Главная роль 4

Глава 7

К вечеру перед дворцом было не протолкнуться от карет. Коридоры Зимнего наполнились суетой, звуками шагов, обрывками разговоров, музыкой, светом и — в малой своей части — запахами приготовляемых угощений. Тридцать две тысячи рублей — такова смета приема, и я дал себе обещание такие мероприятия в будущем минимизировать и оптимизировать. Столько жратвы и шампанского будет не нужно, если придумать приему специфику. Например, все нарядятся каторжанами и будут кушать хлеб с водою. Ладно, это уже откровенный перегиб.

Господин Мадсен на прием останется — будущему подданному Российской короны и управляющему собственным КБ и заводом будет полезно засветиться на глазах у уважаемых людей. Согласился на наше с Дагмарой предложение. А куда ему деваться? Его пулемет особо никому не интересен и так — «пустая трата патронов» же — а тут еще и крупная британская оружейная контора «Vickers Sons Company» вовсю практикует против Мадсена вне-рыночные методы конкуренции.

В дальнейших планах — «пошукать» по своим и выписать в гости Максима с его пулеметом. Ну а в архивах лежит визитка тех же «Викерсов».

Контора прямо нехорошая на самом деле — с ярко выраженным привкусом мошеннических схем, «откатов» и лоббизма своих интересов через высокопоставленных чинуш. Не только наших — мировая практика, так сказать. Так-то это, прости-господи, нормально, но мне взятки не интересны, мне нужно армию к многолетней мясорубке накачивать. Пообщаемся, подумаем, составим максимально жесткий контракт с чудовищными штрафами на каждый «чих» — у мистеров Крампа и Мадсена как раз такие. Нет, руки не выкручиваю, просто страхуюсь. А почему у вас проблемы с соблюдением сроков и требований? Что значит «возникли непредвиденные проблемы?». Вы же заверили меня, что у вас все хвачено? Вы что, русскому цесаревичу наврали? Ай-ай-ай как нехорошо! Рекомендую открывать мошну пошире и готовиться к появлению «куратора» с очень суровым лицом и ужасным нежеланием брать взятки.

Этот прием тоже начался с дефиле под ручку с мамой по переполненному, душному, пропахшему дорогим парфюмом, шампанским, табаком и закусками залу. Поклоны, улыбки, поцелуи дамских ручек и много-много совсем других, нежели раньше, взглядов — аристократия и богачи знают, зачем их собрали в этом зале. Король еще жив, и таковым останется на год-другой минимум, но «да здравствует король!» можно начинать кричать и на опережение. Метафорически, конечно.

А еще по залу витало воодушевление, помешать которому кислая и красная от выпитого — а вечер же только начался! — рожа дяди Лёши нисколько не могла. Другие кислые рожи тоже имелись, и это закономерный итог моей работы: будучи умным, немного разбирающемся в пиаре человеком, я с самого начала старательно шумел и опосредованно, через газеты, обращался ко всем имеющимся слоям общества. Поначалу, конечно, прикрываясь Николаем, а после его гибели удвоил усилия на этом направлении. У Российской Империи появился очень деятельный, помыслами устремленный в будущее, наследник, и даже по лицам собравшихся виден вызванный моей «предвыборной программой» грядущий раскол. Молодежь целиком на моей стороне — этих я подкупил посулами Конституции и Думы. Крупные капиталисты в целом тоже на моей — да, я немного «удушил прибыли» запретом лавок и ограничением штрафов, припугнул трудовым кодексом через пять лет, но вместе с этим объявил курс на индустриализацию. Хочет ли заводчик расширения и новых перспектив? Ну конечно же да!

Довольны мною и радеющие за науку граждане — тут даже перечислять бессмысленно. Удовлетворены военные — моя короткая речуга у Министерства впечатлила генералитет: война будет, господа, потому что враги не дремлют! Особенно меня любят средние чины — возвращение звания майора стало неплохим символическим жестом, а призрак грядущей войны и подготовки к ней манит молодых да амбициозных перспективами новых званий, героических подвигов и всего остального, неминуемо обрушивающегося на армию в трудные времена. Ну и легкое юродство армейские чины оценили — «мы мирный народ, но из-за происков врагов, чисто чтобы удобнее было обороняться, отжали под себя одну пятую часть суши». Что это, как не посулы новых, славных завоеваний?

