Гимн шпане

1

Ей было шестнадцать, девочка — супер, мы встретились на выезде из Вель-де-Роз, с тех пор не расставались, и в тот день, две недели спустя, в номере кабургского «Гранд-отеля», я объявил, что у меня трудности. И уточнил — финансового характера.

Она помолчала, поправила подушку, мне было немного стыдно, такого она никак не ожидала.

— Значит, эта история про смерть папаши и его деньжата просто туфта?

Конечно, еще бы, а что мне оставалось? Рассказать все как есть, что ли?

— Не волнуйся, — успокоил я ее, — с бабками у меня проблем нет, и вряд ли появятся в ближайшее время.

Я и правда так считал. Мы по-тихому смылись из отеля и взяли курс на Париж.

— Вот увидишь, — сказал я в машине, пытаясь поднять ей настроение, — Триумфальная арка — это клево.

Она впервые оказалась за пределами Нормандии, был понедельник, первое января, раннее утро, в пригороде тут и там лежал иней, она была так прекрасна, что я никак не мог поверить, что она моя. Уже в Сен-Клу мы попали в тоннеле в пробку, и она удивилась, как много машин.

— Обычное дело, сейчас утро, — сказал я. — Утром всегда полно машин.

— А-а…

Она глазела по сторонам, но даже ее провинциальность меня умиляла. Я свернул на объездную дорогу, она молчала.

— Класс, да?

Я всегда любил Париж.

— Мммм…

Вид у нее был скептический, мы въехали через ворота Сен-Уан, надо признаться, меня переполняла радость возвращения.

— Стоит немного пожить в Париже, и понимаешь: это лучшее место на свете.

Мы приехали к Северному вокзалу, я жил почти напротив, в комнате над баром «У Мориса». Мы припарковались чуть дальше по улице, и она вышла из машины.

— Если пройти по Лафайет, все время забирая вправо, то скоро упрешься в Восточный вокзал, — решил я разрядить атмосферу.

Но, кажется, она не оценила юмора, не чета хохотушкам, которые ржут, стоит палец показать, и вообще она была не в настроении.

— Подожди здесь, я возьму ключи.

Я пошел в бар, заведение для особого контингента — алкашей. Днем за стойкой работал Саид, по вечерам — его брат.

— Как дела, Саид?

Судя по всему, дела шли неплохо, но мало ли…

— Не жалуюсь. — Он поскреб затылок. — Все путем.

Я посмотрел в окно и увидел, что Мари-Пьер старается заглянуть внутрь. Несмотря на ранний час, завсегдатаи были в сборе.

— Эй, как житуха?

Из глубины зала мне махал один знакомый пьянчужка, некий Анри. Я помахал в ответ.

— Извини, я не один, меня ждет девушка, — сказал я Саиду.

До него наконец дошло, он протянул мне ключи и подмигнул, — как видите, я вращался в изысканном обществе.

Мари-Пьер ждала снаружи. Она была слишком хороша, все мужики так и пялились на нее. Да, такие красотки на дороге не валяются. Мы вошли в дом.

— Фу, как воняет!

Это были ее первые слова с того момента, как мы вылезли из машины.

— Не волнуйся, это от соседки.

— От соседки?

Она зажала носик рукой: на лестнице так несло мочой и нашатырем, что хоть падай.

— Старуха держит кошек, они повсюду гадят, и она пытается бороться с вонью, обрызгивая все вокруг аммиаком.

Мари-Пьер выразительно промолчала, но, если подумать, я же не виноват, что моя соседка держит кошек.

— Прошу.

Однокомнатная квартирка на седьмом этаже давно пустовала, дом собирались сносить, так что я взломал замок и вселился. Это Саид меня надоумил.

— Вот мы и дома, проходи.

В дверном проеме валялась куча картонных коробок, бутылки «Рикара» [2], пакетики арахиса и прочий хлам. Тут же автомагнитолы, видаки…

— Откуда у тебя все это барахло, решил открыть свой собственный «Феликс Потен» [3]?

Я разозлился: не ее ума дело.

— Это связано с моей работой, я торгую разными товарами, я бизнесмен.

Она улыбнулась.

— Ах, бизнесмен…

— Да, представь себе.

Оказавшись в комнате, она быстро успокоилась, наверное, подействовал комфорт; у меня был видеомагнитофон и телевизор с большим экраном, который она немедленно включила.

— Какой здоровенный!

Да за кого она меня принимает, конечно, здоровенный, телевизоры — мой хлеб, я зарабатываю на их продаже.

— А как же, это одна из лучших моделей.

Она устроилась на кровати, в нетерпении теребя пульт, слава богу, теперь я спасен от разборок.

— Я спущусь ненадолго, если захочешь сполоснуться — душ напротив, у лестничной площадки, ключи на притолке.

По телеку шла идиотская передача, в которой предлагают купить всякую туфту по заказу. Кажется, она увлеклась. Конечно, в сравнении с «Гранд-отелем» квартирка здорово проигрывала. Я пошел вниз — поговорить с Саидом.

Витрину булочной через дорогу до сих пор украшали рождественские поленья и фигурки гномов, скоро их сменят домашние пироги [4]. Я был голоден и купил булочку с шоколадом. Не понимаю, почему люди не снимают гирлянды, когда праздник давно позади, по-моему, они нагоняют тоску. Как облезлые елки в мусорных баках.

В баре народу поубавилось; мы с Саидом были, можно сказать, партнерами, провернули вместе немало делишек.

— Ну, как жизнь молодая, ничего?

— Ничего. Катаюсь как сыр в масле.

Он собирал стаканы с барной стойки, и я видел, что его мучает любопытство.

— Кто она?

Как будто и так не ясно.

— Моя девчонка.

Я не собирался вдаваться в подробности.

— A-a…

Он жевал губы, явно недовольный.

— Выкладывай, что тебе не нравится?

Я-то знал, что не дает ему покоя — там в комнате слишком много добра.

— Расслабься, я за нее ручаюсь, ей можно доверять.

Он ничего не ответил, продолжая протирать стаканы скрученной в жгут тряпкой. Мы с Саидом занимались торговыми операциями: скупали краденое у воров и перепродавали магазинам или проверенным людям, когда как.

— Есть отличный план, ты просто не поверишь.

Меня свели с надежным человеком в Гавре, а на поверку все оказалось еще лучше, чем обещали. Он полицейский;

— Представляешь, главный инспектор по проверке доков! Он там — царь и бог, можно хапать целыми контейнерами.

Саид старался сохранить невозмутимость, но я видел, его зацепило.

-Да ну?

Была одна задача: раздобыть первоначальный капитал.

— У него нет надежных клиентов, а он хочет вести дела по-крупному, за пределами Гавра.

— С легавыми предпочитаю не связываться.

Ишь какой недоверчивый.

— Он настоящий профи: навел обо мне справки, просмотрел картотеку и вышел на контакт именно потому, что я чист, ушлый мужик.

Я набрался терпения, наш Саид был не из шустриков, два на два умножал в столбик.

— Он легавый, а я их не люблю.

Но я чувствовал, что он сдается.

— В том-то и прелесть, особенно если наш инспектор будет пропускать партии по пятьсот видаков как по сто. Да еще со всеми положенными документами.

Теперь он возился с посудомоечной машиной. Ну прямо старая кляча на перепутье.

— В общем, я не против, но ведь нужны бабки.

Иногда он меня бесил.

— Что, жаба душит? Так и будешь всю жизнь продавать алкашам «Рикар», выигрывая пятнашку на бутылке?

— Ну, не знаю.

—А как, по-твоему, разбогател Марсель Дассо [5]?

— Кто это?

Да, диалог глухого со слепым, ну, ни хрена он не знает.

— Марсель Дассо! Его вдова — самая богатая наследница Франции, а он был рисковый мужик; даже детям известно: кто не рискует, тот не пьет шампанского.

В бар вошел какой-то человек, я его не знал. Он услышал обрывок разговора.

— Не могу с вами согласиться, — заявил он. Как будто меня сильно волновало его мнение! — Марсель Дассо нажился на национализации.

Во взгляде Саида читался упрек — мало ли что это за тип; ненавижу, когда кто-то вмешивается в разговор, в такие минуты я чувствую себя не в своей тарелке. Лучше не вступать в дискуссию, решил я.

— Ладно, Саид, до скорого, у меня дела.

Возможно, есть девушки, которые любят за так; дурочки, этакие пташки — питаются божьей росой, ничего им не нужно, и плевать им на ваш кошелек, но я таких что-то не встречал. Разве только дурнушек, не имеющих никакого выбора. А перед Мари-Пьер мужики штабелями падали, ей оставалось лишь нагнуться и подобрать. Я доехал до станции «Барбес», надо было пополнить наличность. Под метромостом трое доходяг дрались из-за лохмотьев, которыми погнушались бы и нищие. Чуть дальше, на воровской толкучке, что в конце улицы Гут-д’Ор, раньше день-деньской крутилось не меньше двухсот продавцов-арабов, но теперь началась реконструкция района, и все изменилось. Ничто не вечно под луной: бульдозеров тут теперь больше, чем уцелевших домов, а скоро вообще мало что будет напоминать прежние времена.

В «Белом дрозде» было пусто. Тогда я направился к Муссе.

— Где ты пропадал ? — спросил он. — Что-то давно тебя не видно.

Мусса держал весь район, и я не раз выполнял его заказы.

— Ездил в Нормандию, проветриться. Знаешь, «Гранд-отель» в Кабурге?

Пусть не думает, что я там в кемпинге прозябал. Мы сели у барной стойки; Мусса был гениальный делец, ему принадлежало турагентство, которое монопольно занималось организацией поездок из Франции в Мекку и обратно. Клиентура была специфическая, но дело шло отлично. Еще он владел автосервисом в Плен-Сен-Дени.

— У тебя есть планы на ближайшее время?

В делах он не признавал поблажек, но я ценил его за прямоту.

— Как сказать, — говорю. — Смотря о чем речь.

Мы потягивали кофе, вообще-то я его не люблю, по-моему, просто горечь, но ничего другого заказывать вроде не принято.

— Пойдем со мной, — говорит он, — надо заглянуть в агентство.

Мы вышли на бульвар, между опорами метромоста завывал ледяной ветер, была зима, и я здорово продрог. Я ждал, что же он мне предложит.

— С тобой можно иметь дело, ты парень серьезный, не употребляешь, я тебе доверяю.

Что меня раздражало, так это его дурацкая манера разливаться соловьем; вот и сейчас его понесло: мол, ты парень хоть куда, а то развелось этих наркоманов, за дозу готовы стелиться перед легавыми, да они мать родную с потрохами сдадут, подонки, просто стыд, перевелись честные люди. Он и впрямь расстроился. Это все из-за белой дряни, продолжал он, раньше тут был настоящий рай.

— Да, — говорю, — точно.

Я не стал напоминать, что в принадлежащем ему с кузенами кафе «Оазис» перед Маркс-Дормуа процветала неприкрытая торговля. Другие дилеры даже жаловались, что там сбивают цены. Конечно, теперь он запел по-другому; если я когда-нибудь создам собственную компанию, то не буду распространяться, как сколотил свой капитал; между прочим, коли на то пошло, многие великие мира сего — выходцы из воровской среды, и я точно не стану белой вороной. Наконец он перешел к делу.

—У меня есть документы на «мерседес-300 SE», прошлогоднюю модель.

Дело было срочное, он должен выполнить заказ, клиент уже ждет, как правило, «мерседесы», с их электроникой, никогда не шли в Европу, тут тачку вычислят при первой же поломке, а он обещал все сделать к пятнадцатому января, время поджимало, к следующему вторнику машина должна быть на месте, это крайний срок. Обычно на него работала специальная бригада, в некоторых районах искусству угона учатся с пеленок, но случай был особый, владелец «мерседеса» приходился родней человеку Муссы; он не вдавался в подробности, но я понял: никто из своих не должен об этом знать.

— Если что-то всплывет, я уверен, ты будешь держать язык за зубами, не проболтаешься.

Когда я угонял для него машины, план он всегда разрабатывал сам, заранее, в вопросах цена-качество был щедр, как византийский царь, за тачку текущей модели легко отваливал пять штук; риск минимальный, не то что с кокаином, но за трехсотый «мерседес» надо было запросить по максимуму.

— Пойдет, — говорю я, — значит, ко вторнику?

Впрочем, стоило изучить вопрос, «мерседесы» тачки хитрые, скажем, у новейших, шестисотых, очень крутая противоугонная система — при попытке взлома блокируется зажигание.

— У тебя есть суббота и воскресенье, хозяин на неделю уезжает в Ниццу, машина будет на долговременной стоянке в Орли.

Я решил, что машина пойдет на Ближний Восток, с Алжиром после принятия новых законов никто не связывался. Мы миновали турецкие бани — лучшее средство восстановить форму и спокойно поразмышлять, но по четвергам там был женский день; по дороге разговаривали: учитывая, что это трехсотый «мерседес», и при условии, что все получится, Саид готов был поднять гонорар до двенадцати тысяч; я торговался: мол, ради таких грошей не стоит и с дивана слезать; он чертыхнулся: да за эту цену другой мне целый парк «рено» пригонит. В конце концов сошлись на двадцати, такая тачка с номерами стоила четыреста сорок штук без прибамбасов, так что двадцать — это минимум, к тому же работа срочная: если ко вторнику «мерса» не будет, ему придется туго, да, признаться, и я спешил, деньжата были на исходе.

Дальше он поехал на метро, а я решил срезать дорогу через территорию складов Управления железных дорог. По пути я хотел купить в китайском ресторане рисовых колобков, Мари-Пьер наверняка проголодалась, но потом решил, что это хорошо в ресторане, — разбрызганная по всей комнате начинка вперемешку с соусом не самый лучший вариант для первого ужина в Париже. У меня оставалось ровно две тысячи в пластиковом пакете под балкой на крыше.

Я распахнул дверь, Мари-Пьер сидела перед телеком в той же позе, как приклеенная, не двигаясь, лучше бы подпевала рекламным песенкам, как любят дети, а то — прям каменный истукан какой-то.

— Может, сходим перекусить?

Она была не голодна, к тому же собиралась смотреть фильм. Казалось, случись пожар и землетрясение, она и бровью не поведет. Я присел на кровать, обнял ее, руки были совсем холодные.

— Накинь одеяло, а то заледенеешь.

Начался фильм, она прибавила звук, я поднялся, не хотелось торчать в комнате, мне тут было тесно.

Я решил пойти на дело с напарником, вдвоем всегда легче, хотя, конечно, приходится делиться; бывает, попадаются тупые «камикадзе» без башни, готовые угнать тачку хоть с полицейского участка, я таких повидал, спасибо, но у этих ребят, отмотавших срок во Френе и Флери [6], как правило, будущее в клеточку, а я все-таки бизнесмен, не уголовник.

Тип, которого я хотел привлечь, жил в Гамбетте и работал ночным механиком на окружной дороге, его жизнь была «расписана по минутам»: до трех часов он протирал штаны в баре на первом этаже своего дома, съедая на обед два тоста с маслом да взбитые сливки, потом убивал время до закрытия, препираясь с олухами себе под стать, и наконец отправлялся в автосервис.

Я прогулялся до Колонель-Фабьен, сел на 75-й автобус, женщина напротив разговаривала сама с собой, а в глубине салона выдрючивался растафарианец [7], пришелец из семидесятых, — устроил концерт, прямо вылитый Боб Марли [8]. Перед «Пиренеями» вошел пацан-попрошайка и начал жалобно гундосить, в метро к такому давно привыкли, а в автобусе это редкость, но водитель даже не обернулся; парень нес какую-то пургу, говорил, что его отец воевал в Алжире и потерял все сбережения, чушь собачья, я толком и не понял, это он или его отец оказался на улице; все отводили взгляд, а я думал: надо было откладывать деньги в кубышку, вот и все. Представляете, даже негры питаются лучше меня, сказал парень, и исполнитель рэгги захлопал в ладоши, мол, во дает. Когда автобус переезжал через рю Менильмонтан, прилично одетый мужчина направился к выходу и по дороге задел ту ненормальную, что сидела напротив меня,— так, едва коснулся, но старуху словно током тряхануло, она стала ругаться последними словами, мол, я пенсионерка, ты сломал мне руку, а в нашем доме нет лифта, как же я, мать твою, с гипсом буду носить покупки… сначала мужчина извинялся, он выглядел немного ретрово, не аристократ, но из приличного общества, а когда понял, что спорить бесполезно, сам начал огрызаться: чтоб ты сдохла, старая кошелка, сука,— этого никто не ожидал, и они продолжали ругаться, как двое бродяг; пацан, просивший милостыню, не знал , что делать, негр тоже растерялся и собрался встать, но тут автобус резко завернул, растафарианец не успел ухватиться за поручень и повалился на попрошайку, стоявшего к нему спиной; выходя, я подумал: порой кажется, наступи сейчас конец света, никто и не заметит.

Мой приятель как штык был на своем месте, за стаканчиком в «Кафе де ля Пляс».

— Ну, что новенького?

Я спросил из вежливости — что у него могло быть нового, разве только свежий номер «Паризьен».

— Ничего хорошего, — ответил он, к моему удивлению. — Жизнь — дерьмо!

Судя по кислому выражению лица, с ним стряслась беда; сначала я подумал, его турнули с работы, это бы не понравилось его старухе, но на самом деле случилось кое-что похуже: оказывается, прикрыли «Лесок». Настоящий удар для бедняги — он частенько наведывался в эту дыру поесть картошки-фри, выпить стаканчик и поглазеть на трансвеститов, коих всех знал наперечет.

— Заведение с толпой красоток, открыто до двух часов ночи — где я еще такое найду!

Он был зеленый от злости: еще бы, ведь он голосовал за нынешнего мэра, и это просто подло — выкидывать подобные финты, не спросив избирателей. В баре разгорелся спор, что, да почему, и кто в этом виноват… вообще-то мэр ничего не имел против трансвеститов, решение приняло правительство; кто-то сказал, что буча поднялась из-за пса жены премьер-министра, тварь заразилась СПИДом, сожрав на прогулке пару презервативов рядом с «Леском»: правда-правда, подтвердил бармен, указывая на говорившего, — мой брат работает в ветеринарной клинике «Мэзон Альфор», он и рассказал эту историю. Но мой механик сомневался, что можно заразиться таким способом: собака должна с кем-то трахнуться, мало просто сожрать гондон. Когда мне удалось вытащить его на улицу, он все еще кипел.

— Если ты не прочь прокатиться, тебя ждут четыре штуки.

— Где это?

— В Орли, на стоянке.

Он нахмурился и заплел ногу за ногу, вот и вся реакция, хотя стоило хозяину пронюхать — и он мог потерять работу. Однако риск загреметь за угон его, похоже, не пугал.

— Это снова для тех арабов?

Он махнул рукой куда-то на север — в прошлый раз мы пригнали тачку в мастерскую на Плен-Сен-Дени.

— Самое главное, чтобы сопляк ничего не узнал, он сын друга босса, — такой гаденыш!

Больше всего подходил понедельник, у сопляка как раз выходной; накануне, в воскресенье, я позвоню, чтобы подтвердить, что все в силе, во вторник машина должна быть на месте, так что понедельник — крайний срок. Будем надеяться, что машина окажется на стоянке, остальное Мусса берет на себя.

Мой напарник вернулся на свой насест, а я пошел восвояси, уже темнело, я пересек площадь, направляясь к метро, журналы в газетном киоске пестрели загорелыми лицами. Я стянул «Теле-пош» для Мари-Пьер. Как и у большинства прохожих, моя физиономия на фоне бронзовых ликов на обложке выглядела весьма бледно, но к весне я буду не я, если в карманах не заведется зелень.

Делая пересадку на «Реамюр», я встретил — как тесен мир! — знакомого, который был мне должен, так, ерунду, восемьсот франков. Обычно, если пускаешь дело на самотек, через несколько месяцев люди о подобных долгах забывают напрочь, но, к моему изумлению, он вдруг вытащил из кармана висевший на золотой цепочке кулон-сердечко с гравировкой: «На всю жизнь».

