Гораздо больше, чем река...

По морям, по волнам…

Идем за Казанью широчайшим плесом.

Фарватер держится правого берега, высокого, обрывистого. Зеленый дебаркадер укрылся в заливчике. В стеклах бинокля пляшут буквы "Антоновка". Кажется, будто от самого названия пристани — аромат крепкого осеннего яблока. Вон и сады по взгорью.

Чем ближе бывшее устье Камы, тем круче берег. Вздымаются уже и настоящие утесы, почти отвесные, с черными дырами пещер возле самой воды. Ветер гонит волну, она летит в темные провалы, чтобы тотчас схлынуть назад. Миновали скалистую стену, снова открывается долина, приветливая и ласковая, с дорогой, полого взбирающейся в гору, и опять яблоневые сады по солнечному склону, а выше — пирамиды путевых знаков, видимых за много километров.

Бывшее устье Камы бывалые люди издали узнают по светлому массиву горы Лобач. С вершины ее сорвался огромный камень удивительно правильной формы — готовая основа для монумента на любой городской площади. Только как перевезти такую громадину? А дальше еще и еще глыбы, уже не такие огромные, но все же внушительные. Лобач упрямо выдвинулся навстречу штормам. Они здесь свирепые, особенно под ледостав, волны подмывают берег. Вот и платит Лобач дань морю.

Выходим в открытый простор.

Сегодня ветерок так себе, слабенький, но все равно начинает качать. Противоположного берега не видно, га вода сливается с серым небом. "Ермак", который тянет здоровенный плот, вызвал на помощь еще один буксир. Волна подкатывается под плот, он кажется живым, колышется, ходит ходуном, послушно выгибая спину.

И не только Лобач уступает напору моря. В одном месте — оползень. Будто скальп сняли с приморского склона, обнажив красную глину. Поверхностный слой сполз к воде вместе с лесом, деревья торчат в разные стороны. Я видел нечто подобное на притоке Енисея, Подкаменной Тунгуске. Там это шуточки вечной мерзлоты, оттаивающей в особенно жаркое лето на глубину большую, чем обычно. Здесь — подпочвенные воды и сильный подмыв от постоянных набегов волн. Сколько уже лет Куйбышевскому морю, а сюрпризы не кончаются. Нарушенное равновесие дает себя чувствовать и два десятилетия спустя.

Но ведь река в ее естественном состоянии тоже крушит берега в половодье, подмывает яры, переносит массу песка, громоздя мели. В старой волжской хронике достаточно катастрофических наводнений и более грозных оползней, чем нынешние. Был же случай, когда в воду сползла, обрушилась большая часть древнего Печерского монастыря.

Теперь на Волге много спорят о морях, пытаясь выяснить, где кончается "хорошо" и где начинается "плохо". Споры идут, так сказать, на разных уровнях. Я слышал на палубе туристского теплохода твердое, категорическое суждение:

— Испортили Волгу!

Это говорил, судя по всему, знаток и ценитель природы, человек начитанный: он ссылался на классиков волжского пейзажа, живописцев слова и кисти. Моря, по его словам, "снивелировали" Волгу, сделали ее монотоннее, однообразнее, скучнее. Я скромно заметил, что тут, мол, была необходимость, что не единым пейзажем жив человек, что нужна ему и надежная водная дорога, и дешевая электрическая энергия.

— Да? — иронически прищурился он. — Энергия? Вон сколько земли затопили, а все равно по берегам тепловые электростанции возводим. Возьмите Конаковскую, Костромскую.

Будем откровенны: мы поостыли сегодня к плотинам и водохранилищам. Странными, даже, пожалуй, нелепыми кажутся еще сравнительно недавние восторги по поводу того, что рукотворное море разольется на столько-то километров. Теперь, узнав о закладке новой гидростанции, ревниво прикидываем: позвольте, ведь придется вырубать леса, под воду уйдут луга, пашни, поляны?

Однажды на встрече ученых и писателей мой молодой коллега заявил в запальчивости, что сооружение каскадов, подобных волжскому, — ошибка, насилие над природой, чуть ли не близорукость технократов.

Я слушал и думал: но ведь он не знал, не помнил Волгу такой, какой она была всего три десятилетия назад. Не слышал неумолчного скрежета расставленных всюду землечерпалок, дни и ночи расчищавших фарватер среди бесчисленных мелей и перекатов. Не мог зацепить памятью вполнакала горевшие лампочки на маленьких пристанях. Не застал деревянных мельниц захудалого жигулевского сельца Отважного — как раз на его месте высится теперь здание гидростанции имени В. И. Ленина.

