Глубже

Глава 16

Сара отодвинула жесткую занавеску, чтобы выглянуть в небольшое оконце в двери экипажа. Повозка проследовала по множеству сменявших друг друга темных туннелей и наконец свернула за угол, после чего Сара заметила впереди освещенный участок.

В свете уличных фонарей женщина разглядела первый из множества рядов стандартных домиков. Экипаж быстро двигался мимо, и Сара заметила, что некоторые двери открыты, однако на улице нет ни единого человека, а маленькие лужайки перед домами заросли высокими кустами черных лишайников и грибами, всюду разбросавшими споры. На тротуарах валялись предметы домашнего обихода: то и дело попадались кастрюли, сковородки и остатки сломанной мебели.

Кэб притормозил, чтобы объехать обвалившуюся часть туннеля. Обвал был серьезным: массивные блоки известняка свалились прямо на дом, проломив крышу и почти полностью разрушив здание.

Сара бросила удивленный взгляд на Ребекку, сидевшую напротив.

— Эту часть туннеля заполнят землей, чтобы мы смогли сократить число порталов, ведущих в Верхоземье. Одно из последствий вторжения твоего сына в Колонию, — сухо произнесла Ребекка, когда повозка вновь ускорила ход, покачиваясь при движении из стороны в сторону.

— Это все из-за Уилла? — спросила Сара, представив себе, как жестоко местные жители были выдворены из своих домов.

— Я же тебе говорила — его совершенно не волнует, кому он навредит, — ответила Ребекка. — Ты понятия не имеешь, на что он способен. Уилл — социопат, и кто-то должен его остановить.

Старый стигиец, сидевший рядом с Ребеккой, кивнул.

Так они и спускались по извилистым туннелям и мощенным булыжником дорогам все ниже и ниже, пока не миновали длинный ряд магазинов. Увидев заколоченные фасады, Сара сразу поняла, что многие из них уже давно закрыты.

На последнем отрезке спуска в Колонию смотреть было не на что, и Сара откинулась на спинку сиденья. Чувствуя себя неловко, женщина опустила взгляд, уставившись на собственные колени. Одно из колес на что-то наехало, и экипаж зашатался, рискуя опрокинуться, а всех его пассажиров резко подбросило на деревянных скамьях. Сара бросила встревоженный взгляд на Ребекку, ответившую ей привычной успокаивающей улыбкой, а повозка тем временем выправилась с громким треском. Двое других стигийцев оставались совершенно невозмутимыми. Сара украдкой посматривала на них, и при этом не могла унять дрожь.

Только представьте себе — враги, которых она ненавидела всеми фибрами души, находились от нее на расстоянии вытянутой руки. Они стали ее попутчиками. И сидели так близко, что Сара чувствовала их запах. В тысячный раз женщина спросила себя, чего они на самом деле от нее хотят. Возможно, они просто собираются бросить ее в тюремную камеру, как только достигнут места назначения, а потом — отправят в Изгнание или казнят. Но если так, зачем нужно было все это представление? В душе Сары росло непреодолимое желание скрыться, сбежать. Все внутри призывало ее к бегству, и женщина попыталась просчитать, как далеко ей удалось бы уйти. Она смотрела на ручку дверцы, беспокойно перебирая пальцами, когда Ребекка, протянув вперед руку, положила ее на Сарины ладони, успокоив их движение:

— Скоро будем на месте.

Сара попыталась улыбнуться и вдруг в свете мелькнувшего за окном фонаря увидела, что старый стигиец смотрит прямо на нее. Его зрачки были не такими иссиня-черными, как у других стигийцев, но обладали еще каким-то оттенком, легким намеком на цвет, не поддававшийся определению — нечто между красным и коричневым, который Саре казался даже темнее и зловещее черного.

Когда его взгляд на секунду остановился на ней, Сара ощутила сильнейшую тревогу, словно стигиец способен был прочитать, о чем она думает в эту минуту. Но затем он вновь отвернулся к окну и оставшуюся часть пути не смотрел в ее сторону, даже, когда заговорил. А за все время пути он открыл рот всего один раз. Стигиец вел себя как человек, умудренный годами: его тон не был мстительным, как в напыщенных проповедях иных высокопоставленных стигийцев, к которым привыкла Сара. Казалось, он взвешивает каждое слово, словно подбирая одно к другому прежде, чем выпустить их из тонких губ:

— У нас не так уж мало общего, Сара.

Сара резко повернула голову к стигийцу. Ее заворожила сеточка глубоких морщин в уголках его глаз, порой округлявшихся, словно он собирался улыбнуться — но стигиец ни разу не растянул рот в улыбке.

— Если мы в чем и ошибаемся, так это в том, что не признаем, что тут, внизу, есть несколько человек — их очень-очень мало, которые не так уж отличаются от нас, стигийцев.

Он медленно моргнул: они проезжали мимо особенного большого фонаря, так ярко осветившего карету, что на секунду стали видны все ее уголки. Сара заметила, что никто из двух других стигийцев не смотрит на старика, да и на нее тоже, а тот продолжил говорить:

— Мы стоим особняком, и время от времени вдруг появляется кто-то вроде вас. В вас есть сила, которой нет у других; вы противостоите нам с таким пылом, с такой страстью, какие мы ожидаем лишь от тех, в ком течет наша кровь. А ведь вы всего лишь боретесь за признание, отдаете все силы тому, во что верите — неважно, чему именно, а мы вас не слышим. — Он остановился, медленно вздохнув. — Почему? Нам так много лет приходилось главенствовать, держать в узде народ Колонии — ради общего блага, что мы привыкли ко всем вам относиться одинаково. Но не все вы из одного теста. Сара, хоть вы и колонистка, вы пылкая и целеустремленная и совсем… совсем не такая, как остальные. Возможно, нам следовало бы быть к вам терпимее — хотя бы ради огня, горящего в вашей душе.

Сара еще долго смотрела на стигийца во все глаза, когда тот закончил говорить, и спрашивала себя, ждет ли он от нее ответа. Она не могла понять, что он хотел сказать. Пытался проявить к ней сострадание? Или это такой стигийский метод: комплиментами ввести противника в заблуждение?

Или же он сделал ей некое странное, беспрецедентное предложение — присоединиться к стигийцам? Этого не может быть. О таком и подумать нельзя. Подобного не случалось ни разу: стигийцы и колонисты — две разные расы, угнетатели и угнетенные, как дал понять и старик-стигиец. И вместе им не сойтись… так оно всегда было и всегда будет во веки веков.

Сара не могла отделаться от этой мысли, пытаясь понять, на что намекал стигиец, и вдруг перед ней предстала еще одна возможность. Быть может, его слова означали лишь признание ошибки стигийцев, вроде запоздалых извинений за то, как обошлись с ее умирающим малышом? Она все еще раздумывала над этим, когда экипаж остановился перед Черепными воротами.

За всю свою жизнь Сара проходила через них десяток раз или около того, сопровождая мужа по тем или иным служебным делам в Квартал, где она ждала его на улице или, когда ее пускали на встречу, должна была сидеть молча. Так было принято в Колонии: женщины не считались равными мужчинам и никогда не имели права занимать какие-либо ответственные посты.

До Сары доходили слухи, что у стигийцев все по-другому. Живое тому доказательство сейчас сидело напротив нее — Ребекка. Саре трудно было поверить, что эта девочка, совсем еще ребенок, обладает такой властью. Она также слышала, в основном от Тэма, что существует особый внутренний круг, нечто вроде королевской семьи на высшей ступени стигийской иерархии, — но то было его личное, ничем не доказанное предположение. Стигийцы жили отдельно от народа Колонии, и потому никто точно не знал, что у них происходит, хотя слухи об их странных религиозных ритуалах передавались из уст в уста в тавернах, тихим шепотом, с каждым пересказом становясь все более преувеличенными.

И переведя взгляд с девочки на старого стигийца и обратно, Сара поймала себя на мысли о том, что они, возможно, родственники. Если верить молве, у стигийцев не было семей в привычном понимании этого слова; маленьких детей отдавали на воспитание специальным няням или воспитателям в частных школах.

