Город Масок

Глава 18 ДА ЗДРАВСТВУЕТ БЕЛЛЕЦИЯ!

Проснувшись, Люсьен вздрогнул от испуга — прямо в ухо ему беспощадно звенел будильник, и он в первый момент не мог вспомнить, зачем заводил его. Потом осознал, что сегодня важный день — день, когда станет известен результат сканирования, которое ему делали пару дней назад. Хотя после всего, что он пережил, это казалось невозможным, но он совершенно не думал об этом дне, поскольку всецело был погружен в события в Беллеции.

А вот мама и папа явно очень волновались, хотя изо всех пытались скрывать свое волнение на протяжении всего завтрака и поездки в больницу. Почему-то именно это вставало начать волноваться и самого Люсьена.

Он знал, что чувствует себя сейчас значительно лучше, чем во время лечения. У него прошла та ужасная постоянная усталость — она сменилась гораздо более здоровым ощущением постоянного недосыпания из-за его ночной жизни в Беллеции. Да и возвращения из Беллеции больше не были такими изнурительными, как в тот: первый раз, когда на него как будто навалилась свинцовая тяжесть.

Но когда он прошел через вращающиеся двери в амбулаторное отделение, его старые страхи вернулись. Наверное, из-за запаха, решил он. Это была смесь раствора жидкости для дезинфекции, которой мыли полы: розовой антисептической жидкости — врачи мыли ею руки, и слабого запаха разваренной капусты, доносящегося из кухни. Абсурдно, но от этого запаха у Люсьена сразу заныло в желудке.

Пока они сидели в приемной отделения онкологу он изо всех сил старался отвлечься от мыслей о предстоящем обследовании, вспоминая вчерашние события в Беллеции. Во-первых, Арианна пришла в ярость, услышав, слова Герцогини.

— Ты не можешь управлять мной, как привыкла управлять всеми! — возмутилась она. — Ты больше не Герцогиня, так что я не обязана подчиняться тебе. И то, что ты моя мать по крови, не дает тебе никакого права так поступать. Ты бросила меня. Моя мать — та, что вырастила и воспитала меня. И она никогда не объявила бы о подобном решении, касающемся меня, даже не спросив моего мнения!

Все, кроме Сильвии, были смущены этой вспышкой. Герцогиня позволила ей высказаться. Она дождалась, пока Арианна замолчала и уткнулась, рыдая, в грудь Валерии. Глаза сестер встретились нал ее взъерошенными, каштановыми кудряшками.

— А что ты предлагаешь, Арианна? — спросила Герцогиня. («Очень мягко для нее», — подумал Люсьен.) — Беллеции нужен правитель. Город должен остаться независимым от Реморы. Ты согласна?

Кудрявая голова, покоившаяся на груди Валерии, кивнула.

— Так кто же это будет? Я не готовила никого себе на замену, ведь мой уход не был задуман заранее. Лишь все эти покушения натолкнули меня на мысль, что я принесу гораздо больше пользы, действуя за кулисами. У тебя будет регент. Ты еще слишком молода, чтобы править но Родольфо мог бы тебе помочь. И я буду всего в нескольких милях — в Падавии, — готовая прийти на помощь, как только понадоблюсь тебе. Я всегда желала тебе добра и именно поэтому не стала сама растить тебя. Ты бы стала самым лучшим заложником для ди Киммичи, которые пошли бы на все, чтобы заставить меня подписать этот договор или сделать еще что-нибудь, нужное им. В Беллеции есть люди, которые знают ситуацию и будут помогать тебе — все в этой комнате и твои бабушка с дедушкой. Тебе не придется делать это одной.

В этот момент назвали его имя, и Люсьен внезапно испытал сильнейшее чувство благодарности к родителям.

— Я очень рад, что вы здесь, со мной, — шепнул он им, и они вместе вошли к консультанту.

Энрико был абсолютно не готов к визиту отца Джулианы. Витторио Масси был крупным широкоплечим мужчиной, и сейчас он был в плохом настроении. Он вошел в комнату Энрико, выкрикивая «Где она?!», за этим последовали неразборчивые угрозы, включая избиение кнутом, и ругательства в адрес дочери, которую он называл проституткой и многими другими, еще менее лестными словами. Энрико был удивлен.

