Глупость или измена? Расследование гибели СССР

Январский 1987 г. Пленум ЦК КПСС

«К осени 1986 года, - пишет А.С. Грачёв, - Горбачёв окончательно сформулировал для себя девиз нового этапа реформы - тотальная перестройка партии, государства, экономики. Её рычаг - демократизация системы» [680].

Выступая 23 июня на совещании в ЦК КПСС, М.С. Горбачёв отметил: «Необходим пленум по кадрам» [681], а 14 августа на заседании Политбюро заявил: «Идём к Пленуму по кадрам» [682]. Следовательно, не ранее 23 июня - не позднее 14 августа решение о проведении «пленума по кадрам» было принято.

Первоначально он намечался «на осень». И, как пишет Михаил Сергеевич, «с ранней осени» началась его подготовка [683]. 22 сентября, сразу же после возвращения из отпуска, М.С. Горбачёв провёл совещание с членами Политбюро и помощниками, на котором предложил «продумать предложения к предстоящему Пленуму ЦК по кадровой политике» [684]. Из этого явствует, что хотя решение о пленуме по кадрам было принято, до 22 сентября к его подготовке не приступали. Очевидно, генсек ждал результатов встречи в Рейкьявике.

25 сентября на заседание Политбюро он выступил с докладом «Об актуальных вопросах перестройки» и заявил, что перестройка должна быть в центре всей партийной работы. Это означало, что сформулированная на съезде стратегическая задача - ускорение научно - технического прогресса - отодвигалась на второй план [685].

М.С. Горбачёв не мог не понимать, что для реализации существовавших у него замыслов нужны были совершенно новые люди. А это требовало не просто кадровых перестановок, а тотальной чистки всего партийного и государственного аппарата.

Но дело заключалось не только в кадрах.

«Уже лётом 1986 г., - признаётся М.С. Горбачёв, - я поставил на Политбюро ребром вопрос о демократизации» [686]. Имеются сведения, что к 20 июня был подготовлен проект специального «документа о демократии» [687]. И «к концу лета», как отмечает Д. Мэтлок, генсек начал говорить «о перестройке политической системы» [688].

К сожалению, пока на этот счёт мы имеем только отрывочные сведения. Но они позволяют утверждать, что именно лётом 1986 г. был сделан первый практический шаг на пути отстранения партии от реальной власти.

Выступая 20 июня на заседании Политбюро, М.С. Горбачёв предложил оставить в руках партии два основных рычага управления: кадры и разработку общей политики, а всё остальное передать советам. Характеризуя намечаемый «политический курс», он заявил: «Кадры - за партией», «всё остальное - решать через демократические механизмы». И далее: «Партия формирует политику. В этом её смысл. Но если она всё будет тащить на своём горбу, в том числе и горсоветы, и райсоветы, и облсоветы, - ничего не получится. Совет должен заниматься повседневной жизнью народа. И за всё отвечать на своей территории» [689].

В связи с этим, пишет А.С. Черняев, «ещё в середине 1986 г. Горбачёв начал продвигать идею возрождения роли Советов, пытаясь вернуть им права и функции реального управления» [690]. Данный вопрос специально рассматривался на заседании Политбюро 20 июня [691] и на совещании с секретарями ЦК КПСС 23 июня [692]. 30 июля было опубликовано Постановление ЦК КПСС, Верховного Совета СССР и Совета министров СССР «О мерах по дальнейшему повышению роли и усилению ответственности Советов народных депутатов за ускорение социально - экономического развития в свете решений XXVII съезда КПСС» [693].

Однако, как отмечает А.С. Черняев, тогда этот «замысел» М.С. Горбачёва «не встретил ни понимания в партии, ни готовности и способности Советов взять на себя предложенную им роль» [694].

Между тем уже тогда замысел генсека шёл ещё дальше. О том, насколько радикальными мыслились эти перемены, Михаил Сергеевич ещё не говорил, но давал понять, что речь идёт об устоях советской системы. «Мы, - заявил он на упомянутом совещании 23 июня 1986 г., - постоянно должны помнить об издержках однопартийной системы» [695]. По существу это был пробный шар, который должен был подготовить руководство партии к восприятию идеи многопартийности.

Имеющиеся источники пока не позволяют восстановить, как шла подготовка к пленуму по кадрам. М.С. Горбачёв лишь отмечает, что «работа над докладом» для пленума «затянулась» и «пленум пришлось дважды откладывать» [696].

Когда это произошло, ещё требуется установить, но, скорее всего, после возвращения генсека из Рейкьявика. 10 ноября состоялось заседание Политбюро, посвящённое «подготовке пленума ЦК по кадрам». До сих пор об этом заседании мы почти ничего не знаем, если не считать небольшого фрагмента из выступления М.С. Горбачёва, опубликованного в 2006 г. На этом заседании он заявил, что «пленум ЦК по кадровой политике партии» пройдёт «в конце декабря или в начале января» [697].

19 ноября под председательством М.С. Горбачёва состоялось новое совещание, в котором участвовали Н.Б. Биккенин, В.И. Болдин, А.И. Лукьянов, В.А. Медведев, Е.З. Разумов, Г.П. Разумовский, А.Н. Яковлев. В ходе этой встречи было решено расширить тематику пленума и посвятить его вопросу «о перестройке и кадровой политике» [698].

Видимо, только после этого в Волынском закипела работа, в ходе которой едва ли не впервые после Н.С. Хрущёва рассматривался вопрос о переходе к альтернативным выборам. Одновременно было решено скорректировать стратегию перестройки и с этой целью провести XIX партийную конференцию [699].

1 декабря М.С. Горбачёв собрал членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС [700] и вынес на их обсуждение первый вариант «проекта доклада» для пленума по кадрам [701]. В своём выступлении он заявил, что «по выводам пленум будет равен Съезду» и что главная цель партии на ближайшее время - это «демократизации политической системы и всех сфер общества» [702].

На следующий день посвящённое этой теме совещание было продолжено в узком составе с участием В.И. Болдина, А.И. Лукьянова, В.А. Медведева, А.Н. Яковлева [703].

Подготовка пленума протекала в довольно горячих спорах. Наличие разногласий в данном вопросе признаёт и М.С. Горбачёв: «Был момент, - пишет он, - когда в Завидово, где я работал, дискуссия о структуре и проблематике доклада в рабочей группе приняла такой характер, что я едва не перессорился со своими ближайшими помощниками... Работа была прекращена и возобновилась лишь на следующий день» [704].

Как признался позднее Михаил Сергеевич в интервью радио «Свобода», В.А. Медведев и А.Н. Яковлев «выходили на очень далеко идущие предложения». Но он отклонил их как «несвоевременные» [705].

Видимо, именно тогда, решив, что пришло время, А.Н. Яковлев представил М.С. Горбачёву свою записку о перестройке, которая была подготовлена им ещё год назад, но которую тогда он не решился показать генсеку. В ней, как уже отмечалось, он предлагал отказаться от марксизма и в качестве «основных слагаемых перестройки» называл: «рыночную экономику», частную собственность, «демократию и гласность» [706].

Возникшие разногласия, по всей видимости, имели настолько острый характер, что намеченный на конец декабря - начало января пленум пришлось перенести на конец января [707].

За две недели до него, 14 января, был арестован заместитель министра внутренних дел СССР, зять Л.И. Брежнева - Ю.М. Чурбанов [708]. «Брежневской партии» было дано понять, что может последовать далее, если она вздумает сопротивляться.

19 января на заседании Политбюро М.С. Горбачёв сделал доклад о кадрах, с которым планировал выйти на пленум [709]. На этот раз он не вызвал серьёзных замечаний [710] и получил одобрение [711]. Можно лишь отметить, что, поддержав основные положения доклада, Б.Н. Ельцин обратил внимание на его недостаточную последовательность и радикальность [712], а А.А. Громыко заявил, что «стоит вопрос - быть или не быть социалистическому государству» [713].

Пленум состоялся 27–28 января 1987 г. [714]

Он открылся докладом М.С. Горбачёва «О перестройке и кадровой политике партии». Если до этого генсек подчёркивал необходимость преодоления застойного состояния общества и придания его развитию ускорения, теперь он заявил о том, что «необходимость перемен» связана с «опасностью нарастания кризисных явлений в обществе». Главными причинами этого доклад называл сложившийся в предшествующую эпоху внутри советской системы «механизм торможения» и «коррозию власти». Из этого делалось два принципиальных вывода: о необходимости кадрового обновления всех этажей власти и слома «механизма торможения» путём демократизации общества и реформирования политической системы [715].

«Одним из ключевых направлений демократизации общественной жизни, кадровой политики, - говорилось в постановлении Пленума, - является совершенствование советской избирательной системы. Важно избавить практику выдвижения и обсуждения кандидатов в депутаты Советов от элементов формализма, предоставить избирателю возможность выражать своё отношение к большему числу кандидатур» [716].

