Год нашей войны

ГЛАВА 18

Странно, но я все еще жив. Очнулся и жив! Действие наркотика почти полностью рассеялось, однако состояние приподнятости осталось, и чувствовал я себя прекрасно. Ухмыльнувшись, я отодрал себя от медвежьей шкуры, после чего, добравшись до стола, выпил целый кувшин воды. По полностью догоревшим свечам я понял, что находился в отключке четыре или пять часов. Поморщившись, я потер болевший сгиб руки.

— Не делай этого снова, Янт, — сказал я себе. — А то подсядешь.

Дождь все еще стучал по ставням, а в щель между ними было видно, как по небу бегут темные облака. Земля вокруг Замка почернела от влаги. Я снял рубашку, потому что она вся была облевана, кое-как свернул ее и бросил этот комок возле постели.

Спускаясь по ступенькам, я услышал стук в дверь. Наркота, по-видимому, все еще держала меня, потому что я даже не задумался о том, кто бы мог притащиться ко мне среди ночи, да еще в такую бурю. Я в три шага преодолел лестницу и распахнул дверь.

С человека, стоявшего на пороге, ручьем стекала вода, в его глазах плескался ужас.

— Вестник?

— Хм? — Я моргнул. — Какой ты мокрый.

— Да. Идет дождь.

— О, действительно. Тогда, я полагаю, тебе лучше войти. — Высокий мужчина прошел мимо меня, и только тогда я понял, кто ко мне пожаловал. — Гончий?

— Комета, это ужасно. Я…

— Что, ко всем чертям, ты здесь делаешь? Что на тебе за наряд?

Слуга Микуотера расстегнул свою насквозь мокрую куртку и стряхнул воду с волос, завязанных в хвост. Он держал большой лук, который я отобрал и приставил к стене. Он был настолько не в себе, что я не стал бы доверять ему оружие. Потом я посадил Гончего в кресло рядом с камином.

— Комета. — Он был бледен как полотно. — Я бежал из Авии. Я прожил там всю жизнь. И теперь никогда не вернусь. Это невыносимо. — Он пребывал на грани нервного срыва.

В этой одежде я не видел Гончего уже лет двадцать. Элегантных костюмов и начищенных сапог больше не было — охотник выглядел так, как во время нашей первой встречи. Я наблюдал за ним, пока наливал большой бокал виски. Его зеленые куртка и плащ валялись на полу. Стрелы с павлиньими перьями, торчавшие у него из-за пояса, были, как прежде, яркими и острыми. Запястье Гончего обвивал браслет, на бедре висел меч. С другой стороны к поясу крепился острый кинжал в красивых ножнах. Рог на зеленом кожаном ремне на спине и серебряный медальон на шее довершали картину. Именно таким я увидел Гончего двадцать лет назад, когда он соревновался с Молнией на турнире стрелков в Микуотере. Тогда Сейкер легко одержал верх, однако мастерство и безупречное поведение Гончего впечатлили его настолько, что он предложил молодому человеку стать управляющим в его поместье.

Затратив неимоверное количество сил и времени на возрождение интереса к литературе и опере, меценатствуя, без конца организуя зрелищные маскарады и турниры, Молния воссоздал что-то вроде золотого века времен своей молодости, который современные авианцы превозносили до небес и яростно защищали. Гончий и его семья полностью растворились в этом сказочном мире.

— Я никогда не смогу вернуться, — с болью в голосе повторил Гончий.

— Заткнись, — велел я и передал ему виски.

Он выпил залпом и тут же выплюнул все на мой многострадальный ковер. Он сморщился, как все ценители дорогого вина.

— Мне нужно увидеть Молнию. Замок похож на могилу.

Гончий обхватил голову руками, и его плечи мелко затряслись. Нет, это не может ждать до утра. Да, это срочно. Нет, он не может поделиться со мной. Да, он расскажет это только Молнии. Да, он в ужасе. Я сделал глубокий вдох.

— Мы все — эсзаи! Я могу помочь! Прекрати хныкать и расскажи, в чем дело.