— Вы говорите про Джулиану? — спросил он. — Я не видел ее несколько дней, с тех самых пор, как умерла Герцогиня, упокой богиня ее душу.

Витторио рефлекторно осенил себя «рукой фортуны», но не успокоился.

— Мы тоже не видели ее с тех пор, — ответил он. — Утром она сказала, что отправляется на Бурлеска, на очередную примерку, но оттуда прислали человека передавшего, что она не приехала и что они беспокоятся о ее здоровье. Поэтому я решил, что она у тебя, Позор на всю нашу семью из-за того, что она так бесстыдно поступила— и всего за десять дней до свадьбы!

Он рыскал по комнате, но было ясно, как день, что здесь нет и спрятаться ей негде. Энрико почувствовал беспокойство: может, она сбежала с серебром?

— Она взяла что-нибудь из вещей? — спросил он

— Пойдем, взглянешь сам, — ответил Витторио. — Насколько я могу сказать, все на месте.

Витторио, никогда не любивший своего будущего зятя начал понимать, что тот и в самом деле не знает, где Джулиана. Он почувствовал облегчение. И тут же — новое волнение: если его дочь не со своим женихом, то где же, во имя Лагуны, она есть?

Уборка палаццо продолжалось еще долго после похорон. Зеркальная комната была полностью уничтожена, но каждый осколок был осмотрен несколько раз, сначала в поисках останков Герцогини, потом в поисках улик и, наконец, на предмет того, чтобы выбрать те детали драгоценных зеркал, которые можно было бы восстановить или хотя бы сохранить. Только после этого все ненужное выбросили.

Все комнаты рядом с аудиенц-залом тоже сильно пострадали. Личные апартаменты Герцогини, Зал Совете, зал с картами и двумя огромными глобусами — земли и неба — все они нуждались в ремонте и декорировании. Но все это было отложено до того момента, когда будет выбрана новая Герцогиня.

Никто не обратил внимания на Сюзанну, когда она упаковывала и уносила личные вещи своей хозяйки. Люди решили, что она исполняет последнюю волю и передает наследство родственникам госпожи, если, конечно, таковые остались. Шкатулки с драгоценностями и серебром, ценные бумаги и великолепный портрет работы Мишеля Джамбери (но ни одного из великолепных платьев или масок) — вот что поможет Сильвии начать новую жизнь.

Консультант, мистер Ласки, просматривал толстую медицинскую карточку Люсьена. Несколько минут он провел, освежая в памяти историю болезни. Он занялся этим, как только они вошли. Люсьен был уверен, что для его родителей эти минуты показались годами, но сам чувствовал себя несколько отстраненно. Мистер Ласки не держал его судьбу в своих руках — все уже было решено, — он был только вестником.

— Я боюсь, что у меня для вас плохие новости, — наконец сказал консультант. — ЯМР-сканирование[11] показало, что опухоль снова растет.

Люсьен почувствовал, как похолодела его кровь, и сквозь его отстраненность пробилась мысль — все это именно так и есть, это не просто слова. До него донесся сдавленный стон матери.

— Что именно это значит? — спросил отец. — Наш сын сможет от нее когда-нибудь избавиться?

— Вопрос на миллион долларов, — ответил мистер Ласки, — наши пациенты всегда хотят получить ответ на него… ответ, которого я дать не могу. Мы, конечно, продолжим лечение, так как надеемся, что болезнь снова отступит, но я должен предупредить вас, что это плохой знак.

В комнате воцарилась тишина — все пытались осознать происходящее. Люсьен с грустью подумал о новой химиотерапии, о постоянной усталости и о том, что снова потеряет волосы. Он жалел, что не может воспользоваться двойником, как Герцогиня. Но это был Лондон, а не Беллеция, и он знал, что ему предстоит самому перед перенести все это.

— Вы не хотите спросить еще что-нибудь? — мягко сказал мистер Ласки. Иногда он просто ненавидел эту работу.

— В последнее время произошли два странных случая — я не могла утром разбудить Люсьена, — сказала мама. — Я имею в виду, что это было нечто более серьезное, нежели просто глубокий сон.

Первый раз это затянулось на несколько минут, но во второй я даже вызвала нашего семейного врача. И оба раза он просто проснулся, как ни в чем не бывало.

— Ох, мам! — сказал Люсьен. — Какое это теперь имеет значение?

