Город людей

Историограф. «Кривые, окольные тропы»

— Потому, что они плохие! — крикнул кто-то из аудитории, и многие его поддержали.

— Ничего подобного, — покачал головой я. — Есть общий принцип мышления: когда мы пытаемся понять причины поступков других людей, мы склонны относить их на личные качества, а когда оцениваем свои — то на обстоятельства.

— Это как? — спросила белобрысая Настя.

— Если человек поступил с нами плохо, мы в первую очередь думаем, что это потому, что он плохой. А если мы кому-то сделали плохо — то это потому, что вот так получилось.

Дети задумались, переглядываясь, явно примеривая это на себя.

— Поэтому, мы можем называть их «агрессорами» и считать злодеями, но это не приближает нас к пониманию причин конфликта. В истории человечества нет примеров, когда люди бы воевали из-за того, что с одной стороны все были плохие, а с другой — хорошие, хотя все войны описываются именно таким образом. Войны происходили потому, что одним было нужно то, что есть у других. То есть, в корне проблемы всегда какие-то ресурсы — территория, ископаемые, торговые пути, рынки сбыта…

— Они на нас напали! — настаивал сторонник простых ответов.

— Когда на нас нападают, мы должны защищаться, — согласился я. — Но пока мы не понимаем, что напавшему надо — война не закончится…

Борух, ожидавший меня за дверью аудитории, оценил мои потуги скромно:

— Опять пораженческая пропаганда?

— Отчего же пораженческая?

— Потому что, когда война началась, рефлексировать поздно. Теперь все должно быть просто: они — плохие, мы — хорошие, убей врага, спаси Родину. Остальное — интеллигентские сопли, вредные и ненужные. За такое в штрафбат надо посылать. В целях коррекции мировоззрения в сторону окопной правды.

Я пожал плечами — не всегда могу понять, где у майора заканчивается армейский юмор и начинается военный психоз.

— Не строй планы на вечер, — добавил он. — Наш выход.

— Куда?

— Куда пошлют, как обычно. Твоя бывшая как раз с Председателем на сей счет собачится. Весь стол слюнями забрызгали.

— Чего-то ты сегодня злой какой-то… — заметил я. — Случилось чего?

— Не видел ты меня злым, — сердито буркнул Борух.

Ну, не хочет говорить — и не надо. Дядька взрослый, сам разберется.

С Ольгой и Андреем встретились в парке. Она была сердита, он чем-то крайне недоволен, и все пытались сделать вид, что это не так.

— Ждать, пока нам сделают персональный транспорт, некогда, — сходу рубанула Ольга. — Цех номер один загружен, и всё такое важное, что ради нас не подвинется.

Ага, вот из-за чего она бесится. Не удалось, значит, нагнуть Председателя.

— Нас забросят на «Тачанке», мимо реперной сети, напрямую.

Андрея аж перекосило. Ну, с этим тоже понятно — у него с экипажем тамошним какие-то давние терки. Я не вникал, но краем уха слышал. Не любят они его, вишь ты. Небось, есть за что. Да и вообще — кто его любит? Уж точно не я.

— Так мы обойдем те точки, которые контролируют агрессоры, и окажемся в нужном секторе. Дальше — своим ходом, а обратно нас снова подберут.

— А можно узнать, что мы собираемся делать в этом «нужном секторе»? — спросил я без особой надежды. — И где он?

— Нет! — предсказуемо ответила Ольга. — Я уверена, что у нас «сквозит». В Коммуне точно есть их крот.

— Но не среди нас же! — возмутился Андрей.

— Что знают двое — знает и свинья, — отрезала она.

«Тачанкой» среди операторов и прочих посвященных в операции внешней разведки называли загадочный электромобиль, который Матвеев оборудовал пустотными резонаторами. Теперь я знаю, откуда он их отковырял, но это не делает ситуацию более ясной. Потому что я понятия не имею, откуда они взялись там и вообще, что это за место. Это, впрочем, не помешало нам пойти по его стопам, открутив еще один комплект, который нам теперь должны установить на какой-то транспорт. Будет «Тачанка-2», наша личная, но не прямо сейчас, потому что какой-то цех номер один — кстати, что это? — занят чем-то очень важным. Интересно, чем… Зато потом, надо полагать, мы будем, как настоящие чапаевцы. Или махновцы? Отвратительное чувство, что в этой ситуации я не понимаю куда больше, чем стоило бы.

Выход был через два часа, я успел только поесть и переодеться. Когда пришел на точку сбора, «Тачанка» уже стояла, и сидевший там человек неприятно смотрел на мрачного Андрея.

— И почему я опять должен тащить с собой это говно? — спросил он Ольгу. — У нас Маринка за штурмана натаскалась, он больше не нужен.

— Потому что есть такое слово: «надо»!

— Не боишься, что я выпихну его на Дорогу, отъеду и посмотрю, как этого говнюка сожрет Холод?

— Мак, отставь этого козла, — сидящая рядом с ним девушка положила ему руку на плечо. — Если бы он стоил того, чтобы марать руки, я бы давно сама его прикончила. Может, еще и…

— Слышишь, Коллекционер? — обратилась она к Андрею. — Я не Криспи, я ничего не прощаю. Ты не всегда будешь нужен Ольге, помни это!

— Запомню, не сомневайся, — буркнул проводник. — У меня тоже память хорошая.

Двое на «Тачанке» многозначительно переглянулись, и я в очередной раз подивился, как ловко Андрей умеет заводить себе врагов. Как жив-то до сих пор?

«Тачанка», на которой мне довелось как-то прокатиться, с тех пор сильно изменилась. Из открытой всем ветрам вездеходной тележки она превратилась в натуральный гантрак: борта нарощены бронещитами с откидными лючками бойниц, лобовик толщиной с ладонь, вместо потрепанного тента — крыша с пулеметной точкой. Чего не добавилось, так это комфорта. Наоборот — из-за кое-как встроенного в центр поворотного гнезда пулеметчика внутри стало очень тесно. Меня усадили за руль, сказав: «Езжай прямо, держи скорость, тут и дурак справится». Ну, раз и дурак… Слева от центрального водительского места уселась девушка Марина, которая была за штурмана-оператора, а справа — тот злой на Андрея мужик, которого все почему-то звали «Македонец». Что-то я такое про него слышал… не помню, что. Борух, кряхтя, с трудом влез на тесное место пулеметчика, Ольга с Андреем уселись сзади, пассажирами.

