Голая Джульетта

Глава 12

Сначала Энни даже обрадовалась опозданию Такера и Джексона. Задержка дала ей возможность собраться с мыслями, обдумать, в каком виде себя подать. Да, ее кое-что связывало с Такером, однако эта киберсвязь по прочности не превосходила паутинку: дунь — и нету. И все же, появись он точно в три, она бы, может, бросилась ему на шею, что, естественно, предполагало ответный взрыв чувств, на который она была не вправе рассчитывать. В десять минут четвертого Энни несколько отрезвела, решившись ограничиться вежливым клевком в щеку. Еще десять минут — и поцелуй в щеку выродился в проект рукопожатия. Правда, «двуручного». Она обхватит его ладонь обеими своими, чтобы придать жесту теплоту и душевность. Без четверти четыре она уже и глядеть на этого подлого Кроу не желала.

Конечно же, если бы Энни прогнозировала возможность такого вопиющего проявления невежливости, она бы назначила свидание где-нибудь в другом месте, не у дома Диккенса на Даути-стрит. Вокруг не было ни одного кафе, где можно было бы засесть, наблюдая за входом в музей и потягивая капучино, равный по стоимости домику с верандой в Гулнессе. Пришлось торчать под открытым небом. И чувствовать себя дурой. Энни внутренне приготовилась к подобному исходу как к неизбежному следствию дурацкого сетевого «романа» — ведь столь односторонний флирт не может не окончиться фатально, — но ожидала его наступления позже, когда после встречи Такер перестанет отвечать на ее письма. К тому, что он просто не придет, Энни оказалась не готова. Но на что она надеялась, чего ожидала? Такер Кроу — бывшая рок-звезда, бывший алкоголик, ныне прослывший затворником. Исходя из этих параметров, трудно ожидать, что он появится в назначенном месте минута в минуту — в четверг, ровно в три часа после полудня. Что же теперь делать? Через час ожидания Энни взвесила целесообразность самостоятельного посещения музея Диккенса, но особого желания приобщиться к быту классика в себе не обнаружила. Направилась к Рассел-сквер. Номер своего мобильника она Такеру отправила, его номера в ответ, однако, не получила. Предусмотрительный тип, отметила про себя Энни. Она знала лишь, что остановится Такер в квартире дочери, но даже если бы она могла уточнить детали, гордость не позволила бы ей звонить или, боже упаси, стучаться в дверь.

Где-то внутри нее не угасло желание с ним встретиться, ибо в противном случае ей придется вернуться в дрянную дешевую комнатушку гостиницы возле Британского музея, упаковать пожитки в дорожную сумку и отправиться на вокзал. Выйдя на Рассел-сквер, она заметила афишу французского художественного фильма, зашла в кинотеатр и отсиживалась там, тупо вглядываясь в субтитры. Она поставила телефон на виброзвонок и ощупывала его каждую минуту, боясь прозевать вызов. Но на экранчике телефона не появилось ни звонков, ни покаянных сообщений, ни вообще каких-либо напоминаний о несостоявшемся свидании.

Знакомых в Лондоне у нее почти не осталось. Линда в Сток-Ньюингтоне да Энтони в Илинге. Все остальные один за другим обзавелись парами и разъехались кто куда. Многие из них трудились преподавателями и резонно полагали, что ту же жалкую зарплату лучше проживать в местах, где жизнь дешевле и безопаснее лондонской; где ученики в школах видят ножи, кастеты и наркотики лишь на телевизионном экране, а слышат о них лишь в дежурных рэп-шедеврах.

Энни решила начать с Линды, поскольку та работала на дому, следовательно, сидела у телефона. К тому же ей казалось, что Сток-Ньюингтон ближе Илинга. Ей повезло, Линда сразу же сняла трубку. Делать ей было, как видно, нечего, звонку Энни она обрадовалась и сразу же предложила встретиться и сводить Энни в дешевый индийский ресторанчик в Блумсбери. К сожалению, Энни забыла, что второй такой зануды, как Линда, в мире не найдешь. Но в течение трехминутного разговора ей пришлось вспомнить об этом неоднократно.

— Бог мой, это ты! Что ты тут делаешь?

— Да вот… приехала по интернет-знакомству.

— О-о, тут кроется столько загадок, что надо это обсудить поподробнее. А куда делся твой кошмарный Дункан?

К своему удивлению, Энни почувствовала себя уязвленной.

