Гнев Божий

Глава 8

Подъезжая к селению, мы увидели, как над ним в атмосфере наступающего вечера вьются густые клубы дыма.

— Кажется, что-то горит, — спокойным голосом заметил Янош. — Надеюсь, не церковь.

— Пожалуйста, быстрее, сеньор! — взмолилась Чела де Ла Плата.

Мы миновали последний подъем перед въездом в городок, и перед нами как на ладони предстала панорама Мойяды. Церковь была цела, но и из-за звонницы валил сизый дым. Из дверей церкви до нас донесся сильный грохот, и через мгновение на ее пороге, обнаженный по пояс, показался Ван Хорн. На плече он держал пару разбитых деревянных досок.

— Весенняя уборка, отец? — крикнул я, когда мы подъехали ближе.

— Что-то вроде этого, — ухмыльнулся он.

Я вылез из машины и последовал за ним. Обойдя здание церкви, я увидел огромный костер. Бросив в него доски, Ван Хорн повернулся ко мне:

— Кое-что уцелело. Несколько скамеек еще можно использовать. Остается только хорошенько все здесь выскрести и побелить известью стены.

— Похоже, уборка доставляет тебе удовольствие, — заметил я. — Он пропустил мое замечание, а я поспешно добавил: — Есть что рассказать о старике де Ла Плата. Но об этом потом. С нами приехала его дочь.

Ван Хорн, бросив взгляд поверх моей головы, улыбнулся.

— Добрый день, сеньорита, — приветливо сказал он.

Я обернулся и увидел, что Чела стоит совсем рядом и выжидающе поглядывает на нас обоих. Грузно переваливаясь с ноги на ногу и тяжело опираясь на трость, подошел Янош.

— Ну и работенка, святой отец. Позвольте представить сеньориту де Ла Плата. Сеньорита, это отец Ван Хорн, которого мы подвезли из Гуилы.

Чела де Ла Плата, не обращая на нас с Яношем никакого внимания, подошла к Ван Хорну. Ее лицо сильно побледнело, глаза стали похожими на огромные черные дыры.

— Вам нельзя тут оставаться, отец. Это просто невозможно. Вас здесь убьют.

— Мне кажется, что вы слишком сгущаете краски, сеньорита, — мягким голосом сказал Ван Хорн и улыбнулся. — Мое место здесь, и нигде более. Вы должны это понять.

— Священников здесь убивают, святой отец, — страстно заговорила она. — Другого и не ждите. И мне, хочу того я или нет, опять придется вмешиваться в их дела. А у меня уже нет сил, я просто устала от этого.

Реакция Ван Хорна на этот отчаянный крик души меня удивила. Он бережно взял руку девушки в свою, а другой нежно провел по ее волосам. Его лицо стало суровым, голос — твердым, но ласковым.

— Пусть ничто тебя не тревожит, дитя мое. Ничто. Поняла?

Она бросила на него удивленный взгляд и так сильно сжала в кулак кисть свободной руки, что та побелела. Чела закрыла глаза, губы ее задрожали, и я услышал, как она тяжело вздохнула. Когда она вновь открыла глаза, напряжение на ее лице почти исчезло.

— Никто не придет вам на помощь, отец. Здесь все всего боятся.

— Я знаю.

— И особенно боятся моего брата, который ненавидит все живое на свете, — сурово произнесла девушка.

Ван Хорн улыбнулся и осторожно отпустил ее руку.

— С Богом, сеньорита. У меня много работы. Возможно, когда все утрясется, вы меня вновь навестите.

Чела молча повернулась и пошла обратно к машине. Я хмуро посмотрел на Ван Хорна, а тот, не глядя в мою сторону, поднял с земли обломанную доску и бросил ее в огонь. Поняв, что он полностью ушел в себя, я направился к «мерседесу». Неожиданно мимо меня в сторону костра, где стоял Ван Хорн, пробежала Чела. Я помог Яношу забраться в машину и, сев за руль, нащупал ногой педаль.

— Что ты об этом думаешь? — спросил я его.

— Потрясающий актер! Похоже, он почти верит в то, что говорит.

— А если он действительно верит или, по крайней мере, начинает в это верить?

— Черт возьми, будет весьма забавно, сэр, — противно хихикнул он.

Я не понял, что Янош хотел этим сказать. Времени на расспросы у меня не хватило, так как в этот момент около машины появились Чела и Ван Хорн.

— Я попросила отца Ван Хорна посетить завтра утром нашу гасиенду, — сказала она. — Хочу, чтобы он встретился с моим отцом. Вы не будете так любезны, джентльмены, захватить его с собой?

