Год нашей войны

ГЛАВА 5

Даже если бы Замок построили в форме солнечных часов, он не был бы более точен. Летом ровно в три часа дня солнечные лучи проникают через ставни Северо-Западной башни в мою комнату и скользят по столу. Это происходит на протяжении сотен лет. На этот раз они меня разбудили.

Я проснулся, и меня тут же ослепил яркий свет. Я сидел за письменным столом, а моя голова покоилась на груде испорченных таким жестоким обращением бумаг — отчетов и вариантов пресс-релиза по итогам последней военной операции Данлина. Это наверняка означало, что чернила отпечатались на моем лице. Мне придется провести еще одну ночь, переписывая все это с помощью зеркала. Я вздохнул, зевнул и потянулся.

— Ты сам себя уничтожаешь, — раздался позади меня теплый голос. Коричный голос. Запах ванили. Терн.

— Не знал, что ты вернулась, — проговорил я, не оглядываясь.

— Я выехала из Роута прошлым вечером. Прибыла в Замок в полночь. Ты уже крепко спал.

— Хорошо провела время в Роуте, обворожительная моя?

Терн полулежала на тахте, обитой бархатом шоколадного цвета. На груди у нее покоилась раскрытая книга в мягком переплете.

— Нужно починить вот это. — Она указала унизанным кольцами пальцем с длинным накрашенным ногтем на сломанный ставень, через который проникало солнце. — Тогда ничто не помешает тебе спать хоть весь день.

Может показаться странным, но главной причиной моей любви к ней был ее голос. Она выдыхала округлые, мягкие слова подобно тому, как легкое облачко пара поднимается от стакана подогретого вина или какао. Ее слова пахли бренди и сладким сиропом. Я люблю звучание слов, а мое величайшее желание — навсегда погрузиться в медленный, медоточивый голос Терн. Я смотрел на нее с восхищением, согреваемый лучом солнечного света. На ней было неяркое, кремового цвета кружевное платье с длинными рукавами. Шикарная, изящная и утонченная, она напоминала сахарную глазурь, украшавшую шоколадную тахту. Леди, которую я избрал, чтобы даровать ей бессмертие. Девушка, которая для меня лучше всех в мире. Самое прекрасное создание из тех, что я когда-либо встречал. Она начала вращать карамельного цвета зонтик от солнца, гордясь моим вниманием, как ребенок. У нее были темные волосы и мягкая, теплая кожа, оттенком напоминающая демерарский сахар. Красная, почти бордовая помада на губах и легкий макияж цвета шампанского, кофе и лакрицы вокруг глаз подчеркивали прекрасные черты лица.

— Любовь моя, — пробормотал я, — ты так хороша, что я готов тебя съесть.

Терн устремила взгляд в потолок.

— Ты по-прежнему улетаешь, — осуждающе проговорила она.

— Нет. Я завязал.

— Глупости. — Терн недоверчиво покачала головой. — Дорогой, на твоих руках дырок больше, чем в этой крыше.

Я начал судорожно искать возможность уйти от разбора на эту тему. Настойчивость не была сильной стороной моей жены. По опыту я знал, что если некоторое время поблефую, то ее внимание переключится на что-нибудь другое.

— Все будет в порядке.

— Я беспокоюсь о тебе, Янт. Твоя зависимость не была такой сильной вот уже… я даже не упомню, сколько лет.

На самом деле с тех пор, как я в последний раз видел Женю.

— Это все из-за тяжелых воспоминаний о битве и смерти Рейчизуотера, — солгал я, получая удовольствие от заботы Терн.

Я знал, что это до добра не доведет, но мне нравилось наслаждаться ее вниманием и беспокойством. Еще я размышлял, какие тайники можно использовать, если она решит найти и выкинуть весь мой запас наркоты. Для Терн было не совсем естественно так сильно волноваться по поводу моей маленькой слабости. Кроме того, я полагал, что имею право на небольшое удовольствие после всего, через что мне довелось пройти.

— Я хочу помочь тебе завязать.

— Ну, пока я не совсем готов.

Терн вздохнула — она уже не раз слышала это.

— Я завяжу, — пообещал я. — Правда. Я постараюсь.

Терн, без сомнения, различила напряжение в моем голосе и смягчилась. Последняя передозировка напугала меня, и теперь я употреблял меньше дури, боясь снова оказаться в Эпсилоне. Настоятельное требование девушки-червя не появляться больше в Ауреате по-прежнему вызывало панику. Но я больше не хотел об этом думать. Размышления вызывали желание уколоться, а меня и без этого до сих пор трясло.

— Пожалуйста, так и сделай, дорогой. Ты неважно выглядишь — кожа да кости… — Она не смогла продолжить, потому что я упал на тахту, прямо на нее, и начал покрывать ее поцелуями. Она вскрикнула и захихикала. — Оставь меня! М-м-м… Ой!

Я укусил ее за плечо.

— Пойдем в кровать.

— М-м-м. Хорошо. Ах, нет — вот записка для тебя.

Я уставился на нее. Еще работа?

— От кого?

