Гори, бабочка, гори

САВИ

Открываю глаза: к моей груди прижимается мохнатая голова, а дыхание собаки сильно загрязняет мое воздушное пространство. У меня все болит, но я все равно поднимаю руки и роюсь в его шерсти, чтобы почесать и погладить моего самого большого героя. Я коротко поговорила с Сарой, когда медики выносили меня из-под деревьев к машине скорой помощи, и она рассказала мне, что в одну секунду Мо спокойно шел рядом с ней, а в другую, вырвал поводок из ее руки и помчался галопом. Она сказала, что они были не так далеко от того места, где нашли меня, но она не слышала, как я звала на помощь. Каким-то образом мой большой зверь услышал меня и пришел на помощь.

Однажды я прочитала, что собака — это Бог, никогда не верила в это так сильно, как сейчас, когда он приоткрыл один глаз и смотрит на меня, а на моей груди образовалась лужа слюны. На груди, обтянутой футболкой, которую я не узнаю. Я натягиваю ее на нос, чтобы отвлечься от собачьей вони, и тут на меня обрушивается запах цитрусовых. Я пытаюсь досадовать на то, что Джуд, должно быть, раздевал меня, чтобы надеть на меня свою футболку, но… это же чертов Джуд. Он ураган, который дует, куда хочет.

Стягиваю футболку обратно, и мои глаза пересекаются, когда маленький синий грузовичок из спичек, зажатый в крошечных пальчиках, приближается, чтобы ударить меня по носу. Смещаю взгляд в сторону и вижу, что на меня смотрит ухмыляющееся лицо ангела.

— Сави! Тебе нравятся грузовики?

Смотрю мимо него и вижу, что я НЕ в своей спальне, поэтому вздыхаю и говорю единственное, что я могу сказать серьезным тоном:

— Я люблю грузовики, и машины, и автобусы, и поезда. Я люблю все, что имеет колеса.

Мой голос звучит как голос умирающей лягушки, что заставляет милашку хихикать.

— Как тебя зовут, красавчик?

Он водит своим маленьким грузовичком по моему лицу над моими губами и запускает его, чтобы тот приземлился на большую голову Мо, с криком:

— Таннер!

Мо издает вокальный стон одновременно с тем, как один из них доносится от двери.

— Тан! Мы же просили тебя подождать, пока она проснется.

Джуд подходит к кровати и берет мальчика на руки, отчего тот снова вскрикивает.

— Моя Сави!

Джуд подмигивает мне и говорит ему:

— Вставай в очередь, приятель. Вставай в очередь.

Он подбрасывает его в воздух идя до двери и ставит возле нее.

— Иди поиграй. С Сави ты сможешь повидаться позже.

Таннер кричит: «Щенок!» Я удивляюсь, что это его единственный уровень громкости, а затем стону, когда Мо сползает с меня, надавливая на мое больное тело, и спрыгивает с кровати, чтобы погнаться за маленьким мальчиком с вертолетным вилянием хвоста.

Джуд возвращается на кровать и протягивает две белые таблетки. Я бросаю на него взгляд, когда выхватываю одну из них, а не обе. Мне больно, но теперь, когда я знаю, что нахожусь не дома, мне нужно быть начеку. Прошлой ночью я ослабила бдительность перед всеми ними, потому что чувствовала себя уязвимой и испытывала боль после того, что произошло, но моя стена и маска снова на месте.

— Вы меня похитили.

Он с ухмылкой протягивает мне стакан с водой.

— Можешь не сомневаться. Ты ранена и, возможно, в опасности. Что, по-твоему, я собирался сделать?

Возвращаю ему стакан и откидываюсь на подушки.

— Ты мог бы сделать, как я сказала, и отвезти меня домой. Ты не можешь держать меня здесь вечно, Джуд.

Он забирается на кровать и садится лицом ко мне.

— К черту это. Вечность начинается прямо сейчас, куколка. Я буду повторять тебе это снова и снова, пока ты не вдолбишь это в свою великолепную голову. Ты моя, наша, и мы тебя не отпустим. Я люблю тебя, куколка. Не могу прожить без тебя ни минуты.