— С удовольствием, сеньорита, — ответил Янош. — Должно быть, эта маленькая церквушка производила когда-то более приятное впечатление.

— Ей более двухсот лет, — уточнила Чела. — Построена в честь благословенного Мартина из Порреса, весьма почитаемого в этих местах. Знаете, его мать была индианкой.

— Да, конечно, — ответил я. — Только вчера отец Ван Хорн поведал нам о нем. Из его рассказа следовало, что Мартин был интересной личностью.

Мне не совсем было понятно, почему вдруг нахмурился Ван Хорн. Вероятнее всего, упоминание имени святого его насторожило.

— Что, церковь носит его имя? — спросил он, обращаясь к Челе.

— Вы, святой отец, должно быть, сразу это поняли, — с неуверенностью в голосе произнесла та. — У вас же есть его изображение. Я могу на него взглянуть?

— Конечно, — с готовностью ответил Ван Хорн и, взяв девушку под руку, посмотрел на нас с Яношем: — Джентльмены подождут нас?

Как только девушка и Ван Хорн скрылись в дверях церкви, Янош с беспокойством в голосе спросил:

— Что бы это значило? Как ты думаешь?

— Абсолютно уверен, что девушка клюнула и в отношении Ван Хорна у нее нет никаких подозрений, — успокоил я его.

— Точно, но на нас это не распространяется. Надо сказать, друг мой, в роли священника он смотрится вполне убедительно.

— Гляди, он ее еще и исповедует.

Срезав перочинным ножом кончик сигары, Янош ехидно спросил:

— А тебя от этого коробит?

— С какой стати?

— Пойми же, у Ван Хорна своя задача. А ты, похоже, не очень-то доволен, что он с ней так хорошо справляется.

Отчасти Янош был прав, но мысль о том, что события стали развиваться не так, как планировалось в начале нашей операции, продолжала мучить меня.

Спустя некоторое время Чела и Ван Хорн вышли наружу. Лицо девушки было бледным, а Ван Хорн выглядел очень серьезным и мрачным. Остановившись, он коснулся рукой плеча Челы и, благословив, вновь исчез в здании церкви.

— Как вам понравился образ святого, сеньорита? — спросил Янош, когда машина тронулась.

Вопрос Яноша остался без ответа. Девушка, казалось, вообще ничего не слышала, а лишь застывшими глазами, подняв голову, продолжала смотреть вперед. Было видно, что она сосредоточенно о чем-то думала.

Когда мы остановились у гостиницы, она, как мне показалось, вышла из оцепенения, вылезла из машины и, позвякивая шпорами на сапогах, быстро поднялась по лестнице. Морено, стоя за барной стойкой, протирал стеклянные стаканы. Увидев Челу, он, вытирая о полотенце руки, неуверенно шагнул ей навстречу.

— К вашим услугам, сеньорита.

— Рафаэль, эти джентльмены здесь по делам моего отца. Пробудут пару дней, может быть, три. Размести их в самых лучших номерах.

Морено охватил тот же ужас, как тогда при виде Ван Хорна.

— Но, сеньорита, — прошептал он, — как я могу?! Это же запрещено.

— Скажи-ка, друг мой, — сказала она ледяным голосом, — кому здесь все принадлежит?

— Вашему отцу, сеньорита.

— Тогда какие могут быть вопросы? Либо ты делаешь, что я прошу, либо оказываешься со всеми твоими пожитками на улице. Этого хочешь?

Морено затрепетал, словно запутавшаяся в паутине муха.

— Вы же знаете, сеньорита, моя жена в таком состоянии...

— Совершенно верно, — резко произнесла Чела, давая понять, кто здесь хозяин. — Решаю я, а не ты, Рафаэль. Тебе ничего не будет.

Последние слова сломили его.

— Хорошо, сеньорита, только под вашу ответственность.

Она обернулась и, торжествующе улыбаясь, посмотрела на нас. Во многом, должно быть, похожа на своего братца, впервые подумал я о Челе.

Мы оставили вещи в холле гостиницы, чтобы Морено отнес их в номера, а сами сели в машину. Нам предстояло доставить девушку обратно на гасиенду.

Большую часть пути мы проехали в полном молчании, но, когда до гасиенды осталось всего полмили, Чела неожиданно для нас заговорила:

— Возможно, оборудование на руднике покажется вам устаревшим, сеньор Киф. Но с начала работ прошло столько лет. Надеюсь, вы это учтете.

— Сеньорита, самое главное, каковы запасы серебра на вашем руднике. Если их достаточно, чтобы вести промышленные разработки, то поставить вам современное горнодобывающее оборудование для нас сущий пустяк.

