Гнев Божий

Глава 2

По возвращении в гостиницу Янош провел меня на задний двор, где располагалась конюшня. В одном из двух ее боксов я увидел грузовик.

То был «форд», и выглядел он так, будто прошел горнило последней войны на Западном фронте. Его кузов, покрытый брезентовым пологом, до самого верха был загружен небольшими картонными коробками. Осмотрев машину, я, к удивлению, обнаружил, что шины на колесах были совсем новые, да и двигатель был в лучшем состоянии, чем я ожидал. Это уже радовало.

— Все в порядке? — спросил Янош.

— Сегодня утром вы потеряли действительно хорошего автомеханика.

— Да. Поэтому у меня и возникли проблемы. Впрочем, вся наша жизнь состоит почти из одних проблем.

— Когда мне ехать?

— Если отправитесь сразу же, то до наступления темноты попадете в Гуэрту. Это на полпути в Гуилу. Там есть маленький отель. Не ахти какой, но сносный. Давно, когда корреспонденцию развозили еще в почтовых каретах, в том месте был полустанок. Там можно остановиться на ночь. А на следующий день до полудня окажетесь в Гуиле. Это вас устроит?

Просто удивительно, как он был вежлив.

— Вполне, — ответил я, но ирония, прозвучавшая в моем голосе, казалось, совсем не затронула Яноша.

— Хорошо, — сказал он и довольно кивнул. — Тогда пройдемте в кабинет и обсудим последние детали вашей поездки.

Рабочий кабинет Яноша располагался в передней части здания и представлял собой небольшую комнатку, в которой царил необычайный хаос. В ней были письменный стол из полированного дуба и огромное количество книг. Войдя в кабинет, Янош указал тростью на стол, на котором в кожаной кобуре лежал мой «энфилд».

— Не сомневаюсь, что вы захотите иметь его при себе. В стране сейчас так неспокойно.

Сняв пиджак, я надел портупею с револьвером. Взглянув на меня, он заметил:

— Человек с таким образованием и прошлым, как у вас, как нельзя лучше подходит для такого дела.

— Да, — коротко ответил я и натянул на себя пиджак. — Что-нибудь еще?

Открыв дверцу тумбы рабочего стола, Янош извлек из нее два конверта и протянул их мне.

— В одном из них письмо Гомесу, которому вы доставите товар в Гуиле. Кстати, ему поставляют горючее, так что с бензином на обратном пути проблем у вас не будет. Во втором конверте лежит разрешение на вашу поездку по стране, подписанное капитаном Ортисом. Это на случай, если вас вдруг остановят местные власти.

Я положил оба конверта в нагрудный карман и застегнул пиджак. Янош из коробочки сандалового дерева выбрал длинную черную сигару, прикурил ее и пододвинул коробочку мне.

— Вы со мной выпьете, сэр? На посошок?

— В тех местах, откуда я родом, в таких случаях обычно говорят: «Выпьем с чертом на брудершафт!»

Его огромное тело затряслось от хохота, на глазах выступили слезы.

— Да, видит Бог, сэр, вы мне определенно нравитесь.

Янош поднялся из-за стола и заковылял к стоящему у стены шкафу, открыл его и вынул бутылку и два стакана. Бренди было отличного качества.

Он облокотился на шкаф и мрачно уставился на меня.

— Позвольте заметить, сэр, похоже, что вас ничто не волнует. Совсем ничто. Или я не прав?

Я удивился тому педантизму, с которым он по-английски произнес эти слова. Любой бы ответил ему в том же духе.

— По собственному опыту знаю, в этой жизни, сэр, мало о чем следует волноваться.

Мог бы поклясться, что в его глазах на какое-то мгновение забегали огоньки беспокойства. Хотя вряд ли Янош мог себе такое позволить.

— Хотел бы добавить, — степенно произнес он. — Не уверен, что молодежь с вами согласится.

Теперь наш разговор грозился пойти совершенно не в ту сторону. Поэтому я осушил стакан и аккуратно поставил его на шкаф.

— Мне лучше трогаться в путь.

— Да, конечно, но вам нужны деньги на пропитание.

С этими словами он вынул бумажник и отсчитал сто песо в десятипесовых банкнотах.

— Если все пойдет нормально, завтра вечером вы должны вернуться назад.

