Гордое сердце

Глава 16

Для большинства пассажиров того воздуха, что проходил в приоткрытое окошко экипажа, было более чем достаточно. Мелкий дождик прекратился, выглянуло солнце, и теперь ветерок доносил ничем не заглушаемый запах разогретого мусора, лошадиного навоза, тухлой рыбы, дыма, застоявшейся воды и других, еще более неприятных вещей. Но Александра сидела, почти прижавшись носом к окошку, с широко раскрытыми глазами и вдыхала летнюю вонь Лондона, словно это был запах духов, и смотрела на запруженные улицы, как будто ей наконец удалось одним глазом взглянуть на райские кущи.

Шум от колес повозок, крики уличных разносчиков и стук лошадиных копыт по булыжным мостовым оглушал, но девушка все же расслышала просьбу соседки.

— Вы не против закрыть окно? — произнесла дама на противоположном сиденье. — Я понимаю, что это ваша первая встреча с Лондоном, но мы уже у Бычьих ворот, и вскоре вы все увидите. А пока нам бы хотелось не задохнуться, благодарю вас.

Остальные пассажиры со смехом согласились. Александра покраснела и встала, чтобы опустить раму. Мужчины в экипаже подскочили, желая помочь ей. Один из них был пожилым джентльменом, возвращавшимся от друзей, другой, с хитрым остроносым личиком, сказал, что он часовщик, а третий, толстяк, проспал почти всю поездку. Все удивительно вежливо разговаривали с девушкой. Дамы, с которыми Александра познакомилась за время путешествия, тоже обращались с ней ласково. Девушка решила, что таково столичное обхождение, не осознавая, как свежо и приветливо она выглядит.

Новая соломенная шляпка обрамляла ее лицо, светящееся от приятного ожидания. На ней было хорошенькое розовое платье, сшитое умелыми руками миссис Тук, а на плечи девушка набросила шаль с цветочным орнаментом. Измученным лондонцам она казалась похожей на расцветшую розу. И хотя Александра горела от предвкушения поездки, само путешествие пугало ее не меньше, чем волновало. Сомнения, тревоги в душе смешивались с ожиданиями чего-то прекрасного, но доброта соседей по дилижансу заставляла ее настроение улучшаться с каждой милей дороги, ведущей к Лондону.

Решение принять приглашение Райдеров было последним, которое она приняла самостоятельно. После этого контроль над собственной жизнью ускользнул из ее рук. Мальчики немедленно занялись домашним хозяйством, словно она уже уехала. Они говорили, что должны всему научиться, но девушка знала: они хотели освободить ее, дать время для подготовки к визиту. Это ей не потребовалось. Эрик сам позаботился обо всем, а миссис Тук стала шить новые платья, не без оснований утверждая, что у нее это получается быстрее.

Все, что оставалось Александре, — это волноваться, правильное ли принято решение, чем она и занималась все время. Домашние были слишком заняты, чтобы посочувствовать ей. В свободное время мальчики составляли списки того, что она должна посмотреть и чем должна заняться в Лондоне, чтобы потом рассказать им обо всем. Миссис Тук каждый вечер вместе с Александрой просматривала груды выкроек, пока у девушки не начинало все плыть перед глазами и она уступала леди право выбора фасонов платьев, полагаясь на ее превосходный вкус. Еще до получения ответа от Райдеров, настаивавших, чтобы она приезжала немедленно, Александра обзавелась новым гардеробом и огромным количеством инструкций от своей занятой семьи.

В ночь перед отъездом Эрик закончил расследование, упаковал вещи и подготовил огромного белого коня, чтобы тоже отправиться в Лондон.

— Я буду на дороге, — сказал он Александре, — так что, если возникнет какая-то проблема, знайте, что я поблизости. Будем встречаться на остановках дилижанса по всему пути, а когда вы доберетесь до конечной, уже в Лондоне, она называется Бычьи ворота, я буду там ждать вас и провожу до Райдеров без всякой задержки.

Он пошел ночевать к себе в сарай, мальчики тоже улеглись спать, и Александра отправилась в кровать. Но так и не смогла заснуть. Покрутившись и поворочавшись в постели, она тихо спустилась вниз и принялась бродить по комнатам, трогая мебель и размышляя, правильно ли собирается поступить. Дрожащий свет свечи озарил лестницу, и, подняв голову, девушка увидела миссис Тук, которая, завернувшись в шаль, спускалась по ступенькам:

— Все еще не спите? — спросила она. — Я так и думала! Поездка может заставить человека нервничать. Ни о чем не беспокойтесь. В новых экипажах не трясет, и все главные дороги засыпаны щебнем, так что сейчас путешествие не утомляет так, как раньше. И пьющих кучеров больше не нанимают на работу: компаниям по пассажирским перевозкам, как и самим пассажирам, не нужны несчастные случаи. Сотни людей каждый день добираются до Лондона без всяких инцидентов, так что не волнуйтесь, поездка будет быстрой и приятной.