— Я скакал без остановки. Полумертвую лошадь оставил в Главном дворе. Позапрошлой ночью, как раз когда разыгралась буря, во дворце был бой. Мне нечего сказать в свое оправдание. Пятьдесят человек сломали ограду Озерных ворот и ворвались в сады. Эти ворота мог взять и ребенок. Ни фонари, ни факелы не горели. Ужасный ливень, тучи близко к земле. В дворцовых садах не было видно ни зги. Моя семья спряталась. Стражники оказались бесполезны — их просто вырезали, всех до одного. Да это и не стражники были, а так, декорации! Мы ожидали, что на Микуотер нападут Насекомые, а не люди! Они ворвались прямо во дворец. Я стоял на балконе и стрелял по ним. Я стрелял в людей. Не могу поверить. Десять нападавших я сразил своими стрелами, но и стрел было всего десять. Для Молнии это будет страшный удар. Быть может, мне лучше убить себя.

Гончий, похоже, собрался именно так и поступить, и я попытался его переубедить.

— Я не мог остановить их! Они крушили все. Первый этаж весь в осколках керамики и витражей. Это разобьет его сердце. Потом они взбежали по ступеням. Негодяи знали дорогу. Они забрали… Они забрали Сиан и уволокли с собой. Мне нет прощения. Она не плакала, только очень побледнела.

— Ты не смог уберечь ребенка Аты?

— Да. О боже. Мы пытались организовать погоню, но буря слишком разбушевалась. Весь холл затопило, поскольку двери были разломаны. На рассвете я разослал поисковые отряды, но похитителей и след простыл. Все дороги развезло. И Насекомые! Они наводнили весь дворец! Твари пожрали все в садах, включая садовников. Мне пришлось улаживать дела с горожанами, я велел им отправляться в Рейчизуотер.

— Ты знаешь, кто забрал девочку?

— Да. У него на спине был герб Замка. Я мог выстрелить в него, но не осмелился. Я боялся ранить Сиан. Молния не стал бы раздумывать. А я не смог выпустить стрелу в эсзая.

— Туман?

— Да.

— Да он еще глупее, чем я думал!

— Я не сомневаюсь, что малышку увезли в Перегрин. Я был там вчера утром. Поместье больше похоже на военный лагерь. Там собрана целая тысяча воинов. Они носят знаки отличия Травяного острова, однако выглядят изможденными. Они велели мне проваливать, — добавил он обиженным тоном.

Где Туман взял тысячу солдат? Ах да. Я знаю. Это моя заслуга. Я присел. А ведь я полагал, что сумел увязать все концы. Теперь я мечтал, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, не оставив следа. Император и Лучник будут в ярости, когда до них дойдет эта информация. Я мелочно ругался на скри, а Гончий внимательно смотрел на меня.

— Ты что, ничего не знаешь об этом?

— Конечно знаю. Я же эсзай. Я знаю все, — рявкнул я.

Бессмертие. Стоит только потерять контроль, и желающие состязаться со мной полезут изо всех дыр, подобно Червям своей Повелительницы. Эсзаи не имеют права на ошибку, поэтому я не стал рассказывать Гончему, что это благодаря моему деятельному участию фюрд Аты был перемещен в поместье Ондин. Я ведь хотел убрать их с дороги.

Надеюсь, никогда не станет известным и то, что я доставил письмо от Тумана Волнореза в поместье Ондин, которое расположено в непосредственной близости от Перегрина. Письмо, должно быть, отзывало их — Туман использовал людей Аты, чтобы похитить ее собственного ребенка.

— Теперь я столкну их лбами, — прошептал я.

— Думаю, лучше позволить сделать это Молнии, — возразил Гончий. — Комета, я не понимаю. Зачем Мореходу нужно воровать свою дочь? Он что, хочет за нее выкуп? А Ата настолько ее любит? — За прошедшие пять столетий Ата родила множество детей, но она чувствовала за них ответственность и всегда была исполнена решимости яростно защищать каждое свое чадо. — Возможно, он попытается использовать ребенка, чтобы вынудить жену отказаться от состязания за его место в Круге. Не смотри на меня так. Об этом знает все побережье.

— Если это — его цель, — отозвался я, — то он однозначно потеряет свое место, поскольку шантаж — абсолютно противозаконный метод.

Гончий, похоже, уже почти полностью обсох, а изнутри его согрел незнакомый напиток. Он пригладил свои каштановые волосы и принялся оглядывать мои весьма эксцентрично обставленные апартаменты, при этом на его лице отразилось явное презрение.

— Мы отправимся к Лучнику и все расскажем ему, — решил я. — Он будет не в лучшем расположении духа, поскольку станет в произошедшем винить себя. Ему и так уже пришлось отвечать перед императором за то, что он передал фюрд Микуотера Ате. Он не нарушил правил впрямую, он просто подогнал их под себя.