Теперь он вновь выглядел весьма довольным. Я взял деньги и небрежно сунул их в карман.

— В этой жизни я понял самое для себя главное, мистер Янош. Все, что может произойти, обычно и случается.

Щеки на его лице отвисли, в глазах появилась тревога. Как я выяснил позднее, самым большим недостатком характера Яноша было то, что его можно было легко напугать. Я громко рассмеялся, повернулся и вышел из кабинета. Возможно, победа, которую я одержал на этот раз, была и не велика, но мне все равно было приятно.

В восемнадцать лет я впервые увидел, как умирают люди. Пасха 1916-го. Огромный район Дублина охвачен пламенем. Горстка смельчаков-добровольцев решила дать настоящий бой отряду британской армии.

Среди державших оборону был и я, Эммет Киф, начитавшийся патриотических книг в медицинском колледже, достаточно молодой, чтобы уверовать в идеи, за которые и умереть было не жалко. Весь в поту, в плохо подогнанной военной униформе, я крепко сжимал в руках карабин «мартини», притаившись у окна в офисе кондитерской фабрики «Джэкобс». Ничего не скажешь, романтическое место, чтобы встретить свой смертный час. Томми[2] из военного гарнизона Портабелло обнаружили нас довольно быстро.

В тот самый момент, когда в очередной раз ожесточенная перестрелка стихла, в окно влетела ручная граната и волчком завертелась посреди комнаты.

Мы все шестеро так и погибли бы, но я ухитрился подхватить гранату с пола и выбросить ее обратно на улицу, прежде чем она успела взорваться. Граната угодила в самую гущу наступавших на нас англичан.

В то время остаться живым или погибнуть было делом случая. Все решало время и везение. С тех пор я научился не только действовать, но и даже думать, исходя из этих обстоятельств. Так что Янош был почти прав, говоря, что меня почти ничто не волнует.

Первые несколько миль дорога из Бонито была вполне сносной, поскольку когда-то давно этот участок уложили щебнем. Но дальше она представляла собой обычную грунтовую дорогу, настолько искореженную, что ехать по ней со скоростью более двадцати пяти миль в час было уже небезопасно.

Вдали, в мареве раскаленного жарким солнцем воздуха, виднелись очертания гор Сьерра. Покрытый густым облаком белой придорожной пыли, я ехал в их сторону в северо-западном направлении.

По обеим сторонам дороги, насколько хватало взора, тянулась плоская, коричневого цвета равнина, на которой кое-где росли колючие кустарники, мескитовые деревья и акации. На этой, казалось бесконечной, дороге, проложенной по выжженной солнцем бесплодной земле, я был совершенно один.

Боже, какие приступы ностальгии я иногда испытывал по родным местам, по морю и горам Керри, зеленой Траве, теплому ласковому дождю, запыленным кустам фуксий, растущим у обочин дорог. Эти цветы мы называли «божьими слезами».

В течение первого часа пути мне не встретилась ни одна живая душа. Но затем вдали показалось ведомое стариком и двумя мальчуганами стадо коз. Одетые в лохмотья, босоногие пастухи с дырявыми соломенными сомбреро на головах производили удручающее впечатление. С лицами навечно потерявших надежду людей, они без каких-либо эмоций проводили машину взглядом.

Через пару миль я сделал остановку, снял с себя насквозь промокший от пота пиджак, напился тепловатой воды из четырехгаллонового керамического кувшина, привязанного к переднему сиденью для пассажиров. Затем полил ею голову и плечи.

Теперь дальнейший путь превратился для меня в настоящую пытку. Состояние дороги становилось все ужасней, я уже передвигался со скоростью не более пятнадцати миль в час. Кроме того, пыль и жара стали просто невыносимыми. Пробыв в дороге три с половиной часа и встретив одних только этих несчастных пастухов, я начал было думать, что никого, кроме меня, в этом забытом Богом месте не существует, как неожиданно впереди увидел священника.

Его «мерседес» находился в стороне от дороги, в густых зарослях кактусов. Сам священник стоял у обочины. Его сутана и широкополая шляпа были в пыли. Увидев грузовик, он помахал рукой. Я нажал на тормоз и выпрыгнул из кабины.

Он сразу же меня узнал и улыбнулся:

— А, мой ирландский друг.