Снова запускаю руки в волосы и морщусь, когда дотрагиваюсь до набухшего бугорка.

— Почему сейчас? У тебя были годы, чтобы приехать за мной, если ты действительно это имеешь в виду. Не то чтобы ты не мог меня найти! Ты послал достаточно дерьма ко мне домой и в мой офис. Нет, для вас всех это какая-то игра. Вы не верили в меня четыре года назад, а теперь я не верю в вас. Хотите поиздеваться? Отделаться? Отлично, давайте. Пара хороших трахов выжжет меня из вашего организма, но все остальное не обсуждается. Ты… никто из вас, не имеет права голоса или контроля в моей жизни. Нет никаких «мы», и уж точно нет никакой «вечности», так что вбей это в свою бредовую голову!

Он смотрит на меня глазами, которые я не могу прочитать, почти целую минуту, заставляя меня начать жевать нижнюю губу в тревоге, прежде чем на его лице появится широкая ухмылка.

— Хм, ты еще не в той форме, чтобы я макал свою палку в твою варежку, но я могу послать тебе фото пениса, чтобы составил компанию, пока тебе не станет лучше, если хочешь. Конечно, тебе придется читать мои сообщения, если я так поступлю, верно? Тебе придется просмотреть все сообщения за четыре года, чтобы понять, в какую игру я играю. — Он соскальзывает с кровати и поднимается на ноги. — Поскольку секс сейчас не обсуждается, тебе придется довольствоваться тем, что мы позаботимся о тебе. — Он идет к двери и оглядывается. — Тейт готовит тебе завтрак. Ты должна выйти и съесть что-нибудь. Тебе станет легче.

Отвечаю ему тем, что заползаю обратно на кровать и поворачиваюсь на бок, чтобы повернуться к нему спиной. Я слышу, как тихо закрывается дверь, и облегченно выдыхаю. Он… они… не смогут этого сделать, больше не смогут. У них было больше четырех лет, чтобы попытаться исправить то, что они сломали, но ни один из них даже не попытался. Я не считаю сообщений, писем, подарков и цветов, которые они присылали. Если они хотели исправить то, что сломали, они должны были, блядь, прийти, посмотреть мне в глаза и сделать это лично. К черту их второй, нет, третий шанс!

Мой взгляд падает на телефон, лежащий на тумбочке. Мобильник, полный сотен, если не больше, текстовых сообщений и голосовых писем, которые я так и не прослушала, но и не смогла заставить себя удалить. Сужаю глаза, глядя на эту чертову штуку, а потом закрываю их, чтобы не смотреть на нее и не думать о том, что могут содержать эти сообщения.

Напрягаюсь, когда дверь снова открывается, и слышу, как Тейт произносит мое имя.

— Сави? Я принес тебе завтрак и кофе. Ты будешь есть? Не стоит принимать эти таблетки на голодный желудок.

Когда я не отвечаю, он вздыхает, и я слышу, как он ставит что-то на другую прикроватную тумбочку и уходит. Как только дверь закрывается, я сажусь и тянусь за тарелкой. Он приготовил мне два яйца-пашот, тосты и небольшую тарелку свежих фруктов, мой живот урчит от желания поесть, поскольку последний раз я обедала накануне.

Пока я ем и пью кофе, мучительно глотая его, я осматриваю комнату, в которой нахожусь. Это явно гостевая комната, оформленная в нейтральных тонах, без каких-либо личных штрихов. Я немного удивлена, что Джуд не последовал своему стандартному плану и не положил меня в свою кровать. Закатываю глаза при мысли о том, что, возможно, он немного повзрослел и услышал мои слова, предоставив мне хотя бы собственное пространство. А может, и нет. Я здесь вместо своего собственного дома.