— Давай, Марин, как я тебе объясняла, — сказала Ольга. — Ты должна помнить это место.

Ей, значит, объясняла… А нам, значит, нет. Ну ладно.

— Да уж, такое не забывается, — нервно хмыкнула девушка. — Уверена, что вам туда надо?

— Уверена.

Надо же, она уверена. А я, вот, нет. Но кто ж меня спрашивает-то?

— Как там тебя, Артем? Давай, поехали, — снисходительно сказал мне Македонец.

— Куда?

— Прямо, по дорожке, а там увидишь…

Я нажал на правую педаль, машина медленно и почти беззвучно покатилась, с трудом набирая скорость — видимо, динамика разгона тут была не в приоритете. Еще бы, столько брони навешать… Дорожка начала терять четкость, и я чуть было не потянулся протереть бронированный лобовик, но вспомнил, что это просто визуальный эффект. Мы выезжали в странное межсрезовое пространство, для нас имеющее форму дороги. На самом деле, если верить профессору Воронцову, это просто причуды нашего восприятия, никакой дороги там нет. Но, с другой стороны, если верить Матвееву, недавно обретенные записи которого цитировала мне Ольга, наше восприятие — и есть мироформирующая сила. Как это между собой сочетается — спросите у кого-нибудь умнее меня. Я лучше рулить буду, раз с этим «и дурак справится».

И нет, я не обиделся.

К моему удивлению, Марина не использовала планшет для навигации.

— А как ты ориентируешься тут? — спросил я девушку. — Я как-то раз проехался, но даже с планшетом было очень сложно…

— Потому и сложно, что с планшетом… — ответила она неохотно.

— Марин, расскажи, — сказала сзади Ольга. — Ему можно.

Ну, спасибо, блин. Польщен доверием. Интересно, это в расчете на то, что я буду штурманом на новой машине, или чтобы Андрей послушал? Если бы она попросила рассказать непосредственно ему, небось, Марина бы ее, при всем уважении, послала подальше…

— Это просто, — призналась девушка, — если хоть раз был на Дороге — выедешь на нее без проблем. Планшет для этого не нужен, машина сама вывезет, достаточно включить резонаторы и поехать. А вот найти конкретное место назначения… Ты не работал с нами на штурмовках?

— Нет, — помотал я головой.

Я знал, что «Тачанка» несколько раз обеспечивала поддержку прорывов на сложных реперах, но сам на такие рейды не попадал.

— Там операторы давали нам наводку, через маячки.

— Да, точно, мне показывали, — припомнил я, — но не пригодилось.

— Если сигнал виден, ты просто едешь в его сторону. Дорога приведет тебя, куда надо.

— А если некому подать сигнал?

— Надо просто четко знать, куда тебе надо. Дорога и туда приведет. Скорее всего.

— «Скорее всего»? А если нет?

— Значит, не приведет. Или приведет, но не туда. Или тебе туда не надо. Попробуешь — поймешь.

Марина замолчала и отвернулась, глядя в боковую бойницу.

На Дороге странно. Как будто все, кроме нее самой, сильно не в фокусе. Настолько, что за обочинами все сливается в какую-то муть, через которую видны силуэты. Иногда зданий, иногда — пейзажей, чаще всего, впрочем, развалин. Не Мультиверсум, а руины Колизея. Иногда на обочинах чудилось какое-то движение, тогда все, кроме меня, напрягались и начинали тыкать в ту сторону стволами, а Борух громко жужжал над моим ухом электроприводом поворотной станины пулемета. Я же рулил себе прямо, поддерживая постоянную скорость: пострелять тут и без меня любителей хватает. Так что, когда что-то выскочило из тумана впереди и с разбегу шмякнулось о массивный передний отбойник, я даже испугаться толком не успел. Тяжелая машина качнулась на больших колесах, переезжая тело, и мы покатились дальше.

— Резвый какой… — сказал Македонец.

— Ага… — согласилась Марина.

— Кто это? — спросил я.

— Да черт их поймет… — ответила девушка. — Живут они здесь. Или не живут… Может, они и не живые вовсе.

— Сзади! — громко сказал Борух и снова зажужжал, разворачивая ствол.

— Слева! Справа! — откликнулись Андрей и Ольга. — Черт, да сколько ж их! Артем, дави тапку!

Я ни черта не видел — зеркал заднего вида тут не предусмотрено, а обзор в стороны перекрыт бронещитками. Сидишь, как в танке. Выжал педаль тяги до пола, но машина разгонялась так медленно, что толку от этого было немного. Загрохотал пулемет, и я еще и слышать перестал. Македонец, встав на колени на переднем сидении, развернулся лицом назад, откинул заслонку бойницы, выставил туда руку с пистолетом и быстро выстрелил несколько раз подряд. Перезарядился, пострелял еще… Я по-прежнему ничего не видел, кроме дороги впереди, только надеялся, что они там справятся.

— Тормози! — внезапно крикнула мне Ольга. — Тормози, черт тебя!

Мне это не показалось хорошей мыслью, но командиру виднее. Я нажал на левую педаль, и машина, так же неохотно, как разгонялась, начала останавливаться. Стрельба, впрочем, тоже прекратилась.

— Ты чего, Оль? — спросил Борух.

Кажется, не только мне идея остановиться показалась странной.

— Сдай назад! Давай, ну!

Я задергался, пытаясь сообразить, где тут задний ход. Коробки передач-то нету… Македонец, развернувшийся лицом вперед, щелкнул массивным переключателем, и мотор-колеса дали реверс.

— Эй, там, сзади! Я вслепую еду, если вы не поняли! — я пытался ориентироваться по обочинам, чтобы хотя бы в кювет не скатиться.

— Не торопись… Еще, еще… Стоп! Борь, посмотри на них…

Ольга, откинув на петле бронещиток, вылезла из машины. Матерясь и цепляясь разгрузкой, вывернулся из пулеметного гнезда Борух. За ними полезли остальные, ну и я, за компанию.

Они склонились над лежащими на дороге трупами. Майор перевернул один из них и присвистнул.

— Вот это история…

Я подошел поближе. Покойный выглядел так себе — перекошенное серое лицо, оскаленные зубы, драная в лоскуты одежда, сквозь прорехи которой проглядывало такое же неестественно серое тело, аккуратная темная дырка от пули во лбу. Мне зрелище не показалось достаточно привлекательным, чтобы из-за него останавливаться там, где на нас только что напали.

— Ты знал его? — спросила Ольга.

