истолкованы как некий выпад против хазарской могилы на Красной площади.
Мне близки провозглашаемые сейчас «открытым обществом» принципы толерантности, и я считаю, что не нужно разрушать ничьи святыни.
Нужно только очень отчетливо понимать, чьи это святыни, чтобы не поклоняться, как это делали русские люди почти весь XX век, святыням своих лютых врагов…