Но глядя на этих двоих, сидевших рядом в темноте, Сара чувствовала, что их определенно связывает нечто особое. Она чувствовала между стариком и девочкой некую связь, сильнее обычной лояльности стигийцев друг к другу. Несмотря на солидный возраст и непроницаемое выражение лица, в обращении старика-стигийца с девочкой чувствовались почти неуловимые отцовские, чуть фамильярные нотки.

Мысли Сары прервал стук в дверцу экипажа, которая тут же открылась. Внутрь грубо ворвался ослепительно яркий свет фонаря, от блеска которого Саре пришлось прикрыть глаза. Затем последовал диалог: стигиец помоложе, рядом с Сарой, и тот, в чьей руке горел фонарь, обменялись пронзительными, щелкающими звуками. Свет исчез почти мгновенно, и Сара услышала звяканье опускной решетки — Черепные ворота поднимались. Она не стала наклоняться к окну, чтобы на них взглянуть, вместо этого представила себе, как решетка уходит внутрь огромного черепа, вырезанного из камня наверху.

Ворота предназначались для того, чтобы удерживать обитателей огромных пещер. Разумеется, Тэм нашел тысячу способов обойти этот, основной барьер. Он словно играл в веселую игру: всякий раз, когда один из его контрабандистских маршрутов обнаруживали, Тэм всегда умудрялся найти новый путь, по которому мог попасть в Верхоземье.

Более того, для своего побега Сара сама воспользовалась маршрутом, о котором он ей рассказал — через вентиляционный туннель. Вновь ощутив боль потери, Сара улыбнулась, вспомнив эту сцену: огромный Тэм, с медвежьими ручищами, как можно тщательнее нарисовал для нее сложную карту коричневыми чернилами на кусочке материи размером с маленький носовой платок. Она знала, что теперь этот маршрут бесполезен — стигийцы действовали неизменно быстро и его наверняка запечатали уже через несколько часов после ее побега на поверхность.

Повозка устремилась вперед с невероятной скоростью, спускаясь все глубже и глубже. Затем воздух вдруг изменился, и ноздри Сары наполнились запахом гари, а все вокруг завибрировало с низким, всепроникающим грохотом. Экипаж проезжал мимо главных вентиляторных станций. Высоко над Колонией, в огромном, специально вырытом котловане, были скрыты массивные вентиляторы, крутившиеся день и ночь, чтобы выводить из пещер смог и застоявшийся воздух.

Сара принюхалась и глубоко вдохнула. Здесь, наверху, запахи были сконцентрированы еще сильнее: дым костров, ароматы готовящейся пищи, вонь плесени, гнили и распада и общий смрад, исходивший от огромного числа людей, заключенных в несколько связанных между собой, пусть и довольно больших, подземных зонах. Дистиллированный экстракт всей жизни Колонии.

Повозка резко повернула. Сара схватилась за край деревянного сиденья, чтобы не соскользнуть с его потертой поверхности прямо на молодого стигийца рядом с ней.

Ближе.

Она все ближе к дому.

Экипаж продолжал двигаться вниз, а Сара в предвкушении наклонилась к окну.

Она выглянула наружу, не в состоянии заставить себя не смотреть на сумеречный мир, который некогда был единственно знакомым ей местом.

С такого расстояния каменные домики, мастерские, магазины, приземистые часовни и массивные правительственные здания, из которых состояла Южная Пещера, казались почти такими же, какими она видела их в последний раз. Сара ничуть не удивилась. Здесь внизу жизнь была столь же неизменна и постоянна, как бледные лучи светосфер, горевших двадцать четыре часа в день, семь дней в неделю на протяжении последних трехсот лет.

Наконец двухколесный экипаж промчался по спуску и на головокружительной скорости пронесся по улицам, причем люди отступали с его пути или быстро откатывали свои тележки на обочину, чтобы он их не сбил.

Сара видела, с каким озадаченным видом колонисты провожали взглядом летящую повозку. Дети указывали на него пальцами, но родители за руки тянули их назад, сообразив, что в экипаже едут стигийцы. Не стоит лишний раз попадаться на глаза представителям правящего класса.

— Мы на месте, — объявила Ребекка, открыв дверь еще до того, как экипаж успел остановиться.

Сара вздрогнула, узнав знакомую улицу. Она вернулась домой. Она еще не привела в порядок свои мысли, не была готова к этому. Дрожа, женщина встала, чтобы последовать за Ребеккой, когда та ловко спрыгнула со ступеньки экипажа на тротуар.

Саре не хотелось покидать повозку, и она задержалась на краю.

— Пойдем, — мягко произнесла Ребекка. — Пойдем со мной.

Она взяла Сару за руку и провела дрожащую женщину в полутьму пещеры. Позволяя Ребекке вести себя, Сара подняла голову, чтобы взглянуть на колоссальный каменный свод, нависший над подземным городом. Дым лениво поднимался из труб, вертикально вверх, словно с каменного полога наверху свисали ленты узкого серпантина, которые чуть подрагивали под напором свежего воздуха, проникавшего в пещеру через огромные вентиляционные отверстия.

Ребекка сжимала Сарину руку в своей и продолжала тянуть ее вперед. Послышался стук копыт, и рядом с двухколесным экипажем, откуда они только что вышли, остановился еще один. Сара остановилась, сопротивляясь Ребекке, и обернулась, чтобы взглянуть на него. Она с трудом различила за оконцем кареты Джо Уэйтса. Затем женщина вновь повернулась к ровному ряду домов, протянувшихся вдоль улицы. Она была совершенно пуста — что необычно в это время дня, и Сара тут же почувствовала, как внутри нарастает тревога.

— Я подумала, тебе не понравится, если все примутся на тебя глазеть, — пояснила Ребекка, словно читая мысли Сары. — Поэтому велела, чтобы эту часть на время отгородили.

— А! — тихо произнесла Сара. — И его тут нет, так ведь?

— Мы все сделали так, как ты просила.

Еще стоя в подземелье в Хайфилде, Сара настаивала лишь на одном условии: она не в состоянии снова увидеть мужа, даже после стольких лет. Сара не знала, почему именно: то ли потому, что с ним вернулись бы воспоминания о погибшем малыше, то ли потому, что сама не могла простить себе предательства, то, как она его бросила.

Сара по-прежнему и ненавидела и, когда у нее хватало духу быть честной с самой собой, любила его — в одинаковой степени.

Сара двигалась словно во сне — они подошли к ее дому. Он совершенно не изменился, будто она покинула его только вчера и не было этих двенадцати лет. Сара вернулась домой, столько времени проведя в бегах и отказывая себе в самом необходимом, скрываясь, словно загнанный зверь.

Она коснулась глубокого пореза на шее.

— Все в порядке, на вид ничего страшного, — проговорила Ребекка, сжав Сарину руку.

Вот, опять: девочка-стигийка, порождение самой отвратительной мерзости, пытается ее утешать! Держит ее за руку и ведет себя, будто она ей… друг! Быть может, мир сошел с ума?

— Ты готова? — спросила Ребекка, и Сара повернулась к дому.

В последний раз, когда она его видела, мертвого малыша положили на стол… Вон там, в этой самой комнате, — Сара бросила быстрый взгляд на спальню на втором этаже, — в ее с мужем комнатушке, где в ту жуткую ночь она сидела у колыбели. А тут, внизу — теперь она смотрела на окно гостиной — к ней вернулись воспоминания о прошлой жизни с двумя сыновьями: как она чинила их одежду, по утрам опустошала сливной колодец, приносила чай мужу, читавшему газету, и о голосе ее брата, Тэма, словно донесшегося из соседней комнаты, о его громком смехе под звон стаканов. Боже, если бы только он был жив! Милый, милый, милый Тэм.

— Готова? — снова спросила ее Ребекка.

— Да, — решительно произнесла Сара. — Я готова.

Они медленно прошли по дорожке к главному входу, но у двери Сара попятилась назад.

