Глава 17

Первый стаканчик он всегда пропускал вне дома. Перед ним был выбор: «У Роуз» на Мэйн-стрит, только пешком туда долго тащиться, или «Ржавый гвоздь» на углу. Машина у него была, зато прав давно уже след простыл, а он предпочитал избегать неоправданного риска.

Бар «У Роуз» обслуживал простых работяг и открывался в шесть утра. Когда кто-то заказывал бурбон или виски, бармену не приходилось задавать дополнительных вопросов относительно вкуса клиента: у него было по бутылке того и другого. К тому же у хозяина заведения отсутствовала проблема битья окон: бар размещался в подвале. «Ржавый гвоздь» открывался в девять вечера. С этого момента и примерно до трех ночи, когда в его двери устремлялись девушки и клиентура менялась, сюда набивались механики из мастерской по ремонту грузовиков, что дальше по улице, и мясники из фасовочного цеха через дорогу, зачастую прямо в запятнанных кровью фартуках. А поскольку в те времена ноги у него не дрожали, а если и дрожали, то не сильно, он все же предпочитал посещать «У Роуз».

Все, кто сидел с утра в баре, были завсегдатаями, но никто ни с кем не заговаривал. Обыкновенно дверь подпирали стулом, чтобы та не закрывалась, и когда входил очередной посетитель, кто-нибудь кивал ему в знак приветствия и снова возвращался к своей выпивке.

Первую Бенни всегда наливал ему в высокий стакан — пока у него не переставали трястись руки. В то утро он припозднился.

— Тяжелая ночь? — поинтересовался Бенни. — Не мог уснуть? Вот мой старик всегда говорил, что человеку не спится, когда совесть нечиста.

«Ну, понеслось. Он думает, все это из-за совести, а я скорее заподозрил бы некачественный стейк».

Кто-то похлопал его по плечу:

— Док?.. Ведь ты врач, правда?

Не обращать внимания.

— Ну конечно, ты Док. Позволь тебя угостить?

А может, и обратить внимание.

— Понимаешь, я тебя знаю. Я из Тусона. Ты лечил парней с гоночных треков. Несколько лет назад ты заштопал моего брата после налета на кассу. Ноэль Гусман, помнишь? Длинный и худой? С выцветшими волосами?

Он, хоть убей, не помнил. В свое время он вылечил десятки таких. В лохматом году, как теперь говорят. Сам того не сознавая, он начал размышлять, откуда взялось выражение «в лохматом году». Прежде было не услышать подобных фраз, и вот вдруг все вокруг уже так говорят.

— Больше я этим не занимаюсь.

— Мой брат тоже, ведь он уже мертв.

Док залпом опрокинул виски.

— Мне жаль.

— Мы были не очень близки — просто члены одной семьи.

Объявился Бенни с бутылкой в руке. Выхода нет, пришлось молодому человеку кивнуть, чтобы налили еще. С выражением ужаса на лице он наблюдал за появлением счета в шесть долларов, потом решил смириться. Бенни воткнул чек под пепельницу на барной стойке, за которой они сидели.

— Отправился обчищать какой-то нацменский семейный магазинчик. Как рассказали в полиции, не успел брат опомниться, как мелкий паренек перемахнул через прилавок, а через полсекунды его уже придавили к полу и перекрыли доступ кислорода к мозгу. Не так он мечтал закончить свои дни.

— А разве это бывает не со всеми?

— Не для всех смерть такой сюрприз. — Молодой человек залпом допил пиво и явно не отказался бы еще от одной кружки, но его останавливала мысль о втором шестидолларовом виски.

— Этот круг с меня, — сказал Док.

Бенни забрал у него высокий стакан, поставил стопку и налил виски. Рука у Дока больше не дрожала.

— Тебе то же, что и раньше? — спросил Бенни у незнакомца.

— Выбирай что захочешь, — предложил Док.

— «Бад» сойдет.

Бенни принес банку пива. Док стукнул по ней своей пустой стопкой из-под виски, и парень выпил.

— Значит… Теперь вот так и живешь?

Док кивнул.

— Чем занимаешься?

— На заслуженном отдыхе.

— Слушай, друг, ты уже был на отдыхе, когда я впервые с тобой повстречался.

