Глава 4

«Какая это честь — завоевать доверие ребенка, — думал Симеон, — в особенности того, кто прошел через такие испытания, как этот малыш. Наверное, прежде я никогда не был так счастлив». Он подозревал, что это чувство и называют «трепетом», к тому же он поймал себя на мысли, что ему постоянно хочется улыбаться. После того как Джоат вышел из кормового отсека, отношение к жизни самого Симеона сильно изменилось.

«Это, конечно же, действительно было в какой-то мере неожиданным…».

Любому, впервые увидевшему Джоата при свете дня или света дневных ламп, он не показался бы привлекательным. Низкий для своего возраста, страшно худой — просто на грани истощения, с громадными голубыми глазами на лице, которое было скрыто под толстым слоем из сажи и машинного масла и могло оказаться любого цвета: от серого до черного. Блеклые серые волосы, никогда не знавшие расчески, торчали в разные стороны. Он был одет во взрослый комбинезон с отрезанными рукавами и штанинами. Последним штрихом столь мрачной картины была сильнейшая вонь.

— Раньше я никогда не слышала имя Джоат, — нарочито небрежно начала разговор Чанна. — Оно даже не говорит мне, откуда ты родом, что обычно сразу можно сказать по имени. Например, я ношу фамилию Хэп, потому что родилась на станции «Сокол» Альфы Проксимы.

Меня зовут Джоат, — ответил парнишка, вызывающе подняв голову. — Это мое собственное изобретение. Оно означает «мастер на все руки»,[13] а это значит, что я умею делать все… понемногу.

— Значит, это прозвище, — констатировала Чанна. — Может быть, тогда мы будем звать тебя Джеком?

Джоат ехидно и с очевидным удовольствием посмотрел на нее…

— Почему? Это же мальчишеское имя.

— Ты… девочка? — спросил Симеон, произнеся «д» диафрагмой, от чего это прозвучало удивленно.

— А что в этом плохого? Она тоже девушка! — выдала Джоат, указывая на Чанну, словно перекладывая всю ответственность на нее.

Чанна поперхнулась от смеха, едва сдержав его, а потом попыталась ободрить Джоат:

— Нет ничего плохого в том, что ты девочка. Просто эта… Вся эта грязь… — Чанна не рискнула продолжить в том же духе и моментально сменила тему: — Очень эффективная маскировка.

— Классная маскировка, — гордо подтвердила Джоат. — Никогда не стоит никому показывать, что ты девочка. Это может привести к крупным неприятностям. Но раз вы сказали, что мне придется пройти медосмотр… — Она замолчала, вопросительно посмотрев на Чанну, которая кивнула в ответ. — Лучше, чтобы для вас это не было неожиданностью. — Лукаво улыбнувшись, она посмотрела на колонну Симеона. — Ты действительно не знал этого?

— Даже не догадывался, — удивленно признался тот, а Джоат захихикала от удовольствия. — Гм. В соответствии с тем, что я знаю из биологии, которой меня учили, это непросто определить до созревания… в такой одежде или маскировке.

— А я всегда могу определить, — заявила Джоат, получившая истинное удовольствие от его недальновидности.

— У тебя на теле нет капсулы.

— А ты точно не компьютер?

— Конечно… прекрати дразниться!

Джоат без малейшего зазрения совести захихикала. Симеон ощутил незнакомое чувство и попытался идентифицировать его.«Трепет в груди?» — изумленно подумал он.


— Почему они не ответили на мой сигнал: ведь я послал плотный пучок лучей? — нервно спрашивал Симеон неделю спустя. — Я же отправил все необходимое. И бланки были заполнены верно.

— Все это — сплошная бюрократия, — попыталась успокоить его Чанна.

— О! Ты хочешь ободрить меня? — спросил Симеон. А через несколько секунд задал новый вопрос: — Почему в комнате Джоат всегда такой беспорядок? Я посылаю туда механических уборщиков дважды в день, но все равно уровень энтропии там всегда максимальный?

— Это называется подростковым возрастом, Симеон, — ответила Чанна, — по крайней мере, она, кажется, привыкла к школе.

Изображение Симеона заморгало. Джоат, вымывшись, неожиданно стала хорошенькой, хотя и презрительно морщила нос, когда он говорил ей это. Казалось, она доверяет ему — да и Чанне тоже — до определенных пределов. Других методов воздействия на нее… попросту не было.

— Она слишком часто дерется, — сказал он. К тому же дралась она всегда грязно и нечестно. Он снова заморгал, вспомнив, куда были направлены ее пинки или удары кулаками.

— Она не привыкла к обществу, она до сих пор считает себя потенциальной жертвой, — отозвалась Чанна. — Не думаю, что ей приходилось иметь дело с детьми ее возраста. Нет сомнений, что она не знает местных традиций. Она — аутсайдер, почти дикий ребенок Нам еще повезло, что она вообще способна общаться с другими людьми.

На некоторое время оба смущенно замолчали. Чанна не сказала вслух: «К тому же она не знала, что ты человек, когда познакомилась с тобой».

— Она уже привыкла ежедневно мыться, — ухватился за соломинку Симеон.

— О, у Джоат прекрасные задатки. — Чанна состроила ехидную физиономию. — Хотя ее представления об этике совсем не обычны, она живет в соответствии с ними. Ей нужно только чувствовать себя защищенной и получить шанс проявить себя.

— Разве об этом не все мечтают?

Несколько часов спустя Симеон все еще сиял от удовольствия, вспоминая все хорошее, связанное с Джоат. «Все-таки быть отцом — замечательная штука, — подумал он и даже проникся добрыми чувствами к Чанне. — Мне стоит поблагодарить ее».