Причиной, по которой его автомобиль съехал с дороги и оказался в кустах, был прокол шины переднего правого колеса «мерседеса». Помимо этого огромный камень попал под задний мост, и священник в течение целого часа безуспешно пытался сдвинуть машину с места.

Решение его проблемы я увидел сразу.

— Надо домкратом приподнять машину и вытащить из-под нее камень. Затем подтолкнуть, и она легко тронется с места.

— Где же были у меня глаза? — удивился священник. — Как же это не пришло мне в голову?

Не то что глаза, но и руки у него, должно быть, росли не из того места, подумал я, но промолчал. Открыв его багажник, я увидел несколько полных пятигаллоновых канистр с бензином и, отыскав домкрат, принялся за работу.

— Я бы сам мог это сделать, — без особого энтузиазма заметил священник.

Наблюдая за тем, как я вожусь с его машиной, он вытащил свою длинную черную сигару и закурил. По мне потоком струился пот, кобура с револьвером, висевшая на плече, мешала работе. Я снял ее и положил на заднее сиденье «мерседеса». Спустя минуту, подняв глаза, я увидел свой «энфилд» в руке священника.

— Осторожнее, святой отец, — предупредил я его. — У него очень чувствительное спусковое устройство. Может сработать даже от малейшего ветерка.

— Почему бы тогда не установить предохранительную чеку и тем самым предотвратить самопроизвольный выстрел? — предложил он.

Для священнослужителя слишком большая осведомленность в подобных делах, подумал я.

— Можно, если есть на это время.

— А у вас, полагаю, его нет.

— Ну, не всегда.

Он продолжал стоять у автомобиля, держа револьвер в одной руке, а кобуру от него в другой.

— Вам довелось побывать на войне, — заметил он. — Сражались против британцев?

Наверняка начитался американских газет, которые в подробностях описывали те события, предположил я и утвердительно кивнул.

— Можно сказать, так оно и было.

— Вообще-то говоря, Гражданская война — отвратительная штука, — сказал священник и покачал головой. — Как я понял из газет, ирландцы убивают друг друга с еще большей жестокостью, чем это делали в свое время британцы. Почему же ирландские республиканцы несколько месяцев тому назад застрелили Майкла Коллинза, ведь он, как никто другой, способствовал поражению англичан?

— Каждый хотел урвать себе кусок пожирнее, — пояснил я. — Мерзко все это.

— Должен сказать, он был неустрашимым республиканцем, — промолвил святой отец и поднял револьвер выше. — Я не особенно разбираюсь в оружии, но, похоже, ваше не очень удобно в руке.

— Не сказал бы, — ответил я. — Я левша, и его рукоятку специально для меня переделали.

Он продолжал осматривать мое оружие, очевидно удивляясь отсутствию мушки на конце ствола. Когда между камнем и задним мостом машины образовался небольшой зазор, священнослужитель положил кобуру с револьвером обратно на сиденье «мерседеса», приподнял сутану и опустился на колени рядом со мной.

— Что будем делать?

— Теперь надо ее толкнуть, а там будет видно.

Мы приложили много сил, прежде чем машина сдвинулась с места. Мне уже начало казаться, что наши попытки так ничем и не закончатся. Однако вскоре домкрат наклонился вперед, и «мерседес» тронулся, зацепив при этом задним бампером за тот самый злополучный камень. Священник, потеряв равновесие, упал на руки, а я, забежав вперед, поставил автомашину на ручной тормоз. Тем временем святой отец с улыбкой провинившегося школьника уже поднимался на ноги, выколачивая из бороды пыль.

— Ничего себе работенка! — ухмыльнулся он.

— Можно было бы придумать что-нибудь поприятнее, — согласился я.

— И в более удобном месте.

Распрямив наконец натруженную спину, я огляделся вокруг.

— Эту часть земли Господь создавал последней.

Он собирался прикурить очередную сигару, но горящая спичка замерла в его правой руке. Его лицо помрачнело и приняло выжидающее выражение.

— Даже это сотворено без вашего на то согласия.

— Оказавшись в таком месте, не скажешь, что его не существует, — сказал я, поежившись. — А скажешь — так оно сразу же о себе напомнит, и довольно сурово.