— Все в порядке, — успокаивающе проворковала Ребекка. — Тебя ждет мама. — Девочка толкнула дверь, и Сара последовала за ней в прихожую. — Она там, дальше. Пойди, поговори с ней. Я буду на улице.

Сара взглянула на знакомые обои в зеленую полоску, на которых висели строгие изображения предков ее мужа, целые поколения мужчин и женщин, ни разу не видевших того, что видела она, — солнца. Потом женщина коснулась дымчато-голубого абажура над лампой на столе в прихожей, словно проверяя, настоящий ли он, не снится ли ей какой-то странный сон.

— Не торопись, время у тебя есть. — После этих слов Ребекка развернулась и уверенными шагами покинула дом, оставив Сару в одиночестве.

Глубоко вздохнув, на негнущихся ногах, словно робот, женщина прошла в гостиную.

В камине горел огонь, и комната выглядела такой же, как и всегда, разве что чуть обветшавшей, слегка утратившей краски от дыма, но все равно теплой и уютной. Осторожно ступая, Сара подошла к персидскому ковру и кожаным креслам с изящными подлокотниками, чтобы рассмотреть, кто там сидит. Ей все еще казалось, что она может проснуться в любую минуту и все будет кончено, тут же потускнев в памяти, как это всегда случается со снами.

— Мам?

Старушка слабо подняла голову, словно очнувшись от дремоты, но Сара сразу поняла, что мама не спала — на сморщенных щеках у нее застыли слезы. Мать забрала седые волосы в неаккуратный узел и надела черное платье с простым кружевным воротником, спереди застегнув его скромной брошью. Сара вдруг почувствовала, как от наплыва чувств ее охватывает слабость.

— Мам… — Голос ей не повиновался, раздался лишь слабый хрип.

— Сара, — произнесла старушка и с трудом привстала.

Она подняла руки, чтобы обнять дочь, и Сара, увидев, что мать все еще плачет, тоже не смогла сдержать слезы.

— Они сказали мне, что ты придешь, но я боялась даже надеяться.

Руки матери обхватили Сару — но ее объятия стали такими слабыми, совсем непохожими на те, какие она помнила. Так они и стояли, держась друг за друга, пока мать Сары не заговорила.

— Мне надо присесть, — выдохнула она.

Когда она села, Сара встала на колени возле маминого кресла, все еще держа ее руки в своих.

— Девочка моя, ты неплохо выглядишь, — произнесла ее мать.

Повисла тишина, и Сара попыталась промямлить что-то в ответ, но в таком нервном состоянии попросту не могла говорить.

— Жизнь там, наверху, должно быть, тебе подходит, — продолжала старушка. — Так ли там все порочны, как нам обычно рассказывают?

Сара начала отвечать, но тут же закрыла рот. Она не могла сейчас пускаться в объяснения, да и слова теперь ничего для них обеих не значили. Главное, они были вместе, снова вдвоем.

— Сара, столько всего случилось… — Старушка чуть помедлила. — Стигийцы были ко мне добры.

Они присылают ко мне человека каждый день, чтобы он помог мне добраться до церкви, где я молюсь о душе Тэма. — Она подняла глаза к окну, словно ей было слишком больно смотреть на Сару. — Они сказали мне, что ты вернешься, но я боялась поверить им. Просто не могла и надеяться на то, что снова увижу тебя… в последний раз… прежде, чем умру.

— Мам, не говори так, тебе еще жить и жить, — как можно мягче произнесла Сара, чуть встряхнув ее за руку, словно делая шутливый выговор.

Когда мать вновь повернулась к ней, Сара заглянула ей в глаза. Как тяжело было видеть эту перемену: внутренний свет покинул их. Раньше, казалось, там всегда мерцала яркая искорка — но теперь глаза матери сделались тусклыми и пустыми. Сара знала, что причиной тому не только прошедшие годы. Знала, что отчасти виновата сама, и чувствовала, что пришло время отвечать за свои поступки.

— Я так много всего натворила, да? Я разрушила семью. Из-за меня сыновья оказались в опасности… — заговорила Сара, ее голос задрожал и начал ей изменять. Она быстро сделала несколько глубоких вдохов. — И я даже не знаю, как мой муж… Джон… себя чувствует.

— Теперь он за мной присматривает, — быстро проговорила ее мать. — Ведь больше никого не осталось.

— О, мама, — прохрипела Сара, чья речь стала бессвязной. — Я… Я же не хотела… чтобы ты осталась одна… когда ушла я… Прости меня…

— Сара, — перебила старушка, и по ее морщинистому лицу потекли потоки слез, когда она сжала руки дочери. — Не мучай себя. Ты поступила так, как считала правильным.

— Но Тэм… Тэм мертв… и я просто не могу в это поверить.

— Нет, — произнесла старушка так тихо, что ее голос был едва слышен за треском горящих дров в камине, и склонила к Саре свое лицо с печатью глубокого горя. — И я не могу поверить.

— Это правда… — Сара замерла на полуслове, а затем все же задала вопрос, которого так страшилась: — Это правда, что Сет как-то в этом участвовал?

— Называй его Уиллом, а не Сетом! — резко бросила ее мать, дернув головой в сторону Сары. Ее возглас был таким неожиданным, что Сара замерла на месте. — Он — не Сет, он больше тебе не сын, — продолжила старушка, у которой в приступе гнева напряглись жилы на шее и сощурились глаза. — После всей той боли, которую причинил.

— Ты это точно знаешь?

Мать Сары заговорила уже не так связно:

— Джо… стигийцы… полиция… все в этом уверены! — Разве ты сама не знаешь, что случилось?

Сара разрывалась между необходимостью выяснить больше и нежеланием еще сильнее расстраивать маму. Но ей нужно было узнать всю правду.

— Стигийцы сказали мне, что Уилл заманил Тэма в ловушку, — произнесла Сара, утешающе сжимая мамины руки. Они были напряженными, жесткими, негнущимися.

— Ради того, чтобы спасти свою никчемную шкуру, — выдохнула старушка. — Но как он только мог? — Она понурила голову, но глаз с Сары не сводила.

Казалось, на секунду гнев покинул ее и на его место пришло ощущение немого непонимания. В эту минуту она куда больше напоминала ту маму, которую помнила Сара — добродушную женщину, которая всю жизнь с такой самоотдачей трудилась для блага своей семьи.

— Не знаю, — прошептала Сара. — Они говорят, он заставил Кэла уйти с ним.

— Так и есть! — Мать Сары в одно мгновение вновь надела уродливую маску мести, согнув и без того сгорбленные плечи, чтобы продемонстрировать свой гнев и вырвав свои руки из ладоней Сары.

— Мы приняли Уилла с распростертыми объятиями, но он уже превратился в грязного, отвратительного верхоземца. — Старая женщина глухо ударила по подлокотнику, сжав зубы. — Он обманул нас… всех нас, и Тэм погиб из-за него.

— Я просто не понимаю, как… почему он так поступил с Тэмом. Как один из моих сыновей мог совершить такое?

— ОН ТЕБЕ НЕ СЫН, ЧЕРТ ПОБЕРИ! — взвыла мать Сары, тяжело вздымая впалую грудь.

Сара отскочила назад — ни разу до этого, за всю свою жизнь, она не слышала, чтобы мать выругалась вслух. Еще она испугалась за мамино здоровье. Женщина была в таком состоянии, что Сара начала волноваться, что она не выдержит всех переживаний.

Затем, вновь успокоившись, старушка взмолилась:

— Ты должна спасти Кэла! — Она наклонилась вперед, по сморщенному лицу покатились слезы. — Ты ведь вернешь Кэла, да, Сара? — произнесла мать, и в ее голосе послышались жесткие, стальные нотки. — Ты спасешь его — обещай мне это!

— Даже если это будет последним, что я смогу сделать, — прошептала Сара и, отвернувшись, стала пристально смотреть на пламя очага.

