Город Эйч

Теплая вещь

Утренняя чашка кофе как всегда помогла ему.

Что-то неясное, чуть слышное, что-то приснившееся или пригрезившееся в утренней дремоте растаяло как дым.

Пух!

И нет.

Он помыл чашку, посмотрел на свою фотографию в рамке над столом — утренний бриз, солнце, море и он. Почему-то на этой фотографии он стоял, сместившись влево, словно рядом с ним кто-то должен был стоять, кто-то, кого он обнимал, кто-то, кто просто стоял бы рядом. Он хмыкнул глядя на фото. Утренние фантазии холостяка. Просто он отошел в сторону, чтобы в объектив поместилось и море. И волны. И все. Сердце защемило. Он покрутил головой, удивляясь. У него никогда не было такого чувства, так почему же… черт, это же просто сон, просто мавь… как там у Шекспира? Он открыл шкафчик и стал одеваться, мурлыча себе под нос.

Просто сны… и я не ошибался в них ни разу. — он повернулся в зеркалу и улыбнулся: — О, это королевы Мэв проказы…

По ночам она на шестерне пылинок цугом ездит… — он натянул штаны и принялся за ботинки: — вдоль по носам у нас…

— Она пересекает мозг влюбленных… — кобура, пистолет, запасная обойма:

— Которым снится нежность… — проверить затвор, магазин в рукоять, щелчок…

— Усы судей, которым снятся взятки… с разбега бросится за воротник солдату которому приснятся… — нож плавно входит в ножны на щиколотке: — сражения, испанские ножи…

— Под нею стонут девушки во сне заранее готовясь к материнству… — теперь любимый свитер, часы, перчатки… внизу уже стоит автомобиль, уже трезвонит тревожной трелью служебный телефон.

— Все это — Мэв! — он протянул руку и поднял телефонную трубку. День начался.

— Третья Парковая, дом два, — сказал Алекс, ныряя в машину. Видения и сны полностью растаяли в коричневой жиже кофеина.

— Понял, шеф. — Перкинс протянул руку в боевой перчатке под панель приборов и щелкнул языком, сделав вид, что включил счетчик. Тяжелый бронированный автомобиль рванул с места, блеснув глянцевым отблеском на гербе полицейского управления города.

— Внимание! — сказал Алекс, повернувшись внутрь салона: — Это просто проверка сведений. Обычный обыск. Попросили нас, потому что есть одно нехорошее подозрение… В общем так — официально это приказ полицейского департамента, поэтому никакого тяжелого оружия и автоматических винтовок. Однако, несмотря ни на что держите ушки на макушке. Все делать внимательно и без суеты. Ясно? — шестеро мужчин в унисон кивнули головами.

— Особенно касается тебя, Блажек. Никакого гранатомета. И никакой пальбы по площади!

— Это огонь на подавление, сэр. — буркнул капрал Блажек, отставляя в сторону свое любимое оружие.

— Вот-вот. Никакого огня на подавление. Это, черт возьми не армейская операция и не эсбэшная. Это просто полицейская акция. Понятно? — Алекс еще раз дождался дружного кивка и наконец повернулся в кресле.

— Извините, шеф. — сказал Перкинс: — можно задать вопрос, сэр?

— Валяй.

— У вас свитер под бронежилетом, сэр, непохоже, что он стандартный.

— Да, это мой старый свитер. Он у меня еще с… черт, даже и не помню, с каких времен.

— А… понимаю. Вот как у моей бабушки была трубка, сэр, так вы не поверите…

— Перкинс, помолчи…

— Хорошо босс. — Перкинс обиженно замолчал. Алекс смотрел на приближающийся особняк с ветхим крыльцом, место назначения. Ребята высыпали из бронированного фургона, рассыпаясь по двойкам и поднимая оружие. Охота началась.

Спустя полчаса Алекс сидел на ветхом крыльце и курил сигарету. Дым поднимался вверх синими кольцами, а он следил за ними, пока они не пропадали в синеве неба. Перед ним остановилась полицейская машина оттуда вышел детектив Виктор Честный, откуда-то сбоку выпрыгнул здоровенный пес и сел рядом, наклонив лобастую голову.

— Инспектор. — сказал Алекс, вынув сигарету из рта: — Вовремя. Мои ребятки только что уехали к вам в участок. Увезли этого клоуна.

— Что вы обнаружили? — спросил Виктор. Собака внимательно наблюдала за ними.

