Городок мой, Сиривада

Чалам ЛАЛАСА Повесть

చలం

జీవితాదర్శం

Трое приятелей сидели вечером в клубе, наблюдая за игрой в бильярд. Нарасимха Рао перелистывал американский журнал с видами известного приморского курорта. Его взгляд задержался на одной из цветных фотографий: синее море, лазурное небо, по которому плывет пушистое облачко, почти белый песок. Под цветными зонтиками — загорелые полуобнаженные женщины и мужчины, в искрящейся прибрежной пене резвятся дети.

— Интересно, а в нашей стране есть такие пляжи?

— Тебя интересует сам пляж или женщины, которых можно увидеть на нем? — насмешливо откликнулся Лакшмана Синг.

— Да ну тебя… Посмотри, какой песок, какой солнечный блеск…

— В Мадрасе есть пляжи не хуже.

— Скажешь тоже!

— Синг, пожалуй, прав. Ведь эта картинка тебя привлекает тем, что ты можешь любоваться полуголыми женщинами. На наших пляжах женщины тоже есть, но, конечно, они так не обнажаются, — вмешался Венкая Наюду.

— Подите вы с вашими шуточками! Я спрашиваю, где у нас увидишь такое чистое море, такой снежно-белый песок?

— И у нас есть.

— Где же это?

— Поезжай в Бхимли.

— Что за Бхимли?

И Наюду рассказал им. Этот случайный разговор запомнился, а в марте, когда Нарасимха Рао и Лакшмана Синг решили отдохнуть, они отправились в Бхимли. Оба жили в Анантапураме. Оба никогда не выезжали из Андхры. Нарасимха Рао учился на последнем курсе колледжа, а Синг уже имел адвокатскую практику.

На второй день после приезда в Бхимли молодые люди загрустили. Они были очень разочарованы, хотя и не могли понять почему. Они вспоминали, что рассказывал им Наюду о Бхимли — как будто бы все так и было, но тем не менее они чувствовали себя обманутыми. Зачем поехали в такую даль? И домой вернуться как-то неловко. Собирались ведь на два месяца, а прикатят назад через два дня. Люди же смеяться будут. И все-таки как хорошо бы снова оказаться в Андхре и провести свой отпуск на берегу моря в Раджамандри или Какинаде. Там-то они, наверное, отдохнули бы лучше.

Прошла неделя, а друзьям становилось все тоскливее и тоскливее. Никого из знакомых они не встретили в Бхимли. Правда, на пляже некоторые здоровались с ними, но подружиться ни с кем не удавалось. Им стало казаться, что в Анантапураме люди и приветливее, и общительнее. В конце концов они так бы и уехали вскоре, если бы не неожиданное знакомство с одним из местных жителей Бхимли. Этот высокий мужчина ежедневно прогуливался по берегу моря. Одет он был по-европейски — пиджак, галстук, легкая шляпа. Грузная фигура, седые усы выдавали возраст незнакомца, но кудрявые волосы были еще пышными, так же как и круглая бородка, лицо с полными щеками и проницательными маленькими глазками казалось очень моложавым, а походка — юношески легкой. В его открытом взгляде, манере разговаривать чувствовались энергия и дружелюбие. Молодые люди видели его каждый день. Обычно он приходил на берег моря под вечер. Незнакомец то и дело останавливался, вступал в разговор со всеми, кого встречал на пляже, — европейцами, мусульманами, индусами, приезжими из деревни, горожанами, юношами и пожилыми людьми. После неспешной прогулки он, казалось, вдруг вспоминал о чем-то важном и быстро уходил.

Неужели он знает всех этих людей? Или он такой общительный человек, что заговаривает и с незнакомыми? Может быть, он и к ним подойдет? Они были бы не прочь и сами завести с ним знакомство — очень уж располагал к себе этот совершенно неизвестный им человек. И манеры у него были приятные. Дня через три он проходил по пляжу, с улыбкой глядя на озорные выходки мальчишки, игравшего недалеко от юношей. У молодых людей не хватило смелости заговорить с незнакомцем, но он, остановившись возле них, непринужденно произнес:

— Добрый вечер.

— Добрый вечер, — откликнулись они в один голос.

— Жарко сегодня, не правда ли?

— Жарко? Да нет, совсем не жарко, сегодня хорошо.

— Что-то по вашим лицам не видно, чтобы вам было хорошо. Откуда вы приехали? Вот как, из Анантапурама? Далеко забрались. Наверное, трудно акклиматизироваться?.. — В голосе его звучали сердечность и доброта. — Родственники у вас тут есть? Ах, нет! Комнату снимаете? А с едой как устроились?

— В отеле питаемся, — ответили они.

— В отеле? Нет, это не годится… — Он немного подумал, потом сказал: — Вот как мы сделаем. Пойдите в кафе, что на ближайшем углу, и попросите хозяина кормить вас. Сошлитесь на меня — на Дешикачари. Он запросит немыслимую цену, а вы назовите вчетверо меньше. Если начнет браниться, напомните, что рекомендовал вас Дешикачари.

Друзья так и сделали. Впервые за время пребывания в Бхимли они хорошо поели.

На другой день он снова подошел к ним на пляже.

