Город иллюзий

12

В эти первые полные страха часы он молился тому, чтобы его избавили то от одного «Я», то от другого. Один раз, когда он мучительно громко выкрикнул что-то на своем родном языке, родном ему, он совсем не понял произнесенных им же самим слов, и это было настолько ужасно, что он даже заплакал, ощущая собственное бессилие.

Он был Фальком, когда не понял этих слов, и Ромарреном, когда заплакал.

В это самое мгновение своих непрекращающихся страданий он в первый раз дотронулся всего на какой-то миг до уравновешивающего шеста в середине своей личности и на мгновение стал «собой». Затем он снова потерял ощущение этого равновесия, но в нем затеплилась надежда, что мгновение равновесия и гармонии повторится.

Гармония!

Когда он был Ромарреном он цеплялся за это понятие, и, возможно, то, что он мастерски владел этой доктриной своего родного народа Келшак, удерживало его от падения в бездну Безумия. Но пока еще не было воссоединения или равновесия двух разумов, которые разделяли его черепную коробку. Он вынужден был метаться между ними, вытесняя одну личность другой. Он едва ли был в состоянии передвигаться, будучи подвержен галлюцинациям владения двумя телами. По сути он был двумя физически разными людьми. Он не отваживался спать, хотя и устал до изнеможения, — он очень боялся пробуждения.

Была ночь, и он был предоставлен самому себе. «Самим себе», — заметил Фальк. Поначалу он был сильнее, поскольку был некоторым образом подготовлен к этому испытанию Именно Фальк был первым, именно он затеял диалог с Ромарреном, а не наоборот.

«Мне нужно хоть немного поспать, Ромаррен, ты понимаешь?» — сказал он.

Ромаррен воспринял его слова как мысленно произнесенные, и без какого-либо раздумия, искренне ответил:

«Я боюсь уснуть».

Некоторое время Ромаррен бодрствовал и воспринимал сны Фалька, подобно теням и эху в своем мозгу.

Он прошел сквозь это первое, самое худшее время, и к тому времени, когда утро осветило мрачные стены его комнаты, страхи прошли, и он начал постепенно овладевать контролем над мыслями и действиями обеих личностей, заключавшихся в нем.

Конечно, не было настоящего перекрытия между двумя комплектами его воспоминаний. Сознание Фалька возникало благодаря огромному количеству нейронов; оставшихся незадействованными в высоко развитом интеллекте на вспаханных полях разума Ромаррена. Основные двигательные функции и сенсорные пути никогда не были заблокированы и в определенном смысле использовались обоими разумами, хотя и возникали трудности, обусловленные двойным набором двигательных привычек и образов восприятия. Любой предмет представлялся сейчас по-разному, в зависимости от того, Фальк или Ромаррен рассматривали его. Хотя в перспективе это раздвоение могло иметь следствием увеличение его интеллектуальной мощи и повышение восприимчивости, в настоящее время от такой неразберихи голова у него шла кругом.

Кроме того, была ощутима разница в эмоциональных, оттенках, что во многих случаях приводило к противоборству испытываемых им чувств. Поскольку воспоминания Фалька так же, как и воспоминания Ромаррена, полностью покрывали собственную часть жизни, они никак не могли выстроиться в надлежащей последовательности и имели склонность восприниматься синхронно по времени. Личности Ромаррена было трудно смириться с тем, что он потерял где-то шесть лет своей жизни. Он не знал, кем он был хотя бы десять дней назад. Это его очень беспокоило. Он ехал на спине мула среди заснеженных гор Земли? Фальку это было известно точно. Но Ромаррен помнил, что как раз в это же время он расставался со своей женой в доме на покрытой высокой травой равнине Вереля. К тому же догадки Ромаррена относительно Земли часто вступали в противоречие с тем, что знал его напарник — Фальк. Но в то же время невежество этого напарника в отношении всего, что касалось Вереля, накладывало странный отпечаток легендарности на собственное прошлое Ромаррена.