Момент встречи с мамой, о котором она столько мечтала, был испорчен, осквернен двуличием Уилла. В это мгновение глубокая убежденность Сариной матери в том, что он отвечает за случившееся, положила конец последним сомнениям Сары. Но особенно тяжело ей было сознавать, что после двенадцати долгих лет разлуки их с матерью прочнее всего связывает обоюдная, непреодолимая жажда мести.

Они вслушивались в треск огня. Говорить было не о чем, да никому из них и не хотелось разговаривать — чувства обеих женщин затуманил гнев, жестокая ненависть, которую они обе испытывали к Уиллу.

На улице рядом с домом Ребекка наблюдала, как кони нетерпеливо грызут удила и гремят упряжью, мотая головами. Она облокотилась на дверцу второго экипажа, в котором беспокойно ерзал на сиденье Джо Уэйтс, зажатый между несколькими стигийцами. Он не мигая смотрел на Ребекку в маленькое оконце кареты — лицо Джо казалось испитым, напряженным, а на лбу выступили капли холодного пота.

У дверей дома Джеромов появился стигиец. Тот самый, что сидел рядом с Сарой во время поездки в экипаже в Колонию и без ведома Сары и ее матери прокравшийся в дом через заднюю дверь, чтобы подслушать их разговор из прихожей.

Вскинув голову вверх, он поприветствовал Ребекку. Та ответила ему коротким кивком.

— Все хорошо? — быстро спросил Джо Уэйтс, придвинувшись поближе к окошку экипажа.

— Сядь! — прошипела Ребекка с яростью потревоженной гадюки.

— Но как же моя жена, мои дети? — хрипло произнес Джо, бросив на нее жалкий, полный отчаяния взгляд. — Теперь мне их вернут?

— Может быть. Если будешь умненьким, послушным колонистом и дальше будешь делать все, что тебе скажут, — насмешливо ответила ему Ребекка.

Затем она обратилась к его эскорту в экипаже на щелкающем языке стигийцев:

— Когда мы тут закончим, посадите его в одну камеру с семьей. Разберемся с ними всеми сразу, когда дело будет сделано.

Джо Уэйтс опасливо наблюдал за тем, как стигиец рядом с ним кивнул в ответ Ребекке, а затем мерзко улыбнулся.

Ребекка прошла к первому экипажу, покачивая бедрами: так, она видела, делали не по годам развитые девочки-подростки там, в Верхоземье. То была победная походка Ребекки — она поздравляла себя с успехом. Она почти физически ощущала свою победу, и рот девочки наполнился липкой слюной. Отец гордился бы ею. Она взялась за две проблемы разом, попыталась побороть двух своих врагов, и теперь один будет бороться с другим. В лучшем случае они нейтрализуют друг друга, но даже если, в конце концов, один из них уцелеет, Ребекке так легко будет с ним покончить. Ювелирная работа!

Ребекка остановилась у первого экипажа, в котором сидела старик-стигиец.

— Есть прогресс? — спросил он.

— Она проглотила приманку — да еще и леску, крючок и грузило в придачу.

— Отлично, — сказал Ребекке старый стигиец. — А что насчет лишних свидетелей? — произнес он, склонив голову назад, в сторону стоявшей за ним кареты.

Ребекка одарила его той же доброй, успокаивающей улыбкой, которая произвела такое впечатление на Сару.

— Когда Сара благополучно сядет на Вагонетный поезд, мы порубим Уэйтса с семьей на мелкие кусочки и разбросаем их останки над полями в Западной Пещере. Хорошее получится удобрение для пенсовиков!

Принюхавшись, она состроила рожу, словно почувствовав какой-то гадкий запах.

— То же самое ждет и эту никчемную старую ведьму, — произнесла она, ткнув большим пальцем в сторону дома Джеромов.

Старый стигиец одобряюще кивнул, и девочка довольно расхохоталась.

Глава 17

— Еда… точно вам говорю… едой пахнет, — произнес Кэл, откинув голову назад и раздув ноздри, чтобы втянуть как можно больше воздуха.

— Еда? — немедленно отреагировал Честер.

— Да нет, ничем тут не пахнет. — Уилл смотрел себе под ноги, пока мальчики лениво брели вперед, не зная, куда идут и зачем.

Пока они на протяжении многих километров следовали вдоль берега канала, но им так ни разу и не попалось ничего, хоть немного напоминавшего тропу.

— Я же нашел для нас воду в старом доме, помнишь? А теперь пойду поищу для нас свежих припасов, — объявил Кэл с обычной своей самоуверенностью.

— Припасы у нас пока есть, — ответил Уилл. — Может, нам все-таки стоит пойти к огням впереди или поискать дорогу или еще чего, но не ходить туда, где слоняются колонисты? Я думаю, нам надо постараться попасть на следующий уровень — туда, куда уже наверняка спустился мой папа.

— Точно! — согласился с ним Честер. — Особенно если в этом чертовом местечке мы все скоро светиться начнем от радиации.

— Ну, в такой темноте, — заметил Уилл, — нам бы это совсем не помешало.

— Не сходи с ума, — улыбнулся другу Честер.

— Уж простите, но я не согласен, — прервал их болтовню Кэл. — Если это и впрямь какой-нибудь продовольственный склад, мы можем быть рядом с деревней копролитов.

— Да, и?.. — вызывающе спросил его Уилл.

— Ну, твой так называемый отец… Он ведь тоже будет еду искать, — привел подходящую причину Кэл.

— Верно, — согласился Уилл.

Они прошли чуть дальше, разбрасывая ногами грязь, и тут Кэл объявил нараспев:

— Запах все сильнее.

— Знаешь, думаю, ты прав. Чем-то таким пахнет, — сказал Уилл, когда они остановились и принюхались.

— Хммм, может, гамбургерами, а? — мечтательно предположил Честер. — Я бы сейчас собственный мизинец отдал за максиобед из «Макдоналдса».

— Похоже на что-то… сладкое, — произнес Уилл и с видом глубочайшего сосредоточения еще несколько раз понюхал воздух, глубоко втягивая его в ноздри.

— Что бы там ни было, давайте не будем связываться, — предложил Честер. Он занервничал и пугливо осмотрелся, отчего стал немного похож на нахохлившегося голубя. — Мне совсем неохота встречаться с этими вашими копролитами.

Кэл повернулся к нему:

— Слушай, сколько тебе говорить? Они совершенно безобидны. В Колонии говорят, у них можно брать все что захочешь — конечно, если прежде сумеешь их найти.

Поскольку Честер ничего ему не ответил, Кэл продолжил:

— Нам надо осматривать все необычное. Если мы что-то заметили, значит, и отец Уилла мог это заметить, а мы же ради него сюда забрались, верно? — ехидно закончил он. — В любом случае, нам пришлось остаться по эту сторону канала, потому что ты побоялся ножки замочить.

Кэл нагнулся, чтобы поднять камень, и с силой метнул его. Тот упал в воду с громким всплеском.

— Боже, ты никогда не прекратишь, а? — тяжело вздохнул Честер.

— Чего-чего? — ответил на это Кэл.

— Интересно, я что-то не заметил, чтобы ты тут же кинулся раздеваться и нырнул туда с головой. — Честер бросил на мальчика раздраженный взгляд. — Как там говорится? Командиру надо первому подавать пример?

— Что значит «командиру»? Нет у нас никакого командира, мы все решаем вместе.

— Ага, так я и поверил.

— Ребята, хватит! — взмолился Уилл.

Все трое обиженно замолчали, вновь направившись вперед, и перепалка между Кэлом и Честером на время прекратилась.

Затем Кэл отделился от Уилла и Честера, пойдя прямо перпендикулярно каналу:

— Пахнет отсюда.

Он остановился, когда луч его фонаря высветил каменистый выступ. Рядом с ним виднелось отверстие, естественная щель в скале, похожая на прорезь большого почтового ящика.

Двое мальчиков заглянули в отверстие, а Уилл там временем заметил крест, вкопанный в землю рядом с выступом. Крест был сооружен из двух дощечек, выцветших до того, что они стали белыми, словно кость, и связанных чем-то непонятным.