Иначе говоря, пленум постановил начать политическую реформу и перейти к альтернативным выборам. Альтернативные выборы представляли собою бомбу замедленного действия, которая при определённых условиях могла взорвать всю прежнюю политическую систему. Неслучайно они стали одним из тех камней преткновения, на котором в своё время споткнулся Н.С. Хрущёв.

28 января 1987 г. пленум избрал А.Н. Яковлева кандидатом в члены Политбюро, Н.Н. Слюнькова и А.И. Лукьянова - секретарями ЦК, освободил Д.А. Кунаева от обязанностей члена Политбюро, а М.В. Зимянина - от обязанностей секретаря ЦК КПСС [717]. Если до этого А.И. Лукьянов возглавлял Общий отдел ЦК КПСС, теперь ему был доверен Отдел административных органов, который курировал КГБ и МВД [718]. Заведующим Общим отделом стал В.И. Болдин [719].

После Пленума М.С. Горбачёв пригласил В.И. Болдина, В.А. Медведева и А.Н. Яковлева в Кремль на товарищеский ужин [720].

На основании постановлений январского 1987 г. Пленума ЦК КПСС было решено уже на ближайших выборах в виде эксперимента создать многомандатные округа и провести в них действительно тайные выборы на альтернативной основе. Таким образом предполагалось избрать 2,5 тыс. депутатов в пяти процентах местных советов [721].

Характеризуя значение январского 1987 г. Пленума ЦК КПСС, А.Н. Яковлев называл его «переломным в ходе мартовско - апрельской революции» 1985 г. [722]. «В сущности, - отмечал он, - перестройка в изначальном её смысле завершилась. Она не могла не завершиться, ибо уже в 1987–1988 годах практически встал вопрос о смене общественного уклада» [723].

«...именно январский (1987 г.) Пленум ЦК, - констатировал позднее В.И. Воротников, - стал отправным пунктом постепенного, а потом всё более нарастающего отклонения... от ленинских принципов обновления социализма» [724].

«Рустово побоище»

Как отмечалось, после Рейкьявика произошло обострение взаимоотношений между СССР и США, напомнившее времена «холодной войны». Однако несмотря на это диалог между двумя странами вскоре возобновился.

3 февраля Москву посетила делегация влиятельной американской организации - Совета по международным отношениям. В неё входили 11 человек, в том числе С. Вэнс, Д. Кирпатрик, Г. Киссинджер, П. Тарнофф и др. Руководителем делегации был П. Петерсон, который в рассматриваемое время возглавлял названный Совет. К сожалению, о содержании и итогах переговоров с этой делегацией мы знаем пока только со слов А.Н. Яковлева [725].

Вскоре, как утверждает О. Гриневский, «где - то в середине февраля», «наступил» перелом в обсуждении проблемы сокращения вооружения. Особое значение в этом отношении имели заседания Политбюро 23 и 26 февраля [726], после которых 28 февраля М.С. Горбачёв предложил ликвидировать ракеты средней дальности (РСД, с дальностью полёта от 1000 до 5500 км) [727]. На этот раз без всяких условий. В Советском Союзе это были «ракеты СС - 4, СС - 5 и СС - 20, в США - «Першинг - 2» и крылатые ракеты наземного базирования» [728]. 1 марта это предложение появилось в советской печати [729]. 3 марта его поддержал Р. Рейган [730].

Вслед за этим 26 марта на заседание Политбюро была вынесена концепция «общеевропейского дома». К сожалению, её содержание и результаты её обсуждения нам неизвестны. Единственно, что можно отметить: при её рассмотрении Э.А. Шеварднадзе предложил пересмотреть на ближайшем заседании Политического консультативного комитета стран Варшавского договора военную доктрину, а М.С. Горбачёв напомнил о Венской конференции, на которой шли «переговоры об обычных вооружениях и вооружённых силах в Восточной Европе» [731].

Весной того же года Вашингтон отозвал из Москвы своего посла Артура Хартмана, который занимал этот пост с 1981 г., [732] и назначил его преемником уже известного нам Д. Мэтлока. Д. Мэтлок прибыл в Москву «в начале апреля» [733] и 6 числа вручил свою верительную грамоту [734].

Назначение Д. Мэтлока на этот пост было неслучайным. Во - первых, он уже бывал в Москве, поэтому имел не только опыт работы в СССР, но и определённые связи. Во - вторых, к весне 1987 г. он возглавлял в аппарате Р. Рейгана отдел по Советскому Союзу, поэтому принадлежал к числу наиболее крупных американских дипломатов, специализировавшихся на данном направлении; в - третьих, был сторонником жёсткой политики в отношении СССР, о чём свидетельствовало его выступление 1986 г. на Юрмальской конференции.

Смена послов произошла в тот момент, когда в США продолжала раскручиваться антисоветская шпионофобская кампания [735]. Более того, именно в это время на американские экраны вышел сериал «Америка», в основе сюжета которого лежала фантастическая история нападения СССР на США [736].

В таких условиях, казалось бы, действия Вашингтона должны были парализовать переговоры между двумя сторонами. Однако Михаил Сергеевич продолжал выступать с инициативами. В апреле Москва предложила ликвидировать ракеты не только средней, но и меньшей дальности (РМД, с дальностью полёта от 500 до 1000 км) [737].

Чтобы оценить значение этой инициативы, необходимо учесть, что у США таких ракет почти не было. Правда, они имелись на вооружении их союзников по НАТО [738]. А поскольку ядерные силы союзников США были выведены за рамки переговоров о разоружении, это означало, что в ответ на усиление антисоветской кампании в США, М.С. Горбачёв изъявил согласие в одностороннем порядке, просто так, пожертвовать советскими ракетами меньшей дальности.

14 апреля советский генсек принял в Москве Джорджа Шульца. Эту встречу он считает поворотной [739]. США согласились возобновить переговоры на предложенных Советским Союзом условиях, но потребовали, чтобы СССР уничтожил и свои тактические ракеты СС - 23 («Ока») с дальностью полёта до 400 км [740].

«Ока» появилась только в 80 - е годы и не подпадала «ни под одно условие международных договорённостей», так как «они касались только ракет с дальностью полёта 500 километров». Между тем М.С. Горбачёв решил пожертвовать и этими ракетами [741].

Чем более уступчивым становился советский лидер, тем больше росло недовольство его политикой не только среди дипломатов, но и среди военных. И тут грянуло событие, которое кто - то иронично окрестил «Рустово побоище».

Вечером 28 мая 1987 г. возле Кремля совершил посадку спортивный самолёт марки «Cessna - 172B» [742]. Уже само по себе это было необычным фактом. Но когда вокруг самолёта стали собираться зеваки и к нему бросились ошарашенные милиционеры и работники КГБ, в кабине самолёта оказался ничего не понимающий по - русски немецкий лётчик - любитель Матиас Руст [743].

И нужно же было такому случиться, что в этот самый момент совершенно случайно возле Кремля оказался английский турист с кинокамерой, который, как будто зная, что произойдёт далее, заснял не только посадку самолёта М. Руста на Красной площади, но и его подлёт [744].

В тот же вечер заместитель председателя КГБ СССР, начальник Второго главного управления генерал - полковник И.А. Маркелов распорядился начать расследование этого происшествия. Его поручили начальнику Следственного отдела КГБ СССР Леониду Ивановичу Баркову [745].

Следствие прошло очень быстро. Уже 2 августа 1987 г. М. Руст предстал перед советским судом и 4 сентября был приговорён к четырём годам лишения свободы, но 3 августа 1988 г. амнистирован и освобождён [746].

К сожалению, как материалы этого расследования, так и материалы суда над М. Рустом до сих пор остаются нам недоступны. Поэтому восстановить картину произошедшего непросто.

Первоначально получила распространение версия, будто бы наши средства ПВО проморгали этот полёт. Потом стало известно, что самолёт М. Руста был своевременно засечён. 29 - го московское радио сообщило о том, что «Cessna - 172B» нарушила воздушное пространство в районе Кохтла - Ярве [747].

Согласно первым сообщениям, вылетев из Хельсинки, самолёт М. Руста через Эстонию вышел на железную дорогу Ленинград - Москва и далее до столицы следовал вдоль этого пути [748]. Затем появилась информация, что маршрут его полёта был совершенно иным: Хельсинки - Кохтла - Ярве - Гдов - Псков - Дно. Далее источники расходятся. Одни авторы утверждают, что после Дно самолёт исчез с локаторов и был обнаружен только под Москвой, другие, что его маршрут пролегал через Старую Руссу, Осташков и Торжок. По данным Следственного отдела КГБ СССР, весь путь Матиаса Руста составлял около 900 км 74У, из них 718 км над советской территорией [750].