— В скупке мне даже трех сотен не дали, хочешь — бери, и будем квиты, в ювелирном тебе отвалят как минимум две штуки.

Я обрадовался и взял цепочку с кулоном, это было то, что надо. Он спросил, сколько у меня осталось телевизоров; кроме того, который смотрела Мари-Пьер, у меня имелось еще два в «родной» упаковке, что я ему и сказал, а у него были покупатели — пакистанцы, они держали торговлю фруктами и овощами на дорогах.

— Почем отдашь?

Поскольку он оказался честным малым, я не хотел его обдирать и назвал льготную цену — по две штуки, чтобы он мог неплохо заработать на разнице.

Подошел состав, мы договорились встретиться позже в тот же вечер; если заказ сорвется, он позвонит мне в бар «У Мориса»; он отправился к своим индусам, а я вышел у Северного вокзала.

Итого у меня было четыре штуки.

По дороге я купил цветов , букетик фиалок, как раз начался сезон; Мари-Пьер сидела в той же позе, в Кабурге она тоже проводила много времени перед телеком, но в шикарном номере отеля — это одно, а у меня ей просто больше нечем было заняться. Я положил сверток и цветы на кровать, однако внимание Мари-Пьер было сосредоточено на телеигре: кучерявый тип задавал вопросы, а игроки жали на какой-то светящийся гриб.

— Это тебе.

Но тут кучерявого прорвало: каков принцип работы гироскопа, да почему при производстве вина используют дубовые бочки, да как называлась французская королевская династия, сменившая Капетингов, — он строчил как пулемет; Валуа, сказала Мари-Пьер, я точно знаю.

— Бурбоны, — ляпнула старушенция.

Кучерявый огорчился: нет, Жаклин, вы ошиблись, — он сделал такое скорбное лицо, словно она была его родной бабкой, — это Валуа, Жаклин… она кусала губы, а ведущий обратился к Рене; черт, это же и дураку ясно, воскликнула Мари-Пьер, они специально задают ей трудные вопросы, чтобы выиграли другие, — она подозревала, что в игре все подстроена

— Рене, восемнадцатого июня тысяча девятьсот сорокового года этот человек призвал к освобождению Франции, его имя?

— Генерал де Голль!

Мы с ней крикнули одновременно, генерал де Голль, повторил за нами Рене, верно, сказал кучерявый, можем загадать желание [9], заметила Мари-Пьер, — только не вслух, а то не сбудется.

Игра закончилась, казалось, Мари-Пьер совершенно счастлива; да, когда начинаешь жить с кем-то, на многое уже смотришь по-другому,

— Держи, это тебе.

Она взяла цветы и кулон с сердечком, поцеловала меня, и, пока я застегивал на ней цепочку, мы снова заговорили о моем «наследстве».

— Знаешь, это ничего, что ты соврал насчет отца.

Господи, конечно, ничего, еще бы, первый миллионер в истории тоже начинал с нуля, и вообще от нее требовалось лишь одно — смотреть телек сколько влезет и быть рядом со мной, больше ничего, все остальное — моя забота.

— Ну что, может, пойдем поужинаем?

В шерстяном платье-мини, с волосами, повязанными лентой, она выглядела скромницей, но в метро произвела настоящий фурор. Саид сделал мне знак из бара — звонил тот парень, наш уговор остается в силе, только он опоздает на полчаса. Становилось все холоднее, ресторанчик, в который мы направились, находился в самом начале Фернан-Видаль, конечно, я бы предпочел «Северный терминал», но сегодня имело смысл поэкономить.

Мы пошли в «Нефритовый дворец», — хотя атмосфера здесь не та, но, в общем, вполне прилично; я поставлял им вино, погреб был забит моим товаром, вина лучших сортов бордо, на которых они, похоже, отмывали левые доходы: в винной карте значилось красное вино элитных сортов по 80 франков за бутылку, а я точно знал, что реальная цена зачастую больше тысячи,— мой поставщик обчищал погреба в Везине, в тех местах люди просто не подозревают о существовании дешевого пойла. Мы сели за столик, и сам хозяин подошел пожать мне руку.

Увидев Мари-Пьер, он разыграл целый спектакль: как поживаешь, дружище, — чуть хвостом не вилял, не желает ли мадемуазель аперитива, кир, королевский кир и превосходное шампанское, это не шипучка, мы такого не держим, и подмигнул мне, мол, в «Нефритовом дворце» шипучки не бывает — разве что отменного качества.

Он бросился к бару, мсье Го, спец по китайской и тайской кухне, чтобы лично смешать для нас коктейли; Мари-Пьер была ошарашена, в ее городишке высшим шиком считалось пойти в блинную, какие там рестораны, она залпом осушила бокал, а я тем временем сделал заказ: сначала протертый суп, потом бифштекс с луком и жареной лапшой.

— А вино? — спросил мсье Го.

Я для него большой авторитет, он не смеет выбирать за меня, и мы вместе пошли во внутренний дворик взглянуть на его запасы, бутылки хранились вертикально в погребе, часть которого превратилась в настоящий ледник.

— Так не годится, мсье Го, для вина тут слишком холодно, к тому же нельзя держать бутылки стоймя.

Он виновато взглянул на меня и покачал головой: да-да, конечно, — у этих китаез на все одна реакция — кивки да улыбочки; я осмотрел его запасы, они подходили к концу, осталось не больше сотни бутылок. Он опять покачал головой, в наше время вино — большой плюс для заведения, он очень хотел закупить еще партию, я продавал ему по двадцать пять, товар прекрасный, клиенты заведения никогда не предъявляли претензий.

— Посмотрим, посмотрим, мсье Го, я должен связаться с моими людьми.

Если подвернется подходящий товар, на этот раз я продам ему дороже, по тридцать пять, он все равно останется в наваре. Я выбрал самую старую бутылку.

— Ты уверен, что оно хорошее?

Этикетка и горлышко были покрыты какой-то ржавчиной; не знаю, почему я выбрал именно эту, вообще, говорят, бордо чем старше, тем лучше, но мсье Го сомневался: вино, к его прискорбию, было отнюдь не элитным. В кухне он вручил мне штопор, я поставил бутылку к батарее, чтобы согрелась, оказалось, она попорчена только снаружи, а пробка не пострадала. Я вернулся за столик. От холода и выпивки у Мари-Пьер раскраснелись щеки, она уже захмелела, я предложил налить еще.

— Если бы ты с самого начала знала, что я не сын миллионера, ты бы все равно поехала со мной?

Она хихикнула, играя палочками.

— Не знаю, возможно…

Да, вдохновляющий ответ, я ничего не сказал, она развеселилась, шампанское развязало ей язык: у них в семье было пятеро детей, отец умер от рака, потому что работал на асбестовом предприятии. Им с детства твердили, что главное в жизни — большие деньги. Повстречав сына миллионера, который захотел на ней жениться, она сразу растрезвонила об этом, все вокруг поверили, подружки зеленели от зависти, а ее мамашу волновало только одно: как бы она не забеременела, — короче, если только папаша-миллионер не возбухнет, все будет как в сказке. Рассказывая, она начала икать: я думала, ты привезешь меня во дворец, а здесь даже хуже, чем у меня дома, — она пыталась успокоиться, но на нее напал пьяный смех, и такой заразительный, что я тоже засмеялся, в конце концов, это была не самая худшая реакция.

— Значит, ты занимаешься темными делишками, чем-то незаконным?

С минуту я молчал, вспоминая сегодняшний день, — встреча в метро, «мерседес», идиотский спор в баре о спидоносной собаке; после ужина еще надо снести вниз тяжеленные телевизоры с большим экраном, и это все моя работа, включая экскурсию в погреб с хозяином заведения — я не из тех, кто боится «запачкаться», в этом меня никто не может обвинить.

— Я сам по себе, я особенный, обо мне нельзя судить по общим меркам.

В моих делах криминала было не больше, чем у других, мне бы только немного времени, зря она так, не все же начинают жизненный кросс с одной стартовой точки.

Официантка принесла суп, мсье Го вино, я попробовал, оно было еще холодновато, но вкусное, не стоит зацикливаться на этикетках — например; на этой было написано только «Шато-Петрю, 76», ничего больше, и, однако, вино имело прекрасный вкус.

Я наполнил бокал Мари-Пьер; говорят, ослепительные красотки в качестве спутниц скорее головная боль, чем счастье, но сейчас она была рядом, и это главное.

— Когда я создам свою компанию, вот увидишь, там все будет по закону, и ты первая от этого выиграешь, даже сможешь у меня работать, сейчас женщины делают отличную карьеру, неправда, что преуспевают только уродины, многие бизнеследи — красавицы, и это им даже на руку.

Сначала я думал лишь о том, чтобы завладеть ее вниманием, но меня понесло, это была моя заветная мечта, я говорил, а она слушала, улыбаясь: я не из тех, кто ставит на кон все, кому главное разъезжать на «мерине» с кондиционером, кто заработает три гроша и тут же все спустит, секрет успеха в том, как вложить капитал, часть в одно дело, часть в другое, никогда не валить все в кучу; мы с ней выдули целую бутылку, и по ее глазам было видно — убедил.

— А чем будет заниматься твоя компания?

— Разными коммерческими операциями — продажами, закупками, посредничеством и так далее, я не собираюсь ограничиваться чем-то одним, в наше время надо ловить удачу за хвост.

Мсье Го принес блюда и задержался у столика, чтобы научить Мари-Пьер обращаться с палочками, у нее не получалось, — вот так, мадемуазель, большой палец сюда, — но чем больше она старалась, тем больше лапши падало на пол; мсье Го раз сто показал ей, как надо, — вот так, мадемуазель, он управлял палочками; словно собственными пальцами, смотрите, как просто,— в конце концов, она взяла вилку; а знаете, вкусно, сказала она, меняя тему, очень вкусно, я никогда не пробовала китайскую еду.

— Французская кухня — тоже великая кухня, — ответил мсье Го и пошел в погреб за новой бутылкой, мне пришлось пить ее в одиночку, Мари-Пьер совершенно окосела.

Я полез в карман куртки, за блокнотиком с отрывными листочками, который использовал для таких целей, и показал ей эмблему будущей компании — слово «Экстрамил», в котором «к» изображалась в виде звезды, окруженной остальными буквами. Сначала я выбрал название «Экстра-нил», где «нил» расшифровывалось как «напор, идеи, лидерство», но это звучало невнятно.

— Что скажешь?

Мари-Пьер взяла бумажку, на «т» капнул соус, неплохо, одобрила она, думаешь запустить рекламу?

С ней было интересно разговаривать, она задавала дельные вопросы, конечно, реклама стояла на первом месте, как я прочел в одном известном деловом журнале, без рекламы новая компания не сможет раскрутиться, главное — найти оригинальную идею и настойчиво ее проталкивать; по-моему, «Экстрамил» было то, что надо: во-первых, «экстра», во-вторых, намек на размах — «мили» — просто, но доходчиво, стопроцентное попадание.

Когда мы вышли, валил снег, улица сияла рождественскими огнями, автобусы, разворачивались на стоянке позади вокзала, рисуя на снегу причудливые узоры, машины двигались медленно, похолодало, но мне казалось, я в раю, где вечное тепло, я обнимал ее за талию, моя рука скользнула в карман ее куртки, никогда бы не отпускал, так и шел бы всю жизнь под хлопьями снега, слегка навеселе, мимо витрин с мигающими гирляндами… мы как будто попали в диснеевский мультик, сказала Мари-Пьер, — она читала мои мысли.

На перекрестке перед баром «У Мориса» стоял мой подельник, бедняга, небось в кедах на снегу несладко, два брата-пакистанца ждали неподалеку.

— Ты иди, — сказал я Мари-Пьер, — я скоро.

Телевизоры, как и моя комната, находились на шестом этаже, только подниматься надо было по другой лестнице, где нет никаких старух с кошками, — мы с Саидом постепенно прибрали к рукам все здание. Парень шел за мной, я не любил пускать к себе посторонних, но мне не улыбалось таскать такую тяжесть одному.

— Твоя баба?

Выходит, я был прав: чтобы к тебе не лезли, нужно жить с уродиной. А она ничего, продолжал он, сколько ей лет?

— Почти семнадцать.

Он присвистнул: значит, шестнадцать, ну ты даешь, это ж совращение малолетних, тебя могут посадить. После выпивки я с трудом одолел лестницу, придется делать две ходки.

— Бабки при тебе? — спросил я его у двери.

Конечно нет, они у пакистанца, в общем, все в ажуре, зря я напрягаюсь, но мне это не понравилось: я привык, чтобы деньги вперед; он подул себе на руки.

— Я с ними пять лет имею дело, не волнуйся, мусульмане ребята правильные, даже не курят.

В комнате было темно, тут наверху отрубили электричество, я сунул руку за трубу, где обычно хранил карманный фонарик; не то чтобы я им не доверял, но не хотелось таскать телевизоры за так.

— Эти?

Он осмотрел товар, при свете фонаря коробки казались гигантскими, модель устраивала, пакистанцы боялись только, что экраны окажутся маленькими; он похлопал по коробке и сказал с раздражением: вот жучила, если бы я знал, что они «чистые», загнал бы втридорога.

Меня впервые упрекали за первоклассный товар, а что он ожидал увидеть, черно-белые «ящики» без пультов, годов шестидесятых?

Мы взяли первую коробку, лестница была крутая, и хотя включенный фонарик торчал из кармана моей куртки, все равно ни, черта не было видно.

— Кстати, все может обернуться гораздо хуже, это не просто совращение, это подстрекательство к преступлению.

Я так понял, он снова завел речь о Мари-Пьер.

— Ты преступник, а она несовершеннолетняя, вот и получается: совращение и подстрекательство малолетних к преступлению.

Он начал меня раздражать, зря я все-таки позвал его с собой.

— Держи-ка повыше, а то вся тяжесть на мне.

На улице снова шел снег.

Пакистанцы ждали в переулке за домом в машине с заведенным мотором, обогрев был включен на максимум; не знаю, какой у них, в Пакистане, климат, по-моему, там растут пальмы, водятся слоны с верблюдами, насчет последних — точно, а в остальном — не уверен, в любом случае, в те края меня не тянет, первое, что я сделаю, как только подзаработаю, — повезу Мари-Пьер к солнцу, но скорее в Италию или Монако, как говорится, деньги к деньгам, и кутить лучше там, где их куры не клюют.

Они открыли кузов, это было глупо, мало ли кто мог проходить мимо, зря я сегодня пил, в нашем деле ясность ума — первое правило, недаром тюрьмы набиты пьяницами и недоумками. Я поспешил залезть в машину, не проболтайся, почем мы сговорились, шепнул мне на ухо мой партнер, не их собачье дело.

Они внимательно выслушали условия сделки, их было двое, один щуплый, другой покрепче, он-то и засуетился — мол, почему только один телевизор; мы же не вьючные ослы, возразил мой подельник, притащить сразу оба нереально, сейчас снесем второй, и хотел вылезти из грузовичка.

Сиди, — сказал я, — второй мы придержим, пусть сначала заплатят, нет денег — нет товара.

Прав-то был я, но они стали верещать без остановки, щуплый помянул Коран: мы люди чести, мы держим свое слово, ваши подозрения оскорбительны, — в общем, я сдался, в конце концов, было маловероятно, что они слиняют.

Когда мы поднимались по лестнице, мой спутник опять заговорил о Мари-Пьер, эта тема явно его занимала: с бабами надо быть начеку, от них не знаешь чего ждать, недавно какая-то девка на него заявила, она хотела работать проституткой, он отвез ее к Венсеннскому лесу, подождал, пока подойдет клиент, и некоторое время следил за ними из машины, дабы убедиться, что это не маньяк, поскольку страшно боялся нарваться на психа — одну его знакомую зарезал садист, нанеся шестьдесят три удара ножом, ее труп долго искали в округе, — но тут все было в порядке, за первым клиентом пошли другие, она в два счета заработала больше тысячи, а он издали ее охранял, они договорились пятьдесят на пятьдесят, и оба были довольны, но когда ее сцапали фараоны, девчонка стала выкручиваться, мол, она не проститутка, что вы, смотрите, вон мужчина в машине, это он ее заставил, она бы ни за что не пошла на панель… он еле успел смыться, однако полицейские Пьеро взялись за дело — приходили к нему домой, расспрашивали родственников, что да как, сучка знала его имя, и беднягу объявили в розыск. Он советовал мне держать ухо востро, тем более что Мари-Пьер — несовершеннолетняя, это вообще труба.

— Учись на моем примере, старик, будет обидно, если погоришь из-за малолетки.

Пакистанцы оказались на месте, я получил деньги, и мы расстались, меня ждала Мари-Пьер.

Вот идиотизм, «подстрекательство несовершеннолетних к преступлению», ведь я не заставлял ее воровать, а то, что я за все платил, еще ничего не значит.

— Мари-Пьер! — позвал я, но в комнате было темно, она уже легла.

Я раздался, скользнул под одеяло и меня захлестнуло жаркой волной; представь, что на улице снег, и сразу станет тепло-тепло, сказал я ей, и она прильнула ко мне… никогда, разве что давно, в юности, я так не влюблялся.

Странно, с ней было совсем иначе, чем с остальными, даже то, что в других мне не нравилось, в ней восхищало, она без конца жевала резинку, я терпеть этого не мог — как правило, стоило девчонке взять в рот жвачку, и я отваливал, — но Мари-Пьер даже чавкала прелестно, она любила резинки с хлорофилом и «Малабар», надувала и лопала огромные пузыри; мне и до нее попадались в постели классные телки, но она была просто конфетка, я ласкал ее без устали, пожирал глазами, не веря, что на свете бывает такое совершенство, прямо готовая топ-модель.

— Тебе хорошо? — спрашивал я время от времени. Она обычно, молчала во время секса, и мне было интересно, что она чувствует.

— Хорошо…

Мы с ней долго лежали, прижавшись друг к другу, потом заснули; так прошел ее первый день в Париже.

Весь остаток недели я готовился к делу с «мерседесом», главное было придумать, как отключить сигнализацию, на этих тачках она мощная, не хуже сирены воздушной тревоги, но я нашел решение: машина будет стоять на месте несколько дней; две-три ложные тревоги — и батарея просто-напросто сядет; в понедельник останется лишь пригнать туда эвакуатор, а потом в два приема вырубить чертову пикалку, — план был вполне надежный.

В пятницу я позвонил Жан-Марселю, моему механику, все было в силе: парнишка сказал на работе, что приболел, а другой механик как раз на днях арендовал эвакуатор для личных целей, так что никаких проблем; теперь главное рассчитать время, чтобы хватило на все про все. Мусса приказал своим ждать меня в мастерской около девяти вечера, дал мне номера к машине и сообщил, что владелец всегда приезжает в аэропорт за 45 минут до вылета, а «мерс» оставляет на стоянке Р-7, самой дешевой. Он страшный жмот, сказал Мусса, и уверен, что на стоянке никто не тронет его сокровище. Я все разузнал про эту модель, план был неплох, но оказалось, что сигнализация работает автономно в течение аж двух часов и каждый раз орет целую минуту, так что надо было придумать, как заставить ее включаться на расстоянии, иначе меня тут же сцапают; оригинальный выход подсказал мне знакомый владелец автосервиса, когда я объяснил, что снимаю фильм и хочу, чтобы все выглядело правдоподобно: надо подсунуть под кузов, а еще лучше — под багажник обычный вибратор, сказал он, сигнализация срабатывает на раз, — как-то один мужик пригнал им машину, чтобы проверить, в чем дело, так они просто попадали от хохота: смотрите, шеф, мы нашли неисправность, — рассказывая, он буквально заходился от смеха, я тоже, — и правда, забавная история.