— Ничего. Зеро. Ноль. Дырку от бублика. От мертвого осла уши.

— Совсем?

— Совсем. Вы думали, что он Грендель, так? Он псих, это правда. Пальнул с перепугу. Но это конституционное право наших граждан — палить во все, что нарушает границы их частной собственности. А ордера у нас не было, так что любой судья его оправдает и выпустит. — Алекс затянулся и выпустил новые кольца дыма.

— У тебя есть потери?

— Нет. Если не считать моего старого свитера. Ты представляешь, картечь разорвала все на хрен. А на мне — ну хоть бы царапина.

— В рубашке родился. Черт! Мне бы хотя бы зацепочку.

— Извини, Виктор. Ни наркотиков, ни порнографии, ни незарегистрированного оружия. — Алекс покачал головой.

— Вот черт, — сказал детектив третьего класса Честный. И взглянул на собаку. Собака отвела взгляд в сторону.

— Свитер жалко, — сказал Алекс в пространство: — я к нему уже привык.

Ночью по улицам города мелькает тень. Тень скользит по переулкам, тень возникает и исчезает, и только в пятне лунного света можно увидеть вытянутую мордочку молодой лисицы. Вот она опустила голову и принялась что-то разнюхивать в лунном свете. Прямо перед ней, на пыльной мостовой высветилась линия, покрытая значками и рунами. Лисица попятилась. Она знала эти знаки. И если бы она была здравомыслящей лисицей, то давно взяла бы ноги в руки и рванула отсюда так быстро, как только могла. Но любопытство, извечное лисье любопытство…

Она взяла след и потрусила вдоль линии, помахивая своим пышным хвостом. Вскоре она увидела женщину, женщину, которая стояла на коленях и плакала, спрятав лицо в своих ладонях. Она стояла у самой линии, линия светилась и гудела от напряжения. Лисица припала к земле и попятилась.

— Прошу прощения, — сказала она, прижимаясь нижней челюстью к мостовой: — что нарушила ваше уединение, Повелительница Мэв. Я сейчас же уйду.

— Не… не уходи, — сказала женщина, всхлипывая: — постой, сестра. Мне так плохо сегодня.

— Хорошо, — сказала лисица: — я побуду с вами, столько, сколько вы захотите. — она осторожно подошла к ней и уселась рядом.

— Спасибо, — сказала женщина. Она вытерла слезы и села прямо.

— Сегодня полная луна. — сказала лиса: — ночь вашей силы. Не дело проливать слезы в такую ночь. И если у вас есть враги, то это они должны плакать в такие ночи…

— У меня нет врагов, сестра. Просто так устроен свет.

— Прошу извинить мне мое любопытство, Повелительница, вы можете прогнать глупую лисицу взашей, но что за история заставляет вас сидеть на пыльной мостовой и выть подобно волку в полнолуние?

— Это старая история, сестра. Старая как мир, — сказала женщина и посмотрела за линию: — просто я здесь, а мое сердце — там. За этой линией.

— Это же линия Абсолютной защиты, Повелительница? — сказала лиса: — я видела такую очень давно.

— Да. Она предназначена только для одного существа — для меня. Кто угодно может подойти к нему, обнять, погладить по щеке, просто быть рядом! Кто угодно! Даже кошка может сидеть у него на коленях! — женщина снова заплакала. Лисица промолчала. Она знала, когда можно говорить, а когда нет.

— Только не я, — повторила женщина: — но почему я — это я?! Я бы хотела быть тобой, сестра, мне не нужна вся моя сила, я готова уйти в изгнание, лишь бы только быть с ним. Ведь я обещала ему. И он поверил мне… Чума на оба ваши дома! — крикнула она в черное небо над ними.

— Я — это я и от этого проклятия мне не избавиться, — сказала она, склонив голову. Лиса промолчала.

— Знаешь, а ведь и было-то всего три месяца. Три месяца счастья. Коротких, как день и длинных как год. И я сказала, что буду с ним всегда, я могла бы выполнить обещание, сестра, ты же знаешь.

— Да, я знаю, Повелительница, — кивнула лисица.

— Если бы не это…

— Но почему вы не можете быть вместе, Повелительница? Кто может приказывать вам? Кто обладает такой силой? Разве не вы сами…

— Мироздание, сестра. Он — Уроборос.

— Уроборос?! — в памяти лисицы вспыхнуло видение конца света и оскаленные клыки чудовища, пожирающего этот мир: — Он — Червь Конца Света?