На то, когда М. Руст вылетел из Хельсинки, есть несколько точек зрения. По одной версии, он поднялся в воздух в 12.10 по местному или же в 13.10 по московскому времени [751], подругой - в 13.15 [752], по третьей - в 13.21 [753], по четвёртой - в 13.30 [754].

Ещё больший разброс данных о времени приземления самолёта в Москве. Из воспоминаний уже упоминавшегося начальника Следственного отдела КГБ СССР Л.И. Баркова явствует, что М. Руст приземлился в 18.45 [755]. По свидетельству бывшего начальника штаба ПВО генерала . И. Мальцева, посадка произошла «в 18.55» [756]. Командовавший противоракетной и противокосмической обороной страны генерал В.М. Красковский утверждает, что в это время «часы на Спасской башне Кремля показывали 19 часов 10 минут» [757]. Репортаж на страницах «Русской мысли» относил этот эпизод к 19.30 [758].

Чему же верить?

Если исходить из того, что, по имеющимся сведениям, около 18.30 самолёт М. Руста находился в районе Ходынского поля [759], вероятнее всего, посадка произошла около 18.45. Но поскольку первоначально стражи правопорядка решили, что «идёт съёмка какого - то фильма», поэтому обратили внимание на это ЧП «только через полчаса» [760]. В этом, наверное, и заключается объяснение отмеченного выше разнобоя со временем приземления самолёта - нарушителя.

Таким образом, самолёт М. Руста находился в воздухе примерно пять с половиной часов.

«В 13.10, получив разрешение, Матиас произвёл взлёт и направился по запланированному маршруту, - читаем мы на сайте «Военно - космическая оборона». - Через 20 минут полёта Руст доложил диспетчеру, что на борту у него порядок и традиционно попрощался. После чего, выключив бортовую радиостанцию, круто развернул самолёт в сторону Финского залива и начал снижение до высоты 80–100 м. Этот запланированный манёвр должен был обеспечить надёжный выход самолёта из зоны наблюдения диспетчерского радара и скрыть истинный маршрут полёта. На этой высоте Матиас направился в расчётную точку Финского залива вблизи воздушной трассы Хельсинки - Москва. Развернув самолёт в сторону первого наземного ориентира на побережье Советского Союза (сланцевый комбинат г. Кохтла - Ярве с его дымами, которые видны за 100 километров) и сверив показания радиокомпаса с расчётными, Матиас лёг на «боевой курс» [761].

Как докладывали в ЦК КПСС Ф. Бобков и А. Рекунков, самолёт - нарушитель «в 14 час. 45 мин. пересёк границу воздушного пространства СССР над Финским заливом, а в 14 час. 56 мин. - береговую линию в районе города Кохтла - Ярве» [762]. Однако появившиеся с тех пор в печати сведения дают несколько иной хронометраж.

«Самолёт Руста, - отмечал бывший начальник Главного штаба противовоздушной обороны Советской армии генерал - полковник И. Мальцев, - для РЛС ничем от остальных не отличался и поэтому был классифицирован не как нарушитель государственной границы (таких сведений от пограничников мы не получали), а как нарушитель режима полётов. Обнаружили его 28 мая в 14 часов 10 минут близ эстонского посёлка Локса, то есть уже над нашей территорией» [763].

По другим данным, «дежурное подразделение ПВО в районе эстонского городка Кохтла - Ярве» обнаружило самолёт - нарушитель на «воздушной трассе Хельсинки - Москва» «в 14.00», но сообщение об этом поступило «на автоматизированный командный пункт части в 14.10» после переговоров «с гражданскими диспетчерами» [764]. И только «в 14.18 окончательно удалось установить, что советских гражданских самолётов в этом районе нет» [765].

Только тогда «командир 14 - й дивизии ПВО принял решение классифицировать самолёт как иностранный самолёт - нарушитель, пошли доклады наверх - на командный пункт 60 - й армии ПВО в Ленинград. Объявили готовность номер один всем дежурным силам». «В воздух была поднята пара истребителей» [766].

В 14.29 лётчик, старший лейтенант Пучнин, доложил, что в разрыве облаков наблюдал спортивный самолёт белого цвета, типа Як - 12, с тёмной полосой вдоль фюзеляжа. Это было уже в районе города Гдов [767].

Начальник штаба Таллинской бригады ПВО полковник Владимир Тишевский утверждает, что в зоне действия его бригады самолёт М. Руста был засечён оператором РЛС рядовым Дильматомбетовым в 14.29, т.е. когда он уже подлетал к Гдову, о чём он сразу же сообщил на командный пункт, где в это время несли дежурство полковник Иван Карпец и майор Иван Чёрных. Однако они передали эту информацию дальше только в 14.45 и только в 14.46 зафиксировали факт нарушения границы [768].

Сравните с запиской Ф. Бобкова и А. Рекункова.

Заметив истребитель, М. Руст пошёл на снижение.

По свидетельству генерала И. Мальцева, «снижение проходило на стыке зон обнаружения двух радиолокационных подразделений, и на период до 1 минуты на локаторах Руст не наблюдался». В результате «в 14.30 цель была потеряна» [769]. «Однако трасса полёта в автоматизированной системе оставалась устойчивой». В 14.31 «объект» снова был обнаружен. В 15.00 он находился в районе Пскова [770], в 15.30 - в районе станции Дно, после чего, видимо, опять был потерян [771].

Поскольку в 15.30 самолёт был в районе станции Дно, первые 400 км с поправкой на обманный манёвр он преодолел примерно за 2 часа, что даёт около 200 км в час.

Если бы далее он летел с той же скоростью, остальные 510 км можно было преодолеть за 2 часа 35 минут, между тем самолёт затратил на это расстояние 3 часа 20 минут. Получается, что на втором этапе маршрута он летел с меньшей скоростью, чем первоначально - около 150 км.

В связи с этим возникла версия, что по пути следования самолёт сделал промежуточную посадку, с чем и было связано его исчезновение с радаров.

Подобная версия появилась почти сразу же, как только М. Руст был задержан. Причём появилась не в нашей стране, а за рубежом. Журналист М. Тимм из германского журнала «Бунте» обратил внимание на два факта. Оказывается, из Хельсинки М. Руст вылетел в зелёной рубашке и джинсах, а в Москве вышел из самолёта в красном комбинезоне. В Хельсинки на борту его самолёта фигурировал только знак гамбургского аэроклуба, в Москве люди могли увидеть наклеенное на стабилизатор хвостового оперения изображение перечёркнутой атомной бомбы [772].

Какова могла быть цель посадки? Существуют два объяснения: или М. Руст высадил из самолёта человека, который помогал ему перелететь границу, или же посадка была нужна для дозаправки.

Ответ на вопрос, был ли в кабине самолёта кто - то ещё, кроме М. Руста, мог дать лётчик истребителя, который поднимался для его перехвата. В своих воспоминаниях В. Барков даже не упоминает, допрашивался ли он. Однако у первой версии есть одно «но»: если М. Руст не мог без сопровождения преодолеть первую половину пути, как он мог сделать это на финишном отрезке своего маршрута?

Что касается дозаправки, то здесь тоже существуют две версии. По одной из них, на борту самолёта были дополнительные баки с бензином, по другой - баки с бензином были заранее приготовлены в месте посадки [773].

Между тем версии о дозаправке противоречит тот факт, что ёмкость баков «Cessna - l72B» - 240 л, которые позволяли, по одним данным, преодолеть расстояние в 1500 км [774], по другим - 1600 км [775].

В то же время любой человек, знающий, что такое авиация, понимает, что посадить самолёт на совершенно незнакомое, нелётное поле - рискованная вещь, так как малейшая ямка или кочка могут привести к аварии. Но тогда следует признать, что кто - то в СССР должен был готовить место посадки для М. Руста.

В связи с этим нельзя не обратить внимание на целый ряд странностей.

По утверждению В.М. Чебрикова, «наши зенитчики 10 раз брали Руста на «мушку... Но команды на настоящий выстрел они не имели, потому что главнокомандующий ПВО узнал о Русте уже тогда, когда тот подруливал к Спасской башне» [776].

Как это могло получиться?

«Детальное расследование показало, - вспоминал С.Ф. Ахромеев, - что самолёт Руста службой радиолокационного наблюдения был обнаружен на малой высоте, а также обнаружен и поднятым в воздух самолётом - перехватчиком ПВО. Его полёт мог быть своевременно пресечён ещё в районе границы. Далее происходит, по крайней мере, для меня, необъяснимое. Вся информация о нарушителе была доложена командующему армией ПВО Ленинградского региона (генералу Г.А. Кромину - А.О.). Он этой информации не поверил, главкому войск ПВО и на Центральный командный пункт ничего не доложил, цель (самолёт Руста) с контроля снял. В ходе длительного расследования командующий вразумительного объяснения своему решению, совершенно недопустимому для руководителя ПВО, так и не дал» [777].