— Ой, дело не только в этом, миссис Тук, — вздохнула Александра. — Конечно, я волнуюсь, но, по правде говоря, я боюсь Лондона больше, чем дороги! Я не хочу попасть в глупое положение или быть обузой для окружающих. Я бы хотела быть уже дома, распаковывать сувениры и вспоминать о поездке. Глупо, конечно, — нервно рассмеялась она.

— Вам надо выпить чаю, — твердо сказала миссис Тук. — Пойдемте на кухню и поставим чайник.

— Да, это хорошая мысль, — согласилась девушка. — Вы подождете минутку? Я записала кое-что, о чем должна сказать вам, а потом, в суматохе, наверняка забуду.

Вернувшись, Александра дрожащими руками передала миссис Тук целую пачку заметок и указаний.

— Честно говоря, я делала это для себя, а не для вас. Потому что вы в совершенстве знаете, как вести хозяйство.

— Хорошо, что все записали, — убедила ее миссис Тук, беря ледяные руки девушки в свои теплые ладони. — Теперь я знаю, что ничего не забуду. Не беспокойтесь, дорогая. Я обо всем позабочусь. Вам остается только развлекаться. Да, и пожалуйста, передайте от меня привет графу. — Это, казалось, напомнило ей о чем-то еще. Немного помявшись, она продолжила: — Было бы чудесно, если бы там вы познакомились с каким-нибудь приятным молодым человеком, потому что вы, конечно, заслужили это. Но если не выйдет, помните, что еще не конец света. Вы пока молоды и очень милы. Может быть, вы познакомитесь с симпатичными молодыми дамами, которые в будущем пригласят вас еще куда-нибудь.

— Приключений и так достаточно! — возразила Александра.

— Может быть. А может, и нет, увидим, — сказала миссис Тук. Ее лицо приняло отсутствующее выражение. — Вы не путешествовали, а я — да, в юности. Родители возили меня в Лондон, Брайтон, Дувр, один раз — даже в Шотландию. — Она поколебалась, потом, глядя на Александру, добавила: — Посещение новых мест заставляет людей забыть о своем месте в жизни и о серых буднях. Говорят, это расширяет кругозор. Единственная плохая сторона путешествий та, что забываешь о необходимости всегда возвращаться домой.

— Не беспокойтесь, — печально отозвалась Александра. — Я знаю, кто я такая и каково мое место в этом мире, и ни за что не забуду. Хотелось бы, но не получится.

— Мистер Гаскойн был желчным человеком, — внезапно сказала миссис Тук. — Вы столько пережили, бедная девочка. Все восхищались, что вы так честно выполняли свой долг. И никто не слушал злых слов, которые он говорил. Вам тоже надо их забыть. Прошлое ушло, нужно думать только о будущем.

— Да, — живо ответила Александра, с готовностью отбрасывая воспоминания о разговорах мистера Гаскойна, который не хотел, чтобы она покидала дом, разве что для работы в саду. — Я еду в Лондон. Я обязательно хорошо проведу там время. А когда вернусь через несколько недель, расскажу вам обо всем.

Миссис Тук не сводила с нее глаз.

— В молодости я приняла единственное решение, которое казалось мне правильным. Не то чтобы я ошиблась и сожалею, что моя жизнь сложилась так, а не иначе. Я только хочу сказать, что теперь понимаю: мир совсем не такой, каким я его видела и о каком мечтала. Может, это бесцеремонно с моей стороны, но считаю, вам очень важно опять увидеться с графом. Здесь он был больным, полностью зависимым от нас человеком, оторванным от своего мира. В Лондоне вы увидите его в привычном окружении и поймете, что он собой представляет. Вам это необходимо, думаю, вам обоим.

Александра опустила голову.

— Я тоже так считаю. Вот почему я поеду.

Чайник вскипел, и миссис Тук принялась заваривать чай.

— Вы очень разумная молодая женщина, — приглушенным голосом, склоняясь над чайником, сказала она Александре. — Вам приходится такой быть. Помните об этом.

— Не беспокойся о нас! — сказал Вин, когда они прощались на остановке дилижанса.

— Мы за всем проследим! — добавил Кит.