— Да. То есть, нет. Вернее будет сказать, что мы с ним — освобождаем это чудовище. Когда мы вместе… — женщина всхлипнула. Лиса попятилась назад.

— Когда вы вместе, то вы рвете цепи Уробороса… тогда понятно все это. — она кивнула на линию Абсолютной защиты: — если вы пробудете вместе еще некоторое время, то исчезнет даже понятие времени. И весь мир.

— Да. — кивнула женщина: — Да, так и есть. Иногда я жалею, что не могу сойти с ума. Мне было бы намного легче. Почему из всех мужчин вселенной именно он? Почему из всех богинь поднебесной именно я? Почему?

— Вы спрашивали у Самого, Повелительница?

— Да, я спрашивала сестра. Я спрашивала, — наступило молчание.

— Мне было позволено только облегчить его участь. Хотя я думаю, что небо просто боится нашей любви. Ведь перед взаимной любовью не устоит даже эта линия… — женщина кивнула на линию и прокляла ее такими словами, что лисица поежилась.

— Мне было позволено стереть у него память обо мне. Всю память, сестра. Я забрала фотографии, вернее стерла себя с этих фотографий, где мы вместе, письма, открытки, все! И он теперь не помнит меня. И… если бы ты знала, сестра, как мне плохо от этого… — она уткнула голову в ладони. Из темноты позади нее выступила ослепительно красивая девушка в красном платье. Она склонилась над плачущей и обняла ее за плечи. Лисица переступила с лапы на лапу, чувствуя себя неловко.

— Ты снова здесь, — сказала девушка: — снова здесь.

— Да, — ответила та: — и где мне быть, как не тут?

— Перестань мучить себя сестра. На свете столько мужчин.

— Для меня есть только один.

— Перестань плакать. Ну же. Он и не помнит тебя. Ты стерла у него память и… что это? Ты принесла ему этот свитер?

— Я сама связала его. Руками. Это же просто свитер, Скольд. На нем нет моего имени, ни моей фотографии. Это просто теплая вещь. Вещь, которая будет согревать его в холодное время. И я только хотела отдать его ему.

— Ты снова нарушаешь правила, сестра, — девушка села рядом с ней и утешающее погладила по спине: — Ты всегда была такой. Но сегодня ночь твоей силы и ты знаешь, где ты должна быть и что ты должна делать. Жрецы сделали жертвоприношение и ждут твоей милости, духи земли и ветра ждут твоего взгляда и одобрения…. Ты же знаешь, сестра.

— Скольд…

— Мэв… — они встали с земли, и тут девушка в красном обратила внимание на лисицу.

— Это же кицунэ. Вынюхиваешь? — в сжатом кулаке блеснула молния. Лисица попятилась.

— Постой! Не надо, — женщина удержала свою сестру за руку: — она просто была рядом, когда мне было плохо.

— Кицунэ… — сказала девушка пренебрежительно, но руку опустила.

— Иди сюда, сестрица лиса, — сказала женщина, становясь на корточки и протягивая руку. Лиса подошла поближе и принюхалась.

— Передай ему вот это, — женщина протянула лисице сверток: — здесь свитер. Теплый. И если тебе будет что-нибудь нужно…

— Да, — сказала лиса, вспомнив запах Гренделя и полуночную погоню псов: — здесь есть один человек. Плохой человек. Это он разорвал твой свитер сегодня. Полиция не возьмет его, потому у людей свои правила и он знает как играть по ним. А ты…

— Хорошо, — женщина опустила вниз руку и указательным пальцем начертила две руны прямо на мостовой. Руны вспыхнули и засияли зеленым светом, угасая.

— Завтра он встретит свою смерть, сестрица лиса, от руки того, кто навсегда остался в детстве. Вон там. — лисица повернула голову в сторону мусорного контейнера и кивнула головой.

— Благодарю тебя, о Повелительница. Я выполню твое поручение.

— Доброе утро, Перкинс!

— Доброе утро, шеф! О, вы снова починили свой свитер!

— Да не то чтобы починил, Перкинс. Просто нашел новый в шкафу, на полке.

— Наверное просто забыли, что купили его. Такое бывает. Или девушка ваша вам купила.

— У меня нет девушки.

— Ну да, босс, конечно. Вон у вас волос рыжий на плече остался, так я и поверю, что у вас девушки нет. Вы-то брюнет…

— Перкинс, помолчи.