— Ну, как вам живется в Бхимли? — спросил он с улыбкой. — Конечно, многим приезжим не нравится здесь еда. Они называют местных жителей «кашеедами» — дескать, одно просо едят. Но ведь из-за этого не должно портиться впечатление о таком прекрасном месте. Отчего же вы невеселы?

— Да мы вот все себя спрашиваем, зачем сюда поехали?

— Ну и что же?

— И сами не знаем зачем…

— Вот горе-то! Неужели вам Бхимли не нравится?

— Бхимли-то нравится. Только скучно здесь очень!..

— Как же это можно скучать в Бхимли?

— А почему нет?

— Скучать — когда кругом такая красота! Несуразные вы люди… — Посмотрев на часы, он заторопился: — Моя жена нездорова, мне пора домой…

Глядя вслед удалявшейся фигуре, Синг вдруг неожиданно для себя воскликнул:

— Прощайте, мы решили уехать из Бхимли!

Незнакомец остановился и, обернувшись к ним, сказал:

— Не торопитесь уезжать, останьтесь до завтра. Мы еще встретимся. Ехать в такую даль и вернуться разочарованными из Бхимли! Красота здешних мест обогащает душу! Не торопитесь! — настойчиво повторил он, уходя.

Молодые люди были растерянны. Они не понимали, почему незнакомый человек так уговаривает их остаться в Бхимли. Это казалось странным, но незнакомец привлекал их каким-то непонятным обаянием; в нем чувствовалась удивительная широта духа, мягкое дружелюбие. Кто же он такой? По имени — индиец, по-английски говорит как англичанин. Но расспросить было некого.

Назавтра Дешикачари пришел к ним домой около полудня. Он сидел с молодыми людьми на веранде, перелистывая привезенные ими книги.

— Вы читаете Эдгара Уоллеса? — осведомился он. — Читайте лучше Питера Чэни. — Несколько замечаний Дешикачари о современной английской и американской литературе обнаружили его незаурядную эрудицию и смелость суждений. Юношам трудно было поддерживать беседу с гостем. Полистав книги на телугу, Дешикачари спросил с лукавым блеском в глазах:

— Можете вы сказать, почему в Андхре Шорот[49] популярнее Чалама?

Молодые люди промолчали.

— Ну конечно, потому, что первый благопристойнее! — засмеялся он.

Они пошли на пляж. Остановившись у кромки воды, Дешикачари с улыбкой посмотрел на молодых людей.

— Вот вы уже и повеселели, — сказал он дружески и похлопал Синга по плечу. — Вы тут были одиноки — вот в чем дело. В одиночестве душа цепенеет. Станете старше, научитесь и одиночеством не тяготиться.

Удивительно! Как участливо он к ним относится. Этот совсем незнакомый человек ведет себя как друг, который хочет помочь.

— Вы приехали сюда, наслышавшись о красоте Бхимли, — продолжал Дешикачари. — Что же вы сумели увидеть?

— Море, ну… еще…

— Да, словами этого не передашь. Пойдемте…

Он поднялся с ними на каменистый обрыв и, с восхищением глядя на море, протянул к нему руку:

— Смотрите же! Какие краски, какой блеск, как вода переливается и сверкает под лучами солнца! А придите сюда утром. После отлива камни обнажаются, а между ними остаются крошечные озерца. Сядьте в это время на камни, посмотрите в эти озерца, и вы увидите столько чудес, столько прекрасного. Свет и тени играют на блестящей поверхности воды, среди водорослей мелькают серебряные рыбки. Море, вчера грозно вздымавшее свои валы, теперь глухо шумит вдалеке. А вода, оставшаяся в этих лужицах, словно бы и никогда не была частью вечно движущегося моря, словно бы все время так и заключена в тесных пределах и не имеет ничего общего с бескрайней могучей стихией. А море вдали недовольно рокочет! И если прилив не зальет лужицу, не вовлечет вновь в вечную жизнь моря, то вода в ней загниет, а потом и вовсе высохнет. Так и человек должен приобщаться к природе, чтобы не высохла его душа. Красоту Бхимли словами не передашь. Горы, река, лес, эти прибрежные скалы! Да что тут говорить? Нужно смотреть, и душа ваша раскроется, — закончил Дешикачари и попрощался с юношами.

Он шел по пляжу, то и дело останавливаясь, чтобы поговорить с кем-нибудь; он задержался около молодой пары. Девушка и юноша стояли, взявшись за руки, и смотрели на море. Дешикачари, подойдя сзади, шутливо разнял их руки и встал между ними. Они весело засмеялись и обняли его с обеих сторон.

С этого дня Лакшмана Синг и Нарасимха Рао другими глазами стали смотреть вокруг себя. Любуясь голубым морем, снежными вершинами гор, они будто приобщались к неведомой им раньше тайне природы. В их душах что-то пробудилось, и необычайная красота Бхимли очаровывала их.

— Ну, что ж… Этот Дешикачари словно шоры снял с наших глаз, — говорили они друг другу.

В течение последующих нескольких дней Дешикачари не подходил к молодым людям. Он по-прежнему появлялся на пляже под вечер, неторопливо шел по берегу, останавливаясь, чтобы поговорить то с тем, то с другим. Он казался гостеприимным хозяином Бхимли, а все отдыхающие — его гостями.