— Да, конечно же... — согласилась она и откинулась на спинку сиденья. — Отец Ван Хорн — замечательный человек. Вы согласны со мной?

— Я слишком мало его знаю, чтобы утверждать это. Но он производит впечатление очень деятельного человека.

— Как, впрочем, и вы, сеньор, — сказала Чела и коснулась рукой серебряного амулета, висевшего на моей шее. — Странно видеть на вас эту вещицу. Могу ли я спросить, как она к вам попала?

— Это подарок от моего хорошего друга, — ответил я.

Она удивленно вскинула брови и слегка отпрянула от меня. Мексиканцы, будь они чистых кровей или метисы, одинаково относились к индейцам. Они их презирали. Теперь Чела, как я полагаю, стала смотреть на меня как на полукровку.

— Как я успел заметить, в ваших отношениях с Челой де Ла Плата пробежал холодок? — спросил Янош, когда мы возвращались.

Я обернулся к нему и, коснувшись рукой амулета, сказал:

— Похоже, я допустил промашку.

— Боюсь, что да, — ответил он. — Где-нибудь в Техасе или Аризоне тебя бы обозвали индейцем и вывезли из города по железной дороге, этому самому большому вкладу, внесенному великим народом в развитие мировой цивилизации. Тебе понравилось бы жить в Стране Прохладной Реки?

— Не знаю. Никогда там не был.

— А я попал к этим ряженым, как только прибыл в Мексику. У них не как у вас в Ирландии, уверяю тебя. Дикое пустынное место. Жуткий ландшафт. Сплошное холмистое плоскогорье из застывшей лавы с окаменевшими на нем деревьями. Им почти ежедневно приходится бороться за выживание.

— Что ж, звучит весьма заманчиво, — пошутил я.

— Из индейских племен здесь самые опасные — апачи, — продолжил Янош. — Однако и те побаиваются яаки. Прошло более четырехсот лет, как испанцы впервые покусились на их земли, и эти яаки борются с завоевателями, я бы сказал, вполне успешно. Столько лет здешнее правительство ведет политику на их полное уничтожение, но пока безуспешно. Это дикие и жестокие люди, Киф. Врагам, попавшим к ним в руки, отрезают конечности.

— Мне встречались такие калеки. Они выглядят, будто пострадали при взрывных работах на руднике, — сказал я и резко нажал на тормоз.

Перед нами, преодолев галопом невысокий холм, прямо на середине дороги появился всадник.

Я сразу понял, кто это. Никем другим этот человек быть не мог. С прямым корпусом и слегка откинутыми назад плечами, в седле он выглядел грациозно. На нем был френч и брюки, плотно обтягивающие ноги, — все черного цвета. Даже традиционных серебряных пуговиц, которые могли бы придать всаднику менее мрачный вид, на его одежде не было. Из-под черного сомбреро смотрело лицо надломленного жизнью человека. Взгляд его голубых глаз был совершенно пуст.

— Томас де Ла Плата к вашим услугам, джентльмены, — тихо произнес он.

— К вашим услугам, сеньор, — ответил ему Янош. — Меня зовут...

— Мне известно, кто вы такие и какова цель вашего приезда. Все это бред моего выжившего из ума отца. Разве не так?

Поначалу мне показалось, что Томас невооружен, но, когда он слегка наклонился вперед, я увидел у него на левом боку револьвер.

— Как же вам удалось это узнать, если мы даже не успели осмотреть рудник? — удивился я.

Он медленно покачал головой и, замерев, уставился глазами в пустоту. Лицо его оставалось спокойным. Похоже, Томас что-то выжидал. Более подходящий случай убить его, может быть, не представится, подумал я. Это должен был сделать я.

Тут с тополей, растущих вдоль холма неподалеку, взлетела стая потревоженных птиц. Нечто подобное этой картине, неожиданно представшей нашему взору, мне довелось наблюдать в небольшой деревушке графства Клер в самом начале Гражданской войны в Ирландии. Тогда один подлец, стоявший во главе отряда, завел нас в засаду. Мы были окружены. Помню, как из березняка с обеих сторон дороги, по которой мы двигались, с дикими воплями и оружием в руках выбежали бойцы противника. Минутной растерянности оказалось достаточно, чтобы полностью разгромить наш отряд.

Тот случай послужил мне хорошим уроком. На этот раз мы были окружены бандитами Томаса де Ла Плата.

— Ваша сестра хочет, чтобы мы завтра утром осмотрели рудник, сеньор, — вежливо сказал я.

— Вы уедете отсюда через два дня, и не позже. Я ознакомлюсь с вашим заключением до того, как оно попадет к сестре. Вы поняли?