В субботу я отправился в Орли лишь после того, как прикупил катушку скотча и три пластмассовых члена, потратив несколько часов на поиски подходящих, с сильной вибрацией; в секс-шопах был ассортимент на любой вкус: члены всех размеров и цветов, мягкие, твердые, средние, с наполнителями, двойные для параллельного ввода, и множество других приспособлений, к примеру, накладные груди и резиновые животы с жуткими ярко-розовыми ранами, — господи, неужели все это имеет спрос? Мари-Пьер — я взял ее с собой — была в шоке: а это зачем, спрашивала она то и дело, а это что, а это куда вставляют?

Шоссе было свободно, субботним утром зимой мало кто отправляется за город, я поехал на своей машине, над зданием аэровокзала только занимался день; однажды в детстве отец моего приятеля повез нас посмотреть, как взлетают самолеты, в то время это было настоящее чудо, а сейчас никто и не взглянет, даже пигмеев в джунглях этим не удивишь. Рейс на Ниццу отправлялся в 8:50, на часах было 7:45, я купил билет для въезда на стоянку и затаился в прилегающей аллее, решив, что разумнее дождаться приезда «мерса», чем потом носиться по стоянке, выискивая нужную тачку. У меня был бинокль и книжка по ведению деловых переговоров — помещение капитала, сети продаж, изложено немного абстрактно, но интересно, а в 8:05 на стоянку въехал трехсотый «мерседес».

Я рассмотрел свою жертву в бинокль, он был не из тех, кого хочется ограбить, похож на богатенького еврея, в длинном кожаном плаще… не знаю, конечно, но хозяин «мерса» скорее напоминал крутого, чем мажора, он пошел к выходу — ох, не нравится мне это, хотя, в конце концов, я работаю не на свой страх и риск, а по заказу, это Мусса все затеял, я вообще ни при чем.

Оставалось проверить, сработают ли вибраторы, ведь трехсотая модель одна из лучших, если хочешь заполучить такую тачку, надо, чтобы с самого начала все шло как по маслу. Вибраторы лежали у меня в чемоданчике вместе с набором запчастей — на случай, если произойдет поломка.

Я подкрался к машине с массой предосторожностей; чтобы прицепить устройство к кузову, забрызганному грязью, требовалось настоящее искусство. Не успел я отойти на пять метров, как взвыла сигнализация, эти штуки обошлись мне в три сотни плюс запчасти — итого, почти шестьсот франков коту под хвост.

Сирена Орала как оглашенная, но, что удивительно , всем вокруг было до лампочки, отпускники в автомобилях, нагруженных выше крыши, даже не соизволили обернуться. Наконец батарея села, вокруг воцарилось полное спокойствие, — если и дальше все пойдет удачно, в воскресенье у меня в кармане будет двадцать штук.

Мари-Пьер ждала меня в баре «У Мориса», заботливый Сайд принес ей большую чашку кофе и тосты с маслом. Приятно, когда кто-то ждет тебя; она с волнением спросила, как все прошло, а история с вибраторами вызвала у нее дикое веселье. Прогноз на выходные был хороший, и я предложил ей подняться на Эйфелеву башню; она сказала: наверное, это глупо, но мне в детстве про нее все уши прожужжали, очень хочется увидеть своими глазами. Честно говоря, я и сам никогда там не был. Приехав, мы купили план башни с целым историческим экскурсом на задней обложке и смешались с толпой туристов; прогноз не обманул, на улице было холодно, но погоже.

Хорошо, что мы никуда не спешили, очередь была гигантская, наверх устремилась целая куча народу — японцы, немцы, итальянцы, китайцы — жители всех стран мира, кроме Франции; негры, торгующие буклетами, болтали по-английски: hello, you want, ten francs, ten francs [10]. Мари-Пьер была возбуждена, снизу башня казалась очень высокой, выше, чем издали, это понимаешь, только подойдя вплотную, я купил два билета — уже сто франков, а если учесть прибыль от магазинчиков со всякой дребеденью, голодуха им явно не грозит.

Очередь медленно продвигалась, вместе с ней и мы, нас сжимало с силой не знаю, во сколько паскалей, но куда было деваться; две американки считали деньги, у них было не меньше штуки, та, что держала кошелек, достала билеты, спросила что-то у подруги, ее большой рюкзак был распахнут, и, проходя через турникет, она кинула кошелек внутрь. Нас впихнули в лифт, сдавив посильнее, чем в метро в час пик, кабинка тронулась, Мари-Пьер отметила, как красиво смотрятся тросы на фоне ажурных конструкций, во время подъема я сжал ее в объятьях и поцеловал, машины на мосту Трокадеро под нами казались игрушечными.

На одиннадцатой площадке мы сделали пересадку, на самый верх шел другой лифт; я согласился на это только ради нее, мне было скучно, а тут еще мужик, стоящий впереди, завязал разговор, — какой-то поляк, живущий в Париже пятнадцать лет, архитектор, к нему впервые приехала в гости матушка, и он повел ее на Эйфелеву башню. Редко встретишь здесь парижанина, рассуждал он, я уверен, что процент жителей столицы среди посетителей башни ничтожен. Он носил маленькую бородку и очки, выглядел стильно; а вы знаете, говорит, что при возведении башня возбуждала сплошь негативное; враждебное отношение, стройку даже называли про́клятой и утверждали, что рабочих якобы ждет неминуемая гибель? Мари-Пьер слушала внимательно, кивала — кажется, я смотрела про это передачу по телеку, — он продолжал, довольно увлекательно, эксклюзивная лекция для нас двоих, сначала — об архитектуре и градостроительстве, это как раз по его части, да и насчет башни он был подкован.

— Самое парадоксальное в ее истории — это эволюция отношения к башне с течением времени: рожденная в позоре, сегодня она стала гордостью французов, даже завзятых ее ненавистников.

Мы были на самой верхотуре, он увязался за нами на площадку с видом на мост Трокадеро, вокруг раскинулась панорама Парижа, он говорил с забавным акцентом и немного смахивал на русского шпиона.

— Как вы думаете, зачем все эти люди поднялись сюда, на триста тридцать метров от земли?

Он поднял указательный палец и ждал ответа; черт, да откуда я знаю!

— Чтобы посмотреть башню, — рискнула Мари-Пьер.

Он аж подпрыгнул: да, конечно, но что заставляет их выкладывать каждый день по пятьдесят франков, наверняка тут другая причина. Он возбужденно дышал, раздувая ноздри: люди приходят сюда в поисках Вечности — за линзами очков его глаза казались огромными, мамаша кивала, не понимая ни слова, — на самом деле они хотят; прикоснуться к Вечности.

Я размышлял над его словами, а на площадке продолжалось броуновское движение, тут наверху делать было особо нечего, разве что толкаться в очереди.

Я понял, о чем он толковал, убедительная теория: глядя отсюда на Париж, испытываешь какое-то необыкновенное чувство, только я не мог бы выразить его словами.

Он поглаживал кончиками пальцев металлическую опору, в его взгляде сквозила печаль.

— Злобная чернь, тебе потребовалось больше полувека, чтобы принять очевидное и признать шедевр, я презираю и жалею тебя.

Он открыл мне глаза: наша Эйфелева башня — единственная в своем роде, она — доказательство, что надо всегда стоять на своем и ни в коем случае не уступать мнению большинства. Несмотря на чудаковатое поведение, он был прав, я поддерживал его позицию, ведь миллионы людей не имеют никакого влияния именно потому, что их принято считать безликой массой, — в общем, не стоит зависеть от мнения толпы.

— Возьмите, — он вытащил что-то из кармана. — Если захотите, я всегда рад пообщаться с открытыми, духовно развитыми людьми.

Время вышло, пора была спускаться. На визитной карточке, которую он мне вручил, золотом было выведено его имя: Александр Драган, архитектор высшей категории, дальше адрес и телефон. Вы не стесняйтесь, повторил он, когда мы втиснулись в лифт, звоните в любое время, — думаю, тут сыграли свою роль чары Мари-Пьер. Спускаясь, мы поделились впечатлениями, ей он тоже понравился, по крайней мере ему есть что сказать, он приятен в общений и очень умен.

Дальше все произошло совершенно спонтанно: меня вплотную прижало к той американке из очереди, ее рюкзак был по-прежнему открыт, оттуда торчал кошелек, я не мог упустить такой шанс, и еще до окончания спуска он был у меня в кармане — уверен, никто ничего не заметил; когда сзади раздались возмущенные вопли, я сказал Мари-Пьер, чтобы она не оборачивалась и не ускоряла шаг; shit, shit [11], орала американка, my money, stop, stop [12]; я крепко прижимал руку к карману, мы спокойно перешли мост, и, направляясь к садам Трокадеро, я шепнул Мари-Пьер, что теперь можно позволить себе кутнуть, на что она хихикнула: да, кто-кто, а ты времени даром не теряешь — в тот момент она еще ни о чем не задумывалась.

В кошельке оказалось больше восьми тысяч франков и триста долларов, мы отправились в «Веплер» [13] и провели чудесный вечер, она явно приносила мне удачу.

В понедельник ближе к вечеру я поехал в Орли, Жан-Марсель обещал быть в семь, я решил приехать заранее, но мне не давал покоя один вопрос: почему Мусса мне столько отвалил, другой запросил бы за тачку гораздо меньше, реальная цена была пять штук, даже за «мерседес», он здорово переплатил. Машина стояла на том же месте, проходя мимо, я незаметно ее толкнул — тишина, сигнализация села, боюсь вообразить, что подумали местные жители о гирлянде из вибраторов. Никто не обращал на меня внимания, я вернулся на автобусную остановку ждать напарника.

Без пяти семь в сиянии всех фар появился эвакуатор, в кабине сильно пахло освежителем воздуха, на приборной панели красовался полк пластиковых Санта-Клаусов. Он так резко развернулся у въезда на стоянку, что завизжали шины, шуму от этого, честно говоря, было больше, чем хотелось бы.

— Проклятье, — выругался Жан-Марсель, паркуясь позади «мерседеса». — Сорок пять штук! Каким надо быть кретином, чтобы потратить такие бабки на какой-то драндулет.

В лучах фар наша добыча сияла, как новенькая, он вышел из кабины, чтобы прикрепить трос, а время-то поджимало. Заблокировав ручной тормоз, он завел лебедку, и эвакуатор содрогнулся, издав пронзительный скрежет, от колес до са́мой платформы, теперь бы выехать со стоянки, и дело в шляпе.

— Знаешь, как бы я распорядился такими деньгами?

Мне не терпелось поскорее свалить, время от времени тут проезжал полицейский патруль.

— Я бы пригласил актрисок…

С сорока пятью кусками выбор за тобой, он даже знал агентство, которое предоставляло услуги звезд, заказывай, кого хочешь, главное — гони монету, это и была его заветная мечта: он в объятьях кинозвезды, девушки без комплексов, наедине в его комнате, всю ночь до утра, как в кино, а если не поскупиться, они готовы зайти очень далеко, даже самые знаменитые, единственно при условии, что на всю ночь, — они не работают почасно, потому и цены кусаются.

— Да я не спорю, они ж богини и любят развлекаться в свое удовольствие.

Он подумывал об Аджани, но, скорее всего, тут дело швах, не стоит выкидывать на ветер деньги ради стервы, нет, если хочешь получить товар по высшему разряду, выбирай из новеньких, восходящих звездочек, во-первых, они дешевле, и потом, «старушки» на экране и в жизни — это небо и земля, можно получить неприятный сюрпризец. Огорчало его одно: отсутствие в списке Денев, она этим не занималась, ничего не поделаешь, то ли она неисправимая ханжа, то ли у нее денег куры не клюют, но «Дневная красавица» [14] в каталоге не значилась.

В самый неподходящий момент в противоположную сторону проехала патрульная машина, начался дождь, мы взяли курс на Париж, а Жан-Марсель грезил наяву, он вообразил себя с юной актрисочкой: ты только представь — девчонка, сошедшая с экрана, ластится к тебе, как кошка, строит глазки, ты для нее — король и бог… из-за дождя у него начался насморк, из носа потекло, он достал из бардачка носовой платок, несмотря на позднее время, на дороге были пробки, ряд машин тянулся, насколько хватало глаз, а я больше не мог слышать его идиотский треп.

— Порядок? — спросил Мусса.

Я был удивлен, что он сам встретил нас в гараже, машин через него шла прорва, если бы каждый раз он лично отслеживал дело от начала до конца, давно бы рехнулся. Все это было странно: щедрая оплата, внимательное отношение… он отвел меня в угол и посмотрел прямо в глаза.

— Тебя никто не видел?

Что он вообразил, что я приведу на хвосте отряд по борьбе с организованной преступностью?

— Никто, — говорю, — все в порядке.

Покусывая губы, он обдумал мои слова, потом сказал с серьезным видом: я хочу тебя кое о чем попросить, никому не проболтайся, это дело должно остаться между нами и больше никого не касается.

Он вынул из кармана конверт и заплатил, сколько обещал. А это что за крендель, ему можно верить? Мусса подозвал Жан-Марселя и сделал вид, будто целится в него из пистолета: тех, кто плохо себя ведет, я из-под земли достану, так и знай, пиф-паф — сымитировал он выстрел в голову, я не понимал, что на него нашло, подумаешь, обычная машина, к чему весь этот спектакль? Он чем-то недоволен, спросил Жан-Марсель, мы привезли ему товар на блюдечке, а он нос воротит? Ну, ладно, бросил я Муссе, мы пошли. Вообще-то я хотел закинуть удочки насчет моего плана с видаками, но почувствовал, что сейчас не время. Паршивые абреки, сказал Жан-Марсель, садясь за руль, вечно они выделываются из-за всякой фигни. Мы вернулись на проселочную дорогу, я отстегнул ему законную долю, четыре штуки, и он высадил меня у Клиньянкура, оттуда ко мне шел прямой поезд.

2

Казалось бы, когда речь идет о солидном куше, стоит кинуть клич — и сбежится толпа серьезных, надежных ребят, но на самом деле ни фига подобного, кстати, это во многом объясняет кризис, безработицу, всякие социальные неурядицы, из-за которых наша экономическая система пребывает на гране развала, а Елисейские Поля скоро превратятся в подобие каирских трущоб. Надо признать: вокруг одни бездельники. А мне всего-то и нужно, не оказаться среди отбросов общества, иметь немного деньжат да напарника с грузовичком — и считайте, я счастливый человек.

— Знаешь, — сказал Саид, которому я поплакался в жилетку, — это дело непростое, тебе подавай вора-трудоголика, а это редкая птица.

Ясный пень.

В результате я обрел напарника по чистой случайности. Мы с Мари-Пьер отправились в короткую поездку по Каре-Мариньи, и я как раз распространялся на тему, что, мол, бабок у здешнего народа должно быть выше крыши, как справа послышался голос.

— Раньше — да, но теперь кубышки вышли из моды, может, на полгода придержат капитальчик, и все, рвутся в бой.

Я повернулся, видно, этот тип подслушал мои рассуждения, потому что продолжал: людям осточертел образ крестьянина-скопидома, их тошнит от безделья. Он сам был отсюда, из Мариньи, заработал хорошие деньги, а теперь хотел «переквалифицироваться». Завязался разговор, слово за слово, и вот мы уже сидели в аптеке за стаканчиком — да, присутствие юной феи явно помогает заводить знакомства.

Итак, у него имелся капитал, он хотел заняться бизнесом, мог раздобыть у соседа грузовичок, так что дело было за малым — не упустить шанс, коли такой подвернется; он выслушал мой план, ни разу не перебив, единственно, я не стал вдаваться в детали насчет своего человека в Гавре и объявил видаки не по пятьсот, а по шестьсот — для полного новичка в коммерций это и так была фантастическая удача. Что он оценил.

— Наварить по штуке на каждом, да, совсем неплохо.

Он допил пиво, все поглядывая на Мари-Пьер, та молчала, за соседним столиком две старухи и молодая девушка ели апельсиновое мороженое.

— Когда мы должны там быть?

Одна из старух собирала вафлей жижу со дна вазочки; к уголкам рта у нее прилипли крошки, глотая, она громко чавкала; не знаю почему, меня вдруг охватила прямо смертная тоска, но тут Жоэль сказал, прекрасно, он готов ехать в начале недели, я встряхнулся и заказал бутылку вина, чтобы сбрызнуть наш союз.

Начало недели я посвятил продумыванию операции, ведь успех любого предприятия зависит от его организации. Я выбрал дорогу, параллельную магистрали — там и риск меньше, и движение свободнее, — и заказал номера в двухзвездочной гостинице рядом с морем.

Размер видаков был десять на шестьдесят на сорок, а объем грузовичка, как я понял, двенадцать кубических метров; я сидел в нашем баре с калькулятором, смотрел на цифры, нацарапанные в конце тетради, и мало помалу утрачивал всякую способность соображать: десять плюс шестьдесят плюс сорок у меня выходило сто десять, эту сумму надо было отнять от двенадцати в кубе, я не мог, пробовал вычитать из метров обычные, не кубические сантиметры, тоже получалась ерунда — и с простыми метрами, и с кубическими, я даже попытался применить систему десятичных дробей, но число, которое выдал калькулятор — ноль с кучей цифр — привело меня в полное замешательство, вот дурак, запутаться в такой простой задаче.

— Это не так уж трудно, — вмешался Саид, — сначала надо прибавить, а потом умножить.

Нежданно-негаданно я оказался в гуще научной конференции дипломированных математиков и специалистов по перевозке грузов: один поинтересовался, большегрузная ли машина, тогда все в порядке, нужно это выяснить, у транспортного контроля свои требования, он меня просто достал; другой решил разобраться в задачке основательно; в конце концов калькулятор полетел на пол, но поскольку я по-прежнему ни хрена не понимал, Саид наклонился под стойку и достал коробку из-под обуви и несколько коробков спичек, чтобы смоделировать ситуацию в миниатюре, мол, практика всегда убедительнее теории, результат был наглядный: в коробку входило сто коробков.

— Видал, — подвел итог мой кореш, — математика — туфта, главное, как оно на деле выходит, а то правительство своими цифрами совсем народ задурило.

Для чистоты эксперимента они с одним антильцем решили приделать к коробке колеса, а Жерар, булочник, стал вырезать у нее по бокам дверцы, я расплатился и направился к телефону-автомату — гаврец ждал моего звонка между восемью и девятью.

— Алло, будьте добры Филиппа, — сказал я.

Судя по характерному шуму, он был в кафе или ресторане, его подозвали, и он взял трубку.

— Да, я слушаю.

— Это Гастон, ваш племянник из Парижа.

Он обрадовался звонку, а сообщение о моем приезде в конце недели привело его в восторг, он был уверен, что для «переезда тети» грузовичок объемом двенадцать в кубе безусловно подойдет, он меня целует и срочно займется приготовлениями.

Ночью накануне отъезда я почти не спал, мы допоздна смотрели телевизор, шел фильм с Бельмондо и Ванелем про Южную Америку, при этом я продолжал заниматься вычислениями, даже с учетом всех расходов я должен был славно заработать. Наконец меня сморил сон, Мари-Пьер прильнула сбоку, я стремился как можно быстрее прорваться на Иль-де-Франс, потом в провинцию, а будильник прозвенел в тот момент, когда Шарль Ванель в тюрьме подавал мне виски.

Жоэль поджидал нас в баре «У Мориса» за чашкой кофе с молоком. Он пожал руку мне и наклонился поцеловать Мари-Пьер — как от тебя приятно пахнет! Увидав, что она с чемоданом, стал подшучивать: ты что, решила вернуться к мамочке? Она улыбнулась. Что ты несешь, здесь всего несколько платьев. Мы собрались уходить, тут меня остановил Саид, он держал в руках пухлый конверт с деньгами, пораскинул, мол, мозгами и решил, что дело стоящее; я покачал головой: поздно, Саид, теперь видаки пойдут минимум по штуке, раньше надо было думать. Уже в дороге мы с Жоэлем снова обсуждали любимую тему: когда позарез надо — эти тру́сы как один поджимают хвост, а как только перспектива проясняется, они тут как тут, налетают словно коршуны. За Версалем по шоссе стелился туман, но к концу дня прогноз обещал прояснение. За рудом был Жоэль, я все больше убеждался, что мы составляем идеальное трио.