Терн указала на желтую квадратную карточку, лежавшую на каминной доске.

— От Лучника, — ответила она.

Я попытался встать, однако Терн обвила ногами мою талию — довольно приятный трюк. Я осторожно ткнул зонтиком в ее животик, и она освободила меня.

— Молния может подождать, — надула губки Терн.

— Если я ему нужен, то должен идти.

Терн была раздосадована. Я прочел записку Молнии. В ней говорилось: «Приходи как можно быстрее. Затребованное тобой подкрепление прибыло прошлой ночью: губернатор Свэллоу Ондин со своими войсками направляется в Лоуспасс. Из-за катастрофы, постигшей Станиэля, она решила сначала заехать в Замок, и за это я ей благодарен. - Я перевернул карточку. — Но я намерен свернуть тебе шею за то, что ты отправил Свэллоу на фронт. ЛСМ».

Терн вопросительно посмотрела на меня.

— У тебя неприятности.

У нее было такое выражение лица, словно она смотрела на меня поверх очков, которых никогда не носила.

— Мне все равно.

Я начал жадно лизать ее ноги, захватывая губами подол платья. Терн ритмично ласкала мои перья, и я сходил с ума от желания.

— Не повторишь ли ты свой фокус с ногами?

— Вот так? Зачем?

~ Затем, что теперь я могу сделать вот так.

Терн охнула. Даже ее крики были похожи на кусочки кремового торта.

Терн тащила меня за крыло, которое раскрывалось до тех пор, пока она не упала с кровати. Я с характерным щелчком вернул крыло на место.

— Давай поднимайся! Тебе нужно идти.

— Торопятся только смертные. Поцелуй меня еще раз.

— Ты ему нужен!

— Да, любовь моя! Нет, подожди-ка…

— Готов?

— Подожди минуту. Я что-то упустил. Что Молния имел в виду под «катастрофой, постигшей Станиэля»? Какого черта это все значит? И какой сегодня день, в конце концов?

— Пятница.

— Не может быть. Когда я прибыл ко двору, была пятница… О, проклятье! Неужели прошла целая неделя?!

Терн вздохнула. Она имела вполне определенное мнение о наркотических опьянениях, длящихся неделю. Она нащупала на грязном полу свернутую газету и передала ее мне.

"Роут Стандард" рад опровергнуть предыдущую информацию и сообщить вам, что после вчерашней катастрофы его величество король Станиэль достиг дворца Рейчизуотеров живым и невредимым. Он не пострадал и даже сделал заявление, в котором воздал должное своему гвардейцу (полный текст на странице 2), преданно защищавшему его после того, как семь восьмых колонны было уничтожено. "Обнаружив, что наш авангард полностью разбит, мы поспешили на помощь его величеству с тем, чтобы обеспечить его безопасность", — рассказывает выживший.

Пятьсот человек погибли, когда Насекомые настигли колонну Станиэля, мирно возвращавшуюся назад с телом покойного короля. Насекомые вдвое превосходили наших солдат числом и напали на них, воспользовавшись общей неподготовленностью к атаке. Тела наших воинов не были найдены, как и гроб с останками Данлина, поскольку Станиэлъ заявил, что возвращаться слишком опасно. Однако он понимает, что этот инцидент вкупе с такими огромными потерями бросил тень позора на весь его род.

Многие семьи Рейчизуотера и Роута в трауре. Все королевство разделяет их скорбь, которая утихнет еще не скоро.

Станиэлъ не стал распускать уцелевших солдат по домам, напротив, он призвал остатки авианского фюр-да для того, чтобы те защищали его в Рейчизе. Эта мера весьма непопулярна, так как в результате Каламус-ская дорога и северо-запад страны останутся беззащитными.

Янт Шира, 09.09.15.

Дерьмо. Неудивительно, что Молния хочет меня видеть.

— Потрясающе, — пробормотал я. — Написал статью для «Стандарда», даже не зная о сражении.

— Ты у меня в долгу, — ехидно взглянула на меня Терн.

Я просмотрел другие газеты, валявшиеся на полу среди учебников по строению Насекомых и моих заметок по химии. «Морэн Тайме» взахлеб описывала, что придворные надели на коронацию, а на третьей странице, кстати, была изображена неплохая грудь. Но я обратил внимание на «Модерайт Интеллидженсер», в которой написали вот что:

Никогда раньше король не привлекал столько сил исключительно для того, чтобы обеспечить собственную безопасность. В связи с чем нас очень волнуют следующие вопросы: почему он отделился от остальных земель Авии и как небольшие поместья должны защищаться от Насекомых? Как Замок планирует уберечь Авию, не имея солдат? Почему Замок не делает официальных заявлений? Если император поддерживает Станиэля, то не значит ли это, что вскоре будут оставлены Лоуспасс и Танагер? За небольшим исключением обитатели почти всех малых поместий приходят к выводу, что Станиэля необходимо сместить. Мы ждем ответа от Круга удивительно молчаливых на сей раз бессмертных, а в это время Насекомые пожирают остатки нашего скота к югу от Стены и пугают наших детей.

Кестрел Альтергейт, 10.09.15.