— Вовсе он не кошмарный. Для меня, во всяком случае.

Ей пришлось защищать честь Дункана, чтобы оградить свою честь. По этой причине люди так щепетильны в отношении своих партнеров — даже бывших. Согласиться, что Дункан ничего не стоит, означало признать, что годы жизни выкинуты на свалку, что ты не обладаешь чутьем, вкусом, здравым смыслом. Именно из этих соображений она продолжала в школьные годы защищать «Шпандау балет», хотя сама уже давно их не слушала.

— То есть ты завела второго? И к шести часам уже с ним закончила? Скоростные скачки? — В трубке раздался восторженный смех, вызванный собственной шуткой.

— Что-то теряешь, что-то находишь.

— То есть в этот раз ты потеряла? — Жадное ожидание подтверждения.

Да, хотелось сказать Энни, именно об этом я и говорю, тупица ты этакая. С чемпионского пьедестала с олимпийской медалью на шее не спрыгивают с присказкой «что-то теряешь, что-то находишь».

— Боюсь, что так.

— Через полчаса буду. Все обсудим подробненько.

Дезертировать из системы среднего образования Линде удалось после прозябания в одной из средних школ на севере Лондона. С тех пор она подбирала колоски на сжатых полях светской хроники, воспевала успехи липосакции, рассыпала проклятия целлюлиту, восхищалась декором дамских сапог, расписывала кошачьи бантики, малокалорийные пирожные, эротическое белье и иные прелести жизни, преподносимые женскими журналами своим читательницам. Когда они общались в последний раз, Энни показалось, что подруга едва сводит концы с концами, тем более что Интернет откачивал работу все успешнее. Линда красила волосы хной, разговаривала чересчур громко и всегда стремилась выяснить «позицию» Энни по целому ряду вопросов: ток-шоу, которого Энни никогда не видела; группа, о которой Энни в жизни не слышала; президентские выборы в Штатах и лично Обама, с которым Энни, признаться, знакомства не водила. Энни же о «позиции» обычно не заботилась, хотя иной раз могла высказать свое мнение. Но ей казалось, что Линду интересует не мнение, а нечто более агрессивное, категоричное, по возможности парадоксальное. Энни же, обладай она агрессивностью, категоричностью и способностью к парадоксальным побуждениям и поступкам, не стала бы тратить их на «позицию», а нашла им более практическое применение. Жила Линда с партнером, скучным вежливым господином, столь же безнадежным, как и Дункан. Все общие знакомые, однако, вежливо соглашались, что партнер ее отмечен божественною искрой, что эпохальный литературный опус его скоро созреет для миллионных тиражей и осчастливит человечество, а сам он сможет прекратить преподавание скучного вежливого английского скучным вежливым японским технократам.

— Ну?! Давай выкладывай!

Энни еще не успела снять пальто, а Линда уже плюхнулась на стул, уперлась локтями в столешницу и приготовилась впитывать новости.

Свести бы их с Дунканом, подумала Энни. Чтобы они вволю смогли «выкладывать» друг другу свои эмоции.

— Я оставила Майка дома, чтобы он не мешал нашему девичнику.

Девичник! Энни чуть зубами не скрипнула. Ну и лексикон!

— Так что там у вас? Где вы были, что делали?

Энни подивилась интенсивности интереса подруги.

Может, притворяется? Неужели можно всерьез интересоваться нелепым интернет-свиданием?

— Ну… — Чем там они должны были заниматься? — Выпили кофе, сходили в кино на Рассел-сквер на французский фильм и… вот, собственно, и все.

— И чем все кончилось?

— Фильм? Жена героя обнаружила, что он спит с поэтессой, и ушла от него.

— Балда, при чем тут фильм, я спрашиваю, чем свидание кончилось!

В этом вся Линда: никакого чувства юмора. Но Энни и сама идиотка, нашла с кем шутить.

— Ну, я…

Ох, ну какая разница? Все это просто курам на смех. Изобрела свидание, чтобы замаскировать другую встречу, тоже наполовину выдуманную. Фантазия на тему фантазии. Ладно, придется врать дальше, Линда ждет.

— Мы просто распрощались. Неловко получилось. Он пришел не один, с девицей. Похоже, что он хотел…

— Бог мой!

— Ну да.

Если история, которую она сейчас рассказывает Линде, когда нибудь будет опубликована, надо выразить благодарность Роз, а то и взять ее в соавторы. Ведь именно Роз ей объяснила, что в интернет-знакомствах такое сплошь и рядом.