Но мистер Ласки очень заинтересовался и задал массу вопросов и даже проверил зрачковый рефлекс Люсьена маленьким фонариком.

— Я не могу объяснить этого, — наконец сказал он, — но я бы хотел, чтобы вы приглядывали за ним, и, если это повторится, — сразу привезли его сюда. Вы можете предупредить моего секретаря, и я буду готов. Я считаю, что его непременно нужно обследовать в тот самый день, когда это случится. А пока я отдам распоряжение, чтобы химиотерапию Люсьену начали как можно раньше.

Говорить было больше не о чем, они попрощались и вышли.

У Арианны голова шла кругом. За несколько дней из простой девчонки с островов, находящейся к тому же под угрозой смерти, она превратилась в потенциальную Герцогиню. Когда Герцогиня впервые рассказала ей правду о ее рождении, она испытала смесь неверия, обиды и восторга.

Теперь она раздумывала о правлении городом и просто представить себе не могла, каково это.

Что касалось Герцогини, то чувства Арианны к ней остались прежними. Она просто не могла думать о ней, как о своей матери. Эта роль навсегда останется за Валерией, любящей и мягкой, пахнущей травами и хлебом, которая была с ней всю ее жизнь. Герцогиня же была беспощадной, эгоистичной, непреклонной командиршей, которой некогда было растить своего ребенка.

Но по прошествии нескольких дней Арианна почувствовала, что у нее все-таки много общего с родной матерью. Несмотря на то что идея стать Герцогиней в шестнадцать лет пугала ее до глубины души и даже обещанная помощь Родольфо была слабым утешением, она постепенно начинала проникаться ее чарующей силой.

Что-то подобное произошло, когда она впервые узнала тайну своего рождения: начальная неприязнь быстро сменилась восторгом от мысли, что ее ждет совсем другая, новая, неизвестная жизнь, а не та, которая, как она полагала, была ей уготована. Казалось, что очень давно прошли те времена, когда самым большим ее желанием было стать мандольером.

В итоге, прежде чем принимать решение, она попросилась обратно на Торроне, чтобы провести время с теми, кого все еще считала своей настоящей семьей. Она попросит у них совета и помощи.

— Пусть едет, — сказала Герцогиня, узнав о желании Арианны от Леоноры. — она все-таки моя дочь — она вернется.

Десятидневный траур был объявлен в Беллеции перед борами новой Герцогини. На улицах начали появляться транспаранты с именем Франчески ди Киммичи. Горожане не равнодушно обсуждали свое будущее. Весь охвачен странной апатией, совершенно не характерной, для жителей Лагуны.

Не в их духе было погружаться депрессию и уныние. Но в городе никогда не происходило ничего, настолько ужасного, как убийство его правительницы. С той самой ночи, когда злосчастная стеклянная маска навсегда изменила судьбу и обычаи города, ничто не задевало беллицианцев так глубоко.

Никто не испытывал энтузиазма по поводу правительницы из семьи ди Киммичи, которая, без сомнения, положит конец независимости города, но других кандидатов просто не было. Обычай не оставлять распоряжении по поводу преемников был частью образа бессмертной Герцогини.

Немногие могли вспомнить те выборы, когда юная двадцатилетняя девушка стала правителем города на четверть века. И никто не помнил ее фамилии или истории.

Она была просто прирожденным политиком и оратором, получив место в Совете еще до двадцатилетия. Предыдущая Герцогиня, бездетная женщина средних лет по имени Беатрис, полюбила юную беллецианку, рожденную в городе, но выросшую на Бурлеска, и подготовила ее в качестве своей преемницы. Это произошло гораздо раньше, чем ожидалось, и причиной тому стала чума. Болезнь не различала чинов, и Герцогиня стала одной из ее первых жертв.

Тогда Беллеция тоже была дезориентирована и находилась в поисках сильного лидера, и юная

Сильвия выбила свою кандидатуру. Ди Киммичи в те времена были уже слишком заняты укреплением своей власти на западе страны, так что у нее не было настоящих соперников.

Если и было какое-то неприятие того, что такой молодой и неопытный политик станет править городом, оно было преодолено ее красотой, умом и сильнейшей преданностью городу и забыто много лет назад. Долгие годы Герцогиню считали незаменимой.

Для Люсьена после похорон Герцогини наступило странное время. Арианна была на Торроне, и ему не с кем было бродить по городу после занятий. Ему ее очень не хватало, но он испытывал странное меланхоличное удовольствие, прогуливаясь по опустевшим улицам притихшего города.