Впервые после прибытия нового «тела» на станцию Симеон заглянул к ней в комнату и был поражен, как за такой краткий период — меньше двух недель, хотя ему и казалось, что прошло больше времени, — изменилась спартанская келья, которую прежде занимал Рейдон. Чанна покрасила стены в бледно-розовый цвет и вставила цветные компьютерные распечатки в стационарные рамы для проекций. Яркие краски и романтические сюжеты прерафаэлитов, Альмы-Тадемы, Максфилда Периша и нескольких современных художников. Кровать была застелена покрывалом из серого с ледяным оттенком шелка, а на нем в беспорядке разбросаны вышитые подушки: персиковые, серые, голубые.

— Послушай, Чанна, — одобрительно сказал он, — мне нравится, как ты оформила комнату.

Чанна, завернутая в синий шелковый халат, отделанный кружевом, с расческой в руке, появилась из ванной и без единого слова вышла из комнаты в гостиную. Она остановилась напротив колонны Симеона, скрестив руки на груди, а ее глаза горели огнем, не предвещавшим ничего хорошего. Все теплые чувства Симеона исчезли без следа, едва он увидел ее. Может быть, если бы он промолчал, она бы просто ушла, не высказав того, что так ясно читалось в ее глазах. «Эх, когда же мне удастся угадать, как она воспримет мой поступок?»

Ее тело напряглось, плечи вздрагивали, а рот несколько раз открылся и закрылся. Лучше бы она сказала что-нибудь, чтобы выплеснуть накопившуюся в ней злость.

Как обычно, используя самый лестный тон, на который он был способен, Симеон сказал:

— У тебя романтическая натура, Чанна. — И это, казалось, снизило опасный накал в ее глазах на пару градусов. Непонятно, что заставило его продолжить, должно быть, желание пошутить так и лезло наружу. — Хотя твоя постель удивительно напоминает айсберг.

Она удивленно замигала, а он подумал: «Я попал в точку! Прямо в яблочко!» Но она лишь сделала глубокий вдох.

— Вообще-то я не хотела, — сказала она, подчеркнуто безукоризненно произнося каждое слово, — говорить это, но, так как сейчас без этого не обойтись, все же скажу. Так как мы познакомились не при самых лучших обстоятельствах и я действительно тебе не доверяю, я прочесала все свое жилье в поисках активных сканеров. — Она скрестила руки на груди. — Будь так любезен, — продолжила она, по-прежнему делая ударение на каждом слове, — никогда не входи ко мне, не постучавшись, не спросив разрешения и не дождавшись моего ответа. Понятно, Симеон?

— Прошу прощения, Чанна. Ты, без сомнения, права. Я стал бесцеремонным, знаешь, все эти годы, проведенные вместе с Рейдоном…

— А что касается моего вкуса… — Ее голос зазвучал еще холоднее, чем прежде.

«О, пожалуйста, — подумал Симеон, — хотя бы раз в жизни, всего лишь раз, заткнись, оставь эту тему».

— …это совершенно не твое дело. — Чанна уставилась на него. — Займись-ка лучше оформлением собственного интерьера, — сказала она, показывая на коллекцию мечей и кинжалов. — Скажу-ка я тебе: ты проявляешь просто потрясающую наглость, отпуская чудовищные реплики по поводу моего вкуса.

— Но мне он нравится. Я же сказал: мне нравится!

— И что, — продолжала она, не обращая на него никакого внимания, — может знать о романтике тот, кто обладает патологической страстью к ритуальным убийствам, которыми изобилует история человечества?

Симеон попросту онемел от удивления.

— Я никогда… не считал свой интерес к военной истории «патологической страстью». Да, я интересуюсь военной стратегией и тактикой. Но называть это «патологическим» или болезненным… что ж, романтика и болезнь издавна связаны друг с другом, и отношения между ними очень интересны.

Она раздраженно фыркнула.

— Давай лучше скажем, что обе могут стать трагическими: и романтика, и война приносят множество неприятностей… — она заморгала, — тем, кто их любит.

— Чанна, одними из самых больших романтиков в истории были военные. Разве само слово «воин» не вызывает в твоем воображении романтических образов?

Она покачала головой:

— В моем — нет!

— Даже «рыцарь без страха и упрека»?

Она зевнула.

— Знаешь, Симеон, уже поздно, а я устала. Можно, я просто скажу, что не люблю, когда кто-то вторгается в мою личную жизнь? — Ее рот немного скривился, изобразив улыбку раскаяния. — Но, мне кажется, я прореагировала слишком бурно. В особенности когда ты посмеялся над моим интерьером.

— Ну, ничего, скоро ты посмеешься сама, когда начнешь рвать окружающих в клочья.

— Прости меня.

— И все же и романтика, и романы существуют, — пробормотал он.

Она саркастически улыбнулась, приподняв одну бровь.

— При всем моем уважении к тебе, Симеон, я сомневаюсь, что твоя голова занята романтикой и романами. Настоящая романтика, настоящий роман с присущими им нежностью и сантиментами, прости меня, тебе недоступны.

В ее голосе скорее звучал вызов, чем искреннее сожаление, и Симеон перешел в наступление.

— Потому что я заключен в капсулу? — спросил он вкрадчивым голосом, едва сдерживая гнев.

У Чанны отвисла челюсть.

— Н-нет, конечно же нет! — ответила она, слегка заикаясь. Затем она взяла себя в руки и погрозила ему расческой. — Какой мерзкий, грязный, злобный прием из области софистики! Ты прекрасно знаешь, что у меня и мысли такой не было! Я только хотела сказать, что после нашего знакомства ты должен был показать, какой ты чувствительный, просто идеальный или… да, нежный. Страсть, о да — мне кажется, у тебя очень основательные представления о грубой, первобытной, животной страсти. Которая совершенно не совместима с романтикой или романом.

— А можно и я скажу тебе кое-что, мисс Хэп? Мне прекрасно известно, что роман зарождается в душе: в разуме и в сердце. Я знаю, что для этого совсем не обязательна физическая близость. Вспомни Абеляра и Элоизу…

— Двоих великих воинов, не так ли? — спросила она с улыбкой.