Однако свидетельство маршала находится в противоречии с показаниями начальника Главного штаба ПВО генерала И. Мальцева. По утверждению последнего, когда в 15.30 самолёт снова был потерян, «командующий 6 - й армией доложил в Москву, что цель 8255 - плотная стая птиц» [778]. Из этого вытекают вывод, что к тому времени информация о неопознанном объекте уже была доложена на Центральный пункт ПВО страны и ей присвоен номер.

Имеются сведения, что ещё раньше о том, что «в границах соединения находится неопознанная цель», что её «три раза наблюдали локационно» и один раз «визуально», «командующий Ленинградской армии ПВО генерал - майор Кромин сообщил оперативному дежурному Московского округа ПВО генерал - майору В. Резниченко» [779].

Поэтому или маршала С.Ф. Ахромеева подвела память, или его неправильно информировали, или же он сознательно искажал картину происходившего, чтобы отвести подозрения от кого - то в Москве.

Ещё более странная история разыгралась несколькими часами позже. По утверждению генерал - майора В. Резниченко, в тот самый момент, когда самолёт М. Руста подлетел к Москве, неожиданно был получен приказ главнокомандующего войсками ПВО отключить автоматизированную систему управления ПВО для проведения профилактических работ [780].

Бросается в глаза и другой факт. Дело в том, что одним из самых уязвимых место ПВО является граница между отдельными локационными зонами. По свидетельству генерала И. Мальцева, «цель была потеряна, потому что сплошное радиолокационное поле было только в узкой полосе вдоль границы, дальше шли мёртвые зоны, и Руст почему - то выбирал для полёта именно их» [781].

Но откуда немецкий лётчик - любитель мог знать о границах подобных «мёртвых зон»?

Это тем более странно, что, по утверждению уже упоминавшегося начальника штаба Таллинской дивизии ПВО полковника В. Тишевского, в системе ПВО того времени существовало правило, на основании которого через каждые 24 часа производилось изменение границ подобных зон. Между тем 27 мая 1987 г. такая команда не была дана, и 28 мая продолжали действовать границы локационных зон, установленные накануне [782].

В таком случае получается, что перед вылетом из Хельсинки М. Руст получил информацию о границах «мёртвых» локационных зон. То, что её можно было получить из СССР, не вызывает сомнения. Весь вопрос заключается только в том, через кого? Исходя из этого В. Тишевский сделал вывод, что к организации полёта М. Руста были причастны спецслужбы, вероятнее всего, КГБ СССР [783].

Косвенно о причастности советских спецслужб к этой истории свидетельствуют воспоминания бывшего следователя КГБ СССР Л.И. Баркова, который в 1987 г. занимался этим делом и, как явствует из его воспоминаний, сделал всё, чтобы свести его к «детской шалости» [784].

Закончив расследование, следственный отдел КГБ СССР пришёл к выводу, что история с М. Рустом была результатом его неуравновешенного характера, поэтому предложил передать нарушителя границы властям ФРГ, чтобы они освидетельствовали его психически и затем поступили по результатам этого освидетельствования.

Это предложение в виде специальной записки было направлено в ЦК КПСС. «Копию записки, - пишет Л.И. Барков, - мне удалось завизировать у руководителей разведки, контрразведки и других управлений, с которыми мы взаимодействовали по делу. Эти службы с нашими предложениями согласились. Записка в ЦК КПСС была подготовлена за подписями председателя КГБ Чебрикова и Генерального прокурора Александра Михайловича Рекункова» [785].

Можно было бы понять, если бы такое решение исходило от Министерства иностранных дел. Но оно исходило от двух учреждений, которые обязаны были стоять на страже закона. Нарушение законов было налицо. Поэтому если у следствия существовали сомнения насчёт психического здоровья подследственного, оно обязано было поставить вопрос о проведении его медицинского обследования и в зависимости от этого предложить суду: или принять решение о принудительном лечении, или же о наказании обвиняемого.

Поэтому можно со стопроцентной уверенностью утверждать: поскольку решение следственного отдела находилось в противоречии и с законами, и с интересами государства, оно имело вынужденный характер. Но кто мог оказать на него давление? Только председатель КГБ СССР. Именно он позднее хлопотал о досрочном освобождении М. Руста [786].

Но В.М. Чебриков не был либералом. Что же могло заставить его пойти на подобный либерализм?

Как утверждал позднее бывший главнокомандующий ВВС России генерал армии Пётр Дейнекин, «нет никаких сомнений, что полёт Руста был тщательно спланированной провокацией западных спецслужб. И что самое важное - проведена она с согласия и с ведома отдельных лиц из тогдашнего руководства Советского Союза» [787].

А вот мнение бывшего полковника КГБ СССР Игоря Морозова: «Это была блестящая операция, разработанная западными спецслужбами. Спустя 20 лет становится очевидным, что спецслужбы, и это ни для кого уже не является секретом, смогли привлечь к осуществлению грандиозного проекта лиц из ближайшего окружения Михаила Горбачёва» [788].

Генерал - майор С. Мельников в беседе с А. Карауловым сообщил: «Я разговаривал с Крючковым в доверительной обстановке, и Крючков сказал, что он «лично готовил эту операцию по указанию Горбачёва» [789].

Поскольку В.А. Крючков вплоть до своей смерти не опроверг это свидетельство, а М.С. Горбачёв молчит до сих пор, оно заслуживает доверия.

Следует отметить, что провокация М. Руста была приурочена к двум событиям. 28 мая страна отмечала День пограничника, а М.С. Горбачёв и министр обороны С.Л. Соколов находились в Берлине на заседании Политического консультативного комитета стран Варшавского договора [790].

Этот факт хорошо известен. Менее известно, что на этом заседании была принята декларация, получившая название Берлинской, в которой организация Варшавского договора не только объявила о пересмотре своей военной доктрины, но и призвала к одновременному роспуску ОВД и НАТО [791].

8 мая, накануне берлинской встречи, вопрос «О военной доктрине стран ОВД» был вынесен на заседание Политбюро. Как явствует из развернувшихся на нём прений, речь шла о сокращении советских войск в странах Восточной Европы, т.е. о частичном выводе их оттуда. Против этого категорически выступил министр обороны С.Л. Соколов. «Вывод войск, - заявил он, - был бы политической ошибкой» [792]. Имеются сведения, что министр обороны находился в оппозиции к М.С. Горбачёву и по такому важному вопросу, как разоружение [793].

30 мая 1987 г. состоялось заседание Политбюро, на котором было принято решение об отставке С.Л. Соколова [794]. Новым министром обороны стал Дмитрий Тимофеевич Язов [795].

«Как - то пополудни, в первых числах июня, - вспоминал помощник Е.К. Лигачёва В. Легостаев, - в моём кабинете, по обычаю неожиданно, возник Яковлев. К тому времени он уже успел стать членом Политбюро, близким генсеку. Широкое, грубо прочерченное лицо А.Н. светилось торжествующей улыбкой. Он пребывал в откровенно приподнятом, почти праздничном расположении духа. Прямо с порога, победно выставив перед собой ладони, выпалил: «Во! Все руки в крови! По локти!» Из последовавших затем возбуждённых пояснений выяснилось, что мой гость возвращается с очередного заседания Политбюро, на котором проводились кадровые разборки в связи с делом Руста. Было принято решение о смещении со своих постов ряда высших советских военачальников. Итоги этого заседания и привели Яковлева в столь восторженное победоносное состояние. Его руки были «в крови» поверженных супостатов» [796].

«А затем, - вспоминает О. Гриневский, - постепенно началась чистка. К концу 1988 года были заменены все заместители министра обороны за исключением двоих, все первые заместители начальника Генерального штаба, командующий и начальник штаба Вооружённых сил Варшавского договора, все командующие групп войск и флотов, а также командующие военных округов Советского Союза» [797].

«По данным американских спецов внимательно следивших за ситуацией, - писал В. Легостаев, - «под Руста» было смещено не только руководство Войск ПВО во главе с маршалом авиации Колдуновым, но и министр обороны маршал Соколов со всеми своими заместителями, начальник Генерального штаба и два его первых заместителя, главнокомандующий и начальник штаба ОВС Варшавского Договора, все командующие группами войск (в Германии, Польше, Чехословакии и Венгрии), все командующие флотами и все командующие округами. В ряде округов командующие заменялись неоднократно. Волна Горбачёвской чистки достигла по меньшей мере уровня командования дивизиями, а, возможно, пошла и ещё ниже» [798].