— Подобные вещи случаются чаще, чем ожидаешь, — сказала Энни. — Я могла бы кое-что порассказать…

Она вдруг почувствовала себя заправским сочинителем. Первое «творение» отличалось некой полуавтобиографичностью, теперь же она вступила на территорию чистого воображения.

— Значит, ты уже ветеран в интернет-контактах? Шаришь по сайтам знакомств?

— Нет-нет. Не совсем. — Сочинительство оказалось несколько более сложным занятием, чем Энни себе представляла. Истину предстояло выкинуть полностью, а к этому она оказалась не готова. — Но то, с чем я уже столкнулась, выглядит достаточно нетривиально. И о каждом случае можно рассказать не одну и не две истории.

Линда сочувственно покачала головой:

— Слава богу, что мне это ни к чему.

— Да, тебе повезло.

На самом деле Энни так не думала. Она достаточно успела узнать Майка, чтобы считать Линду одним из несчастнейших существ на планете.

— А как же Дункан?

— Он ушел к другой.

— Смеешься? Не верю.

— Что, он так плох?

— Энни! Он ужасен!

— Ну конечно, до Майка ему далеко, но…

Может, она перегнула палку? Даже Линда поймет, что она издевается. Но Линда лишь слегка улыбнулась, причем несколько самодовольно.

— В общем, так или иначе, но Дункан нашел другую.

— Да кого он мой найти! Разве что какую-нибудь нашу читательницу.

— Ее зовут Джина, она преподает в том же колледже.

— Отчаявшаяся особа.

— Одиноких часто можно назвать отчаявшимися.

Отпор мягкий, почти незаметный, но Линда его ощутила. Возможно, она видела одиночество прямо перед собой — вот оно, сидит, потягивает лагер и старается сохранять полное спокойствие. Одиночество… Болезнь, высасывающая силы, ослабляющая разум. Разве торчала бы Энни в течение часа перед музеем Диккенса, если бы не эта болезнь?

Официант подал рулетики, и тут же заверещал мобильник Энни. Номер неизвестен — тем больше оснований ответить.

— Алло!

Голос в трубке солиднее, чем она ожидала, ниже тембром, однако слаб, чуть ли не дрожит.

— Энни?

— Да.

— Привет. Такер Кроу.

— Привет. — На этот раз первое слово, которое он от нее услышал, покрыла ледяная корка. — Надеюсь, у вас имеется какое-нибудь удовлетворительное объяснение.

— Надеюсь, мое объяснение вас удовлетворит. Хотя бы слегка. Сердечный приступ, сразу с трапа самолета. Хотелось бы оправдаться чем-нибудь посерьезнее, но, надеюсь, вы и это объяснение примете.

— О боже мой! Как вы себя чувствуете?

— Уже неплохо. Физически лучше, чем морально. Оказалось, что я не столь вечен, как раньше воображал.

— Я могу что-то для вас сделать?

— Было бы приятно видеть посетителя, не принадлежащего к моему семейству.

— Обязательно приду. Вам что-нибудь принести?

— Может… книжку-другую. Что-нибудь английское и туманное. Но не такое туманное, как «Барнаби Радж».

Энни несколько неестественно рассмеялась, записала адрес больницы, распрощалась и покраснела. Что-то слишком часто ей приходится краснеть в последние дни. Может быть, она действительно помолодела? Еще пубертатных эмоций не хватало.

— Это, похоже, одна из твоих историй? — спросила Линда. — Судя по цвету твоего лица, во всяком случае.

— Да. Да-да. Одна из историй.

Такер в любом случае история, даже если ничем другим ему стать не доведется.