Через несколько дней Дешикачари, остановившись около друзей, сказал:

— Завтра на рассвете поднимитесь на эту гору. На вершину ведут ступени, хотя там и нет храма — может быть, был когда-то. Там прекрасно. А как-нибудь вечером мы поговорим.

Друзья сидели на берегу, глядя на лунную дорожку на гладком зеркале моря. Удивительное дружелюбие Дешикачари уже не только радовало их, но и внушало некоторые сомнения.

Может быть, он имеет на них какие-то виды? Не кончится ли все тем, что певец красоты природы самым прозаическим образом возьмет да и попросит денег в долг? Отказать нетрудно, но каким горьким будет разочарование.

По дороге домой они снова встретились с Дешикачари.

— Я забыл вам сказать… Моя жена поправилась, мы приглашаем вас завтра на ужин.

На следующий день к вечеру Дешикачари зашел за ними. Сначала дорога была освещена фонарями, потом он уверенно вел молодых людей по тропинке вдоль берега. Бунгало Дешикачари расположено недалеко от моря, на склоне горы. Открытая веранда, увитая диким виноградом и плющом, обращена к морю. Прохладный вечерний воздух был наполнен ароматом цветов из сада. Дешикачари предложил гостям сесть. Слуга принес стаканы с лимонным соком. В доме было тихо, ветви деревьев в саду недвижны. Тишина казалась даже какой-то пугающей.

— Как видите, мы живем в пустынном месте, — заметил Дешикачари. — В нашем краю англичане не селились, не то эти склоны были бы застроены прекрасными виллами.

— Да уж, конечно, англичане не скупились, когда строили для себя.

— Что же вы думаете, среди индийцев не было богатых людей? — возразил Дешикачари. — Здесь в окрестностях много загородных дач, расположенных в самых неудачных местах. Можно подумать, что индийцы утратили чувство прекрасного.

— Но ведь в Бхимли есть замечательный старинный храм!

— Ну, много веков назад строители обладали этим чувством. А теперь на берегу моря выстроили безобразное здание клуба и сидят там, отвернувшись от волшебного зрелища заката, увлеченные игрой в бридж. А на других курортах виллы англичан украшают берег и радуют глаз…

— Значит, вы считаете, что присутствие англичан здесь было благом?! — запальчиво воскликнул Нарасимха Рао.

— Очевидно, так, — подтвердил Дешикачари. Мягкая насмешка, звучавшая в его голосе, придавала иронический характер этому утверждению, но юноша накинулся на него с еще большей горячностью:

— Значит, вы не цените обретенную Индией свободу, не считаете ее великим достижением!

— Как я могу не ценить свободу после того, как десять лет провел в тюрьме?

— Десять лет в тюрьме! Невероятно! — воскликнул Синг. — За что? Вы были осуждены за участие в антибританском движении? Десять лет!

— Такой срок я получил только благодаря своему остроумию во время процесса. Английский судья оказался человеком с чувством юмора, не то меня осудили бы и на двадцать. Но попал я в тюрьму вовсе не за участие в борьбе против англичан.

— А за что же?

— Как, вы не слышали о моем процессе? Впрочем, вы оба тогда были ребятишками. Сообщения из зала суда с моими фотографиями печатались во всех газетах.

— Что же это за процесс?

— Процесс по делу о растрате Дешикачари.

— О!

И оба вдруг вспомнили события пятнадцатилетней давности, большие фотографии в газетах. Вот почему его лицо казалось им таким знакомым.

— Осудили меня справедливо, не спорю. Как-никак двести тысяч рупий присвоил.

У гостей языки присохли к гортани. Такое неожиданное саморазоблачение напугало молодых людей. Было очевидно, все это сущая правда и хозяин не шутит. Ну и человек! Не постеснялся выложить о себе такое, и ни тени смущения.

— Ужинать будем тоже на веранде? — спросил Дешикачари.

Гости растерянно переглянулись и ничего не ответили. Теперь они предпочли бы убраться подобру-поздорову без всякого ужина. Между тем Дешикачари непринужденно продолжал:

— Вы спросили меня, что я думаю о свободе? Но надо уточнить, какой смысл вы вкладываете в это слово. Обычно, когда мы говорим о свободе Индии, мы подразумеваем свободу от власти колонизаторов. Но подумайте, неужели быть рабами — значит только находиться под игом иноземцев? Мы и не замечаем, как подчиняемся чужой воле, чужим мнениям, а это тоже ведь рабство. Подчинение старшим, домочадцам, жрецам тоже оскорбляет достоинство человека. Тот, кто действительно любит свободу, должен избавиться от какого бы то ни было подавления личности.

Гости слушали молча и думали о том, как бы им поскорее вырваться из этого дома, но словоохотливый хозяин продолжал:

— Говорят, что английское господство принесло Индии нищету и разорение. Но разве страна обнищала только из-за англичан? А разве наши соотечественники не пускают деньги на ветер, придерживаясь старинных обычаев, празднуя пышные свадьбы, поощряя служителей культа, совершая религиозные паломничества, потворствуя суевериям?.. Делают долги, занимают у помещика, ростовщика, а те богатеют без меры. Растут проценты, собственность должников продают с аукциона… Целые семьи нищают, голодают. Глядя на все это, я пришел к выводу, что не грех ограбить того, кто грабит других. Четыре года я жил в достатке и помогал несчастным и страждущим, — закончил Дешикачари. В словах его звучала убежденность в своей правоте.