— Вы по-своему толкуете Ветхий Завет, — заметил он. — Для вас Господь — олицетворение гнева, а не любви.

— Тогда могу рассчитывать на поддержку Всевышнего, — с легкостью заключил я.

Святой отец кивнул, и его лицо еще больше помрачнело.

— Согласен, жизнь может быть очень тяжелой. Не каждый день удается прожить легко. Мне сорок пять, я испытал это на себе.

Я поднял с земли упавший домкрат и, подойдя к машине, начал менять колесо. В автомобиле священника их в запасе было два, что свидетельствовало о его разумной предусмотрительности. На замену ушло не более пяти минут. Пока я работал, он ни разу не предложил мне помочь и не сделал попытки продолжить наш разговор, лишь отошел в сторону и, взобравшись на невысокий холм, стал рассматривать виднеющиеся вдали горы.

Заменив колесо, я окликнул святого отца, но тот, казалось, меня не услышал. Я направился в его сторону, вытирая на ходу руки старой тряпкой.

Как только я подошел к нему, он повернулся и тихо произнес:

— Да, друг мой, вы абсолютно правы. Находясь в таком месте, трудно не верить в его существование.

Тема нашего разговора уже наскучила мне, и я ничего ему не ответил.

— Кажется, теперь все в порядке. Отгоните свою машину на дорогу, и там посмотрим, что не так.

У «мерседеса» имелся автоматический стартер, которым теперь было оборудовано большинство автомобилей. Мне и раньше доводилось иметь дело с подобными стартерами, так что запуск двигателя его автомобиля особых хлопот мне не доставил. Вспрыгнув на подножку машины, я завел ее, описал большой полукруг, выехал на дорогу и остановился в нескольких ярдах позади моего «форда».

Я забрал с заднего сиденья кобуру с револьвером и повесил ее на плечо.

— Видите, святой отец, все в этой жизни отлично получается, если только делаешь правильно.

Он рассмеялся, отключил двигатель и протянул мне руку:

— Молодой человек, вы мне решительно нравитесь. Клянусь, что это так. Меня зовут Ван Хорн. Отец Оливер Ван Хорн из Алтуны, штат Вермонт.

— Киф, — ответствовал я ему. — Эммет Киф. Уверен, что в Вермонте не часто встретишь католических священнослужителей с пулевым ранением в голову.

Его рука инстинктивно потянулась к виску.

— Да, действительно. Насколько мне известно, я был единственным капелланом в пехотной бригаде на Западном фронте.

— Не слишком ли далеко вы теперь от дома?

— Я здесь в ознакомительной поездке по поручению руководства нашей епархии. Как мы полагаем, с начала революции в мексиканской глубинке наша церковь переживает тяжелые дни. Я приехал сюда для того, чтобы выяснить, какую помощь мы можем ей оказать.

— Послушайте, святой отец, — сказал я. — Сегодня утром я ведь не шутил, когда говорил, что кое-кто в этих местах считает, что охота на священнослужителей еще продолжается. Знаю районы, где за многие годы местные еще не видали ни одного священника и не хотят их видеть. В прошлом месяце в Хермозе после восьмилетнего перерыва один молодой французский священник попытался вновь открыть приход. Так его просто повесили на веранде тамошней гостиницы. Я сам это видел.

— И ничего не предприняли?

— У себя в стране я насмотрелся на таких же священников, которые спокойно смотрели на подобные экзекуции, — ответил я. — Гораздо легче сопровождать человека в последний путь с молитвенником в руках, чем самому отправляться на смерть.

Чертовски тяжело заставить себя подняться на борьбу даже за то дело, в которое веришь, заранее зная, что проиграешь.

Я начал злиться, хотя и не понял почему. Обойдя «форд», я резко повернул ручку стартера. Двигатель грузовика тут же затарахтел. Ван Хорн подошел и встал рядом со мной.

— Похоже, я вас допек, — промолвил он. — За что прошу прощения. Шокирующая всех страсть всем и всегда читать проповеди — моя самая большая слабость. Я надеюсь пересечь горы и добраться до местечка под названием Гуиамас, расположенного на западном побережье. А вы?

— Перевожу в Гуилу контрабандное виски, — ответил я. — Если у вас кончится бензин, там можно будет заправиться.