— А это что значит? — спросил он у Кэла, указав на крест.

— Бьюсь об заклад, это метка копролитов, — ответил его брат, радостно закивав. — Если повезет, внизу может оказаться селение, а у них уж точно есть еда. Сможем угоститься всем, чем захотим.

— Я в этом не уверен, — покачал головой Уилл.

— Уилл, давай плюнем на все и пойдем дальше, — торопил друга Честер, с опаской глядевший в отверстие. — Мне тоже не нравится, как оно выглядит.

— Тебе вообще ничего не нравится, — бросил ему Кэл. — Оставайся тут, а я пойду посмотрю, — продолжил он и поспешно пролез в отверстие. Через несколько секунд он крикнул мальчикам, что нашел внутри проход.

Уилл и Честер слишком устали, чтобы его отговаривать, и прекрасно понимали, что тогда очередной ссоры не избежать. И потому с крайней неохотой последовали за Кэлом. Цепляясь за камни, они слезли вниз и оказались внутри горизонтальной галереи. Кэл их ждать не стал и поэтому был уже на много шагов впереди. Они пошли за ним, но двигаться вперед было совсем непросто. Когда галерея сузилась до крохотного коридорчика, Уиллу пришлось сбросить рюкзак, там же, где свой снял и Кэл.

— Терпеть не могу, — вздохнул Честер.

И он, и Уилл, тяжело дыша, продвигались вперед, порой ложась на животы, чтобы протиснуться там, где потолок прохода понижался.

Честеру приходилось несладко. Уилл знал, что другу тяжело, поскольку слышал, с каким трудом тот дышит, продолжая ползти вперед. Он все еще не оправился после долгих месяцев заключения в стигийской тюрьме, несмотря на краткий отдых на поезде и в старом доме.

— Может, повернешь назад? Мы снова встретимся у входа, — предложил Уилл.

— Да нет, все в норме, — пропыхтел Честер, чуть застонав, когда ему пришлось протискиваться через особенно узкую дыру. — Я же добрался сюда, верно?

— Ладно. Если ты не против…

Хотя Уилл и хотел нагнать брата, он специально притормозил, чтобы не оставить Честера позади. Через пару минут он с радостью заметил, что высота потолка все увеличивается, — и вскоре они смогли встать на ноги.

Тут же, примерно в двадцати метрах от них, стоял и Кэл напротив чего-то, напоминавшего вход в другую длинную пещеру. Кэл помахал им, глядя, как Уилл и Честер расправляют затекшие конечности. После чего отправился вперед, размахивая перед собой фонарем. Уилл и Честер смотрели, как он уходит все дальше.

— Быстрый малый, должен признать. Думаю, у него в роду были зайцы, — произнес Честер, дыша уже немного ровнее.

— Тебе лучше? — спросил его Уилл, заметив, что Честер потирает руки, морщась словно от боли, и что по лицу друга течет пот.

— Да, без проблем.

— Тогда давай его нагоним, — сказал Уилл. — Мне этот запах совсем не нравится. Прямо тошнит от него, — добавил он, сморщив нос.

Они подошли к тому месту, где раньше стоял Кэл, и заглянули внутрь пещеры.

Мальчики ощутили, как сух внутри воздух, причем запах стал еще сильнее. Теперь он казался неприятным, в нем чувствовалась какая-то непрочность, неопределенность, и в голове Уилла зазвучал сигнал тревоги. Интуитивно он знал, что с запахом что-то не так, уж слишком он приторный.

Кэл уже осматривал часть пола пещеры, усеянную массой больших круглых валунов. На них громоздились пучки странных, похожих на трубы, конструкций, которые тянулись вверх и порой достигали пары метров в высоту. Уилл понятия не имел, что это такое. Судя по виду, они не сформировались под действием воды, как сталагмиты; это он мог определить по тому, как пучки были организованы. Слишком хорошо организованы. Каждый из них включал несколько крупных труб в самом центре, составлявшем около десяти сантиметров в диаметре, а вокруг были сгруппированы трубочки поменьше, развернутые наружу определенным образом, и все они уходили вверх.

По цвету трубы были чуть светлее камня, на который опирались, и с того места, где он стоял, Уилл смог разглядеть, что на их наружной поверхности четко прослеживались кольца, повторявшиеся через каждые несколько сантиметров. На его взгляд, это означало, что эти создания по мере роста наращивали и свою оболочку. Уилл заметил и то, что к валунам они прикреплены некоей смолистой, выделяемой ими жидкостью, вроде органического клея. Это были живые существа!

Пораженный Уилл подошел к ним на шаг ближе.

— Уилл, думаешь, это безопасно? — спросил Честер, схватив его за руку, чтобы удержать на месте.

Уилл лишь пожал плечами, взглянув на Честера, и снова принялся рассматривать пещеру, как вдруг оба увидели, что Кэл споткнулся. Чтобы не упасть, он ухватился за верхушку одной из труб. Кэл тут же отдернул руку, потому что раздался резкий звук: словно кто-то щелкнул пальцами, только куда громче. Вернув себе равновесие, Кэл выпрямился.

— Ой, — тихо сказал он, удивленно глядя на свою руку.

— Кэл? — позвал его Уилл.

Мгновение Кэл стоял на месте, спиной к мальчикам, все еще разглядывая руку. А затем свалился наземь, словно тряпичная кукла.

— КЭЛ!!

Уилл и Честер обменялись перепуганными взглядами и немедленно снова посмотрели туда, где лежал недвижимый Кэл. Уилл пошел вперед, но тут же понял, что Честер все еще держит его за руку.

— Пусти! — крикнул он, стараясь вырвать ее.

— Нет! — заорал в ответ Честер.

— Я должен! — борясь с ним, кричал Уилл.

Честер отпустил мальчика, но тот остановился, пройдя всего несколько шагов. Что-то еще произошло. Они услышали странный шум.

— Что за?.. — выдохнул Честер, когда до их ушей донеслись новые щелчки, с каждой секундой становившиеся все громче и чаще.

Приглушенные, сухие щелчки все ускорялись и ускорялись, пока не слились в единую, громоподобную пулеметную очередь. Перепуганные мальчики поворачивались в разные стороны, пытаясь определить, что служит источником пульсирующей, взрывной какофонии. Но понять этого они не могли: казалось, в пещере, где лежал Кэл, ничего не изменилось.

— Надо вытащить его оттуда! — прокричал Уилл и побежал вперед.

Оба мальчика кинулись к Кэлу, добравшись до него одновременно. Честер осторожно рассматривал колонны труб вокруг них, а Уилл присел на корточки и перевернул брата на спину. Тело мальчика обмякло, он ни на что не реагировал, а открытые глаза не мигая смотрели в пустоту.

Поначалу ребята подумали, что Кэл оглушен, но прямо на их глазах из-под нижних век Кэла стали расползаться синевато-багровые линии, в точности следовавшие сеточке капилляров под кожей — так растекаются в воде капли чернил. Синяки разрастались с ужасающей быстротой, пока не захватили даже щеки Кэла. Казалось, у него появились два огромных черных глаза.

— Что происходит? Что с ним? — закричал Уилл голосом, осипшим от страха за брата.

Честер был совершенно сбит с толку.

— Не знаю, — произнес он.

— Он о что-то головой ударился? — крикнул ему Уилл.

Честер тут же осмотрел голову Кэла, проведя рукой по макушке, а затем спустившись к затылку. Никаких видимых повреждений.

— Проверить дыхание, — пробормотал Честер себе под нос, пытаясь вспомнить правила оказания первой помощи.

Закинув голову Кэла назад, Честер наклонился вперед так, чтобы его ухо оказалось прямо над носом и ртом мальчика, и прислушался. Он чуть отодвинулся назад, смущенно глядя на Кэла. Затем снова наклонился вперед, отведя челюсть Кэла вниз, чтобы посмотреть, не забит ли у того рот, а затем вновь повернул голову набок и прислушался. Резко выдохнув сквозь сомкнутые губы, Честер отполз на коленях назад и положил руку на грудь мальчика.