Небывалый по масштабам и замыслу план Большой Волги формировался в тридцатых годах, дорабатывался и уточнялся к концу сороковых, главные волжские гидроузлы были достроены в пятидесятых. Он отражал не только технические идеи своего времени, но также некоторые невольные заблуждения и просчеты. В мире еще была весьма распространена дурная болезнь небрежения к природе, ее ресурсы многим казались практически неограниченными.

Но уже и в те годы преобразование Волги мыслилось как процесс комплексный, учитывающий интересы энергетики, судоходства, земледелия, благоустройства городов, рыбного хозяйства. Тут предвижу язвительные усмешки читателей: как, даже рыбного хозяйства?! То-то все прилавки завалены у нас волжской рыбой!

Тем не менее действительно одновременно со строительством плотин был выведен для водохранилищ "бестер" — гибрид стерляди и осетра, начались поиски способов быстрого искусственного размножения осетровых. При плотинах сооружались дорогостоящие рыбоходы и даже лифты-рыбоподъемники. Беда в том, что, как шутили волгари, для вполне успешного пользования ими белуги и осетры должны были бы предварительно оканчивать институт рыбного хозяйства…

У нас не было достаточного опыта и в защите земель от затопления. При конфликте гидроэнергетики с природой спор почти неизменно решался в пользу энергетики. Киловатт одерживал верх над гектаром. От разлива искусственных морей кое-где не защитили, не уберегли и то, что можно было уберечь, — правда, это обошлось бы не дешево.

Гидроэнергетика в пятидесятые годы принесла Волге мировое первенство в мощности ГЭС. Оно перешло затем к сверхгигантам Сибири, кстати, возведенным с учетом волжского гидротехнического опыта.

Преобразованная Волга стала опорой Единой энергетической системы европейской части страны, одной из крупнейших энергосистем планеты. Это ускорило бег времени в народнохозяйственной орбите Поволжья, где развитие многих важных отраслей с годами неизбежно стало бы сдерживаться голодным энергетическим пайком.

Право, не стоит шарахаться из крайности в крайность! Природу надо любить и беречь, ее охрана поручена теперь не только общественности, но и Закону"

Однако не заставляет ли энергетический кризис, основательно потрясший экономику некоторых весьма развитых стран, увидеть волжский каскад не только глазами природолюба?

Океан энергии, который дает Волга, рождается вечно возобновляемым самой природой источником. Нефть и газ, сожженные либо переработанные сегодня, не возникнут завтра снова в земных недрах. Воды же, вращающие турбины волжского каскада, отработав свое, поступают в природный круговорот, и большая их часть будет работать снова и снова. Значит — сбережение природного топлива, что было особенно важно до недавних открытий большой нефти и газа Сибири. Это все элементарно, но разве не забываем мы порой именно об элементарном?

Плановая народнохозяйственная переориентация после этих открытий и рост потребности в энергии вызвали появление на волжских берегах таких тепловых сверхгигантов, как Конаковская и Костромская ГРЭС. В девятой пятилетке они догнали по мощности крупнейшие волжские гидростанции. Теперь в одну упряжку запряжены газ, вода, мазут. Эта кооперация позволяет гидростанциям работать с нагрузками, более благоприятными для сохранения природного режима вод и берегов.

Волжский каскад помогает нам решать энергетические проблемы, связанные с научно-технической революцией. Вероятно, при более дальновидном и расчетливом подходе к его созданию можно было бы избежать многих потерь, хозяйственных и эстетических: ведь Волга у нас одна! Разлив морей не везде украсил пейзаж, бесконечно жаль затопленных уголков зеленой поймы, в иных местах берега обезображены карьерами, откуда брали камень для гидростанций. Но поистине грандиозные программы оросительных работ, начатые в девятой и достигающие полного размаха в десятой пятилетке, уже постепенно выравнивают баланс: воды волжских морей превращают в нивы бесплодные засушливые степи. И о карьерах подумали: часть закрыта, а некоторые засыпают и озеленяют.

Я думаю, что плотина не исчезла и не исчезнет из волжской символики. В пятидесятых строящаяся, в семидесятых — готовая, действующая. Без живой энергии Волги электрической многое бы у нас отстало, замедлилось!

Однако ведь не только проблемы энергетики воодушевляли некогда создателей проекта Большой Волги.

Они думали и о Великом волжском пути, о том, чтобы сделать его глубоководным, надежным, магистральным.