Глаз филина

Пролог

К ночи ветер сменился, и в воздухе повеяло весной, хотя февраль наступил только два дня назад. Парень лет восемнадцати стоял у открытого окна, наслаждаясь будоражащим ароматом пробуждающейся земли и деревьев. Сумерки давно растворились в густой черноте, и на небе в разрывах облаков виднелись первые нахальные звездочки, но луна, сегодня полная, не спешила с торжественным выходом, прячась где-то в облачном ворохе у горизонта. Когда сребролицая сестра солнца соизволит появиться, ночь станет волшебной, по-настоящему весенней. Парень вздохнул. Почему Колдунья не может перенести свои бдения на завтра? В это время года погода непостоянней иной хорошенькой девицы. Скорее всего, ветер за сутки успеет перемениться на северный, еще и снежные тучи пригонит. Приятно, конечно, лежать с красавицей на шкурах у горящего камина, потягивая вино с пряностями, но сегодня, когда в воздухе пахнет весной, все было бы намного интереснее…

Впервые он увидел Колдунью на свадьбе матери. Отец умер, и его вдове повезло выйти замуж во второй раз. Фамильный замок и земли остались старшему брату, а младшего, четырнадцатилетнего мальчишку, отчим согласился потерпеть у себя. Тот не слишком радовался такой милости, и на свадебных торжествах сидел в углу надутый, пока не увидел сестру отчима, Колдунью, как сразу стал называть ее про себя. Почему именно так? Он сам не знал. Наверное, разглядел что-то в ее черных пылающих очах, нечто нездешнее, волшебное. Да и держалась она чересчур независимо, не так, как обычные женщины. Не так, как могла бы, в его понимании, держаться королева. За новообретенной родственницей чувствовалась не сила облеченного властью супруга, а нечто большее, внушающее почти ужас. И в то же время красота Колдуньи заставляла забыть об опасности, притягивала, как далекий огонек заплутавшего в ночи путника. Статная красавица с иссиня-черными волосами, конечно же, почувствовала взгляды угрюмого паренька, посмотрела оценивающе, улыбнулась и… все. Видно, юноши ее не привлекали. Даже слова ему не сказала, хотя возможностей имелось предостаточно. Он совсем потерял покой, но все мучения неожиданно закончились, как только сестра отчима покинула замок. Вот уж действительно Колдунья. Заворожила…

Потом он видел чаровницу еще два или три раза, когда она наносила короткие визиты брату, и всегда в ее присутствии чуть разум не терял. Колдунья по-прежнему ограничивалась редкими взглядами, все более теплевшими по мере его взросления. Дело понятное, родители постарались, да и природа его не обидела. Он очень надеялся, что красавица растает, когда ему исполнится семнадцать, но та мучила его еще год. У него как раз появилась невеста, оба влюбились без памяти. Колдунья будто только этого и ждала: неожиданно нагрянула к брату и стала осыпать его пасынка знаками внимания. Кто бы против такого устоял? Только не он, мечтавший о ней с четырнадцати лет. Смущали, конечно, мысли о невесте, ее он любил, а Колдунью хотел, но уж очень давно и сильно. И потом, он же еще не женился. Вот принесет клятвы в храме, тогда на других смотреть не станет. А пока, когда сестра отчима, наконец, соизволила назначить ему свидание, он не стал отказываться. Наоборот, посмел показать ей свое нетерпение, узнав, что она ждет его не в эту же ночь, а на следующую. Сегодня у нее, видите ли, какие-то бдения в часовне, чтение священных книг. И что придумывает? Какие священные книги читают молодые женщины с такими лицом и фигурой? Ее же сердитый мальчишка только повеселил. Шутя, щелкнула его по носу, как щенка, сказала: «Завтра!», и вышла из комнаты. Ему ничего не оставалось как смириться.