А.С. Черняев утверждает, что в отставку было отправлено 150 генералов [799]. По свидетельству О. Гриневского, своих постов лишились около 300 генералов и офицеров [800]. М.С. Горбачёв пишет, что «на пенсию отправили 1200 генералов» [801].

Кто - то назвал эту кадровую чистку «Рустовым побоищем».

После этого М.С. Горбачёв заявил в своём окружении: «Теперь умолкнут кликуши насчёт того, что военные в оппозиции к Горбачёву, что они вот - вот скинут его, что он на них всё время только и оглядывается» [802].

Поэтому если бы М. Руста не было, его нужно было выдумать.

Маховик чистки советского государственного аппарата продолжал набирать обороты. Выступая 1 июля 1987 г. на заседании Политбюро, М.С. Горбачёв обратил внимание на чрезмерную раздутость штатов государственных учреждений, прежде всего министерств, и поставил вопрос о необходимости сокращения аппарата на 50 процентов, «и не только в министерствах, а и вокруг них» [803].

По существу это был призыв к тотальному кадровому сокращению в государственных органах власти.

Через год М.С. Горбачёв уже мог заявить: «У нас 66 процентов новых министров, 61 процент - первых секретарей обкомов и председателей облисполкомов, 63 процента - первых секретарей горкомов и райкомов партии» [804].

Июньский 1987 г. Пленум ЦК КПСС

«После поездки в Латвию и Эстонию, - пишет М.С. Горбачёв, - я взял кратковременный отпуск и 9 марта уехал в Пицунду. Перед отъездом поставил на Политбюро вопрос о Пленуме по экономической реформе. Просил Рыжкова, Слюнькова, Медведева подготовить соображения на сей счёт. Сам взялся за чтение материалов по экономике» [805].

Отдыхал Михаил Сергеевич недолго. 24 марта 1987 г. он уже вернулся в Москву [806]. 3 апреля состоялось совещание, которое М.С. Горбачёв назвал «стартовым» и на котором, видимо, был решён вопрос о подготовке к пленуму проекта экономической реформы, доклада с её обоснованием и краткого её изложения в виде тезисов [807].

«Подготовкой тезисов и доклада, - пишет М.С. Горбачёв, - занялась рабочая группа, в которую вошли, кроме меня, Рыжков, Слюньков, Яковлев, Медведев, ряд учёных и специалистов (Аганбегян, Абалкин, Анчишкин, Петраков, Ситарян, Можин). Привлекались Г.Х. Попов и B.C. Павлов [808]. Все принципиальные вопросы обсуждались с моим участием. Иногда вместе со мной в Волынское, где делалась «черновая работа», приезжал Рыжков. Кроме того, в отделах ЦК и правительстве готовились проекты постановлений, направлявшиеся на апробацию в республики. Одновременно разрабатывался Закон о предприятии» [809].

Выступая 17 апреля на заседании Политбюро и раскрывая истинный смысл провозглашаемых им с открытых трибун лозунгов по поводу «социализма с человеческим лицом», М.С. Горбачёв завил: «Не чистый социализм, а грязный строить придётся». Ленин как рассуждал? Крупная промышленность и власть у нас, а всё остальное - полная инициатива граждан, дать свободу предпринимательству. Это и есть социализм» [810].

Если оставить в стороне риторику по поводу социализма, приведённые слова генсека свидетельствуют, что весной 1987 г. при подготовке экономической реформы он прямо поставил вопрос о необходимости возвращения к нэповской многоукладной рыночной экономике. Причём считал необходимым оставить в руках государства только «крупную промышленность». Поэтому все его заявления о «социализме с человеческим лицом» представляли собой лишь дымовую завесу. На самом деле он собирался не реформировать, а демонтировать ту систему, которую называл социалистической.

23 апреля 1987 г. вопрос о состоянии экономики и подготовке экономической реформы был вынесен на заседание Политбюро [811]. 30 апреля обсуждение этих вопросов было продолжено [812].

По свидетельству А.С. Черняева, выступая на первом из этих заседаний, министр финансов Б.И. Гостев дал такую оценку сложившейся ситуации: «Финансовое положение оказалось у кризисной черты, начались инфляционные процессы. 300 млрд - диспропорция между доходами и расходами. Шло скрытое завышение розничных цен под видом улучшения качества. С 1982 г. прекратился рост реальных доходов населения. ...Масло в магазинах 3 руб. 40 коп., а себестоимость его для государства - 8 руб. 20 коп., говядина - 1 руб. 50 коп., а производство - 5 руб. Сумма дотации, если ничего не изменим, только на продовольствие вырастет до 100 млрд руб.» [813].

К сожалению, текст доклада Б.И. Гостева пока неизвестен. Но приведённый размер бюджетного дефицита - это или опечатка, или сознательное искажение реального положения дел, так как в 1986 г. расходы составляли 420 млрд [814] и при дефиците 300 млрд руб., т.е. около 75 процентов, страна находилась бы не «у кризисной черты», а в состоянии экономической катастрофы.

Не вносят ясности в этот вопрос и воспоминания М.С. Горбачёва. Отмечая, что именно в это время, «пожалуй, впервые на Политбюро встала в открытом виде проблема бюджетного дефицита», Михаил Сергеевич пишет: «Гостев, в частности, сообщил, что привлечён 21 млрд рублей кредитных ресурсов для сбалансирования бюджета. А всего прореха составляла 80 млрд руб.» [815].

80 - меньше 300. Но и эта цифра представляется преувеличенной.

Главное же в другом. Для чего понадобилось знакомить Политбюро с дефицитом бюджета, факт которого тогда скрывался [816]? Что подвигло генсека на такой шаг? Его демократизм? Конечно, нет. Этим самым он не только знакомил членов Политбюро с кризисной ситуацией, зарождавшейся в экономике, но и стремился сломить сопротивление тех, кто был против разрабатывавшейся экономической реформы.

На заседании Политбюро 30 апреля было решено изменить систему планирования и осуществить «переход на оптовую торговлю через Госплан» [817]. Ликвидация Госснаба и переход к оптовой торговле представляли собой первый шаг к рынку, к возрождению товарных бирж.

Работа над тезисами к пленуму захватила «весь апрель и начало мая» [818]. 9 мая, в день Победы, «работа над тезисами была закончена» и «сорокастраничный документ разослан членам Политбюро» [819].

«В тезисах, - пишет М.С. Горбачёв, - впервые была нарисована картина надвигающегося на страну экономического кризиса (само слово «кризис» ещё не употреблялось), сформулированы основные направления перестройки управления экономикой и создания надёжно действующего противозатратного механизма» [820].

Как пишет Михаил Сергеевич, в тезисах было «дано развёрнутое обоснование новой модели хозяйственного предприятия,.. ведущего хозяйство вполне самостоятельно. Коренным образом менялась «философия» планирования: из директивного, распорядительного оно постепенно должно было стать рекомендательным, прогностическим. Узловым моментом реформы назывался переход к новым принципам ценообразования, по сути дела, сочетающим рыночные механизмы с государственным регулированием» [821].

Учитывая неудачный опыт А.Н. Косыгина, попытавшегося «передать в правительство отделы, созданные в ЦК КПСС для курирования практически всех отраслей народного хозяйства», но встретившего сопротивление «Брежнева и его окружения», которые «восприняли это как попытку лишить партийное руководство рычагов управления, оставить его с одной идеологией», М.С. Горбачёв в 1987 г. не решился вернуться к этой идее открыто. «Поэтому, - пишет он, - в тезисах лишь в общей форме говорилось, что парткомы не должны вмешиваться в оперативно - хозяйственную деятельность предприятий, им следует сосредоточить усилия на развитии демократических основ управления» [822].

14 мая тезисы были рассмотрены Политбюро [823]. Выступая на этом заседании, М.С. Горбачёв заявил: «Ситуация в обществе обострилась... Одни говорят, надо ли было начинать, другие кричат панически о приближении 41 - го года и считают, что нужен новый Сталинград, чтобы восстановить порядок» [824].

В данном случае Михаил Сергеевич прежде всего имел в виду выступление писателя Ю. Бондарева на заседании Секретариата Правления Союза писателей России 17 марта 1987 г. Отметив, что некоторые из его коллег уже начали говорить о разгорающейся гражданской войне, он заявил: «...гражданской войны я в искусстве пока не вижу. Но я бы определил нынешнее состояние русской литературы, осаждённой тоталитарно - разрушающей частью нашей критики, как положение, создавшееся в июле 1941 г., когда прогрессивные силы, оказывая неорганизованное сопротивление, отступали под натиском таранных ударов цивилизованных варваров... Если это отступление будет продолжаться и не наступит пора Сталинграда - дело кончится тем, что национальные ценности - всё то, что является духовной гордостью народа, будет опрокинуто в прошлое» [825].

