Год веселых речек

Глава пятнадцатая

Они поднялись из ложбины. Вокруг были пески до самого горизонта. Редкие кусты, темные движущиеся фигурки людей и темные силуэты буровых вышек. Солнце припекало, под ногами шуршал топкий песок. И куда ни глянь, все то же, невесело оценивал Каратаев обстановку. Спутница его шла легко, а он, давно отвыкший от подобных прогулок, едва переставлю ноги, часто снимал шляпу и вытирал платком лысину.

Молчали. Ольга думала о Завьялове, который с каждым часом, казалось, отодвигался дальше и дальше. Каратаева занимали прозаические мысли. Его пугало собственное сердце, оно каждым ударом утверждало, как он неотвратимо старится. А ведь не кто иной как он бешено гонял по этим увалам на коне и пешком, без сна, голодный, и не чувствовал сердца. «Рановато стали задыхаться; видно, не так живем, как надо. Зажирели в своих канцеляриях!»

— Если глаза мне не изменяют, вон Сергей Романович. Быстрей! — заторопила Ольга, ускоряя шаг, когда отмерили уже километра полтора. — Глядите, с ним еще двое, возле теодолита. Видите, туда завернули. Как мы удачно напали, а то ищешь, ищешь…

Но, обогнув несколько высоких барханов, они увидели только черномазого парня и плотную круглолицую девушку, а Скобелева не было. Где же он?

— Эй, Лугина! — крикнула девушка и, оставив теодолит, побежала к ним. — Письма есть?

— Есть! Дома получите. А где Сергей Романович?

— Да он подался на восточную, — сказал парень, с любопытством оглядывая спутника Лугиной.

— Идемте! — И Ольга, схватив за рукав Каратаева, снова буксировала его по песку. «Черт бы побрал вашего генерала! Гоняйся за ним, как за корсаком», — бранился про себя Каратаев, жалея, что поехал сюда. И, в сущности зачем? Чтобы утереть нос Тагану, сговориться насчет Мертвой пади. Да узнать, когда закончат изыскания под совхозы: поскольку воду запланировано вести через земли, вверенные Каратаеву, их предстоит частично переустраивать. Надо было выяснить, терпит ли время с переустройством тех земель, скажем, до осени, или не дадут водхозу такой отсрочки. В городе поймать Скобелева трудно, а здесь… эти муки. И райком еще вечно мешается. Непонятно, почему Назаров так настаивал на сегодняшней экскурсии.

А Скобелев точно мираж — был и нет. Ольга недоумевала: где искать его? Каратаев шумно дышал. Но вот метрах в двухстах вынырнула из песчаных волн мужская фигура.

— Сергей Романович! — что есть силы закричала Ольга. Каратаев сложил ладони рупором и издал тот гортанный звук, каким перекликаются пастухи. Скобелев остановился, приветственно взмахнул белым картузом. И сейчас же издалека донесся ответный, сходный с каратаевским, крик какого-то каракумского пастуха.

Теперь они пустились почтет бегом. Скобелев стоял ка склоне бархана, лицом к ним, а на самой вершине появился неведомо откуда пастух в халате и бараньей шапке. Пока не приближаясь, пастух внимательно присматривался ко всем троим.

— Вас с борзыми надо ловить, Сергей Романович, — попеняла начальнику Ольга. — Запарили вы нас!

— Это неплохо, — мягким басом отвечал Скобелев. — В городе платят за пар, а тут — даром. Иным, глядишь, и на пользу. А то некоторые джигиты, каких знавал я стройными, раздулись в сановников…

— Верно, верно, — согласился Каратаев, — отяжелел, задыхаюсь, плохой ходок.

— Почаще пешочком, пешочком надо. Вот видите я фигуры не порчу. Бегаю весь день, как почтальон.

И впрямь, этот коренастый человек с седыми, чуть пожелтевшими от табачного дыма усами, в широкой русской рубахе-косоворотке, перехваченной пояском, был таким же, каким видел его Каратаев тридцать лет назад.

Впрочем, подобных людей он встречал немала — чабанов, простых дехкан: время как будто теряет над ними власть.

С бархана между тем спустился пастух и первому протянул Каратаеву сухие узловатые руки.

— Здравствуй, Акмурад! Это ты голос подавал?

— Я. А ты неужели здесь пасешь, Ягмур-ага?

— Ох, не говори. Пастьба называется — кругом ни былинки. Ты крикнул, я подумал; какой еще дурень пригнал сюда отару?

