Голдфингер

15. Последнее и главное

Крылья ангелов, райский хор, песнь небесных глашатаев – что еще следовало ему помнить о рае? Все полностью соответствовало услышанному им во младенчестве: ощущение полета, тьма, звучание миллионов арф. Ему действительно стоит попытаться запомнить хотя бы кое-что. Так, теперь посмотрим, что дальше, за вратами рая...

Глубокий отеческий голос звучал в ушах:

– Говорит капитан. (Ну-ну. Кто это? Святой Петр?) Мы идем на посадку. Пристегните, пожалуйста, ремни и погасите сигареты. Спасибо.

Должно быть, их много, отправляющихся вместе. Интересно, а Тилли тоже здесь? Бонд смущенно дернулся. Как ему представить ее другим? А может, это большое пространство со странами и городами? У него, вероятно, там будет не больше шансов встретить какую-нибудь из своих бывших девушек, чем на Земле. Но все-таки была куча публики, с которой он предпочел бы не встречаться... А может быть, поскольку здесь так много любви, это не имеет значения? Возможно, здесь человек любит всех девушек, однажды встреченных? Хм. Тяжелое дело.

И с этими неземными мыслями Бонд снова погрузился в бессознательное состояние.

Следующее, что он ощутил, было приятное чувство покачивания. Он открыл глаза, но тут же закрыл их снова, ослепленный солнцем. Голос сзади над ним произнес:

– Глянь-ка, друг. Этот скат значительно более мокрый, чем кажется.

Почти одновременно последовал сильный толчок. Уверенный голос сказал:

– И ты мне это говоришь! Какого черта они не положат резиновое покрытие?

Прекрасные способ излагать свои мысли в таком месте, зло подумал Бонд. Поскольку я новенький, они считают, что их никто не слышит.

Раздался звук открывающейся двери, и что-то ударило Бонда по локтю.

– Эй! – воскликнул он и попытался дотянуться до локтя, чтобы потереть его, но руки не подчинялись ему.

– Надо же. Эй, Сэм, позови-ка дока. Этот, кажется, очухался.

– Щас! Положи-ка его пока рядом с другими носилками.

Бонд почувствовал, как его подняли. Стало прохладнее. Он открыл глаза и увидел над собой типичную круглую бруклинскую физиономию. Глаза поймали его взгляд и улыбнулись. Металлические ножки носилок коснулись пола.

– Как дела, мистер?

– Где я?

В голосе Бонда слышались панические нотки. Он попытался встать и не смог. Все тело его покрылось потом. Боже! Неужели это еще прежняя жизнь? При мысли об этом его охватила тоска, и слезы потекли по его щекам.

– Эй, эй! Спокойно, мистер. С вами все в порядке. Это Айдлуайлд, Нью-Йорк. Вы в Америке. Уже все хорошо, слышь?

Мужчина выпрямился. Он явно принимал Бонда за беженца.

– Давай, Сэм, двигай. Этот парень в шоке.

– Ладно, ладно, – и оба голоса удалились, что-то беспокойно бормоча.

Бонд обнаружил, что может вертеть головой. Он огляделся. Он находился в белом помещении, видимо как-то связанном с медицинской частью аэропорта. Здесь стоял ряд узких кроватей, солнце светило в высокие окна, но было прохладно, работал кондиционер. Он лежал на носилках, стоящих на полу. Рядом с ним стояли еще одни. Бонд повернул голову: на вторых носилках лежала Тилли. Она была без сознания. Ее бледное лицо, обрамленное темными волосами, смотрело в потолок.

Дверь в покой отворилась. Доктор в белом халате вошел и придержал ее. Голдфингер, выглядевший оживленным и доброжелательным, быстро прошел между кроватями. За ним следовал На Все Руки. Бонд закрыл глаза. Боже! Значит, вот оно как.

Шаги остановились возле его носилок, и голос Голдфингера произнес:

– Что же, доктор, они, несомненно, выглядят неплохо. Вот одно из преимуществ, которые дают деньги. Когда друг или кто-то из персонала заболел, можно обеспечить ему наилучший медицинский уход. Нервный срыв у обоих. И в течение одной недели! Вы можете в это поверить? Но мне некого винить, кроме себя самого: заставил их слишком много работать. Теперь мой долг снова поставить их на ноги. Доктор Фош (кстати, лучший специалист в Женеве) высказался вполне определенно. «Лучшее для них лекарство – отдых, мистер Голдфингер, – сказал он. – Отдых, отдых и еще раз отдых». Он дал им транквилизаторы, и теперь они едут в Харкнесс-павильон.

