Гордое сердце

Глава 24

Она была теплой, благоуханной и такой податливой в его руках. Она оказалась смелее, чем он предполагал, а он всегда считал ее храброй. Драмм чувствовал, как сбивалось дыхание Александры, когда она пыталась овладеть собой. Это напомнило ему о том, как он однажды держал на руках Макса, сына своего друга Юэна, после целой бури детских слез. Хотя теперь им овладели гораздо более сильные чувства. Тело Александры волновало его, он не мог забыть, кого обнимает.

Стояла темная, глубокая ночь, он хорошо понимал, что для них она может стать еще глубже, и уже навсегда. Он чувствовал себя так, словно они были последними людьми на пустой, безжизненной планете. Ему казалось невероятным, что, несмотря на все его усилия, смерть может унести эту храбрую, яркую, полную жизни женщину. Но отсутствие еды и одна только гнилая вода… Его руки невольно сжались, словно он пытался удержать ее на краю гибели. Девушка затихла, как будто понимая, о чем он думает. Затем подняла голову и посмотрела на него. Ее щеки порозовели, губы приоткрылись, дыхание было ровным.

Драмм говорил себе, что он джентльмен, напоминал о самоконтроле, думал о том, что следующий день может принести им свободу, хотя принимал и то, что этот день может принести им смерть.

А потом наклонил голову и поцеловал ее, что хотел сделать очень давно, потому что если первый раз окажется и последним, то он по крайней мере испытает это наслаждение.

Страсть оказалась гораздо сильнее, чем он себе представлял.

Александра ликовала. Он мог ощущать это по ее поцелую. Он вел, а она с радостью следовала за ним, даря наслаждение, которого он, при всем своем богатом опыте, не знал до этого момента. Он ожидал встретиться с отчаянием. А встретил экстаз. Мягкие губы девушки приоткрывались под нажимом его губ, она позволила ему узнать сладкий вкус ее рта, потом робко попробовала ответить ему. Прикосновение ее языка помогло его возбуждению вырваться на волю. Взаимные ласки так волновали и доставляли такое удовольствие, что он не сразу оторвался от ее губ, чтобы вздохнуть, улыбнуться ей и снова поцеловать ее.

Конечно, он знал, что должен остановиться. Так не могло продолжаться. Он всегда считал, что полностью контролирует себя и свое тело, но ему еще не приходилось прерывать любовный акт, начав его. Он никогда не испытывал таких сильных чувств. И никогда не начинал заниматься сексом с какой-нибудь женщиной, не будучи уверенным, что сможет довести начатое до конца.

«Это же Александра», — говорил он себе, обхватывая ладонью ее упругую грудь и чувствуя, как она задрожала и сильнее прижалась к нему. Если бы только она отшатнулась, он бы смог остановиться. Если бы ее маленькие руки не гладили так нежно его шею, если бы она не подстегивала его с таким же страстным нетерпением, какое испытывал он. Что бы она ни говорила, она не может быть неопытной, думал Драмм, борясь с желанием, которое испытывал сейчас, ощущая ее восторг. Невинная девушка не стала бы прижиматься так крепко, или закидывать голову, когда его губы коснулись ее шеи, или так постанывать, как она, заставляя его продолжать, дрожать от предвкушения.

Ее милое платье цвета розы представляло из себя ворох легчайшего материала. Оно слегка сдвинулось с плеч девушки, и Драмм опустил голову, чтобы ощутить вкус ее кожи — этот прохладный вкус нектара жимолости. Слегка дернув, он спустил ее платье еще немного ниже, и упругие груди сами поднялись к его губам. Вкус маленьких тугих бутонов, венчающих их, заставил Драмма осознать происходящее.

Он с трудом оторвался от нее, призывая на помощь свое знаменитое самообладание. Чуть-чуть отодвинулся, но не мог заставить себя убрать руки с ее тела. Она смотрела на него, полузакрыв глаза и часто дыша. Драмму удалось немного унять эмоции, напомнив себе, что эта женщина зависит от него. Более того, она ниже его по социальному положению, и он честью обязан защищать ее от себя. Но он не мог сам защититься от нее. Потому что видел, как она улыбается ему печальной понимающей улыбкой.