Подали ужин. Они сели за стол. Овощи были приготовлены замечательно вкусно, но Лакшмана Синг и Нарасимха Рао почти не ели. Хозяйка к столу не вышла, очевидно, распоряжалась на кухне, следила за приготовлением и подачей блюд. Вероятно, старая женщина, необщительна или придерживается прежних обычаев, подумали гости.

Торопливо закончив ужин, молодые люди встали, чтобы попрощаться и уйти, но хозяин задержал их. Он зашел в дом и вернулся с подносом в руках; предложил гостям бетель, надел на них цветочные гирлянды. Теперь Дешикачари был без пиджака, и под его шелковой рубашкой явственно обозначался небольшой круглый живот. Но, несмотря на свой возраст, он производил впечатление сильного, крепкого человека.

— Этот скалистый морской берег обладает для меня необыкновенной привлекательностью, — снова начал Дешикачари. — Вода здесь бьется о скалы, отступает во время отлива и снова рокочет у берега. Каждый день все вокруг выглядит по-иному, эта игра волн со скалами бесконечно разнообразна. А были ли вы за этим ручьем? Пойдите завтра. Там начинается уже совсем дикий, пустынный край. Поднимитесь на гору. У ее склонов — озера, заросшие лотосом, вода в них темно-синяя. Небо там ясное и чистое. В жаркую погоду дует свежий ветер, несущий прохладу со снеговых вершин. Вы сидели под баньяном на берегу ручья? Утром, часов в восемь… Чувствуешь себя, как будто где-нибудь в Италии.

— А вы видели Италию?

— На картинках… А теперь пойдемте смотреть восход луны.

Дом был расположен высоко на горе, и внизу виднелось море — темное, спокойное. Через несколько минут над верхушками кокосовых пальм поднялась золотая луна, и оранжевая дорожка легла на морскую гладь.

— Лаль! — крикнул Дешикачари.

— О-о, — отозвался красивый женский голос.

— Ты видишь? Луна взошла…

— О-о, — снова нежно и радостно прозвучал голос.

Неужели старые люди так любовно и нежно относятся друг к другу? — подумалось Сингу. Да нет, эта сценка разыграна для гостей…

Дешикачари, раскуривая свою трубку, молча любовался луной. Кто-то зажег лампу в доме. По саду медленно разливался лунный свет — сначала он осветил стену дома, потом серебристые блики заскользили в густой тени под деревьями и по дорожкам сада. Аромат жасмина чувствовался теперь сильнее. Из дома доносилась музыка, передаваемая по радио, — звуки ситара. Внизу — залитое лунным светом, почти неслышно рокотало море. Оба друга замерли в экстазе, им казалось, что они перенеслись в какой-то другой мир. Время текло — то ли во сие, то ли наяву. Хозяин дома тоже сидел неподвижно, зачарованный этой летней ночью, которую наполняло свежестью чистое дыхание соленого морского ветра. Наконец молодые люди, словно вырвавшись из оцепенения, молча поднялись и, не прощаясь, пошли по дорожке к морю.

— Стойте! — окликнул их Дешикачари.

Они оглянулись. Дешикачари стоял с факелом, освещая дорожку, вьющуюся в густой тени деревьев.

— Это же опасная дорога! — Голос его звучал сердито. — В горах полно кобр, скорпионов. Возьмите факел и спускайтесь осторожно. Да нет, я пойду с вами.

Он проводил своих гостей до окраины городка. По узкой тропинке шли молча, Дешикачари был все так же задумчив, целиком погружен в свои мысли. Поэтому его слова при расставании не показались странными:

— Радоваться так легко, так естественно… Почему-то люди не хотят этого понять, — сказал он как бы самому себе.

Придя домой, друзья решили, что надо как-то избавиться от этого загадочного человека. Лучше всего уехать, и поскорее. Все это очень непонятно. Разговоры на пляже, добровольное опекунство, приглашение в дом — что последует за этим дальше? Может быть, он строит планы приехать в Анантапурам и тянуть с них деньги? А зачем это смелое саморазоблачение, признание в мошенничестве, в том, что он сидел в тюрьме? Вероятно, Дешикачари рассчитывал завоевать их доверие. Но ведь таким образом он себя скомпрометировал. Знают ли о его прошлом здесь, в Бхимли?

На следующий день друзья стали осторожно расспрашивать о Дешикачари случайных знакомых на пляже. Одни знали его историю, другие что-то слышали, третьим и вовсе ничего не было известно. Зато многие отзывались о нем с теплотой и уважением, ни от кого не услышали они дурного слова. Все говорили о стремлении Дешикачари помочь людям, оказать любую услугу — делом или деньгами, о его необычайной внимательности, участливости.

— Прекрасный человек, таких мало, — говорили многие с радостной улыбкой.