На следующее утро она в одиночестве топталась у входа в книжную лавку, дожидаясь открытия. Других потенциальных покупателей не нашлось. Она мерзла, но не уходила. На Черинг-Кросс-роуд Энни прибыла без десяти девять и обнаружила, что книжные магазины открываются не раньше половины десятого. Она сбегала выпить кофе, вернулась на пост. В 9.31 он заметила сквозь витринное стекло какое-то шевеление. Чего они там копошатся, какого черта тянут? Не видят, что ли, что тут прыгает покупатель? Небось думают, что никто еще от жажды чтения не умирает, так и бросят ее подыхать на тротуаре. Наконец молодой человек с прикрытыми недельной щетиной прыщами и длинными, давно не мытыми волосами отпер и распахнул перед нею дверь. Энни ворвалась в лавку. За ночь она немало передумала. Такер об этом, конечно, никогда не узнает, но заснуть в эту ночь ей не удалось. Она интенсивно размышляла, какой литературой следует обзавестись. К двум ночи она остановилась на десятке книг — достаточно, чтобы удовлетворить его читательский аппетит и утолить ее жажду действия. С утра она, однако, сообразила, что, появившись перед Такером с горою книг, со всей очевидностью продемонстрирует свою неуравновешенность и одержимость. Двух вполне достаточно, в крайнем случае трех, чтобы расширить выбор. В конце концов она купила четыре, решив выбрать из них две по дороге. Откуда ей знать, понравятся ли ему эти книги, если она о нем ничего не знает кроме того, что он любит Диккенса. Лечебница находилась в районе Марбл-Арк, поэтому Энни села на Оксфорд-стрит на автобус, направлявшийся, как ей казалось, в западном направлении.

Только вот… Конечно же, каждый, кому нравится литература XIX века, читал «Ярмарку тщеславия». А книга с названием «Площадь Похмелья»?.. Хорош подарочек для завязавшего алкоголика. А в «Бархатных пальчиках» столько секса — не воспримет ли он это как намек? К тому же секс там преимущественно лесбийский — еще подумает, что она его отталкивает таким образом, в то время как дело обстоит ровным счетом наоборот. А вдруг после сердечного приступа о сексе вообще вредно думать? Ох черт. Она выглянула в окно, увидела еще одну книжную лавку и вышла на ближайшей остановке.

У входа в клинику Энни судорожно рванулась к урне и, одолеваемая чувством вины, принялась запихивать в нее четыре новенькие, только что купленные книжки в мягких обложках. Что поделаешь, купила слишком много, а куда их девать? Да и вкус ее мог его шокировать — еще подумал бы, что с намеком выбирала. К тому же одну или две она и сама не читала — а вдруг он спросит, о чем они, и придется опять заикаться и краснеть. Ладно, хватит паниковать. Она просто нервничает и от нервов только еще сильнее себя накручивает. Уже поднимаясь к палате, Энни глянула в зеркало лифта — на нее смотрела изможденная старуха. Вместо того чтобы о книжках переживать, лучше б накрасилась как следует. Да и выспаться не мешало бы — трудно хорошо выглядеть, если не проспишь хотя бы семь часов. Одно сомнительное утешение: он тоже вряд ли в лучшей форме. Может, у нее планида такая: она привлекает только таких задохликов, которых ни на что другое уже не хватает. Она безрезультатно попыталась поправить прическу и наконец ступила из лифта в коридор.

По пути в палату Энни увидела Джексона, которого водила за ручку шикарного вида мрачная дама лет под пятьдесят. Энни попыталась улыбнуться ей, но улыбка, если и получилась, не проникла сквозь броню отчуждения дамы. Натали, если это была она, очевидно, не привыкла расточать улыбки кому попало во избежание девальвации своих знаков внимания. Хорошо хоть, Энни не полезла знакомиться, не сползла до уровня идиоток, которые кидаются здороваться со звездами сериалов только потому, что знают их в лицо. Если фото Джексона висит у нее на холодильнике, это еще не значит, что надо бросаться на парня и пугать его до полусмерти. Тем более что Джексон и без того выглядел испуганным. А вдруг Такер совсем плох? А вдруг он умрет, когда она будет у него в палате? И его последними словами станет фраза: «Ой, бросьте, я все это уже читал сто лет назад»? Надо было еще что-нибудь купить. При ней еще никогда никто не умирал. Еще, чего доброго, она станет последним человеком, которого он в своей жизни увидит. Может, не поздно повернуть обратно? Или подождать, пока к нему придут какие-нибудь родственники или знакомые?

Рука Энни между тем поднялась и постучала в дверь. Изнутри донеслось приглушенное «Войдите», и вот она уже сидит на краю его кровати, и оба сияют улыбками.

— Я вам книжки купила, — ляпнула она чуть ли не сразу. Жуть, кто же об этом говорит, едва представившись!

— О, извините… то есть я хотел сказать, что верну вам деньги. Мы все же недостаточно знакомы, чтобы вы из-за меня тратились.

Ну вот, сама напросилась — тоже мне, добренькая нашлась. Идиотка.