— Мне пора идти. — Я легонько погладил Терн по плечу. — Нужно срочно выяснить, чего добивается Станиэль.

Терн кивнула.

— Когда-нибудь мы сможем провести вместе больше чем один день, — с горечью заметила она.

— Извини, мне правда очень жаль.

Я вдохнул еще немного дури, стараясь думать о ней как о лекарстве, способном отдалить начало ломки. Слабое утешение! Ведь я знаю — то, что я называю «лекарством», на самом деле является причиной моего недомогания.

Духота снаружи была еще ужаснее, чем я себе представлял. Солнце походило на серебряную монету, поблескивавшую в разрывах туч, которые затянули небо. Все пространство между поверхностью земли и низко висящей серой хмарью напоминало раскаленную печь. Постепенно я снимал с себя все, что можно, и к тому моменту, когда добрался до комнат Молнии, уже нес в руках кожаную куртку и футболку с длинными рукавами, с трудом уговаривая себя этим и ограничиться, дабы остаться в рамках приличий.

У меня было двести лет, чтобы подробно ознакомиться с этим крылом Замка, однако его великолепие у любого могло вызвать ощущение дискомфорта. Я всегда чувствую, что не должен здесь находиться, но в то же время здание кажется благосклонным по отношению к нынешнему Вестнику — словно люди, обитающие здесь по праву, улыбнулись и позволили мне провести здесь какое-то время. Коридор в глубине Замка был полностью облицован черными и белыми плитками и поэтому казался трехмерным. В его стенах располагались высокие белые арки, служившие дверными проемами. Я свернул в одну из них, пересек ухоженную лужайку и вошел в белое здание, опоясанное длинным рядом окон.

Кирпичная кладка фундамента заметно отличалась от ровных высоких стен. Окна находились так близко друг к другу, что создавалось впечатление, будто вся стена стеклянная и лишь изредка ее прочерчивали полоски темно-синих вельветовых драпировок. Изнутри можно было видеть каждый сантиметр дворцовых садов, круглых, идеально подстриженных лужаек и конические вершины кипарисов.

Я услышал прекрасную музыку и направился к ее источнику, будто подхваченный волной. Мне казалось, что звучит чудесный дуэт клавесинов, но, оказавшись в покоях Молнии, я увидел, что это Свэллоу каким-то образом играет одновременно обе партии дуэта.

Молния сидел на стуле настолько близко к ней, насколько это позволял этикет, и на лице его блуждала отрешенная улыбка. Он был доволен — не только тем, что Свэллоу находилась в одной с ним комнате, но и тем, что она восхищена его последним подарком — позолоченным клуазоне-клавесином, ножки которого были украшены затейливыми завитками, а клавиши выполнены из золота и лазурита.

Покои Молнии были обставлены заботливо подобранной мебелью, в основном черепахового цвета, изготовленной лучшими мастерами первого тысячелетия. Но было здесь и несколько более поздних предметов из серебра и эмали, относящихся к эпохе расцвета модерна. Молния был заядлым коллекционером и не собирался отказываться от своего увлечения, хотя и жаловался, что за последние несколько столетий не встречал ни одного достойного художника. На дальней стене висел отполированный щит с синим ромбом на серебряном поле, позади него — колчан со стрелами, а по обеим сторонам расположились старинные портреты, написанные маслом. Подними — мраморный камин, занимавший большую часть стены. Крылатые статуи поддерживали инкрустированную каминную доску. На столе из полированного карнисского гранита стоял изящный винный бокал. На серебряном подносе лежал копченый лосось. Прочие морепродукты имели лапы и панцири и слишком живо напоминали Насекомых, что вызывало неприятные ассоциации. Я обошел стол и коснулся плеча Свэллоу, пробудив ее от музыкальных грез. Последнему аккорду досталось еще несколько мгновений сладкозвучия, а затем он растворился в воздухе.

— Привет, Янт, — улыбнулась она. — Отлично выглядишь.

Некоторые люди нравились мне с каждым разом все больше.

— Губернатор Ондин, рад видеть вас. Хотя мне хотелось бы встретиться при иных обстоятельствах. Кто-нибудь из вас знает, что за чертовщина происходит в Рейчизе?

— Нет, — бодро ответила Свэллоу.

Она перевернула нотный лист, вытащила из-за уха карандаш и начала что-то торопливо писать — должно быть, новую музыку, которую только что сочинила. Однажды после нескольких стаканчиков горячительного Молния долго говорил мне о том, как ему жаль, что Свэллоу так коротко стрижется; у нее были медно-красные шелковистые волосы, а также густые брови и веснушки, усеивавшие лицо и даже руки.

Свэллоу предпочитала играть на пианино, нежели ездить верхом, и поэтому была пухленькой, хотя большой грудью, как многие полные женщины, похвастаться не могла. Она сидела, скрестив ноги, возле своего нового инструмента. На ней был жакет, сшитый из нескольких кусков вельвета разных цветов. Темно-зеленый берет был щегольски сдвинут, причем под таким углом, что я, признаться постоянно нервно дергался, чтобы поймать его, если он начнет падать. Остальные детали ее гардероба меркли в сравнении с вызывающим разноцветным жакетом, и потому, во что еще она была одета, я просто не запомнил.