Голдфингер добродушно засмеялся:

– Что посеешь, то и пожнешь, а, доктор? Поставив в Харкнесс рентгеновское оборудование на миллион долларов, я совершенно не рассчитывал получить что-нибудь взамен. Но в данном случае? Мне стоило только позвонить, и для них тут же нашли две прекрасные палаты. Теперь, – послышался шорох банкнот, – спасибо вам за беспокойство и помощь с иммиграционным отделом. К счастью, у них обоих действующие визы, и я думаю, что иммиграционный отдел удовлетворился тем, что мистер Аурик Голдфингер гарантирует – ни один из них не собирается силой свергнуть правительство Соединенных Штатов.

– Да, конечно, и спасибо, мистер Голдфингер. Все, что могу для вас... Как я понял, на улице стоит ваша личная машина «скорой помощи».

Бонд открыл глаза и посмотрел на врача. Он увидел симпатичного молодого человека в очках и с короткой стрижкой. Бонд спокойно и абсолютно искренне сказал:

– Доктор, с девушкой и со мной абсолютно все в порядке. Нас накачали наркотиками и доставили сюда против нашей воли. Никто из нас не работает и никогда не работал на Голдфингера. Я предупреждаю вас, что нас похитили. Я требую начальника иммиграционного отдела. У меня есть друзья в Вашингтоне и Нью-Йорке, они поручатся за меня. Прошу вас мне верить.

Бонд не сводил глаз с врача, пытаясь убедить его в своей правоте.

Доктор забеспокоился. Он повернулся к Голдфингеру. Голдфингер покачал головой, чуть-чуть, чтобы не обидеть Бонда, и беспомощно вздернул брови.

– Видите, что я имел в виду, доктор? Вот так уже несколько дней. Полный нервный спад в сочетании с манией преследования. Доктор Фош сказал, что так часто бывает. Ему потребуется провести несколько недель в Харкнессе. Но я доведу его лечение до конца, чего бы это ни стоило. Думаю, сейчас на него повлияло незнакомое окружение. Может быть, успокоительный укол...

Врач наклонился к своему чемоданчику.

– Надеюсь, вы правы, мистер Голдфингер. Поскольку Харкнесс займется этим случаем...

Послышался звон инструментов.

– Это ужасно грустно – видеть в таком состоянии человека, который был одним из лучших моих помощников. – Голдфингер улыбнулся Бонду ласковой отеческой улыбкой. Голос его был преисполнен заботы. – С тобой все будет в порядке, Джеймс. Расслабься и поспи. Боюсь, что перелет был для тебя слишком тяжел. Успокойся и предоставь все мне.

Бонд чувствовал тампон на руке. Помимо воли с губ его посыпался поток ругательств. Затем в руку вонзилась игла. Бонд вскрикнул и кричал, кричал, пока врач, склонившись над ним, деликатно и терпеливо стирал пот с его лба.

Теперь он находился в серой маленькой комнате без окон. Комната освещалась лампой, висящей посередине потолка. Вокруг лампы были расположены вентиляционные решетки, и в комнате стоял нейтральный запах воздуха, подаваемого через кондиционер. Бонд обнаружил, что может сесть. И сел. Он чувствовал себя немного пришибленно, но хорошо.

Он вдруг почувствовал, что ужасно голоден и хочет пить. Когда он в последний раз ел? Два, три дня назад? Бонд спустил ноги с кровати. Он был абсолютно голый. Внимательно себя осмотрев, он не обнаружил никаких повреждений, кроме следов от инъекций. На Все Руки действовал очень аккуратно. Бонд встал, преодолевая головокружение, и сделал несколько шагов по комнате. Он лежал на кровати типа судовой койки, с ящиками под ней. Единственной мебелью, помимо койки, был пустой стол и деревянный стул. Все чисто, функционально, по-спартански. Бонд встал на колени и выдвинул ящики. В них лежало все содержимое его чемодана, кроме часов и пистолета. Даже его тяжелые ботинки, которые он обул, отправляясь на «Энтерпрайз Аурик», были здесь. Он повернул один из каблуков и нажал. Широкое обоюдоострое лезвие выскочило из подошвы. Если держать ботинок за каблук, он вполне походил на кинжал. Бонд проверил второй ботинок, вернул каблуки на место и оделся. Обнаружив свои сигареты и зажигалку, закурил. В помещении было две двери, одна из которых с ручкой. Бонд открыл ее. Она вела в маленькую, хорошо оборудованную ванную комнату и туалет. Его банные и бритвенные принадлежности были аккуратно разложены по местам. Рядом лежали вещи Тилли. Бонд тихо открыл вторую дверь из ванной комнаты. За ней располагалась такая же комната, как у него. На кровати, разметав свои черные волосы, лежала Тилли Мастертон.

