Владимир Архипенко ПОДВИГ ОЛЬШАНСКОГО

Немного их — нестареющих весточек от Константина Ольшанского. Его давно уже нет в живых. Остались только эти торопливо исписанные листочки бумаги, остались пожелтевшие фотографии, документы, вырезки из газет. Есть еще памятник в приморском южном городе: бронзовый офицер со вскинутой вперед рукой, а рядом с ним — матросы.

Ей не раз говорили, что в скульптуре он как живой. Она вежливо соглашается, но в глубине души считает: лишь в письмах он живой. Они хранят в себе трепетный отблеск огненных лет. В них ее тревога, боль и печаль. В них ее радость, надежды, счастье…

«Получил роту автоматчиков. Будем переодеваться в красноармейское.

9 апреля 1943 г.».

Это письмо было первым. К Екатерине Ольшанской оно пришло всего через несколько дней после того, как они расстались. Прежде они семь лет прожили почти неразлучно.

Когда ее Костю, успевшего, несмотря на молодость, поработать помощником машиниста, слесарем и шофером, призвали служить на флот, она оставила Курск, поехала к нему в Севастополь и поступила на работу. Удивлялась, как он все успевает — в электромеханической школе быстро стал инструктором, учился заочно в институте, занимался боксом, получил права управления яхтой, играл в оркестре…

За год до войны родился сын — Валерий. Жить стало еще счастливее.

И вот ночь на 22 июня 1941 года.

В надсадном вое сирен, грохоте зениток, багровом пламени разрывов пришла в Севастополь война. Она принесла с собой и первую разлуку — Валерика бабушка увезла к родным в Курскую область. А осенью враг докатился до Крыма. С курсантами Константин отбивал атаки врага на подступах к Севастополю, а Екатерина вместе с другими женами моряков гасила «зажигалки», рыла окопы.

К зиме электромеханическую школу вывезли морем в Геленджик, а потом в Махарадзе. Ольшанского, ставшего офицером, вступившего в партию, назначили командиром роты.

Костя очень изменился в это время — словно почернел, в глазах колючий блеск. Катя хорошо понимала, в чем дело, знала, что каждый месяц он пишет рапорты, просится на фронт. Его не отпускали, считали образцовым командиром и преподавателем, способным быстро готовить пополнение для кораблей.

Позже, когда покатился на запад могучий вал долгожданного наступления, он с еще большим упорством писал рапорты. Из освобожденных от фашистов мест приходили страшные вести о зверствах захватчиков. А тут еще сжимающая сердце тревога за судьбу Валерика. Мальчик и бабушка исчезли без следа, словно растворились в кипящем котле войны.

Как-то вечером, придя со службы, Костя сел в темном углу, не снимая кителя, мучительно долго молчал. Не вынеся тяжкой паузы, Катя с тревогой спросила, не случилось ли чего. Он со стоном мотнул головой:

— Как мне добраться до этих гадов? Зубами глотки рвать буду!

В полумраке лицо его показалось чужим — жестоким и страшным. А через несколько дней пришел домой совсем другим — походка легкая, глаза словно светятся. Еще не сказал ни слова, а она вся обмякла, поняла: идет на фронт.


Перед прощанием Константин сказал задорно:

— Ну, Катусь, скоро обо мне услышишь.

— Ах, Костя, — отозвалась она, сдерживая слезы, — не гонись за славой! Знаю: себя беречь не будешь, но хоть слишком-то не вылезай.

— Ладно, — погасил он улыбку.

«Соскучился без тебя так, что трудно передать, хотя ты это знаешь, судя по себе. В последнее время побывал в боях. Теперь душа спокойна и не стыдно перед нашим народом, страной, да и… перед тобой. Сам здоров и физически и морально. Моя родная, еще предстоят серьезные дела. Богдан погиб героем. Он был награжден орд. Красн. Знамени. Посмертно… Живу сейчас, как живут все те, кто дерется за счастье страны.

15 сентября 1943 г.».

Юрия Богдана Екатерина Ольшанская знала еще по Севастополю: атлетического сложения моряк, собранный, упорный, волевой.