Молния потянулся и вздохнул.

— Сядь, — предложил он. Я опустился в кресло. — Император спрашивал о тебе сегодня утром. Я не понимаю, как ты осмеливаешься испытывать его терпение. Я получил письмо от Гончего, моего управляющего, который был на церемонии коронации. Станиэль так спешил сесть на трон, что не стал дожидаться прибытия всех эсзаев, будь он проклят! Это первая за пятнадцать столетий коронация, которую я пропустил. На самом деле Гончий опасается за Микуотер. Если Рейчиз окружен солдатами для защиты от Насекомых, то как насчет моего дома, который расположен всего в пятидесяти километрах от него? Гончий хотел знать, не ожидается ли вторжение. Я успокоил его. И послал всех, кого смог отыскать, на фронт, и всем отрядам, которые сейчас формируются, приказал отправляться в крепость.

— А ты не хочешь последовать примеру других и бросить все силы на защиту Микуотера? — спросила Свэллоу.

— Нет, конечно! Если мы не сможем удержать фронт, все рухнет.

— Станиэль хочет, чтобы Рейчизуотер был в полной безопасности, — добавила она.

— Он будет в безопасности. Только Рейчиз превратится в остров посреди моря Насекомых. Как долго смогут продержаться солдаты, пусть даже самые лучшие, если командовать ими возьмется Станиэль? — Молния вздохнул. — Свэллоу, я бы хотел оставить свой фюрд для себя, но ты же понимаешь, мы должны действовать сообща, чтобы не допустить захвата северной Авии.

— Я прибыла с подкреплением в две тысячи человек и не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я отсиживалась в тылу.

— Потому что ты до сих пор не стала эсзаем.

Я взял бокал, который, очевидно, был налит для меня, и отхлебнул освежающего белого вина.

— Насекомые останутся за Стеной, Молния. Их не может быть так много.

— Да, а потом они отодвинут свою Стену и построят еще одну, и еще, и так, пока мы не потеряем всю Авию. Я помню, как быстро они захватывали земли вначале.

Лучше сменить тему, пока Молния не начал вещать о тех героических днях, когда Круг только формировался.

— Похоже, что чудесное спасение только добавило Станиэлю страха.

Молния вынул письмо с пометкой «Секретно».

— Судя по тону этого послания, он просто в ужасе.

— Пока Данлин сражался, он валялся в стогу сена и сочинял стихи. — Свэллоу продемонстрировала свою приверженность общему мнению о военном мастерстве нового короля, не отрывая взгляда от нотной тетради.

Не знаю, было ли это связано с вином, но я почувствовал прилив сил и оптимизма.

— Не беспокойтесь. Ему не удастся долго держать солдат в Рейчизе. У них есть дома, возлюбленные и урожай, от которого ничего не останется к концу следующего месяца.

— Ну, — мрачно заметил Молния, — будем надеяться, что они предпочтут собирать пшеницу и печь хлеб, чем сидеть в парке Рейчиза за пять фунтов в день.

— Он им платит?

— Похоже, это действительно так, если я правильно понимаю то, что написано в этом письме. Но время идет, и, когда посевы начнут гибнуть, ему придется платить им все больше и больше. Казна опустеет. Если бы Данлин был жив, он бы умер тысячу раз, узнав, как его брат пускает на ветер семейное состояние.

— Позволь мне поехать и поговорить с ним.

— Хорошо. Но мы также хотим знать, как дела у Торнадо в Лоуспассе. По крайней мере, один из нас на передовой. Я хотел бы вернуться… но Сан считает, что то, чем я занимаюсь здесь, на данный момент важнее.

Я знал, что не стоит много болтать в присутствии Свэллоу, однако не удержался:

— И что же ты здесь делаешь?

— Пишу письма и разговариваю с людьми.

Свэллоу отложила свои ноты.

— Если ты направляешься ко двору, можно мне пойти с тобой?

Наши затруднения никак не были связаны с Ондин, и я сказал об этом, но Молния не согласился:

— Еще одна встреча с императором может помочь прошению Свэллоу. Ты вел ее концерт в Зале, и теперь я буду тебе признателен, если ты сопроводишь ее ко двору.

Как я и полагал, целью этого визита была очередная встреча с императором.

— Почему ты сам этого не сделаешь? — простонал я.

— Вряд ли меня можно считать лицом незаинтересованным.

Свэллоу как-то сказала, что обдумает предложение Лучника выйти за него замуж только после того, как будет принята в Круг. Тактически очень верный ход, поскольку теперь Молния старался получить у императора как можно больше аудиенций. Однако я знал, что если у Сана складывалось определенное мнение по какому-то вопросу, то он редко его менял. На самом деле именно его мнение и было определяющим при решении любого вопроса. Продолжая настаивать на своем, Свэллоу шла ему наперекор. Сан ничего не должен своим эсзаям — он платит им бессмертием, а это гораздо больше, чем любые привилегии.