Он поднял руку, и все шестеро всадников, выжидающих в тени посаженных вдоль дороги тополей, вскинув вверх винтовки, двинулись в нашу сторону.

Группа отвратительного вида бандитов, в большинстве своем в батрацкой одежде, но вооруженные до зубов, объехала наш «мерседес» со всех сторон.

— Того священника, которого вы привезли, разрешаю забрать с собой — и только потому, что тот еще не разучился понимать шутки. Передайте это ему. Кроме того, он очень рискует, пытаясь общаться с населением Мойяды. Никаких служб или религиозной пропаганды я здесь не потерплю.

— Но мы не попечители его церкви, сеньор, — заметил Янош.

— Может быть, вы предпочитаете быть его прихожанами? — ответил Томас, мягко улыбаясь. — Ему здесь нет места и никогда не было, сеньоры. Если он останется, его ждет смерть.

Пришпорив коня, Томас де Ла Плата галопом поскакал вслед за своим отрядом.

Янош с облегчением вздохнул.

— В какой-то момент мне казалось, что ты его вот-вот прикончишь. Если бы ты это сделал, нас бы сейчас клевали вороны. Как ты догадался, что банда рядом?

— Они вспугнули птиц на деревьях, — пояснил я.

— Ну, сэр, вы, как я вижу, свое дело знаете твердо, — засмеялся он.

На этом наш разговор закончился. Сидя за рулем, я чувствовал, как по моей спине бежит пот. Рубашка и даже пиджак на мне были хоть выжимай, руки нервно дрожали.

Оставив Яноша устраиваться в гостинице «Каса Мойяда», я побрел по улице в сторону церкви. Я медленно шел по селению, куря сигарету и здороваясь со всеми, кто попадался мне на пути. Но никто так и не удосужился хоть как-то отреагировать на мои приветствия. После революции эти бедные люди продолжали влачить такое же жалкое существование, как и до нее, что давало повод с иронией относиться к ее идеалам. Действительно, никаких перемен в их жизни так и не произошло, ярким свидетельством чему служила сточная канава, проходившая посреди улицы, на которой, вдыхая зловонные запахи человеческих испражнений, беззаботно играли дети.

Стоки из этой канавы стекали в канализационный колодец, вырытый в самом центре небольшой площади. Впереди меня, согнувшись под тяжестью кувшина с водой, шла совсем древняя старуха.

Догнав ее, я, несмотря на протесты, забрал кувшин и пошел за ней вслед. Вскоре старуха свернула в сторону и скрылась в одной из хижин. Мне, даже с моим средним ростом, чтобы войти в ее жилище, пришлось согнуться. Войдя внутрь, я чуть было не задохнулся от спертого воздуха, ударившего в ноздри, а когда глаза привыкли к темноте, сумел разглядеть, что в комнате не было ни окон, ни мебели. В углу лежала стопка индейских одеял, служивших старухе постелью. Женщина в испуге склонилась над тлеющим очагом, а я, поставив кувшин на пол и сунув ей в руку пять пенсов, поспешно покинул ее жилище.

Оказавшись на улице, я увидел Ван Хорна. Тот стоял на ступеньках церкви и смотрел в мою сторону. На нем вновь была одежда священника.

— Добрый вечер, святой отец! — воскликнул я, подойдя к нему ближе.

— Мистер Киф, — произнес он и, повернувшись, направился к двери. — Что вы здесь делаете? Навещаете бедняков?

— Ну и лачуга, должен заметить, — сказал я. — Я много повидал на своем веку, но такой нищеты еще не встречал. Даже самые грязные трущобы Дублина в сравнении с тем, что сейчас увидел, кажутся раем.

— Да, жизнь здесь тяжелая, — согласился Ван Хорн. — Как я и говорил. А как дела на гасиенде?

Я подробно описал ему все, что с нами произошло, начиная со встречи с Юрадо и кончая неприятным разговором с Томасом де Ла Плата. Когда я закончил свой рассказ, Ван Хорн уселся на стол, стоявший у стены ризницы, и, сдвинув к переносице брови, задумался.

— Итак, два дня, — наконец произнес он. — У нас мало времени.

— Как ты думаешь, почему Бонилла скрыл от нас, что старик не в своем уме? Уж это он должен был знать. Черт возьми, он ведь прекрасно знает, что творится в этой семье.

Ван Хорн хмуро посмотрел на меня.

— Похоже, ты сам знаешь, почему?

— Так вот, — сказал я. — Уверен, что Бонилла отвел тебе основную роль в этой операции. Ты для Томаса — главная приманка.

— То есть именно я должен был выманить его с гор, а ты — с ним расправиться? — произнес он и пожал плечами. — Что ж, согласен. Только обещаю тебе, что при первой же возможности я разделаюсь с ним сам.