— Леди заслуживает того, чтобы ее поддержали. Она так много страдала!

Я придерживался того мнения, что леди стоит связать, задушить и утопить в море.

Мы спустились по широкой винтовой лестнице вдоль мозаичных стен, а потом в спешном порядке двинулись по одному из широких коридоров, которые соединяли толстые — внешние стены Замка с расположенным в центре Дворцом. Гончий бежал, с трудом поспевая за мной. Он держал руку на рукояти меча и двигался, опустив голову, будто все еще сражался с остервеневшей бурей. Его бледное лицо блестело, и это была не дождевая вода. Он напоминал умирающего — его кожа была скорее серой, нежели бледной. Темный коридор с высокими огромными проемами без стекол с пугающей регулярностью озаряли ослепительные вспышки молний. В их неестественном свете лицо Гончего казалось застывшей маской, одна половина которой была светло-серого, а другая — темно-серого цвета. Серый цвет вечного Замка.

— Успокойся! — крикнул я, стараясь перекрыть рев ветра.

— Помедленнее! — выдохнул Гончий.

— Не помри тут со мной, Гончий.

Я очень нервничал, к тому же мне всегда было трудно судить, какое напряжение могут выдержать заскай. Гончий с трудом вписался в очередной резкий поворот, за которым начинался коридор, ведущий непосредственно в сам Дворец.

— Пока не собираюсь, Комета, — задыхаясь, проговорил он.

От моей башни до апартаментов Молнии — долгая дорога вокруг Замка. Мы остановились у неосвещенного проема, который вел в небольшой мощеный дворик, сейчас залитый шестисантиметровым слоем воды. С крыши низвергался настоящий поток, и перед нами образовалась прозрачная струящаяся стена, сквозь которую я протолкнул Гончего, а потом, пригнувшись, проскочил сам, перемахнув заодно и огромную лужу. Гончего окатило ледяной водой, и он от неожиданности вздрогнул. Его промокшая рубашка прилипла к спине между крыльями.

Теперь мы оставляли мокрые следы на сером ковре. Синие стеклянные лампы были погашены несколько часов назад, но все равно в коридоре висел горький масляный чад. Стену украшал гобелен с синей бахромой, на котором поджарые, светлой масти гончие уже почти догнали желтого оленя-самца с короной на шее. Я отодвинул гобелен, и за ним обнаружилась широкая двустворчатая дверь.

— Ты будешь будить Сейкера или это сделать мне? — спросил я.

Гончий попытался спрятаться за мою спину. Я вздохнул и с силой постучал в синие двери. Ничего не произошло. Я постучал еще раз. Опять тишина.

— Идем, — пролепетал Гончий.

Его мелко трясло, и он уже едва мог говорить. Но по своему опыту я знал, что поднять ночью Молнию с постели — это не самое банальное мероприятие.

Хозяин апартаментов, измученный и усталый, приоткрыл одну створку двери и подпер ее ногой. Его лицо было едва видно в образовавшуюся щель.

— Что еще натворили Насекомые? — спросил он.

— Это не Насекомые.

— Тогда иди отсюда, хорошо?

— Это важно!

— Комета, ты знаешь, который час?

— Да. Сейчас…

— Мне плевать, что ты снова наширялся дури и тебе приспичило поплакаться. Оставь это до утра, когда у меня будет достаточно сил и я смогу надрать тебе задницу за то, что ты разбудил меня!

Тут из-за моей спины выдвинулся Гончий и посмотрел на своего хозяина. На лице доверенного слуги застыла полубезумная улыбка. Поведение Молнии круто изменилось. Непроизвольным жестом он принялся теребить волосы.

— В чем дело? — спросил он. — Хотя нет. Подождите. Не говорите мне ничего. Зайдите внутрь.

Сам он быстро вернулся обратно в комнату и принялся зажигать свечи в канделябре, который стоял на небольшом ореховом столике. Он мучился с трутницей до тех пор, пока я не бросил ему коробок спичек. Гончий вошел в комнату, как чужестранец ступает на незнакомую землю, — разом пытаясь вобрать в себя весь новый мир. По краям комнаты, где ковер немного не доставал до стен, были видны полированные половицы, отражавшие пламя свечей рыжевато-багровым и темно-серыми всполохами. Перед потухшим камином лежала шкура белого медведя. Невидимый дождь стучал в закрытые окна.

Я плотно затворил за собой дверь и остался стоять возле входа подобно стражу. Мой взгляд остановился на люстре, свисавшей с оштукатуренного потолка, словно застывшие капельки дождя.