Но даже в этой путанице было все же семя взаимодействия, семя согласованности, к которой он изо всех сил стремился, потому что было фактом, что телом и хронологически он был одним человеком. Его проблемой было не воссоздание единства, а только постижение его.

Но до согласованности было еще очень далеко.

Пока что доминировала то одна, то другая структура памяти. Если ему нужно было действовать правильно и умело, брал верх Ромаррен, поскольку навигатор «Альтерры» был решительным и сильным человеком.

Фальк в сравнении с ним чувствовал себя ребенком, маленьким и неопытным ребенком.

Он мог предложить только те знания, которыми он располагал, поэтому сейчас он решил полагаться на силу и опыт Ромаррена. Фальк отлично понимал, что сейчас не время ссориться и бороться за обладание телом. Разум должен быть единым, потому что человек с двумя разными мнениями находится в очень неясном и даже опасном положении.

Больше всего его беспокоил один вопрос.

Сам по себе он был очень простым — можно доверять Сингам или нет? Потому что, если Фальку просто внушен беспочвенный страх перед Повелителями Земли, то опасности и неясности окажутся беспочвенными. Поначалу Ромаррен думал, что, возможно, так оно и есть. Но думал он так совсем недолго.

Его двойная память уловила уже и открытую ложь, и противоречия. Абендабот отказался мысленно говорить с Ромарреном, заявив, что Синги избегают телепатического общения. Фальк же знал, что это ложь. Почему тогда Абендабот пошел на это? Очевидно, потому, что солгал, изложив версию Сингов о том, что случилось с «Альтеррой» и ее экипажем, и не хотел или не осмеливался сделать это телепатически.

Но Фальку он рассказал точно такую же историю посредством мысленной речи.

Если бы это была ложь, если эта версия была фальшивой, значит Синги в состоянии лгать в мысленной речи и пользуются этим. Но была ли она фальшивой?

Ромаррен обратился к памяти Фалька.

Сначала эта попытка общения была для него непостижимой, но когда он приложил все свое умение, связи начали налаживаться, и постепенно возникла ясность. Он мог воспринимать звенящую тишину, сопровождающую слова Абендабота: «Мы, кого вы называете Сингами, являемся людьми». Слыша ее даже в памяти, Ромаррен понял, что это была ложь.

Это было невероятным, но тем не менее не вызывало сомнения. Синги умели лгать телепатически. Предположения и страх униженного человечества были обоснованными. Синги были истинным Врагом.

Они не были людьми. Они были пришельцами, наделенными чужим даром, и, без сомнения, это они раскололи Лигу и добились господства над Землей. Именно они напали на «Альтерру», когда она вошла в околоземное пространство. Все разговоры о бунтовщиках были вымыслом. Они убили всех членов экипажа или подвергли их разум обработке, пощадив при этом только ребенка Орри. Ромаррен был в состоянии догадаться, почему: потому что они обнаружили, испытывая его или кого-нибудь другого из хорошо натренированных телепатов из состава команды, что верелиане могут обнаружить ложь в мысленной речи. Это устрашило Сингов, и они разделались со взрослыми, оставив в живых только безвредного ребенка в качестве источника информации.

Для Ромаррена его спутники по полету погибли только вчера, и, перенеся этот удар, он пытался представить себе, что, может быть, где-нибудь на Земле спасся еще кто-нибудь так же, как и он.

Но если такие существуют, — а ведь ему, очевидно, везло все время — то где же они сейчас? Сингам оказалось очень трудно отыскать даже одного, когда они обнаружили, что нуждаются в нем.

Но для чего он им был нужен? Почему они приложили столько усилий, чтобы разыскать его и вернуть ему память, которую прежде так непредусмотрительно уничтожили?

Факты, имевшиеся в его распоряжении, не давали этому объяснения, за исключением, правда, одного — того, что он пришел сюда, как Фальк.