Пожав плечами, Док кивнул бармену, чтобы тот налил еще виски. На этот раз получилось чуть больше обычного — бутылка закончилась. Доку вдруг вспомнилось «Стерно», топливо для розжига костра. Однажды, еще мальчишкой, он ушел из дому, долго бродил по зарослям орешника, а когда спустилась ночь, залез в армейский «противоспальный» мешок и попытался поджарить ветчину над банкой «Стерно». В итоге ему удалось поджарить лишь собственный большой палец.

— Понимаешь, есть у меня на примете одно хорошее дельце…

Ну конечно! Вечно парни вроде него подходят, подсаживаются рядышком за стойкой бара, говорят, что якобы знают тебя, а потом рассказывают, что у них на примете хорошее дельце, и жаждут поделиться с тобой подробностями.

— Надеюсь, ты не пошел по стопам старшего братца.

— Ну, видишь ли, в одних семьях все становятся врачами, в других — адвокатами…

Парнишка снял туфлю, выудил из-под вкладыша две стодолларовых купюры и выложил их на барную стойку. Часть заначки у него уйдет, чтобы найти поручителя, использовать как доказательство против обвинений в бродяжничестве, на подкуп или же просто «на всякий пожарный» — известная привычка заключенных.

Док взглянул на купюры.

— Как тебя зовут, малыш?

— Эрик. Эрик Гусман. Считай это платой за срочный вызов.

— Думаешь, тебе вскоре понадобится медицинская помощь?

— Ха! Нет, не мне. Я всегда осторожен. Все просчитываю заранее.

Да какого черта?! Наверное, вся жизнь этого парнишки была сплошной серией логических ошибок. Пиво не могло так ударить ему в голову. Только не «Бад» и только не за те два часа, что пацан его цедил.

Док взглянул ему в глаза: зрачки у парня были с булавочную головку. Ага. Ну, тогда понятно.

— Я планирую все заранее. Случись что, я буду знать, куда идти. Правильно?

Ни хрена он не знает. Теперь никто из них ни хрена не знает. Все до одного мнят себя крутыми, готовыми пуститься во все, что против правил.

Док вытерпел еще полчаса с Эриком Гусманом, а потом извинился и, с трудом стащив свою несчастную задницу с барного стула, поволок ее домой. Этого получаса Гусману хватило, чтобы посвятить Дока в тайну его заманчивого дельца. Они с подельщиками собирались обчистить магазин электроники на Центральной улице, но уже за пределами города: там она вроде как сходила на нет, вокруг находились только склады, базы и тому подобное. В уик-энд хозяева устраивали полную распродажу товара, и Гусман сделал вывод, что к воскресенью магазин будет битком набит наличкой. Охранников — раз, два и обчелся. Команда собрана, нужен только водитель.

На улице возле дома Дока поджидала Мисс Дикинсон: она принялась жаловаться на жизнь. С год назад как-то вечером он открыл дверь нараспашку, и она к нему забрела — уличная кошка с явной примесью русской голубой, с драным левым ухом и без двух пальцев на левой передней лапе. С тех пор он ее кормил.

— И в который раз вы сегодня у меня обедаете, а, Мисс Ди? — осведомился Док. Ее регулярные визиты уже начинали ему докучать. Док подозревал, что она целыми днями наматывает круги по всей округе, от одного дома к другому. И все же он откупорил банку тунца и поставил на пол в углу, где Мисс Дикинсон могла легко до нее добраться, а не бродить по всей комнате; впрочем, после еды она все равно принималась гонять пустую банку.

Он так и не прибрал в квартире после предыдущей ночи. Повсюду лежали клочья пропитанной кровью ткани, марли, лотки с перекисью водорода и бетадином. Хлорка, швейные иголки из нержавеющей стали, бутылки со спиртом.

Приятно снова почувствовать себя нужным.

Не успел он покончить с уборкой, как Мисс Дикинсон покончила с тунцом и пришла проконтролировать, чем он занят. Она наморщила нос, ткнувшись в хлорку и дезинфицирующие вещества, сильно пахнущие перекисью водорода и бетадином, однако выказала чрезвычайный интерес к испачканным кровью тряпкам и пыталась выудить их лапой из лотков и пластиковых контейнеров.

Новый пациент придет на повторный осмотр в пятницу. Док сказал ему, что опасается инфекции. А теперь он начинал думать, что инфекция, пожалуй, не самая большая опасность. Стоит предупредить пациента насчет Эрика Гусмана.

Загрузка...