— О боже, Уилл! Мне кажется, он не дышит!

Уилл схватил обмякшую руку брата и потряс ее.

— Кэл! Кэл! Давай! Очнись! — кричал он.

Он положил два пальца на шею мальчика, нащупывая артерию и пытаясь найти пульс.

— Здесь… нет… Где же он?… Ничего… ГДЕ ОН, ЧЕРТ ПОБЕРИ? — взвыл Уилл. — Я все правильно делаю? — Он посмотрел на Честера глазами, полными мучительного, пронзительного понимания того, что он не может найти пульс.

Что его брат мертв.

В ту же секунду щелчки сменились другим звуком. Раздались мягкие хлопки, вроде тех, когда открывают шампанское, только тише, словно слышные через стену.

В одно мгновение пещера наполнилась потоками полужидкого белого вещества: оно затопило все кругом, окружив мальчиков, затуманив лучи их фонарей и сделав воздух осязаемым, почти твердым.

Мягкие частицы, будто миллион крошечных лепестков, фонтанами извергались вокруг. Возможно, они летели из труб, но плотное облако не давало ничего рассмотреть.

— Нет! — завопил Уилл.

Закрыв рукой рот и нос, он дернул брата за руку, пытаясь тащить его за собой, к выходу из пещеры. Но Уилл тут же понял, что не может дышать: частицы, словно песок, забивали рот и ноздри.

Выгнувшись, он вдохнул немного воздуха — этого хватило, чтобы крикнуть несколько слов Честеру.

— Вытащи его! — завопил он под несмолкавшие хлопки вокруг.

Честер и так все понял. Он уже поднялся на ноги, но с трудом сохранял равновесие, моргая и прикрывая глаза от сухих снежно-белых хлопьев, продолжавших лететь со всех сторон. Воздух стал таким плотным и непроницаемым, что когда он помахал рукой Уиллу, она оставила за собой маленькие полоски следов.

Уилл поскользнулся и упал на землю, задыхаясь и кашляя.

— Не могу дышать, — прохрипел он, используя последний оставшийся в легких воздух. Лежа на боку, он пытался наполнить их вновь. Уилл мысленно выругался, вспомнив про респираторы, которыми они с Кэлом пользовались в Вечном городе. Они выбросили их, думая, что больше дыхательные аппараты им не понадобятся. И очень зря.

Прижимая руку к лицу, Уилл, тяжело дыша, лежал на боку, не в состоянии ничего сделать. Сквозь наплыв хлопьев он увидел, как Честер тянет за собой Кэла — тело мальчика оставляло борозду в белом облаке.

Уилл заставил себя ползти вперед на четвереньках: грудь болела от недостатка кислорода, а голова кружилась. Он уже не мог думать о брате, потому что знал: если не выберется из пещеры, сам погибнет. Горло и ноздри мальчика были полностью забиты, словно его закопали в муку. Нечеловеческим усилием Уилл вынудил себя встать на ноги и сделать несколько шагов, пытаясь позвать Честера, чтобы и он выбирался, но это было бесполезно. Для крика ему не хватило дыхания, а Честер, все еще стоя спиной к Уиллу, продолжал тянуть и тащить безжизненное тело.

Уилл рванул вперед, пробежав всего метров пять, прежде чем опять упасть на землю. Но и этого хватило. Он оказался в стороне от потоков крутящегося белоснежного водоворота и сумел вдохнуть немного чистого воздуха.

Он продолжал медленно ползти вперед на четвереньках, но, уйдя не так уж далеко, согнулся в три погибели и стал кашлять, пока не зашелся в припадке сильнейшей рвоты. Уилл испугался, увидев, что вырвало его по большей части крошечными белыми частицами и маленькими сгустками крови. Думая лишь о выживании, мальчик заставил себя проползти по проходу, опираясь на руки и колени, вслепую продираясь через узкий отрезок коридора — он не останавливался, пока не достиг «почтовой» щели в каменном выступе.

Уилл выбрался на Великую Равнину и лег на землю, кашляя, фыркая, отплевываясь и продолжая изрыгать испещренную кровью жидкость. Но его пытка еще не окончилась. В тех местах, где белые частицы прилипли к неприкрытой одеждой коже на шее и лице, она начала ужасно зудеть — и поначалу легкое раздражение очень быстро превратилось в непереносимое жжение. Уилл попытался содрать частицы руками, но сделал себе только хуже. Белые хлопья отрывались вместе с кожей, и Уилл увидел, что все пальцы у него в крови.

Не зная, что ему еще делать, он набрал полные пригоршни земли и стал тереть ими кожу, отчаянно растирая лицо, шею и руки. Судя по всему, это сработало: невыносимый зуд и боль немного утихли. Но глаза Уилла все еще горели, и ему потребовалось несколько минут, чтобы как следует вытереть их внутренней частью рукава рубашки.

Потом появился Честер. Он выбрался из отверстия и, пошатываясь, пошел вперед. Когда он упал на колени, кашляя, потому что его тоже рвало, Уилл заметил, что Честер что-то тащит за собой. Поначалу, взглянув туда слезящимися глазами, Уилл подумал, что это Кэл. Но потом его сердце упало: то были лишь рюкзаки, которые Честер вытащил из прохода.

Честер взвыл, схватившись за лицо и глаза. Уилл теперь видел, что друг полностью покрыт белыми частицами: волосы свалялись в белесые комья, а лицо Честера словно обросло белым мехом там, где хлопьями налипли на струйки пота. Он вновь вскрикнул, с силой расчесывая ногтями шею, словно желая содрать с нее кожу.

— Чертова дрянь! — издал Честер сдавленный, мучительный возглас.

— Землю бери, стирай ее землей! — крикнул ему Уилл.

Честер немедленно последовал его совету, схватив пригоршни земли и очистив ею лицо.

— Проверь, чтобы в глазах ничего не осталось!

Честер порылся в кармане брюк и извлек оттуда платок, который долго и тщательно прикладывал к глазам. Через какое-то время движения его стали менее лихорадочными. Из носа у него текли сопли, а из глаз, покрасневших до предела, струились слезы. На лице полоски грязи смешались с кровью, словно Честер надел какую-то уродливую маску. Он испуганно посмотрел на Уилла.

— Я больше не мог, — прохрипел он. — Я не мог оставаться там… Я не мог дышать. — Честер зашелся в мучительном приступе кашля, а потом сплюнул.

— Я должен его вытащить, — сказал Уилл, направившись к отверстию. — Я иду назад.

— Нет, не идешь, — отрезал Честер, вскочив на ноги и схватив Уилла.

— Я должен, — повторил Уилл, стараясь вырваться.

— Не глупи, Уилл, черт побери! Что, если эти штуки доберутся до тебя — и я тебя, тебя не смогу вытащить! — закричал Честер.

Уилл боролся с другом, пытаясь разжать его хватку, но Честер твердо решил, что его не отпустит. У Уилла опустились руки: он несмело попытался ударить Честера кулаком, а потом разрыдался. Он знал, что Честер говорит дело. Все тело мальчика обмякло, словно его вдруг разом покинули все силы.

— Ладно, ладно, — нетвердым голосом произнес Уилл, подняв руки перед Честером, который его отпустил.

Он закашлялся, потом поднял голову, словно глядя в небо, хотя и знал, что оно скрыто от него многими километрами мантии Земли. А затем вздохнул так, что содрогнулся всем телом, — Уилл наконец понял, что произошло.

— Ты прав. Кэл мертв, — произнес он.

Честер сосредоточенно посмотрел на Уилла, коротко кивнул:

— Прости, Уилл. Мне очень-очень жаль.

— Он просто пытался нам помочь. Пытался найти нам что-то поесть… и посмотри теперь, что случилось… — Опустив плечи, Уилл склонил голову.

Раздраженная кожа продолжала гореть, и Уилл потер шею, коснувшись рукой и бессознательно сжав в ней нефритовый кулон. Тэм дал его Уиллу за несколько минут до того, как его убили стигийцы.