— Значит, ты его не послушаешься и не уедешь из Мойяды?

— Киф, я приехал не для того, чтобы выполнять приказы Томаса. Он здесь на нелегальном положении и должен скрываться. В ответ на его требования я буду отправлять церковные обряды в открытую.

— А девушка? Ты так искусно заморочил ей голову. Зачем это?

— А ты сам как думаешь? — резко спросил Ван Хорн.

Было видно, что мой вопрос его сильно озадачил.

— Послушай, — сказал он, — я здесь священник и должен им оставаться. Это тебя как-то задевает? Мне кажется, что религиозные чувства тебе чужды.

— Точно, — согласился я. — Просто ты вновь стал другим человеком. Только и всего.

— Тебе придется к этому привыкнуть. Но я тебя все же не понимаю.

— Видишь ли, я был поражен тем, как ты вел себя с девушкой. Как ты с ней разговаривал, двигался. Ну настоящий священник, да и только! Прошу, не обращай на меня внимания.

Когда я выходил из ризницы, колени у меня почему-то дрожали. Вслед за мной вышел Ван Хорн и, взяв меня за плечо, легко повернул к себе лицом.

— Киф, я убийца и вор с большим стажем. Для таких, как я. Бога нет и быть не может.

— Если это так, — заметил я. — Если Бога нет, то почему ты так боишься своих грехов?

Видно, я впервые попал Ван Хорну в самую болезненную точку. Словно маска сползла с него, обнажив лицо глубоко страдающего человека. Неожиданно, схватив за грудки, он легко, словно детский мяч, поднял меня. Я уже подумал, что пробил мой смертный час, но тут Ван Хорн дернулся, словно сквозь него прошел электрический разряд, и поставил меня на пол.

— А ты сам? — со злостью произнес он. — Человек, бесцельно блуждающий по жизни, который не верит ни во что, даже в самого себя. Ты, лишенный элементарных человеческих чувств, уже не способен ни любить, ни ненавидеть. Ты — живой труп, Киф.

Он развернулся и скрылся в ризнице, плотно затворив за собой дверь. Слова Ван Хорна поразили меня. Он почти слово в слово повторил то же, что и я подумал о Томасе де Ла Плате, когда повстречал его на дороге.

Я был уже готов выбежать из церкви, как мой взгляд упал на алтарь, и я оцепенел. У меня перехватило дыхание. Над алтарем, вставленный в щербину от отколовшегося от его лицевой части камня, возвышался небольшой деревянный крест. Это был еще один предмет религиозного культа, хранившийся до этого в сундуке умершего священника. Последний луч угасавшего солнца, проникнув сквозь узкое оконце церкви, скользнул по серебряной фигурке Христа. На мгновение все вокруг залило ярким светом, и я в ужасе, не чувствуя под собой ног, выскочил наружу.

Как и ожидалось, условия в гостинице оказались спартанскими. В комнатах с побеленными известью стенами стояли старые латунные кровати. Остальная мебель, как мне показалось, была изготовлена местными умельцами, но уж никак не специалистами.

Я застал Яноша сидящим на кровати у раскрытого окна. Расстелив на коленях тряпицу, он чистил свой револьвер «смит-и-вессон» 38-го калибра.

— Видел Ван Хорна? — спросил он.

— Да, видел, — сказал я, кивнув.

— Вы, судя по всему, поцапались?

— Немного, но не это важно. С ним говорить все равно что с каменной стеной. Упрямый как осел.

— Бесполезная трата времени, друг мой. В этом я давно убедился. Давай-ка лучше попробуем раздобыть у нашего не очень гостеприимного хозяина еды и, может быть, по одному или по паре стаканчиков выпивки. Тебе это сейчас нужнее.

Нам все же удалось уломать строптивого Морено, и тот, убедившись, что мы будем обедать в отдельной, самой дальней от входа комнате, распорядился накрыть стол. Обслуживала нас его жена. Тяжело дыша, выставив вперед свой огромный живот, женщина с большим, трудом передвигалась по комнате. Беременность для нее может плохо кончиться, подумал я, и мне вдруг очень захотелось поделиться с Яношем своими мыслями. Хотя какое мне до этого дело? Здесь, особенно в глубинке, женщины с самого рождения живут подобно диким животным.

В конце обеда Янош, перехватив мой взгляд, брошенный вслед выходящей из комнаты жене Морено, печально заметил:

— Похоже, она не совсем здорова.

— Слабо сказано, — поправил я. — Если так и дальше пойдет, у нее возникнут серьезные проблемы.