В настоящем восторге прибывают гвардейцы — играть в карты по кабакам и развлекаться муштрой, конечно, очень приятно, но положение высокородного бездельника устраивает далеко не всех, и юношам реально хочется рискнуть жизнью во славу Империи. Когда ты происходишь из воинско-аристократического рода с многовековой историей, на твои плечи невольно давят тяжелые ладони предков. Да, забыть об этом в угаре столичных салонов очень легко, но, протрезвев, многие гвардейцы тоскливо смотрят в зеркало и спрашивают — «что это за служба такая»? Теперь шанс проявить себя у них появится — наш мир огромен, и войны в нем не останавливаются ни на миг! Даже если пролить кровь — желательно чужую — за коренные владения Империи прямо сейчас нельзя, можно довольствоваться и расплывчатым, но вполне себе благородным «за интересы Империи». А интересов у нас нынче ух как много!

Отдавая должное своему умению окучивать людей, я с удовольствием отмечал расположение к себе на лицах славящихся своими консервативными взглядами пожилых и критически важных деятелей. Важный нюанс — консерватизм, если его исповедуют не кретины-радикалы, не подразумевает автоматического отказа от прогресса. Да, кое-что из озвученного мной в «программных речах» — свобода слова например — консерваторов не порадовало, но отдельные печалящие их тезисы благополучно тонут в обильных рассуждениях о важности порядка. Слаще «порядка» для консерватора слова нет!

О, Второв! Добрался Александр Федорович до столицы и просто не мог проигнорировать приглашение посетить этот прием. Такое себе позволить вообще мало кто может. Княжеский титул де-юре уравнял Александра Федоровича со многими шишками. Вкупе с капиталами, титул поставил Александра Федоровича над еще большим количеством шишек. Истории про «из грязи в князи» очень интересно наблюдать со стороны, в художественной форме, но столичный серпентарий на так сильно выделенного мною купца реагировал однозначно: как на выскочку. Выскочу, которого очень опасно трогать, но тронуть прямо хочется, чтобы «знал свое место».

— Князь… Добрый вечер, князь… Ах, князь, такая удивительная история успеха! Князь, чрезвычайно приятно познакомиться с таким необычным человеком…

Многовато «князя», и благородный титул из уст столичных хмырей звучал вполне себе оскорблением. Пошевелив усами, я свернул разговор с очередной ходячей коллекцией люксовых шмоток, орденов и драгоценностей и отправился придавать веса полезной для меня фигуре.

Шаг первый — сразу за поклоном обнимаем Второва, тем самым демонстрируя Высочайшее расположение. Минус треть ехидных рож. Шаг второй — благодарность от подыгравшей мне Императрицы за помощь в борьбе с эпидемией и личное участие в скорейшем запуске производства Сибирия. Еще минус треть ехидных рожь — мы с матушкой сходимся во мнениях насчет Второва. Шаг третий — длинный, десятиминутный разговор об общих иркутских знакомых, что выводит Второва на уровень почти официального представителя богатой золотом и другими ресурсами Иркутской губернии. Ехидных рож не осталось, и теперь те, кто не считает зазорным идти в ногу с будущим Императором, будут Александра Федоровича привечать, засыпая предложениями посетить салон, вместе поужинать и, может быть, навести деловые связи.