— Я обещал дяде Тэму позаботиться о Кэле. Я дал ему слово, — уныло произнес Уилл, отвернувшись в сторону. — Что мы тут делаем? Как все это случилось? — Он закашлялся, а потом проговорил слабым голосом: — Папа, скорее всего, давно погиб таким же дурацким образом, а мы — два идиота и тоже умрем. Прости, Честер, но игра окончена. Мы покойники.

Бросив фонарь, спотыкаясь, Уилл ушел от Честера к валуну неподалеку. Там он и сел, в полной темноте, уставившись в пустоту, которая в ответ смотрела на него.

Глава 18

Звучно щелкнул кнут, и экипаж отъехал от дома Джеромов. Он миновал ограду, и несколько полицейских торопливо отодвинули заграждение. Дальше, у дороги, собралась небольшая толпа: люди старательно притворялись, будто заняты своими обычными делами. Но получалось это плохо: все вытягивали шеи по направлению к повозке, пытаясь разглядеть, кто находится внутри, причем не только зеваки, но и многие из полицейских.

Сара рассеянно смотрела в окошко, не замечая лиц прохожих и их любопытных взглядов. После встречи с матерью ее охватила полная, неподдающаяся описанию усталость.

— Ты же понимаешь, что стала чем-то вроде знаменитости, — произнесла Ребекка, сидевшая рядом со стариком-стигийцем (молодой стигиец остался в доме Джеромов).

Сара бросила на Ребекку безжизненный взгляд и вновь повернулась к окну.

Стуча колесами, экипаж проехал по улицам до самого дальнего угла Южной Пещеры, где находилась штаб-квартира стигийцев. Комплекс был окружен десятиметровой оградой из кованого железа, за которой скрывалось огромное, неприступное здание. Все семь этажей были вырезаны из цельного камня, а по обеим сторонам фасада высились две квадратные башни. Здание, называвшееся Цитаделью стигийцев, отличалось очень строгой, функциональной архитектурой: на стенах из грубого камня не было ни единого украшения, которое могло бы нарушить геометрическую простоту его форм. Туда ни разу не входил ни единый колонист — и никто точно не знал ни об истинных размерах здания, ни о том, что именно происходило внутри него, поскольку строение уходило глубоко под скальное основание пещеры. Ходили слухи, что разного рода туннели соединяют Цитадель с поверхностью, так что стигийцы могут подниматься туда в любое время, когда захотят.

Также на территории штаб-квартиры, сбоку от Цитадели, находилось большое, но куда более приземистое здание с рядами маленьких, повторяющихся через равные промежутки окон, занимавших оба его этажа. Считалось, что тут находится главный военный штаб стигийцев — хотя никто этого точно и не знал, но в любом случае строение нередко называли Гарнизоном. От Цитадели оно отличалось еще и тем, что туда пускали и колонистов (более того, некоторые из них работали в этом здании на стигийцев).

И именно к этому зданию, к Гарнизону, и направился экипаж. Выйдя из него, Сара без лишних вопросов пошла за Ребеккой к входу, где полицейский в караульной будке уважительным жестом прикоснулся к фуражке, отведя взгляд. Когда они оказались внутри Гарнизона, Ребекка передала Сару одному из колонистов и тут же ушла.

Сара искоса взглянула на этого человека. Из закатанных рукавов его рубашки выпирали крепкие, массивные руки, да и сам он был широкоплеч и коренаст, как и большинство мужчин в Колонии. На нем красовался длинный черный резиновый фартук с маленьким белым крестом в центре. Череп у него был выбрит почти налысо, хотя уже успела показаться короткая белая щетина, а мощные брови нависли над светло-голубыми, словно небеса, но очень маленькими глазками. Он был похож на Сару — один из «чистокровных колонистов», как тут называли альбиносов, потомок первоначальных основателей Колонии. Как и полицейский, он крайне почтительно отнесся к Ребекке, но теперь без конца посматривал на Сару, равнодушно шедшую за ним.

Он провел женщину вверх по лестнице, а затем через несколько коридоров — каждый шаг звонко отдавался на полу из полированного камня. Некрашеные стены чередовались лишь с темными железными дверями, неизменно закрытыми. Колонист подошел к одной из таких дверей и распахнул ее. За ней тянулся такой же каменный пол, а дальше в углу, под окном-прорезью высоко в стене, лежал матрас. Возле постели стоял эмалированный сосуд, наполненный водой, а рядом с ним — такой же эмалированный кувшин и тарелка с аккуратно сложенными кусочками пенсовиков. Простота и бедность комнаты наводили на мысль о монастыре или ином религиозном приюте.

Сара встала на пороге.

Мужчина открыл рот, словно собираясь заговорить, но потом закрыл его. Он повторил это еще раз, и еще, словно выброшенная на берег рыба, и наконец набрался храбрости.

— Сара, — произнес он очень тихо и мягко, наклонив к ней голову.

Женщина медленно посмотрела на него, ничего не понимая потому, что устала до предела.

Мужчина бросил взгляд в одну и в другую сторону коридора, проверив, чтобы рядом не было никого, кто мог бы подслушать его слова.

— Я не должен с тобой разговаривать, но… ты меня не узнаешь? — спросил он.

Сара прищурилась, словно пытаясь сфокусировать на нем взгляд, и вдруг пораженно застыла.

— Джозеф… — произнесла она едва слышно, узнав друга.

Они были сверстниками и очень дружили, будучи подростками. Сара потеряла связь с Джозефом, когда для его семьи наступили сложные времена и им пришлось перебраться в Западную Пещеру, чтобы там работать на полях.

Он ответил неловкой улыбкой, совсем не сочетавшейся с его огромным лицом — и от того, как ни странно, казавшейся еще более нежной.

— Ты должна знать, что все понимают, почему ты ушла и… мы… — Он замялся, подыскивая верное слово. — Мы никогда тебя не забывали, некоторые из нас… я…

Где-то в здании хлопнула дверь, и Джозеф взволнованно оглянулся через плечо.

— Спасибо, Джозеф, — произнесла Сара, коснувшись его руки, а затем, волоча ноги, прошла в комнату.

Пробормотав что-то в ее сторону, Джозеф осторожно закрыл дверь за Сарой. Уронив сумку на пол, женщина упала на матрас и свернулась на нем калачиком. Она смотрела на отшлифованный камень, там, где стена соединялась с полом, разглядывая силуэты застывших окаменелостей (в основном аммонитов и других двустворчатых моллюсков), чьи почти незаметные очертания проявились в известняке, словно некий неземной художник набросал их химическим карандашом.

Сара пыталась собрать воедино свои мысли и эмоции, придать им хотя бы подобие порядка, и благодаря этому словно бы почти разгадала значение этой массы окаменелых останков, смешанных в кучу и навеки застывших в одном и том же положении. Казалось, внезапно она поняла их тайный смысл, могла проследить особый узор в их хаотичном сочетании, секретный ключ, способный все объяснить. Но потом момент ясности миновал, и в обступившей ее тишине Сара погрузилась в мертвый сон.

Глава 19

Над горизонтом появились первые лучи солнца, и рассвет окрасил узкую полосу неба во все оттенки красного и оранжевого. Через несколько минут едва народившийся свет уже коснулся крыш, отталкивая прочь ночную тьму и знаменуя начало нового дня.

Чуть ниже, на Трафальгарской площади, три черных лондонских такси отъезжали от светофора, как вдруг меж ними лихо промчался одинокий велосипедист. Он сделал резкий вираж прямо под носом у первой машины, заставив водителя резко затормозить, отчего раздался характерный, пронзительный скрип. Водитель такси погрозил ему кулаком и что-то прокричал в открытое окно, но велосипедист лишь ответил ему неприличным жестом и помчался в направлении Пэл-Мэл, изо всех сил крутя педали.

За дальним углом площади появилась колонна красных даблдекеров, тормозивших у остановок, но в такую рань пассажиров, садившихся или сходящих с автобусов, было очень мало. Час пик еще не наступил.