Он беззвучно вздохнул: «И чему их только теперь учат в университетах?»

— Нет, миледи. Я понимаю, я должен говорить убедительно, чтобы у вас не осталось ни капли сомнения. Но вы убиваете во мне это желание. — Она настороженно подняла голову, не отрывая от него взгляда. — Я должен очаровать вас, belle dame sans mersi, и завоевать ваше сердце.

Она удивленно рассмеялась.

— Не стоит ставить перед собой невыполнимые задачи. Возможно, я люблю романтический стиль в интерьере, но не сентиментальна и совсем не легковерна.

— О, значит, вас можно соблазнить?

— Я не собираюсь опускаться до того, чтобы отвечать. Спокойной ночи, Симеон.

— Спокойной ночи, Чанна, — тихо сказал он, когда она вышла, а потом замолчал.

«Ты не легковерна, а, малышка Чанна? Что ж, готовься, любимая, — ты станешь такой впервые в жизни! Ты хотела романтики, настоящей любви, романа? Я обеспечу тебе роман, крошка, настолько тонко и умно, что ты даже не поймешь, что тебя соблазнил любовник-фантом».

Симеон принялся обдумывать новую стратегию. Вначале обычные люди реагируют на физическую привлекательность — на это он, конечно же, рассчитывать не мог.

«С чего начать? — гадал он. — Что ж, в случае с Чанной, мне кажется, следует попытаться как можно лучше проявить себя в сотрудничестве с ней. Пожалуй, мне стоит кое-что выяснить о станции «Сокол» Альфы Проксимы и узнать, как у них ухаживают. Пока никаких банальных подарков. Гм-м. Ах да! Музыка! В конце концов, это лучшее средство, чтобы укротить дикого зверя и смягчить чувства. А в данном случае нужно и то и другое. Я уже изучил почти всю коллекцию ее записей, что не является вторжением в личную жизнь, а так… исследованием источников».


— Эй, Симеон, что случилось? — спросила Джоат, отвернувшись от своего завтрака и уставившись на колонну.

— Что-то случилось, дорогая? — переспросил Симеон.

— Да, случилось. Ты вдруг стал таким смирным, словно только что проблевался, а Чанна выглядит так, словно только что нашла в собственном шкафу скелет, лежавший там давным-давно.

Тут Чанна фыркнула, а так как она только что отхлебнула кофе, последствия оказались весьма зрелищными. Джоат молча протянула ей салфетку, а она еще долго откашливалась и отплевывалась.

— У тебя слишком развито воображение, — немного грубовато ответил Симеон. Но потом смягчился: — С тобой все в порядке, Чанна?


— Что случилось с Симеоном? — спросила Пэтси, и ее голос звучал, как у пьяной. Они стояли рядом с генератором, работающим на солнечном ветре, а говорить при такой вибрации было трудно.

— Случилось? — переспросила Чанна, нахмурив брови.

— Ага, он постоянно со всем соглашается.

— Вот теперь еще и ты намекаешь на это…

Уроженка Лараби пожала плечами:

— Дареному коню в зубы не смотрят, Чанна. Но, если уж ты взялась за это, не поленись проверить, все ли они здоровы.


Главный администратор Кларен дочитывал последнюю строчку отчета.

— Это громадный шаг вперед за все последние пять лет, — сказал он. — Я знаю, текучка кадров тут великовата, но на транзитной станции, такой, как эта, трудно удержать людей.

Чанна снова нахмурилась.

— А мне казалось, что здесь это сделать гораздо проще. Ведь тут больше возможностей, как и в любом другом большом городе.

— Да, но отсюда проще и улететь, — заметил Кларен, кивая в сторону гигантского пассажирского терминала.

— Мы должны уделять больше внимания деятельности в социальной и культурной сфере, — сказала Чанна. — На это можно взять средства из фонда аварийных расходов, но со временем это окупится и начнет приносить прибыль. Поблизости множество шахт и центров добычи полезных ископаемых — поэтому SSS-900-C и разместили в этом секторе космоса, — их персонал нуждается в развлечениях, как и корабли — в обслуживании. «Периметр» — настоящая «золотая жила» как для его владельцев, так и для всей станции. Но это единственное, что по-настоящему привлекает на станцию туристов. Если шахтеры с дальних астероидов найдут здесь и развлечения, и склады, где будет все: от простых чипов до самого дорогого оборудования, — им не нужно будет лететь дальше, на Центральную. Весь сектор сделает громадный шаг вперед, чтобы стать частью Центральных миров, а не просто примитивной пограничной зоной.

— Именно так, мисс Хэп, — согласился Кларен. Он был похожим на мышонка коротышкой с жидкими черными волосами, зачесанными назад. Он одевался как бюрократ с карикатуры, у него даже был брелок со связкой ключей на ремне. — Именно это я и твержу уже много лет.

— И что ты думаешь, Симеон? — спросила Чанна.

— По мне, так это звучит многообещающе, — учтиво ответил «мозг».

Кларен зашелся в жутком кашле, и один из всегда бывших наготове ассистентов поспешил принести ему стакан воды.

Чанна дождалась, пока приступ закончится.

— Это удивило вас, не так ли?

— Удивило? Меня? Меня? Нет, нет, просто что-то попало не в то горло. Кажется, здесь слишком сухо. — Он торопливо сделал еще глоток воды, чтобы подтвердить свои слова. — Вот здесь, — его пальцы пробежались по клавиатуре терминала, — детально изложены некоторые планы, которые мы не приняли…

— Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, администратор Кларен, — спокойно, но твердо сказала Чанна. Возможно, она и была здесь новенькой, но прекрасно понимала, что значат слова: «Наконец-то подписано», — если слышала их.