Жоэль ужасный балагур, всю дорогу развлекал нас историями про свою семейку, вообще-то жутковатыми, но он так мастерски рассказывал, что мы покатывались со смеху, — остряк, каких мало. Его родители разошлись, но жили в одном доме и, встречаясь на лестнице, не обменивались ни словом. Мать — бывшая воздушная гимнастка, — после неудачного падения сменила трапецию на диван, конечно, это ужасно, еще вчера ты летала под куполом цирка, а сегодня самая обычная тетка, пестрое трико давно не налезает, от яркого прошлого остались лишь пожелтевшие афиши: Долорес Богиня Неба, уникальный номер международного класса; однажды ее показали в передаче «Дорога к звездам», но в то время еще не было видеомагнитофонов, так что она не могла записать, а на телевидении, куда она регулярно обращалась с просьбой сделать ей копию, до нее никому не было дела; так и не получив ответа, она затаила злобу на весь свет; Жоэль не имел права даже разговаривать с отцом, кажется, тот разводил ядовитых змей и пауков, и когда на Рождество отец тайком подарил ему альбом про Африку, а мать прознала об этом, все закончилось плачевно, она наняла каких-то молодчиков избить муженька: позвала его в гости; тот ничего не заподозрил, громилы спрятались за дверью, она включила проигрыватель на полную мощность, чтобы заглушить крики, «Бони Эм», и как только сторона заканчивалась, ставила сначала, а стены в доме были тонкие, наконец, сосед не выдержал и заорал: да поставьте вы другую сторону, — папашу это рассмешило, изо рта кровь, а он ржет как ненормальный, бандиты опешили, и он сумел убежать, спустился к себе и выпустил своих питомцев на лестничную площадку, так что никто не смел носа наружу высунуть. Назавтра жильцы накатали жалобу с просьбой его выселить, Жоэль не знал, чем кончилось дело, но что восхищало его в отце, так это выдержка: мужика бьют смертным боем, а он смеется, — такое невозможно забыть.

Я сидел у окна, Мари-Пьер между нами, она слушала, затаив дыхание: а что было дальше, ты так больше его и не видел? Ее отец умер, когда она была совсем маленькой. Папаша Жоэля укатил в какие-то дикие места, но Жоэль не сомневался, что сумеет разыскать отца, у него был знакомый сыщик, который достанет кого угодно хоть из-под земли: один его приятель из Управления социальной защиты нанимал этого парня, чтобы найти своих родителей, и он нашел, он бывший полицейский, у него есть доступ к любым картотекам, не вопрос, были бы деньги.

За окном медленно проплывал сельский пейзаж — поля, коровы, яблоневые сады, обычно это нагоняло на меня хандру, ни за что на свете не согласился бы жить в деревне, но сейчас из динамиков лилась музыка, далеко впереди виднелся мост Танкарвиль, Жоэль уверял, что его построил тот же архитектор, который проектировал Золотые Ворота, и я ощущал себя героем старого голливудского- фильма, когда в первых кадрах машина несется по бесконечному шоссе.

Женщина по телефону не обманула, это действительно оказался тихий мотель у самого моря, конечно, ничего общего с «Гранд-отелем» в Кабурге, зато для маскировки просто идеально. Ключи ждали нас в регистратуре. Жоэлю достался двенадцатый номер, нам — пятнадцатый, оба однокомнатные, друг напротив друга. Было еще светло, и Мари-Пьер решила навестить своего дядюшку, но Жоэль пристал: пошли к морю. Легавый ждал моего звонка около восьми вечера, у нас была еще куча времени, мы спустились, и я спросил служащего, как лучше проехать в Неж, где жил ее дядя.

— В Неж? Господи, да что вы там забыли? Неж! — повторил он, словно не мог поверить, как такое пришло нам в голову. — Это же логово бандитов и всяких отморозков, там недавно зверствовал один маньяк, отрезал своим жертвам головы, даже полиция суется туда с опаской.

Жоэль с улыбкой покачал головой: не волнуйтесь, вряд ли здешний контингент страшнее, чем в наших краях. Но тот не слушал, Неж, говорит — это особое место, да вот в эти выходные зарезали девчонку в забегаловке, в самом центре города; потом он рассказал про другую девушку, которую поселил здесь в гостинице за счет одного клуба — он делал им скидки, для него это был приработок, все равно за них платило Управление социальной защиты, ей не было и пятнадцати, а она занималась проституцией и частенько ударялась в загул, ее привозила обратно бригада шахтеров. В Гавре двадцать процентов трудоспособного населения не имеет работы, а ведь людям надо как-то выкручиваться, верно? Толстяк курил «Данхилл», у меня начала трещать голова… Конечно, вы совершенно правы, примирительно сказал Жоэль; когда мы наконец вышли, уже смеркалось.

На сколько хватало глаз, здешний галечный пляж напоминал гигантскую свалку, повсюду валялись полиэтиленовые пакеты и разный мусор. Дул ветер, мы прошлись по берегу и уселись лицом к морю.

— Черт, красотища! — воскликнул Жоэль.

Солнце, огромный алый шар, почти скрылось за двумя облаками, казалось, вот-вот на горизонте появятся Колумбовы фрегаты, белея парусами в безбрежном океане, наконец солнце коснулось воды, окрасив ее в оранжевый цвет, На фоне черного неба это было невероятно эффектное зрелище; Жоэль сказал, что нам бы не помешала небольшая яхта, самая скромная, — по сравнению с домом это выйдет гораздо дешевле, к тому же на ней можно путешествовать, а любой дом обойдешь вокруг раз-другой, и все. Мари-Пьер загорелась, я не очень: день за днем толкаться на трех квадратных метрах с промокшими ногами — не предел мечтаний. Но вслух я идею одобрил: хорошая мысль, конечно, подразумевается, что посудину мы приобретем в складчину; иногда для успеха операции самое важное — произвести впечатление. Ну уж это я беру на себя, заметила Мари-Пьер, ей нравилось заводить знакомства, общаться, она отнеслась к покупке яхты с большим энтузиазмом. Жоэль покатился со смеху: вы только поглядите, шеф по связям с общественностью, сказал он, передразнивая ее акцент, она погналась за ним по пляжу, тем временем солнце село, и мы забрались в грузовичок. Мы с Жоэлем считали, что заявляться к дяде в такое время неприлично, но Мари-Пьер была настроена решительно, они не виделись сто лет, а он когда-то обожал баловать свою маленькую племянницу. Жоэлю надоело вести, и за руль сел я.

— Ты уверен, что стоит ехать туда вечером?

Почем я знаю, в восемь я должен позвонить, а как сложатся наши планы дальше, понятия не имею, во всяком случае, я точно не возьму с собой Жоэля: и легавому не понравится, да и мне ни к чему — он хотел работать со мной, и это был мой главный козырь. Мы проехали через пляж, потом через порт, там среди мостиков и шлюзов было нетрудно заблудиться, наконец миновали завод по сжиганию отходов и въехали в промышленную зону, откуда и начинался район Неж.

— Я помню, это здесь, — сказала Мари-Пьер.

Дом находился в глубине улочки, рядом с кафе при бакалейной лавке, Мари-Пьер постучала в окошко, из-за штор пробивался свет, но никто не ответил. Мари-Пьер не отступала и крикнула: эй, хозяева дома? За дверью послышалось какое-то бурчание. Откройте, пожалуйста, сказал я, но все было тщетно; тем временем на улице холодало, и мы решили зайти в кафе, где в углу — нате вам — потягивал «Рикар» наш дядюшка.

— Гляди-ка, — воскликнул он, чуть привстав и не выказывая особого удивления, — ты откуда, мы думали, ты со своим миллиардером укатила в Париж!

Здесь было мрачно, как в пещере, на стенах висели рыбацкие сети, а у барной стойки царило небывалое оживление, там разыгрывались новые лоты вещевой лотереи. Дядя Мари-Пьер смерил нас взглядом: ну и кто из них великий финансовый гений? Дядя, познакомься, это Гастон, произнесла Мари-Пьер, он изо всех сил сжал мне руку, я вежливо заметил, что рад знакомству, Жоэль тоже, мы сели за столик, и дядя заказал всем выпивку. За нашими спинами какой-то здоровяк положил пять франков в емкость с пластмассовыми коробочками, в них находились номера, каждому из которых соответствовал какой-нибудь лот.

— Семнадцатый, — закричал он, — у меня семнадцатый!

Дядя поинтересовался, зачем мы приехали в Гавр: полагаю, вы проделали такой путь не только ради встречи со мной? Я объяснил, что у меня дела в этих местах, но дядя добродушно осклабился: да ладно, я с самого начала не верил в миллиардера. Жоэль, сидевший рядом, еле сдерживал смех, Мари-Пьер дипломатично пояснила: ну, миллиардер — это громко сказано, дядюшка. Какого черта, ваза! — что есть мочи завопил «семнадцатый», там должен быть лазерный плеер, на кой черт мне ваша ваза вместо японской хреновины? Казалось, хозяину все это до смерти надоело. Он просмотрел список, увы, номер семнадцать — фаянсовая ваза с орнаментом, а никакой не плеер. Мужик вертел свой выигрыш в руках: глазам не верю, горшок! Хозяин порылся в коробке с лотами и вытащил утешительный приз, маленькую куколку-танцовщицу: посмотри, какая красотка, приговаривал он, да она шалунья — на ней нет трусиков, но разъяренный мужик со словами «да на хрена мне твоя ваза» вернул ему выигрыш, а куклу забросил куда-то за стойку; тут в бар вошел рыжий детина, протолкался сквозь толпу и встал перед хозяином, который укладывал вазу обратно в коробку, в руках у него был мяч — точнее, рваная камера.

— Полюбуйся, на, полюбуйся, что натворила твоя шавка, — и он сунул кусок резины под нос хозяину.

Все осмотрели останки мяча: ох ты, Верзила, мячу и правда капец, и это еще мягка сказано; рыжий исходил злобой, мяч был его сынишки: твою псину взять да прибить, один хороший удар, и кончено… хозяин поддакивал: конечно, ты прав, дружище, если ты ее убьешь, я тебя пойму… один удар, повторил Верзила, один удар, и ей хана, — казалось, мы на сходке первобытных дикарей, по сравнению с этой дырой наш пресловутый бар «У Мориса» был образцовой столовой военного училища. Хозяин наполнил стакан Верзилы, рваная резина полетела в урну; созерцая эту сцену со стороны, я подумал: не прячется ли среди присутствующих маньяк, которым нас так пугали? Дядя повторил заказ, и мы выпили.

— За вас, — сказал я, пригубив бурду из стакана.

Здешняя анисовка имела мерзопакостный вкус, но я выпил, не моргнув глазом. Жоэль задумчиво вертел в руках стакан, позвякивая льдинками; а этот что, тоже миллиардер? — спросил дядя.

— А как же, — ответил Жоэль.

— Конечно, — подтвердил я, — мы деловые партнеры.

Становилось жарко, к Мари-Пьер подошел поздороваться какой-то красномордый парень, похоже, они хорошо знали друг друга, он посетовал, что они редко видятся, Мари-Пьер, кажется, смутилась; эй вы, вдруг крикнул дядя, послушайте, я хочу сказать что-то важное. Он взобрался на лавку, и все повернулись в нашу сторону: грандиозная новость, моя племянница — она здесь, в зале, — выходит замуж за миллиардера.

— За миллиардера! — повторил он в мертвой тишине.

Я тупо смотрел перед собой, Мари-Пьер покраснела до ушей, Жоэль принялся разглядывать свои ботинки… Раз он миллиардер, пусть выставит всем выпивку, заорал красномордый, легко, сказал я, плачу за всех — нас вмиг окружила толпа, Я даже обрадовался, что мог что-то предпринять, и кинул по десятке на брата, но меня быстро раскрутили на пять сотен; знакомый Мари-Пьер потребовал добавки, потом как-то странно взглянул на меня, порылся в своей котомке, вот, говорит, обращаясь к Мари-Пьер, держи, ведь между нами все кончено, и бросил на стол камешек, черно-белый, отполированный морем, на что Мари-Пьер равнодушно заметила: ну и дурак, сам ведь знаешь, это было сто лет назад и не имеет никакого значения — в детстве она часто проводила здесь каникулы; тут Жоэль дал понять, что нам пора, и я направился к стойке, чтобы расплатиться.

— Пятьсот двадцать пять, — сказал хозяин, — и это не считая орешков.

Дядя вышел вместе с нами, он хотел, чтобы мы на минутку зашли к нему, он не видел Мари-Пьер с тех пор, как скончалась его жена, которая оставила племяннице украшения, дядя настаивал, объясняя, что она не простила бы ему, если б он отпустил девочку без наследства.

— Уже без пятнадцати восемь, — шепнул мне Жоэль, — тебе пора звонить.

В дядиной квартире царил аскетизм — там стояли кровать, два стула и буфет. На кровати лежало распростертое тело и издавало тихие звуки.

— Господи, что это? — изумилась Мари-Пьер.

Дядя достал из буфета коробку с пирожными и повернулся к нам.

— В прошлом году я совершил величайшую глупость в жизни.

Создание приподнялось и произнесло нечто нечленораздельное.

— Она что-то говорит! — сказала Мари-Пьер. — Кто это?

Оставшись после смерти жены один-одинешенек, дядя очень тосковал, у него даже началась депрессия, и врач посоветовал ему жениться вторично; читая брачные объявления, он наткнулся на одно интересное: вдова, имеющая небольшой капитал, из пригорода Кана; ее привезли на смотрины, они пообедали в ресторане в центре, причем за счет родственников вдовы, она была в восторге, дядя поселил ее у себя, и вскоре начался кошмар: женщина оказалась не в своем уме и частенько путала дядю со своим первым мужем, осыпала его упреками — мол, все по шлюхам бегаешь, пьяница проклятый, — в сущности, дядя был не без греха, но она-то честила Даниэля, своего почившего супруга, а у бедного дяди уже сил не было слушать ее ругань; порой она совсем слетала с катушек, пару раз, отправившись за покупками, не вернулась, и дядя был вынужден искать ее по больницам, а поскольку у него нет машины, это было просто наказание, вот и пришлось ее связать, а то как бы она снова не пустилась в бега. Он наклонился над женщиной, устремившей на нас туманный взгляд, и развязал ей ноги: что, стреножили тебя, ослица; сейчас освободим; попытки вернуть вдову родственничкам оказались тщетными — по телефону никто не отвечая. Привидение прошествовало мимо меня и закрылось в туалете.

— Слушай, отсюда можно позвонить? спросил я Мари-Пьер.

Чувствуйте себя как дома, откликнулся дядя, телефон был рядом с кроватью, с той стороны, где изволила почивать невеста, я набрал номер легавого.

Видимо, он ждал звонка, потому что сразу снял трубку.

— Алло, мсье Филипп, я в Гавре, как условились.

Он спросил, взял ли я все, что нужно для переезда, включая обговоренную сумму, записал адрес гостиницы, сказал, ждите меня завтра к шести утра, я за вами заеду, и повесил трубку.

— Порядок? — спросил меня Жоэль.

— Порядок, завтра вечером будем в Париже.

Мари-Пьер поблагодарила дядю за украшения — брошку, пару серег, колье и обручальное кольцо, и мы поехали, после анисовки меня поташнивало — хорошо, что дядюшка не успел налить еще, по дороге мы остановились в ближайшем кафе, чтобы заморить червячка, а по возвращении улеглись спать, завтра мне было рано вставать.

Перед сном я на минутку зашел к Жоэлю: между нами все должно быть начистоту, и я хотел переговорить с ним с глазу на глаз. Жоэль как раз чистил зубы, я уселся на кровать, сообщил, что поеду на встречу один, и не сводил взгляда с его мускулистого торса, пока он молча переваривал информацию, обливаясь водой.

— Если я правильно понял, получается, я даю тебе все бабки плюс грузовик моего соседа и жду в отеле, а вдруг ты не вернешься?

Я бы на его месте запаниковал, более того, я бы просто-напросто отказался от дела, еще чего, взять и расстаться с кровными денежками.

— Ты будешь ждать не один, с тобой останется моя девчонка, вот моя гарантия.

Жоэль улыбнулся.

— Ну что ж…

Он многозначительно прищурился — да, гарантия неплохая: грузовик застрахован, достаточно заявить об угоне, а перспектива заполучить Мари-Пьер его явно привлекала. Даже не знаю, чего мне хочется больше, говорит, чтобы ты удрал или чтобы вернулся, в любом случае я внакладе не останусь. Мне понравилось, как он к этому отнесся, — истратив почти шестьсот франков на выпивку для дегенератов, я получил хоть какое-то утешение в лице напарника.

— Знаешь, — промурлыкала Мари-Пьер, скользнув под одеяло, — Жоэль мне очень нравится.

Ранним промозглым утром, когда воздух пропитан заводским дымом, Гавр никак нельзя назвать симпатичным городком. Легавый несся впереди на всех парусах, и мне пришлось сосредоточиться на дороге, чтобы не отстать; вот здорово, все складывалось как по заказу: напарник, Мари-Пьер, теперь дельце с видаками, одно колесико цеплялось за другое, как в идеально отлаженном механизме; легавый свернул на боковую дорогу, в грязюку, и скоро мы въехали во двор какой-то фермы.

Он просигналил, давая знать о нашем приезде, в кухне, громыхая сковородками, нас приветствовала женщина: мог бы и побриться, провела она пальцем по щеке легавого, — он смахивал на Марселя Боззуффи [15], только в потрепанном варианте, — а то колется; он мимоходом наградил ее легким поцелуем в лоб.

— Выпьете кофе?

Я ответил «да» — мне было неловко признаваться, что я не люблю кофе, не хотелось причинять хозяйке хлопоты; рядом с чашками она поставила и рюмки, так что пришлось выпить кальвадоса.

— Каковы будут объемы месячных поставок?

— Не знаю, по-разному.

Он опрокинул рюмку, где одна, там и другая, потом закурил «Житан» и пустился в подробности касательно своего прожекта.

— Понимаешь, мне позарез нужны серьезные контакты, серьезный клиент он самый лучший, лишь с такими у нас есть будущее, а мелкие жулики умеют только одно — накликать неприятности.

Не стоило думать, что все полицейские сплошь бонвиваны и циники, стремящиеся пожить на широкую ногу: некоторых коллег моего легавого возмущали даже намеки на существование коррупции, как будто они не знали о продажности высших чинов; и вообще, если поразмыслить — от кого убудет, если через порт пройдет чуть больше или чуть меньше грузов?

— И ведь что бесит: они получают мизерную плату, им вечно затыкают глотку — помнишь дело матери Дари Бубуль [16], так вот, полиция знала, что настоящий убийца на свободе, но прокурор приказал нам не рыпаться, — а эти болваны все равно продолжают служить верой-правдой.

Из-за духоты и выпивки я немного осоловел; несмотря на запотевшие окна, в кухню пробивался утренний свет.

— Сходили бы, — сказала женщина, — а то опоздаешь, да и твой гость наверняка спешит.

На первый взгляд его склад напоминал пещеру современного Али-Бабы: повсюду валялись шмотки, какие-то свертки, бытовая техника, видеокамеры, фотоаппараты прямо в нераспечатанных коробках, короче, все что угодно, вплоть до консервов. Как видишь, есть чем поживиться, заметил легавый, тут в ожидании своего часа покоятся миллионы, — он свистнул, примчались два огромных пса, — но ты не представляешь, сколько головной боли требуют подобные дела: рискуешь, прикрываешь, организовываешь поставки, порой не знаешь, за что хвататься.