После этих расспросов их сомнения рассеялись. Если этот человек в молодости совершил преступление, то, наверное, теперь поставил перед собой цель искупить грехи.

На следующий день Дешикачари рассказывал им о построенном в древности порте Бхимли, в который приплывали корабли из разных стран. Теперь, когда они блуждали по переулкам Бхимли, живая история города вставала перед их глазами. Будто страницы знакомой книги раскрывались перед ними.

Однажды они долго купались в море, ныряли со скал и поздно вечером вернулись домой.

Ночью у Лакшманы Синга разболелось ухо — вероятно, от удара волны во время купанья. Было слишком поздно, чтобы послать слугу за доктором. Оставался единственный выход — обратиться к Дешикачари. Хотя поднимать его с постели в полночь не очень-то удобно, но он всех здесь знает, может быть, посоветует, к кому обратиться.

Уже давно взошла луна, но Нарасимха Рао все-таки решился и вышел с факелом в руке.

Он не знал точно, как добраться до дома Дешикачари, помнил только, что идти надо берегом моря. Море открылось сразу за поворотом дороги — радостно вздымающее свои волны, сверкающее в лунном свете. Эта красота болью отозвалась в душе Нарасимхи Рао. В его родном Анантапураме и воздух удивительно прозрачный, и контуры гор такие четкие на ясном небе, а при восходе и закате солнце похоже на круглую алую метку, нанесенную на лоб женщины перед молитвой. Но там Нарасимха Рао так не воспринимал красоту природы, только здесь, в Бхимли, Дешикачари научил их понимать ее.

Миновав деревенские домики, он повернул в сторону гор. Дорога, освещенная луной, была как светлый ремень; по сторонам чернели тени деревьев. Нарасимха Рао смотрел прямо перед собой. Ему хотелось любоваться морем, но он вспомнил слова Дешикачари, что здесь водятся змеи и скорпионы. Увидев бунгало, Нарасимха Рао свернул на ведущую к нему узкую тропинку. Тропинка кончилась, и он попал в густую тень от кустов жасмина. Веранда была залита лунным светом. В дальнем ее углу на ковре сидел Дешикачари. Рядом с ним молодая женщина. Прислонясь к его коленям, она глядела ему в глаза. Нарасимха Рао изумился. Ну и ну! Жена, оказывается, совсем молодая. И выглядят как влюбленные. Сколько же лет они прожили вместе? Что она делала, когда он был в тюрьме? Все эти мысли проносились в его голове. Он отступил назад — разве можно им помешать? Может, вернуться домой? А как же помочь больному другу?

— Дешикачари-гару! — негромко окликнул он.

— Входите, пожалуйста, — отозвался тот.

Даже не спросил, кто пришел, — и не боится, живя в такой глуши.

Нарасимха Рао поднялся на террасу. Женщина теперь сидела в кресле.

— А, это вы? — удивился Дешикачари. — Так поздно? Что случилось?

Нарасимха Рао рассказал.

— Я дам лекарство, оно снимет боль.

Женщина сидела молча. Совсем молодая — лет двадцати пяти, не больше. Вероятно, вторая жена Дешикачари. Очень красивая. А может быть, это только кажется в лунном свете? Одета небрежно, по-домашнему, но видно — фигура стройная, изящная. Не обращает никакого внимания на незнакомца. Красавица! И что-то есть в ней загадочное, таинственное.

Дешикачари протянул Нарасимхе Рао коробочку гомеопатических пилюль.

— Жаль, что вы не останетесь с нами, но, конечно, надо скорее помочь вашему другу. Почему вы не посоветовались со мной, прежде чем купаться в море при больших волнах? Я бы объяснил вам, как избежать таких вот неприятных последствий, — укоризненно сказал он.

Странно, что он не познакомил меня с женой, думал, идя домой, Нарасимха Рао.

Вечером с запада из-за гор поползли тяжелые черные тучи. Потемнело и море. Сильный ветер вздымал высокие волны. Друзья сидели на песке, глядя на море. Нарасимха Рао, придя ночью домой, рассказал Сингу о том, что видел в доме их нового знакомого, и обоим не захотелось сегодня встречаться с Дешикачари. Поэтому они выбрали новое место на берегу, в полутора милях от города, около небольшого заливчика. Они долго смотрели на бурную пляску волн, потом поднялись и направились к городку. Но вскоре наткнулись на густой кустарник, видимо, они пошли в обратную сторону. Нарасимха Рао с опаской поглядывал на темные волны, но Лакшмана Синг, посмеиваясь над его трусостью, решительно увлек друга к воде. Неожиданно дорогу им преградила скала, далеко вдававшаяся в воду. Обойти ее не так-то просто — там, должно быть, уже очень глубоко, а море бурное. Факел в руках Лакшманы Синга задуло ветром. Друзья остановились. Загремел гром, блеснула молния.

Сквозь шум ветра и рокот моря послышался женский смех.

Перепуганные и растерянные, стояли они возле скалы, и им уже казалось, что сейчас их смоет волной и оба они погибнут.

— Пропали мы совсем! О боже, помоги нам, яви себя, о господи! — бормотали они.

Господь не замедлил явить себя.

— Кто там? — прозвучал со скалы женский голос.