— Ну, знаете, данный проект выдвигается далеко не впервые, — сказал Кларен. — Но почему-то на него никогда не было никакой реакции, не говоря уж о его планомерном осуществлении. До сих пор — вот так обстоят дела. Одно удовольствие — работать с тем, кто умеет составлять планы и может заглянуть вперед: тогда все решается словно само собой. Ох, этого просто не может быть. — Он замолчал.

Голос Чанны остался твердым, как железо.

— Мы не поменяем своего мнения, не так ли, Симеон?

— Эта станция просто не могла потянуть столь амбициозный проект. И дело не только в средствах. — Рейдон был таким же мужланом, как и я. Ни у кого из нас не было соответствующего образования для осуществления подобного предприятия. Во всяком случае, здесь и тогда.

Чанна обернулась, почувствовав на подсознательном уровне, как что-то движется по воздуху у нее за спиной. Этим «чем-то» оказался поднос, плывущий в локте над полом. Закрывающая его сверху крышка откинулась, и стали видны бокалы и бутылка виноградного вина, запечатанная пробкой. На белой полотняной салфетке лежала красная роза. Ее губы сжались в узкую полоску, но, когда она заметила, что Кларен внимательно наблюдает за ней, и поняла, что наверняка покраснела, сдержала порыв швырнуть бутылку в сенсор, связывающий Симеона с этим офисом.

— Да, в любом случае, давайте выпьем за успех этого начинания, Кларен, — сказала она и принялась откупоривать бутылку.

Она игриво подняла свой бокал в направлении сенсора и, отпив, была поражена утонченным вкусом сухого вина.

— Гм. Совсем неплохое белое! Не знала, что у тебя в запасах есть и такое, Симеон.

— Я тоже не лишен кое-каких талантов, — отозвался он, сгорая от желания, чтобы в офисе Кларена был экран, на котором он мог бы изобразить и учтивую улыбку.

Допив оставшееся вино, Чанна поставила бокал на поднос.

— Если вы перебросите ваши планы мне на терминал, господин Кларен, я подумаю над ними в свободное время. — После этого она выскочила из его офиса, твердо зная, куда направится.


Добравшись до своей комнаты, она уже бушевала вовсю.

— Могу поспорить, ты считаешь, что поступил очень тонко и остроумно! Так остроумно, словно только что получил по лбу астероидом, ты… — Она развернулась к экрану, который Симеон благоразумно оставил пустым, не давая ее раздражению сфокусироваться на чем-то конкретном. Тут она услышала незнакомые звуки, наполнявшие ее комнату.

Симеон с удовольствием наблюдал, как постепенно меняется выражение ее лица — от разъяренного до удивленного и, наконец, до завороженного, — едва зазвучала мелодия ретикуланской песни. Звук был тихим, долгим, словно призрачным. Строго говоря, в этой музыке не было привычной мелодии, но она почему-то заставляла представить тишину лесной чащи и капли росы, сверкающие, как брильянты, в солнечных лучах, пробивающихся между листьев.

Чанна на миг застыла на месте. Она слегка вздрогнула, когда дверь со стуком захлопнулась: так она была раздражена посторонним звуком, мешавшим ей слушать это совершенное творение. Потом, осторожно ступая, словно боясь, что шуршание ткани или тапочек по ковру не дадут ей услышать еще несколько драгоценных секунд неземной музыки, звучавшей в комнате, она подошла к стулу. Чанна, едва дыша, села так медленно, что, казалось, не коснулась сиденья — так ее поглотила музыка.

«Мое первое впечатление о ней было действительно верным, — подумал Симеон, наблюдая за Чанной. — Действительно лиса!» Затем, всмотревшись пристальней, он уже не был уверен в этом: полузакрытые глаза наполнились слезами, а острое зрение позволило ему разглядеть, как расслабилось ее лицо. «Теперь она совсем не похожа на лисицу!» Вообще-то она даже казалась доброй… хорошей.

Когда песня оборвалась, закончившись абсолютной тишиной, она так и осталась сидеть неподвижно. Потом, закрыв глаза и медленно откинувшись назад, сцепила руки перед собой. Когда Чанна наконец открыла глаза, они блестели, а ее голос звучал немного хрипло.

— О, Симеон… За это я могу простить тебе почти все твои пакости! Я могу даже поцеловать тебя. В знак признательности, разумеется. Это было просто прекрасно. Спасибо, — она улыбнулась.

Отвечая ей, Симеон смодулировал голос так, чтобы казалось, что он улыбается:

— Всегда пожалуйста. А ты случайно не догадалась, что это было? — Он считал, что она не знает, но постарался, чтобы это никак не отразилось в его голосе.

Вытерев глаза, она сказала:

— Мне никогда не приходилось этого слышать, но это, скорее всего, одна из ретикуланских песен.

— Ты права, — удовлетворенно заметил Симеон. — Но, могу поспорить, ты ни за что не догадаешься, кто её исполняет. — Он постарался, чтобы в его голосе не прозвучало ни малейшего намека на самоуверенность.

— Так откуда я могу знать, какие там вообще есть певцы и кто мог спеть это, кроме ретикуланца, а они живут на другом конце Галактики. А! Неужели это… — Ее глаза округлились от благоговейного трепета: — Хельва? Говорят, она исполняет их. Но… ты… и Хельва, корабль, который поет?

— Именно она, — реакция Чанны доставила Симеону громадное удовольствие.

— Ты ее знаешь?

— Конечно, — в голосе Симеона прозвучала гордость. — Время от времени она наведывается, чтобы навестить… — он просто не смог удержаться от паузы, усилившей впечатление, — меня. Так как записей ретикуланских песен — от которых мы, капсульники, получаем ни с чем не сравнимое удовольствие — мало, она и сделала мне этот подарок — Воспоминание о волнении, которое он тогда испытал, заставило его голос звучать теплее.

Чанна улыбнулась в ответ:

— Наконец-то ты прослушал мои личные записи, я права?

