Город людей

Коммунары. Катастрофа

— Значит, откроется здесь? — молодой, удивительно блеклой внешности, человек в штатском заинтересованно осматривал обвитую толстыми кабелями металлическую арку.

— Если откроется… — буркнул недовольно Матвеев.

— Ну, Игорь Иванович! — профессор Воронцов возмущенно вскочил со стула. — Мы же сто раз обсуждали…

— Мы не обсуждали, — желчно ответил худой и нервный, одетый в потасканный и не очень чистый лабораторный халат ученый, — вы вещали, заткнувши уши…

— При всем уважении… — у профессора Воронцова халат был идеально бел, выглажен и накрахмален, а внешность настолько академическая, что так и просилась портретом в школьный кабинет физики, между Ньютоном и Кюри. — При всем уважении, товарищ Матвеев, но ваша позиция кажется мне недостаточно аргументированной. Пораженческой мне кажется ваша позиция!

— Товарищи, товарищи! — примирительно сказал директор ИТИ Лебедев, крупный широкоплечий мужчина с черной пиратской повязкой через левый глаз. — Все имели возможность выступить на совещании вчера, давайте не будем повторяться… Решение принято, правда, товарищ Куратор?

Человек в штатском внимательно посмотрел на ученых, помолчал, а потом уверенно кивнул.

— Принято, — сказал он жестко. — Партия и правительство ждут от вас результата, товарищи ученые. В вашу установку вложены огромные народные средства, и пора уже показать, что вложены они не зря.

«Какой он все-таки неприятный, — подумала Ольга, — вот все вроде правильно говорит, а ощущение гадкое, как будто врет».

Временно приставленная к Куратору сопровождающей от института, девушка откровенно тяготилась этой обязанностью. В первом отделе, где она работала помощницей, накопилась куча бумаг, требующих разбора, — к режиму секретности в Институте относились более чем серьезно, — но прибывший из столицы, слишком молодой для такого высокого поста функционер не отпускал ее от себя целыми днями. В ее положении это было утомительно физически и тяжело морально. Особенно после вчерашней безобразной сцены…

— Итак, — утверждающе сказал Куратор, — проход открывается здесь, в него пойдет товарищ Курценко…

Все посмотрели на высокого блондина, одетого, как турист, — в сапогах, с рюкзаком, в полевой форме без знаков различия. На груди у него висела новенькая фотокамера «Ленинград», а за плечами — потертый карабин Симонова. Среди белых халатов он выглядел несколько вызывающе.

— Вы готовы, Андрей?

— Всегда готов! — отдал шутливый салют «турист».

— Почему он? — спросил у Ольги шепотом Мигель, жгучий брюнет, дитя испанской революции, один из немногих допущенных к Установке мэнээсов. Вообще-то, его звали Хулио Мигель, но он, по понятным причинам, предпочитал представляться вторым именем.

— Почему этот непонятный Андрей? — настойчиво повторил испанец. — Чем я, например, хуже? Откуда он вообще взялся, этот Курценко?

— Куратор с собой привез, — ответила девушка нехотя.

— Ну вот, мы работаем-работаем, а как первый шаг в неведомое — так привозят какого-то… — недовольно шептал Мигель. — Вся слава ему…

— Какая слава? — осадила его Ольга. — При нашем-то режиме секретности…

— Всем, кроме товарища Курценко, покинуть рабочий зал! — провозгласил Лебедев торжественно. — Давайте, давайте, товарищи, соблюдайте технику безопасности!

— Эх, я бы… — продолжал страдать по романтике странствий Мигель, глядя на зал установки через толстое бронестекло аппаратной. Перед аркой переминался с ноги на ногу, ожидая команды, Андрей, и испанец ему люто завидовал. — Это как, не знаю… Как в космос полететь!

— Помолчите, товарищ Эквимоса, — недовольно сказал ему Воронцов. — Займите свое место у пульта, мы начинаем.