Он снова прильнул к ней губами и тогда совсем пропал. Существовало только настоящее, он не знал, есть ли у них будущее. Может, они умирают в то самое время, когда притворяются живыми. Они испытывали слишком большое наслаждение. Она будто горела в его объятиях.

— Алли, — беспомощно пробормотал он, не отрываясь от ее груди, — кажется, я не могу остановиться, Скажи мне. Скажи оставить тебя, если ты этого хочешь. Потому что я так и сделаю. А через секунду, наверное, не сумею.

Он ждал ее ответа, хотя и был возбужден до крайности, но не позволил бы страсти победить все.

Александра знала это. Он отодвинулся, и только теперь она поняла, что они лежат на холодном каменном полу. Опираясь на локти, он смотрел на нее сверху. Его худое лицо было напряжено, глаза сверкали синим даже при тусклом свете фонаря. Она заметила, как дрожат его руки, и поняла, что это вовсе не из-за усилия, которое требовалось, чтобы поддерживать его тело. Он полностью отдавал ей свою страсть, так же как свою честь. Ее так тронули его ласки, что она с трудом могла собраться с мыслями. Он занимался с ней любовью! И захватил все ее чувства настолько, что заставил ее забыть все страхи, весь ужас предстоящей ночи и того, что могло наступить после.

Но ее разум не был затуманен. Никакая страсть не заставила бы ее забыть о том, что она делает. Ощущения были настолько необычными для нее, она долго оставалась девственницей, одинокой женщине было слишком важно соблюдать целомудрие, чтобы она могла не думать о последствиях, даже уступая его страсти.

Близость с ним будет означать падение. Но она не знала, выживет ли в темной пещере без выхода больше нескольких дней.

Он станет плохо думать о ней после того, как удовлетворит свою страсть, все говорят, что мужчины ведут себя подобным образом. Но это же Драмм.

Если им удастся выбраться отсюда, она никогда его больше не увидит и не ощутит ничего подобного, разве что станет его любовницей, а против такой судьбы она боролась всю свою жизнь. Если не выберутся, по крайней мере, она узнает, что такое любовь.

А беременность? Что с того? Она никогда не пожалеет о том, что испытала, или о том, что у нее есть ребенок от него.

Она ни за что бы не подумала, что способна на такое, если бы они только что не повстречались со смертью и не гадали, что ждет их завтра. Но теперь ей казалось, что она предвкушала эти минуты с того момента, как познакомилась с ним. Мистер Гаскойн говорил, что она дочь шлюхи и станет такой же. Она всю жизнь отрицала это. Похоже, ей недолго оставалось жить.

Как же он смотрит на нее сейчас! Жаль, что у нее не хватило времени и смелости тоже рассмотреть его по-настоящему.

Ее тело протестовало, разум сопротивлялся. Она знала, что, если скажет нет, он поднимется и уйдет и через некоторое время вернется к ней как друг и простит ей все. Но она не знала, сможет ли простить это самой себе.

— Алли? — спросил он.

Ей не надо было принимать решения. Они жертвы рока и страсти. Впервые их неравенство ничего не решало. И ее девственность тоже ничего не значила. Только жизнь имела значение. Драмм хотел ее. Это отметало все остальное.

— Пожалуйста, не останавливайся, — попросила она. И едва сдержалась, чтобы не сказать «я люблю тебя», потому что боялась — это единственное, что может заставить его остановиться.

Он улыбнулся. Улыбкой, полной такого обаяния, и облегчения, и восхищения ее смелостью, что она подумала: ради одного этого стоило принять такое решение. Потом он снова опустился рядом с ней, и она поняла, что не знала и половины того, что ее ожидало.