— Надеетесь к ночи добраться?

Я покачал головой.

— Нет. В двадцати милях отсюда располагается Гуэрта, старая промежуточная почтовая станция, где я и заночую.

— Может быть, там снова и встретимся.

Улыбнувшись священнику, я забрался в кабину грузовика.

— Если это произойдет, тогда о религии ни слова. Ради Бога, святой отец.

— Думаю, у меня не получится. Но обещаю приложить максимум усилий. Да благословит вас Господь.

Подобные сантименты уже давно перестали находить отклик в моей душе, и я, нажав на педаль, рванул вперед.

Сумерки наступили неожиданно. Скрывшись за горизонт, солнце перестало греть и окрасило небо в золотисто-алый цвет, на фоне которого черной грядой проступили вершины горного хребта. К своему удивлению, позади себя на дороге я не мог разглядеть «мерседеса», который, как я полагал, едет вслед за мной. Меня начинал волновать вопрос, куда же делся священник. Хотя у них, как и у других людей, могли быть свои причуды.

Успев до наступления темноты перебраться через невысокий горный перевал, я увидел перед собой внизу бывшую почтовую станцию Гуэрты, в окнах которой тускло мерцал свет. Это было небольшое глинобитное строение с плоской крышей, появившееся здесь с незапамятных времен. С его стен во многих местах, особенно со стороны дороги, уже давно успели отвалиться куски потрескавшейся глины.

На золотом фоне угасающего заката чернели стволы кактусов, похожие на огромные пальцы, устремленные в небо. Когда я спустился с холма, возникло ощущение, что нахожусь на огромной театральной сцене среди каких-то немыслимых декораций. К столбу, стоящему рядом с домом, было привязано с полдюжины верховых лошадей. Подъехав ближе, я отключил двигатель и тут же услышал громкий смех и пение пьяных людей. Как только я вылез из кабины грузовика, дверь станционного строения отворилась, и на пороге появился мужчина. На нем был цветастый пиджак. Две ленты патронташа крест-накрест перепоясывали его грудь. В руках он сжимал винтовку.

— Стоять! Кто такой? — пьяным голосом резко скомандовал он.

Прикрытый капотом грузовика, я бы мог без труда на месте пристрелить его и тут же скрыться, прежде чем его дружки поняли бы, что произошло. Но мне это было не нужно. К тому же я успел заметить большую серебряную бляху, прикрепленную у него на груди. Такую могли носить только провинциальные стражи порядка. Впрочем, многие из них были способны не задумываясь всадить нож или изнасиловать женщину, оставаясь при этом безнаказанными.

— Я везу груз Гомесу в Гуилу, — ответил я. — У меня разрешение от капитана Ортиса, шефа полиции Бонито.

— Входи. Там разберемся, кто ты такой.

Помещение внутри освещала одна-единственная керосиновая лампа, висевшая под низким потолком. Когда я вошел, сидящие за длинным деревянным столом четверо мужчин подняли на меня свои пистолеты. Они были одеты точно так же, как и тот, кто меня встретил. Если бы не полицейские бляхи, украшавшие их и без того экзотические одежды, всю компанию легко можно было принять за тех, с кем они были призваны бороться. Внешне они удивительно походили друг на друга: густые усы, давно не бритые лица, мрачный подозрительный взгляд. Только у того, кто вышел навстречу, не было на голове сомбреро. Он, похоже, был у них за старшего.

— Ну что там у тебя? — спросил он.

— Везу на грузовике товар для Гомеса в Гуилу, — повторил я и вытащил из кармана разрешение на поездку, выданное мне в Бонито. — Вот мой документ.

Он внимательно изучил протянутую мною бумагу, а затем вернул ее мне.

— Луис Дельгадо, к вашим услугам, сеньор.

— Взаимно, — ответил я вежливо.

— Вы намерены здесь заночевать?

— Если будет возможность.

— Никаких проблем, — заверил он и бросил взгляд на седовласого старика, стоявшего за небольшой барной стойкой. — Эй, Тачо. Этот сеньор желает здесь остаться на ночь. Ты позаботишься о его ночлеге?

Старик в испуге яростно закивал, а Дельгадо залился самодовольным хохотом.

— Стоит мне только щелкнуть хлыстом, как эти деревенские свиньи вытягиваются в струнку. Не выпьете ли со мной, сеньор?