Бонд на цыпочках приблизился к ней и посмотрел. Она спокойно спала, улыбаясь во сне. Бонд вернулся в ванную, тихо закрыл дверь, и посмотрел на себя в зеркало. Щетина больше смахивала на трехдневную, чем на двухдневную. Он начал приводить себя в порядок.

Полчаса спустя, когда Бонд уже сидел на кровати и размышлял, дверь без ручки резко распахнулась и на пороге появился На Все Руки. Глаза его равнодушно глянули на Бонда и внимательно обежали комнату. Бонд резко сказал:

– На Все Руки, я хочу есть, и быстро. Еще бутылку: бурбона и содовую со льдом, а также пачку «Честерфилда» и либо мои собственные часы, либо другие не хуже. Давай, быстро! Топ-топ! И скажи Голдфингеру, что я хочу его видеть, но не раньше, чем поем. Давай! Двигай! Не стой как истукан! Я голоден.

На Все Руки дико глянул на Бонда, как бы обдумывая, что бы ему переломать. Он открыл рот, издав нечто среднее между рыганием и рычанием, сплюнул на поп, и вышел, резко закрыв дверь. Однако ожидаемого треска не последовало. Дверь в последний момент закрылась мягко и беззвучно, с двойным щелчком.

Эта стычка вернула Бонду хорошее настроение. По какой-то причине Голдфингер раздумал убивать его. Скоро станет ясно, зачем они понадобились ему живыми, но раз так, он предпочитает играть по своим правилам, согласно которым нужно поставить На Все Руки и других корейцев на место, которое, по мнению Бонда, было значительно ниже обезьян в иерархии млекопитающих.

К тому времени, когда один из корейцев принес великолепный завтрак, включая все заказанное, и его часы. Бонд не узнал ничего нового, кроме того, что его комната расположена недалеко от воды и от железнодорожного моста. Если исходить из того, что он в Нью-Йорке, это либо Гудзон, либо Ист-Ривер. Железная дорога была электрической и походила на подземку, но Бонд плохо знал географию Нью-Йорка, чтобы определиться точно. Часы его стояли. На вопрос, который час, он ответа не получил.

Бонд очистил весь поднос и сидел с сигаретой, потягивая виски с содовой, когда дверь открылась и вошел Голдфингер. Один. На нем был строгий костюм бизнесмена, он выглядел благодушным и довольным. Голдфингер закрыл за собой дверь и стал спиной к ней, внимательно глядя на Бонда, который, продолжал курить, вежливо смотрел на него.

– Доброе утро, мистер Бонд. Я вижу, вы стали самим собой. Надеюсь, вы предпочитаете быть здесь, чем быть покойником. Чтобы избавить вас от необходимости задавать вопросы, я скажу вам, где вы находитесь и что с вами произошло. Затем я сделаю вам предложение, на которое хочу получить прямой ответ. Поскольку вы более разумный человек, чем многие другие, я ограничусь лишь небольшим предупреждением. Не пытайтесь разыгрывать драму и нападать на меня с ножом, вилкой или бутылкой. Если вы предпримите подобную попытку, я вас застрелю вот из этого, – в руке Голдфингера оказался малокалиберный пистолет, который он сразу убрал обратно в карман. – Я очень редко прибегаю к оружию, однако, когда мне приходилось это делать, мне никогда не требовалось больше одной пули, чтобы убить человека. Я стреляю в правый глаз, мистер Бонд. И никогда не промахиваюсь.

– Не волнуйтесь. Я не настолько меток в метании бутылок, – сказал Бонд. Он сел, закинув ногу на ногу. – Продолжайте.