— Привези мне что-нибудь, пожалуйста, — выкрикнул Роб. Мальчики и миссис Тук разговаривали с Александрой через окошко экипажа. Эрик ждал, сидя верхом, пока будет загружен багаж и все пассажиры займут свои места. Утро было серым и туманным, но девушка не заметила бы, даже если бы с небес лил огненный дождь. Она задержала дыхание, когда кучер щелкнул хлыстом, дилижанс задрожал и дернулся вперед. Сторож загудел в рожок, подавая сигнал, что они отправляются, и Александра замахала рукой. Громоздкий экипаж тронулся с места, а она испытывала головокружение и страх, словно покидала саму землю, а не двор напротив гостиницы.

Потребовалось полчаса, чтобы сердце перестало бешено колотиться. Она наконец откинулась на спинку сиденья, сложила руки, посмотрела в окно на менявшийся пейзаж и начала волноваться по-настоящему. С каждым часом волнение нарастало. Эрик успокаивал ее, когда они встречались на остановках дилижанса. Другие путешественники беседовали с ней, и это заставляло ее чувствовать: такие поездки — самое обычное дело.

Но теперь, когда она почти прибыла на место, волнение стало невозможно сдержать.

Улицы за окошком экипажа были заполнены людьми всех видов и типов. Конечно, еще одну серенькую сельскую жительницу никто даже не заметит. Здесь повсюду столько разных женщин. Леди в шикарных каретах, нищенки, толкающие тележки, служанки, гувернантки, няньки, дамы в модных туалетах, прогуливающиеся или спешащие куда-то, часто по той же улице, где проезжал дилижанс. Наверняка, с облегчением подумала Александра, зачарованно глядя на них, если женщине идет ее одежда и если она новая и чистая, то не важно, сшила ли ее дорогая портниха или обладательница платья трудилась над ним дома, делая все своими руками.

Она в уме перечислила плюсы своего положения. Она не старая и не слишком молодая. У нее в кошельке немного денег, имеется новая одежда, а душа бурлит ожиданием перемен. Может, это ни к чему и не приведет, но вряд ли каким-то образом повредит ей. Значит, правда, что, когда едешь в какое-то новое место, все кажется возможным. Но все действительно возможно, с растущим восторгом подумала она, буквально все.

Через мгновение она одернула себя, напомнив, что некоторые вещи все-таки невероятны, несмотря на самые неудержимые ее мечты.

«Мне очень повезло», — убеждала себя Александра, сжимая в руках кошелек. Когда она ездила в Бат несколько лет назад, то не ощущала и близко ничего подобного. Как она могла тогда что-то чувствовать? Она сбегала, ей вдогонку неслись проклятия, она была одна, ее переполняли твердая решимость и мрачные раздумья. Но в этот раз она не одна. Там будет Драмм. Ее ждет Эрик. Пригласившие ее люди хоть и не настоящие друзья, но наверняка не оставят ее без внимания. А лучше всего то, что сейчас она ни от кого не сбегает. Пусть чувствуются некоторая легкость и головокружение, это похоже на ощущение полета.

Александра откинулась на спинку, перевела дыхание и всей душой пожелала, чтобы ее жизнь началась заново.

Граф Драммонд, небрежно развалясь в кресле, обводил взглядом комнату, заполненную очаровательными, красивыми и богатыми молодыми дамами, собравшимися, чтобы привлечь его внимание. Он ощущал себя то ли раджой, который пытается решить, кого выбрать для своего гарема, то ли джентльменом в холле публичного дома, который старается заполучить за свои деньги как можно больше удовольствия. К сожалению, он понимал — оба эти представления имеют право на существование.

Обстоятельства складывались не лучшим образом. Он сидит, потому что не может стоять. Женщины окружают его вниманием из-за того, что у него в карманах, а не из-за того, что в голове или в сердце. Он улыбнулся, думая, что бы они сказали, если бы знали его мысли. Потом вздохнул, понимая, что они наверняка знают и это не имеет никакого значения. Он им нужен ради богатства и титула, а они ему — потому, что он пытается поступать правильно. Здесь нет ни намека на любовь, и он сознавал, что навряд ли когда-нибудь будет.

… Драмм был очень рад, что отец вернулся к себе в поместье. Граф сказал, что ожидает от сына полного выздоровления и вскоре после этого надеется лицезреть, как его наследник поведет к алтарю избранную им леди. Но сделать выбор было нелегко. Драмм оглядывал женщин, окружавших его.

