Голая Джульетта

Глава 4

Когда Энни с надеждой глазела на экран офисного компьютера в ожидании ответа Такера Кроу, сам Такер Кроу в сопровождении своего шестилетнего сына Джексона бродил между полками ближайшего к дому супермаркета, пытаясь выбрать подходящие продукты для человека, которого они оба с Джексоном знали не слишком-то хорошо.

— Сосиски в тесте?

— Ага.

— Тебе-то они нравятся, я в курсе. А Лиззи понравятся?

— Ну… не знаю.

И верно, откуда б ему знать.

— Слушай, пап, а кто она? Я опять забыл.

— Она твоя сестра.

— Да не, это-то я помню. А почему?

— Ты же знаешь, кто такая сестра.

— Ну не такая же.

— Самая обыкновенная сестра.

Нет, конечно же, не самая обыкновенная, и Такер это понимал. Для шестилетнего парня сестра — девчонка, которую видишь каждый день за столом, с которой ругаешься из-за того, что смотреть по телику, с дня рождения которой всеми силами пытаешься смыться, потому что там сплошной девчачий визг и все эти дурищи с косичками и кудряшками ржут над тобой, когда ты еще и из комнаты-то не успел выскочить. А тут заявится двадцатилетняя тетка, которая у них ни разу еще не бывала. Джексон ее даже и на фото-то не видел. Сообрази тут, что она ест, чего не ест… Может, она и вовсе вегетарианка. Вообще-то родственники средь ясного неба для Джексона не в новинку. Года за два до этого Такер познакомил его с братьями-близнецами, о которых Джексон прежде не имел представления — да и сейчас уже прочно их забыл.

— Извини, Джексон. Согласен, тебе это кажется необычным. Она твоя сестра, потому что у вас с ней один и тот же отец.

— И кто ее отец?

— А как ты думаешь? Кто твой отец?

— То есть ты и ее отец?

— Да.

— И Купера тоже?

— Да.

— И… Джесси? — Купер и Джесси — те самые братцы-близнецы с которыми его уже познакомил общий папаша Такер.

— Да, и Джесси. Видишь, ты все понимаешь.

— А кто в этот раз мать?

Джексон задал этот вопрос с таким усталым пониманием сути, что Такер едва сдержал смех.

— В этот раз Натали.

— Натали из школы? Училка?

— Ха! Нет-нет. Другая Натали.

Такер не без удовольствия представил себе Натали, о которой вспомнил Джексон, 19-летнюю учительницу подготовительного класса, светловолосую и стройную. Эх, времечко-то было, как пел когда-то Джеймс Браун[6].

— Которая?

— Ты ее не знаешь. Она теперь в Англии живет. А я с ней познакомился в Нью-Йорке.

— А сестра где живет?

— Она живет в Англии с матерью, но сейчас собирается в колледж в Штатах. Она очень умная.

Все его дети очень умные, и он этим гордится, хотя и вряд ли по праву, так как принимал участие в воспитании одного лишь Джексона. Может, ему стоит гордиться тем, что оплодотворил он только умных женщин? Так ведь и это случайность. Если только вспомнить, со сколькими тупыми дурами он спал…

— А она мне будет читать? Купер и Джесси мне читали. И Грейси читала.

Грейс — еще одна дочь, старшая. Такера передергивало даже при одном упоминании ее имени. Негодящим родителем оказался он и для Лиззи, и для Джесси с Купером, но эта неадекватность казалась простительной. Во всяком случае, сам он смог ее себе простить, хотя дети и их матери и не торопились к нему присоединиться. А Грейс… Грейс — другое дело. Джексон видел ее лишь однажды, и Такер провел все время ее визита к ним в холодном поту, несмотря на то что характер его старшей дочери оказался таким же золотым, как и у ее матери. Это обстоятельство лишь усугубляло ситуацию.

— Да ты уже большой и сам сможешь ей почитать. Удивишь ее.