— Не близко, — ответил майор, — из группы Карасова, стрелок. Не помню, как зовут… звали. Михаилом, что ли. Они какую-то точку держали, но какую… Это надо в штабе узнавать, я за графиком смен не следил.

— А этот? Я его в лицо узнала, но не помню, кто он.

— Из той же команды. Жорик, точно. Анекдоты еще все время травил… Что с ними случилось? Ни оружия, ни обмундирования, обноски эти… Тут все наши?

— Бывшие наши, — уточнила Ольга. — Холодом вывернуло.

— Типа как зомби?

— Не совсем… Но что-то вроде, да.

— Твари изнанки, — спокойно сказал подошедший Македонец. — Мы их встречаем тут иногда. Пытаются сожрать все живое и теплое. Вот если этого говнюка, — он показал стволом пистолета на Андрея, — тут оставить и уехать, то он, наверное, таким же станет. Придет, так сказать, в гармонию со своим внутренним миром.

Андрей ничего не ответил, но посмотрел так, что мне стало не по себе. Македонец и внимания не обратил. Отличная мы команда, загляденье просто. С такой и врагов не надо.

— Я не слышал, что они пропали или погибли, — сказал Борух. — Я бы знал. Это странно.

— Еще как странно, Борь, еще как… — сказала задумчиво Ольга.

Когда мы наконец доехали, покрытие дороги, по пути периодически менявшееся, стало асфальтовым. По обочинам смутно замаячили какие-то строения.

— Поверни здесь, — сказала Марина.

Когда она это сказала, я увидел поворот. Повернул руль, и мир вокруг начал быстро обретать цвета и резкость. Через несколько мгновений мы уже катились по городской улице.

В этом небольшом городке было что-то неуловимо напоминающее Загорск-12, базовый фрагмент Коммуны — провинциальная низкоэтажная застройка, разбавленная втиснутыми в старый центр административными и производственными корпусами в имперском пафосном стиле 50-х. Город был цел, но очень давно заброшен — проросшие сквозь асфальт деревья закрывали грязные фасады зданий, на газоне выросли густые кусты, на дорожках завязался слой травяного дерна. На беглый взгляд выглядело даже романтично, учитывая царящую тут золотую осень в ее лучшей цветной поре. Этакий винтажный постап, тихое торжество природы над уставшим жить человечеством.

— Останови здесь, — сказала Марина.

Я плавно затормозил возле невысокой кирпичной ограды небольшого и заросшего пожухшей осенней травой сквера. Девушка выпрыгнула из машины, обошла ее слева и вытащила из багажного ящика большой букет кроваво-красных гвоздик.

— Какая ты молодец, — сказала Ольга. — А я и не подумала…

— Ничего, неважно… — Марина прошла сквозь полуоткрытые створки ржавых кованых ворот к сваренному из металла пирамидальному обелиску с пятиконечной звездой и положила цветы на усыпанную опавшей листвой траву перед ним. Гвоздики красиво легли россыпью красного на буро-оранжевом. Ольга подошла и встала рядом. Они, склонив головы, помолчали пару минут.

— Дальше мы сами, — сказала Ольга. — Действуй, как договорились.

— Удачи вам.

Марина пошла обратно к машине, а мы, собрав оружие и снаряжение, двинулись сквозь сквер к стоящему в глубине зданию. Проходя мимо обелиска, я заметил вырезанные на металлической табличке длинным столбиком русские имена и фамилии, которые мне ни о чем не говорили.

— Кто там похоронен, Оль? — спросил я.

— Наши ребята, — ответила она таким тоном, что я не стал выяснять подробности.

Мы подошли ко входу. Массивная, обрамленная портиком, деревянная дверь была жестоко исклевана пулями, с колонн, обнажив кирпичную кладку, обвалилась сбитая штукатурка. Выбоины успели потемнеть и затянуться пылью — бой случился давно. Внутри было тихо, пыльно и сумрачно. Под ногами звякнули старые тусклые гильзы. Борух пошевелил их носком ботинка, приглядываясь, но ничего не сказал, головой покачал только.

— Нам туда, — показала в темный коридор Ольга.

Надписи на дверях были русскими, стены украшены скучными портретами неизвестно чьих административных рыл, индустриальная символика на декоративных панно смотрелась вполне привычно. Весьма похоже на мой родной срез лет этак тридцать назад — скучновато, но внушает уважение системностью подхода. Так что, когда в конце коридора обнаружилась длинная лестница в подвалы, то я ничуть не удивился. Сходные обстоятельства порождают сходные решения. Ожидал увидеть зеркального близнеца той самой Установки, но нет — приборное обрамление вокруг репера было совершенно другое, хотя, вполне может быть, исполняло схожую функцию. Поработав м-оператором, я уже привык к такой картине — чуть ли ни в каждом технологическом срезе мы натыкались на устройства аппаратного взаимодействия с реперами. Люди науки, похоже, везде думают примерно одинаково. Уверен, в Мультиверсуме полно наполненных морозом и смертью фрагментов с теми, кто наступил на те же грабли. Не всем повезло выжить, как Коммуне.

— Отсюда нам на В12, — сказала Ольга, и я потянул из сумки планшет.

Происхождение этих артефактов до сих пор оставалось для меня загадкой, как и многое другое в истории Коммуны. Тонкая прямоугольная пластина черного камня похожа закругленными гранями на модные электронные девайсы моего среза. Кажется, что такой предмет должен быть хрупким — но нет, даже обладающие фантастической дульной энергией скорострелки агрессоров их не пробивали и не раскалывали. Этот черный, шелковисто-матовый на вид, но странно-скользкий на ощупь материал, не холодный и не теплый, был сродни тому, из которого сделаны реперы и пластины пустотных резонаторов «Тачанки». Профессор Воронцов отвечал на мои вопросы об их природе неохотно, но как-то проговорился, что этот черный камень вовсе не камень, а некая «первосубстанция», которая даже не материя, а просто имеет вот такую проекцию на нашу убогую трехмерную точку зрения. Не могу сказать, что мне стало понятнее, но концепция внушает уважение масштабностью. Не всякому удается вот так подержаться за сиську Мироздания.