— Ну да, конечно же, — произнес Янош. — Совсем забыл, что ты изучал медицину. Но звания врача так и не удостоился?

— Года не хватило.

— Жаль. А тебе никогда не хотелось завершить обучение?

— Где? В Дублине? — спросил я и рассмеялся. — За тот короткий промежуток времени между приговором и его исполнением я просто не успею, уверяю тебя. Пойдем посмотрим, чем угощают в баре.

Лучшего повода прервать наш разговор придумать было невозможно. Янош, эта старая хитрая лиса, конечно же все понял.

Войдя в бар, мы увидели, что Морено в нем нет. Ну и хорошо, подумал я и в поисках спиртного направился к стойке. Там я обнаружил целую батарею бутылок шотландского виски отличного качества. Для кого оно предназначалось, догадаться было нетрудно. Тем не менее, взяв одну из бутылок и пару стаканов, я налил виски себе и Яношу. В этот момент в бар вошел Морено и, увидев, что я делаю, хотел было меня остановить, но передумал.

— Что еще желаете, сеньоры? — спросил он.

— Колоду игральных карт, пожалуй. Или даже пару, — ответил Янош и многозначительно посмотрел на меня: — Ты, случайно, не играешь в безик?

— Нет, мне как-то с одним английским генералом пришлось пробездельничать два месяца на ферме в Коннемара. Там мы держали одного заложника, который научил нас дьявольской игре под названием пикет.

Лицо Яноша расплылось в довольной улыбке.

— Боже, сэр, я уже и не думал дожить до того дня, когда снова смогу сыграть в игру для настоящих джентльменов.

Янош протянул мне сигару, и, пока мы прикуривали, в дверях с картами в руках появился Морено.

Он положил колоду на стол и неуверенно произнес:

— Может быть, сеньорам в отдельной комнате будет удобнее? Со временем в баре соберется много народу.

— Нам и здесь неплохо, — парировал Янош, перебирая колоду и выбрасывая из нее карты меньше семерки. — А теперь оставь нас в покое.

Догадываясь о его необычайных способностях карточного игрока и моем неминуемом проигрыше, я все же рассчитывал от предстоящей игры получить удовольствие. Я настолько вошел в азарт, что только через час, подняв глаза, заметил в баре новых посетителей. Их было около пятнадцати человек.

Они были явно стеснены нашим присутствием. Некоторые, бросая на нас сердитые взгляды, сидели молча и не спеша потягивали вино из стаканов, другие приглушенно переговаривались. Судя по одежде, это были обыкновенные пеоны — латиноамериканские батраки, поэтому причин для беспокойства у нас не было.

Мы продолжали очередную партию, и я уже в третий раз раздавал карты, когда отворилась дверь и на пороге, позванивая шпорами, появился Рауль Юрадо. Вслед за ним, одетые, как и он, под ковбоев, с пистолетами на поясах, вошли еще двое. Одного из них я видел среди тех всадников, окруживших нас тогда на дороге.

Юрадо, войдя в бар, остановился и сердито уставился на нас, сжимая в левой руке плетку. Он с огромным удовольствием вышвырнул бы нас из бара или сделал бы еще что-нибудь похуже, но не решался, видимо помня о приказе своего крутого хозяина.

Подойдя к перепуганному насмерть Морено, он заказал для себя и своих подручных по порции текилы. Тут неожиданно вновь открылась дверь, и в бар вошел Оливер Ван Хорн.

Вокруг воцарилась мертвая тишина. Надо было видеть, какое удивление замерло на лицах всех, находившихся в тот момент в баре.

— Добрый вечер, — мягко произнес Ван Хорн.

— И вам добрый вечер, святой отец, — первым из присутствующих ответил я.

На нем была сутана и черная широкополая шляпа священника. Одной рукой он прижимал к себе какой-то предмет, завернутый в шерстяное одеяло. Подойдя к стойке, Ван Хорн обратился к Морено:

— Сеньор, извините за беспокойство. Не смогли бы вы мне помочь?

Морено испуганно уставился на священника. Юрадо посмотрел на них, и его глаза неприятно заблестели.

— Мне нужны спальный матрац, — спокойно продолжил Ван Хорн, — керосиновая лампа, побольше извести и малярные кисти.

— Ничего ты не получишь, — со злостью произнес Юрадо. — Убирайся отсюда.

— Я бедный человек и не смогу заплатить, пока не поступят деньги. Но может быть, вы согласитесь в качестве залога принять от меня вот это.

С этими словами Ван Хорн развернул одеяло и, вынув из него фигурку Святого Мартина из Порреса, поставил ее на стойку. Раздался вздох удивления, и посетители бара, с шумом опрокидывая стулья, повскакивали со своих мест. Двое из них опустились на колени, многие испуганно перекрестились.