Сингам он был нужен для того, чтобы сказать им, откуда пришла «Альтерра».

Это дало Фальку-Ромаррену первую порцию развлечения. Если это на самом деле так просто, то просто смешно. Они оставили Орри в живых, потому что он был столь юным, нетренированным, уязвимым, послушным, отличным орудием и источником информации. Он определенно был всем этим, одно только Орри не знал — откуда он прибыл на Землю. К тому времени, когда они обнаружили это, информация уже начисто была стерта из сознания тех, кто располагал ею. Синги, вероятнее всего, рассеяли все свои жертвы по дикой, лежавшей в руинах Земле, обрекая их на смерть от несчастного случая или голода, или нападения диких животных или людей.

Он мог предположить, что Кен Кениек, манипулируя его мозгом с помощью компьютера, пытался заставить его выдать галактическое название солнца планеты Верель. Он мог предположить, что, если бы он разгласил эти сведения, то был бы уже мертв или лишен разума. Он, Ромаррен, им не нужен. Им нужны только его знания. Но похоже, что они так и не получили их.

Это само по себе должно было изрядно их обеспокоить. Способы сохранения тайн, выработанные народом Келшак, развивались нога в ногу с техникой охраны мозга от телепатического вторжения.

Эта мистическая секретность, или, вернее, замкнутость, выросла за долгие годы из ревностного контроля за развитием научно-технических знаний, практиковавшегося первыми колонистами и имевшего в основе своей Закон Лиги о Культурном Эмбарго, который запрещал импорт достижений культуры и техники на колонизируемые планеты. К нынешнему времени цельная концепция сдержанности и замкнутости стала краеугольным камнем верелианской культуры, и стратификация общества на Вереле обусловливалась убеждением, что знания и техника должны оставаться под разумным контролем. Такие детали, как Истинное Имя Солнца, были формальными символами, но формализм этот воспринимался серьезно, с беспредельной серьезностью, ибо у народа Келшак знание было религией, религиозным знамением. Для охраны неосязаемых мест в человеческом разуме были разработаны неуловимые и неуязвимые средства защиты. Если только он не находился в одном из Мест Тишины, и к нему не обращался один из его сотоварищей, достигших такой же Ступени, Ромаррен был абсолютно не способен на то, чтобы предать — будь то устный разговор, письмо или телепатический обмен — истинное имя Солнца своей родной планеты.

Он располагал, разумеется, эквивалентными знаниями — комплексом астрономических знаний, которые давали ему возможность проложить курс между Верелем и Землей, знанием точного расстояния между солнцем этих двух планет, точной астрономической картой звездного неба, каким оно видится с Вереля.

Очевидно, Синги пока что не получили от него этих знаний, скорее всего, вследствие того, что мозг его находился в слишком хаотичном состоянии, когда был восстановлен посредством манипуляции Кен Кениека, или, может быть, потому, что продолжал функционировать его парагипнотический усиленный защитный блок и специфические барьеры. Зная, что на Земле до сих пор еще может быть Враг, экипаж «Альтерры» не позволил себе быть неподготовленным к этому. Если только научные достижения Сингов в области изучения мозга не превосходят уровень, достигнутый верелианцами, они так и не сумеют вынудить его что-либо рассказать им. Они надеялись внушить ему, убедить его рассказать все. Так что, по крайней мере пока, он в безопасности, пока они не узнают, что он помнит о своем существовании тогда, когда был Фальком.

Когда эти логические умозаключения были закончены, по коже его пробежал мороз. Раньше это как-то не приходило ему в голову. Как Фальк, он был для Сингов бесполезен и безвреден. Как Ромаррен, он был полезен и тоже безвреден. Но как Фальк-Ромаррен, он представлял угрозу, и они не потерпят этого.

Они не могут допустить существования такой угрозы.

Кроме того, необходимо было ответить еще на один вопрос — зачем им так нужно узнать, где находится Верель?

Какое им дело до Вереля?