Это очень подходило к его собственному настроению. Он проводил много времени в раздумьях о том, что ждало его в родном мире.

Пока что он не чувствовал себя больным, но хорошо знал, как все изменится, когда возобновится лечение. И ему почему-то казалось, что на этот раз ничего не выйдет. Он был уверен, что мистер

Ласки тоже так думает. Что же он скажет своим друзьям в Беллеции? Он чувствовал себя совершенно беспомощным, и был искренне рад, что в этом прекрасном городе смертельная болезнь оставляет его.

Теперь, когда он увидел настоящую Венецию, он еще сильнее полюбил этот город. Беллеция, конечно, была не такой чистой, но зато была какой-то более свежей, здания были более новыми, и весь город казался более живым и полным надежд. До катастрофического происшествия с Герцогиней, конечно.

Люсьен снова подумал о том, как удобно использовать двойников для того, чтобы справится с трудными вещами, с которыми не хочется иметь дело. И смерть была главной из них. Это сработало для Герцогини… Он оперся на каменный парапет маленького моста и смотрел в грязную воду, вспоминая разговор с родителями, состоявшийся сразу после посещения больницы.

Отец изо всех сил пытался поддержать его, говоря всякие ободряющие слова, в которые, как был уверен Люсьен, сам уже не верил. Но его маленькая храбрая мама была исполнена новой, яростной решимости — Люсьен никогда не видел ее такой.

— Мы должны помочь ему, Дэвид, — сказала она, перебирая свои темные кудрявые локоны, как до этого волосы Люсьена.

Люсьен, мы должны поговорить о том, что тебе может не повезти во второй раз.

— Я знаю мам. — сказал он так хладнокровно, как только мог.

Но они не смогли. В тот раз. Они отложили этот разговор до следующего дня, и Люсьен отправился в Беллецию, как только смог, моля о том, чтобы ночь наступила как можно быстрее.

Это утро с Родольфо прошло совершенно не так, как обычно. Три страваганти долго обсуждали, захочет ли Арианна стать Герцогиней. Сильвия продолжала жить у Леоноры, в полной безопасности, надежно скрытая в самом сердце города, считавшего ее мертвой.

Родольфо был очень расстроен.

— Сильвия хочет, чтобы я объявил, что Арианна ее ребенок. Потом я должен предложить себя в качестве регента. Похоже, что юный возраст Арианны будет единственной помехой на ее пути, если люди поверят в историю ее рождения.

— Вы не хотите делать этого? — спросил Люсьен. Они все были в саду на крыше, освещенном лучами летнего солнца. Детридж устроился в гамаке, а Люсьен с Родольфо — на одной из мраморных скамеек. Родольфо серьезно смотрел на своего ученика.

— Это относится к вещам, о которых не слишком легко говорить, — начал он. — Особенно со столь юным человеком, как ты. Я не хочу тебя обидеть, а имею в виду то, что здесь затронуты такие сердечные переживания, какие, я искренне надеюсь, тебе еще не скоро предстоит узнать. Сильвия не спрашивала, хочу я принять эту ответственность на себя или нет, она посчитала, что я подчинюсь и выполню ее желание. Именно так была устроена наша жизнь, именно так я вел себя все двадцать лет. и особенно последний год. И она знает, что каждый настоящий беллецианец сделает все. что возможно для своего города. Но если бы это была любая другая девушка!

Следить за ребенком от другого мужчины…

Он замолчал и резко встал, начав мерить шагами маленькую террасу точно так же, как и при первой встрече с Люсьеном.

— Да, очень горько сомневаться в верности жены, — сказал Детридж.

Родольфо замер.

— Я не имел в виду ничего конкретного, — быстро добавил елизаветинец, — но суть твоей проблемы именно такова. Ты должен прямо спросить ее о том, о чем тебе необходимо знать.

Люсьен был поражен. Он чувствовал себя мальчишкой рядом с этими двумя людьми, каждый из которых был значительно старше и мудрее его. И он просто не знал, как спросить совета у Детриджа по поводу собственных проблем. Елизаветинец никогда раньше не вспоминал о своей жене или детях.

Он увидел, что теперь Родольфо пристально смотрит на него.