Имея определенные способности, можно было увидеть в плоскости пластины глубину, в которой постепенно открывалась сложная структура белых точек и серых линий. Немногих, имеющих сомнительный талант к работе с реперами, натаскивали вычленять из этой мешанины ключевые точки реперов, а что собой представляет все остальное, лично я до сих пор понятия не имею. И не уверен, что остальные операторы Коммуны в курсе. Нас учили только одному несложному трюку — хвататься за точку одного репера и тащить ее на другую, как на тачскрине планшета. Не сразу, но они начинали слушаться, реперы отзывались резонансом, и после этого ты уже, можно сказать, полноценный м-оператор. Даже если тебя не отпускает ощущение, что это копание земли привязанным к палке «айпадом». Остаются, знаете ли, смутные подозрения, что он годится на что-то еще…

Итак, В12. Я ничуть не удивился, что репер в базе Коммуны — то есть, в моей шпаргалке, конечно, — обозначен серым, то есть, неисследованным.

Впрочем, уже были случаи убедиться, что в базу — во всяком случае, в ту ее часть, к которой имею доступ я, — попадает далеко не все.

— Мы ожидаем комитет по встрече? — просил Борух.

— Нет, — коротко ответила Ольга.

Она была непривычно мрачной, мне показалось, что обелиск наверху напомнил ей о чем-то личном. Но я, разумеется, не стал спрашивать, а поставил указательный палец на светлую точку текущего репера и потащил его на В12. Структура внутри камня слегка дрогнула, чуть посопротивлялась, как будто была умеренно эластичной, потом Мироздание неохотно решило принять новую реальность, в которой мы…

— Да вашу мать! Какого…

…с лихим всплеском навернулись в холодную темную воду.

Под весом оружия и снаряжения мы сразу пошли ко дну. Если бы не тренировки, где действия вбивались до безусловного рефлекса, я бы, наверное, потонул. Высвободиться из ремней тяжелой разгрузки мне бы вряд ли удалось. Но спасибо тем операторам, которые попадали в такие ситуации до нас, и тем, кто учел их опыт при подготовке снаряжения.

Я выдернул чеку спасательного пояса, и баллончик со сжатым воздухом моментально его надул. Плавучесть стала положительной, и вскоре я превратился в поплавок, дрейфующий в полной темноте. Судя по нарастающему шуму воды, меня куда-то тащило течением, и мне это совершенно не нравилось. Мне уже было достаточно мокро и холодно, усугублять это падением в какой-нибудь подземный водопад совершенно не хотелось.

Сбоку замелькали лучи фонариков, и послышалась жизнеутверждающая матерщина Боруха — мои спутники тоже, разумеется, имели спасательные пояса. Я включил свой фонарь и убедился, что мы в каких-то залитых водой технологических подвалах, и нас действительно быстро куда-то несет. Нагруженный пулеметом и боекомплектом к нему Борух оказался на пределе плавучести спаскомплекта и над водой торчала в основном его изрыгающая эмоциональную нецензурщину борода. Ольга и Андрей выглядели более оптимистично, погрузившись чуть ниже плеч.

— Хватайте его! — скомандовала Ольга, и мы, подплыв, подхватили майора за ремни разгрузки, дав возможность нормально дышать.

— Давайте выбираться отсюда, — сказал он, отплевываясь и фыркая. — Слышу нездоровый шум впереди…

К счастью, до потенциального водопада нас донести не успело — Андрей заметил перспективный пролом в стене, мы зацепились за него и вылезли в помещение, где уже можно было стоять по пояс в воде, а потом, поднявшись по наклонному тоннелю, и вовсе оказались на сухом месте. Правда, это не сильно улучшило нам настроение — промокли мы полностью, основательно и насквозь.

— Ты знала, что тут такое? — сердито спросил майор, вытряхивая воду из ПМС-а17.

— Ну, разумеется, нет! — сердито ответила Ольга. — Откуда?

— Обсушиться бы… — тоскливо сказал Андрей, глядя на растекающуюся под ногами лужу.

— Да как? — ответил Борух, оглядываясь. — Здесь и костер-то развести не из чего…

Вокруг были пустые пыльные подвалы вполне современного вида — бетонные, с кабелями и трубами по стенам. Дров для костра никто заготовить не потрудился, и разломать на них было нечего. Я сориентировался по планшету и мы, хлюпая и капая, побрели примерно в сторону так коварно расположенного репера.

Покружили по коридорам и обширным пустым помещениям, несколько раз зашли в тупики, но выбрались быстро — по воде нас не успело далеко унести, и я вскоре начал чувствовать репер. В середине большого подземного зала, куда мы вошли, зияла здоровенная, ощетинившаяся по краям перекрученной арматурой, сквозная, сквозь пол и потолок пробоина. Вверху над ней светили звезды на ночном небе, внизу — шумела вода.

— Наверное, тут он и был… — сказал растерянно Андрей.

— А теперь где? — поинтересовался майор.

— Где-то далеко внизу, — сказал я, осторожно подойдя к провалу. — Слишком далеко.

В свете фонаря метров на десять ниже быстро текла темная вода. С моего рукава в нее капало, но повторить опыт с купанием не тянуло. Кстати, зал, в который мы вышли, был заметно более окультуренным, чем остальные подземелья — круглый, в виде купольной ротонды, он выглядел вполне парадно. Красивый пол из полированной каменной плитки, поддерживающие свод белые пилястры, облицованные чем-то похожим на мрамор стены, покрытая ковром широкая лестница, ведущая наверх. Разумеется, дыры в куполе и полу несколько портили пафос дизайна, но видно было, что задумано неплохо. В бессмертном стиле античной классики.

— Видимо, тут репер и стоял, — задумчиво кивнула на центр зала Ольга.

— Удачное попадание, — прокомментировал Борух. — Интересно, чем они так?

— Да мало ли… — отреагировал Андрей, — меня другое интересует. Вам не кажется, что все довольно свежее? Не сто лет как брошено, а буквально вчера?

— Ну, так-то да… — неуверенно сказал майор, пробежавшись фонариком по стенам и полу, — Но из-за пробоины все бетонной крошкой засыпано, не поймешь.

Мы поднялись наверх по широкой парадной лестнице. После слов Андрея мне тоже показалось, что ковер на ней, хотя и замусоренный обломками, какой-то слишком новый. И все же, увидеть на улице горящие фонари и редких, но совершенно обычных прохожих, было определённым шоком. Мы застыли, оглядываясь, на пороге симпатичного, несколько похожего на миниатюрную версию Капитолия, здания. В две стороны шла улица, перед нами раскинулась украшенная рядами изящных уличных фонарей площадь с фигурными клумбами. В центре ее возвышалась подсвеченная скульптурная композиция с какой-то стелой и каменными фигурами людей вокруг нее. Люди то ли что-то кидали в небо, то ли ловили оттуда. Если бы не напряженные до героизма лица скульптур, это было бы похоже на рекламу NBA18.