В данной ситуации мне не оставалось ничего, кроме как принять его предложение. Осушив протянутый мне стакан текилы, я пожелал Дельгадо здоровья и направился к стойке, за которой стоял перепуганный насмерть Тачо. В немой мольбе глаза старика уставились на меня. Я ничего не мог ему сказать в утешение, поскольку в тот момент не знал, что здесь происходит и какие отношения связывают находящихся здесь людей.

Дельгадо властно хлопнул ладонью по столу.

— Принеси еды, жалкий червяк. Ты, мразь, собираешься нас кормить или нет?

Тачо бросился в конец барной стойки, но тут дверь, ведущая в кухню, отворилась, и оттуда вышла молодая женщина. Спустя некоторое время, повнимательнее разглядев ее, я понял, что лет ей не больше семнадцати. Выглядела она, как и большинство рожденных от смешанных браков, намного старше. На ней была простенькая юбка до колен, индейская блузка ручной работы, вдоль спины свисала туго заплетенная коса.

Даже мне, невысокому ростом, при всем желании неспособному дотянуться рукой до двухметровой отметки, она показалась совсем маленькой. Внешне девушка напоминала мне мою мать — да упокой Господь ее душу. Те же темные, почти черные глаза, высокие скулы, большой рот и кожа оливкового оттенка. Красавицей назвать ее было нельзя, но я тем не менее вновь с интересом посмотрел на нее. Интересно, к чему бы это?

С безучастным выражением лица девушка подошла к столу и поставила на него поднос с едой. Она уже повернулась, чтобы вновь исчезнуть на кухне, как Дельгадо резко схватил ее за руку.

— Э, нет. Не так скоро, мой цветочек. Истинный мужчина обед начинает с легкой закуски.

Грубо схватив за шею, он нагнул девушку и заглянул ей за отвисший ворот блузки.

Раздался громкий хохот.

— Лифчик надела. Даму из себя изображаешь? Или думаешь, помешает нам подержаться за твои титьки?

Девушка ногтями вцепилась ему в щеку, оставив на ней кровавые полосы. Дельгадо с размаху сильно ударил ее по лицу и, повалив девушку к себе на колени, запустил под юбку руку.

Его дружки одобрительно захохотали, а когда Тачо кинулся ей на помощь, один из них так сильно его толкнул, что старик, ударившись о стену, свалился на пол.

Затем двое полицейских, схватив отчаянно сопротивляющуюся девушку за руки, прижали ее спиной к столу. На мое удивление, она не кричала. В ее глазах не было страха. Она просто изо всех сил сопротивлялась «представителям власти», совершенно не надеясь ни на чью помощь, в том числе и на мою. Это я понял в тот момент, когда наши взгляды встретились.

Я становился свидетелем насилия, ежедневно совершаемого в этой стране, начиная с первого дня революции. Однако привыкнуть к происходящему было нелегко. Пусть это и не мое дело, но быть в роли спокойного наблюдателя я не мог. Вскинув «энфилд», я выстрелил в бутылку с текилой, и она разлетелась на мелкие осколки.

Эффект от моего выстрела был неожиданным. Группа вооруженных до зубов полицейских мгновенно распалась. Единственным, кто не тронулся с места, был Дельгадо. Не выпуская из рук своей жертвы, он обернулся и испытующе посмотрел на меня. Страха в его глазах не было.

— Легче на поворотах, сеньор, — спокойно промолвил он. — Скоро и тобой займемся.

— Следующая пуля в тебя, — предупредил я. — А теперь всем руки вверх и живо к барной стойке.

Полицейские неохотно подчинились моей команде и медленно двинулись к бару, явно желая со мной разделаться. Меня удивила девушка. Поднявшись со стола, она быстро подошла ко мне и вцепилась рукой в полу моего пиджака. В этот момент она была похожа на малое дитя, потерявшееся в толпе и наконец-то отыскавшее свою мать.

Испуганный Тачо, поднявшись с пола, в ожидании уставился на меня.

— Собери у них оружие, старик, — обратился я к нему. — И не бойся. Пусть только кто-нибудь из них тронется с места — и я застрелю Дельгадо.

