Год собаки

Водоплавающие лабрадоры

Из-за забора, огораживающего наш задний дворик, с интересом следили за развитием этой драматической сцены Джулиус и Стенли.

Оба они в то время были очень красивы — крупные, мускулистые, с прекрасной шерстью, с глубокими темными глазами. Когда я, еще не оправившись от пережитого потрясения, вел Девона к дому, мне пришло в голову, что теперь у меня появилась возможность познать собачий характер с разных сторон. Если Девон — нервное, беспокойное создание, то Джулиус и Стенли — образцы миролюбия, безмятежности и легкости нрава.

Когда я думаю о своих лабрадорах, чаще всего мне вспоминаются летние дни на пляже Национального парка Кейп-Код. Волны с легким шипением набегают на песок, над головой пронзительно кричат чайки. На горизонте тихо скользят гигантские теплоходы и скромные рыболовецкие суденышки. Заходящее солнце окрашивает бурые дюны теплым янтарным цветом.

Водить собак на общественные пляжи запрещено правилами, однако люди все равно их приводят — как правило, в конце дня, когда и семьи с детьми, и работники службы надзора расходятся по домам. Все собаки, которых я встречал там, были хорошо воспитаны, добродушны и дружелюбны — таких приятно брать с собой в отпуск, такого пса можно без всяких опасений привести на общественный пляж.

Скажу не хвастаясь: мои ребята в этой компании были самыми статными и внушительными. Никто другой не умел с такой ленивой грацией развалиться на песке — точь-в-точь как их далекие предки лежали, поджидая хозяев-рыбаков, на берегах Ньюфаундленда (но вовсе не Лабрадора: не знаю, из каких соображений этой породе поменяли название).

Немало посетителей пляжа с восхищением любовались Джулиусом и Стенли — и, должно быть, ждали, что вот-вот, устав от безделья, эти красавцы прыгнут в воду и смело поплывут в открытое море…

Увы, ждали они напрасно.

В моих воспоминаниях эти живописные сцены окрашены горечью разочарования. Мы с Полой ходим на этот пляж почти всю жизнь. Особенно любили мы приходить сюда вместе с дочкой — в сумерках, когда на дюны ложатся самые длинные тени и крики чаек особенно пронзительны в предвечерней тишине. Но этот же задумчивый час становился порой нашего ежегодного унижения. Ибо именно в это время на берег моря являлись вместе со своими хозяевами почти мифические существа — водоплавающие лабрадоры. Они появлялись словно из ниоткуда — огромные, черные и шоколадные, с гладкой шерстью и необъятной грудью, спокойные и уверенные в себе.

Не тратя времени на щенячьи игры, они направлялись к воде, а их хозяева, такие же спокойные и уверенные в себе, оставались на берегу, зная, что их собаки делают то, для чего предназначены природой.

Так и случалось. Как бы ни был силен прибой, как бы ни бушевали волны, лабрадоры бесстрашно бросались в воду, чтобы принести своему господину и повелителю брошенный мяч, или палку, или какую-нибудь деревяшку, плавающую в воде. Затем плыли обратно с добычей в зубах, величественно выходили на берег, отряхивались, обдавая все вокруг облаком соленых брызг, клали добычу у ног хозяина и преданно ожидали продолжения игры.

Я смотрел на них с уважением. Многие поколения заводчиков старательно выводили этих собак, оттачивая их инстинкты, добиваясь абсолютной верности и бесстрашия.

Джулиус и Стенли тоже не сводили с них глаз, завороженные этими величественными созданиями. Поначалу я надеялся, что это зрелище пробудит в них спящие инстинкты. Ничего подобного! Мои псы наслаждались представлением, словно зрители в цирке, им и в голову не приходило самим выйти на арену!

Я не уставал любоваться водоплавающими лабрадорами — их мощью, сосредоточенностью, изяществом, с которым они выполняли свою задачу, их глубокой и очевидной связью с хозяевами. Ни встречный ветер, ни сильный прибой их не пугали: снова и снова они разрезали грудью волны, возвращались с добычей и пускались обратно в плавание, и казалось, что это может продолжаться вечно.