Улицы были почти пусты, и проходящий мимо человек покосился на нас с некоторым удивлением. Впрочем, я, увидев на улице четырех мокрых и грязных и увешанных оружием людей, отреагировал бы куда активней. Этот же посмотрел, даже не задержав шага, и пошел себе дальше, не оборачиваясь. Человек как человек, европеоидный тип, средний рост, в штанах и куртке. Мне показалось, что вид у него был невеселый и какой-то отмороженный, но здесь была глухая ночь. А ночью по улицам редко ходят счастливые, полные энтузиазма люди.

— И что нам делать? — спросил растерянно Борух.

— Обсушиться, отдохнуть, поесть, подумать, — перечислила последовательность Ольга. — Пошли куда-нибудь, поищем место поукромнее.

Город производил впечатление большого и современного — широкие улицы, многоэтажные здания, фонари, подсвеченные витрины магазинов. Надписи непонятны, но догадаться несложно — вот гастроном, вот одежда, вот обувь, вот какие-то велосипеды, почему-то сплошь трехколесные и со странной посадкой. Встретилась и пара заведений, которые не могли быть ничем иным, кроме как барами — открытые даже ночью, они предоставляли приют немногочисленным посетителям с бутылками и стаканами. В них плавал клубами дым — почти все курили маленькие короткие трубки. Пахло чем-то незнакомым.

При этом половина домов имели вид заброшенный — пыльные окна, грязные стены, потухшие пустые витрины. В нескольких фасадах зияли дыры, пробитые как будто пушечными ядрами, такие же следы довольно часто встречались на дороге и тротуарах улицы — глубокие, разного размера ямы, некоторые с обожжёнными краями. Часть из них были старыми, полузасыпанными, часть производили впечатление свежих. Возле некоторых стояли металлические треножники с табличками, надписи на них были, разумеется, непонятны. На каких-то треножниках висели маленькие цветочные венки из пожухлых лиловых цветов — где совсем засохшие, а где и совершенно свежие.

— Бомбят их тут, что ли? — неуверенно спросил майор.

Город вовсе не выглядел находящимся на военном положении — те дома, которые не были заброшены, светились огнями разноцветной иллюминации, люди, попадающиеся нам навстречу, не выглядели встревоженными. Где-то вдали глухо хлопнуло, и раздался гулкий удар. Земля дрогнула под ногами. Ночной прохожий впереди непроизвольно втянул голову в плечи, но больше никак не отреагировал, даже шаг не ускорил.

Звук повторялся регулярно, с интервалом в десять-пятнадцать минут, то ближе, то дальше. Вздрагивала земля, но больше ничего не происходило: не завывали сирены, не мчались машины МЧС, сидящие в барах горожане даже головы не поворачивали.

— И правда, кажись, бомбят… — с сомнением сказал Борух. — Чем-то баллистическим? А почему взрывов нет?

Мы ушли с центральных улиц, заброшенных зданий стало больше. Быстро светало, мне было холодно и очень неуютно в мокрой одежде.

— Давайте сюда, — сказала Ольга, показав на приоткрытую дверь трехэтажки, которая выглядела нежилой. — Хватит по улицам шляться.

Внутри оказалось пыльно, темновато из-за грязных окон, но уютно. Несмотря на открытые двери, дом не был разграблен. В комнатах неплохая солидная мебель, в шкафах книги, на вешалках одежда, в ванной текла из крана вода. Кухни я не увидел, зато в большой гостиной был камин, рядом с которым нашлась полная дровяная корзина.

Через несколько минут мы уже сидели, завернувшись в найденные в ванной полотенца, а наша одежда сушилась на расставленных перед горящим камином вешалках. Андрей кипятил воду для чая в походном котелке, Борух присматривал за входом и улицей, стоя у окна.

Поели, попили чаю, обсушились — и только тогда вернулись к главному вопросу дня: что же делать дальше?

— Наша задача, — соизволила сообщить Ольга, — найти базовый срез агрессоров, разведать его по мере возможности и по результатам принимать дальнейшие решения.

Она, разумеется, соврала. Ольга не была бы Ольгой, если бы сказала правду. Не знаю, что думали по этому поводу остальные, но я был совершенно уверен — действовать в режиме «а там посмотрим» совершенно не в ее стиле. Давно все продумано, расписано и спланировано. И знает она всегда больше, чем говорит. Играть партнеров «в темную» — это ее фирменный modus operandi19.

— Возможно, мы сможем установить, с кем вести переговоры, — продолжала она. — Возможно, вычислим их ключевые реперы и устроим контрблокаду. Возможно, присмотрим объект для диверсии — они должны понять, что война всегда приходит к вам домой…

Последняя идея показалась мне наиболее в Ольгином стиле, но то, что она ее озвучила, означает, наверное, что на самом деле всё не так. Или она специально ее засветила, чтобы мы так подумали. Или тут что-то вообще третье, что мне и в голову не придет.

— Это все хорошо… — сказал от окна Борух, — а сейчас-то что делать? Как я понимаю, наш маршрут накрылся мохнатой шапкой вместе с утонувшим репером? И как мы будем выбираться отсюда, тоже непонятно?

— Посмотрите на это! — позвал нас из коридора обшаривавший этаж Андрей.

В соседней квартире, расположенной зеркально той, где мы расположились, тоже был вполне обычный интерьер. Шкафы были раскрыты, ящики секретеров выдвинуты — но это уже Коллекционер отрабатывал свое прозвище в поисках чего-нибудь необычного или ценного. Интереснее было другое — в сумрачной, отделанной резными деревянными панелями спальне, стояла большая, почти во все помещение кровать. И это массивное ложе было посередине пробито чем-то, пролетевшим сквозь крышу и все перекрытия верхних этажей и ушедшим куда-то вниз, в подвалы. Если заглянуть в пробоину под правильным углом, то вверху было видно небо. Внизу ничего видно не было, но сама кровать заскорузла от почерневшей засохшей крови, а рядом с ней стоял черный металлический треножник с двумя словами на неизвестном языке и значками, вероятно являющимися цифрами. Скорее всего — датой. Сверху на этом легком раскладном сооружении висел высохший пыльный веночек осыпавшихся цветов.

— Вот оно что… — удивленно сказал Борух. — Так это кенотафы20?

За окнами снова что-то хлопнуло и грянуло во вздрогнувшую землю. Мы уже привыкли к регулярности этих звуков и не обращали внимания, но тут переглянулись и посмотрели на дыру в потолке.