Вскоре у обзорного стекла остались только Куратор и Ольга, у которых в аппаратной никаких функций не было.

— Вы подумали над моими словами, Ольга? — тихо спросил ее молодой человек, глядя мимо.

— Подумала, — решительно, но так же тихо ответила девушка, — и решила, что ваше поведение недостойно коммуниста и честного человека.

— Напрасно, напрасно… — сказал тот рассеянно, как будто в пространство, — теперь ведь все изменится…

— Готовность!

— Есть готовность! — перекликивались в зале.

— Реактор?

— Шестьдесят от максимума!

— Напряженность?

— Растет по графику! Пятьдесят, пятьдесят пять, семьдесят, восемьдесят пять… Восемьдесят семь, восемьдесят семь… — остановка динамики! Нет роста поля!

— Реактор на семьдесят! Поднимайте мощность!

— Девяносто, девяносто два… Медленно растем!

— Реактор на семьдесят пять!

— Мало!

— Опасно работаете, — громко сказал Матвеев. — Реактор в конце ресурсного цикла, не стоит выше трех четвертей мощность поднимать.

— Риск небольшой, — не согласился Воронцов. — Даже если паропроводы опять засифонят, ничего страшного. Плановая остановка вот-вот, заодно и заменим.

Матвеев молча пожал плечами.

— Реактор восемьдесят, поле сто! Установка в режиме!

— Отсчет!

— Десять, девять, восемь…

«Великий момент, торжество советской науки, — подумала Ольга, — а я о каких-то глупостях думаю. Испортил настроение Куратор этот…»

— Три, два один… Разряд!

Все напряженно уставились в обзорное окно. Лампы в помещении пригасли и тревожно загудели, больше ничего не происходило. Стоящий перед аркой Курценко недоуменно повернулся и развел руки в вопросительном жесте. Мол: «И что?»

— Добавьте энергии! — нервно вскрикнул Воронцов. — Мало!

— И так пятьдесят мегаватт качаем, — ответил ему Матвеев. — Куда еще?

— Добавьте!

— Реактор восемьдесят пять! Давление первого контура в красной зоне! Давит из-под уплотнителей! Поле сто десять!

— Да гасите уже, рванет! — зло сказал Матвеев.

— Есть реакция поля! Есть! — закричал от своего пульта Мигель, показывая пальцем на стрелку большого квадратного прибора. — Сейчас откроется!

— Неужели? — подскочил Воронцов.

— Отключайте! — неожиданно закричал Матвеев. — Отключайте, не тот вектор! Вы что, не видите?

— Опять вы, това… — начал директор.

Свет моргнул, пол дрогнул, по герметичной аппаратной как будто пронесся холодный сквозняк. Гул оборудования резко затих, лампы снова загорелись в полный накал. В тишине стало слышно, как стрекочет фиксирующий ход эксперимента киноаппарат. Перед аркой растерянно стоял Курценко.

— Не работает ваша установка, — констатировал Куратор. Голос его был спокоен, но стоявшая рядом Ольга видела, что он в бешенстве. Еще бы — такое крушение планов…

— Ответите вы за свой саботаж, товарищи ученые… — сказал молодой человек зловеще, но его никто не слушал.

— Автоматика отрубила по превышению поля, — сказал Мигель. — Был какой-то пик…

— Что-то определенно было… — засуетился Воронцов. — Дайте мне ленту самописца… Да, вот же, скачок! Установка сработала! Но почему…

На стене аппаратной громко зазуммерил телефон внутренней связи.

— Да, я, у аппарата… — ответил Лебедев. — Что?

— Что исчезло? — голос его стал изумленным. — Вы что, шутите так? Вы там что, пьяные?

Держа в руке черную эбонитовую трубку, директор повернулся к коллегам. Лицо его было растерянным, единственный глаз глупо моргал.

— Говорят, там солнце исчезло…