Драмм стянул рубашку и жилет, скомкав их, положил ей под голову. Она задрожала. Смотреть на него, голого до пояса, было так необычно, невозможно, невыразимо приятно. Его грудь оказалась худой, мускулистой и твердой, как дерево, теплой под ее пальцами, как его дыхание возле ее уха. Одну руку он подложил ей под голову, защищая от холода каменного пола, другой ласкал ее, возбуждая, а его губы заставляли ее гореть в огне желания. Александра задыхалась, ощущая прикосновения его рта и языка к своей груди. Рука, блуждающая по ее телу, вызывала у нее трепет. Вот она у нее на животе, потом ниже, гладит, нажимает, потом медленно входит в нее там, заставляя извиваться. Его губы следуют за рукой, и Александра дрожит, а когда он скользнул туда, она так смутилась, что попыталась сесть. Но он поднял голову, тихо шепча ей какие-то нежные слова, пока она не расслабилась, чтобы он мог продолжать свои смелые ласки.

Он снял с нее платье, стянул свои брюки, убедив ее, что нога в полном порядке и не беспокоит его ни в малейшей степени в отличие от растущего возбуждения. Затем он доказал ей, что может быть и очень терпеливым, снова и снова возобновляя любовную игру.

Он вел себя так волнующе и нежно. Она перестала думать, чтобы полнее ощущать страсть.

Драмм находил ее восхитительной — полной желания, отдающейся, активно отвечающей на его страсть, женственной, что заставляло его чувствовать свою силу. Его одурачили и заманили в ловушку. Он не знал, сможет ли спасти их. Но сейчас ничто не имело значения. Это Александра, и каждое ее движение показывает, что она хочет его так же отчаянно, как он нуждается в ней. Он может позволить себе быть счастливым после того, как безжалостно отмел предупреждающие голоса, звучавшие в голове.

Он вел любовную игру, позволяя ее страсти возбуждать его самого. Он не помнил, когда в последний раз испытывал такое всеобъемлющее желание. Но продолжал удерживать себя. Грубость хороша в свое время, сейчас же совсем другая ситуация. Они лежали в темноте, на холодном камне, и если он не может предоставить ей других удобств, то подарит хотя бы нежность и ласку.

Когда желание выросло настолько, что стало причинять ему боль, а ее тело стало влажным, мучительно извиваясь под ним, он понял, что пора начать новый, окончательный, ослепляющий акт их пьесы. Он поднялся над ней, раздвинул ее ноги, обеими руками поднял и приблизил к себе то, что было ее сутью, ее центром.

Она напряглась. Он замер. Оставалась еще одна, последняя секунда его знаменитого самообладания. Ее глаза были широко раскрыты.

— Алли? — сказал он.

И она улыбнулась ему дрожащими губами. Он вошел в нее долгим скользящим движением, которое не смог бы остановить, даже если бы весь мир обрушился вокруг них. Он продолжал, потому что теперь не было никакого контроля. Он двигался быстро, в ритме, стремясь к экстазу, чьи искры уже поблескивали на краю уходящего сознания.

Он настиг его, задохнувшись и вскрикнув и вновь и вновь окунаясь в него, опускаясь и вздымаясь над телом женщины. Он испытывал все это один.

Она никак не могла последовать за ним. Внезапно Александра лишилась всего, кроме возможности застыть от удивления. Тянущая боль положила конец ее ожиданиям, а резкая боль от его движений смела прочь наслаждение. Но не смогла убить радость в ее душе. Она никогда еще не испытывала такой близости к кому-либо, а это был Драмм. И она дарила ему огромное наслаждение. Она чувствовала гордость, смешивающуюся с тревогой, болью и разочарованием. Он продолжал, и где-то в самом центре их соединения она ощутила легкое чарующее обещание того, что могла бы испытать, если бы знала больше.

Драмм вздрогнул последний раз и упал рядом с ней, тяжело дыша. Его тело было влажным от пота, голос звучал хрипло. Он погладил ее по щеке.

— Я не знал, — сказал он. — Прости.

— Ничего, — ответила она, прикасаясь к его лбу, к щеке, к губам.

Он прижал ее к себе и уткнулся в ее шею. Она лежала, глядя в темный потолок высоко над ними. Стук его сердца рядом был самым громким звуком, раздававшимся в их тюрьме. Его руки оберегали ее от всего, что могла принести ночь. Ей было спокойно, и сердилась она только на саму себя, понимая, что, как только он отпустит ее, она снова начнет бояться. Ее разгоряченное тело остывало, а вокруг становилось все темнее, потому что пламя в фонаре постепенно гасло, треща и мечась в диком танце.