— Ну, знаешь, я бы с удовольствием рассказал, насколько я щепетилен, но, когда дело касается музыки, я просто не могу удержаться. Мне показалось, что эта запись понравится и тебе.

— О, — выдала она, и ее голос дрожал от смеха, — тогда как насчет создания департамента легкой музыки? Как ты говорил уже много раз, — сарказм в ее голосе смешался с досадой, — и ты наделен многими талантами. А ты случайно не поешь? Этого не указано в твоем досье.

Симеон издал такой звук, словно пытался прочистить горло, явно указывающий на то, насколько уязвлено его достоинство.

— Я не такой, как Хельва, и не делаю заявлений насчет дискриминации в области музыки. Я слушаю то, что мне нравится, но я не знаю, что мне понравится, пока не услышу этого.

— Так что же еще ты слышал и полюбил? — спросила она по-прежнему снисходительно после той прекрасной песни. — Кроме тяжелого рока, разумеется.

Его голос прозвучал смущенно:

— Вообще-то я не слишком люблю этот грохот. Знаешь, я просто привык к нему. Парни, работавшие на первых разработках в поясе астероидов и прилетавшие ко мне, не хотели слушать ничего другого. Большая часть из того, что мне нравится, относится к классической или оперной музыке.

— И мне это тоже нравится, — сказала Чанна, улыбаясь его колонне с такой добротой, какой он и не подозревал в ней прежде. — Ладно, если ты настолько понравился Хельве, что она подарила тебе эту необыкновенную ретикуланскую запись, и ты действительно отдаешь предпочтение классической и оперной музыке, возможно, мы объявим перемирие?

— Перемирие? А нам оно нужно?

Ее глаза сузились.

— Если по-честному, то да. У нас уже было несколько стычек — Она усмехнулась. — Взаимная любовь к музыке, возможно, сблизит нас больше всего. Закончив несколько классов средней школы, я обнаружила, что все мои лучшие друзья поют со мной в одном хоре. — Она прильнула к колонне, впервые демонстрируя ему столь интимные чувства. — Мы обычно ставили и разыгрывали оперы-фантомы.

— Чем-чем вы занимались?

— Мы выбирали героя или тему, композитора, а потом — исполнителей. По правилам и композитор, и исполнители должны были жить как минимум в прошлом веке.

— Неужели? Как экстравагантно! — Симеон замолчал, чтобы обдумать рассказанное ею. — Продолжай!

— Мы обычно начинали… с названия этой оперы. Скажем, «Распутин». Слышал о нем? — Ее насмешливый хитрый голос дразнил его, словно она снова собиралась бросить ему вызов.

— Конечно, слышал. Его часто считают косвенной причиной удавшейся революции.

Она с иронией посмотрела на его колонну.

— А ты не слышал о том, что он к тому же и вызвал войну, а?

— Мы заключили перемирие или нет?

— Заключили, — согласилась она, поднимая руки и признавая свое поражение.

— И кто написал эту вашу оперу «Распутин»?

— Верди, — моментально ответила она. — Такая грандиозная тема да еще в такое смутное время показалась бы ему необыкновенно привлекательной. Как ты думаешь? А теперь скажи мне, кто мог бы исполнить главную партию?

Симеон извлек необходимую информацию из исторических файлов.

— Судя по сохранившимся портретам, у Распутина были громадные глаза и пронизывающий до глубины души взгляд, поэтому, чтобы сыграть эту роль, нам нужен певец, наделенный недюжинной физической силой и выдающимся талантом. Как насчет… Тлака Сака, тенора с Сонди?

— Ну… соглашусь с тобой, у него действительно гипнотизирующий взгляд и большие глаза. Но тебе не кажется, что их слишком много? Кроме того, он только что ушел со сцены и еще даже не умер.

Симеон вновь перерыл данные того же файла.

— Ну, а Пласидо Доминго?

— Я слышала о нем! Он жил в благословенное время великих теноров. Он просто великолепен! Высокий, стройный, громадные карие глаза и такой голос. Превосходный выбор, Симеон.

— К тому же он давно умер.

— Я представляю это так, — сказала она, неожиданно вскочив и театрально вцепившись себе в горло. — Его травят, видишь, — она широко раскинула руки, — а он поет! Его колют штыками, — она изобразила удар в грудь, перед тем как вновь широко раскинуть руки, — а он поет! Его топят, — она замахала руками, словно судорожно барахталась в воде, а затем приложила руки к сердцу, — а он поет! В него стреляют, — она, пошатнувшись, подошла к колонне Симеона и прислонилась к ней спиной.

— Чанна, но ему когда-нибудь все же придётся замолчать.

Она подняла указательный палец:

— Он вполголоса поет: «Все кончено». — Она сползла по колонне, сохраняя нарочито театральную позу. — И умирает. — Ее голова упала на грудь, а руки бессильно повисли.

Прозвучал сигнал вызова, загорелся экран, и перед связисткой, Кери Хоулен, открылось сногсшибательное зрелище — Чанна, упавшая у подножия колонны Симеона.

— Ох! Что случи… я хочу сказать, мисс Хэп![14] Симеон, с ней все в порядке?

Чанна, моментально оказавшаяся на ногах, успокаивающе замахала руками, выставив ладони вперед.

— Я чувствую себя просто превосходно, — сказала она, кокетливо поправляя форменную блузку. — В чем дело?

— Фу… Сообщение из Комитета защиты детей на Центральной от мисс Дорган. Если вам это удобно, она будет на связи сегодня в 16.00.

— Замечательно, — ответил Симеон, — поблагодари ее от меня. — И выключил экран.

— Хвала небесам, что это была не сама мисс Дорган, — нервно воскликнула Чанна.

— Мне нравится: «Если вам это удобно», — задумчиво заметил Симеон. — Чанна, ты когда-нибудь говорила: «Нет, это чертовски неудобно»?