Хозяева смотрели на них с радостью и гордостью. В самом деле, приятно чувствовать, что твой пес — не просто домашний любимец, но честь и слава своей породы, живое напоминание о тех временах, когда от отношений человека и собаки часто зависело не только благополучие всей семьи, но и сама жизнь.

Как хотелось бы и мне бросать в море мячик или палку — и смотреть, как мчится за ними суровый и мощный лабрадор! Но день за днем, лето за летом мы с женой и дочерью, Джулиусом и Стенли оставались лишь зрителями.

Однажды, еще почти щенком, Джулиус попробовал войти в море. Осторожно, словно старушка на пляже в Майами, попробовал воду лапой и тут же отскочил — холодно, да еще и волны!

Чего я только не придумывал, чтобы заманить Джулиуса в воду, каких игрушек для него не покупал — и вспоминать не хочется. А он только вилял хвостом и грустно на меня смотрел. Случалось, я даже сам плавал за игрушкой или мячиком, надеясь, что он начнет мне подражать. «Какая хорошая собачка!» — восклицала, заливаясь смехом, дочь; в то время она начала подвергать сомнению родительский авторитет. Но и это не помогало. Самое большее, на что изредка соглашался Джулиус, так это на то, чтобы намочить в воде лапы, да и то на его морде яснее ясного читалось, что он делает это только ради меня.

Кроме того, ему это просто неинтересно. Джулиус не гоняется за мячом. Да и вообще играть не любит. И что с того? Я люблю его таким, какой он есть. Много ли вы знаете собак, способных лежать у ног хозяина три-четыре часа, пока он стучит на компьютере?

Стенли не столь безнадежен: он любит погонять мяч, да и от плавания не отказывается. Но — только в бассейне. Или в пруду, или в озере. Главное, чтобы не было волн. Он охотно входит в полосу прибоя, но при встрече с первой же волной разворачивается, бежит обратно на берег и с чувством исполненного долга засыпает. Пусть вокруг ныряют и резвятся хоть целые стаи водоплавающих лабрадоров — на здоровье. Но ему-то что за дело до старинных лабрадорских традиций?

При этом вид у обоих наших ребят просто царственный. Случайные зрители уверены, что они отдыхают в перерыве между заплывами. Не раз прохожие хвалили моих псов за выдержку: какие молодцы, смирно сидят на бережку и в воду не прыгают, несмотря на все искушения! Спасибо, отвечаю я. Да, они у меня очень дисциплинированные.

Они сидят, и я тоже сижу. Читаю что-нибудь, любуюсь морем. Опустив руку — правую или левую, — чувствую под пальцами кудлатую собачью шерсть, и теплый собачий язык лижет мою ладонь. Джулиус и Стенли задумчиво наблюдают за тем, как носятся по берегу и прыгают в море их собратья. Времена меняются, и моим псам уже нет нужды бегать и прыгать, как их предкам. Они у меня — интеллектуалы, мыслители и мечтатели, и размышления о состоянии вселенной интересуют их больше любых палок и мячей.

Несколько недель мне не давали покоя размышления о том, что привнесет в нашу тесную компанию третий пес. Все, с кем я разговаривал — жена, соседи, заводчики, — считали, что ничего хорошего из моей затеи не выйдет. Две собаки — пара, три — уже стая. А в стае неизбежно соперничество и выяснение отношений.

У Джулиуса со вторым лабрадором проблем не было — скорее всего, потому, что у Джулиуса вообще не было проблем никогда и ни с кем. Стенли был более «крутым»: от него можно было ожидать, что он станет защищать свое место в иерархии. Других собак он не задирал, но и особой любви к ним не испытывал, проявляя привязанность только к Джулиусу, да еще к своей сестре Салли, жившей в двух кварталах от нас.

Но в любви к людям оба они не знали себе равных. Джулиус стал для меня настоящим другом; его верность и постоянство — якорем в моей беспокойной и переменчивой жизни. Всякий раз, глядя на него, я улыбался.

Стенли — не столько задушевный друг, сколько товарищ по играм. С ним мы боролись, играли в перетягивание каната. Со временем он полюбил гоняться за мячом, в том числе и по соседским лужайкам, но надо сказать, что наши соседи относились к нему удивительно терпимо.