— Нет-нет, ну что вы… Я просто хотела сказать, что не забыла. Ужасно, конечно, валяться в больнице, когда нечего читать.

Он кивнул в сторону прикроватной тумбочки:

— Тут у меня старик Диккенс, «Барнаби». Только что-то он меня не радует. Вы его читали?

— Э-э… — Ну же, рожай, дура, приказала она себе. Ты же знаешь, что прочла три-четыре романа Диккенса, но «Барнаби Радж» в их число не входит. Из-за этого тебя не повесят. Лучше не рисковать.

— И у меня так же, — выпалила она. — Я начала, но не одолела. Впрочем, у вас с сердцем проблемы, а мы о моем чтении толкуем. Как вы?

— Неплохо, в общем.

— Правда?

— Да. Только устал. И о Джексоне беспокоюсь.

— Я, кажется, встретила его в коридоре.

— Да-да. Натали повела его игрушки покупать. Все это так странно.

— Они раньше не встречались?

— Господи, конечно нет. — Ее рассмешило беспокойное выражение его лица. — Да и зачем мне это. Ведь любой отец хочет, чтобы сын брал с него пример. А с чего тут брать пример, если в прошлом одни ошибки?

— Но вроде бы она к нему хорошо относится.

— Да, пожалуй. И ко мне тоже. Ее муж оплатил наш перелет. А я в знак благодарности бухнулся, едва войдя в дорогущую клинику. Теперь им и за это платить придется. — Такер криво усмехнулся.

— Значит, она не такая уж и плохая? — подсказала Энни.

— Даже очень хорошая, теперь я это вижу.

— А как получилось, что вы женились на англичанке?

— Ох-х… — Он отмахнулся, как будто жена с другого континента непременно входит в джентльменский набор многоженца и этакую несущественную деталь даже и упоминать-то неловко.

Энни одернула себя и велела не задавать лишних вопросов и слишком много вопросов вообще. Конечно, она мечтала побольше о нем узнать. Ей хотелось бы думать, что она по-настоящему интересуется людьми, а не просто любопытствует. Но ее интерес к Такеру изрядно превосходил обычное любопытство: она хотела составить общую цельную картину, однако даже исходные точки отсутствовали. Почему же для нее это так важно? С одной стороны, конечно, из-за Дункана: она глядела его глазами, глазами фаната, и чувствовала себя обязанной набрать побольше информации, пользуясь своей предпочтительной позицией. Но дело не только в этом. Такие экзотические личности каждый день не встречаются, и Энни опасалась, что подобный шанс ей больше не представится, разве что на нее свалится еще одна заблудшая душа.

— Ну да, — улыбнулась она. — На одной из этих англичанок.

— Думаете, я пытаюсь выглядеть загадочным?

— Я думаю, что вы не расположены обсуждать с первой встречной свои бывшие браки и связи.

— Тоже верно. Мы неплохо понимаем друг друга.

— Как ваша дочь себя чувствует?

— Не блестяще. То есть физически неплохо, но злится. В том числе на меня.

— На вас?

— Я же снова приперся и все изгадил. Причем как раз в тот момент, когда она должна быть в центре внимания.

— Уверена, Лиззи вовсе так не думает.

Не прошло и пяти минут, а она уже успела выступить в защиту Натали и Лиззи. Хватит! Больше ни слова доброго о его бабах и вообще о родственниках. Ее послушать, так заявилась беззубая безмозглая клуша, стремящаяся всех примирить да всем угодить. Такого рода клуша никак не могла приглянуться выздоравливающему отшельнику, бывшему алкоголику и рок-идолу — насколько Энни знала удалившихся от мира бывших рок-идолов в завязке, хотя на самом деле она их совсем не знала. Но уж особым милосердием они явно не страдают. Она лишь мельком видала в коридоре Натали, но ей и двух секунд хватило, чтобы понять: богатые и красивые действительно отличаются от обычных людей. Ха, она, видишь ли, «уверена, что Лиззи так не думает», — да откуда ей знать, что творится в голове дочери бывшей модели?

— У вас в Лондоне много знакомых?

— Никого. Лиззи да Натали. И вы, поскольку вы приехали в Лондон.

— Значит, нельзя сказать, что вас посетители замучили?

— Пока нет. Но кое-кто еще на подходе.

— Правда?

— Увы. Нэт и Лиззи в великой мудрости своей решили созвать всех моих детей, я и пикнуть не успел. Так что еще трое детей и одна бывшая жена уже в пути.