— Кажется, я что-то слышал про этот срез… — задумчиво сказал Андрей. — Сюда добирался кто-то из этих, «Метросексуалов»…

— Метро… кого? — переспросила Ольга.

— Да, команда контрабасов, которая ходит через кросс-локусы метро. Сами они себя называют «Метрострой», но прозвище прилипло… У них специфические маршруты, потому что подземка есть не везде, но зато они иногда попадают туда, куда не заходят другие.

— И что это за срез?

— Я буквально краем уха слышал. Якобы, вышли они в рабочем метро среза, где все время что-то падает с неба. Камни — не камни, метеориты — не метеориты, но летят они с такой скоростью, что даже в метро сквозные дыры в тоннелях, ничего не спасает.

— Да ладно, — засомневался я, — тогда бы они в атмосфере сгорали…

— За что купил — за то и продаю, — пожал плечами Андрей, — я им тоже не поверил. Проводники те еще сказочники. Рассказывали, что местные от этой напасти ударились в какой-то религиозный фатализм, и им теперь вообще все пофиг.

Бумм! — под пол ногами опять слабо вздрогнул.

— Когда тебя в любой момент может в брызги размазать, — задумчиво сказал Борух, — это меняет восприятие мира. Тем более если от тебя ничего не зависит — голая вероятность.

— Да, — припомнил Андрей, — как раз вероятность. Вроде бы местные посчитали, что для каждого конкретного человека вероятность попадания этой фигней точно в макушку не больше, чем под машину попасть, от рака помереть или из окна выпасть, и не стали ничего с этим делать. Ну, или все равно не придумали защиты, и так себя успокоили. Чинят критическую инфраструктуру, а на остальное забили и живут себе.

— Как-то невесело они живут… — прокомментировал Борух.

— Ну да, статистика статистикой, а голове не прикажешь… — согласился Андрей.

Хлопок, удар. Пол на этот раз дрогнул сильнее — видимо, близко легло. Я поежился — действительно, цифры не сильно успокаивают. Люди вообще не умеют оценивать вероятность в житейском, а не математическом смысле. Кокосовые орехи убивают сто пятьдесят человек в год, а акулы всего пять. Но никто не снимает фильмы ужасов про кокосы.

— Тём, а посмотри — тут есть еще репер? — неожиданно спросила Ольга.

Мне стало стыдно — вообще-то я, как оператор, должен был сам догадаться. Покрутил в планшете структуру, прикинул… Это не так-то просто, на самом деле — понять, в одном срезе реперы или нет. Между ними может вообще не быть прямого резонанса, а именно резонансные связки были первичны для создателей планшетов — кто бы они ни были. Но я вообще хромаю в теории. Я и практик-то так себе.

— Да, с высокой вероятностью, есть. Возможно, даже несколько. Но определил пока один, и он далеко.

— Насколько далеко?

— Не знаю. Встроенного дальномера в этой штуке нет. Но направление покажу.

Мы шли по улицам, вздрагивая от периодических хлопков и ударов. Прохожим было на нас плевать, нам на них, в общем, тоже. Один раз увидели, как возле свежей дыры в земле какой-то человек в оранжевой униформе смывает шлангом брызги крови и плоти, а потом устанавливает раздвижной, как фотоштатив, треножник, пишет на его табличке что-то маркером и уходит. Венок вешать не стал. Наверное, это не входит в его обязанности. Может быть, не дождавшись к вечеру пропавшего, родные побредут по ежедневному маршруту, вглядываясь в свежие таблички кенотафов. А найдя, зарыдают и пойдут плести веночек. А может, и не зарыдают. И не пойдут. Может, пожмут плечами и станут жить себе дальше, пока очередной хлопок сверхзвуковой каменюки с неба не превратит в облако красных брызг уже их.

Через час, поняв, что до репера дальше, чем можно было бы надеяться, мы спустились в метро, определив его по характерному пассажиропотоку в дверях станции. Сориентироваться в схемах и названиях на стенах было невозможно, но один из тоннелей шел в нужном нам направлении. На платформе стояла будочка с каким-то мужиком в униформе, люди подходили к нему и что-то передавали в окошко. Возможно, деньги за проезд. Мы пренебрегли, и нас никто ни о чем не спросил. Может, решили, что у нас проездной.

Поезд, вытолкнув собой из тоннеля горячий ветер, застыл у платформы. Он не был похож на наши — цилиндрический в сечении, с обтекаемым носом, без кабины машиниста спереди и разделения на вагоны. Двери уехали вверх, пассажиры вышли, пассажиры вошли — ну и мы с ними. Внутри оказались пары стоящих лицом друг к другу кресел с каждой стороны длинного салона, гнутые окна, светильники на потолке. Никто не стоял, все сели, мест хватало. Вообще, поезд был полупустой, да и на платформе народ не толпился — то ли время не пиковое, то ли от перенаселения этот город не страдал.

Двери опустились, коротко прошипел воздух, заложило уши. Такое впечатление, что вагоны тут зачем-то герметичны. Никто не объявил следующую станцию, поезд тихо тронулся, очень быстро набирая скорость, и втянулся в темный тоннель. Новые пассажиры достали из сумок газеты и книги, развернули их и погрузились в чтение. Наверное, эпоха телефонов тут не наступила. На нас по-прежнему никто не обращал внимания, хотя мы, мягко говоря, сильно выделялись. Впрочем, друг друга они так же игнорировали. Возможно, не видели смысла заводить лишние знакомства. Чтобы потом не переживать, когда брызги от нового приятеля смоют шлангом в канализацию. Кстати, я до сих пор не видел тут ни одного ребенка и даже молодого человека. Все окружающие выглядят на тридцать лет и старше, одеты в неяркую, практичную и лишенную признаков моды одежду, у женщин не видно косметики и украшений. И у всех какое-то общее печальное равнодушие на лицах. Похоже, людям не стоит постоянно напоминать о том, что они смертны. Даже если статистика благоприятна.

Поезд летел в темноте тоннеля, и мы понятия не имели, куда. Но направление нас устраивало, ехал он прямо, так что мы немного расслабились. Я вытянул натруженные ноги, сгрузил с себя автомат и рюкзак. Кресло оказалось удобным, и я уже почти задремал, когда свет погас, прекратился ровный гул моторов, и поезд стал замедляться, двигаясь по инерции. На потолке вагона зажглись тусклые аварийные огни, читать стало темновато, и пассажиры зашуршали своей макулатурой, сворачивая ее и убирая. Никто не паниковал, и даже, кажется, вовсе не волновался. Вагон остановился, за окнами была темнота туннеля. Постепенно стало душно и жарко, но люди продолжали спокойно сидеть, и мы следовали их примеру, поскольку все равно не могли придумать ничего лучше.