Снова память Фалька старалась рассказывать разуму Ромаррена, на этот раз о спокойном, жизнерадостном, ироничном голосе. Старый Слухач в дремучем лесу, человек на Земле, еще более одинокий, чем даже Фальк. Так вот этот человек когда-то сказал: «Сингов совсем не так уж много».

В памяти Фалька было много сведений, мудрости и советов. Многие из них были истинны в буквальном смысле. Согласно старинным преданиям, с которыми Фальк познакомился в Доме Зоува, Синги были пришельцами из очень отдаленного района Вселенной, расположенного за скоплением Риалы, на расстоянии нескольких тысяч световых лет. Если это было так, то, вероятно, не очень большое их число пересекло столь невообразимую бездну пространства и времени. А отсюда следует вывод, что их число было все же достаточным, чтобы внедриться в Лигу и уничтожить ее то ли посредством телепатической лжи и других скрытых способов, то ли с помощью какого-то оружия, которым они располагали.

Но было ли их достаточно много, чтобы править всеми теми планетами, которые они разъединили и завоевали? Планеты были обширны по любой мерке, исключая только протяженность космического пространства между ними. Сингам, должно быть, пришлось рассеяться и много внимания уделять тому, чтобы покоренные планеты не воссоединились. Орри сказал как-то Фальку, что похоже на то, что Синги слишком много путешествуют или торгуют, используя для этого корабли с околосветовой скоростью.

Еще он сказал Фальку, что за все время его пребывания на Земле он ни разу не видел такого корабля Было ли это следствием того, что они боялись своих собственных соплеменников на других планетах, которые могли во многом превзойти их за прошедшие столетия?

Или, возможно, Земля была единственной планетой, которой они еще не правили, защищая от исследований со стороны других планет? Об этом нельзя было сказать точно, но, скорее всего, на Земле их, действительно, было не очень много.

Они отказывались верить рассказу Орри о том, что земляне на Вереле видоизменились и таким образом смешались с туземными гуманоидами.

Они говорили, что это невозможно.

Это означало лишь то, что с ними этого не произошло. Смешение их с землянами оказалось невозможным. Они до сих пор оставались чужаками, все эти двадцать веков продолжали оставаться на Земле в изоляции. На самом ли деле они правили человечеством из этого единственного города?

Еще раз Ромаррен обратился за советом к Фальку и получил отрицательный ответ.

Они управляли с помощью обычаев, хитрости, страха и оружия. Они были в состоянии, пользуясь этим, предотвратить возникновение какого-либо сильного племени или накопление знаний, которые могли бы им угрожать. Они не давали человечеству возможности что-либо сделать.

Но и сами ничего не делали. Они не правили, а наносили вред.

Теперь было ясно, почему Верель представлял для них смертельную опасность.

Им до сих пор удавалось сохранить свою тонкую, но разрушительную власть над человеческой культурой, которую они давным-давно сломали и переориентировали. Но сильная, многочисленная, технологически передовая раса, сохранившая легенды о своем кровном родстве с землянами, располагающая развитой наукой о мозге и оснащенная оружием, не уступавшим их собственному, могла сокрушить их одним ударом и освободить людей от их власти.

Если они узнают от него, где находится Верель, вышлют ли они туда корабль-бомбу, подобно длинному бикфордову шнуру, протянувшемуся через световые годы, чтобы уничтожить опасную планету прежде, чем на ней узнают о их существовании.

Да, такая опасность существовала.

Но против говорили два факта: во-первых, их тщательная подготовка юного Орри, как будто они хотят, чтобы он был их послом, а во-вторых, их Закон.