Такер положил в тележку упаковку сосисок, подумал, вынул, вернул на полку. Интересно, каков процент вегетарианок среди умных девиц? Половина, пожалуй. Так что все же есть шанс, что она ест мясо. Он снова сунул сосиски в тележку. Но ведь даже мясоедки не едят красного мяса. А сосиски эти розово-оранжевые. Ядовито-оранжевые. Ядовитый розово-оранжевый ближе к красному. Конечно, цвет этот не от крови, а от химикатов, красителей… А почему бы вегетарианцам не есть химию? Кроу нерешительно повертел сосиски в руке. Лучше б ему родить тридцатилетнего техасского автомеханика с красным носом. Купил бы сейчас бифштексов, батарею пива и упаковку «Мальборо», да и дело с концом. Но чтобы иметь сейчас тридцатилетнего техасского автомеханика с красным носом, нужно было тридцать лет назад поиметь жаркую тридцатилетнюю техасскую официантку с красными щеками, а Такер потратил свою молодость на смертной бледности английских манекенщиц со скулами вместо грудей. Вот и расхлебывает теперь. Да и тогда расхлебывал, пожалуй. О чем он только думал? Точнее, чем думал…

— Пап, ты чего?

— Да вот размышляю, Джексон, ест она мясо или нет.

— А почему она может не есть мясо?

— Потому что некоторые считают, что есть мясо нехорошо. А другие считают, что мясо вредно для здоровья. А третьи считают и то и это.

— А мы что считаем?

— Мы им верим, и тем и другим, но не обращаем внимания.

— А почему они считают, что это вредно для здоровья?

— Они думают, что мясо портит сердце. — Такер решил, что не стоит забивать ребенку голову рассуждениями о толстом кишечнике.

— Значит, сердце может остановиться? Если есть мясо? Но ты ведь ешь мясо, пап.

Голос Джексона зазвучал тревожно. Такер мысленно обругал себя. Идиот, думать надо, о чем болтаешь. Джексон недавно обнаружил, что отец его умрет в первой половине двадцать первого века, и его скорбь могла проснуться при малейшем прикосновении к теме. Вот и вегетарианство оказалось скользким вопросом. Хуже всего то, что экзистенциальные заботы Джексона совпадали с настроениями Такера. Пятьдесят пятый день рождения вызвал у него затянувшийся приступ меланхолии, и он не мог не вспоминать, что с каждым годом, с каждым днем отдаляется от молодости.

— Я мало мяса ем.

— Неправда, пап. Ты много ешь. Утром бекон ел. А вчера вечером гамбургеры жарил. И ел.

— Я сказал, что люди в это верят. Я же не сказал, что это правда.

— А почему тогда мы тоже верим? Если это неправда?

— Мало ли во что мы верим. Мы каждый год верим, что «Филлис»[7] пробьются в чемпионы, и хоть бы раз получилось…

— Я в это не верю. Это ты мне говоришь, чтобы я верил.

Кроу окончательно вернул сосиски на прилавок и повел Джексона к птице. Цыплята не красные и не розово-оранжевые, и он мог сообщить сыну об их пользе для здоровья, не ощущая себя слишком завравшимся обманщиком.

Они вернулись домой, выложили покупки и отправились в Ньюарк встречать Лиззи. Такер надеялся, что она ему понравится, хотя прогноз не обещал ничего хорошего. Они некоторое время переписывались по электронной почте, она показалась ему сложной особой со множеством острых углов. Дочери Такера не проявляли понимания в отношении его стиля родительской заботы о малолетних чадах своих. Стиль этот характеризовался стремлением удалиться как можно дальше от потомства, вне пределов досягаемости, и желательно еще до появления этого потомства на свет. Не мог Такер не обратить внимания на то интересное обстоятельство, что дети, в свою очередь, проявлялись в ключевые моменты их жизни или жизни их матерей, что несколько обесценивало в его глазах внимание к нему его собственных отпрысков. Впрочем, он не слишком стремился к подробному и исчерпывающему анализу причинно-следственных связей.

По пути в аэропорт Джексон бормотал что-то о школе, о бейсболе и о смерти, затем задремал, засопел, и Такер включил обнаруженную в багажнике старую кассету, винегрет ритм-энд-блюза. Почти все кассеты он растерял; когда и эти потеряются, придется искать деньги на новые. За рулем без музыки — такого он не мог себе представить. Тихо, чтобы не разбудить Джексона, подпевая «Чайлайтс», он обнаружил, что размышляет над вопросом, заданным женщиной в электронном письме: «Это действительно вы?» В том, что это действительно он, Такер почти не сомневался, но найти убедительные доказательства оказалось непросто, и это его почему-то обеспокоило. Действительно, как ей докажешь? В песнях его нет никаких потайных закорючек, не замеченных многочисленными спецами, профессиональными и доморощенными, так что раскрыть тайну каких-нибудь стонов и взрыкиваний на бэк-вокале возможности не представлялось. Многочисленные биографические детали, плававшие по интернет-пространству, как космический мусор в околоземном вакууме, по большей части не соответствовали действительности. Ни один из этих придурков не имел представления, что у него пятеро детей от четырех женщин, но все с чего-то взяли, что именно его ребенка растит Джули Битти, чуть ли не единственная самка, которую он умудрился не обрюхатить. А миннеаполисский гальюн! Когда они из него, наконец, наедятся?