— Ранняя пташка червячка ловит, — безрадостно рассмеялась Ребекка, смотревшая на тротуары внизу, время от времени останавливая взгляд на том или ином редком пешеходе.

— Для меня они даже не червяки — они хуже неодушевленных предметов, — объявил старый стигиец, наблюдая за происходящим блестящими глазами — не менее внимательными, чем у Ребекки.

В лучах рассвета его лицо казалось таким бледным и жестким, словно было вырезано из куска белого мрамора. Стоя возле Ребекки на самом краю крыши Адмиралтейской арки, он в черном кожаном пальто до пят напоминал генерала-завоевателя. Обоих их, казалось, ничуть не пугала разверзшаяся под ногами пропасть.

— Есть те, кто будет противостоять нам и тем мерам, к которым мы собираемся прибегнуть, — произнес старик-стигиец, все еще рассматривая площадь. — Ты начала очищать Глубокие Пещеры от вероотступников, но этим все не заканчивается. Противодействующие группировки есть и тут, на поверхности, и в Колонии, и в Трущобах, — мы слишком долго относились к ним чересчур терпимо. Ты начала воплощать в жизнь планы твоего покойного отца, и теперь, когда все идеально подготовлено к решающему шагу, мы не можем никакой мухе позволить испортить благовонную мазь.

— Согласна, — произнесла Ребекка так легко, словно принятое здесь и сейчас решение не касалось уничтожения нескольких тысяч человек.

Старый стигиец прикрыл глаза, но не потому, что ему мешал разгоравшийся верхоземский свет, а из-за неприятной мысли, вдруг пришедшей ему в голову.

— Этот мальчишка Берроузов…

Ребекка открыла рот, уже готовясь заговорить, но придержала язык, поскольку старый стигиец еще не закончил.

— …вы с сестрой отлично все провернули, чтобы выдернуть оттуда мадам Джером и нейтрализовать ее. Ваш отец тоже любил все доводить до конца. Вы обе унаследовали его чутье, — продолжил старик-стигиец так мягко, что его слова можно было принять даже за проявление привязанности.

Затем в его голос вернулись прежние жесткие нотки:

— Как бы то ни было, мы подпалили змее хвост, но не убили ее. Пока Уилл Берроуз обезврежен, но все еще есть шанс, что он превратится в ложного идола, номинального лидера наших врагов. Они могут попытаться использовать его для противостояния нам и тем мерам, которые мы собираемся предпринять. Нельзя позволить ему по-прежнему беспрепятственно бродить по Нижним Землям. Надо выкурить его оттуда и остановить. — Только закончив фразу, старый стигиец медленно повернул голову в сторону Ребекки, продолжавшей смотреть на происходящее внизу. — Еще есть вероятность, что мальчик сообразит, что происходит, и будет вставлять нам палки в колеса. Нет нужды говорить тебе, что этого надо избежать… любой ценой, — подчеркнул он.

— Мы с этим разберемся, — уверила его Ребекка с непоколебимой убежденностью.

— Обязательно разберитесь, — повторил старый стигиец и, разжав сведенные за спиной руки, взмахнул ими перед собой и хлопнул в ладоши.

Ребекка истолковала этот жест как сигнал.

— Да, — произнесла она. — Пора приступать к делу.

Длинное черное пальто девочки раскрыл порыв ветра, когда она полуобернулась к отряду стигийцев, тихо ожидавших ее слов позади.

— Покажите мне одного из них, — приказала она, отойдя от края крыши и победоносно прошествовав к темному ряду солдат.

Их было около пятидесяти, все выстроились в идеально прямую линию, от которой, разрушив строй, послушно отделился один стигиец. Он встал на колени, чтобы просунуть руку в перчатке под крышку одной из двух больших плетеных корзин, которые солдат, как и все остальные стигийцы на крыше, заранее поставил у своих ног. Из корзины раздалось тихое воркование, солдат извлек оттуда снежно-белого голубя и вновь закрыл крышку. Когда он передавал голубя Ребекке, тот попытался захлопать крыльями, но та крепко сжала его в ладонях.

Ребекка наклонила голубя набок, чтобы осмотреть его лапки. Вокруг них что-то было закреплено, словно птица была окольцована, — однако то были не просто металлические полоски. Кольца, сделанные из сероватого материала, тускло заблестели, когда на них упал свет. В каждое из них были вставлены крошечные сферы, сконструированные так, чтобы распасться после нескольких часов пребывания в лучах ультрафиолета и сбросить свой груз. То есть солнце служило и таймером, и спусковым механизмом.

— Они готовы? — спросил старый стигиец, подойдя к Ребекке.

— Готовы, — подтвердил другой стигиец из дальнего конца строя.

— Отлично, — произнес старик-стигиец, продолжив неспешно идти вдоль строя солдат — они стояли плечом к плечу, все в одинаковых черных кожаных шинелях и в дыхательных аппаратах.

— Братья мои, — обратился к ним старый стигиец. — Хватит нам скрываться. Пора взять то, что принадлежит нам по праву. — Он замолчал на минуту, ожидая, пока солдаты до конца поймут его слова. — Сегодняшний день будут помнить как первый из дней новой, славной эпохи нашей истории. Этот день знаменует наше окончательное возвращение на поверхность.

Остановившись, он резко ударил кулаком по ладони.

— За последние сто лет мы не раз заставляли верхоземцев искупать свои грехи, выпуская вирусы того, что они прозвали «инфлюэнцей». Впервые это произошло летом 1918 года. — Он кисло усмехнулся. — Бедные дурачки назвали эту болезнь испанкой, и она отправляла их в могилу миллионами. Затем мы еще раз продемонстрировали им нашу мощь в 1957 и 1968 годах, применяя азиатскую и гонконгскую ее разновидности.

Стигиец еще сильнее хлопнул себя по ладони, и удар одной кожаной перчатки о другую эхом разнесся над крышей.

— Но те эпидемии покажутся обычной сезонной простудой по сравнению с тем, что их ждет. Души верхоземцев испорчены насквозь — нравственности у них не больше, чем у полоумных, — и из-за своей жадности, чревоугодия, они приводят в негодность наши земли обетованные.

— Их время подходит к концу, и Земля будет очищена от язычников! — взревел он, словно раненый медведь, переводя взгляд с одного конца строя на другой, прежде чем снова продолжить свой путь, клацая каблуками по свинцовой поверхности крыши.

— Сегодня мы испытываем ослабленную версию Доминиона — нашей святой чумы. И плоды наших трудов подтвердят, что он сможет распространиться по всему этому городу, по всей стране, а затем — и по всему миру. — Стигиец указал рукой на небо. — Как только наши птички взлетят, солнце проследит за тем, чтобы воздушные потоки передали погрязшей в пороках толпе наше послание — послание, которое гноем и кровью будет начертано на лике Земли.

Дойдя до последнего солдата в строю, он развернулся и пошел назад в тишине, пока не достиг середины строя.

— Итак, друзья мои, когда мы окажемся здесь в следующий раз, груз наш будет воистину смертоносным. Тогда наши враги, верхоземцы, будут навеки повержены, как и гласит Книга Катастроф. А мы, истинные наследники Земли, вернем себе то, что принадлежит нам по праву.

Выдержав эффектную паузу, он обратился к стигийцам уже тише и задушевнее:

— Пора за работу.

Все на крыше пришло в лихорадочное движение — солдаты готовились к следующему этапу.

Командование взяла на себя Ребекка.

— По моему сигналу… три… два… один… поехали! — прокричала она, выпустив своего голубя высоко в небо.

Стигийцы немедленно раскрыли корзины у ног, и птицы взлетели вверх — белая стая хлопала крыльями среди толпы солдат, поднимаясь в воздух.

Ребекка наблюдала за своим голубем, пока могла, но вскоре к нему присоединились сотни других, и он быстро потерялся в стае, которая на секунду помедлила над колонной Нельсона, прежде чем разлететься во все стороны, словно облако белого дыма, разогнанное ветром.

— Летите, летите, летите! — кричала Ребекка им вслед, смеясь.