— Боже милосердный! — в благоговейном страхе произнес Морено. — Где вы его отыскали, святой отец?

— Вы узнали его?

— О да, — ответил Морено и неистово перекрестился. — Он из нашей церкви и простоял в боковой часовне со дня постройки храма. Прошло уже двести лет. Это наша реликвия, святой отец, и принадлежит она нашим жителям. Как только во время революции она исчезла, несчастья обрушились на наши головы.

— Этот святой снова станет вашим, друг мой, — заверил его Ван Хорн. — Он займет прежнее место, как только будет очищена и заново освящена церковь.

— Я дам все, что вам нужно, святой отец, — сказал Морено. — Пройдемте со мной.

Юрадо резко ударил кожаной плеткой по стойке бара и громко вскрикнул:

— А я говорю, нет!

— По какому праву?

— А этого вам не достаточно, сеньор священник? — злобно огрызнулся Юрадо и, выхватив пистолет, приставил его к животу Ван Хорна.

Моя рука потянулась в карман пиджака, но вынимать револьвер я не стал: можно было все только испортить. Ван Хорн спокойно отвел пистолет Юрадо в сторону и, не повышая голоса, произнес:

— Мы в неравных условиях, сеньор. Я ведь невооружен. А мне казалось, вы — человек чести.

Глупости у Юрадо было достаточно, чтобы проглотить крючок Ван Хорна. Он удивленно посмотрел на священника, а затем, окинув комнату взглядом, словно ища поддержки, сунул револьвер обратно в кобуру, висевшую у него на поясе.

— Так вы предлагаете нечто вроде состязания?

— А почему бы нет? — с готовностью ответил Ван Хорн. — Маленький безобидный турнир, который не причинит никому вреда. Выигрываю я — Морено дает все, что мне нужно.

— А если проигрываете?

Ван Хорн пожал плечами:

— Тогда вам решать, сеньор.

Юрадо засмеялся и хлопнул по груди одного из своих дружков. Тот от его удара отлетел на середину комнаты.

— Состязаться в силе? Со мной? Забавно. Смех, да и только! — продолжал хохотать Рауль. — Что вы выбираете?

— Индейскую борьбу, — предложил Ван Хорн.

Юрадо от удивления раскрыл рот.

— Индейскую борьбу? — переспросил он. — Это для детей.

Его лицо позеленело от злости, так как он посчитал, что его пытаются разыграть.

— Ее можно несколько изменить и сделать более интересной. Сейчас покажу как.

На верхней полке, висевшей на стене за стойкой бара, стояли зажженные свечи. Ван Хорн попросил Морено снять две из них, затем, приняв подсвечники из его рук, осторожно поставил их на ближний столик. Теперь я, как и все присутствующие, понял, для чего свечи предназначались. В этом состязании участники садятся друг против друга, сцепляются кистями рук и, не отрывая локтей от стола, стараются повалить руку соперника. В варианте борьбы, предложенном Ван Хорном, проигравший получал заведомо сильные ожоги.

Поняв это, Юрадо вновь захохотал, даже схватился за спинку стула.

— Слушайте, мне это нравится. Нравится, и даже очень. Только хочу предупредить, сеньор, я ведь могу и забыть отпустить вашу руку.

Ван Хорн занял место напротив Юрадо. Соперники, прижав к столу локти и сцепившись ладонями, начали борьбу. От напряжения Юрадо сморщил лоб и оскалил зубы. Я не мог видеть лица Ван Хорна, так как тот сидел к нам спиной.

Неожиданно на щеке Юрадо рельефно обозначился мускул, и кривая улыбка исказила его лицо. Он понял, что побеждает. Рука Ван Хорна медленно, но верно начала опускаться на пламя.

Улыбка победителя заиграла на лице Юрадо. Он громко захохотал, но внезапно замолк. Его рука, не выдержав противодействия Ван Хорна, двинулась в обратную сторону и, пройдя исходное положение, склонилась над свечой, стоявшей на другой половине стола. По той легкости, с которой Ван Хорн завалил руку Юрадо, всем стало ясно, что до этого священник играл с ним в кошки-мышки.

Лицо Юрадо, чью руку священник продолжал держать над горящей свечой, исказила неимоверная боль. На его лбу выступили крупные капли пота. Чтобы не закричать, побежденный в отчаянии стиснул зубы. Наконец Ван Хорн отпустил руку противника и поднялся из-за стола.

— Один великий французский король как-то сказал: «Пусть каждый, кто скажет, что страх ему неведом, попробует большим и указательным пальцами погасить пламя свечи». Все конечно же зависит от того, как это сделать.