И все бы, наверное, получилось хорошо и приятно, если бы ветер не сменился. Запах весны не давал молодому человеку уснуть. Он нарочно лег пораньше, рассчитывая, что во сне время пролетит быстрее. «Как ребенок, ждущий наступления праздника», — ругал он себя. Шуршание листьев плюща за окном не давало даже задремать. Он встал, распахнул раму и понял: о быстром попадании в завтра можно забыть… Южный ветер разогнал тучи, и полная луна озаряла ночной мир, делая предметы странно-отчетливыми и в то же время загадочными. Какое-то движение во дворе замка привлекло внимание: закутанная в плащ фигура двигалась к воротам, подошла к часовым, послышался женский голос… Колдунья! Парень не выдержал. Вот так ночные бдения! Ну, ладно же, будет в следующий раз знать, как щелкать его по носу. Нет, женщин он не трогает, а вот ее любовнику не поздоровится. Он схватил меч, плащ и выбежал из комнаты. Осторожно выглянул во двор: пусто. Быстрым шагом подошел к караульным.

— Что она вам наплела?

— Парень, ты пьян? — люди отчима не слишком жаловали его пасынка. Тот был с норовом: ни перед кем не заискивал, не стремился сблизиться. А чего нос задирать? Чужой младший сын, считай, нищий, да и взрослый уже: не сегодня-завтра лорд выставит из дому и самому придется идти к кому-нибудь в замковую стражу наниматься, если войны не случится или подходящей невесты. — До тебя тут было тихо и спокойно, никто не подходил.

— Шутки шутить вздумали? Я сам видел, сестра лорда пять минут назад с вами говорила, не расслышал, о чем. Выпустить просила? А когда вернуться обещала?

— Парень, иди проспись, — хмыкнул один из солдат. — Не было тут никого.

— Ладно, не было так не было, — он решил прекратить бессмысленные расспросы и не терять времени: Колдунья могла скрыться. — Выпустите меня из замка.

— Что, служанки уже надоели? А селяночки спят давно, если, конечно, заранее не договорился, — заржали солдаты, но просьбу выполнили. Пусть мальчишка катится, до утра в замок не попадет, они об этом позаботятся.

Когда ворота захлопнулись, он осмотрелся. Замок стоял на небольшом возвышении, и уходящая вниз дорога была хорошо видна в лунном свете. Темная фигурка быстро двигалась по ней, приближаясь к перекрестку. Надо же, какие резвые ножки у Колдуньи. Видно, давно ждала этого свидания… И куда же свернет красавица? Наверняка в деревню. Постоялый двор там большой, комнат много, и проезжих тоже… Но от перекрестка фигурка направилась в противоположную сторону, к старой заброшенной церкви. Зачем?! Парню стало не по себе: об этом месте ходило много зловещих историй. Церковь, конечно, освященная земля… На самом же деле храм давно пришел в упадок и потихоньку разрушался, люди и близко не показывались. А сегодня полнолуние и время к полуночи… Вернуться? Нет, солдаты ржать станут, да и не пустят они его назад до утра, по рожам было видно. Эх, была-не была, раз уж взялся, надо посмотреть, куда его зазноба отправилась. Может, это все блажь с заумными книгами связанная, тогда есть надежда, что весенняя ночь не пропадет… И он почти бегом устремился к перекрестку.

Свернул к церкви и перешел на шаг. Он не боялся быть замеченным: Колдунья значительно опередила его. Но некое предчувствие поумерило юношеский пыл. Рядом с храмом имелось еще и заброшенное кладбище… Не то чтобы он верил сказкам про упырей и бродячих мертвецов, но ночью в таком месте любому, наверное, станет жутковато. Луна освещала четырехугольную колокольню над входом в церковь. Башня когда-то оканчивалась четырьмя каменными остроконечиями по углам, теперь два из них обвалились, а оставшиеся торчали наподобие клыков хищника. Само длинное прямоугольное здание таилось в тени густо, по самые кроны оплетенных плющом огромных дубов и вязов, будто чудовище в пещере.

