Голливуд и Сталин - любовь без взаимности

— Наша страна не одинока в этой борьбе… С нами передовые могущественные страны мира — Америка и Англия. Могучий английский флот воюет вместе с нами против Гитлера…

Два величайших демократических государства мира встали на защиту человечества от кровавого фашизма — СССР и Великобритания…

Он немножко уже научился говорить по-русски. Грустно покачав головой, он говорит:

— Мне жаль мой народ, который все еще идет за Гитлером. Русские, англичане, американцы — это гора. Кто пытается головой разбить гору, тот разбивает голову…

По русскому городу ходят веселые рослые парни в кожаных, проеденных морской солью пальто, в толстых бархатных морских куртках, с пестрыми шарфами, небрежно повязанными на загорелых шеях.

К ним уже привыкли здесь — к их веселым любопытным глазам, к отрывистой речи, к их любви покупать бесконечные сувениры. Больше всего они любят игрушечный магазин: они заходят туда и покупают раскрашенных деревянных лошадок, кустарные игрушки, деревянные чашки, разрисованные яркими цветами, — всякие забавные пустяки, которых мы давно не замечаем и которые они видят впервые.

Представь себе, мой друг американец, в ста километрах от Миссисипи, на тридцать пятой параллели, где-то неподалеку от Мемфиса, лязгают танки Гитлера. Они рвутся вперед, к реке, которую воспел Марк Твен, которую воспевает народ Америки — капитаны и матросы, рыбаки и фермеры, — к твоей реке, о которой ты мечтал на школьной скамье. Танки Гитлера со дня на день угрожают перерезать Миссисипи. Нью-Орлеан становится германским городом. Луизиана и Техас вывешивают на своих домах портреты покорителя Соединенных Штатов — Адольфа Гитлера. Мексиканский залив недосягаем для американцев. Ровно ли бьется твое сердце, американец? Можешь ли ты еще произнести спокойно родное имя — Миссисипи?

Но мы не чужие. Капли воды в Волге, Темзе и Миссисипи сродни друг другу. Они соприкасаются в небе. Кто бы ты ни был — врач, инженер, ученый, литератор, как я, — мы вместе крутим могучее колесо прогресса. Сам Геракл не сдвинет его в одиночку. Я слышу твое дыхание рядом с собою, я вижу умную работу твоих рук и мысли. Одни и те же звезды смотрят на нас. В громадном океане вечности нас разделяют лишь секунды. Мы — современники.

Это краткое либретто темы, способной целые материки поднять в атаку, я безвозмездно дарю Голливуду. Даже в неумелых руках у него получится впечатляющий кинодокумент. Жаль, что его не успели поместить в той запаянной железной коробке с изделиями нашей цивилизации — посылке в века, что закопана под нью-йоркской Всемирной выставкой, чтобы потомки всесторонне ознакомились с действительностью их недавних предков. Хорошо было бы также показать этот боевик многочисленным союзным армиям, которые терпеливо, не первый год, ждут приказа о генеральном наступлении против главного изверга всех веков и поколений.

Конечно, встретятся неминуемые трудности при постановке. Вашей актрисе, Америка, трудно будет воспроизвести смертный крик матери, да и вряд ли пленка выдержит его. Режиссеру и зрителю покажутся экзотически невероятными как самый инвентарь происшествия, так и перечисленные мною вкратце детали. И хотя я вовсе не собирался писать корреспонденцию из ада, я полагаю необходимым, однако, перевести на англосаксонские наречия название этого невиданного транспортного средства, изобретенного в Германии для отправки в вечность: душегубка…

Ключом к экранизации «Принца и нищего» является предисловие Марка Твена, написанное им к своему замечательному произведению. В этом предисловии Твен писал: «Я расскажу вам одну сказку, как мне рассказывал ее человек, слышавший ее от своего деда, а тот от своего и так далее. Лет триста и более переходила она от отца к сыну и таким образом дошла и до нас. То, что в ней рассказывается, быть может, история, а может быть, легенда, предание. Быть может, все это было, а может быть, и не было, но могло быть…» Сюжет Марка Твена остроумен и точен. Почти ничего нельзя в нем менять, не ослабляя стройности вещи. Стиль постановки диктуется материалом. Мы трактуем фильм как легенду, сильно смахивающую на правду. В картине будут показаны жизнь и быт дворца с его условностями, манерностью, наряду со средневековой жестокостью и грубостью, а также звериное, полудикое существование народа.

Не однажды, адаптируя диалоги Твена для экрана, Эрдман уходил от первоисточника, чтобы впустить в сценарий весьма рискованные остроты. Когда Том Кенти рассказывает Принцу о Дворе Отбросов, тот приходит в восторг от игры в грязь и начинает строить не что-нибудь, а именно Тауэр, предпочитая это традиционной лепке грязевых пирожков. У Марка Твена этой детали нет. Принц обещает заточить жестокую бабку Тома в Тауэр. «Вы забываете, сэр, что она низкого звания. Тауэр — темница для знатных», — возражает Том. «Правда! Это не пришло мне в голову. Но я подумаю, как наказать ее», — отвечает Принц. В фильме Гарина и Локшиной Принц говорит другое: «Не огорчайся, мальчуган, куда-нибудь мы ее все-таки посадим». Дело, разумеется, не только в отдельно взятых репликах, но и прежде всего в том, что средневековая Англия под властью сумасбродного тирана Генриха VIII, с доносами и допросами, с казнями и жестокостями, у Эрдмана действительно оказалась очень похожей на СССР.