Фальк-Ромаррен был не в состоянии решить, было правило уважения к жизни единственной подлинной верой Сингов, их единственным мостом над пропастью самоуничтожения, которая таилась под их поведением, подобно черному каньону, над которым был выстроен их город? Или же это было самой огромной ложью из всего того количества лжи, которое они пронесли на эту планету? Они, казалось, избегали убирать разумные существа. Они оставляли их в живых, как и другие живые существа. Их тщательно скрываемая пища была растительной. Для того, чтобы сдерживать рост населения, они натравливали одно племя на другое, начинали войны, но оставляли людям возможность самим уничтожать друг друга. Согласно легендам, в первые годы их господства они прибегали к евгенике в перенаселенных местах, а не к геноциду, для того, чтобы укрепить свое главенствующее положение. Это могло быть правдой, и тогда значит, что они в самом деле повиновались этому Закону, но на свой лад.

В этом случае их забота об Орри служила доказательством того, что он должен быть их послом. Единственному спасшемуся участнику полета предстояло вернуться через бездну космического пространства на Верель и рассказать соотечественникам, что Синги внушили ему на Земле — чирик, чирик, подобно птицам, чирикающим: «Нельзя отнимать жизнь» — подобно высокоморальному борову или попискивающим мышам в подвалах Дома Страха.

Будучи лишенным разума, честным, но одурманенным, Орри принесет ложь и на Верель.

Почитание и память о Колонии были очень сильными на Вереле, и зов помощи с Земли мог получить на нем отклик. Но если обитателям Вереля расскажут, что нет и никогда не было Врага, что Земля всего лишь древний счастливый рай, вряд ли им захочется проделывать такое длительное путешествие, чтобы взглянуть на это. Если же они все-таки решатся проделать это, то отправятся невооруженными, так же, как и Ромаррен со своими товарищами.

Еще один голос всплыл в его памяти, услышанный очень давно в глубинах Леса: «Мы не можем так жить вечно. Должна быть какая-нибудь надежда, знак».

Он не был отправлен с посланием человечеству, как говорил Зоув. Надежда была гораздо более непрочной, знак более неясным. Он должен был переправить послание человечества, по существу, его вопль о помощи, об избавлении.

«Я должен отправиться домой. Я должен рассказать им всю правду», — подумал он, зная, что Синги не допустят этого, что будет послан только Орри, а его задержат здесь или убьют.

Совершенно измотавшись в своих продолжительных попытках думать последовательно и ясно, он весь обмяк, его раскованный контроль над своим измученным сомнением и тревогой двойным разумом сломался. Он упал в изнеможении на кушетку и уткнул лицо в ладони. «Если бы я только мог отправиться домой, — думал он. — Если бы я смог еще раз пройтись вместе с Парт по Поляне…»

Так оплакивал свою печальную долю мечтатель Фальк. Ромаррен же пытался уйти от этой безысходной тоски, думая о своей жене — темноволосой, золотоглазой женщине в платье, расшитом тысячью крохотных серебряных цепочек, своей жене Адрис. Но его обручальное кольцо пропало, и Адрис была мертва. Она умерла очень давно. Она выходила замуж за Ромаррена, зная, что вместе они будут не больше одного лунокруга, так как он уже готовился к полету на Землю. И за время этого единственного, ужасного мгновения этого полета она прожила всю свою жизнь, состарилась и умерла. Ее уже больше не существовало, скорее всего, не менее сотни земных лет прошло со дня ее смерти.

«Тебе следовало умереть столетием раньше», — сказал как-то Властитель Канзаса ничего не понимающему Фальку, видя, либо чувствуя, либо зная, что внутри его находится еще один человек, заброшенный, рожденный очень давно. Теперь если Ромаррену суждено вернуться на Верель, это произойдет почти через три столетия. Около пяти больших лет Вереля пройдет с тех пор, как он его покинул. Все изменится настолько, что на Вереле он будет таким же чужаком, каким был на Земле.

Было только одно место, где он мог быть действительно дома, где его ждали и любили — это Дом Зоува. Но он никогда больше не увидит его. Если и ведет его путь куда-то, то только прочь от Земли. Он должен был полагаться на себя и должен был совершить единственное — изо всех сил стараться следовать своему предначертанию до конца.