Вагон дернулся, свет зажегся, поезд быстро набрал скорость и помчался дальше, пассажиры вернулись к чтению.

— Починили, видать, — сказал Борух.

Внезапно в окна хлынул яркий солнечный свет, а вертикальное ускорение вдавило в кресла — поезд выскочил из тоннеля и теперь, как вагонетка в «русских горках», стремительно взлетал по дуге на высокую решетчатую эстакаду. Мы поднимались все выше и выше, и перешли в горизонталь на высоте метров, наверное, пятидесяти. Отсюда открывался широкий, но довольно скучный обзор — внизу развернулась практически пустая равнина, кое-где размеченная прямоугольниками сельскохозяйственной деятельности. Разнообразила его только такая же конструкция, идущая рядом. На наших глазах по ней просквозил встречный состав.

— Смотрите, смотрите! — Андрей показал вниз, и я разглядел валяющийся на земле под параллельной эстакадой разбитый всмятку поезд.

Это не добавило оптимизма, но деваться было некуда. Тем более что наш вагон летел ровно, не раскачиваясь, с тихим ненавязчивым гулом моторов и очень, очень быстро. Я смотрел в окно и видел периодически вспухающие на земле облачка выбитой вверх земли. Сами метеориты — или что это там такое падает, — разглядеть было невозможно, слишком быстрые. Странно, что от них не оставалось следов в атмосфере, как будто они возникали сразу у земли. Хлоп — и только брызги.

Эстакада пошла вниз, вызывая внутри неприятное чувство падения, и вскоре поезд с легким хлопком влетел в тоннель. За окнами снова стало темно, а пассажиры завозились, готовясь к выходу.

— Кажется, куда-то прибыли… — сказал Борух.

У меня же нарастало чувство близкого репера, похожее на… Да ни на что не похожее, не знаю, с чем сравнить. Просто я в какой-то момент понял, что он вот там, не очень далеко, и становится ближе, о чем и сообщил остальным.

Поезд, замедляясь, вкатился на платформу станции — совершенно такой же, как та, с которой мы выехали. Прошипели двери, уезжая вверх, часть пассажиров вышла, часть осталась — видимо, не конечная. Мы, конечно, вышли. Судя по ощущениям, до репера оставалось с полкилометра, не больше.

Мы поднялись наверх по длинной широкой лестнице, вышли из стеклянных раздвижных дверей и просто пошли по улице. Редкие пешеходы, еще более редкие машины — довольно скучного утилитарного дизайна и неярких цветов. На мой беглый взгляд, этому срезу вообще присуща блеклость и невыразительность. Одежда, интерьеры, архитектура — все спокойное, однообразное, очень умеренно и унитарно украшенное. Вот и помещение с репером оказалось точно таким же, как и то, в которое мы попали в начале. Только без дырки в полу и крыше. Вписанная в большой зал купольная ротонда, посередине которой стоит обрамленный невысоким бордюрчиком черный цилиндр.

Здесь нас ждали.

Если судить по моему скудному и достаточно специфическому опыту, в большинстве срезов догадывались, что репер — это не просто черная цилиндрическая фигня из странного камня. Где-то их засекречивали и прятали, ковыряя в меру развития местной науки в тайных лабораториях, где-то выставляли как религиозные символы, где-то ставили в музеи, как неведомые артефакты, где-то подбирали тот или иной ключик к технологии резонанса… Трудно сказать, как к ним относились здесь. Зачем они поставили его в специальном зале — или, как вариант, построили зал вокруг него.

Вокруг репера собралась странная компания — трое стариков, десятка два детей и три беременные женщины средних лет. При виде нас, старцы шагнули вперед, встав между нами и репером. Если они хотели нас остановить, то просчитались — я спокойно дотягивался до него там, где стоял, и мог запустить резонанс, не приближаясь вплотную. Так что я на всякий случай достал планшет и активировал его, прикидывая структуру. Седой дед, которому на вид было лет тыща, сделал шаг вперед и обратился к нам на неизвестном языке.

— Извини, дедуля, — покачал головой Борух. — Нихрена не понятно. Не говорим мы по-вашему.

Деды переглянулись, перекинулись парой слов, покивали и вперед вышел другой старикан, чуть моложе.

— Вы быть Коммуна? — сказал он с чудовищным акцентом.

— Да, — кивнула Ольга.

— Мы важный… просьба, требование, дело.

— Говорите.

Опуская дедову косноязычность, странный подбор слов и сильный акцент, резюмирую — он хотел, чтобы мы забрали с собой детей и женщин, поскольку этот мир обречен. На логичный вопрос «почему именно этих?» дедуля ответил, что других нет. Местные не то верования, не то законы, не то традиции — я так и не понял, — не приветствовали размножение как дело в глобальной перспективе безнадежное. Зачем плодиться, если все равно все умрут? А дедуганы — члены деструктивной секты, отрицающей доминирующую идеологию путем интимной практики с соответствующими последствиями. Мне даже показалось, что все эти детишки — лично их, хотя, конечно, в таком возрасте это уже героизм. Дети толкались и шушукались, глядя на нас с живым интересом, чем выгодно отличались от индифферентности остальных здешних аборигенов.

— Во-первых, мы не можем взять с собой больше двоих, — ответила ему Ольга. — Наши возможности ограничены группой в шесть человек, а нас уже четверо. А во-вторых, мы направляемся туда, где им не место.

— Но другие вы брали много люди! — запротестовал дед.

— Другие? Нам надо посовещаться, — ответила она, и мы отошли в сторону.

— Похоже, наши антагонисты тут уже отметились… — констатировал Борух. — И они умеют побольше нашего.

— У нас разведка, вы не забыли? — раздраженно сказал Ольга. — В том числе, чтобы понять, что они умеют и почему.

— Мы все равно в тупике, — поспешил разочаровать ее я. — С этого репера нет резонансов туда, куда нам надо. Придется возвращаться и заходить с другой стороны.

— Ну и как мы выберем тех двоих, которых можем взять в группу?

— Слышь, старый, — обратился к деду Андрей. — Я видел, тут есть машины. Машины, ферштейн? Ну, транспорт, повозки, средства передвижения. Сможете показать нам их гараж? Место хранения, транспорт, машины, понял?