Я по-хозяйски обошел помещение, собаки уселись, да, о таком размахе я и не мечтал. А представь, вдруг случится пожар, — он ужасно боялся пожара, — ведь товары такого происхождения не застрахуешь. Не за-стра-ху-ешь, повторил он раздельно, открывая двери. Я вышел, переставил грузовик задом к складу, и он помог мне погрузить коробки.

— Если взяться за дело с умом, можно будет деньги грести лопатой.

Видаки были в полном порядке, остальным пусть займется Жоэль; я выбрал для Мари-Пьер фотоаппарат, автоматический, «Кэнон Эпока» последней модели, и диктофон.

— Так, допустим, ты едешь, и тебя останавливают для досмотра, — сказал легавый. — Что дальше?

— Не знаю, наверное, мне хана.

Он покачал головой: нет, не угадал.

— Понимаю твою логику, но ты ошибаешься.

Он взял со стола у самого входа квитанции на заказ и спецификации на товар.

— Слушай: ты работаешь для некой компании, вот все документы, ты просто перевозчик, если у них возникнут подозрения, пожалуйста, пусть звонят начальству, усекаешь?

Я кивнул.

— По телефону, указанному в бумагах, никто не отвечает — ну и что, директор часто отлучается из кабинета; что дальше?

— Меня забирают, — рискнул я.

— Правильно, но твои бумаги в порядке, против осмотра ты не возражаешь, впечатление производишь хорошей, и тебя отпускают.

— Это точно?

Мой вопрос его разозлил.

— Я двадцать два года служу в полиции, дорос до главного инспектора, тебе не кажется, что я имею кое-какое представление об этой кухне?

— Да-да, — сказал я, — разумеется.

Он написал мою фамилию в начале первого листа, поставил печать и протянул всю пачку, смотри, не потеряй, каждый раз будешь получать такую же.

— И второй момент: не торопись уезжать сразу, возвращайся в отель и жди моего звонка, сначала я проверю, кто из наших сегодня на дежурстве, и сообщу, когда можно двигать, понял?

— Понял.

Он мог на меня положиться: раз уж выпал случай работать с профессионалом, я должен быть на высоте. Он пожелал мне счастливого пути, следуя дорожным указателям, я легко найду свой отель, он выедет позже и позвонит мне ближе к полудню. Когда я тронулся, псы с лаем побежали за грузовиком, невероятно, но факт — я сидел за рулем собственной удачи.

Ставни нашего номера были распахнуты, я поставил грузовик так, чтобы он был виден из окна, и поднялся наверх.

— Нет, примерь-ка лучше эту, — донесся из-за двери голос Жоэля. — В красных туфельках ты вылитая Мэрилин Монро, ну-ка, повернись, я оценю.

Я слышал, как Мари-Пьер хихикнула: ты такой льстец, Жоэль, все-то ты выдумываешь. — Жоэль сидел на кровати, а она натягивала облегающую юбку.

— Все в ажуре, товар у меня, — сказал я.

Они одновременно обернулись ко мне: здорово, улыбнулась Мари-Пьер, как ты быстро, Жоэль думал, мы напрасно тебя дожидаемся. Точно, подтвердил мой напарник, на твоем месте я бы смылся, только вы меня и видели.

— Грузовик внизу, а я здесь, как обещал.

— Да ладно, — говорит Жоэль. — Шучу.

Я посмотрел на Мари-Пьер.

— Он прав, к этой юбке подойдут красные туфли, черные — не то.

Жоэль открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут в дверь постучали и меня позвали к телефону.

— Пригляди за машиной, — велел я, махнув в сторону окна. — Я быстро.

В холле стоял запах кухни и сигаретного дыма, менеджер протянул мне трубку, — сразу видно, средний мотельчик.

— Это я, — звонил легавый. — Можем поговорить?

Он считал, что отправляться в дорогу раньше семи вечера опасно, и советовал дождаться, когда на дежурство заступит другое отделение; оказавшись на магистрали, главное не превышать скорость, тогда риск операции сведется практически к нулю. Напоследок он продиктовал мне номер, по которому мы свяжемся, еще раз посоветовал соблюдать осторожность: будь бдителен, мы не должны пустить дело насмарку, не забудь, стоит раз попасться, и все пропало.

Я и сам это понимал, ведь моя цель — заработать к концу года миллион, а не сесть за решетку, но Жоэль уперся и не соглашался ждать было одиннадцать утра, он уже собрал свои немногочисленные пожитки и, несмотря на уговоры, стоял на своем, как-будто для него оказаться в Париже к вечеру — вопрос жизни и смерти.

— И вообще, откуда он знает, что на дорогах будут проверки? Он что; ясновидящий или, может, сама мадам Солей [17]? Товар у нас, значит, можно ехать.

В конце концов мне пришлось немного раскрыть карты: мы должны задержаться в городе ради своего же блага, а не ради общения с местной интеллигенцией, нужно же понимать, раз человек просит нас обождать, значит, на то есть причины, в кутузке будет поздно кусать локти. Его упрямство начинало меня злить.

— А давайте перед отъездом сгоняем в Этрету [18], — предложила Мари-Пьер.—Там работала моя покойная тетушка, знаете, там такие красивые скалы.

Мы оба помолчали, я сказал, хорошо. Жоэль покачал головой: в таком случае я должен предупредить своего соседа, не хочу, чтобы он начал беспокоиться; Мари-Пьер мне подмигнула, все уладилось в мгновение ока, на долю секунды мне стало стыдно: она просто чудо, о такой девушке можно только мечтать, глядя на нее, кто угодно голову потеряет, это факт, но все же иногда мне было неловко этим пользоваться, и я не мог сердиться на Жоэля, он был как под гипнозом; и я ему сочувствовал.

Однако добраться до Этреты оказалось делом непростым: пока Жоэль дозвонился до соседа, а мы собрали вещи, уже наступил полдень, Мари-Пьер утверждала, что точно знает дорогу, — как бы не так, мы часа два колесили по долинам и по взгорьям, прежде чем выехали куда надо, — в результате у нас осталось время, только чтобы перекусить; было межсезонье, так что вокруг нас никто особенно не суетился, мы зашли в ресторанчик под названием «Корсар» на бульваре, с видом на море, у Мари-Пьер порозовели щечки, море и впрямь являло здесь иную картину, чем в Гавре, и знаете, почему, заметил Жоэль, сюда не стекает парижское дерьмо, воды Сены такие грязные, что немудрено подцепить какую-нибудь заразу. Мари-Пьер с ним согласилась: это точно, парижане везде умеют нагадить; она заказала устрицы по-нормандски, мы с Жоэлем тоже, потом взяли рыбу, которой издавна славились эти места, правда, считалось, что самый свежий и первоклассный товар приберегают для Рюнжи [19]. Ничего подобного, возразила Мари-Пьер, лучшую рыбу подают именно в скромных местных ресторанчиках вроде этого, официантка подтвердила ее слова.

Принесли устрицы, лучше которых я еще не пробовал, они были свежего улова; об этом говорили и запах, и сочность, и сам вкус, к тому же в заведении было принято подавать к ним соус со сметаной, мы черпали его ложками, и я видел, что настроение у Жоэля постепенно улучшается.

— По здравому размышлению, провести полдня на берегу моря не такая плохая мысль.

Мари-Пьер поддразнила Жоэля, напомнив, как он говорил, что ужасно спешит; мы выпили белого вина, где-то вдали начиналась буря, и мы смотрели на песок, кружившийся в небе над молом. Единственный недостаток устриц — вечно извозишься, как поросенок, я просто замучился счищать с себя соус и пустые раковины.

— Сидите, — поспешила ко мне официантка, — я вам помогу.

В ресторанчике было богатое меню, отличная кухня к прекрасное обслуживание, мнение Жоэля и Мари-Пьер полностью совпадало с моим; а уж как дешево! В Париже такой пир обошелся бы нам в штукарь с носа, заметил Жоэль; да плюс еще и вид на «Иглу», добавила Мари-Пьер, это же страшно знаменитое место, здесь сняли кучу фильмов. Я не сразу въехал, как-то не успел сопоставить факты, и только когда официантка убирала грязные тарелки, до меня дошло. «Игла» — тайник Арсена Люпена [20], полая скала? — спросил я. Да, ответила официантка, сюда приезжают поглазеть со всего света, вот как раз с вашего места открывается вид на «морские ворота». Тут Жоэль кинул на меня вопросительный взгляд: что за полая скала, никогда не слышал? .

— Ты что, телевизор не смотришь, кто же не знает Арсена Люпена!

Мари-Пьер не могла точно сказать, к какому времени относятся события фильма, но прекрасно помнила сцены, снятые в этих местах; фильм недавно повторяли, и у них в городе все так и липли к экранам, она даже знала наизусть куплеты песни: «Благородный Bop-грабитель, он цветы ей присылал, но зачем — никто не знал», в конце концов Жоэль вспомнил, что тоже смотрел этот фильм по телеку.

— Он был настоящий супервор, представляешь, его ничто не могло остановить, от бессилия легавые рвали и метали, он бы и самого Мезрина [21] заткнул за пояс.

Он устроил в этой скале логово и прятал в пещерах раз в десять больше добра, чем у моего «поставщика», — ценные картины, музейные редкости, которые он подменял подделками, выполненными сталь искусно, что никто не замечал пропажи, даже «Джоконда» не избежала печальной участи, — похищенные оригиналы он хранил в идеальных условиях: если надо, реставрировал; его сокровищ хватило бы на украшение ста Лувров, и все ограбления он совершал без применения силы, с неповторимым изяществом, изобретая хитроумнейшие планы, — я дам тебе почитать, сказал я Жоэлю, сам увидишь, обалденные детективы.,

— Но все-таки как объяснить, что известняк до сих пор сохранил свою форму?

Честно говоря, я понятия не имел, Мари-Пьер тоже.

— Наверное, его как-то укрепляют, а может, потихоньку реставрируют за государственный счет, у этих рифов отличное стратегическое положение; если бы я служил в разведке, непременно устроил бы здесь тайную базу.

Жоэль сомневался.

— Что, на глазах у всех?

— Конечно! — поддержала меня Мари-Пьер. — Все смотрят, но никто не видит.

— Умница, — сказал я.

Она и впрямь была далеко не дура.

Жоэль отошел в туалет, и я воспользовался моментом, чтобы вручить Мари-Пьер подарки.

— Я был просто восхищен, как ловко ты уладила ситуацию в отеле, мало кто способен на такое быстрое и верное решение, если бы не ты, может, мне пришлось бы расстаться с Жоэлем, ты вовремя придумала эту поездку…

Чистая правда — если бы не она, вся моя затея могла провалиться; Мари-Пьер улыбнулась: неудивительно, я ведь менеджер по связям с общественностью, забыл? Она разорвала упаковку, фотоаппарат с диктофоном, вместе взятые, тянули как минимум на четыре штуки.

— Это мне?

Я наполнил ее бокал, мы уже почти прикончили бутылку.

— Не вижу поблизости другого кандидата, и вообще, по-моему, общественнику просто необходимо иметь технические средства для исполнения своих обязанностей.

Мари-Пьер взяла подарки, по лицу было видно, как ей приятно.

— Спасибо, — сказала она и, перегнувшись через столик, поцеловала меня. — Надеюсь, я оправдаю доверие.

Шквалистый ветер вперемешку с дождем и песком безумной пургой кружился по улице.

— Ага, — вернувшись, воскликнул Жоэль, — у них тут любовь-морковь!..

Он налил себе остатки вина и знаком велел официантке принести новую бутылку, мы заказали десерт, я почувствовал, что объелся.

— Похоже, у нас появился шанс неплохо подзаработать, я только что звонил в Париж, есть покупатель на всю партию.

Я выпил воды, мы слегка перебрали с выпивкой.

— Здорово, когда можно продать все скопом, покупателя на пятьдесят штук днем с огнем не сыщешь.

Я заказал горячий нормандский пирог, а Мари-Пьер и Жоэль по мороженому.

— У меня и на сто штук есть клиенты, главное — сбагрить всю партию, и привет.

Пирог был изумительный, а со сливками и кальвадосом — просто пища богов; весь товар, настаивал Жоэль, все сразу, за наличные, приезжаем, выгружаем, и до свидания… «У них тут любовь-морковь», — вдруг раздался голос Жоэля откуда-то сбоку, Мари-Пьер подняла над столом диктофон: смотри, это для моей работы, теперь; мне не нужен блокнот, могу записывать все разговоры с помощью техники.

— Черт, откуда это у тебя? — спросил Жоэль и потянулся к диктофону.

Мари-Пьер тут же спрятала свою новую игрушку: он мне нужен, чтобы брать интервью, я без него как без рук; на часах было почти четыре, хозяйка собиралась закрываться и ждала только нас, я дал понять своим спутникам, что мы уходим.

— Я заплачу́, — сказал Жоэль, хватая счет.

Несмотря на забор, отделяющий пляж от мола, волны доставали до тротуара, а из-за мощного ветра нам приходилось бороться за каждый шаг, мы согнулись под его порывами, превратившись в горбунов. Куда нас занесло, воскликнул в сердцах Жоэль, кончится тем, что мы потонем; Мари-Пьер бросила на него гневный взгляд: это обычный прилив, ничего особенного, просто надо идти быстрее. На стоянке вода доходила до середины колес, я осмотрел груз, к счастью, он не пострадал.

— Не знаю, потонем мы или нет, но надо спешить, иначе весь товар унесет в море.

Тут Жоэль сказал: если мы хотим, чтобы машина тронулась без проблем, надо снять колпачки свечей, что он и сделал, потом сел за руль — мотор чихнул, но не завелся.

— Давай, заводись…

Но все было тщетно, в щелях кузова завывал ветер, огромная волна с силой ударила в лобовое стекло, я гнал прочь предательские мысли о том, что сейчас от моего богатства останутся лишь воспоминания — все поглотит пучина; да, это уже серьезно, заметила Мари-Пьер, а Жоэль спросил: что будем делать, подождем здесь?

Поломка машины сама по себе не была трагедией, мы можем починить грузовик позже, сейчас главное — переставить его в безопасное место, и я двинулся навстречу стихии.

— Садись за руль, — приказал я Мари-Пьер. — Мы с Жоэлем будем толкать.

Стоянка располагалась на пологом склоне, но сейчас это было против нас, казалось, грузовик весил несколько тонн, а ураганный ветер свирепствовал все сильнее, мне приходилось почти кричать, у самого края начиналась дорожка, которая вела к сухой площадке, в тот момент, когда наши усилия должны были увенчаться успехом, впереди показался полицейский автомобиль. Если спасем наши видаки, поклялся я, буду подавать милостыню всем нищим подряд целую неделю. Полицейские подъехали вплотную к нам, один из них опустил стекло.

— Помощь нужна?

Хладнокровие и выдержка не покидают меня в любой ситуации; уставившись на его фуражку, я подумал: они могут взять нас на буксир, тогда мы спасены.

— Зажигание не работает, видимо, свечи залило…

Он покачал толовой.

— Здесь нельзя оставаться, это опасно.

Я тоже покачал головой, струи дождя заливали мне глаза, одежда промокла до нитки.

— Если бы вы нас вытянули! — с мольбой сказал я. — Буквально на несколько метров!

Они посовещались; эвакуатор находился в автосервисе «Ален», при самом въезде в деревню, но единственная связь с ним была по телефону, а у них — только рация.

— А нельзя попросить, чтобы туда позвонили из участка?

Старший по званию, обдумав это предложение, пожал плечами: в принципе, можно попытаться, но вряд ли получится, они там в запарке, сейчас по всему побережью чрезвычайное положение. Перед нашими глазами мелькали хлопья пены — вестники прилива, вода продолжала завоевывать территорию.

— Если не двинемся с места, нам кранты, — проскулил Жоэль.

— Кончай ныть, — сказал я, — мы обязательно выберемся и сегодня же будем на Северном вокзале.

Он не ответил, честно говоря, я был немного разочарован. Мари-Пьер на своем сиденье возилась с приборной панелью, я видел ее отражение в зеркале, даже в таком виде — с фотоаппаратом через плечо, растрепанная, со слипшимися волосами, она бы и святого соблазнила. Мы ждали, наблюдая, как в ветровое стекло хлещет ливень, настолько мощный, что впереди ничего не было видно. Легавым пришлось мигать фарами и гудеть, чтобы я смог найти в темноте их машину и узнать новости.

— Ну что?

Да ничего! Оставался единственный выход: у одного мужика по соседству был трактор, возможно, с ним удастся договориться, но, как всегда, никто понятия не имел, где его найти.

Для полного счастья я в компании легавых обошел все бары в городишке, в них было не протолкнуться, народ прилип к телевизорам, все слушали последние новости — в море пропали сотни лодок, конца бури, похоже, не предвиделось; естественно, владельца трактора нигде не было, нам пришлось методично прочесать в его поисках пивные, а он оказался не в таком уж злачном месте, всего-навсего у себя дома, просто он был таким заядлым выпивохой, что никому в голову не пришло заглянуть к нему сразу; к тому моменту, как мы его нашли, прошло уже пять часов, на дворе стояла тьма, как в декабрьскую ночь.

— Ну чего? — раздался за дверью хриплый голос.

У меня оставалось три пятисотенных купюры, и одну я отдал только за то, чтобы он соизволил покинуть свою берлогу и пошел в собственный гараж, где стоял трактор. Честно говоря, у меня в бумажнике лежала еще одна купюра, но то была особая статья, я не хотел ее разменивать ни под каким видом — пока она у меня, я был уверен, что ничего страшного со мной не случится: в детстве я прочел старую легенду про одного индейца, у него был талисман, одеяло, с которым он не расставался, хотя оно протерлось до дыр; став уже совсем дряхлым и немощным, но все еще цепляясь за жизнь, он вечно кутался в свое любимое одеяло, а когда пришли солдаты Кастера, то почему-то перво-наперво отобрали у старика одеяло, и бедняга в тот же миг испустил дух. Примерно так же я относился к своей купюре — глупо, конечно, но, зная, что она там, среди других бумажек, я был уверен, что нахожусь под защитой высших сил.

— Видимо, это зажигание, скорее всего — свечи.

Мы прошли через сад, один из полицейских сделал знак другому, чтобы тот шел обратно, теперь я в надежных руках, и им не нужно торчать здесь всю ночь.

— Огромное спасибо, — сказал я, пожимая легавым руки. — За все!

Злобный питекантроп забрался в кабину трактора и завел мотор.

Тот заурчал, из выхлопной трубы вылетело белое облачко.

— Как назло… — из-за дикого грохота мне пришлось орать, — …я не захватил с собой инструменты.

Он приглушил мотор, теперь мы могли слышать друг друга.

— Хотите, чтобы я вас вытащил или починил?

Вопрос застал меня врасплох; конечно, надо починить грузовик, я ведь должен вернуться в Париж, имея невредимый товар, а не ржавый металлолом.

— Предупреждаю; в цене будет разница.

За полный ремонт он запросил еще пять сотен, причем вперед, — этот гад с самого начала заметил их в кошельке, — и клятвенно заверял, что машина будет бегать как новенькая. Так, в полной темноте под бесконечным проливным дождем, я — сидя на крыле переднего колеса, мы доехали до места, Мари-Пьер спрыгнула и пошла нам навстречу, натянув воротник куртки наподобие капюшона; не верилось, но вода вроде бы перестала прибывать, и наш груз не намок.

— Ничего, сейчас исправим.

Он уже открыл капот и прилаживал сбоку фонарь, чтобы разглядеть поломку.

— Свечи, говорите?

Фонарь скатился в грязь, мужик клялся, что в последний раз берется за такую работу, потом обозвал нас лохами и знаком показал Жоэлю, чтобы тот, кажется, врубил контакт, я в этом не разбираюсь, — мотор завелся с пол-оборота; мужик захлопнул капот: значит, свечи, вот шуты гороховые, — он забрался в трактор и закурил самокрутку, ловко свернув ее под защитой плаща, видимо, давно приноровился, постоянно бывая на ветру. Это оказались никакие не свечи, просто Жоэль забыл подключить трамблер.