Юрий Богдан и Константин Ольшанский служили вместе в электромеханической школе, вместе писали рапорты и вместе ушли на фронт.

И вот уже Костя пишет о гибели друга. Вскоре стали известны и подробности.

Юрий Богдан, ставший к тому времени парторгом роты, ушел в составе десантного отряда Ольшанского под Мариуполь, в тыл фашистов. Трое суток моряки наносили удары по отступавшим из города колоннам противника. А потом у высотки 68,2 гитлеровская пехотная часть взяла наш отряд в клещи. В этом бою, длившемся с утра до наступления темноты, даже бывалые моряки были поражены мужеством парторга.

Первая пуля достала его еще утром, пробила насквозь правую руку. Он вытащил левой бинт и едва забинтовал рану, как снова схватился за автомат — фашисты лезли в очередную атаку. Около полудня вторая пуля ранила его в шею. Лежавший неподалеку десантник, увидев, как окрасилась кровью тельняшка Богдана, пополз к нему, но тот махнул рукой, крикнул матросу, чтобы держал свой сектор обороны, а сам, выпростав тельняшку из брюк, надрезал ее ножом снизу, разодрал по кругу, замотал полосатой лентой шею и снова взялся за автомат. К вечеру появилась надежда вырваться из кольца. Как раз в эти минуты осколками взорвавшейся вблизи мины Юрию Богдану перебило обе ноги, поранило спину. Товарищи подползли к нему, но он уже не дышал, уткнулся лбом в горячий ствол…

Мертвого парторга моряки несли на руках, вырываясь из окружения. В освобожденном Мариуполе они похоронили его в парке под прощальный салют.

Вот что скрывалось за тремя словами: «Богдан погиб героем».

«Здесь настоящая, дружная, боевая и хорошая семья. Ребята молодые и хорошие. Мои мужики — герои, не зря враг зовет их — «черные дьяволы». Не беспокойся о Валерике. Все равно мы его найдем.

18 ноября 1943 г.».

«Ребята у меня хорошие. Иных, правда, уже нет, ну да не без этого. Постарел, пострашнел, немножко поседел, но узнать все равно узнаешь.

10 декабря 1943 г.».

Ребята у меня хорошие. Дружная, боевая и хорошая семья. А о себе — только то, что постарел да поседел. Она хотела знать, как он, что с ним, а письма, в сущности, ответа не давали. И это очень расстраивало и тревожило. Но потом неожиданно стала узнавать о муже по радио и из газет.

Ее словно током ударило, когда услышала в сводке Совинформбюро фамилию: «Ольшанский». Сначала мелькнула мысль: о нем ли это? В сводке говорилось:

«Десантная группа моряков под командованием лейтенанта Ольшанского ночью высадилась на берегу Азовского моря и оседлала дорогу, по которой отступали немецкие войска. Наши бойцы внезапно напали на колонну противника и истребили до 600 вражеских солдат и офицеров».

А потом и газеты стали сообщать об Ольшанском и о его десантниках. В письмах он не писал, что награжден, а из газет ной заметки стало известно, что у него уже ордена Красной Звезды и Александра Невского. Из писем она знала только, что побывал в боях, а военные корреспонденты сообщили, что десантники Ольшанского совершают дерзкие рейды по вражеским тылам.

Как-то вечером, прочитав очередную заметку, вдруг подумала с тревогой: а не зазнается ли он? Вспомнила, как, прощаясь, он сказал: «Скоро обо мне услышишь…» К ее Косте пришла слава. А не придет ли вместе с ней и тщеславие? Не выдержала и написала запальчивое письмо.

«Откуда ты взяла, что я тщеславный и люблю, если меня хвалят? Мне просто странно. Я даже орденов не ношу, хочу их надеть только перед тобой. Наоборот, стал скромным. Ни единой статьи не прочтешь теперь обо мне.

Особого я ничего не сделал. Делали это «мужики», которые меня почему-то любят…

3 января 1944 г.».

Вот и опять: все это его бойцы, а не он сам. А о том, какие у него бойцы, в газетах не раз писали.