Чанна ответила ему совершенно искренне:

— Нет, вообще-то никогда. Хотя при моей работе именно этого мне всегда и хотелось!


Симеон нервничал, разглядывая Джоат и раздумывая, не стоило ли одеть ее по-другому. Остальные дети ее возраста носили одинаковые бесформенные комбинезоны из ткани самых ярких, зачастую совершенно не сочетающихся между собой цветов, но, наверное, строгая форма для таких опросов не обязательна. Зазвучал сигнал.

«Слишком поздно, — подумал он. Чанна выглядела совершенно спокойной, но Чанна всегда выглядела спокойной. — Странно, что иногда она может становиться настолько враждебной…» Но это всегда сочеталось в ней с полным контролем над собой и хладнокровным поведением. Да, Чанна была просто великолепна. Руки Джоат сжались в кулаки.«Бедный ребенок, фаланги ее пальцев совсем побелели». Но в остальном, судя по виду, она вполне владела собой. «И я тоже великолепен, — подумал он. — Я очень волнуюсь, но я, как обычно, великолепен».

Мисс Дорган изучала их с экрана, как школьный учитель, оценивающий класс малолетних преступников, но потом все же улыбнулась, натянутой полуулыбкой, явно свидетельствующей о том, кто контролирует ситуацию. Её седые волосы были коротко подстрижены и уложены просто и аккуратно. На ней был строгий темно-синий костюм с белой блузкой — никаких украшений. Даже открывающийся за ее спиной фон был строго официальным, ни малейшего намека на что-то личное.

«Могу поспорить, она крахмалит свои лифчики», — подумал Симеон. Он вспомнил это выражение, часто употребляемое Пэтси-Сью и полностью уместное в данный момент.

Мисс Дорган кивнула Чанне, затем быстро пробежала по Джоат своими маленькими ледяными глазками.

— Здравствуй, милочка, — сказала она притворно-слащавым тоном. — Я мисс Дорган — сотрудник службы помощи сиротам и детям из неблагополучных семей.

Лицо Джоат настороженно застыло, а все ее тело моментально напряглось. Симеон почувствовал, что питающие его капсулу жидкости неожиданно стали такими холодными, но не потрудился отключить от этой сцены ни единого эрга[15] своего внимания. Он не смог даже подбодрить Джоат. А она едва слышно пролепетала «привет».

— Так, милочка, во время тестирования ты набрала весьма впечатляющее количество баллов. Ты знаешь об этом?

В ответ послышалось почти неуловимое «нет».

Мисс Дорган опустила взгляд на что-то внизу, не видное с экрана, но затем показалась ее правая рука, вероятно, нажимавшая кнопку, чтобы внести в файл поправки.

— Однако ты определенно отстаешь от своих сверстников по многим предметам, кроме математики и механики, где ты добилась блестящих результатов. — Это было сказано с искренним энтузиазмом. — Ты просто не представляешь, какое удивление это вызвало в определенных кругах. Я думаю, теперь ты можешь рассчитывать на блестящее будущее, чего нельзя было ожидать с твоим прошлым, милочка.

Симеон впервые подал голос, сдерживая обещание, данное своей протеже:

— Джоат хочет заниматься инженерией. Вы, вероятно, сойдетесь со мной во мнении, что она необыкновенно талантлива в этой области.

Заученная улыбка мисс Дорган исчезла без следа, а на шее выступили сухожилия, когда она напряглась, пытаясь незаметно обвести взглядом комнату.

— Вы… капсульник? — Произнося это словосочетание, она поджала тонкие губы, словно боялась их испачкать. Ее взгляд перемещался от Чанны к Джоат и обратно, словно мисс Дорган надеялась, что одна из них может говорить мужским голосом.

— Да. Я Симеон SSS-900-С. Я подал заявление об удочерении Джоат и готов принять на себя всю связанную с этим ответственность.

Рука мисс Дорган аккуратно поправила прядь волос, водрузив ее на свое место.

— Да, хорошо, по этому поводу, — она подняла брови, — вы должны понимать, что вы не один хотите усыновить ребенка с такими способностями, как у Джоат. Мы обычно отдаем предпочтение супружеским парам. — На последних словах было сделано особое ударение. Она принялась нервно теребить пальцами шею. — Что касается Джоан…

— Джоат, — хором поправили и Джоат, и Симеон, и Чанна.

— Что касается Джоат, я показала ее файл одному инженеру, специалисту по квантовой механике. Этот профессор, которого я знаю лично, сразу же проявил желание удочерить ее. Его необыкновенно вдохновила возможность обучать столь многообещающего ребенка. К тому же он женат — он заключил пожизненный супружеский контракт с поэтессой. Подобная перспектива сулит ребенку множество преимуществ.

Симеон увидел, как побледнело лицо Джоат.

— Как управляющий станцией, я обязан прекрасно разбираться во многих предметах и научных дисциплинах, в том числе и в последних достижениях в области искусства, поэтому я вполне способен обучить ее всему и в тех областях, которые ее заинтересуют. Успокойся, Джоат. Мисс Горгона просто упомянула о потенциальных возможностях.

Социальный работник громко прочистила горло.

— Управляющий станцией Симеон, моя фамилия Дорган, с буквой «Д» в начале. Это напомнило мне, Джоат: где-то в заявлении, а, вот здесь, говорится, что твое имя — просто аббревиатура от «мастера на все руки». Слово «Джек[16]» неуместно по половому признаку, но «Джил» подойдет вполне. Как ты отнесешься к тому, что тебя будут звать Джил?

— Точно так же, как если бы меня обозвали дерьмом, — презрительно бросила разозленная Джоат, снова превратившись в дикарку из коридорных отсеков — от ее робости и застенчивости не осталось и следа. — Я не буду отзываться на это имя, потому что оно не мое.

— Джоат! — едва не задохнулась от изумления Чанна.