Гончий опустился на колени, и я внезапно обнаружил, что смотрю теперь на его макушку.

— Тебе не следует этого делать, — смущенно сказал я. Он не обратил на меня внимания.

Молния взял в руки лук, который был приставлен к одному из книжных шкафов. Он упер его в свою босую ногу и привычным движением согнул его, чтобы натянуть тетиву, после чего опустился в серое вельветовое кресло, положив оружие на колени. Наверняка он думал, что никто не сможет причинить ему вред, пока у него в руках есть надежный лук. Одет Молния был более чем небрежно: белая рубашка не застегнута, а к черным брюкам явно полагался еще и сюртук. Видимо, он нацепил первое, что попалось под руку.

— Комета. Предвестник катастрофы, — вздохнул он. — В чем дело?

Я махнул Гончему, чтобы он приступал. Он так и сделал, рассыпаясь в извинениях после каждого предложения. Когда он закончил, в комнате повисла тишина, которую нарушал лишь рев бури, разыгравшейся за окном. Дождь с силой колотил в стекло, ветер завывал, цепляясь за углы здания. Лучник молча смотрел в свой собственный мир, находившийся в метре перед его лицом.

— Вот как, — проговорил он тихо. — Я вам не верю.

— Мой господин. — Управляющий низко опустил голову, вне себя от стыда.

— Со мной не может такого случиться. Мой дворец. Мой дом. Что же мне делать?

— Спокойно, Сейкер, — встрял я.

— Что же мне делать? Я убью его. Да, я должен его убить! — Он сжал кулаки, и мускулы заиграли у него на руках. — Мы отправляемся прямо сейчас. — Он несколько раз глубоко вдохнул.

— Спокойно!

— Никто. Никогда. Не смел. Нанести вред. Микуотеру! За пятнадцать столетий. За тысячу пятьсот лет!.. И что ты мне предлагаешь? А как насчет Сиан? Может, ей причинили боль! Может, она вообще мертва!

Молния вскочил и принялся яростно крутить головой, не находя, на чем сорвать злость. Гончий так съежился, что казалось, будто он вовсе исчез из пространства.

Молния некоторое время молчал. Потом сказал:

— Я должен что-то сделать. — Потом: — А что будет делать император?

— Сейкер, сядь и успокойся. Для Сана это всего лишь еще одно поместье. — Подумав, я повторил последнюю фразу на авианском шестого столетия, и Молния застыл, озадаченный, прикрыв глаза рукой.

— Пожалуйста, не надо, — попросил он.

— Так ты никому не сделаешь лучше, — продолжил я. — Стал бы так действовать твой отец? А Перегрин?

Молния мучительно пытался переступить через свое благоговение перед предками.

— Да, вполне возможно, и стали бы. — Он все-таки переступил.

— Разве этому они тебя учили? Или ты готов предать Авию, поступая как житель Равнинных земель? Что бы сказал Тил Микуотер, увидев такое?

Похоже, это сработало. Молния положил лук на стул и, подойдя к Гончему, поднял его с колен и взял за руку. Пепельно-бледный Гончий был, похоже, до предела изумлен тем фактом, что мы разговаривали на мертвом языке.

— Я виноват, — повторял он. — Мой господин, я бесконечно виноват.

— Нет, нет, Гончий, ты все сделал правильно. Твое имя не будет забыто, и твоя семья будет вознаграждена за свою безупречную службу. Я хочу, чтобы ты остался управляющим во дворце. Если, конечно, это возможно.

— Это было бы честью для меня, мой господин, но, думаю, я вряд ли теперь достоин этого.

— Напротив — ты самый верный слуга, который у меня когда-либо был. И кроме того, весьма талантливый стрелок.

Я кашлянул.

— Вы так и будете всю ночь расшаркиваться друг перед другом?

Лучник повернулся ко мне.

— Сколько займет дорога до побережья?

— В такую погоду? На карете — сорок восемь часов, я бы мог добраться туда верхом за десять, если бы не наводнение. Но я не поеду в Перегрин. И никто из нас не поедет. — Я достал хасилитский нож, который всегда был у меня с собой, и почувствовал дрожь, означающую приближение наркотической ломки. — Пусть Туман и Ата доведут до конца свое противостояние. Так сказал император. А ты должен остановить наступление Насекомых на Авию!

— Насекомые? А как же Сиан?

— Так сказал Сан!