Было такое: заградительный огонь не позволил катерам подойти к берегу. И тогда бойцы бросились в воду, добрались до берега и неудержимо ворвались в траншеи врага.

В другой раз подстерегли в засаде кавалерийский эскадрон, встретили его пулеметным огнем и почти полностью уничтожили.

Как-то у села их остановили вражеские подразделения, навалились с трех сторон. Они вели в обороне бой до темноты, а ночью взяли штурмом господствующую высоту, захватили минометы, пушку и несколько пулеметов.

В ходе очередного броска в тыл врага встретили нашу рейдирующую казачью часть, соединились с ней и внезапным ударом освободили крупный населенный пункт.


Таковы были эти люди, которых Ольшанский с грубоватой лаской называл «мужиками», хотя у многих на подбородках был еще юношеский пушок. Он знал их, верил им и не страшился с ними никаких заданий.

Первым из ольшанцев стал Героем Советского Союза молодой матрос Андрей Стрюков. Поначалу парень вроде бы ничем не выделялся среди других. На отдыхе был неприметен, в боях тоже был как все. Но в жесточайшей схватке у Лупаревского маяка близ Херсона, когда пуля сразила командира взвода Николая Починина, именно Стрюков взял командование на себя, увлек товарищей в атаку, и они прорвали оборону врага.

А как открыто и бескорыстно любили бойцы своего командира! Любили за то, что он всегда с ними — и в самом пекле боя, и во время передышки, любили за редкую способность найти теплое слово для каждого, поддержать и утешить в горе, разделить по-братски радость, быть строгим командиром и вместе с тем близким человеком. Настоящим офицером-коммунистом.

И еще жила в них непоколебимая вера, что с их командиром никогда не пропадешь. Ведь в каких переделках они ни побывали, а всегда выходили с честью и при этом (что казалось удивительным) всегда с минимальными потерями.

Ольшанский умел воевать. И именно в этом была главная причина успехов его отряда.

Но откуда взялось это умение у вчерашнего рабочего парня, ставшего офицером в силу военной необходимости?

«Я помню Махарадзе, да, я писал докладные, я душой хотел на фронт… Это желание не давало мне покоя. Я доходил до одурения, занимаясь по вечерам вопросами тактики, я развивал такую фантазию в решении тактических задач, что доходило до того, что, забывшись, начинал даже командовать.

3 января 1944 г.».

Да, он с невероятным упорством готовил себя к фронту, постигал заранее кровавый и горький опыт войны. Наряду с тактикой нашей армии он знал тактику врага, его приемы и методы, его психологию и привычки. Прекрасно владея советским стрелковым оружием, он так же глубоко изучил трофейные образцы и научил бойцов владеть ими.

К каждому бою Ольшанский готовился детально, пытливо изучал карту местности, где предстояло действовать его отряду, сверяя ее обозначения со сведениями, полученными от местных жителей. Он стремился быстро разобраться в обстановке, точно оценить возможности и намерения врага, принять оптимальное решение и твердо осуществить его.

Так что вера десантников в своего командира зиждилась на крепкой основе. Они шли за ним в огонь и в воду. И берегли его как зеницу ока.

…В трудном бою у Широкой Балки ударил в упор по десантникам притаившийся пулемет. А потом круто отклонилась трасса пулеметных пуль в сторону командира. И тогда отчаянно метнулась вперед чья-то фигура, закрыла Ольшанского собой.

Восемь пуль прошили грудь сержанта Буторина, и, падая на руки спасенного им командира, может быть, он еще успел увидеть, как взметнулся над пулеметным гнездом разрыв матросской гранаты.

«…Времени почти нет. Работаю со своими мужиками, «аж перья летят». Впечатлений и переживаний — масса. Интересно, весело, но напряженно. Катусь, пиши, что слышно о Валерике.

10 января 1944 г.».

Ольшанский все время был в боях. Но и в самое труднее время не оставляют его тревожные мысли о сыне.

А с Валериком было плохо, совсем плохо было с ним.