— Разве вы не понимаете, Симеон, Чанна? — спросила Джоат, и ее голубые глаза вспыхнули от негодования. — Все это было простым издевательством! Эта старая грымза, мисс Орган

— Дорган, будь любезна.

— …гадина, уже все давно решила. Зачем же терять время и деньги на переговоры с ней?

— Успокойся, Джоат, — сказал Симеон. — Давай не будем делать преждевременных выводов. Мисс Дорган, хотя у меня и безлимитный тариф связи, но мое время строго распланировано, а власти заверили меня, что все это — пустая формальность. Может быть, нам лучше перейти к урегулированию деталей?

Мисс Дорган с раскрасневшимися щеками сделала глубокий вдох и раздраженно фыркнула.

— Не могу поверить, что вы настаиваете на своем заявлении, зная, что настоящие люди, супружеская пара, хотят иметь ребенка. Одно дело, если бы никто не хотел удочерить эту девочку, но в данном случае все по-другому. В первую очередь, потому, что на данной стадии развития она очень ранима, и такой, как вы, не сможет понять, что с ней происходит.

— Потому что Симеон — мужчина?

— Потому что он капсульник. Моя дорогая мисс Хэп, как профессиональному «телу», вам, без сомнения, известны все особенности таких личностей. Вы ведь не будете отрицать, что они фактически относятся к другому биологическому виду? Что они не имеют реального представления, что значит самостоятельно передвигаться? Как он сможет вырастить активного, разносторонне развитого ребенка? — Ударение, сделанное на двух последних прилагательных, едва не заставило Чанну заскрипеть зубами от злости и отвращения. К тому же вопрос Дорган был чисто риторическим.

— Ну, теперь, Джоат, — начал растягивать слова Симеон, вновь позаимствовав эту манеру у Пэтси-Сью, — я думаю, ты была права. Мисс Горгона составила свое мнение еще до того, как повстречалась с нами.

— Я Дорган, — отреагировала социальный работник, акцентировав «Д».

— Говорила же я тебе, — ответила Джоат, — эта старая ведьма, мисс Орган, уже все решила.

— Дорган. Дорган. ДОРГАН!

— Замолчите! Все трое. — Чанна бросила взгляд на колонну Симеона, на покрасневшее лицо Джоат и, наконец, остановила его на представителе Комитета защиты детей. — У вас очень странные представления о капсульниках, мисс Дорган с «Д» в начале. Я бы посоветовала вам вначале хорошенько подумать, прежде чем отпускать подобные расистские реплики. А в особенности я возмущена тем, что вы отрицаете человеческую сущность Симеона. Я никогда не встречала капсульника, который не был бы, по крайней мере, столь же дееспособным и ответственным, как и тот, кто обладает развитым телом. И, несомненно, не обладал бы более высокими нравственными критериями! Ваши реплики фактически свидетельствуют о том, что у вас сформировалось предубеждение. Предубеждение, которое, напомню вам, преследуется в судебном порядке.

Мисс Дорган вскинула голову.

— В этом нет никакой необходимости, мисс Хэп, не стоит мне угрожать. Не сомневаюсь, благодаря вашему длительному сотрудничеству с подобными личностями вы больше не считаете их… ненормальными. — Не дав моментально вспыхнувшей Чанне вставить хоть слово, социальный работник самодовольно улыбнулась. — Боюсь, мне придется отклонить эту петицию, исключительно в интересах ребенка. Я распоряжусь, чтобы девочку переправили на Центральные миры, где после недолгого пребывания в сиротском приюте ее удочерит нормальная семья. — По-прежнему улыбаясь, она прервала связь.

— Ну и что? — В повисшей в гостиной тишине казалось, что Симеон кричал. — Ты же не собираешься оставлять за ней последнего слова, а?

— А разве она сама не оставила его за собой? Откровенно сказав о сиротском приюте? — с горечью спросила Джоат. — Я знала, что так и должно было произойти. Я твердила себе: так и случится. Но вы, ученые вы головы, вы были, черт возьми, во всем уверены. — Она ухмылялась, показывая, что была права. — Вы ведь знали: куда обратиться, с кем вступить в переговоры и что делать. Но что оказалось? Вы НИЧЕГО не знали! Но разве могло случиться по-другому? — спросила она, а из ее глаз ручьем хлынули слезы. — Все всегда происходит по-вашему. Ведь вы всегда получали все, что хотели. — Она начала всхлипывать. — Капсулы, образование, еду, жилье. Ну, а теперь все вышло не по-вашему, вот что я вам скажу. Теперь смотрите, любуйтесь, как это отразилось на мне! Всем стало известно, что я существую, где я нахожусь, и скоро сюда прилетят, чтобы забрать меня! Как я поняла, этому инженеру я нужна лишь затем, чтобы он мог спереть мою работу по квантовой механике. Только потому, что он обычный человек, профессор и близко знаком с ней. Вы втравили меня во все это, но, я уверена, сами не ожидали, что меня от вас заберут. Я не собираюсь ни с кем никуда улетать, пока сама не захочу этого! — Ее голос сорвался на крик, а потом она резко развернулась и убежала.

— Джоат! — Чанна собиралась броситься за ней, но Симеон закрыл дверь прямо у нее перед носом. — Симеон! — воскликнула она, не веря собственным глазам.

— Лучше пусть она уйдет, Чанна. А что еще сейчас можно сделать? Запереть ее в комнате и дожидаться, пока за ней прилетят? — Чанна вздрогнула, словно он ударил ее. — Ей нужно какое-то время побыть в одиночестве. Оставь ее в покое.

— Ведь остается же еще целое множество вещей, которые мы можем предпринять, Симеон. Я не собираюсь предоставить этой грымзе возможность победить. Мы можем обратиться через ее голову непосредственно в Комитет защиты детей. Мы можем апеллировать в ОПОПИМ и в ММ, чтобы попросить их о помощи. Ты ведь записал это интервью, да?