— Лючиано! — обратился к нему Родольфо, подойдя к нему и взяв его руку в свои. — Мне очень жаль, я был настолько погружен в собственные заботы, что совершенно забыл, что у тебя в твоем мире должно было произойти очень важное событие. Расскажи, как прошел твой визит в больницу.

Люсьен опасался этого вопроса. Но смысла ходить вокруг да около на было.

— Плохие новости, — ответил он, — мне стало значительно хуже.

Детридж быстро выбрался из гамака, и оба мужчины заключили его в молчаливые объятья. В их глазах стояли слезы, а Люсьен почувствовал, как они оба близки и дороги ему. Было очень тяжело думать, что, возможно, он покинет своих любимых родителей, но теперь он понял, что, вероятно, ему вскоре придется попрощаться еще и с Беллецией и всеми этими людьми, которые стали ему так дороги.

Ринальдо ди Киммичи ходил по лезвию бритвы. Не было никаких признаков того, что кто-нибудь знает о его причастности к покушению. Его молодая кузина Франческа была в городе и уже даже вышла замуж за пожилого беллецианского советника, который пропил и проиграл почти все семейное состояние. Теперь Франческа была беллецианкой и могла законно претендовать на роль Герцогини.

В течение нескольких следующих дней должны будут осуществиться все его надежды на изменение положения в собственной семье. Захват Беллеции стал бы бриллиантом в короне его амбиций. Но он играл в гораздо более серьезные игры — он должен заполучить то, что было у мальчишки. Для этого он вновь вызвал Энрико.

Но шпион не пришел в резиденцию ремского посла. Они встретились в маленькой кофейне возле старого театра. Ди Киммичи был шокирован тем, как сильно изменился этот человек. Пропала его обычная самодовольная важность, на лице была трехдневная щетина.

— Что со мной случилось? — вяло переспросил он, как только патрон поставил перед ним большой стакан стрега. — Моя невеста исчезла, и никто не знает, где она. И ее серебра тоже нет.

Про себя Ди Киммичи подумал, что она могла передумать связывать свою судьбу со столь непривлекательным человеком, но объяснить случившегося не мог. Обычно он говорил все, что приходило ему в голову прямо, не исключая самых неприятных вещей, но сегодня он пришел не для того, чтобы обсуждать любовную жизнь шпиона.

— Мне нужно, чтобы ты еще кое-что сделал для меня. — наконец сказал он.

— За соответствующую плату, — автоматически ответил Энрико.

— Конечно, — отозвался посол.

— Что именно?

— Я хочу, чтобы ты, гм, схватил мальчишку.

— Убить его?

Ди Киммичи вздрогнул.

Не обязательно, только если он будет сильно сопротивляться. Я хочу, чтобы ты забрал все его вещи и принес их ко мне. Абсолютно все, какими бы незначительными они ни казались.

Энрико поднялся. Перспективе получить еще серебра стряхнула с него его апатию. Это будет легко. Ему уже приходилось следить за мальчишкой.

Вернувшись в Беллецию, Арианна направилась прямо в дом к тете и провела несколько часов наедине с Сильвией. Затем они послали весточку Родольфо, и вскоре три страваганти присоединились к ним в саду с фонтаном. Арианна одарила Люсьена одной из своих солнечных улыбок, но вскоре вновь стола серьезной. Люсьен подумал, что она выглядит так, будто за несколько дней своего отсутствия сильно повзрослела. Он задумался: можно ли то же самое сказать про его вид?

— Я приняла решение, — просто сказала она.

Наступил день выборов. На Пьяцца Маддалена построили деревянную платформу, на которой посадили чиновника со списком жителей города. Перед ним стояли две корзины — одна с черными, а другая с белыми камнем, с помощью которых будет проходить голосование. Каждый житель города, которому исполнилось шестнадцать имел право сделать свой выбор. Белые камешки за Франческу ди Киммичи, черные — для другого кандидата, ее имя еще не было объявлено.

Выбранные камни складывались в специальные чаши и должны были быть подсчитаны в Зале Совета. Результат объявят тем же вечером. Ходили слухи, что второй кандидат настоящий, а не просто фикция для законности выборов, но никто не знал, кто это будет. Горожане уже собирались на Пьяцца, и первые волны возбуждения пробегали по толпе впервые после убийства.