Тот закивал. Что-то понял.

— Ну вот, технически проблем нет. Не напрямую, но выведем.

— Мы не можем взять этих детей… — упиралась Ольга. — Они же не такие, как… Они слишком взрослые для…

— Для чего? — спросил я.

— Для того, чтобы влиться в наше общество!

— Я знаю, куда их пристроить, — сказал Андрей. — Без проблем. Ну, почти…

— Да черт с вами, — зло ответила Ольга. — Все равно все через задницу пошло… Проще заново начать. Где там ваш гараж, дедуля?

В гараже было просторно, чисто и пусто. Совершенно не похоже на гаражи, которые мне доводилось видеть раньше. Детишки заворожено смотрели, как Андрей подошел к задней двери, положил на нее руки, долго о чем-то думал, а потом резко открыл. В проеме крутилась черное пыльное ничто. Я в первый раз видел, как проводники это делают. Надо признать — впечатляет.

Андрей решительно загонял в проем нервно хихикающих детей и по-коровьи равнодушных беременных. Деды коротко нам поклонились, ничуть, кажется, не беспокоясь о том, куда мы отправили их потомство. Странные они тут все.

За проходом нас ждало солнце, море, башня и громкий крик:

— Да какого хуя опять!

Бородатый Сергей стоял перед нами, уперев руки в бока, и в бешенстве орал на Андрея:

— Да ты охуел совсем! У меня тут что, блядь, сиротский приют? Что я с ними делать буду? У твоих подкидышей говенная статистика выживаемости!

— Послушай…

— Нет, это ты послушай! Я даже знать не хочу, где ты их на этот раз спиздил! Да еще детей! Да еще такую толпу! Тебя за йири до сих пор альтерионцы разыскивают, каждый раз спрашивают, не объявился ли ты. И у меня большой соблазн быстренько их сюда вызвать…

— Да не ори ты!

— Не орать? Да я тебя сейчас еще и в грызло отоварю! Киднеппер сраный!

— Уважаемый… э… Зеленый! — попыталась привлечь его внимание Ольга.

— И вы еще тут! — переключился на нее бородатый. — У меня нет лишнего костюма, акка или машины. Проваливайте в свою Коммуну, тут скоммуниздить больше нечего!

— Сергей, — сказал я. — Это не то, чем кажется.

— Ну да, ну да, — скептически ответил он. — А то я вашу компанию в первый раз вижу!

Ну, хоть орать перестал.

— Это беженцы из гибнущего среза, — я несколько упростил картину, но, по большому счету, так оно и было.

— И я единственный лох, которому их можно впарить на передержку? Они не выглядят способными прокормить себя сами, а я не смогу заработать на прокорм всех сирот Мироздания. Забирайте их на хер в свой коммунизм, у вас харч бесплатный!

— Никто не требует от вас взять их себе! — сказала Ольга.

— И потому вы притащили этот детский сад именно сюда?

— Да послушай ты… — начал Андрей.

— Тебя? Я тебя как-то уже послушал! Даже я не наступаю на одни грабли больше двух-трех раз! — снова начал заводиться Зеленый. — Ты мне еще за УАЗик должен!

— Да заткнитесь вы! — рявкнул Борух. — Детей напугали!

Я обернулся на жавшихся плотной кучкой в углу каменного сарая детей. Девочки уже рыдали, мальчики были к тому близки, и только три беременные тетки смотрели тупо и спокойно. Языка они, конечно, не понимали, но догадаться, что им тут не рады, было не сложно.

— Да вашу ж мать… — тоскливо сказал бородатый, разглядывая детишек. — Что ж вы, сволочи, делаете? А то у меня без вас проблем мало… Работа, дети, альтери эти чертовы…

— Дети? — переспросил Андрей. — Родила твоя?

— Мальчик.

— Поздравляю.

— Спасибо.

— Тебе уже сделали толстый намек, что он урожденный альтери, а твои права птичьи? — невесело усмехнулся Андрей.

— Такой толстый, что за щеку не влезет. Пока еще мягко стелют, но край кровати уже виден…

— Мне ли не знать. У меня там жена и ребенок. Про материнский долг и славный путь молодых твоей уже поют?

— В оба уха! Она, конечно, им не особо верит, но…

— А ты думал, в сказку попал?

Я с удивлением смотрел на Андрея. Он женат? У него ребенок? А как же Ольга? Ну, то есть, конечно, в жизни такое сплошь и рядом бывает, но как-то у меня это не вязалось с персоналиями. Не тот Ольга человек.

— Не думал. Но тогда это казалось меньшим злом…

— Мне тоже казалось…

— Не плачьте, дети! — сказал бородатый таким опытным родительским тоном, что они немедленно перестали реветь и вытаращились на него с надеждой. — Я понятия не имею, что с вами делать, но что-нибудь придумаю. Вы голодные?

Дети смотрели и только глазами лупали.

— Они не понимают, — пояснила Ольга.

— Вообще заебись, — покачал головой Сергей, — а что вы их к себе не заберете? Приняли бы в пионеры, или что вы там с ними делаете…

— По ряду обстоятельств это невозможно.

— Ну охуеть теперь…

— Пойдемте все в башню. Да, женщины и дети тоже, — он сделал приглашающий жест, детишки с беременными засеменили за ним. — На их счастье, я только что из магазина. Ты, рыжая, готовить умеешь? Или только врать и стрелять?

Он открыл багажник стоящей рядом машины и показал на пакеты с логотипом супермаркета.

— Давно не практиковалась, но справлюсь.

— Хватайте, что смотрите? Надеюсь, жена меня простит… У альтери ни гречки, ни фасоли, да и помидоры какие-то сладкие…

В подвальной кухне башни он достал самую большую кастрюлю, выдал продукты и Ольга засуетилась у плиты. Я, кажется, ни разу не видел ее в такой ипостаси — в Коммуне мы питались в столовых, а походная костровая еда не в счет. Даже не думал, что она так умеет.

— …бу-бу-бу — Альтерион, бу-бу-бу — дети… — обсуждали что-то Андрей с Сергеем.

Я прислушался.

— Альтери согласятся!

— Да они-то согласятся…

— Да брось, им там будет хорошо… В Альтерионе детей любят.

— …Странною любовью…

— А куда их еще девать?

— Я подумаю. Но ты мне все еще должен.

— У меня есть для тебя шикарное…

Я перестал прислушиваться — стало как-то неловко. Не мое это дело. Но все же расслышал слово «дирижабль».