— Я сделал тебе больно! — внезапно сказал Драмм, поднимаясь на локте, и голос его прозвучал обиженно.

— Нет-нет, это не важно.

— Но ты же плачешь.

Она поняла, что по ее щекам бегут слезы, и смахнула их.

— Нет, это из-за того, о чем я сейчас думала. После того, что мы только что сделали, будет еще труднее умирать.

— А, — произнес он, расслабившись, обдумывая ее слова. Он долго молчал, потом снова приподнялся над Александрой. — Тогда позволь показать тебе, насколько это будет хуже.

— Что? — Она смотрела на него, и даже в мигающем свете было видно ее удивление и сомнение.

— Нет, мы не будем заниматься этим, — мягко проговорил он. — Знаешь, это было бы слишком хорошо для начинающей, и я обычный человек. Но ты не ощутила того, что я. Я бы хотел показать тебе хоть мельком, как это может быть.

— Здесь и сейчас? — немного испуганно спросила она.

— Да. Больно не будет, я обещаю. Если мы могли сделать то, можем и это, — сказал он ей на ухо, снова гладя ее тело. — Мы можем делать все, что захотим, до самого утра. И думаю, тебе надо помочь заснуть.

Он опять целовал и ласкал ее, в этот раз делая все только для нее, и не переставая шептать:

— Не бойся. И не стыдись. Мужчины и женщины занимаются этим тоже.

Она все-таки была смущена. Она хотела, чтобы он никогда не прекращал, и знала, что не уснет, если он не погасит огонь, что разжег в ее теле. А когда это случилось, она задрожала и забилась, в экстазе закрыв глаза.

— Вот, вот оно, Алли, — выдохнул он. — Правда, хорошо?

Она могла только кивнуть, измученная и испытывающая самое глубокое удовлетворение в своей жизни. Затем, растерянная и успокоенная одновременно, она отбросила все попытки понять происходящее и погрузилась в глубокий крепкий сон в его объятиях.

Когда она проснулась утром, его не было рядом. Александра знала, что наступило утро, потому что солнечный свет просачивался по краям двери и сквозь длинные тонкие трещины в ней. Свет проникал и через крохотные щелки и отверстия в стенах, заполняя склад тусклым рассветным маревом. Светло не стало. Стало просто не так темно.

Она поднялась, натягивая платье и взглядом ища Драмма. Он стоял у края платформы и нахмурившись, смотрел на воду. Услышав, как Александра зашевелилась, он, не поворачивая головы, сказал:

— Кажется, я знаю, что делать. Похоже, у нас есть шанс. И хороший, — добавил он, поворачиваясь и глядя на нее.

Она пробежалась рукой по волосам и осмотрела себя.

— Я ужасно выгляжу, — печально произнесла она.

Он улыбнулся.

— Что же я такого сделал, что отважную мисс Гаскойн теперь больше волнует ее внешность, чем спасение ее жизни.

Она усмехнулась.

— Если ты можешь выносить мой вид, то я тоже могу. И если подумать… — Она наклонила голову набок. — Куда катится наш мир? Безукоризненно опрятный граф Драммонд оброс бородой!

Он провел рукой по подбородку и поморщился, поняв, что оброс.

— Ничего нового для тебя, моя дорогая. Я долго лежал таким в твоей кровати, когда мы впервые встретились, помнишь?

Они улыбнулись друг другу. Потом он стал серьезным.

— Утро — самый подходящий момент, чтобы опробовать мой план. В это время человек полон энергии.

Он не упомянул о том, что без еды и воды их энергии хватит ненадолго. Вот почему он решился на этот отчаянный поступок. Он целый час бродил по помещению, пытаясь найти выход. Рассчитывать можно было только на два способа. Он оставит Александре свой сломанный стилет, чтобы она попробовала второй способ, если ему не удастся первый. Но с первым вероятность успеха была больше. А если нет? Ему ненавистна была мысль о том, чтобы покинуть ее, даже в смерти, но он не знал, как еще можно решить их проблему.