— А кто вы, амма[50]?

— Что, не можете пройти?

Голос раздавался прямо над их головами.

— Не можем!..

— Сейчас я помогу вам. Не бойтесь!

Со скалы спустилась женщина. Сверкнула молния. Да это совсем молодая девушка. Светлокожая. Как же она очутилась в этом пустынном месте? И телугу знает — должно быть, из Андхры.

Протянула руку, повела за собой. Идет уверенно, будто каждый дюйм этой тропинки ей хорошо знаком. Вывела на дорогу и, ни слова не сказав, снова свернула на тропу. Друзья даже «спасибо» сказать не успели. Они тоже торопливо зашагали по дороге, и, уже придя в себя после пережитых ими страшных минут, Синг сказал другу:

— Она же теперь совсем одна осталась.

— Ну, ничего.

— Да нет, ее надо догнать или давай крикнем! Эй, где вы?..

В ответ громкий смех.

— Что у вас опять стряслось?

Она снова подошла к ним.

— Да ничего… Может быть, нам проводить вас?..

— А-а, вот что… Не беспокойтесь за меня, идите.

Сверкнула молния, на миг осветила все кругом, лицо женщины, фигуру. Она быстро повернулась и пошла. Нарасимха Рао хотел было броситься за ней, но, взглянув на Лакшману Синга, остановился.

— Да идем же! — нетерпеливо позвал его Нарасимха Рао.

— Постой… Скажи, ты ее разглядел?

— Идем! Нашел время разглядывать женщин.

— Разглядел ты ее? — настойчиво повторил Синг, шагая рядом с Нарасимхой Рао.

— Да нет же! Завтра будем и морем любоваться, и на женщин глазеть… А сейчас того гляди ливень хлынет, вот уже и начинается. Слава богу, что живые остались. Потом узнаем, кто она такая…

— Почему она не захотела, чтобы мы проводили ее?

— Какое это имеет значение?! Она, можно сказать, спасла нас — и спасибо. А может быть, она не совсем одета, потому и не хотела, чтобы мужчины ее провожали да разглядывали. А вообще-то странная, конечно, — бродит одна по ночам. Смелая! Бывают же такие женщины… Наверное, англичанка.

— А я думаю, что это Лаласа.

— Какая Лаласа?

— Я ее знал когда-то… Она жила в нашем городе.

— В нашем городе? Да ну! Кто же это?

— Ты ее знать не можешь! Да я и сам не уверен… — ответил Синг. Он смотрел перед собой каким-то отрешенным взглядом, весь уйдя в воспоминания о прошлом.

Четыре года назад он получил письмо от Лаласы. Она писала, что живет очень плохо, в бедности, спрашивала, может ли вернуться к нему. Но не раскаивалась в своем поступке, не сожалела о том, что бросила его, не обещала стать примерной женой.

И все-таки, читая письмо, Синг почувствовал, как радость затопила его душу. Пусть она скорее вернется! Он вспомнил дни их любви, озаренные таким немеркнущим светом… Но что будут говорить в городе, если он примет в дом Лаласу? Да на него пальцами станут показывать! Его младшие братья, мать никогда не согласятся ее простить! А сам он — сможет ли все забыть? Несколько месяцев он собирался с силами, чтобы ответить ей, но так и не написал. А потом от нее пришло еще письмо — всего одна строчка: «Значит, я напрасно верила в вашу любовь?..»

И вот теперь он встретил Лаласу в Бхимли! Как она живет? Одна или снова вышла замуж? Да и Лаласа ли это — та женщина, что спасла их? Увидит ли он ее снова? А она — узнала его?

Если он не ошибся и та женщина действительно Лаласа, то ему лучше немедленно уехать из Бхимли. Не следует встречаться с ней. Хотя вряд ли это Лаласа, нечего так пугаться.

Совершенно промокшие, они добрались до отеля. Они хотели разузнать что-нибудь о незнакомке, но постеснялись сказать, что их спасла женщина. Зайдя в свою комнату, они переменили одежду, обменялись несколькими словами. Нарасимха Рао чувствовал, что Сингу не до разговоров, и взялся за газету. Синг погрузился в воспоминания о Лаласе.

Она ушла из дому в такую же дождливую ночь. Перед этим они сильно поссорились. Лаласа хотела сразу уйти, он удержал ее. Он думал, что все как-нибудь уладится, но его младшие братья и невестки не могли примириться с поведением Лаласы. Дом стал для Синга сущим адом. В общем-то Лаласу он не винил — она ведь говорила накануне свадьбы: «Посмотрим, как у нас получится». Разве можно быть уверенным, что современная, образованная женщина станет вести себя как настоящая индуска, жена старого уклада, блюстительница устоев? И все же он надеялся.

Ох эти современные женщины! Им дали свободу, они получают образование, но что стало с семьей!.. Да, они утвердили себя в борьбе за свое человеческое достоинство. Добились права на образование, права заниматься общественным трудом наравне с мужчинами. Эти женщины не созданы для семьи, они иные. Они не должны вступать в брак. Ведь тот, кто вступает в брак, берет на себя ответственность, определенные обязательства. Иначе брак не имеет смысла.

