Годы и судьбы

И. Стаценко, генерал-майор запаса ЧУВСТВО РОДИНЫ

Октябрь 1917 года. Чем он стал для моего поколения, родившегося с ним и прошагавшего все эти годы, годы борьбы и труда вместе с ним, землей Владимира Ильича, на которой из искры его гения и ума выросло, окрепло и расцвело первое в мире социалистическое государство рабочих и крестьян?

Как передать это многогранное общее и неповторимо личное чувство каждого из нас, то чувство любви к своему Отечеству и гордости за него, которое переполняет наши сердца? Мне кажется, что это то самое, чем ты лично жил всю свою сознательную жизнь, когда стал впервые понимать, что, кроме молока матери и отцовского хлеба, есть еще что-то более значительное в поступи наших, и именно твоих, до предела заполненных общим делом дней. Наконец, то, что укрепило в твоей жизни образ нашей социалистической действительности.

Помню: холодная, колючая зима 1932/33 года. На многих перекрестках киевских улиц с вечера и до утра горят небольшие костры для обогрева, напоминая этим первую зиму революции в Питере. Трамвай от Подола на Печерск, к легендарному «Арсеналу», набит битком в эти утренние часы — все спешат к заводскому гудку. Спешу и я и, если нет места на подножке, пристраиваюсь сзади вагона. Мне тоже надо успеть на работу — я рабочий!

На ходу спрыгнув с трамвая и окинув беглым взглядом маленькую пушку, что стоит на высоком каменном бугристом пьедестале, и те пулевые пробоины в старой, видавшей виды, щербатой, как оспа, заводской стене, спешу к проходной. Сипло и властно отгудел второй гудок — осталось пятнадцать минут до начала смены — успею. Я иду на завод, я уже не «фабзайчонок» какой-то, я — рабочий, как все идущие рядом по нашей заводской и черной от копоти литейного цеха улице. У меня уже есть свой маленький табельный пятачок на доске, с моим личным номером, который надо снять утром и повесить обратно вечером. Я иду на работу в свой первый сборочный цех, который рядом с проходной глазеет овальными большими и дымчатыми стеклами на мою вчерашнюю школу — новое здание ФЗУ. Его я уже окончил. Это было совсем недавно, вроде бы вчера, когда я сдал мою последнюю зачетную деталь — основание суппорта маленького токарного станка для МТС и мне дали третий (не второй), именно третий разряд токаря по металлу.

Я иду к своему станку, к своим резцам в тумбочке рядом, которые тоже меня научили в ФЗУ закаливать под вишневый цвет и затачивать так, чтобы стружка шла ровной, красиво вьющейся, оставляя после себя блестящую, словно полированную поверхность. И не надо мне напильника: мои втулки и замысловатые поршни должны отвечать размерам — под микрометр! — без него. Нужен только глаз и добрая рабочая хватка токаря. И я очень хочу, чтобы она была у меня, эта самая хватка. Но запороть деталь можно запросто, с ходу, как говорит наш старый мастер Иван Иванович Болдырев, даже не меряя ее своим неразлучным штангелем, а только посмотрев из-за моей спины: «Выбрось — брак!» Уши мои враз становятся красными. А я ведь уже настоящий рабочий и слышу укоряющий голос доброй тети Нади — крановщицы: «Нечего зевать по сторонам, трудись без брака, ведь тебе платят два раза в месяц зарплату и выдают в магазине два (целых два) фунта хлеба, друг, вот что!»

Война ворвалась в нашу жизнь внезапно. Мне сегодня вспоминается первый, тяжелый день — 22 июня. Я далеко от линии фронта, командир взвода курсантов Оренбургского зенитно-артиллерийского училища. Четкий курсантский строй, плечо к плечу, затылок в затылок, одно дыхание. Комиссар училища полковой комиссар Барьюдин пламенем слов своих прожигает наши сердца. Он говорит о священном нашем долге, и ты понимаешь это с полуслова, забыв, отбросив, отодвинув куда-то вдаль свое личное, оставляя только одно — Родина. На фронт! Не пускают, объясняют спокойно и кратко — нужно готовить кадры.

В начале 1942 года начальником училища был назначен полковник Чемеринский (бывший наш командир дивизиона, один из первых наших наставников, воспитателей), уже умудренный боевым опытом, защитник тревожного неба Москвы 1941 года. Учебный процесс перестроен по-новому: мы должны учить тому, что необходимо на войне, и готовить не только зенитчиков, но и людей, умеющих стрелять из всех видов оружия, метать гранаты по танкам, рыть окопы.

Наконец свершилось — поезд несет нас в Москву, на формирование, на фронт! Три дня в Чернышевских казармах, что и ныне стоят у Даниловской площади. В те дни по приказу Ставки был сформирован наш 885-й зенитно-артиллерийский полк, вписавший немало героических страниц в противовоздушную оборону Заполярья.