Конечно, здесь была красавица Аннабелл в идеально шедшем ей голубом платье, и она разговаривала, смеялась, не сводя с него прелестных глаз. Он был рад этому. По крайней мере, она не с его отцом. И ей действительно удавалось рассмешить его, почти так же часто, как и раздражать способностью так хорошо играть роль в этом глупом ухаживании, в котором он был вынужден тоже принимать участие. Он поддразнивал Аннабелл, она говорила Драмму колкости, оба ужасно флиртовали, глядя друг на друга с интересом и недоверием.

Этого недостаточно, чтобы захотеть жениться на ней или позволить сделать это отцу, хотя Драмм понимал, что, возможно, придется предложить ей руку, разве что для того, чтобы уберечь от нее отца. Он предполагал: будет лучше, если сделать ее своей женой, чем наблюдать, как отца всю жизнь обманывают. Драмм прекрасно осознавал, что получит. Отцу нужна женщина, которую он сможет любить. А ему не нужна, потому что вряд ли он способен на это.

Придется внимательно следить за леди Аннабелл, когда отец вернется в город.

И все-таки будет не так уж плохо, если он сам женится на ней, размышлял Драмм. Их раздражающие взаимоотношения могут сделать ее волнующей в постели. И если ему требуется интересная жена, которая родит умных детей, то он мог бы найти кого-нибудь подобрее, но, наверное, никого с такой же красотой и знанием света. Хотя это решение может подождать. Она — не единственная возможность, зал буквально заполнен потенциальными невестами. Драмм откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать остальных гостей, бесстрастно взвешивая все их преимущества и недостатки.

Леди Мэри Магрегор из Шотландии, но она посещала лучшие английские школы. Ее искусственный смех утомляет, но у нее великолепные лицо и фигура. И все же она все время говорит только о лошадях.

Маленькая мисс Пробишер — хорошенькая и эксцентричная, уже на выданье. Это чудесным образом изменило ее, придав ту яркую индивидуальность, которой она была лишена, когда была моложе. Это, правда, придает ее шуткам горький привкус и некоторую ядовитость. Маргарет де Витт — дочь богача, и у нее самый роскошный бюст из всех, которые Драмм когда-либо видел, но больше в ней нет ничего настолько же прекрасного. Виолетта Вейси — темноволосая, интересная, с горящими глазами. Оливия Картер — бледная и симпатичная и всегда слегка улыбается. Драмм подозревал, что они вызывают интерес только потому, что ничего не говорят, а причина этого в том, что им просто нечего сказать. Но посмотреть на них приятно.

Молодая мисс Мичем, самая младшая в своей огромной семье, была настоящей находкой. Она взирала на всех зачарованными глазами, и Драмм понял, что она делает то же самое, что и он. Если бы он мог поговорить с ней, узнать о ее впечатлениях.

Но это было невозможно. Если он хоть кому-то из них уделит больше внимания, то все остальные заметят это. Сейчас он должен только наблюдать, а потом в уединении спокойно решить, кого преследовать, когда снова встанет на ноги. Они тоже об этом знают, поэтому и красуются перед ним. Драмм понимал необходимость сегодняшнего приема, но всей душой мечтал встать и сбежать из надушенного будуара, в который превратился его салон.

Он ощутил волну свежего воздуха, когда отворилась дверь в центральный холл.

— Майор Эрик Форд, — возвестил дворецкий. Драмм впервые за день искренне и широко улыбнулся.

— Ты меня спас, — говорил он часом позже, когда они с Эриком наконец остались одни. — Появился кто-то еще, для кого они стали прихорашиваться. Благодари Бога за свою физиономию.

— Спас тебя? Да ты выглядел, как свинья перед полным корытом.

— Милое сравнение, но не точное, — с улыбкой ответил Драмм. — Скорее как свинья на блюде, запеченная с яблоком во рту.

— Аннабелл выглядела лучше, — искоса взглянув на дружка, сказал Эрик.

— Если твои интересы лежат в этой области, то, пожалуйста, скажи мне, я выкраду ее для тебя и сделаю все для того, чтобы вы соединились. Она не такая уж плохая, просто не для меня. Хотя кто знает, — торопливо добавил он, поскольку не был уверен, как все может обернуться, и подумал, что нехорошо говорить жестокие вещи, даже своему другу, о леди, на которой придется когда-нибудь жениться.

— Как нога? — спросил Эрик, наполняя бокал из графина, стоящего на буфете.