Стены палаццо все еще подпирали огромные деревянные стойки. Туристов было гораздо меньше, чем обычно, но все они были здесь, на этом неожиданном зрелище.

Как только колокол пробил одиннадцать. на платформу поднялись две небольшие группы людей: Родольфо, Арианна и синьора Ландини с одной стороны и Франческа ди Киммичи, по мужу Альбани, со своим мужем и послом. В толпе разнесся ропот — сенатор Родольфо был очень известной фигурой, а некоторые даже узнали недавно оправданную девушку, но никто но знал, зачем акушерка. Для кандидата не было ничего хорошего в том, что ее видели рядом с послом — его миссия была хорошо известна горожанам.

Чиновник посовещался с Родольфо и поднялся.

— Народ Беллеции! — воззвал он. — У нас есть два кандидата. Первый — Франческа Албани, беллецианка по замужеству. Второй — Арианна Гаспарини, беллецианка по рождению. Оба кандидата будут представлены вам.

Ринальдо ди Киммичи встал и обратился к толпе. Речь его была не слишком вдохновляющей. Он не очень готовился, так как считал, что заплатил достаточному числу беллецианцев достаточное количество серебра, чтобы, как он думал, обеспечить, требуемый результат выборов в любой случае. Однако его все равно мучило любопытство по поводу другого кандидата. В какие это игры играл сенатор? А ведь смерть Герцогини должна была выбить его из колеи.

Редкие хлопки раздались, когда ди Киммичи сел, и гораздо более сильные аплодисменты — когда встал Родольфо.

— Сограждане, — начал он. — мы скорбим вместе, — по толпе разнесся одобрительный ропот. — Мы все потеряли ту, которую любили, ту, кого считали незаменимой многие годы. Кто-то может сказать, что нам не оправиться от этой потери, и в чем-то я с ними согласен. Но когда мы уже отчаялись, у нас появилась новая надежда. В наступившей тьме забрезжили лучи нового рассвета. Герцогиня умерла не бездетной.

Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Под злым взглядом кузины ди Киммичи прошиб пот. Когда Родольфо продолжил, толпа затихла, жадно ловя каждое его слово.

— Эта молодая девушка, еще не достигшая шестнадцатилетия, уже доказала, что была рождена в Беллеции, чтобы опровергнуть обвинение в государственной измене специально сфабрикованное против нее. Присутствующая здесь синьора Ландини поклялась в Совете, что приняла роды у беллецианской дворянки и отвезла ее дочь Арианну, на Торроне в семью Гаспарини, которые удочерили ее. Теперь она расскажет вам продолжение истории.

Пожилая акушерка со страхом взглянула в толпу, увеличивавшуюся каждую минуту и уже заполнившую всю площадь.

— Матерью девочки была Герцогиня Беллеции. Я приняла роды в этом палаццо, — сказала она, указывая на дворец, — и сразу после этого отвезла ребенка к сестре Герцогини, Валерии Гаспарини, жившей на Торроне. Эта юная девушка, рожденная почти шестнадцать лет назад, — настоящая дочь Герцогини!

Толпа взорвалась. Не важно, что их Герцогиня оказалась немного не такой, какой они ее считали, не важно, что ребенка скрывали, главное, что сейчас Арианна стояла на платформе с высоко поднятой головой, ее фигура так напоминала фигуру матери, ее фиалковые глаза смотрели в толпу — она была избранницей каждого настоящего беллецианца.

Они не слишком внимательно выслушали, как Родольфо объяснил, что в случае ее избрания будет выполнять роль регента. Люди начали подходить к столу, выкрикивая свое имя и беря черные камни из корзины. Некоторые бросали серебряные монеты в ди Киммичи — к великому его смущению.

В полдень пришлось посылать за дополнительными черными камнями, тогда как корзина с белыми осталась нетронутой. Перед Ринальдо ди Киммичи росла горка серебряных монет, которую он изо всех сил старался не замечать. Когда кандидаты шли в Зал Совета для формального подсчета голосов, его кузина Франческа прошипела ему: «Я требую развода!»

На площади перед платформой лежала нетронутая куча серебра. Никто в Беллеции не хотел напоминания о том, что они могла проголосовать за кого-то, кроме дочери их Герцогини.

Когда Энрико тихо собирал серебро, над палаццо разнесся крик: «Да здравствует Беллеция!», «Да здравствует Герцогиня!» — у города вновь был правитель.