— А вы…

— А я не в восторге от этой идеи.

— Понимаю.

— По правде, Энни, я пока не в состоянии вынести все это. Заберите меня отсюда. Если вы живете у черта на куличках в крохотном приморском городке, далеко от Лондона и этой клиники, то это именно то, что мне нужно, чтобы прийти в себя. Да и для Джексона так будет лучше.

На несколько секунд Энни разучилась дышать. Именно такое предложение она неоднократно мысленно вкладывала в его уста с тех пор, как он позвонил и рассказал о своей болезни, и, конечно же, в его исполнении просьба звучала куда лучше, хоть и отличалась в деталях: «у черта на куличках» и «прийти в себя» в ее сценарии не было. Едва к ней вернулась способность дышать — пусть и несколько более шумно, чем ей того бы хотелось, — она стала вспоминать расписание поездов. Два двадцать подошел бы, если не будет дальнейших резонов оставаться в Лондоне. Если Джексон к тому времени вернется из зоопарка, можно поймать такси до вокзала Сент-Панкрас — ив полпятого они уже в Гулнессе.

— Как вы относитесь к этой идее?

Она слишком отвлеклась на внутренние монологи и забыла о том, что разговаривает с реальным человеком.

— Ну, Джексону-то там вряд ли понравится. Не слишком веселое место, особенно в это время года.

— Акулий глаз все еще у вас?

— О, мы там завалены этой акулой.

— Вот и отлично.

Больше всего на свете она хотела выхаживать Такера в Гулнессе. Но это была невообразимая, невозможная и опасная мечта: это было безумие. Начнем с того, что у него сердечный приступ, а не насморк. Тут речь не о грелках, домашнем бульончике и куче одеял — насколько она в курсе, любое из перечисленного может его попросту убить. А выкрасть отца семейства из лона семьи — разве не преступление? Да к тому же и не ее дело. Лучше об этом не думать. Может быть, она мыслит банально, ретроградно, но все же семья себя не изжила, отцы несут ответственность за детей, и бегство от этой ответственности недопустимо, будь то из страха или по любой иной причине. Все эти сомнения она подвергла рассмотрению и проверке и пришла к неприятному выводу. Оказалось, что Такер — реально существующая личность с неизбежными связями в реальном мире и реальными проблемами и что ни он, ни его проблемы никак не стыкуются с ее жизнью, ее домом и ее Гулнессом. Однако если ее сомнения и вели к таким печальным выводам, то сама она следовать за ними не торопилась.

— Не уверена, что мне хватит опыта. А что тут с вами делают — в смысле, вас же как-то лечат?

— Мне сделали ангиопластику.

— А. Ну вот, я даже не знаю, что это такое. И вряд смогу сделать вам еще одну.

— Господи, да и не надо.

Интересно, это ей только кажется или действительно беседа приобрела несколько похабный оттенок? Похабный и одновременно чопорный, будто она ему отказывает, хотя он ее и не думал домогаться. Да нет, конечно, это только ее воображение. Может, не откажись она в ту ночь от предложения Барнси, была бы сейчас не такой озабоченной.

— А… что такое ангиопластика?

— Да ерунда. Они в тебя засовывают шарики и надувают. Чтобы артерии прочистить.

— То есть вы перенесли операцию? В течение последних тридцати шести часов?

— Операция — сильно сказано. Баллончики они вводят через катетер.

— И вы действительно хотите сбежать от детей, которые летят через полмира, чтобы с вами увидеться?

— Да.

Она невольно улыбнулась. Его «да» шло от сердца.

— Подумайте, ваши мальчики летят через Атлантику, а им всего… кстати, сколько им?

— По двенадцать. Плюс-минус.

— …А их отец сбегает с больничной койки в неизвестном направлении.

— Совершенно верно. Дело не в том, что я не желаю видеть кого-то из них. Но все вместе… Знаете, я ведь их ни разу не видел всех вместе, в одной комнате. Не видел и не хочу. Поэтому мне и надо сбежать, пока не поздно.

— Серьезно? Вы никогда не видели всех детей вместе?

— Ради бога! — Он изобразил сценический ужас. — Все эти церемонии…

— И сколько у вас осталось времени?

— Парни прибудут сегодня вечером. Лиззи здесь, внизу; про Джексона вы знаете. Так что остается только Грейс. Ее пока еще не нашли.