Здесь три двери и стеклянные французские двери, которые, как я предполагаю, ведут на улицу. Я уже знаю, какая дверь ведет в остальную часть дома, поэтому я медленно сползаю с кровати, осторожно потягиваясь, но, когда пытаюсь подняться на ноги, у меня вырывается небольшой крик боли. Опускаю взгляд и вижу, что моя правая лодыжка распухла и обмотана тензорной повязкой. Ковыляю к первой двери и нахожу шкаф. Вздыхаю от досады, обнаружив, что в нем висит какая-то моя одежда, и вспоминаю, как Марк сказал, что привез мне некоторые вещи в больницу. За следующей дверью ванная комната с отдельной душевой кабиной и большой гидромассажной ванной. Все мои туалетные принадлежности разложены на тумбочке, но меня поражает мое отражение в зеркале.

На одной стороне лица возле виска темный синяк, а руки начинают трястись, когда я вспоминаю тот первый удар нападавшего. Волосы в беспорядке, взлохмаченные, и я замечаю в них несколько мятых листочков. Вдоль линии челюсти темное пятно, похожее на синяк, но при ближайшем рассмотрении оказывающееся грязью. Что действительно заставило мои ноги затрястись и ослабеть, так это следы вокруг горла. Могу различить несколько отчетливых синяков в форме пальцев, и мои глаза горят слезами, я была так близка к смерти от его рук.

Рвано втягиваю воздух, пытаясь подавить рыдания, зарождающиеся в горле, и отворачиваюсь от зеркала. Не могу позволить себе думать о том, что могло бы случиться. Я жива, и мне нужно сосредоточиться на этом, поэтому я наполняю ванну и выхожу обратно, чтобы взять халат и удобную одежду из шкафа, а затем закрываю за собой дверь ванной.

Опускаюсь под горячую воду и ложусь на спину, чтобы тепло сняло боль. Стараюсь не думать об этом, но все, что произошло за последнюю неделю с тех пор, как они снова появились в моей жизни, вращается по кругу. Разногласия с Марком на работе и мрачные мысли о том, что он может быть виновен в тех событиях, которые со мной произошли, не дают мне покоя. После смерти отца он делал все возможное, чтобы поддержать меня. Раньше я жалела, что он не забрал меня к себе, а оставил на попечение Селесты. Однажды, несколько лет назад, я спросила его, почему он этого не сделал, и он ответил, что юристы посоветовали ему не делать этого. Он был молодым холостяком, который распоряжался наследством моего отца, и Селеста грозилась устроить скандал, если он попытается забрать меня. Дело было не в том, что она хотела меня, а в том, что я была единственным способом, с помощью которого она могла сохранить денежные потоки. Теперь я сомневаюсь во всех его мотивах и в том, что ему на самом деле нужна не я, а деньги.

На этот раз я не могу сдержать рыданий, когда понимаю, что, возможно, у меня вообще не осталось семьи. Подтягиваю колени к груди в воде и даю волю слезам. Я так чертовски устала. Устала быть одна. Устала от того, что приходится так много работать, чтобы держать всех на расстоянии, чтобы они не могли причинить мне боль, бросить меня. Я просто хочу заснуть и больше никогда не просыпаться.

Замок на двери ванной вылетает, и в комнату влетает Тейт с озабоченным видом и согнутой скрепкой в руке. Его лицо смягчается, когда он видит меня в ванной, свернувшуюся калачиком и плачущую.

— Ах, детка, мне так жаль. Пожалуйста, не плачь.

Отворачиваю голову, чтобы посмотреть на кафель, и кричу:

— Я не просто так заперла эту дверь. Я хочу побыть одна.

— Извини. Мы очень ловко справляемся со скрепкой, чтобы взломать эти замки. Таннер запирается в комнате по крайней мере раз в неделю. — Он опускается на колени рядом с ванной и откидывает мои мокрые волосы с лица. — И я думаю, что ты и так провела слишком много времени в одиночестве, малышка. Отчасти это наша вина. В чем-то это плохой расклад, которая достался тебе. Можешь ли ты просто позволить мне, нам, позаботиться о тебе прямо сейчас? Ты можешь просто немного опереться на нас, детка? Пожалуйста, Сави?