Он рассмеялся: ее боевой настрой доставлял ему явное удовольствие.

— Да, конечно, и хотел бы я посмотреть, как члены Меньшинств мутантов и Общества по охране прав разумных меньшинств обрушатся на Горгону за отношение к ним! Хорошая мысль, Чанна. Как раз сейчас я передаю им информацию об этом инциденте. Представляю, как будет весело.


Поздно ночью Симеон заметил свет из-под двери комнаты Чанны. До сих пор он твердо держал свое слово, но сейчас его притягивал бледный, практически незаметный свет из-под двери. «Но, конечно, для того, кто не обладает такими фотосканерами, как у меня», — уточнил он. Все же он постарался соблюсти все необходимые формальности.

Чанна услышала звонок и, на какое-то время потеряв дар речи от удивления, наконец спросила:

— Да?

Из вестибюля раздался тщательно отрегулированный, звучавший едва слышно голос Симеона:

— Можно мне войти?

Она улыбнулась и отложила книжку, которую держала в руках.

— Да, можно.

Она лежала в постели, сонная, с растрепанными волосами. Симеону показалось, что она и сама похожа на заспанного ребенка.

— Не спится? — спросил он.

Она покачала головой:

— Я постоянно думаю о Джоат: она так одинока, там внизу, в темноте.

— Джоат уже давно спит.

— Откуда ты знаешь? Может быть, она до сих пор плачет от обиды после всего, что произошло?

— Я уверен, потому что слышу дыхание Джоат. Она в одном из ее любимых убежищ.

— А она не включила свой акустический имитатор?

— Не-а. Она действительно была очень расстроена!

— Она вела себя слишком прямолинейно. Будь она повоспитанней, она бы не заставляла нас так волноваться. — Чанна облегченно рассмеялась, но потом вновь погрустнела. — Она замечательная девочка. И действительно не заслужила того, чтобы Горгона вела ее дело. Послушай, Симеон, в Центральных мирах «мозг» и «тело» считаются парой. Наш контракт должен продлиться гораздо дольше обычного брака. Если я останусь здесь, скажем, лет на десять и тоже подам заявление о совместной — с тобой — опеке, большая часть возражений Горгоны отпадет сама собой.

— Совместная опека, ого-го? Да разве тогда Горгона сможет утверждать, что женщина, «тело», не является для девочки прекрасной ролевой моделью. Я уже активизировал свои линии связи и начал эту кампанию, хотя пока не знаю, сколько еще детей пострадало из-за этой Дорган. Мне совсем не хочется, чтобы ты принесла такую жертву и не добилась никаких результатов. Борьба с мисс Горгоной через нашу бюрократию не превратит нас в камень, но принесет нам немало головной боли.

Чанна презрительно зашипела.

— Мне некуда спешить — меня нигде не ждут.

— Я знаю, я слышал про Сенегал. Прости, Чанна. Я понимаю, что такое лишиться должности, которую ты страшно хотел получить.

Она вопросительно подняла брови.

— А что это было для тебя, если ты не сочтешь мой вопрос бестактным: город на планете или разведывательный корабль? Или ты замахнулся на целую планету?

— Я управляю городом — плохо или хорошо, как умею. И я совсем не хотел служить на разведывательном корабле. Разведывательный корабль, управляемый «мозгом» и «телом», слишком мал и ограничен. А мне нравится иметь дело со многими людьми. В этом больше возможностей для пробы сил. Я люблю, чтобы от меня требовали многого и чтобы мне возражали.

— Не город и не корабль. Тебе нужна планета?

— Нет, я не хотел бы взять на себя такую ответственность. Кроме того, планеты никогда не покидают своих орбит. Но вот корабль, чтобы я мог много путешествовать…

— Значит, — сказала она, сопоставив его запросы с единственным кораблем, подходящим для этой цели, — командный корабль Космического флота. — Она подняла голову. — И ты рассчитываешь на назначение на один из них?

— Теоретически да. Я подал заявление, и что мне ответили? — «Ты просто незаменим на своем месте, — начал он нараспев монотонным голосом. — Ты прекрасно справляешься со своими обязанностями, и нет никого другого, столь же квалифицированного, кого можно было бы назначить на эту станцию». Я, — мрачно добавил он, — всегда считал SSS-900 лишь временным местом своей работы.

— Сорок лет — временное место работы?

— Для капсульников это, без сомнения, так.

Чанна на некоторое время замолчала, а потом продолжила уже более жизнерадостно:

— С Джоат, которая «подсластит конфетку», не думаю, что буду считать пребывание здесь «величайшей жертвой с моей стороны». Уф! Ну и натворила дел эта Орган! Забрать ребенка?! Как какую-то посылку?! — Она выглянула из своей комнаты, чтобы взглянуть на его колонну. — Как ты думаешь, у нас есть хоть малейший шанс оспорить решение этой фурии?

Симеон не был в этом уверен — он лишь недавно взялся за дело. Но, с другой стороны, он чувствовал, как оно все больше захватывает его.

— При поддержке Большого брата такой шанс у нас есть. Я очень высоко ценю твое решение судиться с ней, Чанна. Но теперь, моя прекрасная леди, почему бы тебе не поспать, с мыслями об этом?

Она вздохнула.

— М-да, но мне что-то не спится, и, — она пошелестела страницами, — ничего не хочется читать.

— Тогда, — сказал он, слегка приглушая свет, — я почитаю тебе стихи на ночь. Устраивайся поудобнее. — Он подождал, пока она не уляжется и не поправит одеяло и подушки, с улыбкой наблюдая за ней. И начал: — Мы, те, кто коротает паломничество песней… — Ее глаза закрылись, и постепенно она проваливалась в сон, пока Симеон читал:

…и нежно в тишине звучат колокола.

Вдоль золотой дороги в Самарканд.

Загрузка...