Несчастье принес в их дом музыкант Мальванкар — он всему виной. И ведь до чего некрасив, просто уродлив: круглый, жирный, как ком масла. Ничего привлекательного в нем нет, кроме его удивительного таланта. Этих артистов нельзя допускать в семейные дома. Как зловещие кометы, врываются они в чужую жизнь и разрушают ее, разрушают счастье, оставляя после себя выжженную пустыню.

Мальванкар бесподобно играл на разных музыкальных инструментах. Он воплощал в своей музыке мечту о красоте. Женщины попадали в его сети, устремляясь за этой мечтой, этой иллюзией. Он становился для них волшебником, преображающим этот мир, творящим радость и счастье. Он срывал с жизни покров обыденности; его музыка вливалась в души и пробуждала их. Он очаровал и Лаласу, разрушил жизнь Синга и его любовь.

Два года их семейной жизни до появления Мальванкара протекали безмятежно. Сингу казалось, что он достиг вершины счастья. В его речах в суде появилась страстность, в его походке — уверенность. Даже после неудачного дня, проиграв дело в суде, он был переполнен радостью. Идя домой, он думал о том, что скоро увидит Лаласу, обнимет ее, весь вечер будет рядом с ней. Но с самого начала их жизни в нем таились подозрения, смутный страх. Она была так привлекательна! Уже через месяц после свадьбы Синга его младший брат, не обращая внимания на собственную жену, ходил как пришитый за Лаласой. Синг гордился своей женой. Обаяние, грация, красота — она была неотразима. Сам Синг три года ухаживал за Лаласой. Из всех студентов колледжа она выбрала его, стала его женой, но он не был уверен в ней, он боролся с собой, подавлял свои опасения, свой страх. Обижаться, когда она шутит над ним? Запретить ей разговаривать с другими мужчинами? Какая ограниченность! И все-таки его иногда раздражало даже то, что Лаласа смеется и затевает проказы с женой его брата. Что же, сказать ей об этом? Пусть сидит весь день смирно в углу, так что ли? Она принадлежит ему. Она отдает ему по ночам свое тело. А днем душа ее ускользает, и в этом Сингу чудился какой-то обман. Но почему обман? В чем он подозревал ее? Никакой вины за ней не было, а когда она изменила ему, то не скрывала этого ни минуты. Еще задолго до измены Лаласы Синг ревновал ее ко всем, даже к младшему брату. Ведь Лаласа — его жена, его собственность! Но только ночью в короткие минуты ее тело принадлежит ему. Днем же — ослепительная улыбка, остроумная речь, звонкий смех — и это для всех, а Синг не принимал участия в развлечениях и разговорах. А ведь жена — его, его собственная. Да и ночью ему становилось не по себе, когда она, прислонясь к его плечу, но отвернувшись от него, подолгу молча глядела в окно на лунный свет. Не будь Лаласа современной образованной женщиной, Синг выбранил бы ее разок, и все было бы в порядке. Но с Лаласой так просто не сладишь. Спросит: «В чем дело?» Не скажешь ведь: «Ни с кем не говори, на других мужчин не смотри!» Она сочтет тебя за сумасшедшего, обольет презрением. И все же так жить — было одно мученье.

Мальванкар утверждал, что мужчина — даже будучи мужем женщины — не имеет права считать ее своей собственностью. «Это ужасно, — кричал он, — пытаться закабалить женщину на всю жизнь, непрестанно твердя — «она моя». «Чья она?» — можно сказать только о вещи, не о человеке».

Считать женщину своей собственностью — разве это и есть проявление любви? Разве не вспыхивает любовь к чужим женам? А когда он, Синг, три года ухаживал за Лаласой — была ли это любовь? Нет, то была страсть, а не любовь. Любовь пришла, когда он добился Лаласы, когда она стала его женой.

Пока она не принадлежала ему, было желание, любовная тоска, ревность — да мало ли что, но только не любовь. Чалам рассказывал сказки о том, что в обществе будущего браков не будет и свободная любовь принесет людям радость и счастье. Он создал нелепую теорию. И сам Синг тоже думал, что любовь должна быть свободной! Но ведь людям, отвергнувшим брак, нужно стать иными, проникнуться возвышенными чувствами. Иначе эти теории послужат оправданием кратковременной страсти без любви.

Да, жизнь с этой женщиной была трудна для него, Синга. Какие муки ревности он испытывал! Он замечал, что в театре Лаласа привлекает к себе все взоры. А если она разговаривала с кем-нибудь, то Сингу казалось, что он для нее больше не существует. Сколько людей по ней с ума сходили!

А какое божественно прекрасное тело, какое обаяние! Когда она, приняв ванну, сидела обнаженная перед зеркалом и расчесывала свои длинные черные волосы, Синг не мог отвести от нее взгляда. Он стоял за ее спиной и любовался отражением груди в зеркале, ямочками на спине, линией бедер, и вдруг хватал ее и опрокидывал на широкий диван…

Неужели он нашел Лаласу и она снова войдет в его жизнь? Что она здесь делает? Снова сошлась с Мальванкаром? Ведь он ее через три месяца бросил. Когда она приехала из Бомбея в Бхимли? Как этот Мальванкар мог ее бросить? Забыть? Ведь Лаласа из тех женщин, которые покоряют мужчину навсегда. Сам он, Синг, эти четыре года хранил в душе прекрасный образ Лаласы…

Тогда, вечером, он увидел их рядом — голову Мальванкара на груди Лаласы, ее руки вокруг его шеи. Один взгляд на них лишил его всякой надежды. Сердце его разрывалось от боли. Он хотел бы ошибиться, но когда женщина обнимает другого, забыв обо всем на свете… Такая страсть, такое самозабвение! Что она нашла в этом Мальванкаре?