Прошло немного времени, и в конце мая - начале июня по Москве стала распространяться листовка, заканчивающаяся словами «Остановить Яковлева» [826]. А.Н. Яковлев познакомил с нею А.С. Черняева 4 июня [827]. В листовке, содержавшей обвинение руководителя Агитпропа ЦК КПСС во враждебной интересам страны политике, выражалась тревога по поводу предстоящего его перемещения на роль «второго человека в государстве» и говорилось: «Июнь 1987 г. может оказаться таким же роковым для судеб нашего отечества, как и июнь 1941 г.» [828].

21 мая 1987 г. на заседании Политбюро Н.И. Рыжков выступил с докладом «О перестройке деятельности Совета министров, министерств и ведомств сферы материального производства и республиканских органов управления». Основные его предложения сводились к следующему: а) в непосредственном подчинении союзного правительства остаются только базовые отрасли экономики, б) сокращается число министерств в центре и республиках, в) ликвидируются всесоюзные производственные объединения, г) в министерствах сохраняются только главки функционального характера. Предложения вызвали много возражений, поэтому было решено - отправить их на доработку [829].

«Одно из пакета, - пишет Н.И. Рыжков, - постановление «О совершенствовании деятельности республиканских органов управления» нарушало много лет просуществовавший отраслевой принцип управления народным хозяйством, передавая многие функции Центра на места. В республику ушло управление отраслями, работавшими на социальную сферу: лёгкая промышленность, агропромышленный комплекс, строительство» [830].

А пока проект экономической реформы обсуждался за закрытыми дверями, в пятом, майском номере журнала «Новый мир» появилась заметка А. Попковой «Где пышнее пироги?» [831]. Статья была готова не ранее 1 января [832] - не позднее 19 февраля 1987 г. [833]

Эта небольшая публикация в своё время произвела эффект разорвавшейся бомбы. Полемизируя со сторонниками «рыночного социализма», с теми, кто считал, будто бы в нашей стране «был построен не совсем тот социализм, который был нам завещан», Л. Попкова писала: «Тот. Слышите: тот. Именно тот, ибо другой, «купцовский» - это вовсе не социализм». «Нельзя быть немножко беременной, - заявляла она. - Либо план, либо рынок, либо директива, либо конкуренция» [834].

И хотя прямо это не говорилось, нетрудно было продолжить мысль автора: либо социализм, либо капитализм, а чему следовало отдать предпочтение, явствовало из следующих слов: «...где больше рынка, там пышнее пироги» [835].

Со ссылкой на Л. Попкову, обсуждение затронутой ею проблемы в середине июня 1987 г. продолжил академик С.С. Шаталин в интервью, которое он дал газете «Аргументы и факты» и которое было опубликовано под названием «План или рынок?». «Рыночный социализм» означает, - заявил С. Шаталин, - что все ресурсы в стране распределяются рынком и только им. Но если так, то тогда фактически не существует политического устройства, характерного для социализма. В таком случае это будет - плохой или хороший, - но капитализм. И ничего больше. Так что «рыночный социализм» - это безграмотная утопия» [836].

Таким образом, С. Шаталин обращал внимание на то, что переход к рынку предполагает осуществление не только экономической реформы, но и реформы всей политической системы и по своей сути означает реставрацию частного капитализма со всеми его атрибутами.

«Сейчас, - заявил С. Шаталин, - в стране производится радикальная экономическая реформа. Замысел её состоит в том, чтобы, с одной стороны, усилить централизованное начало экономического развития, с другой стороны, - в значительной степени расширить хозяйственную самостоятельность предприятий и объединений» [837]. «Полностью принять «рынок» - это значит перейти к капиталистической экономике, этого не будет» [838].

Учитывая, что в те времена существовала цензура, можно утверждать, что обе публикации были по меньшей мере санкционированы, если не инициированы Отделом пропаганды ЦК КПСС, который возглавлял А.Н. Яковлев. К этому следует добавить, что против названных публикаций в руководстве партии не протестовал никто, в том числе и М.С. Горбачёв.

11 июня вопрос «О переводе объединений, предприятий и организаций отраслей народного хозяйства на полный хозяйственный расчёт и самофинансирование» был вынесен на заседание Политбюро [839].

По свидетельству Н.И. Рыжкова, вокруг этого вопроса развернулись горячие споры [840]. Не возражая против самой идеи хозрасчёта и самофинансирования, В.И. Воротников, например, выразил удивление: о каком самофинансировании в данный момент может идти речь, если многие предприятия в долгах, как в шелках [841]. Нетрудно понять, что в таких условиях переход к полному хозрасчёту и самофинансированию мог иметь своим следствием или банкротство таких предприятий, или же искусственное взвинчивание ими цен как самого простого способа повышения рентабельности.

12 июня А.С. Черняев записал в дневнике: «М.С. уединился с Яковлевым в Волынском - 2. Готовят доклад к пленуму, который по значению приравнивается к 1921 и 1929 гг.» [842].

Во время подготовки пленума ЦК, посвящённого экономической реформе, между генсеком и премьером возникли серьёзные разногласия. «Первое столкновение мнений, - констатирует М.С. Горбачёв, - произошло уже на стартовом совещании при подготовке тезисов и доклада 3 апреля» [843].

На одном из последних заседаний Политбюро перед пленумом, вероятно, 18 июня, страсти, по свидетельству Н.И. Рыжкова, разгорелись настолько, что дело дошло до взаимных обвинений и даже оскорблений. На следующий день, в пятницу, Николай Иванович попросил Михаила Сергеевича о встрече и в субботу между ними состоялся разговор, в ходе которого премьер поставил вопрос ребром: или наиболее радикальные предложения убираются из проекта решений пленума, или он уходит в отставку [844].

Что же заставило премьера пойти на такой шаг?

М.С. Горбачёв утверждает в своих мемуарах, будто бы главное разногласие между ним и Н.И. Рыжковым было связано с планированием. «Ещё перед июньским Пленумом, - отмечает в своих воспоминаниях Михаил Сергеевич, - Рыжков рассуждал, что если позволить предприятиям планировать свою работу, перевести их на самостоятельность и самоокупаемость, то потеряет смысл пятилетний план, надо будет его в корне пересмотреть или вообще отменить. Премьер отстаивал «незыблемость» заданий пятилетки, хотя даже по итогам 1986 - го и 1987 - го годов было ясно, что их не удастся выполнить» [845].

Но ведь цель плана не только в том, чтобы обязательно выполнить все намеченные показатели, но и в том, чтобы, с одной стороны, стимулировать предприятия к максимально напряжённой деятельности, с другой стороны - обеспечивать большую или меньшую согласованность в их деятельности.

Не отрицая разногласий между генсеком и премьером в вопросе о плане, следует отметить, что дело заключалось не только в этом, «...до 1987 г., - пишет Н.И. Рыжков, - я Горбачёву верил... Но лётом 1987 г... у нас с Горбачёвым появились первые серьёзные разногласия стратегического плана. Он предлагал в 1988 г. сделать то, что Гайдар осуществил 2 января 1992 г.» [846].

На мой вопрос, что это значит, Николай Иванович ответил, что М.С. Горбачёв считал необходимым уже с 1 января 1988 г. не только перевести предприятия на полный хозрасчёт и самофинансирование и в связи с этим отказаться от директивного планирования, но и отпустить цены в свободное плавание [847]. Данный факт - намерение М.С. Горбачёва начать экономическую реформу с перехода к свободным ценам - подтвердил в беседе со мной и А.И. Лукьянов [848].

Нетрудно понять, что отказ государства от регулирования цен одновременно с отказом от директивного планирования и переводом предприятий на самофинансирование должен был в 1988 г. взорвать советскую экономику.

Не желая раньше времени идти на раскол в руководстве партии, М. Горбачёв вынужден был пойти на уступки [849]. Оценивая в связи с этим проделанную работу, Михаил Сергеевич пишет: «Документы Пленума носили компромиссный характер» [850]. Этот факт признаёт и Н.И. Рыжков [851].

«В субботу 20 июня, - вспоминает М.С. Горбачёв, - я пригласил Рыжкова в Волынское для окончательного согласования позиций. В разговоре приняли участие Яковлев, Слюньков, Медведев» [852]. Из дневника А.С. Черняева явствует, что в этом совещании принимали участие также он и В.И. Болдин. Причём полностью устранить разногласия с премьером не удалось, поэтому дальнейшее рассмотрение некоторых спорных вопросов было решено «оставить до Политбюро» [853].

25–26 июня, наконец, состоялся Пленум ЦК, на котором были рассмотрены два вопроса: 1) «Задачи партии по коренной перестройке управления экономикой», 2) XIX партконференция [854].