Подойдя к храму, молодой человек вдруг уловил неясный шум, доносившийся с другой стороны строения, оттуда, где было кладбище. Прислушался: голоса, пение, смех, крики… Нестерпимо захотелось оказаться у себя в комнате или просто подальше от церкви, хоть бы на перекрестке. «Ну, нет!» — одернул он себя. — «Действительно, как трусливый щенок, которого любой может по носу щелкнуть.» Медленно двинулся к задней стене церкви, обогнул ее и осторожно выглянул из-за угла, рядом с которым на его счастье рос молодой остролист. Жесткая колючая листва царапалась, но парень радовался надежному, пусть и неласковому укрытию, ибо картина, представшая перед ним, оказалась похуже иного кошмара.

Посередине заросшего кладбища с покосившимися, обломанными каменными крестами и надгробиями пылал огромный костер. Его колеблющиеся отсветы полностью стирали застывший в спокойном лунном свете окружающий мир, высвечивая лишь небольшое пространство вокруг. Там в бешеной пляске выламывались обнаженные человеческие фигуры, большей частью женские, хотя иногда мелькали и широкоплечие мужские торсы. Танцующие, насколько можно было разглядеть, отличались молодостью и приятной внешностью. Сильные, гибкие тела извивались в такт выпеваемой звонкими голосами мелодии, но и движения, и песня внушали единственному наблюдателю лишь отвращение и ужас. Он не смог бы объяснить, почему. Эти чувства были инстинктивными. Так иногда ощущается ложь или хитроумно замаскированная подлость. Разум скользит по блестящей поверхности красивых слов и жестов, не в силах за что-либо зацепиться, а душа сжимается от отвращения.

Парень решил потихоньку выбираться из этого проклятого места. Меньше всего ему хотелось высматривать в безумном хороводе Колдунью, но та сама незамедлила объявиться. Статная женщина с распущенными волосами, взметаемыми ветром, как языки черного пламени, вышла из круга и приблизилась к костру. Воздела вперед и вверх руки с растопыренными пальцами и выкрикнула что-то на непонятном языке. Остальные, не прекращая пляски, подхватили ее призыв. Огонь вспыхнул ярче, прянул ввысь, в черное небо, к далекой равнодушной луне, и из его сердцевины вышел обнаженный мужчина, прекрасный и сияющий. Танцоры упали на колени и склонились перед ним, Колдунья хотела последовать их примеру, но он быстро подхватил ее под руки и привлек к себе. Она, забыв о почтительности, тут же запрокинула голову и закинула ногу на бедро незнакомца. Он поцеловал ее каким-то хищным, отвратительным поцелуем, будто пожирая ее губы и язык, потом обратился к остальным.

— Приветствую вас, мои подданные! Давайте сбросим личины, коими прельщаем глупых смертных!

Парень, успевший сотню раз раскаяться в желании проследить за Колдуньей, теперь сожалел, что не ушел до появления «повелителя», ибо то, во что превратился вышедший из пламени красавец и остальные участники шабаша, было достойно украшать самые ужасающие изображения посмертного узилища для грешников. «Подданные», избавившись от притягательного облика, стали толпой древних старух и старцев, омерзительных в своей молодой силе. Единственный зритель и хотел бы уйти, но ноги так ослабели, что он не мог сделать шага и, будто парализованный, глядел на толпу у костра. Юные тела исчезли, глаз повсюду натыкался лишь на висящую складками серую кожу, болтающиеся пустыми кошелями груди, выпирающие буграми разбитой дороги жуткие позвонки, на мослы худых рук и ног, редкие седые космы волос, отвратительные черные провалы беззубых ртов. Повелитель тоже изменился. Тошнотворная древняя Колдунья корчилась в объятиях огромной козлоногой твари, внизу живота которой торчало не маленькое мужское орудие, другое, едва ли не большее по размеру, виднелось на конце чешуйчатого хвоста. И несостоявшаяся любовница наблюдателя быстро нашла применение им обоим. Толпа, следившая за совокуплением, завопила режущими уши визгливыми голосами, и это вывело парня из ступора. Он отпрянул за угол церкви и, не разбирая дороги, кинулся прочь.