Ярославский вокзал, скрипучие теплушки, перестук колес все четверо суток подряд с остановками, на которых надо было напиться паровозу и нам, станции, где кормили досыта одной только кашей с крутым кипятком. Красные кубики в петлицах уже сменили на зеленые — фронтовые. Последний разъезд, край земли нашей, окно на север — Мурманск. Прямо на железнодорожном пути наш эшелон (о, чудо, не верю своим глазам) встречает подполковник А. Колесников, начальник артиллерии Мурманского дивизионного района ПВО (бывший заместитель начальника нашего училища). Утром следующего дня убеждаемся, как велика и безгранична мощь государства нашего, как щедр Урал — «опорный край державы, ее добытчик и кузнец». Разгружаем новенькие, еще пахнущие свежей камуфляжной краской, ни разу не стрелявшие наши легендарные 85-мм зенитки и приборы управления. Урчащие, неторопливые трактора ЧТЗ развозят их на заполярные сопки с огромными валунами, с чахлыми карельскими березками и почти метровой толщины мохом ягелем. Все остальное носим на руках.

Налеты следуют за налетами. Фашистам не удалось взять город и порт с суши, теперь они с ожесточением бомбят его и палят зажигалками. А город в основном рубленый, деревянный, даже тротуары из досок сделаны. От налета к налету, с утра до ночи, с ночи до утра с боями и потерями оттачивалось наше зенитное мастерство, повышалась точность огня, росло число сбитых стервятников. Тут, у орудий, росла и крепла наша фронтовая дружба.

Мои фронтовые друзья — командир батареи, а затем и дивизиона капитан Анатолий Водолазкий, ныне доктор исторических наук, профессор; полковой врач, военврач 3 ранга Володя Некрасов, заслуженный врач РСФСР, чудесный хирург, начальник одного из хирургических отделений Главного военного госпиталя имени Н. Н. Бурденко; и наш комиссар парковой батареи, младший политрук Т. Горкунов — заведующий сектором ЦК ВЛКСМ; и бывший старший арттехник дивизиона Юрий Бахшинов — начальник главка одного из министерств, и многие другие — все мы остались верны этому великому чувству Родины, чувству, которое пронесли через войну и через всю свою жизнь. Я не могу не сказать о мужестве и доблести наших солдат и сержантов и с особой теплотой вспоминаю вас, девушки-зенитчицы. Вы прибыли к нам в полк зимой 1942 года как посланцы доброй и трудовой, замечательной своими делами Вологодской области. Мы, мужчины, никогда не забудем ваш солдатский подвиг.

После завершения разгрома противника в Заполярье в октябре — ноябре 1944 года (в те дни я командовал 426-м отдельным Краснознаменным зенитным дивизионом) нас перебросили на запад. В моем личном архиве сохранилась небольшая фронтовая фотография последних дней войны, когда после успешного отражения внезапного налета на Варшаву и особенно на варшавские мосты — артерию, питавшую наши войска перед решающим наступлением на берлинском направлении, многие из дивизиона были награждены орденами и медалями.

Отгремела война. Многие из нас, офицеров, пошли в академические аудитории, учились и дальше «военному делу настоящим образом». А потом несли свои знания в войска, готовили людей к трудным испытаниям современного боя. Было нелегко, но всегда нас согревало святое и светлое чувство любви к своему социалистическому Отечеству. С чувством Родины в сердце мое поколение вставало и шло в атаку, побеждало, падало в сражениях и уходило в бессмертие. Поколение, которое и сегодня работает так же самозабвенно и горячо там, куда его и каждого из нас лично посылает ленинская партия.

Нельзя забыть и это. Куба. Октябрь 1962 года. Мы, советские люди, учимся испанскому и учим наших друзей русскому, всему тому, что умеем делать сами, чему нас научила от рождения наша Отчизна.

Тревожные дни и недели карибского кризиса. Американский империализм пытается задушить молодую республику. Вся Куба в окопах. И когда в пятидесятиградусную жару с мощными, но короткими тропическими ливнями врывается звенящий гул американских реактивных самолетов, взлетевших с ближайшего авианосца, когда острейший рубеж войны и мира проходит здесь, на этом самом рубеже, мы еще больше чувствуем верное и спокойное сердце своей далекой Родины — Союза Советских Социалистических Республик, всегда сверяем свои часы с размеренным и знакомым с детства боем Кремлевских курантов Спасской башни. И здесь, за тридевять земель, где непременно быть надо, знаю, что горячая земля Кубы мне так же дорога, как земля моей России, земля, которая согревала мои детские босые ноги. Эта кубинская земля мне также дорога, как земля моих берез и тополей, степей и строек, земля моих отцов, моих дел и моих мыслей.

Мы, ровесники Октября, и сейчас продолжаем жить этим святым чувством Родины, оно всегда помогает нам смотреть дальше, видеть больше, любить крепче, думать и делать лучше. Так надо было и так стоило нам жить!