Думаю, именно в тот момент я решил никогда больше не связываться с напарниками — гиблое дело: даже если человек симпатичный, без закидонов и вообще славный малый, рано или поздно он вас подведет. Конечно, я тоже мог забыть подключить какую-нибудь штуку, кто угодно может допустить промашку, я и сам далеко не супермен, но суть в том, что сейчас ее допустил не я, а именно Жоэль. Я ничего не сказал, это только подлило бы масла в огонь, прохиндей с моей тысчонкой в кармане вместе со своим трактором растворился во мраке, мы тоже заторопились восвояси.

— Давай за руль саду я, — предложил я Жоэлю. Он вымотался, к тому же продрог за время долгого ожидания, поэтому согласился, и мы помчались в Париж.

3

Светило солнце, сейчас я был в прекрасной форме, хотя конец февраля провалялся с гриппом, не выдержав обратной дороги из Гавра, когда пришлось дрожать на ледяном ветру, и Мари-Пьер целую неделю не отходила от моей постели.

На улице пригревало, весна еще не вступила в свои права, но уже чувствовалась в воздухе, женщины расхаживали в легкомысленных нарядах, а утром по телевизору объявили, что установилась необычайно теплая погода.

Моя стратегия была проста: если я свяжусь с ребятами из «Барбеса», чтобы втюхать им всю партию сразу, то дело, несомненно, затянется до конца июня, значит, мне надо срочно расширять агентуру. Первый, с кем я решил законтачить, был торговец пивом, оптовик, я уже успел прозондировать почву, он был не против разнообразить свою деятельность.

Еще у меня был на примете один тип в Сен-Дени, который знал все арабские кафе и забегаловки как свои пять пальцев. Выйдя на эти два рынка, я быстро займусь организацией поставок.

Вернувшись, я застал у нас Жоэля, которого не видел после гаврской авантюры, тогда мы расстались довольно прохладно, я забрал у него один видак, чтобы возместить сумму, которую ухнул на ремонт грузовика, и это ему, понятно, не понравилось. Мари-Пьер говорила, что он заходил, но я спал после лекарств, и он не стал ждать, пока я проснусь. Похоже, у Жоэля был ко мне разговор.

— Как дела? — спросил он. Я прошел в комнату, но Мари-Пьер не было.

Видимо, решила прошвырнуться по магазинам. Мы спустились в кафе напротив бара «У Мориса».

— Есть новости?

— Открылись заманчивые перспективы, потому я и зашел повидаться.

Честно говоря, я был заинтригован, в конце концов, он сумел нажить капитал у себя в провинции, но все-таки меня несколько удивляло его отношение к делу — случай в Гавре с незаводившимся грузовиком, реакция в непредвиденных обстоятельствах… и вообще его принципы ведения бизнеса не внушали мне особого доверия. Однако, судя по всему, речь действительно шла о крупной операции.

Он был знаком с местными наркодельцами, не с какой-нибудь шушерой, что промышляет травкой, а с реальными боссами, они занимались импортом-экспортом в Испании и Марокко, в частности, аудиовидеоаппаратурой и бытовой техникой, их интересовали исключительно большие партии.

—Я тебе рассказывал об этих ребятах, так вот, я с ними встретился, все путем, нас ждут с великим нетерпением.

«Нас»? Я не стал его поправлять, возможно, все обстояло так, как он говорит, хотя было столь же вероятно, что мы окажемся с разбитой мордой у разбитого корыта; меня не тянуло вести дела с совершенно незнакомыми провинциальными наркодилерами, но в конце концов я поддался на уговоры, ведь поездка займет не очень много времени и лично я ничего не потеряю.

Видаки лежали у него в глубине грузовичка. Мы въехали в пригороды Пантена, нужное нам место находилось дальше, в районе крепости д’Обервилье, где-то на окраине Бобиньи. Справа от дороги простирались великолепные огороженные поля.

— Что это? — спросил я.

— Тут один крутой разводит лошадей, устраивает конные представления. .

Я вспомнил, что видел про это репортаж по телеку. Мы свернули направо; это все только маскировка, для отвода глаз, сказал Жоэль, настоящие авторитеты тусуются в самом центре, Все здания были сине-фиолетовые. А вот и Куртильер [22], продолжал Жоэль, открыт круглосуточно, тут можно купить все, что душе угодно, от пакетика до килограмма, только скажи; он не стал парковаться поодаль, а поехал вперед, к супермаркету, и встал на стоянке. Жоэль трещал без умолку, по его словам, тут жили сплошь: бандиты, супермаркет регулярно грабили, несколько раз нападали на инкассаторов. Я никогда не понимал, что за удовольствие для некоторых: оказаться на зоне, насчет знакомства с великими мезринами — туфта, стоит на минуту об этом задуматься, и станет ясно, что я прав.

У входа в парк толкалась горстка парней, только что подошло двое покупателей, и сразу поднялась суматоха, все галдели, как дикари; и наперебой предлагали свой товар. Вот увидишь, говорит мне Жоэль, сервис тут на высшем уровне: чтобы угодить клиентам, они даже организовали экскурсионные туры по окрестностям. Какой-то коротышка подпрыгивал от злости: ты свинья, Амар, ты ведь только что продал, его оппонент, враз побледнев, стоял и не знал, как реагировать, вокруг них уже роилась группа болельщиков, коротышка ткнул своего врага в плечо; тот ответил ему резким ударом ноги прямо в лоб, я бы копыта отбросил, а коротышка лишь расхохотался: да он зубной порошок продает, дешевку, настоящий товар предлагаю только я; в торг вступил новый продавец: у меня по двенадцать граммов, смотри, уже расфасовано, — отовсюду тянулись руки с пакетиками; фараоны, крикнула какая-то девчонка, все мигом заткнулись, где, спросил коротышка, девчонка показала в конец улицы, — там, на углу, а-а, сказал мужик постарше, ерунда, пиф-паф, ой-ой-ой, и они вновь принялись размахивать руками, а какой-то коротко стриженный парень попытался вырвать у мужчины деньги и всучить ему свой пакетик. Завидев меня и Жоэля, половина продавцов отделилась и бросилась к нам. Вас бабуля послала, обратился ко мне один тип с выбитыми передними зубами, что, хочет на четвертной? Жоэль шагал сквозь толпу и ухмылялся: нам ничего не надо, я приехал к Селиму. Они отстали от нас в крайней досаде. Ты не знаешь, как найти его? — спросил Жоэль, коротышка показал на возвышение в центре парка, где загорало несколько человек, кажется, он где-то там. Жоэль поблагодарил, и мы направились в глубь этой огромной западни — парк был раскинут по окружности, если что, не улизнешь, настоящее логово вампиров.

— Салют, — поздоровался Жоэль. — Что, загораем помаленьку?

В ответ они едва шевельнули губами, а лежавшая у ног собака Селима поднялась и предостерегающе оскалилась; как здоровье, спросил Жоэль, порядок, ответил толстяк, погодка разгулялась, надо пользоваться. Вот, у них полно всякой электроники, объяснил Селим толстяку, тот сразу встрепенулся, ну что, спросил Жоэль, может, хотите взглянуть? По-моему, он собирался совершить большую глупость. Они встали и пошли к выходу, доберман трусил сбоку и рычал.

— Имейте в виду, — хвастался Жоэль, — техника — первый сорт, все новенькое, кстати, я достал товар через него, мы можем снабжать вас в любом количестве.

Селим взглянул на меня; это зависит от моих поставщиков, пробурчал я, чтобы хоть что-то сказать, но ожидаются не только видаки, со дня на день я получу немереную партию.

В том, что бабки у них водятся, я не сомневался: парни, крутившиеся вокруг, были сплошь в супермодных кроссовках и спортивных костюмах прямо с подиума, а воздух портили исключительно шикарные тачки, да только срубить с этих типов бабки, как вообразил Жоэль, было практически нереально. Забравшись в грузовик, я высказал ему свои сомнения, но он поднял меня на смех.

— Ты что, сбрендил, это тебе не рэкетиры, обычно они вообще не берутся за мелочовку, мой товар для них — капля в море.

Дальше события разворачивались стремительно: сделав круг, мы подъехали к другим воротам, и тут нас мгновенно окружила огромная толпа; пока Жоэль договаривался с Селимом, дверцы грузовика успели открыть, и началась потеха — даже Санта-Клаус не имел бы такого успеха, народ все прибывал и бросался на видаки, как голодающие на свежее мясо, унося их кто куда; когда Жоэль сообразил, было уже поздно, случилось самое страшное, он был потрясен обманом, занервничал, обратился к Селиму: скажи, чтобы положили все на место, блин, ты же видишь, меня грабят, — но Селим лишь улыбнулся и слабо махнул рукой, мол, что я могу сделать, дети есть дети, я их знаю, тебе заплатят, не волнуйся; тут какая-то старушенция, ковыляя с коробкой в руках, упала и обругала нас по-арабски, для Жоэля это была последняя капля, он пихнул одного мальчишку, вали отсюда, сопляк, тот взглянул на Селима, какого хрена он мне грубит, Жоэль хотел отобрать у него коробку, и парень дал ему по морде, дело шло к тому, что сейчас и мне начистят рыло; так, сказал я Селиму, ты решил нас кинуть, не хватало еще, чтобы голову проломили; каким-то чудом мне удалось залезть в кабину, завести мотор и прихватить по дороге Жоэля, лицо которого было залито кровью, что текла из рассеченной брови, — честно говоря, его счастье, что он успел вскочить на ходу, я бы не стал ради него тормозить. Мы на всех парах понеслись через стоянку к дороге, дверцы кузова были открыты и гремели на ветру, а внутри не осталось ни одного видака; высунувшись из окна, Жоэль стал материться: сволочи, свиньи арабские, я вернусь и всех перестреляю, — но как он ни разорялся, товар было не вернуть, и самое обидное, не успели мы проехать пяти метров, как дорогу перегородила полицейская машина, двое легавых приказали нам выйти и предъявить документы.

— Что, досталось от торговцев наркотой?

У них на приборной панели висели бинокли, и дураку было ясно, что они все видели.

— Ничего особенного,—сказал я. — Невинный дружеский спор.

Второй полицейский, с лицом в резких морщинах, внимательно разглядывал мои права.

— Это вы на снимке?

— Кому принадлежит грузовик?

— Моему соседу, — ответил Жоэль.

Вокруг глаза у него запеклась кровь, и вообще он представлял собой жалкое зрелище.

— Мы помогали им перевозить вещи, вот и все.

— Какие вещи, — поинтересовался щуплый, — мешки с дурью?

Дело принимало опасный оборот, я уж думал, нас заметут, но тут здоровяк вырвал из блокнота листок и записал свой номер телефона: его интересует мужик с собакой, а наша мышиная возня ему по фигу, давайте, ребятки, подумайте на досуге и сообщите информацию, уж за ним дело не станет; запомните, повторил он, мужике собакой, а если у вас возникнут проблемы, позвоните, я тут же примчусь на выручку.

Мы тронулись в путь в легком шоке, вот уже второй раз за полторы недели я попадал в переплет по вине Жоэля и выпутывался исключительно благодаря везению.

Почему иногда мы поступаем наперекор здравому смыслу и, даже понимая это, продолжаем упорно катиться в пропасть? Словно изнутри нами управляет бес, а мы сами ни на что не способны, кроме как восклицать: что же я делаю, братцы, да я осел, даже хуже, таких кретинов свет не видывал! Взять хотя бы Жоэля: у человека были все шансы разбогатеть, и он собственными руками все угробил, — нет, это просто не поддается объяснению.

Мы с Моктаром договорились встретиться в баре, он был на своем обычном посту за кассой, видать, махнул рукой на рамадан, потому как попивал кофе, одновременно дымя сигаретой.

— А как же религия, побоку? — спросил я.

— А-а, — протянул он, — понимаешь, я устал как собака, если буду целый день голодать, вообще загнусь.

Я заказал мятную воду, и мы сели за столик в центре зала, у меня с собой были вырезки из каталога видеотехники; главное, сейчас помнить об одном: раз моя цель — работать с ним на долговременной основе, я должен предоставить ему кредит; конечно, у него нет денег, чтобы купить всю партию, зато я был уверен, что он меня не кинет.

— Почем? — поинтересовался Моктар, помахав вырезками.

Я уже изучил свой ассортимент и знал, что у меня есть три модели, — две роскошные, одна средняя, я толкал их соответственно по две восемьсот и две триста; даже с более низкой наценкой он мог наварить по пятьсот на каждом видаке. Это был его максимальный дневной заработок маляра на стройке.

Он быстро прикинул в уме: разумеется, предложение заманчивое, по две штуки он готов взять все без разговоров.

— Спокойно, Моктар, — сказал я. — Теперь мы будем работать по-новому.

Моктар был человек надежный, серьезный дальше некуда и не боялся браться за любой товар: тысяча кожаных курток, вагон «мерседесов» или земли под застройку в Новой Зеландии — все едино. Он был прирожденный коммерсант. Уверен, подвернись ему атомная бомба в разобранном виде, его бы и это не испугало. Но когда доходило до расчета, с ним вечно приключались истории: то у него пропала кредитка, то, пока он спал, у него украли конверт с астрономической суммой, то бандиты ограбили, — вот подонки, клянусь, я их урою, — деньги всегда были «завтра»; в общем, чтобы держать Моктара на крючке, надо было вытянуть из него хоть какую-то сумму.

— Мы с тобой должны хорошо организовать процесс.

Он глядел на меня, наморщив лоб, а я излагал схему, по которой мы будем работать: он вносит небольшую предоплату, две тысячи франков, по-моему, это ему вполне по средствам, и получает от меня четыре видака. Его задача продавать в день по штуке, тогда через четыре дня он как пить дать и затраты вернет, и навар получит, — для наглядности я набросал цифры на бумаге, это был верняк.

— Считай, что это — своего рода пари, Моктар, — сказал я, глядя ему в глаза. — Я хочу заключить с тобой пари, и в результате выиграем мы оба.

Он долго качал головой, переводя взгляд с листка бумаги, испещренного цифрами, сулившими наживу, на фотографии видаков, и в конце концов сдался.

— Ты умен, — отметил он, погрозив мне пальцем, — очень умен.

И все же Моктар попытался замять вопрос о двух тысячах: якобы он совсем не уверен, что может их достать, его банк на ремонте, там недавно было вооруженное ограбление, и, конечно, вышел из строя именно тот компьютер, что контролировал доступ к наличности, — но я даже слушать не стал; думаю, когда мы расстались, посыл дошел до адресата: он становится моим коммерческим агентом и автоматически — богатым человеком. Перед встречей со вторым агентом я позвонил домой, но Мари-Пьер не было, Саид видел, как она вернулась около двух, а потом ушла — куда, он не знал.

— Если я не ошибаюсь, кажется, ее искал твой приятель.

Я в сердцах швырнул трубку, было нетрудно догадаться, кто из моих приятелей мог искать Мари-Пьер. Во время болезни мне приснился один жуткий сон: она, Жоэль и я бродили по какому-то замку, по огромным пустынным залам; господи, какой холод, сказала Мари-Пьер; вокруг быстро темнело, мы долго искали выход, наконец нашли и попали в парк вроде версальского, с изящно подстриженными кустами; тут нас ослепило солнце, это трудно объяснить, но вместо света оно излучало вязкий черный туман, я пытался отыскать Жоэля и Мари-Пьер — знал, они где-то рядом, на тщетно, вокруг ничего не было видно, их лица словно растворились, и меня охватил животный ужас… я так громко закричал во сне, что разбудил Мари-Пьер, но потом снова заснул и не вспоминал об этом кошмаре до сегодняшнего дня.

Выйдя из телефонной будки, я ощутил тот же холод и страх, что во сне. От Сен-Дени я поехал в метро прямиком на встречу с агентом, решив не забегать в свою конуру у Северного вокзала, и правильно сделал: новый агент уже должен был ждать меня неподалеку от Сен-Мишель, в угловом кафе «Неандерталочка». Погода стояла теплая, почти все букинистические лавочки были открыты, рядом собирались устроить потасовку два бельгийских туриста — насколько я понял, подружка одного из них уронила мороженое на рюкзак другому, шоколадный шарик оставил на клапане огромное пятно, и атмосфера между мужчинами стремительно накалялась. Подошла официантка принять заказ, а моего агента все еще не было. Через двадцать пять минут я стал сомневаться, что он вообще появится, и тут он вошел в кафе, метрдотель с хозяйкой приветствовали его из-за прилавка — он обеспечивал пивом лучшие районы: Старый рынок, Сен-Мишель и Елисейские Поля. Я сильно сомневался, что он клюнет на мое предложение. Но, начав излагать свой план не очень уверенно, я постепенно все больше увлекался, он внимательно рассматривал вырезки из каталога, а я упирал на то, что видаки — это лишь первый шаг: вот увидишь, мы с тобой составим крепкий тандем; его опыт плюс мои источники — гарантия грандиозного успеха, уверял я, до небес превознося его коммерческий нюх и деловые связи, он пристально смотрел на меня и кивал головой.

— Продашь мне эти по две восемьсот?

По каталогу «Дарти» эта модель проходила как дорогая и стоила десять штук.

—Хорошо, но только при условии постоянных закупок.

Мы вместе поехали к Северному вокзалу, всю дорогу по Севастопольскому бульвару он расхваливал свою новую машину — у него был «мерседес» сорок шестой модели, в десять раз уступающий той тачке, что я добыл в Орли, — я слушал его, затаив дыхание: он утверждал, что основное преимущество машины — противоугонная система «визави», в наше время этому аспекту надо уделять особое внимание, взять, например, «гольф» — с тем же успехом можно оставить ключи на капоте, потому что угонят в одну секунду, тогда как его красавица и впрямь защищена от любого проникновения; господи, знал бы он, что любой мало-мальски опытный угонщик свистнет ее за какие-нибудь две штуки; у Восточного вокзала ему пришлось остановиться, потому что в машине заработало отопление, отключить его не получалось, а ехать с открытым окном в час пик означало задохнуться насмерть.

— Сейчас вернусь, — сказал я. — Пять-семь минут, не больше.

Я уже вылезал, когда он спросил, откуда я беру товар.

— Из остатков партий, — туманно ответил я, — со складов.

—А…

Если он ждет накладных, то напрасно.

— С каких складов? — заволновался он. — Надеюсь, все законно?

— Конечно, о чем речь, вся техника новая, а стоит в четыре раза дешевле, чем по каталогу, если уж это не устраивает, тогда я не знаю… Видимо, мои аргументы победили его сомнения, потому что он вроде успокоился: конечно, говорит, при таких ценах неприлично спрашивать о происхождении товара, он уже давно не верит в чудеса и понимает, что ничего не берется из воздуха.

— Вот именно, — сказал я.

Люди его типа при всем немереном апломбе в глубине души просто трусы, и точка.

Мари-Пьер была дома и смотрела телевизор.

— Как дела?

Коробки с видаками загромождали всю комнату, еле пройдешь, она молчала, я заранее положил два видака самой дорогой модели на ближайший штабель, но они исчезли.

— Ты ничего не трогала?

Она не отвечала, по телеку шли дурацкие дневные передачи, чепуха на постном масле.

— В чем дело, ты на меня дуешься?

Она переключила канал, но ее любимая игра еще не началась, было слишком рано.

— Мне кажется, ты поступил жестоко, вот и все.

У меня отвисла челюсть.

— Ты это о чем?

Она не соизволила ответить, я повторил вопрос, но тут как раз началась игра; я искренне считал, что ей не в чем меня упрекнуть; но она явно была иного мнения: если сам не понимаешь, тем хуже, в конце концов проронила она, значит, тебе это даже в голову не приходит. Меня ждал клиент, я взял два других видака той же модели, подумав, прихватил третий — лучше, если у него будет запасной, кроме того, таким образом я ненавязчиво втягивал его в дело — и пошел к двери.

— Через минуту вернусь.