«Усиление фигуры» закончилось приглашением посетить Зимний завтра, чтобы поговорить со мной о делах. На «сибириевом буме» и беспошлинной торговле хлопком Александр Федорович успел наварить огромный капитал, и пришло время делиться. Делиться с прибытком для любимого себя, вложив деньги в строительство кислотных заводов и фабрики по промышленному производству гексогена. Да, продавать государству продукцию придется дешевле, чем по рыночной стоимости, но всяко выше себестоимости. Добавим сюда торговлю с частными лицами, в которую, если госзаказ будет отработан в полной мере, я не полезу, и в обиде Второв не останется. Да, может погрустить — я его по сути заложником положения сделал, ибо ему чисто из чувства самосохранения придется соглашаться на все мои «предложения», но баланс в сторону пряников смещен настолько, что в случае демарша я его за неблагодарность сожру и буду прав. Будем надеяться на чистоту понимания. Ах да, еще придется раскошелиться на закупку зерна в рамках борьбы с грядущим голодом.

Вставать на табуретку и рассказывать, что Император передает мне полномочия и постепенно отходит от дел не нужно — мы с Императрицей сообщили эту милую новость десятку гостей во время дефиле, и этого более чем достаточно. На мой взгляд было бы достаточно и маленькой заметки в газете за Высочайшей подписью, но монархия — это огромная, донельзя ритуализованная и регламентированная махина, и монаршая семья — всего лишь винтики этой машины. Да, самодержавная власть позволяет менять механизм, отказываясь от рудиментов и атавизмов, но «оптимизировать» настолько, насколько мне хочется, не получится при всем желании. Служат не конкретному чуваку на троне — он просто престолодержатель, которого неминуемо сменят — а монархии. Моя задача таким образом — подтянуть несколько захиревший монархический институт, смазать заржавевшие части механизма, интегрировать расширители в узкие места и направить этот аппарат в нужном нам всем направлении.

«Усиление фигуры» дало незапланированный, но очень полезный побочный эффект — столичные и временно прибывшие в Питер богачи стали активнее пытаться попасться мне на глаза. Логично — прибыл тут провинциал, его обласкали и записали на прием. А мы, столичные, получается хуже и заранее признаны будущим Величеством бесполезными?

Эммануэль Нобель, которого из России я потихоньку собираюсь выдавливать классическим методом кнута и пряника, удостоился похвалы за реально человечное отношение к рабочим и был вынужден довольствоваться этим.

Савва Морозов — из Москвы приперся — был обработан плотнее:

— В скором времени я приеду в Москву. Буду рад, ежели вы запишитесь на прием — у меня есть к вам и другим уважаемым москвичам ряд интересных предложений и планов.

Капиталист конечно же пообещал записаться, и, не откладывая в долгий ящик, двинулся в направлении Остапа. Когда он проходил мимо меня, я поймал момент и шепнул ему на ухо:

— Империи известно о ваших играх со вредными элементами.

Савва дернулся, словно расписавшись в виновности, а я, демонстративно потеряв к нему интерес, с улыбкой переключился на Гуго Марка — представителя многопрофильного концерна, основанного в начале века в Москве немецким дворянином Максимилианом фон Вогау. Торгует колониальными товарами, владеет долями в банковских и промышленных предприятиях. Гуго я тоже отправил записываться на прием — поговорим с ним о том, что было бы неплохо их капиталам перестать принадлежать германским подданным. Давайте-ка уже натурализируйтесь, господа.

Следующим под руку подвернулся не имеющий к столицам прямого отношения, но более чем полезный Николай Николаевич Коншин — он первым догадался выращивать хлопок на Родине, в Средней Азии. Хлопка нам надо много, поэтому встречу я счел уготованной Господом и отправил Николая Николаевича записываться на прием прямо на завтра — утро и первая половина дня у меня как раз свободны.

Далее «подход к цесаревичу» исполнил Гораций Гинцбург. Один из богатейших евреев России. Их семейный банк «И. Е. Гинцбург» переживает дерьмовые времена, и, полагаю, Гораций на завтрашнем рабочем приеме (на который сейчас запишется у Остапа) будет просить меня спасти его ассоциированный с Ротшильдами, погрязший в долгах банк драгоценными казенными деньгами. Не выгорит, но может быть что-нибудь к обоюдной выгоде придумаем.

Николаю Петровичу Балашову подходить не нужно — он на прием записан уже давно, потому что является членом Государственного совета и обладает чином обер-егермейстера. Очень большого ранга латифундист, с помощью которого я планирую наводить связи с его «коллегами».