— Мне все равно…

Он был явно настроен спасти девочку, жертву состязания ее собственных отца и матери и вообще-то не нашу проблему.

— Ради бога, оставь. ее. Чем мы сейчас сможем ей помочь?

Молния молча смотрел, как я помахивал ножом.

— Я отправляюсь на побережье, — сказал он холодно. — Ты не сможешь меня остановить.

— Не смогу, — согласился я, — однако мне вполне по силам немного тебя задержать.

Я прислонился спиной к дверям, ощутив лопатками холодную упругость деревянных панелей. Мы с Молнией смотрели друг на друга, словно кошка и собака, запертые в одной клетке.

— Это для твоего же блага! Что скажет Сан?

Молния пожал плечами и удалился в спальню, оставив меня наедине с Гончим. Управляющий слишком устал и уже еле держался на ногах, но был слишком почтителен для того, чтобы двигаться без разрешения. Однако, услышав от Молнии слова одобрения, он, видимо, почувствовал прилив сил и теперь, сжав зубы, умудрялся сохранять вертикальное положение.

— Прошлой ночью у луны появилось золотое кольцо, а сегодня ее вовсе нет, — заметил я. — Приближается ужасный шторм. Я жил и летал в Дарклинге, так что я знаю.

— Хуже, чем сегодня?

— Да.

Молния вернулся в застегнутой и заправленной рубахе, одетый в свою украшенную шитьем куртку для верховой езды и сапоги. На левом плече висел щит, а в длинный лук была вставлена стрела.

— Янт, убери нож. Спасибо. Прошу тебя, напиши письмо императору и сообщи о том, что мы отбыли на поиски Волнореза…

— О, избавьте меня от этого дерьма, ваше величество. Сан изгонит тебя из Круга.

— …и приготовь мой экипаж. Знаю, ты не понимаешь… Возможно, ты просто не можешь этого понять… Но это именно то, что я должен сделать.

Было полтретьего ночи. Я отправился в комнаты слуг и безжалостно разбудил всех, кто там находился. Лучшему из них я велел забираться на козлы, остальные должны были сопровождать нас верхом. Затем я оставил письмо Для Сана, в котором попытался объяснить сложившуюся ситуацию, и отправился во внутренний двор.

Потоки дождя заливали огонь факелов. Лошади, запряженные шестеркой, в нетерпении переступали копытами по мокрым булыжникам мостовой, вода струилась по их широким шеям. Экипаж Молнии отличался роскошной отделкой, на задней стенке был изображен непременный символ Замка — красно-желтое солнце. На обеих дверях, на конских бляхах и даже на ступицах колес красовался герб Микуотера.

Записка

Кому: Котенку

От: меня

Терн, дорогая, прости. Я скучаю по тебе. Но мне нужно отправиться в Перегрин. Кто-то должен присмотреть за Молнией. Пусть он и лучший стрелок всех времен, но, кроме этого, - проклятый идиот. С любовью,

Янт.

Мы были в пути всю ночь и весь следующий день благодаря тому, что несколько раз меняли лошадей: в Эске, в гостинице «Кигнет», затем — в густом лесу, и в Лабурнум-Хаусе, что стоял на высоком откосе. В Шивеле огней не было — город пал под ударом Насекомых. Альтергейт опустел, Шелдрейк тоже был покинут уже давным-давно. Мы мчались под проливным дождем, способным, по крайней мере на какое-то время, задержать наступление Насекомых. Снова сменив лошадей, на этот раз в конюшне Салтера, мы на закате форсировали реку Дэйс, которая уже вышла из берегов. Теперь мы двигались вдоль побережья.

Еще перед первой остановкой наш возница свалился от переохлаждения, так что несложно догадаться, кому пришлось править экипажем весь остальной путь. После полуночи мы прибыли в Ондин-на-Стрэнде — колеса экипажа начали вязнуть в песчаной дороге. Я остановил карету перед расположенной в глубине двора конюшней — небольшой кирпичной постройкой, крытой соломой.

Все здания поместья сгрудились поближе друг к другу, словно так им было уютнее. Мокрый плющ обвивал пары длинных темно-красных труб, которые казались скользкими от дождевой воды. Желтый свет мягко сиял в высоких окнах старинного дома. Чтобы противостоять штормам, их рамы были сделаны из свинца и разделены поперечными планками на четыре или восемь частей. К парадному входу губернаторского особняка вела небольшая сводчатая галерея, передний фронтон которой был украшен гербом поместья и освещался гостеприимно горящим фонарем.