Молния попросил меня сопроводить Свэллоу для того, чтобы сохранить лицо в том случае, если ее прошение будет отклонено. В отличие от него, я ничего не боялся, поскольку скандалы уже давно испортили мою репутацию. А если бы я помог Свэллоу получить желаемое, то Молния проявил бы по отношению ко мне великодушие и одолжил денег либо простил бы те двести тысяч фунтов, которыми ссудил меня в девяносто третьем.

Поначалу, когда я только присоединился к Кругу, Молния присматривал за мной. Я был юнцом из Хасилита, ничего не знавшим ни о Насекомых, ни о владении мечом, к тому же весьма осторожным, но отчаянно желающим угодить. Он давал мне уроки верховой езды и этикета и даже позволил вести вольную жизнь в Микуотере, пока я досконально не изучил авианский язык. За это время я стал его близким другом, и только он и Терн удерживали меня на прямой линии. Я мог отплатить ему тем же, взяв Свэллоу под свое крыло.

— Тогда идем, — обратился я к ней. — Сейкер, а у тебя какие планы?

— Я пойду наверх, на галерею.

— Я так и знал.

— Может быть, мне стоит спеть при дворе, — задумчиво произнесла Свэллоу. — Я уверена, мне удастся растопить даже сердце императора. Он согласится сделать меня бессмертной только для того, чтобы вечно наслаждаться прекрасными концертами.

Она не хвасталась — все так и было на самом деле, однако, насколько я знал, император ненавидел музыку и не мог отличить Лунную сонату от футбольного марша.

— Мне сложнее, чем другим, — снова заговорила Свэллоу, — поскольку не существует музыканта Круга, которого я могла бы вызвать на состязание и сместить. Имеет ли значение мнение остальных эсзаев?

— Голос императора — решающий, — с грустью сказал Молния.

Он видел, как изменилась Свэллоу за прошедший год, но с каждым разочарованием ее стремление присоединиться к Кругу только росло. Ее желание было прочным, как алмаз, и в то же время хрупким, как старое стекло. Оно могло иссушить ее душу, и тогда она осталась бы обиженной на весь мир и неуклонно стареющей.

— Ну, мы идем?

Молния одним махом осушил бокал своего безумно дорогого вина. Бледная от напряжения Свэллоу кивнула. Молния как-то сказал мне, что если девушка бледнеет — это знак любви, а если краснеет — скромности. Но насколько я мог судить, Свэллоу была просто испуганной девочкой, запутавшейся в сложной паутине собственных амбиций. Я хотел освободить ее. Я был абсолютно уверен, что Свэллоу безумно волнуется, поскольку она смотрела не на меня, а словно внутрь себя, прокручивая в голове возможные сцены, которые могут разыграться при дворе. Я участливо обнял ее за плечи, схлопотав ревнивый взгляд Молнии, и сказал, что ей нужно быть мужественной.

Молния не раз повторял Свэллоу, что ее борьба за вступление в Круг закончится раз и навсегда, стоит ей только выйти за него замуж. Прошел уже год, но она так и не согласилась. Я хотел выяснить, что мешает ей пойти на этот шаг, с тем чтобы запастись достойными аргументами, которые помогут ее переубедить. Слава богу, я не восхищаюсь ею так, как Молния, но я хотел бы, чтобы она к нам присоединилась. И хотя я плохо разбирался в музыке, но я знал, что она — самый талантливый композитор, которого рождало Четырехземелье за все время его существования. К тому же она была прекрасным человеком, с которым можно выпить и который замечательно играет на гитаре.

Я двигался, привычно обходя или переступая неровные плитки в полу, но Свэллоу оказалась в этом коридоре впервые, и ей приходилось спешить изо всех сил, чтобы не отстать. Лучник шагал позади нас, и стрелы в его колчане ритмично постукивали друг о друга.

Я слегка замедлил шаг, чтобы Свэллоу было легче.

— Ты всю жизнь прожила в Ондине? — поинтересовался я, пытаясь ее отвлечь.

— Кроме прошлого года — его я провела в Хасилите.

— А мама твоя наверняка из Дива.

— Да. Но как ты?.. Ах да, ты определил по акценту. Удивительно!

Я пожал плечами, чтобы показать, что это не более удивительно, чем ее способность запоминать каждую ноту в каждой симфонии. Она написала два своих первых произведения еще до того, как ей исполнилось двенадцать.

У нее были полосатые — темно-красные и коричневые — перья на крыльях, что встречалось очень редко. Они выглядели такими роскошными, а ее тело — таким мягким и нежным, что мне захотелось дотронуться до нее. Я подавил в себе это желание и ускорил шаг, чтобы оставить соблазн позади.