Такер изо всех сил стремился не преувеличивать своего значения в необъятной вселенной. О нем мало кто помнил; мало кто соображал, о ком идет речь, наткнувшись вдруг на его имя в каком-нибудь ретроспективном обзоре. Иные из журналистов-ветеранов упоминали его, стремясь щегольнуть своей подкованностью. Кто-то замечал его имя в чьей-то виниловой коллекции и думал: «А, ну точно… мой сосед по комнате в колледже его слушал…» Интернет, однако, существенно изменил обстановку. Киберкосмос не забывал никого. Набери в поисковике свое имя — и вот тебе тысячи страниц, где тебя упоминают. В результате он перестал считать свою карьеру завершившейся, как будто воскреснув из мертвых. Если удачно выбрать сайт, можно узнать, что ты, Такер Кроу, — загадочный гений-затворник, а вовсе не бывший битый-позабытый. Сначала интерес все новых людей, оживленно, даже страстно обсуждающих в Сети достоинства его творений, льстил ему, помогал восстановить самоуважение, залатать дыры в потрепанном жизнью имидже. Но затем весь этот дурноватый народец стал его раздражать, особенно идиотская упертость в «Джульетту». И все же, если бы он продолжал записывать альбомы, то давно бы уже превратился в стершуюся монету, в чучело, шныряющее по клубам в поисках халявной выпивки да случайных заработков в группах, которым он когда-то помог раскрутиться, хотя в их музыке своего влияния и не прослеживал. Так что выход из игры с точки зрения карьеры можно считать удачным маневром. Если, конечно, отвлечься от того факта, что карьера-то тю-тю.

В аэропорт они, разумеется, опоздали. Лиззи бродила по стоянке среди водителей лимузинов в тщетной надежде, что Такер прислал один из них за нею. Он подошел к Лиззи сзади, хлопнул ее по плечу:

— Эгей!

Она испуганно обернулась:

— Ой! Привет. Такер?

Он кивнул и попытался безмолвно дать ей понять, что не обидится на любой предложенный ею способ общения. Пусть бросится на шею и заплачет, пусть бегло клюнет в щеку, пожмет руку, пусть, наконец, полностью проигнорирует его и молча направится к машине. Такер уже считал себя крупным специалистом в навыке знакомства со свалившимися невесть откуда детьми. Впору лекции читать. В наши дни такие лекции многим не повредили бы.

Будь Такер приверженцем оценки людей и их поведения по национальному признаку, он бы расценил приветствие Лиззи как типично английское. Она вежливо улыбнулась, едва ощутимо коснулась сухими губами его щеки и между делом умудрилась внушить ему впечатление, что он весьма занятая особа, которой крайне трудно прибыть в аэропорт вовремя.

— А я Джексон, — солидно продудел рядом проснувшийся пацан. — Твой брат. Очень приятно с тобой познакомиться. — Джексон выговаривал слова четко, торжественно, как будто читал текст на уроке.

— Сводный брат, — зачем-то уточнила Лиззи.

— Правильно, — согласился Джексон.

Лиззи рассмеялась. Такер понял, что Джексона захватил с собой не зря.

Беседа в начале пути домой протекала легко и непринужденно. Поговорили о перелете, о фильмах, которые крутили в самолете, о парочке, которую стюардессе пришлось призвать к порядку — за то, что они «ласкались», как выразилась Лиззи в ходе обстоятельного допроса, учиненного Джексоном. Такер спросил Лиззи о ее матери; она рассказала о своей учебе. В общем, обычный разговор совершенно незнакомых людей, случайных попутчиков. Такера иной раз раздражала всеобщая зацикленность на биологических отцах. Всех его детей выращивали толковые матери и любящие отчимы. Так в чем же дело, кому нужен этот самый настоящий отец, ходячий спермогенератор? Дети (и их матери) все время талдычили о желании знать, кто они и откуда, но чем больше Такер этот бред слушал, тем меньше понимал. Ему казалось, что они всегда знали, кто они. Но поведай он им о своей позиции — прослыл бы грубым, бесчувственным животным.