— Зачем же ты к ним? — показал Каратаев на изыскателей.

— А видишь ли, был я на днях у себя в колхозе, зашел к Чарыяру: нечем скот кормить, надо перегонять, а куда, мол, перегонять? Случайно оказался в конторе Таган, внук Сувхана, ты его знаешь. И вот он рассказал, будто бы уже и сюда тянут ветку от большого канала. А нынче утром проснулся я… Стан наш недалеко — где Атанепесу голову отрубили и бросили в колодец…

— Так до того колодца почти пятнадцать километров! — воскликнул Каратаев.

— Ну, может, и пятнадцать, кто их мерил, — спокойно согласился Ягмур. — Так, значит, встал я, проводил подпаска в степь и думаю: «А верно ли говорил внук Сувхана? Ушам верь, но глазам верь больше». Взял палку и пошел.

— Вы слышите, Оленька! — взволнованно забасил Скобелев и перевёл Лугиной сказанное пастухом. От себя добавил: — Человек за пятнадцать километров не поленился прийти. А топографы ворчат: зря тороплю их. Ей-богу, стыдно перед человеком за нашу работу.

Скобелев отпустил Лугину, она ушла к своему отряду; мужчины перебрались под одиноко торчавший куст саксаула с бледно-зелеными побегами, сели на песок в негустой тени и закурили.

И тут произошло то, что даже многоопытного Каратаева чуть не до слез растрогало. Скобелев сделал пастуху доклад. Недурно владел он туркменским и отлично понимал, зачем пастух явился к нему. Из кармана достал складной метр и, встав на колени, вычертил на песке предполагаемые к обводнению площади. Он показывал квадраты целинных хозяйств завтрашнего дня, а Ягмур, не пропускавший ни слова, иногда переспрашивал: «Это, стало быть, не доходя Дурнали? А это — чуть правей Кичмана?» Скобелев кивал пастуху, про себя отмечая у него завидное знание местности.

Толковали и о водосбросах, устремленных в глубь пустыни, где Ягмур вот уже полвека пасет овец. И о сроках, когда получат гарантированные водопои. На точности сроков пастух настаивал. Тут и Каратаев навострил уши. Ему-то особенно ценно было уловить момент пропуска воды через его владения. У него там, в пределах старой долины, возникали свои задачи, и, соответственно, сроки.

— Вот так примерно. Ну, сами понимаете — наспех, не взыщите, — закончил Сергей Романович и обвел глазами слушателей. Их было двое.

Упершись руками в песок, неподвижно сидел Каратаев. Пастух перекладывал из руки в руку кандымовую палку, потряхивал длинной шерстью бараньей шапки и обещал старому изыскателю подарить каракульскую шкурку. Ему льстило и нравилось слушать на своем родном языке разговор знающего человека. Каратаев тихо сказал:

— Я поражен, Сергей Романович: для одного чабана — целая лекция. Мне, конечно, многое не в новинку, но — и мне интересно. Очень, очень!.. Спасибо!

— Да полно вам, — ворчливо остановил расчувствовавшегося Каратаева Скобелев. — Человек шел такую даль, искал нас…

Ягмур посмотрел на солнце, встал.

— Не знаю, как и благодарить тебя, мой ровесник. А наш Акмурад маленько ошибся. Ты не одному мне говорил. Я пастухам, подпаскам все слово в слово передам.

— Да куда ты? Пообедай с нами, тогда и пойдешь, — уговаривал Скобелев.

— Нет, нет, — замотал головой Ягмур. — По мне там овцы скучают. Пока еще дойдешь, а солнце-то вон уже где… — Он заткнул полы халата за кушак, нагнулся и ощупал ремешки на своих легких самодельных чувяках из сыромятной кожи. Выпрямился, кашлянул и, простясь, пошел. Мгновение — и, точно джин, пастух исчез за соседним барханом. Скобелев посмотрел озабоченно на часы, бросил окурок.

— Ну что ж, Акмурад, вам, пожалуй, незачем таскаться со мной. Идите в мою палатку и располагайтесь как дома. Приду обедать — потолкуем.

— Я ведь к вам, Сергей Романович, вот с чем… — смущаясь начал Каратаев говорить о своем деле. Хотя ему проблема Мертвой пади уже и самому стала казаться несколько мельче после того, что он услышал от Сергея Романовича, все же хотелось в чем-то утвердить себя. — У меня там, ниже машинного, выпрямляется канал, — продолжал он. — Будем подпор ставить; а рядом — естественная впадина. Это у кумыш-тепинцев, не помните, случайно? По-моему, ее можно превратить в водохранилище. Заполнять во время паводков — и чудесно было бы! Как вы полагаете?