— Я собираюсь отыскать проход под той дверью, через которую мы сюда приплыли. Послушай, — продолжал он, пока она не успела заговорить. — Видишь, как быстро катятся волны? Сейчас отлив. Я могу отправиться вместе с ним и поискать под водой выход. Тело Даббина исчезло. Его вчера куда-то унесло, как и предсказывал Фитч. Я намерен найти этот же путь, только живым, вот увидишь.

— Ты не сможешь! Фитч говорил, что у тебя не получится, помнишь?

— А что бы он еще сказал? Я хороший пловец, Алли. И прекрасно умею задерживать дыхание. Когда мы были детьми, другие ребята всегда завидовали мне. Для меня это было игрой, я мог выдержать три минуты, сейчас я тоже способен нырнуть и посмотреть, где выход. Если не получится, попробую нащупать. Но найду обязательно. Для нас это самое лучшее решение.

— Но нас же будут искать, — спорила она. — Зачем подвергать себя еще большей опасности. Ты можешь зацепиться, там за что-то, попасть в ловушку. Не ныряй! Нас найдут, я знаю. Эрик умный, и Джилли сообразит, что к чему. Деймон рассудительный и последовательный, а Рейф смелый и находчивый. Я уверена, что твой отец, когда узнает, соберет огромную поисковую партию. Скоро нас будет искать чуть ли не половина Лондона. Нет смысла так рисковать.

Он с серьезным выражением лица положил руки ей на плечи.

— Алли, к тому времени, как они обыщут половину Лондона, я уже не смогу предпринять эту попытку. У меня не будет сил.

— Мы можем прорезать дверь, — упрямо сказала она.

— Чем ты и займешься, если я не справлюсь. Но я справлюсь. Мы не можем ждать. Это слишком большая роскошь для нас. Лондон — огромный город с тысячами мест, где человека можно спрятать. Я знаю, я вел розыск пропавших в других городах. Надо попытаться, это наш шанс, я не могу от него отказаться.

— И мне больше нечего сказать? — сердито спросила она.

— Я втянул тебя в эту историю, — напомнил он. — Я и должен все исправить. Даже если бы я не был причиной наших неприятностей, я не из тех, кто сидит и ждет, что преподнесет ему судьба.

Она яростно потрясла головой, отыскивая правильные слова, которые заставили бы его отказаться от своей затеи. Одна мысль о том, что он нырнет в черную воду и, возможно, навсегда останется в ней, леденила ей сердце. Она не имела никакой власти над ним. Они занимались любовью, Драмм изменил ее жизнь, но девушка слишком хорошо знала, что, если они выберутся, он пойдет своим собственным путем. Это не вызывало у нее большого протеста. Он уникален, человек поразительного изящества, обаяния и мудрости. Если она не может быть с ним, по крайней мере мир не должен лишиться такого человека. Он не должен ставить свою жизнь на карту. Она не может этого позволить. Александра не знала, как предотвратить этот безрассудный риск, пока не вспомнила об основном качестве его характера. Если он не заботится о себе, то ни за что не бросит в беде ее.

— А что станет со мной, если ты не вернешься? — потребовала, она ответа.

Он прикоснулся к ее взъерошенным, спутавшимся волосам. Какой беспорядок, как не похоже это на аккуратнейшую мисс Гаскойн, на его сиделку, подругу, любовницу. Он вспомнил, почему ее волосы оказались в таком беспорядке, и всем сердцем пожелал, чтобы ему не пришлось перейти в холодные объятия Темзы. Но он знал, что обязан делать.

— Если я не вернусь, у тебя есть еще один шанс, — честно сказал он Александре. — Я бы хотел остаться здесь, с тобой, что бы ни случилось. Я не хочу, чтобы произошло самое худшее, вот почему предпринимаю эту попытку. Может, я веду себя трусливо, не желая видеть самое худшее. А может, я эгоист, потому что меня убьют твоя беспомощность и собственное неумение тебе помочь. Но я верю в тебя, и ты должна верить в мои силы. Если ты останешься одна, то будешь вести себя смело. Я собираюсь позаботиться, чтобы тебе не пришлось использовать свой шанс. Думаю, сейчас мы можем надеяться только на это, а поскольку надежда — все, что нам осталось, я должен попытаться.