Ничего, загадка скоро разрешится, ведь я делал все это ради нее и не понимал, чем она может быть недовольна.

— Гляди, — обратился я к агенту, подойдя к машине. — Упаковка родная, еще не вскрывали.

Он внимательно разглядывал коробки, но я-то знал, хоть рентгеном просвети, комар носа не подточит, товар первоклассный.

— Не помешает иметь один демонстрационный экземпляр, — сказал я, кладя третий видак на заднее сиденье. — Пусть будет под рукой на всякий случай.

Он согласился без возражений, продиктовал другой телефон для связи, лучше звонить прямо ему на мобильный, так намного удобнее. Я вернулся домой.

— Ну?

По телевизору по-прежнему шла какая-то белиберда, я сел на край кровати, на расстоянии от Мари-Пьер, и говорю: по-моему, мы друг друга не поняли, — но она будто оглохла.

— В этом замешан Жоэль?

— Если сам знаешь, нечего спрашивать.

Постепенно мне удалось ее разговорить; еще под впечатлением пантенской катастрофы, он прибежал плакаться в жилетку Мари-Пьер: я, мол, такой-сякой, на него напала целая толпа, а я пальцем не шевельнул, более того, хотел смыться на грузовике — он еле успел запрыгнуть на ходу, теперь он разорен, а ведь часть капитала принадлежала его соседу, все, что он сумел накопить, пошло прахом, однако самое ужасное не это — он думал, что мы друзья, но еще там, в Гавре, когда я отобрал у него два видака, его потрясло мое отношение; Мари-Пьер была разочарована не меньше, чем он, а потому вернула ему два видака — она тоже считала, что дружба прежде всего. Слово за слово, между нами завязалась бурная перепалка, я был в корне не согласен с его версией событий, это было несправедливо, честное слово. В какой-то момент я понял, что страсти накалились до предела, и решил выйти проветриться. В тот день, восемнадцатого марта, на самом пороге весны, мы с ней впервые крупно поссорились.

Я шел куда глаза глядят; пусть сама решает, она не обязана оставаться со мной, возможно, Жоэль умеет устраиваться в жизни куда лучше меня… конечно, я постоянно думаю о деньгах, ведь все имеет свою цену, в наше время на каждом шагу поджидают траты, как же сбрасывать это со счетов? Он сам выбрал свой путь: я его предупреждал, но он сделал максимум возможного, чтобы все обернулось именно так, и я не обязан расплачиваться за его ошибки, даже если мы друзья, да с какой стати?! Я был в легкой куртке и дрожал от холода, поэтому зашел в здание Восточного вокзала. Что я могу, если она решит уйти? Да ничего: я старался для нее изо всех сил, она видела, что мои дела идут в гору, стоило подождать совсем чуть-чуть, и у нас начнется красивая жизнь, в этом не было никаких сомнений. От прогулки я здорово проголодался и зашел в первое попавшееся кафе. Вчитаться в меню никак не удавалось, все мысли были только о ней; на второе я заказал запеченное утиное филе и медок, а для начала — паштет, как правило, он бывает съедобный; самый лучший подают лишь в домашних ресторанчиках, но почему-то мне хотелось именно паштета. Черт! Жоэль еще и косил, — кроме шуток, это переполняло чашу моего позора.

Метрдотель откупорил бутылку и плеснул немного на донышко бокала; я люблю медок, это вам не какая-то бурда — кто знает толк в винах, поймет. Вино было выдержанное, возможно, не такое уж старое, но на мой вкус вполне достойное; Мари-Пьер, наверное, сейчас смотрит очередной фильм, если, конечно, не сбежала… не знаю, хотел я этого или нет: она была свободна, а если решит остаться, от нее ведь требуется совсем немного; никто не подойдет ко мне и не скажет: привет, родной, вот тебе чек и пачка наличных, чтобы ты мог перекрутиться, пока будешь ждать открытия банка, дядюшка с его стреноженной красоткой вообще не в счет, а какое будущее у такого типа, как Жоэль? Да никакого — ясно как день, и самое ужасное, что страдать от этого придется ей.

За соседний столик села пара. Большое спасибо, что приняли мое приглашение, сказал мужчина, вы не представляете, какая в наше время у людей короткая память; расправляя салфетку, женщина отвечала: ну что вы, по-моему, это проявление элементарной порядочности, — она была довольна молода, не то чтобы красивая, скорее, ухоженная, мужчина испытывал к ней явное уважение, даже почтение. Я сосредоточился на содержимом своей тарелки, как ни странно, паштет оказался сносным; даже если Мари-Пьер меня бросит, это еще не причина для отчаяния… и знаете, самое прискорбное, говорил мужчина, что больше всех поживились именно те, кто теперь нас топчет. Ничего, она быстро поймет, что за птица Жоэль, в любом случае главное сейчас — мои деловые планы; я достал ежедневник и записал все встречи, которые назначил на завтра.

— Так вы говорите, они ищут людей для работы на Востоке?

Мужчина вытащил блокнот — вот совпадение, у него был точно такой же, — что-то записав, он положил его обратно во внутренний карман, вообще было видно, что человек на пределе. Краем уха я продолжал подслушивать: насколько я понял, раньше он был близок к верхам и мог позволить себе в те благословенные времена пижонить на Р-25 [23] — что-что, а пепельница там не засоряется, пошутил он, но его спутница оставалась холодна как мрамор — а теперь, когда все переменилось, он оказался в вакууме, прежние друзья как один отвернулись от него, и небольшая протекция была бы очень кстати, особенно его интересовала работа в Париже, он повторил — именно в Париже. У него шла полоса неудач, он недавно развелся, пока суд да дело, их дом описали, а какие-то негры взломали дверь и незаконно вселились, плюс он страшно боялся стать безработным — в общем, одно сплошное расстройство. Понимаете, войну-то я как бы выиграл, только с «планом Маршалла» [24] меня круто обломили, ха-ха. Женщина натянуто улыбнулась. Да, насчет этой работы на Востоке, может, вы знаете конкретного человека? Она отвечала уклончиво, они просто получили кое-какие сведения, она знает лишь название организации, он записал, подперев рукой подбородок; их бутылка почти опустела, он похлопал по горлышку, чтобы официант принес другую, Женщина почти не пила и украдкой бросала взгляды на большие настенные часы. Самое ужасное, сказал мужчина, возвращаясь к той же теме, что теперь я изгой, козел отпущения. Он залпом осушил бокал. Честно признаюсь, меня не раз подмывало поджарить пару-тройку черномазых на медленном огне, кажется, эти гады покрасили нашу столовую в зеленый цвет. Он вздохнул: ну, теперь, раз вы поможете с работой, все наладится. В этот миг мы с ней встретились взглядами, и мне стадо абсолютно ясно, что не видать ему ни работы, ни связей. Официант предложил десерты, но женщина сказала: прошу прощения, я не люблю поздно возвращаться домой; ее спутник кивнул: конечно, я понимаю, огромное спасибо, что не сочли за труд меня пристроить. Он прищурил глаза, подражая рекламным мачо, но она и бровью не повела, допила свой кофе без кофеина, поднялась, велела держать ее в курсе и была такова — им даже счет не успели принести.

— Вот сучка, — пробормотал мужчина, — а ведь когда мы познакомились, она бы сочла за счастье мне отсосать.

Я подумал, что ослышался, но он несколько раз повторил «отсосать» и «сучка», бормоча, что это сейчас она строит из себя гранд-даму, а когда он сидел в министерстве и взял ее под свое крылышко, она только и делала, что рот подставляла. Он попросил у метрдотеля сигару, а я погрузился в свои мысли, вспомнив фильм «Уолл-стрит»: там по сюжету главный герой, владелец огромного, фантастического капитала, оказался втянут в какие-то махинации и в один день проснулся нищим, его ждал позор и тюрьма, и в конце он пришел к заключению: «Конечно, плохо ничего не иметь, но куда ужаснее потерять все, что имел.» Нет, не могу я ее курить; воскликнул мой сосед, слишком толстая, принесите-ка лучше сигареты.

Я перепил, в башке шумело, надо было возвращаться домой, но меня мучили мысли про Жоэля с Мари-Пьер, я представлял, как они целуются и занимаются любовью, и он шепчет ей на ушко, как тогда, в Гавре: мой ангелочек, мой ангелочек, — его голос и вся эта сцена крутились у меня в голове, словно фильм без начала и конца.

— Вам плохо?

Я перевел взгляд на свой бокал , оказывается, я бессознательно так сильно сжал ножку, что она сломалась, и в центре ладони у меня набухла капля крови.

— Простите, как-то случайно вышло.

Я положил на стол купюру в пятьсот франков — агент расплатился со мной наличными; как правило, я сразу заносил деньги в бюджет, но сегодня пришлось сделать исключение. В зеркало мне был виден сосед, уставившийся в пространство, — нет, у меня совсем другой случай, я-то начал с нуля, мне легче переносить трудности. Забрав сдачу, я вышел на улицу, от свежего воздуха сразу полегчало, на мгновение я заколебался, может, вообще не возвращаться, чтобы дать ей время все обдумать, но там находились мои вещи и весь товар, не стоило бросать их без присмотра.

В первую секунду показалось, что она ушла, в комнате было темно, только беззвучно мерцал экран телевизора, и хотя я пытался приготовиться к такому исходу, все равно меня как током ударило. Я зажег люстру и увидел, что из-под одеяла торчит прядь ее волос, а потом раздался недовольный голос она просила выключить свет. Я лег, какое-то время мы оба молчали, по дыханию я слышал, что она не спит, но если кто-то должен был начать разговор, то скорее она, чем я.

— Ты спишь? — наконец спросила она.

— Нет, — ответил я, — не сплю.

Повисла пауза, телевизор все работал, там шли новости, сплошь катастрофы, войны да наводнения, я повернул голову, — Мари-Пьер была в куртке от моей синей пижамы.

— Хочешь, включу звук?

Но ей было все равно, ее интересовало, действительно ли я думаю то, что наговорил перед уходом, правда ли так считаю? Она смотрела на меня гневно и в то же время обиженно.

— Не знаю…

Мы снова замолчали, на экране рыдала какая-то полная дама, без звука это выглядело комично.

— Не знаю, может, нам не стоит жить вместе, может, мы ошиблись друг в друге…

Она утвердительно кивнула, да, возможно, нам не стоило торопиться.

— Вообще-то сам я так не думаю, — уточнил я.

Она не отвечала, и все же я не собирался вставать перед ней на колени.

— Я сожалею, честное слово.

Она удостоила меня взглядом.

— Тогда проси прощения.

Под действием спиртного я совсем раскис и извинился; ладно, мир, смилостивилась Мари-Пьер, она не сердится и тоже сожалеет, как глупо, в какой-то момент она психанула; и сестра у нее такая же, если разозлится, то несет незнамо что… Ну так как, останемся вместе или велишь мне убираться? — спросила она, придвигаясь ближе, на что я поинтересовался: а сама ты как думаешь? Впрочем, раз дело закрутилось, мне нужен помощник, один я все равно не справлюсь.

— Это единственная причина?

— Конечно, — ответил я, — единственная.

Тут я ее обнял, и мы окончательно помирились, хотя, сидя в ресторане, я был готов поставить на нас крест, — похоже, я и правда был от нее без ума. А что, без ссор не бывает, заметила она, милые бранятся — только тешатся.

К утру мы позабыли о размолвке, поразмыслив, она признала, что, при всем очаровании и галантности, у Жоэля все-таки ветер в голове. Она считала, что он в любом деле видит только плюсы, а о трудностях просто не задумывается. После встречи с Моктаром я зашел в книжный купить литературу по бухучету, ведь я твердо решил создать компанию на законных основаниях, а потом потратил около часу, чтобы растолковать все Мари-Пьер.

— Это просто: сюда вносим расходы, сюда доходы, для удобства красным будем вписывать, что ушло, зеленым — что пришло, а еще будем регулярно подводить баланс и вести колонку прибыль минус издержки.

—А НДС? — спросила она. — Разве не надо учитывать НДС?

— Нет, к нам НДС не имеет отношения, только доходы и расходы, вот и все.

Она кивала, у себя в Нормандии на курсах делопроизводства она изучала введение в бухучет и нисколько не сомневалась, что справится. Я оставил ее, увлеченную новым заданием и погруженную в расчеты, а сам стал сносить и грузить в свою машину коробки для Моктара. Помимо прочего, для нее это была возможность почувствовать, что такое деловая жизнь.

Моктар встретил меня с радостной улыбкой, ему удалось получить не три, а целых пять заказов; мы с тобой горы свернем, ей-богу, твердил он, — мне было приятно слушать его болтовню, — мы с тобой всех сделаем, я тебе говорю: из кафе в бар, из бара в ресторан, и знаешь, кто скоро будет держать весь видеорынок? — мы, конечно, и все будет чики-поки; в какой-то момент ему пришлось поверить мне на слово, и увидев результаты, он смекнул, что все не так страшно, но я тут же поспешил напомнить: теперь мы работаем законно, Моктар, это главное правило игры; на прибыль от первых продаж он покрыл расходы, при этом его навар составил чуть больше двух тысяч, и я посоветовал ему сделать, как договаривались — отложить эти деньги, чтобы потом закупить товар, он слушал меня и мотал на ус.

— Мы начинаем новую жизнь, Моктар, ты должен полностью отдавать себе в этом отчет.

Если он и впредь будет показывать хорошие результаты, не исключено, что я дам ему эксклюзивное право на реализацию большой партии в Сен-Сен-Дени.

В тот же день я встретился со вторым агентом, его дела вроде бы тоже шли на лад, товар везде пользовался спросом, он уже получил заказы, и под конец дня я отгрузил ему, сколько требовалось,

— Как насчет Севера, возьмешься?

В идеале мы должны были охватить и провинцию, его родственник жил в Лилле, он мог его прощупать, тот был известный адвокат и знал весь город, от сливок общества до отбросов, если я соглашусь, мне останется только поставлять товар, а его условие — триста франков с каждого видака. Он тут же позвонил и стал говорить таинственным голосом, видимо, ему страсть как хотелось покорчить из себя крутого мафиози. Я звоню тебе насчет того самого, ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Похоже, адвокат колебался, он был не против махинации как таковой, но его волновало, надежный ли я партнер, в таком деле он предпочитает не рисковать. Мой агент напирал: ты же прекрасно знаешь, что я не путаюсь черт знает с кем, и адвокат дал себя уломать — не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: прохиндей почуял запах крупной дичи.

Тем временем Мари-Пьер закончила свои расчеты; цифры, в которых она сомневалась, были написаны карандашом, нам хватило получаса, чтобы во всем разобраться, баланс обнадеживал, правда, мои расходы превышали доходы, но это понятно, ведь я вложил значительную сумму, зато очень скоро мы должны выйти в плюс, и это при том, что товар ушел далеко не весь. Я с радостью видел, как она увлечена.

— Знаешь, дело, которое мы затеваем, не только мое, оно наше общее, я серьезно.

Она уже начала подбирать рекламные лозунги и даже придумала один, просто классный — ей самой очень нравилось, но она не согласилась его показать, хотела довести до блеска.

Несколько дней я продолжал заниматься организационными вопросами, в Сен-Сен-Дени дела шли на ура, мой агент звонил каждое утро, заказывая как минимум два видака. Я выяснил, что еще пара агентов тоже начали торговлю — бармен в одном кафе на Енисейских и портье в отеле на Риволи. Они не могли похвастаться активностью Моктара, но представили весьма солидные гарантии и позволили мне немного расширить клиентуру. Я совершенно сознательно не стал связываться, к примеру, с ребятами с площади Пигаль — да, это известная толкучка, но я предпочитал держаться подальше от сомнительных компаний, чем меньше имеешь с ними дел, тем ниже вероятность, что однажды тебе преподнесут неприятный сюрприз.

В воскресенье я звякнул в Лилль, адвокат подтвердил заказ минимум на двадцать, а если получится — на двадцать пять видаков, и рано утром в понедельник я выехал через ворота Ля-Шапель на магистраль, направляясь к новому рынку сбыта. У торговца подержанными машинами на Блан-Мезниль я прикупил небольшой грузовичок — за пять штук плюс видак, мотор и кузов были практически новые, документы в полном порядке. Наша компания уже нуждалась в собственном транспорте, а поскольку запасы товара стремительно таяли, я собрался как можно скорее сгонять в Гавр, чтобы их пополнить.

По радио сказали, что пробка стоит аж до Руасси, я поудобнее устроился и сосредоточился на мыслях о будущем.

С какой стороны я его ни рассматривал, найти слабое звено не мог, каждая деталь системы была отлично пригнана: встретил девушку — у нас завертелась настоящая любовь, как в кино, да что там, лучше, чем в кино, таких, как Мари-Пьер, одна на миллион, и это было не только мое мнение, а что касается бизнеса, тут все схвачено, удача мне явно улыбалась, мои начинания вскоре должны окупиться сторицей, а там недалеко и до собственной фирмы, «Экстрамиль» — лишь начало, прощайте, планы-однодневки и лестницы, провонявшие мочой, всего хорошего; что до Саида и других ребят из бара, мы, конечно, будем изредка встречаться, но, так сказать, в другой жизни. Я чувствовал, что поднимаюсь на принципиально новый уровень, у меня в руках были все карты, и ничто не могло помешать моим планам. Как только аэропорт остался позади, дорога опустела, я ехал в гордом одиночестве, компанию мне составляли юная весна да видаки в кузове, встреча должна состояться сегодня после полудня, так что времени впереди было навалом.

Мне доводилось бывать на пикардском побережье — в районе Берка, в Туке, но, по большому счету, это была моя первая поездка на север. Уже на подъезде к Лиллю я приметил небольшие черные насыпи и решил, что это, видимо, и есть знаменитые терриконы, — надо было лучше подготовиться к поездке, никогда нелишне заранее изучить район, который собираешься посетить, но из-за спешки я упустил этот момент. Я сразу направился в центр, у адвоката там в два часа был процесс, но он сказал, что это ненадолго, и предложил мне прийти прямо в зад суда. Если центр был само очарование, старинные улочки в прекрасном состояний, то здание суда выглядело отвратительно — какой-то современный монстр, оно совершенно не вписывалось в общий стиль. В суде был открыт лишь один зал, куда я и вошел. Вы меня сразу узнаете, заверил адвокат по телефону, из всех судейских только я один с усами как у д’Артаньяна и в уникальных очках с полукруглыми-полуквадратными стеклами; разумеется, я сразу его углядел, он был в длинном балахоне и вещал что-то посреди зала.

Большая часть публики состояла из школьников при учительнице, я сделал знак своему партнеру, он подмигнул в ответ, мол, буду в вашем распоряжении через минуту.

— Посмотрите, сказала учительница, — все эти люди совершили преступления, но пока им не вынесут приговора и не осудят, их называют «обвиняемые».

— А кем обвиняемые? — спросила одна девочка. — Своими соучастниками?

Вошел суд, и все встали; меня судили лишь однажды, за кражу, но, к счастью, по фальшивому паспорту, так что перед законом я был чист, как младенец, ни в одной картотеке не числился. В целом здесь был тот же цирк: суд идет! — завопил судебный исполнитель, или распорядитель, не помню, как точно, и всем пришлось подняться; когда меня судили, прокурор был пьян вдрабадан, даже не верилось, что он дотянет до конца заседания, сначала он кипел праведным гневом, толкая речь, о том, почему настаивает на максимальном сроке, и призывал публику к порядку, однако постепенно взбунтовавшийся желудок совсем его доконал, так что ближе к концу он только и мог бормотать: «применения закона, требую применения закона». Мне дали ровно месяц, но, поскольку приближалось четырнадцатое июля, через две недели меня выпустили с королевскими почестями.

— По вашей довольной улыбке я вижу, что вас нисколько не волнуют последствия вашего проступка.