Другие собаки относились к ним с уважением и редко их задирали. Если же такое случалось, мои псы явно удивлялись — и отступали, не желая ввязываться в ссору. Когда к ним подходил ребенок — даже совсем маленький, — псы садились, виляя хвостом, охотно позволяли себя гладить и чесать за ухом и сами в свою очередь лизали своего маленького приятеля. В теплую и ясную погоду наши прогулки растягивались надолго: взрослые и дети выходили из домов, чтобы поздороваться, погладить собак, угостить их чем-нибудь вкусненьким, пройтись немного вместе с нами. Почтальон и водители мусоровозов стали нашими лучшими друзьями.

Порой я задумывался о том, откуда у моих псин такое необыкновенное миролюбие. Что это — мудрость или туповатость? Как бы там ни было, ни разу за всю свою жизнь ни единому живому существу они не причинили — и даже не попытались причинить — ни малейшего вреда.

Зачем же разбивать эту чудесную пару, вводя в нее овчара-невротика с переизбытком энергии и заниженной самооценкой? Зачем этот странный пес летел ко мне из Техаса, когда у меня уже есть две чудесные псины, которых я люблю всей душой и с которыми отлично уживаюсь? Зачем нам «приемыш» — трудный, порывистый, непостоянный? Все было так хорошо, зачем же все портить?

Мне частенько случалось действовать, не подумав. Так я не раз менял работу, так купил хижину-развалюху в глуши на севере штата. «Порывистый и непостоянный» — это ведь не столько про Девона, сколько про меня.

Может быть, дело в том, что я страшусь застоя — состояния, когда тело еще живет, а ум застыл в неподвижности. Когда я слышу, как люди жалуются на упадок цивилизации, на то, что за молодежь нынче пошла, какую ужасную и вульгарную музыку она слушает, как смущает и пугает их Интернет, и так далее, и тому подобное, я понимаю: передо мной человек, мозги которого покрылись ржавчиной. Смерть страшна, но гораздо страшнее остановка в развитии — смерть духа. Думаю, этот страх толкает меня навстречу все новым и новым приключениям.

Взять хотя бы рождение и воспитание ребенка. Это событие преобразило всю мою жизнь. Мне нравилось быть отцом, я гордился своими отцовскими достижениями и прежде всего, конечно, своей замечательной дочуркой. Но дочка выросла и уехала в колледж, а я вдруг ощутил, что мне чего-то недостает. Может быть, новых детей?

Джулиус и Стенли научили меня любить и понимать собак. Животные, конечно, не дети, однако им тоже нужны любовь, забота, разумное и умелое воспитание. Они полностью зависят от меня, и я отвечаю за их благополучие. Однако эти отношения двусторонни: у них тоже есть обязанности, и моя задача — объяснить им, что и как они должны делать, и научить мне повиноваться.

Я всегда полагал, что свои способности и таланты нужно развивать, даже если они проявились ближе к концу жизни. Я умею обращаться с собаками — так почему бы не подарить несчастному, одинокому псу покой и любовь, которых заслуживают все живые создания?

Рядом с собаками я счастлив. Порой мне бывает трудно довериться человеку, в то время как собакам я доверяю безоговорочно. Они на все готовы ради меня, а я — ради них. Вот что главное. А то, что мы относимся к разным биологическим видам, не имеет значения.

Лишь через год после безвременной кончины золотистого ретривера Кларенса я решился снова завести собаку. К тому времени я отказался от журналистской карьеры и начал писать дома. В моем подвальном кабинете мне порой бывало одиноко, и, желая обдумать следующую главу или поразмыслить над какой-нибудь новой идеей, я обыкновенно выходил прогуляться по окрестностям. Не раз мне случалось выходить на прогулки по три-четыре раза в день. Чем не идеальные условия для собаки?

История Кларенса весьма поучительна. Я решил подарить маленькой дочке щенка и заехал по дороге домой в пригородный зоомагазин, соблазнившись гордым (хоть и не имеющим ничего общего с действительностью) указанием на «Американский кинологический клуб» в его названии.