– Мистер Бонд, – любезно продолжал Голдфингер, – я эксперт не только по металлу, но и во многих других областях. Кстати, замечу, что чистота металла, ценность его по отношению к человеческому материалу значительно выше. Но иногда встречаются экземпляры, которым можно найти применение. На Все Руки, например. Простой материал, годный только для ограниченного использования. В последний момент у меня дрогнула рука, я не решился уничтожить такой стойкий материал, каким являетесь вы. Я знаю, что совершил ошибку. Во всяком случае, я предприму меры, дабы оградить себя от последствий моего шага. Вы кое-что сказали и это спасло вам жизнь. В другое время я бы на это не пошел, но случилось так, что сейчас я занимаюсь одним делом, в котором вы оба можете мне немного помочь. Поэтому я рискнул. Я дал вам обоим наркотик, оплатил ваши счета в гостинице, забрал ваши вещи из «Берга», где мисс Мастертон была зарегистрирована под своей настоящей фамилией. От вашего имени я послал «Юниверсал экспорт» телеграмму. Вам предложили работу в Канаде, и вы полетели туда выяснить условия. Мисс Мастертон вы взяли с собой в качестве секретаря. Детали вы сообщите позже. Довольно неудачная телеграмма, но она сгодится на тот короткий период, на который мне нужны ваши услуги. (Не сгодится, подумал Бонд, если ты не включил туда условную фразу, подтверждающую для М. подлинность телеграммы. Теперь Секретной службе известно, что он работает «под колпаком», и колесо закрутится очень быстро.) И если вы думаете, мистер Бонд, что можно проследить ваше местонахождение, что принятые мною меры недостаточны, то позвольте вам сказать, что меня больше не интересует ни ваше подлинное лицо, ни могущество вашей фирмы. Вы и мисс Мастертон просто исчезли. Как и я, и весь мой персонал. В аэропорту их направят в Харкнесс, в Пресвитерианский госпиталь. А там никогда не слышали ни о мистере Голдфингере, ни о его пациентах. В ФБР и ЦРУ на меня досье нет, поскольку у меня нет уголовного прошлого. Конечно, в иммиграционной службе есть сведения о моих приездах и отъездах, но это мало поможет. Что касается моего нынешнего местоположения и вашего, мистер Бонд, то мы находимся в складских помещениях Корпорации скоростных перевозок, в прошлом вполне респектабельного концерна, купленного мною через подставных лиц. Эти помещения переоборудованы, причем очень тщательно, под тайную штаб-квартиру для операции, о которой я упомянул вначале. Вы и мисс Мастертон будете находиться здесь. Здесь вы будете жить и работать и, возможно, хотя лично я сомневаюсь в склонности мисс Мастертон к этому, будете заниматься любовью.

– И в чем должна состоять наша работа?

– Мистер Бонд, – впервые со дня знакомства Бонд увидел на круглом, всегда бесстрастном лице Голдфингера признаки оживления, глаза его загорелись, узкие губы изогнулись в блаженной улыбке. – Мистер Бонд, всю свою жизнь я был влюблен. Влюблен в золото. Я люблю его цвет, блеск, его волшебную тяжесть. Я люблю все его свойства, я научился на ощупь определять его вес. Я люблю его теплое бульканье, когда оно плавится, превращаясь в золотой сироп. Но больше всего, мистер Бонд, я люблю власть, которую золото дает его владельцу, исполняя все желания и чаяния и при необходимости покупая тела, мозги, даже души. Да, мистер Бонд, всю свою жизнь я работал на золото, и в ответ оно работало на меня и на все то, что я совершал. Я спрашиваю вас, – Голдфингер пристально посмотрел на Бонда, – есть ли на Земле еще вещество, которое способно так отблагодарить своего владельца?

Многие становились богатыми и могущественными без единой унции золота. Но идея ваша мне понятна. Сколько вам удалось собрать и что вы с ним делаете?

– Я владею золотом на сумму порядка двадцати миллионов фунтов стерлингов, это примерно равно золотому запасу небольшого государства. Сейчас оно все в Нью-Йорке. Я держу его там, где оно мне нужно. Мое золото, как удобрение, я раскидываю его то здесь, то там на земле, и, где бы я его ни кинул, оно дает цветы и плоды. Я собираю урожай и иду дальше. В данный момент я собираюсь подтолкнуть, заставить действовать с помощью моего золота одно американское предприятие. Поэтому золотые слитки сейчас в Нью-Йорке.