Не могу заставить себя сказать "нет", поэтому просто опускаю голову на скрещенные руки, лежащие на коленях, и ничего не говорю. Тейт, видимо, воспринимает это как согласие, потому что берет с тумбочки бутылочку с шампунем и начинает нежно мыть мои волосы. Его пальцы сильные, но в то же время нежные, он превращает шампунь в пену, стараясь не слишком сильно надавливать на шишки и синяки на моей коже головы.

— Ты знаешь, у меня в детстве был довольно дерьмовый отец. Он не очень хорошо относился к моей маме. Ждал, что она все сделает для него, не ценил ее и никогда не говорил спасибо. Он был не лучшим примером того, как нужно относиться к женщине. Откинься назад, чтобы я мог все это смыть.

Он протягивает руку, чтобы включить ручную душевую насадку и установить температуру воды. Когда я обхватываю руками колени, он поднимает мой подбородок, чтобы я посмотрела на него.

— Я не в первый раз вижу тебя в ванной, малышка, но обещаю, что не буду подсматривать.

Уверенность в его глазах заставляет меня расслабиться настолько, что я откидываю голову назад. Он смывает мыло с моих волос, а затем берет кондиционер, чтобы помассировать мои волосы. Я закрываю глаза, когда мыльная ткань скользит по моей спине и рукам.

— Когда мы познакомились, я был очень похож на него. Незрелый, и немного задиристый. До этого все давалось мне очень легко. Футбол, девушки, популярность, мне не нужно было стараться, и я просто ожидал, что получу все, что захочу. Ты была первым человеком, который не хотел меня, не давала мне того, что я хотел, и это сделало меня еще большим придурком по отношению к тебе. К тому времени, когда я понял, что хочу тебя, хочу тебя так, как никого не хотел раньше, ты уже в первый раз сказала мне, чтобы я отвалил. Тогда я начал меняться, стараться быть лучше. Ты дала мне второй шанс, и мне показалось, что я сорвал джек-пот, но я все еще учился быть лучшим человеком, поэтому, несмотря на то что я влюбился в тебя, я все равно облажался. Позволил себе сомневаться в тебе. Поверил в ложь, которую Ванесса добавила к правде о тебе. Я снова стал тем самым озабоченным мудаком.

Он осторожно отводит одну мою руку от коленей и проводит по ней намыленной тряпкой.

— Как она посмела не сказать мне своего настоящего имени? Как она смеет скрывать от меня свою работу в качестве Бабочки? Она так же, как и другие женщины, играет, чтобы заполучить меня. Я чувствовал себя преданным, хотя не имел на это никакого права. Джуду потребовалось всего пять минут, чтобы выпытать у нее правду и расставить нас по местам, но это было слишком долго, и мы потеряли тебя.

Он поворачивает меня в большой ванне и моет мою вторую руку, а я не могу удержаться, чтобы не взглянуть на его лицо. На его лице столько грусти и сожаления, что у меня из уголков глаз покатились слезы.

— Это был самый худший день в моей жизни, малышка. Я знал, что у меня в руках было лучшее, что когда-либо случится со мной, и был слишком глуп, чтобы сохранить это. Знал, что тот парень не заслуживает тебя, и с тех пор я каждый день работал над тем, чтобы превратиться в того, кто тебя заслужит.

Он поднимает мою руку и кладет в нее мочалку, встречаясь умоляющими глазами с моими.

— Пожалуйста, Сави, дай мне шанс показать тебе этого мужчину. Будь смелой, и тебе больше никогда не придется быть одной.

Он поднимается на ноги и, бросив последний взгляд, уходит, оставляя меня домываться. Я шепчу его имя, как раз когда он доходит до двери, заставляя его оглянуться.

— Я была там.

Его брови хмурятся в замешательстве.

— В тот день, когда ты впервые вышел на поле в качестве профессионального игрока. Я была там, на трибунах, и чертовски гордилась тобой. Ты был не один.

На его лице отражается целая гамма эмоций, прежде чем он останавливается на чем-то, что заставляет меня подумать, что, возможно, мне следовало держать это в себе. Он с надеждой смотрит на меня, а затем осторожно закрывает дверь, оставляя меня одну.