Поближе к дому, когда машина съехала со скоростного шоссе, характер беседы изменился.

— Мой парень музыкант, — вдруг сообщила Лиззи.

— Отлично, — похвалил Такер.

— У него дар речи отшибло, когда я сказала, что ты мой отец.

— Гм… И сколько же ему — сорок пять?

— Нет, — насупилась Лиззи.

— Я, конечно, пошутил, но мало кто из молодежи меня знает.

— А он знает. И рвется с тобой увидеться. Может быть, в следующий раз я смогла бы приехать с ним.

— Отлично.

В следующий раз… Этот визит, стало быть, можно рассматривать как пробный. Если не как заполнение анкеты на вакансию тестя.

— Может быть, на Рождество?

— Да, — отозвался Джексон. — И Джесси с Купером приедут. Здорово будет, весело. Приезжайте тоже.

— А кто такие Джесси и Купер?

Дьявол! Такер мысленно выматерился. Вот это да… Он был практически уверен, что рассказал Натали о близнецах. Стало быть, и в том, что она рассказала о них дочери. Очевидно, это не так. Еще одна вещь, которую он обязан сделать сам, раз уж он «настоящий отец». И несть числа примерам. Он не поленился бы и в книжку о воспитании детей слазить, если бы верил, что от этого будет толк. Но ведь его ошибки слишком банальны для учебников. «Всегда сообщайте своим детям о наличии у них братиков и сестричек…» Вряд ли какая-нибудь ученая задница с дипломами и степенями сообразит дать такой совет в своем основополагающем и всеохватном труде. Похоже, эта ниша еще не освоена.

— Они мои братья, — помог Джексон. — Сводные. Как ты. Как я.

— У Кэт есть дети от предыдущего брака? — спросила Лиззи. Еще один прокол. Ее явно раздражало, что она не в курсе, хотя дети Кэт не имели к ней никакого отношения. И если ее так раздражает посторонняя информация, как же она разозлится, когда поймет, что речь идет о его, Такера, детях. Или он неправ? Может, она, наоборот, обрадуется, что у нее больше братьев, чем она рассчитывала? А что: больше народу — значит, веселее.

— Нет, — ответил Такер.

— То есть…

Такер не хотел, чтобы у нее разыгрывалась фантазия. Лучше пусть она узнает от него, даже по прошествии дюжины лет после события.

— Джесси и Купер — мои.

— Твои?

— Да. Близнецы. Мальчики.

— Давно?

— Да уже давненько… Им по двенадцать.

Лиззи кисло усмехнулась, помотала головой.

— Я думал, ты знаешь, — извиняющимся тоном протянул Такер.

— Нет, я не знала. Если б знала, с чего бы мне прикидываться незнающей? Чушь какая-то…

— Они тебе понравятся, — заверил Джексон. — Мне нравятся. Только в стрелялки на компе с ними не играй. Продуешь.

— Правда?

— Точно!

— Они приезжали в гости?

— Пока что только один раз, — ответил за Джексона Такер.

— И я за ними. Один за другим, как по конвейеру.

— Типа того. Если до завтра не сбежишь, свалится следующий, разбирай вас тогда. Я так уже стольких детей недосчитался!

— Думаешь, это остроумно?

— Извини, Лиззи.

— Да ладно… Ты действительно совершенно невероятный тип, Такер.

Память Такера свела мать Лиззи к эффектному снимку, сделанному в 1982 году для рекламы косметики Ричардом Аведоном. Рекламный буклет с этой картинкой где-то валялся у Такера до сих пор. Забылись бросавшиеся в глаза тупость и высокомерие Натали, ее неуравновешенность и вопиющее, чудовищное отсутствие юмора, наполовину объяснявшие их разрыв еще в период ее беременности. Наполовину… щедро, конечно, подумал он, но чем объяснить его разрыв с женщинами, которые не страдали и половиной «достоинств» Натали? Может, вина все-таки и на нем? Хотя бы тоже наполовину… И почему он никогда не испытывал преступной слабости к розовощеким официанткам родом из Техаса? Почему его привлекала рыбья кровь англичанок? Натали считалась заместительницей Джули Битти; он встретился с нею в пьяный период жизни, когда кочевал с вечеринки на вечеринку, пользуясь тем, что его по инерции все еще приглашали, и подозревая, что приглашения скоро иссякнут, а с ними и возможность контактов с рекламными фотомоделями. Натали оказалась его последним победным кличем. Сама она, разумеется, никогда в жизни не стала бы проявлять эмоции таким неподобающим образом.