На этот раз прокурор не был ни стар, ни пьян — на вид зеленый студент; преступник, сидящий перед ним, угнал машину, но обвинялся только в хранении краденого, его поймали, когда он сидел за рулем, а не взламывал замок, на что он и напирал. Замечательно, воскликнул прокурор, я вижу, вам прекрасно знакомы несовершенства нашего законодательства, поздравляю. Господин председатель и господа присяжные заседатели, я призываю вас не делать скидку на юный возраст обвиняемого, — при этом слове учительница кивнула своим подопечным, — несмотря на то, что прежде у него не было судимостей, я считаю необходимым внушить молодому человеку, насколько это серьезно, — и он потребовал четыре месяца условного осуждения с испытательным сроком, а это значит, что при малейшем нарушении парень без разговоров отправляется в тюрьму, чего не подразумевалось при просто условном осуждении. Было объявлено совещание по делу, обвиняемый подошел к своему другу, который сидел тут же в зале, и они продолжали болтать и гоготать, даже когда распорядитель объявил следующее слушание.

Со своего места я видел, как адвокат наседает на ассистентку: мадам заплатила, вы получили в кассе наши гонорары? Та сделала огорченное лицо: нет, мадам Рэнье еще не внесла деньги. Услышав свое имя, мадам Рэнье поднялась с места и вымученно улыбнулась: понимаете, господин адвокат, у меня сейчас трудности, а поскольку вы сказали… она перетаптывалась на месте, адвокат не дал ей закончить: мадам Рэнье, мне очень неприятно, вы ставите нас обоих в крайне неудобное положение, — во время разговора он протирал свои очки концом мантии, — я не могу обещать, что без оплаты проведу вашу защиту на достойном уровне. Женщина наклонила голову, сказала «хорошо» и достала чековую книжку: по крайней мере, вы не могли бы обналичить чек попозже? Адвокат вздохнул: что вы хотите от меня услышать, мадам Рэнье, что я могу вам ответить? Твари поганые, заметил какой-то пожилой господин рядом со мной, как прижимать простых людей — они орлы, а если в них нуждаешься, поверьте, тут они вообще с цепи срываются.

Чтобы отвязаться от нее, адвокат согласился отсрочить платеж, следующее слушание было перенесено — в деле не хватало материалов, без которых истец выступать не мог, суд шел своим чередом. Группа школьников бурно обсуждала судебное разбирательство: для угонщика условное осуждение — большой подарок, а испытательный срок удержит его от рецидива; училка была того же мнения: прекрасное решение, которое оставляет ему шанс. Ребята были ненамного младше обвиняемого, может, на год, максимум на два; не согласен, угон машины — это не шутка, сказал мальчик, сидящий с краю, для простых людей машина — большая сумма, страховка не покрывает ее целиком, по-моему, неправильно, что этот парень ни фига не получил. Я начал нервничать, мой грузовик стоял снаружи, а я не знал, сколько времени это продлится. Дело выносится на обсуждение, сказал судья, и вот перед ним уже всхлипывала мадам Рэнье; понимаете, я просто потеряла голову, — оказалось, она украла белье в универмаге. Это трагедия повседневности, понятная каждому из нас, результат попытки разжечь угасающее пламя, спасти брак, который терпит крушение, заливался соловьем адвокат. Мадам Рэнье вернулась наместо; прикладывая к глазам платок, адвокат показал мне на дверь, и я вышел вслед за ним. В коридоре адвоката окликнули: мсье, мсье,— это была мадам Рэнье, — как, вы не останетесь до конца? Адвокат замер на месте: мадам Рэнье, мне платят за то, чтобы я вас защищал, а не за то, чтобы я проводил полдня в ожидании решения, суть которого мне известна с самого начала; как я и говорил, вам придется заплатить небольшой штраф, и, надеюсь, суд удовлетворит мою просьбу не вносить никаких записей в соответствующий раздел вашего досье.

На улице сияло солнце, красотка-«мазда» адвоката стояла через две улицы, мы сели и сразу перешли к делу; да, он был не прочь совершить крупную сделку, но боялся рисковать и сто раз возвращался к одним и тем же вопросам, желая точно знать, во что влезает, и поэтому досконально прощупывал почву: откуда я беру товар и правда ли, что опасность сведена к минимуму; это от вас зависит, говорил я, вы покупаете, вы и продаете, так что весь риск исходит от вас, не от меня. Тогда он стал настаивать, чтобы я предъявил ему паспорт, это будет дополнительная гарантия; так не пойдет, сказал я, если что-то случится, вы, в отличие от меня, выйдете сухим из воды, и он со мной согласился.

— Мой план — создать четко организованную сеть по всей Франции, а не кучу проблем себе и другим.

И я подробно объяснил ему, какой вижу свою компанию, как представляю себе ее развитие. Официально это будет компания какого типа? — спросил он. Скорее всего, ООО, сказал я, по-моему, для начала это самое лучшее, он одобрил, после нашей беседы он, похоже, успокоился, мы вернулись к грузовику, я пересел и поехал за ним к его дому, он сказал, что будет безопаснее посмотреть товар в другом месте.

— Вы здесь живете? — спросил я.

Дом выглядел солидно, не красно-кирпичный, но внутри почти не было мебели, только гигантская кровать и зеркала по стенам, — о предназначении квартиры было нетрудно догадаться.

— Нет, я пользуюсь этой квартирой в особых случаях.

Я затащил к нему аппаратуру, думал, он посмотрит, но он не вскрыл ни одной коробки, как будто ему было наплевать, что там лежит. Я удивился: у мужика куча денег, с какой радости ему взбрело в голову ввязаться в это дело? Он заплатил мне без разговоров, правда, стал торговаться, но я это предвидел и сбавил ровно на столько, на сколько рассчитывал, он выдал всю сумму наличными, и через четверть часа я уже отчалил, имея в кармане пятьдесят штук, из которых десять процентов причиталось посреднику — сказано, сделано, но и без того навар вышел нехилый, только представьте: пятьдесят штук чистоганом, здоровенная пачка.

В полдень я позвонил Мари-Пьер, мы договорились, что она будет ждать моего звонка в баре; она подняла трубку: с Моктаром все улажено, мой агент уже проявлялся, она собиралась на деловую встречу на Восточный вокзал, приятель Саида отвезет ее на машине. Я сказал: заплати ему за услугу сто франков; у нее явно был коммерческий талант, она записывала все в свою тетрадь, наши доходы постепенно росли.

—Ты меня любишь?

Конечно, люблю, нам приходилось разговаривать почти шепотом — рядом с ней вертелся Саид, не хотелось при нем разводить нежности, а я звонил из табачной лавки. Она спросила, когда я вернусь.

— Сегодня вечером, — отвечал я, — или завтра.

У меня осталось несколько видаков, я решил поехать проселочной дорогой и толкнуть их по пути. Мы еще немного помиловались на расстоянии, и я положил трубку, поскольку люди стали выражать нетерпение. Выехать из Лилля было несложно, я свернул на проселочную дорогу, потом на другую и, хорошенько изучив карту, решил ехать через Бетюн, дальше по побережью и после развилки взять курс на Абвиль, Амьен и Париж. На выезде из городка я увидел тюрьму и подумал: ведь деньги, что лежат у меня в кармане, принадлежат этим беднягам, — учитывая, сколько вытянул из них адвокат, им небось на жратву в тюремной лавке не хватает; как правило, в пути у людей разыгрывается воображение, и я размечтался о своей будущей империи: я мог бы сотрудничать даже с госучреждениями, главное, договориться с хозяйственником, тут можно здорово нагреть руки, ради такого дела сварганить счета фактуры пара пустяков, я дал себе слово по возвращении поработать над этим вопросом. Я продолжал забирать вправо, чтобы проехать берегом мимо форта Магон, это было глупо, но кто знает, когда еще выдастся такая возможность, а, сделав крюк, я потеряю от силы пять минут.

Здесь я впервые переспал с девушкой: это случилось в старом блокгаузе за дюнами, ночка была темная, сначала я показал себя полным профаном и чмокнул ее в нос, ей пришлось всему меня учить — куда совать язык и остальным штучкам. Девушку звали Уэнди, ее подружку — Глэдис, я живо помнил это приключение; они были сироты, мы изобретали план их побега, обе жили в приюте, жутком крысятнике, но по возвращении я потерял их адрес, и больше мы не виделись. С пляжа я повернул на улицу, тут ничего не изменилось, разве что появилось больше магазинов, и вообще городок выглядел почище и побогаче, к фасаду казино пристроили стеклянную веранду, я свернул направо, был отлив, и пляж казался огромным, точно как в моих воспоминаниях. Блокгауз, полузанесенный песком и разрисованный граффити, никуда не делся, я хотел заглянуть внутрь, но оттуда несло мочой, и я поехал дальше, — было около шести, чтобы оказаться в Париже до темноты, следовало поторопиться.

После Абвиля можно было объехать Амьен, рванув напрямик через Бове, что я и сделал; правда, из Амьена я попал бы на магистраль, но было здорово катить среди полей с открытыми окнами под громкую музыку и спокойно прикидывать планы на ближайшее будущее. Я уже предупредил своего поставщика в Гавре, оказалось, у него наготове ходовой товар, но, чтобы пореже мотаться к поставщикам, срочно был нужен склад, хотя бы место на складе; я собирался организовать все к лету, и шансы у меня были хорошие. Я так «ловко» рулил по проселочным дорогам, что вскоре оказался в совершенной глуши, бумаги, которые лежали у меня на приборной панели, закрывали датчик бензобака, и когда я вспомнил о своей оплошности, стрелка находилась в красной зоне. Впереди была развилка — впрочем, до нее еще надо добраться, — налево восемь километров до деревни или направо по магистрали к Бове. Я решил заехать в деревню, мне совершенно не улыбалось остаться без бензина в чистом поле, пусть и на подъезде к Бове.

— Извините, где здесь заправка? — спросил я.

Паренек пожал плечами; деревеньку можно было запросто обскакать на одной ноге, тут что центр, что окраина — один черт, но, несмотря на это, вопрос о местонахождении ближайшей заправки привел его в тупик. Проехав чуть дальше, я задал тот же вопрос и опять не получил ясного ответа. Я припарковался, не стоило впустую нарезать круги, сжигая остатки бензина, — сначала надо все выяснить.

— Извините, я ищу заправку, бензин для машины, би-би.

Мужик бросил на меня странный взгляд, ближайшая бензоколонка находится на шоссе, по дороге на Бове, а здесь в такое время все закрыто, это же деревня, тут закрывают рано.

— Да, конечно.

Не зная, что делать, я вернулся в ресторан, похоже, единственный на всю округу — кроме него была еще дыра с гордым названием «Юпитер», там меня огорошили приятным известием: до утра достать бензин без мазы. Слава богу, Мари-Пьер не ждала меня именно сегодня, я сказал «вечером или завтра», перво-наперво надо поесть, там видно будет, всем известно, что голодный желудок — плохой советчик.

Выбор был небогат: куриное филе с соусом и жареной картошкой, а на закуску — салат из цикория с рокфором; традиционно, но очень вкусно, все готовилось на месте, даже картошка — как правило, я с подозрением отношусь к ресторанам, где подают жареную картошку, но местная мне так понравилась, что я взял вторую порцию.

— Просто объеденье, что правда то правда.

Я обернулся, за соседним столиком ужинал мужчина, как и я, в одиночестве.

— Лоран Муассан, преподаватель, веду практику у студентов.

— Очень приятно, Филипп Супо, компания «Экстрамиль».

Сам не знаю, почему я выпалил это имя, почему-то оно первое пришло мне в голову.

— Как поэт?

Я не знал никакого поэта, но ответил: да, точно; он произнес несколько банальных фраз, спросил, зачем я сюда приехал, по работе или нет, а у меня в мозгу свербила мысль, не выручит ли он меня толикой бензина.

— Вы коммивояжер?

He совсем.

И я рассказал ему про «Экстрамиль»: мы пока только раскручиваемся, ради солидных клиентов я готов не колеблясь лично возить товар как простой шофер. Он явно оживился: здорово, просто замечательно, как раз то, что мне нужно! Нам принесли десерт, взбитые сливки с карамелью, тоже выше всяких похвал. Я уже собрался попросить бензину, но он меня опередил:

— Вы знаете, что сегодня состоится вечер чтения наших практиканток?

— Нет, не знаю.

Такие вечера проводились раз в месяц по давно обкатанной схеме: каждая девушка читала перед аудиторией выбранный ею короткий текст, для некоторых и жалкий стишок был достижением, а потом выступал какой-нибудь известный человек.

— Мне так хочется, чтобы сегодня согласились выступить вы, Филипп.

Я был смущен и тем, что он называл меня чужим именем, и самим предложением, а он не скупился на уговоры:

— Вы принадлежите к типу людей, который сейчас необходим нашему обществу: сесть за баранку и отправиться через всю Францию ради своего клиента — класс; ваш рассказ станет для девочек настоящим столкновением с реальностью, чего им так не хватает.

Он все больше воодушевлялся; в сущности, я должен был всего лишь прийти туда и произнести пару слов под конец чтения; молодые предприниматели — символ нашего времени, они имеют право сказать свое слово, тут я был с ним полностью солидарен. Он знаком попросил у хозяйки счет, и мы вышли.

— Я вас подвезу, а потом доставлю обратно.

Аудитория размещалась в новом здании так называемой современной архитектуры, возведенном среди старинных домов, и в глубине зала уже сидело в ожидании человек двадцать. Садитесь, я представлю вас позже, шепнул мне Лоран Муассан. Похоже, сегодня мне не суждено решить вопрос с бензином.

Здесь собрались одни местные — очевидно, родители практиканток и сами девушки; ровно в девять ноль пять все затихли и мероприятие началось. Лоран Муассан сказал несколько слов о практике — вы добились заметных успехов, но не стоит расслабляться, — потом кратко упомянул о людях, благодаря которым осуществлялась программа, то бишь о мэре и властях округа, а в конце повернулся ко мне.

— Сегодня нам очень повезло: на нашем вечере присутствует Филипп Супо, генеральный директор компании «Экстрамиль», после чтения он ответит на ваши вопросы о том, что такое бизнес.

Все присутствующие уставились на меня и я придал лицу соответствующее выражение — серьезное и в то же время доброжелательное. Лоран Муассан уселся, первая практикантка начала читать отрывок из «Сына черного жеребца» Уолтеpa Фарли [25]. Это был сын знаменитого Черныша, героя романов Фарли «Черный жеребец» и «Возвращение черного жеребца»; девушка пробубнила аннотацию с задней обложки, а потом начало первой главы: «В длинных белых одеяниях всадники ехали теперь нестройной группой, держа ружья на коленях», — она выделяла голосом каждое слово, и, честно говоря, это действовало на нервы. Чтицу наградили бурей аплодисментов, мой сосед все приговаривал: вот молодец, как старается. На сцену вышла вторая, затем третья девушка, чем дальше, тем хуже, просто пытка для ушей; терзая свои тексты, они заикались и краснели, кто-то сбоку гикнул, несколько девиц стали давиться смехом и никак не могли успокоиться. Если они не заткнутся, придется сказать им пару ласковых, произнесла первая ораторша. Тут вышла миниатюрная девчушка и начала гундосить стихотворение «Добрая тетушка» [26]: «У доброй-доброй тетушки есть пребольшой велосипед и длинный-длинный шарф». Это был полный атас, зал взорвался от хохота, включая моего Соседа: она декламировала стихотворение с невероятным, чудовищным акцентом, как у марионетки из телешоу, у меня аж слезы потекли; преподаватель делал мне страшные глаза, но я был не в силах остановиться, а под конец, чтобы как-то исправить впечатление, стал изо всех сил хлопать в ладоши, мой сосед чуть не лопался от восторга — она сумела не просто замять неудачу, но завоевала всеобщую симпатию. Когда все девушки отстрелялись, Лоран Муассон вышел и тоже прочел рассказик — с актерским выражением и мимикой — о забавном происшествии на севере Франции в шестидесятых годах, и как только все снова затихли, он повернулся ко мне и пригласил выйти на середину.

Я поднялся, в конце концов, поделиться своим опытом всегда небезынтересно; чтобы дать пищу для вопросов, Лоран Муассан попросил рассказать о моем пути к успеху, о том, что подтолкнуло меня к созданию собственного дела. Я ответил: прежде всего — стремление к независимости; а что касается учебы, тут я высказал глубокое убеждение в том, что, не будь у меня образования, я бы все равно избежал подводных камней, угрожающих бизнесменам-новичкам — благодаря своему долгому опыту в данной области.

— Как вы считаете, — перебила меня одна практикантка, — обязательно ли иметь диплом, чтобы преуспеть в бизнесе?

Я задумался на секунду.

— Честно говоря, нет, для бизнеса главное — энергия и упорство, даже жесткость, а диплом… это как получится.

Я привел в пример судьбы многих молодых людей, окончивших, знаменитые коллежи: столкнувшись с реальностью, они оказались неспособны проявить инициативу. Аудитория выразила бурное согласие: да, главное — это опыт, а не «корочки».

— А вам лично случается нанимать на работу людей с такой биографией?

Софиты били мне прямо в лицо, и я не разглядел задавшего вопрос.

— Конечно, это в порядке вещей.

Я заметил, как откуда-то с задних рядов сверкнула вспышка, от неожиданности я начал заикаться, но мало-помалу взял себя в руки.

И продолжил более уверенным голосом:

— Могу рассказать вам об одном человеке, его зовут Моктар, по образованию он художник, а пробавлялся тем, что выискивал в бесплатных газетах более-менее толковые объявления, за что получал мизерное вознаграждение.

Я пристально взглянул в освещенный зал.

— Сейчас, работая в компании «Экстрамиль», Моктар зарабатывает несколько тысяч франков в день.

— В день? — повторил эхом чей-то голос.

Да, сказал я, вот именно, в день.

Дискуссия продолжалась, все вопросы касались одной темы — как добиться успеха; я сказал: очень важно иметь в виду, что многие сильные мира сего начинали с нуля, без всякого образования, обладая только огромной верой в себя и в свое дело. В конце выступления меня наградили аплодисментами.

— Вы позволите украсть у вас Пять минут?

Вот кто снимал меня да протяжении вечера! Он представился: Даниэль Фурнель, журналист «Курьер пикар», у него есть вопросы по поводу моей речи и об успехах компании; я рассказал, что первые шаги сделал в качестве дистрибьютера, начал скромно, потихоньку, и вот теперь двигаюсь в гору без осечек, взяв старт как раз здесь, на севере, — немножко перегнул, конечно, но в принципе не так уж сильно. Я упомянул и Мари-Пьер как отличного менеджера по связям с общественностью. Тут подошел мужчина, который сидел рядом со мной: вы произвели неизгладимое впечатление на наших практиканток, — оказалось, это руководитель практики, — понимаете, появление в такой глухой дыре директора молодой фирмы — это настоящее событие. Вся компания отправилась в тот самый ресторан, где я ужинал, выпить по бокалу вина за знакомство, по дороге руководитель провел для меня экскурсию: мы находились в самом сердце Уазы, откуда начинались северные области, модернизация сельского хозяйства оставила здесь без работы большинство крестьян, местные жители живут очень замкнуто; между прочим, интересный факт: вплоть до Второй мировой здесь существовали «девичьи колодцы». Да-да, повторил он, видя мое недоумение, как ни трудно в это поверить, но стоило в деревне появиться мужчине-чужеземцу, всех девушек опускали в специально для этого вырытые ямы. Во время беседы мы выпили по нескольку бокалов, было уже поздно, и Лоран Муассан подал знак закругляться: еще раз спасибо, он горячо пожал мне руку, надеюсь, наше приятное знакомство на этом не закончится; я записал его координаты и перед уходом оставил автограф в почетной книге практиканток; я и правда был в ударе, девицы чувствовали себя на седьмом небе, казалось, за порогом мне раскроет объятья весь мир, но в следующий миг я очутился один-одинешенек среди пустыни, наступил последний мартовский день, церковный колокол пробил двенадцать ударов, полночь, а у меня в баке не было ни капли бензина.