Тронный зал находится в центре Замка, который находится в центре мира. Я провел Свэллоу через резные арки мимо витых колонн к лестнице. Здесь Молния покинул нас. Он взбежал вверх по ступенькам и исчез в двери, которая вела на галерею. Стены, вдоль которых мы шли, украшали вырезанные из камня барельефы в виде голов Насекомых. Их выпученные обсидиановые глаза были отполированы до зеркального блеска. Каменные усики-антенны соединялись так, что казалось, будто треугольные головы свисали с них, подобно луковым головкам. Я слышал, что этими каменными изображениями заменили настоящие трофеи, добытые в незапамятные времена первыми эсзаями. Наверное, это проделали из-за запаха или из-за того, что все: и члены Круга, и придворные, и слуги — устали от падавших на них извивающихся червей. Помимо всего прочего, на стенах висели щиты, а между ними на постаментах стояли бюсты, которые Свэллоу разглядывала так, словно могла кого-то или что-то узнать.

— Не получится, — предупредил я. — Эта часть замка не перестраивалась с момента его основания, а география Четырехземелья с тех пор полностью изменилась.

— Ясно. А здесь есть Микуотер?

— Нет. Все, что ты видишь, — это история, которой две тысячи лет.

Свэллоу замолкла; она украдкой рассматривала потускневшую геральдику на потолке, для изображения которой использовали всего три краски: темно-красную, похожую на старую кровь, умбру и зеленую. Сотни лет я исследовал заложенный во все это тайный смысл, но так и не добился успеха.

Я каждый раз мучился с дверью в Тронный зал — она была сделана из дуба так давно, что дерево почти окаменело. Чтобы сдвинуть ее с места, нужно было надавить на нее всем весом. Моего явно не хватало.

Рядом с дверью стоял страж, одетый просто и опрятно. Он держал в руках начищенное копье, на боку висел меч в ножнах. Увидев меня, он вытянулся в струнку, однако, когда я помахал ему, тут же расслабился.

— Приветствую тебя, Комета.

— И тебе привет, Лайнер. Сто лет тебя не видел.

— Лайнером звали моего отца, — чуть улыбнулся страж.

— О…

— Я — тот маленький мальчик, которому вы давали сласти и говорили: «Однажды он станет отличным солдатом».

Я ошеломленно кивнул. Ошибки такого рода случались со мной все чаще.

— Миледи?

— Это — Свэллоу, избранница Молнии. Она хочет стать бессмертной. Ей нужен титул, который заменит ее противное имя.

Страж оглядел Свэллоу с ног до головы и потом обратился к ней:

— Здесь вы должны сдать оружие.

— У меня нет оружия, — сказала она, взглянув на меня.

— Даже ножа?

— Даже ножа!

Стражник взглянул на меня через голову Свэллоу и ухмыльнулся.

— Драгоценности тоже придется оставить, — продолжил он.

— Заскаям не разрешено носить драгоценности, когда собирается Круг, — объяснил я.

Свэллоу кивнула, думая, что это очередной способ заставить людей чувствовать себя маленькими и бесполезными.

— Все чувствуют себя маленькими и незначительными перед лицом императора, даже эсзаи. — Я попытался ободрить ее. — Вряд ли это мудро — прятаться за золотыми побрякушками, а не за своими достижениями.

— И часы.

— Но зачем?

— Потому что времени не существует в присутствии императора, — объявил страж.

Свэллоу вынула своа карманные часы и отдала их. Страж подошел к двери и спиной открыл ее. Свэллоу двинулась вперед, но я успел положить руку ей на плечо.

— Один совет, сестра. Не смотри наверх.

Первое, что сделала Свэллоу, когда вошла в Тронный зал, это взглянула наверх. Она остановилась, ее рот и глаза одинаково округлились, и она словно погрузилась в транс. Я легонько подтолкнул ее вперед. Свэллоу пошатнулась, но не двинулась с места.

— Сделай глубокий вдох и иди, — велел я.

— Шира! Он гигантский! — В ее голосе звучал испуг.

Я взглянул вверх, и потолок затянул мой взгляд в свои бесконечные глубины. Я потерял ориентацию в пространстве. Я падал вверх. С золотистого мозаичного потолка свисали огромные штандарты, на которых были изображены плывущие по волнам корабли и стремительные орлы, и фигуры в десять раз больше человека, укутанные в плащи, как в многослойные облака. Потолок освещали масляные лампы, а огороженный перилами путь к трону — свечи в золотых канделябрах в виде изящных статуй. В который раз я был ошеломлен величественным зрелищем и не мог отвести от него взгляд. Хотя я уже привык к казавшемуся бесконечным расстоянию до потолка, мои глаза не могли сфокусироваться на чем-то конкретном. Я взглянул на узкую галерею, которая была настолько далеко, что у меня закружилась голова, и я едва не раскрыл крылья, чтобы избежать падения. Там я увидел Молнию, перегнувшегося через балюстраду. Я ощущал силу его предчувствия — он излучал уверенность в том, что у его избранницы все сложится хорошо.

Свэллоу еле слышно бормотала:

— О Боже. О Боже. Сколько моих поместий может поместиться в этом зале?

— По крайней мере, ты приехала не из деревушки в Скри, сестра.

— Сам Бог построил это?

— В некотором смысле. Думаю, что он попросил императора.