Это был рискованный и достаточно безответственный шаг. Собака входит в семью на долгие годы: ей предстоит общаться не только с вами, но и с вашей женой, детьми и соседями. Она будет жить в вашем доме, постоянно находиться у вас на глазах. Но лишь очень немногие люди (я сам научился этому далеко не сразу) подходят к покупке собаки ответственно. Щенки, купленные в зоомагазине, часто являются плодами близкородственного скрещивания; их здоровье, наклонности и темперамент предугадать невозможно.

Кларенс во многом был отличным псом, но, к сожалению, у него были большие проблемы со здоровьем и темпераментом. Он боялся детей и незнакомцев, страдал аллергией буквально на все и в конце концов умер молодым.

В следующий раз я решил принять решение более ответственно: прежде чем приобрести собаку, прочитал немало книг, побеседовал со специалистами, просмотрел соответствующие сайты в Интернете.

Мне хотелось найти пса, подходящего мне по темпераменту и инстинктам, пса, с которым я смогу сойтись, с которым у нас установятся дружеские и уважительные отношения. Свою часть задачи я выполню, однако я хотел быть уверенным, что и пес выполнит свою часть сделки. А значит, мне нужен был заводчик, знающий меня, знающий своих собак, способный подобрать мне такого щенка, который подходит мне, и, если что-то пойдет не так, готовый быть рядом и помочь. И я начал поиски.

«Своих» заводчиков я нашел в получасе езды на север от Нью-Джерси. Договорился о встрече. Прежде чем показать мне собак, заводчики — ветеринар и его жена — усадили меня в гостиной и буквально забросали вопросами. Я привез с собой дочь Эмму. Пола не поехала — у нее были другие дела.

Где ваша жена? — спрашивали они. (Работает.) А она хочет собаку? (Да, но мы договорились, что кормлением, прогулками и воспитанием пса буду заниматься в основном я.) Сколько у нас детей? Были ли у меня раньше собаки; если были — с какими проблемами я сталкивался? Как устроен мой ежедневный распорядок? Считаю ли я нужным дрессировать пса? Как отношусь к кастрации?

Супружеская пара с удовлетворением услышала, что работаю я дома, люблю гулять и что у нас есть задний двор, огороженный высоким прочным забором. Еще больше понравилась им моя готовность уделять много времени и внимания дрессировке пса. Так мне вручили четырехмесячного Джулиуса. Щенку мы сразу понравились: он облизал меня и Эмму, а затем, оказавшись у меня на руках, свернулся калачиком и уснул. Домой мы приехали втроем.

Когда Джулиус прижился в доме, усвоил наши правила и повзрослел настолько, чтобы стать для нового щенка хорошим старшим товарищем, я купил второго лабрадора. Так у нас появился Стенли. Ни с тем, ни с другим не было никаких проблем — разве что Стенли однажды, еще в детстве, сжевал угол ковра в прихожей.

Я много часов посвятил дрессировке — учил Джулиуса и Стенли не выбегать на дорогу, по команде вставать, садиться, идти рядом, слушаться команды: «Брось!» (последнее особенно важно для охотничьих собак, обожающих хватать любые движущиеся предметы). Все команды они выполняли быстро и без возражений — и при этом никогда не забывали вилять хвостом!

И сейчас, когда мы с Девоном вошли во двор, они завиляли хвостами, приветствуя хозяина. Драматическая сцена в аэропорту и прыжок на крышу фургона были еще свежи в моей памяти; но Девон, казалось, успокоился, любопытство взяло в нем верх над страхом. Я спустил его с поводка.

Джулиус и Стенли внимательно смотрели на нас, понимая, что происходит что-то важное. Быть может, они ощутили мое волнение. Шерсть на загривке у Стенли встала дыбом. Джулиус подошел и неторопливо лизнул мне руку; Девона он как будто и не заметил. Однако открытой враждебности между лабрадорами и овчаркой не было; скорее, новые знакомые исподволь присматривались друг к другу.

Я открыл дверь дома, и лабрадоры с радостным лаем бросились внутрь. Однако Девон их опередил: в два прыжка он взлетел по лестнице, влетел в гостиную, обнюхал все углы — лабрадоры смотрели на него с изумлением, — метнулся на кухню, вскочил на стол, спрыгнул обратно, снова понесся в гостиную… и все это — с такой скоростью, что я и глазом моргнуть не успел!

Похоже, нам всем предстояли нелегкие времена.