Жарким летним днем, насмерть перепуганный близкими взрывами, хрипом коней и стонами людей, крепко стиснутый оцепеневшими бабушкиными руками, увидел несмышленыш: из глубины неба несется прямо на него с визгом и воем черная птица, а у крыльев ее посверкивают страшные огоньки…

Обстоятельства трагедии, случившейся на дороге близ Россоши, стали известны много позднее по рассказам очевидцев. Весною сорок второго года старший брат Екатерины Ольшанской — Дмитрий после тяжелого ранения попал в прифронтовой госпиталь поблизости от родных мест. Прикованный к госпитальной койке, офицер стал искать с помощью почты родственников. Из Курска отозвалась сестра Антонина, потом и мать с внуком. А когда все они приехали к Дмитрию, госпиталь решили эвакуировать. Вот так и вышло, что на подводе, под бомбежкой «юнкерсов» оказались рядом с Дмитрием его мать, сестра и племянник.

В сумерки вдоль дороги проходила группа военных. Молодой офицер услышал детское всхлипывание, подошел поближе и обнаружил придавленного телом мертвой женщины раненого мальчишку. Офицер хотел было передать его санитарам, но неподалеку начали рваться снаряды — это завязывался бой с прорвавшейся мотоколонной врага. Офицер отдал мальчика колхознику и побежал к своим рассыпавшимся цепью солдатам. Россошь вскоре занял враг.

Ольшанские ничего не знали о судьбе сына с лета сорок первого года до весны сорок третьего. Первым, еще в Махарадзе, получил тревожную весть о сыне Константин. Пришла она к нему по служебному адресу.

Именно в тот день Ольшанский так напугал жену своим видом, исступленными словами о том, что готов зубами рвать вражьи глотки. Но Кате о письме не проговорился — то ли сам до конца не поверил в случившееся, то ли боялся убить ее страшной вестью. Известно только: и с фронта продолжал рассылать запросы по многим адресам.

Екатерина и сама вела поиски, узнала горестную правду о гибели матери, брата и сестры. Она давала объявления по радио и в газетах, вслед за отрывочными сведениями ездила искать Валерика в Россошь, Саратов, Вольск, Хвалынск, в Старом Осколе обошла подряд все дома города, но след мальчика окончательно затерялся.


Из всех близких остался у нее только Константин.

«Теперь готовимся к новым боям. Поручили тут мне подобрать ребят для одной операции. Ну, это не так уж трудно. Они у нас — все орлы. Пропитаны дымком, обожжены огоньком. Это настоящие герои, чудо богатыри. Счастлив, что живу и воюю с теми, кто, не считаясь ни с чем, кровью отстаивает родное дело. Многие из них погибли смертью храбрых. Но их подвиги заставляют нас драться еще ожесточеннее.

Верю в скорую нашу победу.

23 марта 1944 г.».

В середине марта сорок четвертого батальон морской пехоты под командованием майора Ф. Котанова громил врага в составе войск левого крыла 3-го Украинского фронта. Вскоре наши части вышли на ближайшие подступы к Николаеву. Но, наткнувшись в условиях невиданной распутицы на плотную, глубоко эшелонированную оборону, остановились.

Новое наступление было назначено на 26 марта.

Город прикрыт с трех сторон водными рубежами, и наступать предстояло «в лоб» по трехкилометровому перешейку. Становились неизбежными большие потери. Работая над вариантами наступления, командующий 28-й армией генерал-лейтенант А. Гречкин вызвал в штаб майора Ф. Котанова.

У командующего был план: высадить со стороны реки в тыл противника десант моряков. Цель: вызвать растерянность у врага, заставить его поверить в то, что возникшая для него угроза серьезна, и он решится снять с линии обороны часть войск.

Возглавить десант доверили старшему лейтенанту Константину Ольшанскому. В состав отряда было отобрано 55 моряков и 12 пехотинцев Пошел с десантниками и доброволец-проводник Андрей Андреев.