Основные положения одобренной пленумом экономической реформы можно свести к следующему: а) директивное планирование было решено заменить на индикативное, т.е. рекомендательное, б) в основу взаимоотношений предприятий и государства должен был лечь государственный заказ, в) производимую сверх госзаказа продукцию предприятия могли реализовать по договорным ценам, г) предполагалось увеличить размер оставляемой в руках предприятий прибыли, д) отменялись всякие ограничения на размер заработной платы. Одновременно намечалось дальнейшее расширение хозяйственной самостоятельности Советов всех уровней. Осуществление этой реформы было решено проводить не сразу, а поэтапно в течение двух лет: 1988–1989 гг. [855]

Касаясь вопроса о том, что расширение хозяйственной самостоятельности не сопровождается одновременным созданием необходимой «нормативной базы», генсек произнёс крылатую фразу: «Разрешить делать всё, что не запрещено законом» [856]. Эти слова стали лозунгом не столько созидания, сколько разрушения.

«...позже, внимательно вчитываясь в доклад Горбачёва, - пишет В.И. Воротников, - мне стало виднее, что он, провозглашая лозунг «больше социализма», опираясь якобы на социалистические принципы развития экономики, на самом деле уже становился рупором экономистов - рыночников, исподволь, в завуалированном виде готовивших общественное мнение к изменению курса перестройки. Понимал ли это тогда сам Горбачёв? Вот в чём вопрос» [857].

М.С. Горбачёв как раз всё понимал, не понимал этого В.И. Воротников, а вместе с ним и многие другие партийные и хозяйственные руководители, привыкшие смотреть в рот своему начальству.

Между тем решения июньского 1987 г. Пленума ЦК КПСС представляли собой лишь начало более радикальных экономических перемен. «Мы, - заявил осенью 1987 г. А. Аганбегян, - пока не собираемся создавать акционерный капитал, выпускать акции. Просто нельзя всё сразу. Мы развиваем и углубляем рынок потребительских товаров, создаём новый для нас рынок средств производства, будет оптовая торговля ими, намечаем реформу цен. Если ко всему этому мы ещё создадим рынок капитала, биржи, то это может нас вывести из экономического равновесия» [858].

Таким образом, переход к хозрасчёту и самофинансированию рассматривался лишь как шаг на пути к созданию многоукладной рыночной экономики. Этот факт подтвердил в беседе со мной и Н.И. Рыжков [859].

26 июня 1987 г. пленум перевёл Н.Н. Слюнькова, В.П. Никонова и А.Н. Яковлева в члены Политбюро, избрал кандидатом в члены Политбюро Д.Т. Язова и освободил от своих обязанностей С.Л. Соколова [860].

Пленум принял также решение созвать в следующем году XIX партийную конференцию и вынести на неё вопрос о реформе политической системы [861].

Многие связывали с июньским Пленумом 1987 г. надежды на изменения к лучшему. Однако, оценивая значение одобренной им экономической реформы, А.С. Черняев пишет: «Отход от советских методов планового хозяйства и инициированные Горбачёвым нововведения резко ухудшили экономическую ситуацию, а с нею и всю психологическую атмосферу в стране» [862]. «А закон о предприятии, наверное, стал первым толчком к развалу экономики» [863].

Обратите внимание, это пишет не оппонент генсека, а один из его ближайших советников, принимавший самое активное участие в разработке этой политики.

Во время одной из бесед с Н.И. Рыжковым мною был задан вопрос: думали ли они о возможных издержках экономической реформы. Ведь даже у лекарств есть противопоказания. Желая заострить проблему, я сформулировал её так: создавая яд, готовили ли вы противоядие. Ответ был отрицательным [864].

12 октября 1987 г. Михаил Сергеевич посетил Ленинград. Выступая на Марсовом поле, он прежде всего предупредил собравшихся здесь о том, что «в ходе развёртывания перестройки, демократии, внедрения нового хозяйственного механизма» «проблемы будут нарастать», а затем заявил: «Сегодня судьба нашего поколения во многом схожа с судьбой ленинградцев, которые тут боролись и выстояли. Так и нам теперь надо выдержать» [865].

Говоря о тех ленинградцах, которые «тут стояли и выстояли», М.С. Горбачёв имел в виду тех, кто защищал Ленинград в период блокады.

Но тогда получается, что он сравнивал грядущие трудности с теми, которые пережило блокадное поколение. Следовательно, в отличие от премьера он не только думал о возможных издержках перестройки, но и понимал, что она поведёт не просто к экономическому кризису, а к экономической катастрофе.

«Мне кажется, - писал последний советский премьер B.C. Павлов, - уже в то время у Горбачёва под напором первых серьёзных неудач перестройки вызрела главная «идея» дальнейших действий - взять курс на погром, на разрушение экономики, списав разруху на последствия брежневского правления» [866].

«Мировое сообщество управляемо»

В 1987 г. наметились важные перемены не только во внутренней, но и во внешней политике СССР, главным девизом которой стало «новое мышление».

«Новое политическое мышление» в СССР, - пишет Е.М. Примаков, - связывают в основном с «эрой Горбачёва». Действительно, в это время было сделано много. Разрабатывались эти новые подходы на государственной даче в Лидзаве (Абхазия) в 1987 году. Главным автором был Александр Николаевич Яковлев» [867].

В.М. Фалин утверждает, что «новое политическое мышление» под руководством А.Н. Яковлева «сочиняли» три человека: он, Георгий Арбатов и «отчасти Анатолий Ковалёв», бывший тогда первым заместителем министра иностранных дел [868].

Одной из составных частей «нового мышления» стала концепция «общеевропейского дома», которая 26 марта 1987 г. была представлена А. Ковалёвым на рассмотрение Политбюро [869], а затем 10 апреля озвучена М.С. Горбачёвым во время его пребывания в Праге [870].

Суть провозглашённого М.С. Горбачёвым «нового мышления», на мой взгляд, очень точно выразил бывший заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС К. Брутенц, назвав его «пропагандистским лозунгом», «прикрывающим сдачу Советским Союзом своих позиций» [871].

Со всей очевидностью это проявилось уже в ходе советско - американских переговоров по поводу сокращения вооружений.

После того, как 12 июня 1987 г. США изъявили согласие пойти на ликвидацию РСМД - ракет средней и малой дальности в Европе [872], М.С. Горбачёв поднял вопрос о необходимости сокращения обычных вооружений. «Проблему сокращения обычных вооружений, - заявил он, - в Европе надо решать кардинальным образом. Сейчас эта задача выходит на первый план. С такими непомерно разросшимися армиями безопасность Европы обеспечить нельзя. Если у нас больше вооружений - будем сокращать мы. Если больше у них - пусть сокращает НАТО» [873].

«В течение 1986–1987 годов, - вспоминал С.Ф. Ахромеев, - министр обороны С.Л. Соколов и я как начальник Генерального штаба много раз обсуждали положение, в котором могут оказаться наши Вооружённые силы, если рухнет созданная после войны система безопасности Советского Союза и других стран Варшавского Договора в Европе. Лётом 1987 года М.С. Горбачёву новым министром обороны Д.Т. Язовым и мной был представлен по этому вопросу обстоятельный документ с просьбой рассмотреть обостряющуюся обстановку и возникавшие проблемы совместно с военными» [874].

Михаил Сергеевич никак не отреагировал на это обращение [873].

22 октября 1987 г. в Москву прибыла американская делегация во главе с Д. Шульцем, в которой одних журналистов было 35 человек [876]. На следующий день государственный секретарь США встретился с советским генсеком [877] и передал ему приглашение посетить Вашингтон [878].

Визит был намечен на 7–9 декабря. Главная его цель заключалась в обсуждении договора о сокращении РСМД. Кроме того, планировалось, что стороны «рассмотрят вопрос о выработке инструкций своим делегациям относительно будущего договора по сокращению на 50 процентов СНВ СССР и США и договорённости соблюдать Договор по ПРО и невыходе из него в течение согласованного срока» [879].

Это означало, что вопрос о ПРО или СОИ фактически снимался. Между тем договор о РСМД ещё не был готов. В Женеве развернулись последние бои вокруг него. Они шли по нескольким направлениям, но главными были два: а) о количестве ракет, подлежащих уничтожению и б) о способах контроля над ядерным оружием средней и меньшей дальности.

7 декабря 1987 г. советская делегация прибыла в Вашингтон. На следующий день договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности с радиусом действия 500–5500 км был подписан [880].

Выступая после его подписания, Р. Рейган сказал: «Пусть 8 декабря 1987 года станет датой, которую занесут в учебники истории, датой, которая обозначит водораздел, отделяющий эру нарастания ядерной угрозы от эры демилитаризации жизни человечества» [881].