Сначала он не думал, куда бежит: все равно, лишь бы подальше от проклятого шабаша. Но, добравшись до перекрестка, остановился перевести дух и задумался. К замку идти нельзя: внутрь его ночью никто не пустит, а Колдунья, возвращаясь, увидит и все поймет. Да какая она Колдунья — ведьма настоящая… При воспоминании об увиденном его замутило. Больше всего хотелось пойти и напиться, чтобы забыть, не видеть перед глазами отсветы дьявольского костра. Нет, он никогда не был таким уж праведником, и в церковь ходил нечасто, только когда мать начинала надоедать, и над историями про демонов, поджаривающих грешников, про себя посмеивался (сказки для детей, чтоб старших слушались), но увиденное оказалось настоящим, реальным и омерзительным до тошноты. Неправильным, попирающим какие-то смутно ощущаемые внутренние законы, нарушающим гармонию мира. Будто нечто злобное и уродливое вторглось в пределы, куда ему путь заказан. Что за мысли? Напиться, напиться…

Он механически обшаривал карманы и, наконец, нащупал монетку. Золотой! Если бы еще пустили на постоялый двор… Надо попробовать, все равно до утра в замок нельзя. И он отправился в деревню. На его счастье подъехал какой-то заплутавший караван, и хозяин, в ночном колпаке и халате обслуживавший посетителей, не имел ничего против его денег. В результате домой вернулся на следующий день после обеда, совершенно разбитый. Никак не отреагировал на язвительные замечания солдат у ворот и незаметно пробрался к себе в комнату, мечтая не вылезать оттуда, пока ведьма не уедет.

К нему заглянула мать, встревоженная отсутствием сына за обедом, он сослался на нездоровье. Она прикоснулась к его лбу, жара не почувствовала, взъерошила ему волосы и порекомендовала отдохнуть, пообещав, что еду будут приносить в комнату. Он немного успокоился: похоже, удастся отсидеться.

Ночью, когда обитатели замка уснули, в его дверь тихонько постучали. Он не спал, лежал на кровати одетый и глядел в потолок. Открывать, конечно же, не стал. Но ведьме это и не требовалось. Щеколда заскрежетала и откинулась сама (он знал: поддеть ее снаружи не так уж сложно и не прибегая к колдовству), сестра отчима вплыла в комнату, обворожительная, как прежде. Парень встал, с трудом подавив рвотный позыв.

— Тебе так нетерпелось вчера, а сегодня уже не хочется? — поинтересовалась она, улыбаясь.

— Не в этом дело, моя леди, простите, — пробормотал он. — Я подумал — мы родственники, к тому же у меня есть невеста…

— Вчера тебя это не беспокоило, — сказала она, перестав улыбаться. — Ну-ка, посмотри мне в глаза, мальчишка!

Ему ничего не оставалось, как подчиниться. Если откажется, ведьма сразу все поймет, а так, может, еще и не разгадает… Она несколько мгновений молча смотрела на него.

— Ты следил вчера за мной! Я все вижу, не пытайся лгать.

— Ну, если вы твердо решили, что следил…

— Еще и дерзишь, щенок? Я тебе разонравилась или ты приревновал меня к Повелителю?

— Леди вашего возраста пора бы успокоиться и перестать думать о мужчинах, — он чувствовал себя загнанным в угол, а в таких ситуациях на него находили злость и мрачное безразличие. — Неужели вы сестра отчима? Скорее мать или даже бабушка.

Она расхохоталась.