— Ребята, не ругайтесь, — встрял Джексон. — Эй, Лиззи, ты мясо ешь?

— Нет, не ем. В последний раз к нему прикоснулась в твоем возрасте. Меня от него тошнит, а вся мясная промышленность мне кажется в высшей степени аморальной.

— А курицу ешь?

Такер рассмеялся, а Лиззи ничего не ответила.

Услыхав, что машина въехала во двор, Кэт распахнула сетчатую дверь и вышла на крыльцо, сдерживая Помуса, норовившего вытереть лапы и слюнявую пасть о каждого посетителя. Такер покосился в сторону крыльца, пытаясь оценить настроение Кэт. Во время визита близнецов она держалась на втором плане, хотя вина за это падала целиком на их мать: Такер как-то ляпнул Кэт — давно, чуть ли не сразу после того, как они познакомились, — что ему трудно было расстаться с Кэрри, и назвал причину: высокое качество секса. Такер немало подивился, заметив, что это признание покоробило Кэт. Он-то намеревался утешить ее тем, что ему трудно порвать с дамой сердца, что он не просто прыгает из постели в постель, что ему не все равно с кем…

Такер внес в дом дорожную сумку Лиззи и представил «девушек» друг дружке. На мгновение все замерли с улыбками разной степени неестественности. Особенно условной оказалась тонкогубая функциональная улыбка Лиззи, не выражавшая ни теплоты, ни удовольствия. «Девушка» Кэт, конечно, давно не девушка. Такер внезапно ощутил присутствие в доме настоящей девушки, у которой жизнь играет в глазах и на губах и, может быть, глубже. Нет уж, никаких извращений, его теперь привлекают зрелые женщины, вроде Кэт. Но, с другой стороны, они с Джексоном ее загубили. Она отдала им свою молодость, а они отплатили ей, превратив в отягощенную заботами старуху. Такеру вдруг захотелось обнять и утешить Кэт, однако сложившаяся вокруг приема гостьи ситуация этому, пожалуй, не способствовала.

— Пройдите во двор, присядьте, — скомандовала Кэт. — Сейчас я принесу попить.

Они прошли сквозь дом, где Джексон попутно продемонстрировал места и артефакты культурно-исторического значения: здесь он больно грохнулся коленом, здесь нарисовал вот эти и эти рисунки. На Лиззи эта экскурсия особенного впечатления не произвела.

— Я думала, ты на ферме живешь, — сказала Лиззи, когда они рассаживались на скамьях и стульях.

— Почему? — спросил Такер.

— В Википедии прочла.

— А о себе ты там ничего не нашла? Или о Джексоне?

— Нет. Только слухи о твоем ребенке от Джули Битти.

— Тем меньше оснований верить слухам о ферме. Вообще-то у тебя есть мой электронный адрес, есть номер телефона — почему бы не спросить меня самого, где я живу.

— Да как-то странно спрашивать собственного отца, где он живет. Может, тебе надо было самому написать о себе статью в Википедии. И все твои дети сразу смогли бы узнать, где живет их отец.

— А у нас зоопарк, — снова пришел на выручку Джексон. — Курицы. Помус. А кролик умер.

Кролика им рекомендовали как средство для отвлечения Джексона от мысли о неизбежной смерти отца. Как в точности это средство должно действовать, Такер не запомнил или позабыл. Возможно, ребенок, наблюдая за питомцем с естественным жизненным циклом, усвоит естественный порядок вещей и явлений? Кролик, однако, естественный порядок соблюдать не пожелал и сдох через два дня жизни в их хозяйстве, совершенно ошеломив Джексона своей кончиной. От темы смерти отца, однако, Джексон в какой-то мере отвлекся.

— Кролика вот там похоронили, на лужайке, — рассказывал Джексон Лиззи, указывая на деревянный крестик в конце газона. — А папу рядом похороним. Да, пап?

— Да-да, — поморщился Такер. — Но не сейчас, попозже.

— Все равно скоро, — скорбно изрек Джексон. — Может, мне уже семь будет?

— Позже, гораздо позже, — утешил Такер.