Похоже, Тачо меня не слышал. Он в нерешительности пытался сделать шаг то в одну, то в другую сторону.

— Как тебя зовут? — спросил я девушку, не глядя в ее сторону. Я не услышал ответа, а только почувствовал, как она еще крепче вцепилась в меня.

— Бесполезно, приятель, — ухмыльнулся Дельгадо. — От нее уже много лет никто и слова не добился.

Взяв девушку за руку, я поставил ее перед собой и внимательно посмотрел на нее. Ее лицо было сосредоточенно-спокойным.

— Ты меня понимаешь? — спросил я.

Она кивнула в ответ.

— Отлично. Забери у них оружие и ничего не бойся. Убью любого, кто попытается тебя обидеть.

В ее темных глазах вспыхнул огонек, лицо оживилось. Девушка, развернувшись, направилась в сторону полицейских.

В этот момент в воцарившейся тишине звякнули шпоры. Я слишком поздно вспомнил, что во дворе на привязи стояло шесть лошадей, а в комнате находилось всего пятеро полицейских. Сильный удар в правое ухо свалил меня на пол, прежде чем я понял, что произошло.

При ударе об пол сработал спусковой механизм моего «энфилда». Раздался выстрел, и в комнате возникло замешательство, раздались крики. От следующего удара сапогом я почувствовал в груди резкую боль. Хотя я и не терял сознания, но, приподнявшись с пола, к своему удивлению обнаружил, что мои руки заведены за спину и крепко связаны. Смастерив из веревки петлю, Дельгадо накинул ее мне на шею и похлопал меня по щеке. Затем он перекинул свободный конец веревки через свисавшую под потолком балку.

Двое полицейских держали в руках девушку, а остальные за моей спиной подхватили конец веревки.

Дельгадо довольно улыбнулся:

— Сначала мы тебя немножко подвесим, затем позабавимся с нашим цветочком. Тебе это понравится. А потом — посмотрим. Такой изысканный джентльмен, как ты, заслуживает особого обхождения.

Из-за петли, стянувшей шею, мне пришлось запрокинуть голову. Я почти висел, едва касаясь пола.

Сжавшийся на стуле в комок старик Тачо в ужасе зажал ладонью рот. Его глаза сделались круглыми. Даже девушка прекратила сопротивление. Все выжидающе смотрели на меня. В этот момент наружная дверь отворилась и в комнату, слегка пригнув голову, чтобы не задеть за притолоку, вошел отец Ван Хорн.

— Добрый вечер, — негромко произнес он.

В правой руке священник держал большую дорожную сумку. В покрытой пылью поношенной сутане, с лицом, скрытым падающей от широкополой шляпы тенью, бородой, вызывающе торчащей вперед, и сигарой в зубах Ван Хорн производил мрачное впечатление.

— Похоже, вы, мистер Киф, попали в небольшую переделку, — заметил он.

Застыв от удивления, полицейские, державшие в руках веревку, ослабили стягивавшую мне шею петлю, и я смог перевести дух.

— Сказать по правде, мне уже надоело здесь стоять и ничего не делать, святой отец, — ответил я.

Дельгадо мгновенно выхватил пистолет, отодвинул девушку в сторону.

— Кто ты такой? — резко спросил он. — Мы здесь никаких святош не ждали. Это уж точно.

— Тем не менее я здесь, — ответил священник. — Могу ли я попросить вас освободить этого человека?

На лице Дельгадо заиграла мерзкая улыбка.

— Попросить можно всегда, но от этого я добрее не стану. Честно говоря, я что-то давно не вешал священников и боюсь не удержаться от соблазна подвесить и тебя рядом с этим гринго.

— Не слишком ли печально будет? — съязвил Ван Хорн.

— Для тебя, но не для меня. Сначала проверим твои документы, потом разберемся, что к чему.

— С удовольствием, сеньор, — с готовностью ответил святой отец и, поставив сумку на стол, извлек из кармана ключ. — Страсть унизить другого, мистер Киф, является проявлением порочной наследственности. Чтобы заставить таких людей раскаяться в своих поступках, полезно периодически давать им отпор. Это советую делать и вам.

С этими словами священник резко распахнул дорожную сумку, выхватил из нее ручной пулемет и нажал на гашетку. Пулеметная очередь снесла макушку с головы Дельгадо.