Касаясь результатов вашингтонской встречи, бывший тогда начальником Генерального штаба С.Ф. Ахромеев оценивал её как успех советской дипломатии [882]. «Каждая сторона уступила, - заявил М.С. Горбачёв, - ровно столько, сколько надо было, чтобы пошёл процесс разоружения» [883].

Согласно статье IX все касающиеся этого вопроса сведения были включены в специальный документ «Меморандум о договорённости», который, как специально отмечалось в ст. XVII Договора, являлся «неотъемлемой» его частью. Сам «Меморандум» опубликован не был, но было обнародовано его краткое изложение, из которого явствует, что Советский Союз взял на себя обязательство ликвидировать 1752 ракеты: 826 РСД и 926 РМД, а США 859 ракет: 689 РСД и 170 РМД [884].

Уже одни эти цифры показывают, насколько равноправным был подписанный договор. Но дело не только в этом.

Следует иметь в виду, что включённые в список на уничтожение советские ракеты «Пионер» имели по три разделяющиеся головные части, РГЧ. По данным, которые приведены на сайте ветеранов 44 - го ракетного полка, в 1987 г. у нас имелось 650 подобных ракет. Получается, что на 859 уничтожаемых американских боеголовок приходилось 3052 советских. Если же принять во внимание технические характеристики боеголовок, окажется, что суммарная мощность уничтожаемых американских ракет не превышала 50 мегатонн, а советских достигала почти 700 [885].

В связи с этим становятся понятны слова С.Ф. Ахромеева, которые, по свидетельству О. Гриневского, он произнёс, покидая Женеву: «Теперь мне осталось одно - просить убежище в нейтральной Швейцарии» [886]. Это было сказано с иронией, но смысл этих слов понятен. Начальник советского Генерального штаба понимал, что Договор отвечал не столько интересам СССР, сколько интересам США.

В то же время в Вашингтоне была достигнута договорённость о продолжении переговоров по сокращению СНВ на 50 процентов. Чем меньше становится подобного оружия, тем проще создать противоракетную оборону. Чем совершеннее противоракетная оборона ядерной державы, тем больше вероятность использования наступательного ядерного оружия.

Понимая, что подписанное соглашение может вызвать недовольство со стороны стран - участниц Варшавского договора, М.С. Горбачёв при возвращении из Вашингтона в Москву сделал остановку в Берлине и заверил своих друзей по Варшавскому договору, что ему удалось добиться очень важной победы - «затормозить разработку американской программы СОИ» [887], хотя, как мы уже знаем, СОИ представляла собой блеф.

Заслуживают внимания и другие аспекты вашингтонской встречи. Известно, например, что во время этого визита М.С. Горбачёв встречался с американскими бизнесменами [888].

Известно также, что в декабре 1987 г. Вашингтон посетил начальник ПГУ КГБ СССР, т.е. глава внешней разведки В.А. Крючков, который при посредстве советника президента по национальной безопасности К. Пауэлла встречался здесь с заместителем директора ЦРУ Робертом Гейтсом.

В.А. Крючков написал двухтомные воспоминания, но об этой встрече только упомянул [889]. И мы, возможно, никогда не узнали бы об этом факте, если бы о нём не поведал в своих мемуарах Р. Гейтс. Но и он не стал раскрывать секрета переговоров с В.А. Крючковым [890].

Можно встретить утверждение, будто бы глава ПГУ обеспечивал безопасность поездки генсека. Однако, во - первых, для этого существовало специальное 9 Управление КГБ. А, во - вторых, упомянутая встреча состоялась не в советском посольстве, не в Белом доме и даже не в резиденции ЦРУ Лэнгли, а в вашингтонском ресторане Maison Blanche [891].

Не успел М.С. Горбачёв вернуться в Москву и поведать членам Политбюро о том, какой крупный шаг на пути к миру ему удалось сделать в Вашингтоне, как 16 декабря 1987 г. США заявили о начале производства бинарного химического оружия [892].

Между тем 15 января на страницах «Правды» появилась статья Г.Х. Шахназарова под названием «Мировое сообщество управляемо». В этой статье развивалась идея о том, что усложнение мира требует создания «нового мирового порядка» и «мирового правительства», которое исходило бы из признания целостности мира и учитывало баланс всех сил [893].

Отмечая, что если первоначально сторонники создания «мирового правительства» - мондиалисты (от французского le monde - мир) - «в своём большинстве категорически отвергали суверенитет», поэтому «идея мирового правительства не могла обернуться ничем иным, как юридическим оформлением мирового господства американского капитала», автор статьи далее в полном противоречии с фактами утверждал, что теперь, «сохраняя позиции лидера капиталистического мира, Соединённые Штаты уже не могут претендовать на абсолютное превосходство», в результате чего якобы «отпал один из главных доводов против мирового правительства» [894].

Процесс глобализации обусловлен объективно. Ни отменить, ни запретить его невозможно. Точно так же как неизбежно складывание единого мирового хозяйства, единой мировой цивилизации, единого мирового правительства. Весь вопрос заключается только в том, каким образом, в каком качестве и на каких условиях включаются в этот процесс отдельные народы и страны. Всё, что известно нам на этот счёт до сих пор, свидетельствует: ни о каком равенстве, ни о каком балансе сил речь не идёт. Всё определяло и определяет соотношение сил.

Появление упомянутой статьи на страницах центрального печатного органа КПСС уже само по себе было знаменательно. О многом говорила и фамилия её автора. Хотя Г.Х. Шахназаров был представлен читателям просто как член - корреспондент АН СССР [895], однако, как мы знаем, он занимал должность помощника Генерального секретаря ЦК КПСС. Поэтому есть все основания думать, что в данном случае он выступал лишь рупором М.С. Горбачёва.

Это означает, что уже в начале 1988 г., т. е. до того, как советская страна оказалась перед лицом экономического кризиса, до того, как сложилась оппозиция, пошедшая на штурм власти, до того, как началась дезинтеграция СССР, до того, как произошли «бархатные революции» в странах «народной демократии», лидер советской державы открыто со страниц центрального печатного органа партии объявил о своей готовности присягнуть на верность «мировому правительству».

Рассуждая о «новом мышлении», «общеевропейском доме» и «новом мировом порядке», М.С. Горбачёв первоначально использовал в качестве главного козыря желание сорвать новый виток гонки вооружений, связанный с созданием СОИ. Однако к началу 1988 г. сомнения в её реальности зазвучали не где - нибудь, а в самих США.

Поскольку 1988 г. был годом новых президентских выборов, демократы, получившие преобладание в Конгрессе, добились специального парламентского расследования по данному вопросу, в результате чего Бюро технологических оценок американского Конгресса пришло к выводу, что СОИ «не будет создана в обозримом будущем». Обоснованию этого был посвящён специальный 900 - страничный доклад названного бюро, обнародованный в 1988 г. [896].

25 февраля 1988 г. М.С. Горбачёв поставил на Политбюро вопрос: «Что такое СОИ - блеф или реальность? Точный ответ на этот вопрос позволит нам выработать и единственно правильную политику».

Как же так? На протяжении 1985–1987 гг. генсек запугивал своих соратников по Политбюро угрозой нового витка гонки вооружений, в декабре 1987 г. в Берлине уверял своих союзников по Варшавскому договору, что ценой серьёзных уступок сумел добиться в Вашингтоне крупной победы - задержать реализацию СОИ. И вдруг, оказывается, он не знает, «что такое СОИ: блеф или реальность?».

В 1988–1989 гг. мифологический характер СВЧ - оружия получил освещение даже на страницах массовой печати [898]. Чтобы спасти «новое мышление», под него нужно было срочно подвести новый фундамент. В связи с этим начинает распространяться идея, что военные расходы и без СОИ стали для нашей страны непосильными.

На упомянутом заседании Политбюро 25 февраля М.С. Горбачёв заявил: «Теперь ясно, что без значительного сокращения военных расходов нам не решить проблем перестройки» [899]. А в мае 1988 г. Э.А. Шеварднадзе сделал «признание», что реальные военные расходы СССР составляют не 20 млрд руб., менее 5 процентов всех расходов государственного бюджета, как это утверждается официально, а 19 процентов валового внутреннего продукта, ВНП. Поскольку в 1987 г. ВНП достигал 825 млрд руб. [900], получается, что военные расходы приближались к 160 млрд руб. и превышали 35 процентов всех бюджетных расходов.

И хотя это не соответствовало действительности, в сознание советских людей начинает внедряться мысль, что именно гонка вооружений и развитие ВПК поставили страну на грань кризиса. А когда экономический кризис станет фактом, эта идея перерастёт в другую, которую можно сформулировать словами: мы проиграли гонку вооружений, мы проиграли «холодную войну».