— Да-а? — с сомнением протянул Джексон, почему-то уверенный, что тема беседы приятна отцу. — А твоя мама уже умерла, Лиззи?

— Нет, не умерла еще.

— Как она поживает? — подхватил тему Такер.

— Очень хорошо, спасибо, — заверила Лиззи, может быть, не без язвительности. — Моя поездка к тебе, кстати, это ее идея.

— Угу.

— Интересно… — начала Лиззи, но Такер не насторожился. Что-то ей интересно… Всем им что-то интересно. А потом ничего нового, всех их интересует одно и то же… — Когда оказывается, что у тебя скоро появится ребенок, хочется глубже понять то, что происходит вокруг.

— Ну да.

— Ты понял?

— Что?

— Что я сейчас сказала.

У Такера появилось ощущение, что он получил какое-то сообщение с ненулевой информационной нагрузкой. Оставалось обработать его и извлечь полезную суть. Но надо ли? Мало ему своей информации?

— Погоди-ка, — вступил вместо отца Джексон, — если ты мне сестра… Сестра, да?

— Сводная.

— …то я скоро буду сводный кто?

— Ты станешь сводным дядей.

— Здорово!

— А твой отец станет дедушкой.

До Такера смысл сказанного дошел лишь тогда, когда Джексон с оглушительным ревом выскочил из-за стола и понесся искать утешения у материнской юбки.

Лиззи наконец несколько оттаяла. Во всяком случае, боком, обращенным к Джексону, которого Такер через несколько минут привел обратно.

— Дедушка — это не значит старик, — заверила Лиззи Джексона. — Такер вовсе не старый.

— Да-а, а знаешь, сколько у меня в классе ребят с отцами-дедушками?

— Наверное, немного.

— Ни одного!

— Джек, давай оставим эту тему, — уговаривал Такер. — Мне пятьдесят пять. Тебе шесть. Я еще долго-долго проживу. Ты уже вырастешь, когда я… Тебе самому лет сорок стукнет. Я еще тебе надоесть успею.

Такер не испытывал чрезмерной уверенности в собственном прогнозе. Тридцать лет с сигаретой в зубах, десять лет запойного алкоголизма… Тут до семидесяти дожить — и то подвиг.

— Откуда ты знаешь про мои сорок… Ты можешь помереть прямо завтра.

— Не собираюсь.

— Но ведь можешь.

К черту логику в такого рода дискуссиях. Проку от нее ни на грош. Такер мог бы сказать, что он, разумеется, и завтра умереть в состоянии, но только не теперь, когда всплыла перспектива стать дедом. Вместо этого он ляпнул явную ахинею, от которой всегда толку больше:

— Не могу.

В глазах Джексона засветилась надежда:

— Правда?

— Никак не могу. Смотри сам: сегодня я чувствую себя хорошо. До завтра заболеть не успею. Чтобы умереть, надо какое-то время.

— А вдруг на машине столкнешься?

Ага, влип, идиот… Автокатастрофа прерывает жизнь в любом возрасте и состоянии здоровья.

— Не-а.

— Почему?

— А некуда завтра выезжать.

— А послезавтра?

— И послезавтра.

— А за продуктами?

— У нас тонна продуктов.

О смерти от истощения в случае невыезда за продуктами Такер не хотел думать. Думал он о своем возрасте и о своей близкой смерти, думал, что жизнь унеслась прочь, а он и не заметил.

Давным-давно Такер обещал себе засесть с листом бумаги и попытаться осмыслить десятка два последних лет жизни. Записывать слева годы, а напротив — словцо-другое о том, чем занимался, чем интересовался в течение этих двенадцати месяцев. Конец 80-х отметит слово «пьянка» с прочерками в остальных строках. В те времена он иногда еще хватался за гитару или авторучку, но чаще тупо глазел в телеэкран да заливал в глотку скотч — до посинения, затемнения, отключения… Затем появились бы другие, более здоровые слова: «рисунок, живопись», «Купер и Джесси», «Кэт», «Джексон»… Но их недостаточно, чтобы оправдать такое множество пролетевших месяцев. Сколько времени он провел в крохотной квартирке-студии в «живописный» период? Полгода? А когда родились сыновья… Он гулял с ними, да, конечно, но куда больше времени с ними занималась мать или они спали… а он наблюдал. Что ж, наблюдение — тоже какое-то занятие. Полезная деятельность. Несовместимая с иными занятиями.

