…Нет, не собирались устроители расправы организовывать для Катрин озерную купель. Это делают, когда есть сомнения. А тут никаких сомнений не было. И еще одна мысль удержала от этого жителей Барха-Лох. Мысль, почти ни у кого не поднявшаяся до уровня сознания. Но, тем не менее, понятая всеми.
А вдруг использует колдунья данную ей Дьяволом силу для того, чтобы утонуть, — как тонут добропорядочные женщины? И как тогда они, односельчане, будут выглядеть друг перед другом?
Когда под утро толпа ввалилась к Ведьме в дом и, сорвав с нее одежду, пинками вышвырнула на улицу, — Катрин все еще надеялась на что-то. Но когда увидела, куда ее волокут, — исчезла эта надежда.
Одинокий камень высился за окраиной села, на вересковой пустоши. Был он плоским, словно плита, и древние руны вились по его поверхности.
Но это — не было Святое Место…
Ветер и дожди давно вылизали поверхность камня, смыли с него остатки золы. Но в глубине некоторых, особенно глубоко прорезанных рунических знаков, все еще сохранилась чернота.
И хотя повсюду на плоскогорье сквозь вереск прорастал кустарник — видно было, что стена кустов, подходя к каменной плите, постепенно сходит на нет.
Словно беря ее в кольцо окружения…
И — четыре отверстия высверлены были в камне, образуя контур квадрата со сторонами около полутора ярдов.
На этом камне в давние времена жгли ведьм.
Во времена, когда клялись именами Мерлина и Морганы.
А о Христе если и знали, то воспринимали его как одного из языческих богов…
Никто уже не мог бы сказать, когда происходило здесь последнее сожжение. Но о том, что оно было — сохранилась память.
Преподобный Нокс, пресвитер Эдинбургский, не одобрил бы такую казнь. Это — не церковное аутодафе, а языческий костер.
Ведьм, конечно, надлежит жечь — но не так же!
Однако, до Нокса было далеко…
Опрокинув Катрин спиной на камень, ей сбрили все волосы на голове и теле. Искали скрытую волосами «дьявольскую метку» — родимое пятно в виде двойного копыта.
Не нашли ничего похожего — но это не сбило всеобщий раж.
А потом теми самыми четырьмя гвоздями прибили ей к камню руки и ноги, расположив их напротив отверстий — вершин квадрата.
Конечно, не по ладоням и ступням прибили — это было бы кощунством! Чтобы избежать сходства с распятием, вогнали гвозди со сдвигом: в запястья и щиколотки.
И еще одна уступка времени была сделана: шляпки гвоздей крестовидны были…
Те самые гвозди…
После чего, срубив с ближайшего куста (не так-то близко он и был…) сухую ветку, положили ее женщине поперек живота. И подожгли.
И встали вокруг в молчании, ожидая первого крика.
Вот так именно жгли ведьм в старые времена. Об этом тоже сохранилась память.
На живот в районе пупка клали горящую ветвь. После того, как вскрикнет ведьма в первый раз, — добавляли еще одну.
И так — по одной — подкладывали веточки в разгорающееся пламя после каждого крика.
Под конец ведьма начинала кричать уже непрерывно. И только тогда ветки кидали без счета, с ног до головы заваливая ее хворостом.
Потому и отступил кустарник от камня, не сумев даже за несколько веков захватить утерянное пространство…
Но на сей раз — не так получилось.
Замерла толпа, прислушиваясь. Даже вопли ярости, которыми каждый пытался заглушить свой страх или свою совесть, притихли.
Лишь бы не пропустить первый крик!
Но почему-то все не было его… Лишь трещала сухая ветвь, догорая. Кроме этого треска — ни один звук не прорезал нависшую тишину.
И когда, наконец, ветка обратилась в пепел, оставив на животе женщины страшное, уродливое пятно ожога, — Катрин так и не вскрикнула. Ни разу. Только кровь двумя струйками текла по подбородку из прокушенной губы…
Все стояли, словно окаменев. Никто не знал, как поступать дальше.
И тут внезапно одинокий голос пробил затянувшееся молчание.
— Ну, хватит… — сказал он.
Все оглянулись на голос. Кто со злобой, кто — с облегчением.
Меньше всего хайлендеры ожидали сейчас увидеть незнакомца. Однако эти слова произнес именно незнакомец.
Откуда он взялся здесь? Как сумел незамеченным пробиться в первые ряды? Ведь только что, минуту назад, не было здесь посторонних!
Видно, уж очень много внимания толпа уделила ожиданию первого крика — после того, как зажгли ветку.
Нет другого объяснения.
Говорили в старину: один, умеющий многое, стоит дороже, чем многие, умеющие немногое.