— А где она живет?

— Ой, бросьте, только этого мне сейчас не хватало.

— Вы точно не знаете?

— Я вообще не имею представления.

— Но кто-то ведь знает.

— Кто-то всегда знает. Последняя жена всегда находит способ выйти на предпоследнюю. Так и разнюхивают постепенно.

— А как же они умудряются выйти на предыдущую жену?

— Все мои жены знают порядок появления на свет моих детей. Сам-то я в это не особенно вникаю, но каждая моя очередная жена стремится показать предыдущей, какая они гуманная, заботливая и чуткая… знаю-знаю, я говорю ужасные вещи, да?

Энни попыталась выразить на лице неодобрение, которого он ожидал, но потом передумала. Неодобрение принижало его, ставило вровень с людьми, которых она знала. Она стремилась вникнуть во все подробности его многосложной жизни, а неодобрение автоматически затыкало ему рот.

— Вовсе нет, — произнесла она.

Такер глянул на нее:

— Правда? Почему?

Откуда ей знать почему… Конечно же, вот так бросать детей на произвол судьбы — не самая красивая привычка.

— Мне кажется… каждый должен делать то, что у него лучше получается. Если матери более квалифицированно заботятся о детях, то не мешать им — может быть, наилучший выбор.

На мгновение она представила себе, будто у Дункана дочь от предыдущей партнерши, а ей приходится общаться с матерью Дункановой дочери, в то время как сам он чешет яйца и слушает свои бутлеги Такера Кроу. Устроил бы ее такой расклад? Совершенно определенно нет.

— Не думаю, что вы действительно так считаете. А если да, то вы первая такого рода женщина, которую я встретил. Во всяком случае, благодарен за вашу терпимость. Однако она меня отсюда не вызволит.

— Сначала повидайтесь с детьми.

— Нет-нет, тогда уже поздно будет. В том-то и дело, что я не должен с ними видеться.

— Я вас понимаю, но… Меня раздавит чувство вины. Да вы и сами не хотите этого.

— Слушайте… Вы сможете прийти еще раз, завтра? Или вам нужно возвращаться?

И снова она покраснела. Когда же это кончится! Все время, кто что ни скажи, физиономия вспыхивает. В этот раз волна оказалась особенно жаркой и захватила не только лицо. В ней нуждается существо иного пола, которое она находит привлекательным. Она вдруг подумала, что физиологическая реакция, незнакомая ей в течение пятнадцати лет, невозможна без удовольствия, хотя бы такого, какое она ощутила в этот момент.

— Нет. Мне не нужно возвращаться. Я могу… — Конечно она могла, и без особых усилий. Музей без нее проживет. Она возьмет выходной, а откроет музей и проследит за порядком одна из общественниц. Она может переночевать у Линды. Она может сделать все, что потребуется.

— Прекрасно. А вот и мы!

Искусственная радость последней фразы относилась к болезненно бледной девушке в домашнем халате, появившейся в дверях и медленно входившей в палату.

— Лиззи, Энни, познакомьтесь.

Лиззи не выразила желания знакомиться с Энни. Лиззи вообще не выразила никакой реакции по поводу присутствия в палате отца еще какой-то фефелы. Энни до жути захотелось, чтобы Такер выпроводил Лиззи, но она понимала тщетность этого желания. Они оба пациенты этой клиники. К тому же вид у Лиззи ужасный.

— Грейс в Париже. Завтра приедет.

— Ты ей сказала, что опасность мне не угрожает и что ей не обязательно приезжать?

— Чепуха. Разумеется, она приедет.

— Зачем?

— Затем, что хватит тянуть.

— Что?

— Хватит держать нас порознь.

— Я не держал вас порознь. Я просто не сводил вас вместе.

Энни встала:

— Я, пожалуй, пойду.

— Так вы придете завтра?

Энни посмотрела на Лиззи, но та ее по-прежнему не замечала.

— Может быть, не надо завтра?..

— Надо.

Энни пожала ему руку. Снова захотелось вложить в жест теплоту и нежность, но она не решилась.

— Да, и спасибо за книги. Отличный выбор, — ухмыльнулся Такер.

— До свидания, Лиззи, — изрекла Энни с откровенным вызовом.

— Хорошо, я позвоню Грейс и скажу, что ты не желаешь ее видеть.

Энни входила во вкус игры и начинала ощущать удовольствие. Даже грубость может служить прекрасным развлечением.