Она двинулась вперед, и чем дальше она шла по алому ковру между двумя медными перилами, тем больше изящества и грации вбирала в себя. Ее плечи расправились, голова гордо приподнялась, на лице появилось невозмутимое выражение, а руки, до этого отстукивавшие нервный ритм, стали спокойно покачиваться в такт шагам. Не останавливаясь больше нигде, она направилась к трону, пройдя мимо ширмы, за которую заекай не допускались.

Мы прошли мимо прекрасных эсзаев в великолепных одеждах. Они сидели на скамьях вдоль стен и тихонько перешептывались, глядя на Свэллоу.

Мы шли мимо орлов из черного дерева, вырезанных на каждой скамье. Глаза их переливались.

Когда мы шли мимо огромных светильников, тень Свэллоу то увеличивалась, то уменьшалась в размерах. Я сожалел о том, что предварительно не успел взглянуть на себя в зеркало.

Мы подошли к ступеням возвышения, на вершине которого в блеске шелков и отполированного золота на троне восседал император.

Свэллоу была достаточно догадливой для того, чтобы не смотреть на него. Она опустилась сначала на одно, а затем на оба колена, потом коснулась руками пола и склонила голову. Я встал позади, положил руку ей на плечо и объявил:

— Мой повелитель, я привел губернатора Свэллоу Ондин с побережья — смертную, которая жаждет твоего внимания.

— Я уже слышал ее просьбу?

— В прошлом году в это же время ее отослали прочь. Но с тех пор она многого достигла, путешествовала по всей Авии, построила оперный зал в Ондине и выступала в «Гранд-Морен». — Далее я огласил список смертных и эсзаев, которые поддерживали Свэллоу, однако прервался, поскольку понял, что император ничуть не впечатлен.

— Ондин, — обратился к ней Сан. При звуке его голоса она напряглась. — В чем назначение моего Круга?

— Самый одаренный представитель каждого ремесла становится бессмертным для того, чтобы Четырехземелье всегда обладало запасом мудрости и знаний, которые необходимы нам с тех пор, как Бог покинул нас и мы ведем войну.

— Цель Замка — защищать Четырехземелье от Насекомых, не так ли?

Она кивнула.

— И как же музыкант может помочь нам? — продолжал император. — Твоя мелодия способна превращать Насекомых в камень?

— Она может повести фюрд в атаку. Я слышал ее марши… — вмешался я.

— Вестник, довольно. — Император засмеялся. — Еще расскажи мне, что смелые речи построят солдат в шеренги и поведут в бой! Мне кажется, что присутствие Свэллоу будет только отвлекать эсзаев. Губернатор Ондин, если бы в Четырехземелье царил мир, то, возможно, твоя музыка и понадобилась бы, но сейчас, когда все искусства смертных остались в прошлом… Если я сделаю тебя бессмертной, то на каких основаниях другой музыкант сможет бросить тебе вызов? Критериев, чтобы определить лучшего, просто не существует.

Ее мягкое тело коснулось моей ноги. Она дрожала от волнения. Терять ей было нечего, и она хотела выжать максимум из ситуации, в которой оказалась. А я разозлился — разве мы имеем право решать, какая деятельность полезна, а какая нет? Я видел фокусы Молнии со стрелами, а моя способность летать — это обычная акробатика. Наконец, невозможно отделить творчество от военного ремесла, ибо они, безусловно, влияют друг на друга. Творчество — это особенность человечества, которую мы пытаемся сохранить. Если эсзаи — просто машины войны, то мы ничем не лучше Насекомых.

— Даже на войне есть место музыке, — мягко сказала Свэллоу, однако император предпочел ее не услышать.

— Я не желаю наделять людей бессмертием только за то, что у них имеются всевозможные увлечения, — произнес он.

— Мой повелитель, она — лучшая из всех.

Император улыбнулся, как волк в детской сказке.

— Губернатор Ондин, я думаю, что ты уже сделала себя бессмертной. Твоя музыка не умрет.

— Мой император, я могла бы сделать намного больше — я могла бы творить вечно! Если я умру, то Четырехземелье потеряет мой талант.

— А не погибнет ли твоя творческая натура, если ты обретешь бессмертие? Люди творят, чтобы оставить миру память о себе. Бессмертным не надо заботиться о подобных вещах.

— Но только если моя жизнь будет вечной, я смогу выразить в музыке все, что есть в моей душе.

— Любой житель империи видит военные таланты бессмертных, а музыку способен воспринять далеко не каждый, поэтому твое членство в Круге будет подвергнуто жестокой критике.

Мужество оставило Свэллоу — она не могла спорить с императором и замолкла, боясь, что и так сказала слишком много. Я подумал, что виртуозы обладают своеобразной силой — не такой, как у меня, но ничуть не меньшей. Те, кто понимает ее музыкальный дар, убеждены и в силе ее духа. Многие эсзаи утомлены однообразием и любят нововведения, а некоторые, подобно мне, изобретают их для того, чтобы сделать нашу жизнь интереснее и чтобы доказать, что мы — лучшие во всех видах деятельности. Более уверенные в себе бессмертные приветствуют новшества и благосклонно отнесутся к тому, то Свэллоу сможет творить вечно.