— Ты оставишь меня здесь в темноте, наедине со смертью? — спросила она, ненавидя себя за неискренность, потому что ее ужасала не мысль о смерти, а невозможность удержать его, уберечь.

— Браво, Алли. Но это не сработает. Ты знаешь, что я должен попытаться, не усложняй мою задачу, пожалуйста.

Она все понимала, но мысль о разлуке была ей ненавистна, и на глазах у нее закипали слезы гнева и отчаяния. Драмм обнял ее.

— Разве ты не будешь чувствовать себя глупо, когда моя затея увенчается успехом? — спросил он, приподнимая ее лицо. Он поцеловал ее в лоб, потом отодвинулся. — Я постараюсь вернуться через ту дверь, что захлопнул Фитч, когда пытался скрыться. У него не было времени запереть ее, поэтому должно быть достаточно легко поднять засов с той стороны. Жди меня там. Я буду у двери так скоро, как только смогу.

Драмм поцеловал ее со всем жаром прошедшей ночи. Потом поцеловал снова, с нежностью друга. Затем отступил. Он подошел к перевернутому ящику, который так и не стал ее кроватью, и наклонился, поднимая жилет, свернутый, чтобы служить ей подушкой. Из внутреннего кармашка осторожно достал часы и положил поверх аккуратной горки своей одежды, на которой они спали ночью. Эта заботливость, этот маленький прощальный жест по отношению к дорогой ему вещице напугали Александру больше всего. Драмм неправильно истолковал страх на ее лице.

— Я не хочу, чтобы что-то тянуло меня вниз, — пояснил он. — И не снимаю брюки только для того, чтобы не испугать кого-нибудь, кто захочет покататься на лодке в такое славное утро, а тут вдруг, пуская пузыри, вынырну я в костюме Адама и начну спрашивать, где нахожусь. — Он опустился на колени, поднял сломанный стилет и отдал ей. — На всякий случай, — сказал он. — Я нырну и посмотрю. Если ничего не увижу, то постараюсь нащупать дверь. Не волнуйся, если я не вынырну, это не обязательно будет означать, что я утонул. Это может означать, что я выбрался, и плыву по Темзе, и вернусь за тобой.

Она не шелохнулась.

— А если нет?

— Ой, Алли, давай не думать об этом.

— Я должна, — возразила она, сдерживая слезы.

— Тогда знай, что я погиб, пытаясь освободить тебя. А это самый лучший путь, по которому может уйти мужчина, пытаясь помочь другу.

Александра застыла. Драмм пристально посмотрел на нее, снова поцеловал, отвернулся и погрузился в воду. Она смотрела, как он подплыл к большой входной двери. Затем увидела, как он наклонил голову и исчез под водой. Его узкие ступни появились там, где была голова, потом и над ними сомкнулась вода. Она ждала, боясь дышать. Он вынырнул, отфыркиваясь, помахал ей и снова нырнул. Она стояла, ожидая.

Так он погружался и снова появлялся несколько раз. Вскоре с того места, где она стояла, можно было услышать его неровное шумное дыхание. Александра, казалось, совсем перестала дышать, каждый раз ожидая его возвращения. Она только стояла и смотрела.

Потом он нырнул, она стала ждать. А он не появился. Александра ожидала очень долго. Смотрела на темную воду, надеясь увидеть самую слабую рябь. Она считала до шестидесяти, потом еще и еще раз. На пятый раз она опустилась на колени. На десятый уронила голову на руки. Время еле ползло.

Драмм не появлялся. И она не слышала ни звука с той стороны, ни лязганья засова, ни стука в дверь, и никакая тень не перекрывала ни один из тончайших лучиков света, пробивавшихся сквозь щели.

Ужас переполнял ее так, что она не могла даже плакать. Александра вспомнила его слова о том, что лучший способ для мужчины принять смерть — гибель при попытке помочь другу. Эти простые слова сломили ее окончательно. Она упала на колени, уткнулась головой в руки и горько расплакалась. Потому что он, наверное, умер. Потому что мысль об этом убивала и ее тоже. И потому что, кем бы она для него ни была, он сказал, что мужчина должен быть готов погибнуть за друга. Даже в последний раз, он не сказал «за любовь». Так и не сказал.