— Я его прабабка. И он знает. Кстати, тебя в замке так долго терпят только по моей просьбе. Ты мне понравился тогда, на свадьбе. Надутый совенок, так и зыркал из угла, — она снова мило улыбалась. — Останемся друзьями, мальчик. Раздевайся, и ты никогда не пожалеешь об этой ночи.

— Нет, спасибо, моя леди. Вы же не хотите, чтобы я сблевал вам на грудь?

Ее лицо перекосилось от гнева и на миг за прекрасными чертами проглянула кошмарная старуха.

— Значит, я недостаточно хороша для юного красавчика? — в ее голосе звучала ярость уязвленной женщины, которой посмели пренебречь, не привыкшей к подобному обращению. Кисть правой руки начала сжиматься и разжиматься, темп движений нарастал. — Так пусть с этого момента на тебя ни одна не посмотрит без страха и омерзения!

Ведьма резко выбросила вперед правую руку, в судорожно стискиваемом кулаке тускло мерцала зеленоватым светом некая субстанция. Секунда — и пульсирующий комок, напоминающий сгусток гнилой болотной тины, устремился к парню, тот чудом успел чуть повернуть голову и зажмурить глаза. Липкая слизь растеклась лишь по левой стороне лица. Он почувствовал невыносимую боль: кожа под «плевком» будто сгорела, мгновенно превратившись в хрупкий, рассыпающийся в пыль пепел. Глаз взорвался выжигающей мозг вспышкой, а то, что от него осталось, наполняло глазницу жидкой лавой. Мышцы щеки и лба плавились, обугливая исходящую мукой кость черепа…

Первое воскресенье марта выдалось солнечным и безветренным. Шедшие по улице горожане охотно улыбались друг другу и наступившей весне. Мальчик лет одиннадцати и девочка чуть постарше, наверное, тринадцатилетняя, хохоча и толкая друг друга локтями, спешили к городским воротам, за которыми на просторном, уже вовсю зеленевшем лугу раскинулась ярмарка. Длинный худой парнишка горячо убеждал в чем-то свою спутницу. Его каштановые волосы на солнце отливали рыжиной, лицо украшала густая россыпь золотистых веснушек, в орехово-зеленых глазах виднелись рыжие искорки. Девочка казалась его ровесницей. Невысокая, угловатая, впечатление хрупкости усиливало немного удлиненное книзу личико с остреньким подбородком и большими, по-детски удивленными синими глазами.

— …Но мы обязательно должны зайти к этой ведунье, Ли! — горячо убеждал паренек подружку. — Патрик говорил, она ему предсказала чин капитана и красавицу-южанку в жены!

— Хочешь услышать то же самое? Два капитана в городской страже не нужны, Рид, — улыбнулась девочка. — Впрочем, останется еще красавица-южанка, наверное, сестрица будущей супруги Патрика.

Он рассмеялся.

— Южанка мне как раз ни к чему. Вряд ли она будет красивее тебя. — Девочка покраснела и промолчала. — Ли, пойдем, интересно все-таки. Настоящая ведунья, взглянуть хочется. А вдруг она предупредит нас о чем-то?

— Да почему ты решил, что она такая уж настоящая? Видели мы с тобой этих гадалок на ярмарках: глаза закатывают, завывают замогильными голосами. Папа сказал…

— А Патрик сказал, он никогда таких не встречал. Мол, у него даже мурашки по спине побежали от ее взгляда.

— О, так она молодая и красивая?

— Да ну тебя, Ли! Нет, вовсе не молодая, похожа на ведьму из сказки.

— Это еще хуже, Рид, — девочка посерьезнела. — Если она настоящая… Вдруг что-то страшное предскажет, а я поверю? И никакой радости в жизни не останется… Нет, не хочу.

— Так и говори: не «не хочу», а «боюсь». Трусишка!

Ли хотела возразить, но они уже стояли около грязного тряпичного полога небольшой палатки, расположившейся чуть поодаль от торговых рядов, в тени городской стены.