— Ты считаешь, что музыке нужен хранитель-эсзай, подобно тому как Молния сберегает в веках стрелковое ремесло? — спросил Сан. — А может, лучше позволить музыке изменяться и развиваться от поколения к поколению? Я думаю, что твое желание присоединиться к Замку не связано с музыкой. Ты преследуешь личные цели. Комета спросил в свое время, как он может служить мне, а ты, похоже, просто требуешь бессмертия.

— Мой император, простите меня, если я слишком спешу. Но это в природе обычных людей — думать, что время стремительно уходит и смерть неизбежна.

Агатовые глаза императора смягчились, и он вздохнул.

— Ах да, — проговорил он. — Я помню… Вестник, как, по-твоему, любили бы музыку Ондин больше, если бы ее создательнице было суждено однажды умереть?

Я подумал о щитах снаружи Тронного зала, которые раньше были так важны, что их повесили в сердце Замка. А теперь мы даже не знаем, какие земли они представляли.

— Если музыку Свэллоу будет играть кто-то другой, — сказал я, — то это будет уже совершенно иная музыка. Если Свэллоу умрет, ее творчество тоже погибнет.

Я взял себя в руки, выпрямился и встретился со взглядом Сана. Император напоминал лиса. У него было узкое лицо и белые волосы; руки, выглядывавшие из-под плаща золотого с оттенком слоновой кости цвета, покоились на каменных подлокотниках. В невероятных глазах плясал озорной огонек.

— Сколько ей сейчас лет?

— Девятнадцать, мой лорд.

— А какой у тебя возраст на протяжении уже двух сотен лет, Комета?

— Двадцать три. Но я стал мудрее!

— Правда? Я думаю, мы не можем лишить Четырехземелье музыки, которую она напишет в более зрелом возрасте. Она наберется опыта, и ее творчество настолько разовьется, что остальной мир будет учиться у нее. Тогда мы вернемся к этому вопросу, — закончил Сан. — Мы еще увидимся. Этим вечером я буду слушать твою игру.

Свэллоу встала и сделала несколько шагов назад, после чего развернулась и покинула зал. Я услышал, как на галерее раздались торопливые шаги — это Молния бросился за ней вслед. Несколько эсзаев рядом со мной захихикали.

Сан ограничил количество членов Круга. В нем было пятьдесят бессмертных, не считая императора и их мужей или жен. Свободные места появлялись очень редко. Похоже, Свэллоу придется долго ждать.

— Что же нам делать с тобой? — спросил Сан. Наступила моя очередь упасть на одно колено и уставиться в красный ковер. — Отправляйся обратно в Рейчизуотер и поговори с королем. Я хочу знать, чего он добивается, что планирует и как себя ощущает. Последнее — самое важное.

— Да, мой повелитель.

— Можешь напомнить ему, что Замок все еще в его распоряжении.

На это «все еще» было сделано какое-то странное ударение, и я осмелился уточнить:

— Не будет ли лучше, если на трон взойдет новый король?

— Комета, ты же прекрасно знаешь — у Замка нет своего фюрда. Мы не имеем власти ни над королем Авии, ни над губернатором Хасилита, ни над какими-либо другими губернаторами и лорд-губернаторами поместий. Мы помогаем им, когда они нас просят, и даем совет, если это необходимо. Иначе как мы продержимся еще тысячелетие до возвращения Бога?

— Я понимаю, мой повелитель.

— Если нас считают могущественными, то нашим мнением заинтересуются. Решать, достоин Станиэль трона или нет, должны губернаторы Авии. Молния единственный из них, кто разъяснил мне свою позицию. Он обеспокоен развитием событий и опасается междоусобиц. Это было бы катастрофой.

— Да, это так.

— Все свежие новости ты должен в первую очередь докладывать мне. Не Молнии — иногда он слишком самоуверен. Медлительность в оценке ситуации может создать для Замка сложности. Не допустить этого — твоя обязанность, Комета. А я ничего от тебя не получил, не считая того доклада, который написала твоя жена и подписала твоим именем.

— Ах да. Я…

— Я понимаю, что тебе был нужен отдых. Но мне интересно, как часто и как долго ты собираешься отдыхать… — Император, похоже, ожидал от меня ответа, но даже если бы мне и было что сказать, я не смог бы, так как был слишком напуган. — Если это повторится, мы отберем у тебя титул.

— Но у меня нет титула, — выдавил я, чувствуя, что почва уходит из-под ног.

— Люди больше не будут звать тебя Кометой.

Я нервно опустил свободную руку на рукоять меча.

— Ты не так давно стал бессмертным, Вестник, — продолжил император. — Я советую тебе помнить, почему тебе посчастливилось оказаться здесь, но представь, что произойдет, если я призову претендентов на твое место и объявлю состязание.

— Прошу прощения, мой повелитель.

— Когда будешь говорить с Рейчизуотером, помни, что ты обращаешься к нему от нашего имени. Как представитель Замка. Он боится тебя. Это естественно. Я знаю, что ты находишь такое положение забавным, но, пожалуйста, не играй на его слабости. Испуганные короли могут быть очень опасны.