Не нужно подходить ради записи на прием — тоже давно встреча планировалась — и Феликсу Феликсовичу Юсупову, графу Сумарокову-Эльстону. Главное действующее лицо могущественного клана Юсуповых — тут тебе и латифундии, и активное желание инвестировать во все подряд, и кое-какие промышленные мощности. О чем-нибудь полезном да договоримся.

Финальным аккордом вечера стали «подходы» иностранных послов. Уже было, но не в таком качестве — раньше было «я не собираюсь вмешиваться во внешнюю политику», а теперь я — основной актор этой самой внешней политики, и договариваться со мной не просто полезно, а попросту необходимо. Пока я торчал в Гатчине, мы с папой успели объяснить министру иностранных дел Гирсу «генеральную линию». Завтра у меня с ним состоится большой разговор наедине, с картами (географическими) на руках и разработкой глобальной внешнеполитической стратегии, от которой в ближайшее время будет «танцевать» МИД. Посмотрим, какие проблемы вызовет пусть и давно читавшаяся, щадящая (потому что займет много лет), но все-таки глобальная переориентация Империи на других партнеров. Предвкушаю много боли прикормленных и идейных (последние, как водится, хуже) франкофилов и готовлюсь принимать потенциальные удары с этого направления, которые неминуемо оберну в свою пользу — я же классный и продуманный, а они — продукт XIX века.

— Я с большим нетерпением жду возможности посетить прекрасную Францию, месье де Лабудэ! — привычно подлил я французскому послу одноименной субстанции в уши. — Такой крупный центр научной, индустриальной и политической мысли способен многому научить.

Критический удар — «Русский цесаревич едет учиться у Французов делать республику!».

— Столь высокое мнение русского цесаревича делает Республике честь, — просветлев, отвесил благодарный поклон посол. — И еще большую делает инициированный вами переход на метрическую систему мер и весов.

— Англичане да американцы от нас отделены водами, поэтому оставим фунты и дюймы им, — улыбнулся я. — Нам же, как добрым соседям, будет удобнее пользоваться килограммами и километрами.

Радость посла померкла — не «союзники» и даже не «друзья», а «добрые соседи». Сиречь — нам грозит нейтралитет. Настоящий дипломат — моментально вычленяет важное из словесной шелухи. Вот бы покойный Шевич так умел! А вот лицом владеет плохо, и на его физиономии читается простая мысль: без поддержки военной компонентой подписанный союзный договор нас ни к чему не обязывает, и ответственность за провал ее подписания будет приписан послу с соответствующим отражением на карьере. Собирайтесь в отставку, месье де Лабудэ, ничем не могу вам помочь.

Английский посол ловко воспользовался ситуацией — залез в поле моего зрения, стрельнул глазами в пропотевшую от накала страстей плешь де Лабудэ и весело ухмыльнувшись: «ловко ты этого лягушатника подколол, Жора!». Рассчитана пантомима, полагаю, на мой располагающий к шутейкам возраст. Отдаем должное ложным, но логичным в глазах англичанина выводам и подыгрываем жизнерадостной улыбкой, подкрепив ее демонстрацией расположения под благовидным предлогом:

— Мистер Мориер, у меня есть к вам небольшая личная просьба.

— Я с огромной радостью постараюсь исполнить ее в меру отведенных мне Короной полномочий, — поклонился он.

— В нашей истории имеются некоторые пробелы, — пожаловался я ему. — Огромное количество рукописных памятников было уничтожено временем и пожарами. Я отдал поручение Академии подготовить исследовательские группы, которые заполнят часть пробелов работой и копированием связанных с нашей страной исторических документов наших соседей. Могу ли попросить вашего содействия посещению группой ваших архивов?

— О, в наших архивах содержится множество документов, прямо или опосредованно связанных с Россией. Иначе и быть не могло — наши страны связывает четыре века официальных дипломатических отношений. Я с огромной радостью окажу вам эту маленькую услугу.

Невелик долг — стоит, например, почетной грамотки от отечественной Академии наук, но пусть старикан порадуется.