Иногда он задумывался над тем, что написал бы его отец, если б сел с авторучкой перед листом с перечнем прожитых лет. Долгую жизнь прожил, насыщенную. Трое детей, здоровая семья, прочный брак, собственное дело (химчистка). Что бы он написал напротив, скажем, лет с 1961-го по 1968-й? «Работа»? Одно слово, предельно точно отражающее семь лет жизни. И Такер знал, что напротив 1980-го он написал бы: «Европа». Может быть, даже «ЕВРОПА!». Долго он ждал этих каникул всей жизни, длившихся всего месяц. Четыре недели из пятидесяти двух. Такер не пытался сгладить различия, отца он однозначно ставил выше себя. Но каждый, кто пытается таким образом подвести итог, удивляется тому, сколько месяцев и лет незаметно проходят впустую.

Плаксивое настроение не покидало Джексона всю вторую половину дня и начало вечера. Разревелся, проиграв Лиззи в крестики-нолики, ревел по поводу мытья головы, ныл, когда родители не дали размазать мороженое в шоколадном сиропе, и без конца оплакивал Такера. Ему хотели разрешить поужинать со взрослыми, но он настолько измотался, что заснул чуть ли не стоя. Уложив Джексона, Такер понял, что использовал его в качестве живого щита, маленького, но весьма эффективного, и что теперь он этого щита, увы, лишился. Спустившись вниз и подходя к Кэт и Лиззи, сидевшим в саду, он услышал, как Кэт сурово изрекла:

— Да, от него этого вполне можно ожидать.

— Чего и от кого? — бодренько спросил Такер.

— Лиззи как раз рассказала мне, как ее мать угодила в больницу после того, как ты ее бросил.

— Гм…

— Ты мне об этом не рассказывал.

— Речь не заходила.

— Смешно…

— Не очень, — возразила Лиззи.

И пошло-поехало. Кэт решила, что она уже достаточно освоилась со своей новой падчерицей, чтобы без утайки поведать о плачевном состоянии своего брака. В обмен она получила от Лиззи столь же искреннюю оценку ущерба, причиненного Такером — точнее, его позорным дезертирством. Во время рассказа Лиззи прикрывала свое еще совершенно не изменившее объема чрево обеими руками, как будто защищая плод от возможного нападения вооруженного кинжалом Такера. Такер изображал на физиономии смесь сочувствия и запоздалого раскаяния, время от времени с мудрым видом кивал головой, а то и, когда обе женщины сурово глядели на него, смиренно опускал взгляд. Защищаться смысла не имело, да он и не представлял, какую линию защиты следовало бы избрать. В рассказываемые ими истории вкрались две-три фактические ошибки, но настолько несущественные, что не было смысла поправлять. Так, Натали рассказала Лиззи, что он спал с другой женщиной в ее квартире. Место она указала неверно, но это не аннулирует факта измены, где бы он с этой другой женщиной ни спал. Единственным объяснением, если и не оправданием, могло служить с его стороны признание: «Пьян был». Этот рефрен можно было бы повторять чуть ли не после каждой фразы, но что толку?

По завершении беседы Такер отвел Лиззи в ее комнату и пожелал спокойной ночи.

— Обиделся? — спросила та на прощание, скроив участливую мину, как будто сочувствуя мучившей его интенсивной изжоге.

— Ничего, ничего. По заслугам.

— Надеюсь, у вас с Кэт все наладится. Она хорошая женщина.

— Да-да. Спасибо. Спокойной ночи.

Такер спустился вниз, но Кэт уже ушла, воспользовалась его отсутствием, чтобы отправиться в постель без него и без объяснений. Чаще всего они спали в разных комнатах, но на данной стадии их весьма своеобразных отношений обычай этот считался неустоявшимся, и каждый вечер они мимоходом обсуждали или хотя бы упоминали этот вопрос. «Один сегодня не соскучишься?» — полувопросительно бросала Кэт, и Такер молча кивал или пожимал плечами. Пару раз, после особо бурных объяснений, казалось грозящих разрывом, он врывался за ней в их общую спальню, и в конце концов, после расшвыривания подушек или без такового, ключ общения менялся. Сегодня, однако, об общении речь не шла. Кэт просто исчезла.

Такер отправился спать, лег, почитал, выключил свет. Сон не приходил. «Это действительно вы?» — спросила та женщина. Он начал формулировать ответ, затем встал и направился вниз, к компьютеру. Энни суждено было получить больше, чем она ожидала.