— Ужасно чешется. Я испытываю жуткое искушение сорвать шины и скрести ее до крови. Но совсем не болит и даже не ноет, — похвалился Драмм. — Я понемногу тренируюсь у себя в комнате, чтобы уж совсем не превратиться в желе, но ходить пока не могу. Жаль, что дождь кончился, — продолжал Драмм. — Я радуюсь, когда вижу грозовые облака, потому что тогда у меня нет сожаления о том, что я не могу пройтись по парку. Но когда светит солнце и весь народ гуляет, это невыносимо. А когда меня возят по городу, словно младенца в коляске, это еще хуже. Я так мечтаю получить костыли, как когда-то, мальчишкой, всматривался, не растет ли у меня борода, — будто костыли могут доказать всем, что я уже стал мужчиной. Господи, я становлюсь плаксой и одновременно грубияном. Солнечные деньки приносят ощущение, как будто меня предали, и это злит, но сейчас меня злит все.

Драмм замолчал, задумавшись, что заставляло его испытывать подобные чувства. С тех пор как он вернулся в Лондон… Внезапно его лицо осветилось живейшим интересом.

— Ну вот, с ногой у меня дела обстоят лучше, чем с головой! Как Александра? А мальчики?

— Мальчики — прекрасно. А Александра здесь, в Лондоне.

— Не может быть! — сказал Драмм, и глаза его засверкали. — Скажи, когда она приехала?

— Сегодня утром. Я недавно оставил ее у Джилли и Деймона. Она была приятно взволнована предстоящей поездкой, но когда приехала, испугалась. Они ее успокоят. Девушка хотела знать, когда можно тебя посетить.

— Сейчас, через час, в любое время, которое ее устроит!

— Я ей передам. А не хочешь ли узнать, что я выяснил насчет твоего несчастного случая?

— Боже! Я подозревал, что у меня действительно сильнее всего пострадала голова. Конечно, хочу. Пожалуйста, расскажи, что ты обнаружил?

— Ничего определенного. Но очень много подозрительного. Я не обнаружил даже намека на какого-нибудь мальчишку с украденным ружьем. Но выяснил причину, по которой кто-то мог взбеситься, увидев тебя в окрестностях. Похоже, милый папаша Александры был бонапартистом, а не только скрягой.

Драмм кивнул.

— Неудивительно. Как я понял, он был человеком такого типа, который для развлечения мог мучить котят. Ну и что с того? Он давно умер.

— Поблизости жили его друзья таких же политических взглядов.

— Но они не могли знать, что я буду там проезжать, — резонно заметил Драмм. — И какой в этом смысл? Война закончилась. Наполеон мертв. Любой разочарованный революционер мог с таким же успехом взять ружье, стать в центре Лондона, уж если на то пошло, и палить куда попало. Маловероятно. Я все еще считаю правдоподобной версию с мальчишкой-идиотом и украденным оружием.

Эрик не сводил с него глаз.

— А я подумываю о том, что это может быть месть особого рода. Сумасшедший, выбравший тебя по причине, которую может понять только другой сумасшедший. Не сомневайся, такое возможно. Ты работал на правительство, и любой мог догадаться, что все твои поездки в Европу за прошедшие годы не были просто путешествиями ради удовольствия.

— Половина наших общих знакомых участвовала в этой войне, — хмыкнул Драмм.

— Но военная форма делает человека незаметным. Ты ездил на Эльбу не так давно — перед тем как умер маленький император, ты побывал на острове Святой Елены. Дважды, если я не ошибаюсь. Кто-то мог по крайней мере заметить это.

Драмм пожал плечами.

— Я был обычным курьером.

— Верю. Но английские сторонники Бонапарта — это странные люди, которые поддерживали его не только по философским причинам, но и руководствуясь личными соображениями. Я кое-что разузнал о них. Зачем англичанину работать на иностранного императора? Это были люди, которые хотели разрушить знакомый им мир в надежде, что в новом мире они добьются большего. Но они не зашли настолько далеко, чтобы объявить о себе или вступить в открытую борьбу. Это книжные черви, у которых нет своей собственной жизни. Те, кто живет жизнью других, умирают, если их кумир уходит. Привязать себя к своему богу тем, что мстить кому-то за его поруганное имя, — вот блюдо как раз в их вкусе.

— Блюдо? — рассмеялся Драмм. — Понятно. Ты предлагаешь, чтобы я нанял кого-нибудь пробовать мою пищу?

— Может быть. Сейчас ходит даже дикий слушок, будто Наполеона отравили. Я, правда, не захожу настолько далеко. Я просто прошу тебя быть поосторожнее.

— О, поосторожнее. — Улыбка Драмма стала печальной. — Тебе незачем беспокоиться. Будь уверен — я всегда осторожен во всем, что говорю и делаю. Я самый сдержанный человек из всех, кого ты встречал. Сдержан во всем, к несчастью для меня.