С этими словами он, облизнув большой и указательный пальцы, быстро загасил обе свечи. С искаженным от боли лицом, поддерживая на весу обожженную руку, Юрадо уставился на Ван Хорна, затем резко развернулся и в сопровождении двух своих напарников поспешно удалился.

В баре сразу стало тихо. Ван Хорн осторожно взял с барной стойки фигурку Святого Мартина из Порреса, аккуратно завернул ее в одеяло и направился к двери, которую почтительно для него распахнул Морено.

Как только они оба скрылись за дверью, мы с Яношем оживились.

— Зачем он устроил это чертов турнир? — подавшись вперед, спросил я его.

— Бог его знает, но в следующий раз ему необходимо иметь при себе оружие, — ответил Янош и принялся собирать карты. — Для одного вечера впечатлений вполне достаточно. Хочу в постель.

Я посмотрел вслед удаляющемуся Яношу, поднялся из-за стола и, подойдя к входной двери, вышел на улицу. Трое местных, сидевших на ступеньках крыльца, при моем появлении мгновенно умолкли. Начав спускаться по лестнице, я услышал стук колес о булыжную мостовую и увидел, как из-за угла гостиницы, толкая перед собой тележку, появился Морено. Рядом с ним шел Ван Хорн.

Сбежав по ступенькам вниз, я окликнул его. Ван Хорн остановился, сказал Морено, чтобы тот ехал дальше и обернулся ко мне.

— Что тебе? — спросил он.

— Чем ты собираешься здесь заниматься?

— Хочу утвердить свое положение, только и всего. Сегодня утром, когда Чела де Ла Плата признала в деревянной фигурке изображение Святого Мартина и рассказала его историю, я сразу понял, что этим следует воспользоваться. И, кажется, неплохо это сделал. Не так ли? А теперь пока. Увидимся завтра утром, — сказал Ван Хорн и пошел догонять Морено.

Уже сгустились сумерки, а я стоял один и, вслушиваясь в звуки удаляющихся шагов, напряженно думал, каков же он, Ван Хорн, на самом деле. Скорее всего, для меня он так и останется загадкой.

Мной овладело чувство беспокойства, стало как-то не по себе. О том, чтобы лечь в постель и забыться в глубоком сне, не могло быть и речи. Морща нос от зловонных испарений, поднимавшихся над сточной канавой, я прошелся по центральной улице и, выйдя через главные ворота в стене, окружающей городок, оказался за пределами Мойяды. Вновь ощутив свежесть и чистоту горного воздуха, я наконец-то задышал полной грудью. Ночное небо надо мной до самого горизонта было усеяно яркими звездами. Вдали, отражая холодный свет луны, поблескивали заснеженные вершины гор.

На самом верху длинного пологого склона, в том месте, где вдоль сбегавшего вниз ручья росли тополя, горел костер, вокруг которого, мирно пощипывая траву, бродили лошади и мулы. Вдруг в ночной тишине я услыхал слабый звон колокольчика, который крестьяне обычно привязывают на шею домашнему скоту. Сердце мое замерло. Секунду спустя я решительным шагом направился прямиком к костру.

Миновал одного, затем другого дозорного, и ни один из них меня даже не окликнул. На земле у самого костра, завернувшись в одеяло, кто-то спал. По другую сторону, скрестив ноги, сидел Начита и курил трубку. На коленях у него лежал «винчестер».

Суровое лицо Начиты в отблесках костра казалось мне неподвластным времени, но и не таким спокойным, как у Виктории, которая, откинув полог над входом в палатку, смотрела на меня. С древних времен эти люди благоговели перед образом женщины, и, взглянув на девушку, я понял почему. Они вместо богов поклонялись богиням.

Лицо Виктории засияло в улыбке, которая могла предназначаться мне одному. Я шагнул вслед за ней. Под потолком, прикрепленная к деревянной жерди, светила «летучая мышь». Как бы желая отгородиться от всего мира, девушка закрыла пологом вход и опустилась на колени. Я сел на корточки рядом и стал наблюдать за Викторией. Привычным движением руки она развязала волосы, и те, упав, словно тяжелые черные шторы, легли ей на плечи. Затем она сделала то, что сильно удивило меня. Девушка открыла плоскую деревянную коробку, извлекла из нее блокнот и карандаш и что-то быстро написала на листке бумаги.

Написано было конечно же по-испански и удивительно красивым почерком. На бумаге я увидел всего лишь один вопрос:

«Ты думал, я смогу тебя оставить?» Мне было трудно сказать ей что-либо в ответ. Но моего ответа ей не требовалось. Она резко поднялась и задула фонарь.