– Как вы выбираете поле деятельности? Что вас привлекает?

– Я выбираю те дела, которые увеличивают мой запас золота. Я инвестирую, занимаюсь контрабандой, краду. Позвольте привести сравнение: представьте себе историю в виде поезда, идущего сквозь время. Птицы и звери, потревоженные шумом проходящего состава, разлетаются, разбегаются в испуге или укрываются, думая, что спрячутся. Я же вроде ястреба, который летит за поездом. Вы, несомненно, могли наблюдать подобное, например, в Греции – летящего ястреба, готового схватить добычу, напуганную ходом поезда, ходом истории. Вот простой пример: исторический прогресс привел к появлению на свет человека, открывшего пенициллин. Одновременно история создает мировые войны. Много народу умирает или боится умереть. Пенициллин может их спасти. Путем подкупа некоторых военных организаций на континенте я скупаю запас пенициллина. Я смешиваю его с каким-нибудь безвредным порошком или растворяю и продаю лекарство с огромной прибылью тем, кто в нем нуждается. Понятно, что я имею в виду, мистер Бонд? Вы караулите добычу, внимательно за ней следите, затем хватаете ее. Но, как я уже сказал, я сам не ищу такие дела, я позволяю поезду истории вспугивать добычу и гнать ее для меня.

– А последнее предприятие что собой представляет? Какое отношение имеем к нему мы с мисс Мастертон?

– Настоящее дело, мистер Бонд, самое последнее. И самое крупное.

Глаза Голдфингера стали пустыми, как бы устремленными внутрь. Голос сделался тихим, почти благоговейным.

– Человеку удалось покорить Эверест и достичь океанских глубин. Он запустил ракеты в космос и расщепил атом. Он изобретал, создавал, выдумывал во всех сферах человеческого бытия, и везде он победил, побил рекорды, совершил чудеса. Я сказал – во всех сферах, но есть одна, которую проигнорировали, мистер Бонд. Это та сфера человеческой деятельности, которую обычно именуют преступлением. Так называемые преступления века, совершенные отдельными людьми (я, конечно, не имею в виду идиотские войны, неумное взаимное уничтожение), – это просто мелочь: какие-то паршивые ограбления банков, мошенничество, подделки. А ведь здесь, всего в нескольких сотнях миль отсюда, имеется великолепная возможность совершить величайшее преступление в истории человечества. Подмостки готовы, огромный приз ждет. Не хватает только актеров. Но постановщик уже на месте, мистер Бонд. – Голдфингер постучал себя в грудь. – И он набрал труппу. Сегодня вечером для исполнителей главных ролей будет готов сценарий. Затем начнутся репетиции, и через неделю поднимется занавес для единственного, уникального спектакля. А потом зазвучат аплодисменты, аплодисменты величайшему преступлению всех времен. И, мистер Бонд, мир будет сотрясаться от аплодисментов еще много столетий.

Большие светлые глаза Голдфингера горели мрачным огнем, щеки его раскраснелись. Но он по-прежнему выглядел уравновешенным, раскованным и абсолютно убежденным. В нем нет ничего от психопата, подумал Бонд. У него на уме какой-то фантастический план, но он изучил условия и выяснил, что они благоприятны.

– Ну ладно, выкладывайте, что это за дело и какова наша роль?

– Это ограбление, мистер Бонд. Ограбление, требующее абсолютно точного исполнения. Будет много писанины, много административной работы. Я собирался заняться этим сам, пока вы не предложили мне свои услуги. Теперь всем этим займетесь вы, а мисс Мастертон будет вашим секретарем. Вы уже частично подготовлены к этой работе всей вашей жизнью. После удачного завершения операции вы получите миллион фунтов стерлингов золотому а мисс Мастертон – полмиллиона.

– Вот это дело, – воскликнул Бонд с энтузиазмом. – И что же мы должны сделать? Украсть кусочек радуги?

– Да, – кивнул Голдфингер, – именно это мы и сделаем. Мы украдем пятнадцать миллиардов долларов в слитках, примерно половину мировою запаса золота. Мы, мистер Бонд, ограбим Форт-Нокс.