— Рид, пожалуйста, давай не пойдем. Ты хотел куртку новую купить, а потратишься на эту шарлатанку, и денег только на сладости останется — предприняла последнюю попытку девочка.

— Не беспокойся, Ли, брат расщедрился, на все хватит, — он взглянул в ее взволнованное личико. — Давай, я один схожу, ты тут подождешь.

— Тогда я за тебя буду бояться. Или вместе уходим, или придется и мне…

В этот момент из палатки раздался женский голос, вроде бы вполне приятный и любезный, но мурашки по спине поползли у обоих препирающихся друзей.

— Заходи, милая, не стесняйся. Я отсюда вижу: ты не из пугливых.

Паренек и девочка переглянулись, он схватил ее за руку и потянул за собой в палатку. Внутри было на удивление темно. Сумрак казался особенно густым из-за ярко светившего снаружи весеннего солнца. Посередине стоял небольшой прямоугольный столик, покрытый куском грязного вытертого бархата теперь уже неопределимого цвета. Над ним висела тусклая масляная лампа. Напротив вошедших сидела ведунья, закутанная в плащ с надвинутым на лицо капюшоном. Сгорбленная спина и лежащие на столе морщинистые, в коричневых пятнах руки с длинными толстыми желтоватыми ногтями выдавали в ней старуху.

— Садитесь, детки, в ногах правды нет, — хихикнула ведунья и вытолкнула из-под стола два низких табурета.

Рид потом клялся друзьям, что те вылезли оттуда сами. Ли с ним не спорила, ибо ей тоже так показалось. Вернее, она убедила себя, что показалось. Но в тот момент делать было нечего, и подростки уселись напротив гадалки. Теперь им стал хорошо виден торчащий из-под капюшона длинный бугристый нос в частой россыпи мелких угрей, сморщенные сизые губы запавшего рта и подбородок, украшенный бородавкой с пучком черных волосков. К удивлению мальчика и девочки ведунья не стала просить их показать ладони, а просто сидела и таращилась из-под капюшона, ее скрытые тенью глаза странно поблескивали, будто светляки. Рид достал из кошеля серебряную монетку и положил на стол.

— Хорошая парочка, — пробурчала гадалка вполголоса, будто разговаривала сама с собой. — Зря отец тебя вовремя замуж выдавать не хочет, — кивнула она девочке. — Смерть от родов тебе не грозит. А ты, рыжий, не тяни, — повернула голову к пареньку. — Запомни: баба с дитем никому кроме папаши ребятенка не нужна. А случается, что и папаше женка с приплодом ни к чему становится!

У Ли и Рида аж скулы свело от хохота, которым разразилась старуха. Та заметила, как изменились их лица, и оборвала смех.

— Рыжий тебя с дитем не бросит, так что не бери в голову, девочка. Уж прости, красавицей не величаю: чего нет, того нет. Не вскидывайся, мальчик, не в красоте счастье. Самому же спокойней, коли она только тебе принцессой кажется. Ну да подрастешь — поймешь.

Ведунья замолчала, дети сидели, не смея шевельнуться. Рид про себя клял собственное любопытство и упрямство. Гадалка пожевала губами, потом проговорила:

— Ты, рыжий, держись от огня подальше. Через него можешь не только кудрей лишиться… Волосы-то дело наживное, отрастут, а… — мотнула головой и уставилась на девочку. — Не трусиха, нет, совсем не трусиха. Но филина я тебе очень советую остерегаться. Птица ночная, жестокая, безжалостная…

Снова повисло молчание, потом Рид, в очередной раз напомнивший себе, что он мужчина, спросил:

— Что значит филина опасаться?

— Тебе огня надо опасаться, не перепутай! Филина — твоей подружке. Понятно? Все, уходите! — глаза из-под капюшона злобно сверкнули.

Парочке не нужно было повторять дважды: из палатки их как ветром сдуло, а через минуту они уже стояли у городских ворот.