— А никак, голубчик, не полагаю. Заочно судить не берусь. Впадину помню, да надо хотя бы на план взглянуть, а так ведь пустые слова. Я во вторник буду в городе, загляну к вам, посоветуемся. Ну, валяйте, отдыхайте! — Он потрепал по плечу Каратаева и зашагал в ту сторону, где работал отряд Лугиной.

К становищу Каратаев уже еле брел, топча свою короткую тень. Наконец, в полном изнеможении, обливаясь потом, добрался до лагеря. Шофер спал в машине. Раечка суетилась у костра, а Сахатов ломал и кидал в костер саксаул.

— Попить бы! — сказал Каратаев и жадно припал к ковшу с холодной водой, который проворно подала ему Раечка.

— Проголодались, должно быть, — посочувствовал ему Сахатов, — но она, жестокая женщина, не даст до обеда ни крошки. Так что идите в палатку, вон — рядом с лабораторией, простыни там чистые, отдыхайте. К обеду разбудим.

Когда Каратаев проснулся, выглянул из палатки, он не узнал лагеря, так было теперь людно и пестро. Сахатов с шофером доставали кожаной бадьей воду из колодца, вокруг толпились девушки с кружками и полотенцами в руках. Голые до пояса мужчины умывались, широко расставив ноги; а в тени, у входа в «генеральскую» палатку, подбоченясь стояла Раечка и сердито кричала:

— Эй, красавицы, ну-ка, ребята, я уже подала обед, Сергей Романович ждет!

Девушки бежали от колодца, как куропатки, испуганные выстрелом. Умывшись, последовал за всеми и Каратаев. Народ усаживался за длинный стол, накрытый белой скатертью. Графины с водой, простые стеклянные банки с тюльпанами, тарелки с хлебом и дымящийся жирный суп.

— Милости просим, гость, сюда, сюда! — добродушно забасил Скобелев, и все за столом разом посмотрели на Каратаева. Он сел рядом с Ольгой, напротив Сахатова.

— Нравится вам у нас в пустыне? — спросил еще начальник экспедиции.

— Пустыня? — словно бы недоумевая, отвечал Каратаев; он оглядел сидящих: — Да это настоящий Гулистан — страна роз!..

Экспедицию более чем наполовину составляли девушки, и они отдали должное любезности гостя. Раздалось несколько хлопков. Начальник же заметил, косясь на черноволосую соседку:

— Положим, не только розы: очковые змеи и кобры тоже водятся в сих местах. — Каратаев уловил в его голосе некую интимность и потом, в продолжение обеда, не раз с любопытством бросал взгляд на черноволосую. Не о ней ли упоминалось дорогой?

А в другом конце — у мужчин иной разговор. Оттуда обращались к гостю. Белобрысый топограф все пытался выведать у него разные культурные и политические новости: кажется, принял Каратаева за секретаря райкома. Сахатов не преминул коснуться своей глины, опять пел ей дифирамбы. Кто-то его восторженно поддерживал, но находились и скептики. Парой слов перекинулись и о подземных линзах: есть ли таковые на этой площади? Пока линзы едва прощупывались на одной буровой, но там станок был устаревший, в нем что-то заедало, и определенных результатов достичь не удавалось. Сахатов выразил желание посоветоваться о характере подземных линз с Таганом Мурадовым. Жаль, Сахатов не знаком с ним, но слышал о Мурадове и читал его статью в академическом вестнике.

Закончился обед скоропалительно, как показалось Каратаеву, любившему побалагурить в приятной компании. Все мигом разбежались, а он задержался, побеседовал еще с полчасика со Скобелевым и поехал домой.

Когда машина выбралась из ложбины на пригорок, Ашир оглянулся и сказал:

— В общем, ребята вкалывают. И начальник у них — настоящий генерал!

— Неплохой коллектив, — согласился Каратаев, в душе завидовавший Скобелеву. Умеют люди жить. Не сравнишь с водхозом, где вечно серая канцелярщина. Все недовольны чем-то: шуршат бумажками, мычат по телефону, бранятся. За целый день живого слова не услышишь.

Вспомнилась беседа в тени саксаулового куста, и нахлынули грустные размышления, а вместе с тем Каратаев чувствовал, что нашел что-то, давно и почти безвозвратно потерянное.