…Пятнадцать километров, отделявших их от цели, они проплыли в кромешной темени на рыбацких лодках навстречу течению и сильному ветру, незамеченными достигли порта, бесшумно высадились, сняли часового. В предрассветном белесом свете десантники отыскали пригодные для обороны строения, заложили кирпичом, камнями, ящиками с песком окна и двери, установили в бойницах пулеметы. Сгибаясь под тяжестью груза, перетащили из лодок мешки с автоматными дисками, коробки с пулеметными лентами, ящики гранат. Никогда прежде они не брали с собой столько боеприпасов. И оборону Ольшанский строил так, чтобы можно было вести бой в полном окружении.

Первую часть задачи отряд выполнил безукоризненно — во время высадки и оборудования позиций десант остался незамеченным. Зато вторая ее часть требовала, чтобы не без шума заявить врагу о своем присутствии.

Повод не заставил себя ждать. Ранним утром на дороге появилась подвода с фашистскими солдатами, и десантники, раскрывая себя, обстреляли ее из автоматов. Уцелевший гитлеровец, бешено настегивая лошадей, умчался за поворот. А спустя полчаса к порту подошла пехотная рота. Противник еще не понял, что имеет дело с десантом, и, посчитав обстрел обоза за действия местной подпольной группы, решил «прочесать» местность. Рота шла не таясь.

Внезапный шквал огня с близкого расстояния в считанные мгновения смел солдат и офицеров. Лишь несколько человек, вжимаясь в землю, сумели удрать. Теперь десантники были уверены в том, что враг всполошится всерьез.

Так и было. Фашистское командование бросило против отряда десантников два батальона пехоты, пушки и шестиствольные минометы.

От сплошных взрывов дрожала земля, дымом и гарью затянуло все кругом, пламя лизало постройки.

Под прикрытием плотного огня вражеская пехота замкнула кольцо окружения и, как только замолкли пушки и минометы, начала атаку со всех сторон. Но из полуразрушенных зданий вновь ударили разящие очереди.

Так проходил час за часом. Фашистское командование приказало подтянуть к порту танки и огнеметные установки. Головной танк был подорван. Тогда по зданиям полоснула струя огнеметного пламени.

Фашистские солдаты, подождав, когда окончательно догорели крыши и из окон перестал бить огонь, уже не таясь, двинулись вперед. Но из подвальных окон ударили по ним в упор автоматные очереди, из проломов посыпались гранаты. И — в который раз! — враг опять откатился.

Фашисты понимали, что те, кто остался внутри, не сдадутся, будут биться до конца. Но сколько их там еще? Как долго они могут держаться?

Позднее удалось установить, что в это время десантники приняли клятву, которая была передана по рации в штаб. Вот ее текст:

«Мы, бойцы, старшины, офицеры, моряки отряда Ольшанского, клянемся Родине, что задачу, стоящую перед нами, будем выполнять до последней капли крови».

А потом в штабе приняли еще одну, на этот раз последнюю радиограмму: «Быстрее дайте огонь по квадрату…». Больше сообщений от ольшанцев не поступало.

Но они держались! Они держались до 28 марта, когда наши подразделения прорвались, наконец, в город и порт.

Чудом остались в живых Николай Медведев, Юрий Лисицын, Ефим Павлов. Из развалин вышли Кирилл Бочкович, Иван Дементьев, Никита Гребенюк, Михаил Хакимов. Неподалеку в дверях показался Николай Щербаков. Трое его тяжелораненых товарищей — Кузьма Шпак, Иван Удод и Михаил Коновалов — оставались внутри. Все трое вскоре умерли от ран…

Враг дорого заплатил за жизни десантников. Более семисот трупов гитлеровцев осталось на территории порта. Если учесть и большое количество раненых, то можно сказать, что отряд Ольшанского «выбил» из состава гитлеровской армии больше двух батальонов пехоты.

Беспримерный коллективный подвиг был по достоинству оценен Родиной. Все морские пехотинцы — участники десанта удостоились звания Героя Советского Союза.

…Когда моряки приносят Екатерине Никифоровне Ольшанской цветы, она ставит их возле портрета Кости. На фотографии он навсегда молодой — ему так и осталось двадцать восемь в тот мартовский день сорок четвертого. А если остался в живых их сын Валерий (в это она, несмотря ни на что, верит), то ему сейчас уже тридцать восемь.

Загрузка...