В окно стучал дождь. Нарасимха Рао спал.

А если Лаласа придет к нему сейчас, ночью, как он поступит?

Мальванкар заставил Лаласу уйти от него, Синга, или она сама решила? Сама, конечно. Таковы женщины — в них нет постоянства. Это ощущение мгновенности бытия, недолговечности своей красоты и побуждает их лететь, подобно бабочкам, в огонь мимолетной страсти… Не надо было ему жениться на Лаласе, он же догадывался о печальных последствиях женитьбы на подобной женщине, но он жить без нее не мог, решил: там видно будет, хоть час — да мой.

Впервые он увидел ее на мадрасском пляже. Она гуляла с двумя подругами и показалась ему несравненной Шакунталой в сопровождении Приамвады и Анасуйи[51]. Девушки задумчиво брели у самой кромки воды. На их пути была купа пальм, возле которой стоял Синг. Подруги шли прямо на него, взявшись за руки. «Извините», — пробормотал он и прижался к стволу, пропуская их. В тот же вечер он встретил их еще раз и уже открыто разглядывал Лаласу. Синг снова оказался между морем и пальмами, а девушки шли на него, не расцепляя рук. Вдруг Лаласа улыбнулась, насмешливо сказала: «Прощайте» — и, отпустив руки подруг, прошла мимо Синга. Потом он стал подстерегать ее в колледже (она раза три в неделю ходила в лабораторию): то околачивался у лестницы, то нарочно попадался ей на пути. Каждый раз Синг говорил: «Извините!» — а она, улыбаясь, отвечала: «Прощайте!»

Вскоре он встретил ее в городском парке — Лаласа и две ее подруги катались на ярко освещенном гигантском колесе обозрения. Она как будто бы не заметила Синга. Он стал ходить следом за девушками на некотором расстоянии, но потерял их из виду. Прошло несколько часов, а он все разыскивал их. Неужели Лаласа ушла из парка? Но тут он увидел их на скамейке возле лотереи, подруги оживленно перешептывались между собой и смеялись. Он решился подойти и встал прямо перед скамейкой, а вострушки притворились, что не замечают его. Синг растерянно сказал:

— Извините…

— Спаси вас бог, — неожиданно ответила одна из подружек и захихикала.

— И ангелы-хранители, — поддержала ее Лаласа.

Все трое поднялись со скамейки и окружили его.

— Что это вы здесь делаете? К экзаменам надо готовиться, молодой человек. Как вы время проводите? Вот отец узнает, что скажет? — с притворной строгостью отчитывала его Лаласа.

— Что ты, он делом занят — ворон считает! — возразила одна из подружек.

— Ну, ладно, можете сопровождать нас до общежития, — милостиво разрешила Лаласа.

— Так далеко пешком?

— А у нас на автобус денег нет. В лотерею продулись, — весело заявила вторая подружка.

— Я с удовольствием…

После этого завязалось знакомство. Каждый день он встречал девушек на пляже. Они гуляли до позднего вечера, когда море начинало искриться в лунном свете и народ расходился по домам. Лаласа редко приходила с подругами, обычно ее сопровождали и несколько юношей студентов. Синг видел, что у нее много приятелей, но не ломал голову над тем, кто из них и насколько близок Лаласе. Он думал только о самой Лаласе.

Ее приятели — все из богатых семей, хорошо одевались, успевали в учебе, в спорте, но каждый из этих самоуверенных юношей считал за честь сидеть рядом с Лаласой, разговаривать с ней.

Синг был ослеплен любовью. Он не мог думать ни о ком, кроме Лаласы, — для него просто никого другого не существовало. Состояние его духа непрестанно менялось: он чувствовал себя то как на ложе из шипов, то как в колыбели из лунных лучей. Во время каникул, когда все разъехались, он посылал Лаласе письма и в одном из них отважился признаться ей в любви. Чего он добивался? Чтобы она вышла за него замуж? Чтобы она полюбила его? Он и сам не знал. Когда они снова встретились, в их отношениях возникло что-то новое, будто оба они хранили какую-то тайну. Они никогда не оставались наедине, но в присутствии других она всегда внимательно слушала его и изредка поглядывала — не прямо, а краешком глаза. Он тайком писал в то время стихи на английском языке, посвященные Лаласе, о чем ни она сама да и никто другой не догадывались. В следующем семестре в медицинский колледж поступил некто Адамс, англоиндиец со славой опытного ловеласа. Красивый и самоуверенный, он, казалось, смотрел на самых хорошеньких медицинских сестер и студенток как на своих будущих наложниц. Распространились слухи о его многочисленных победах. Вскоре он начал ухаживать и за Лаласой. Не обращая внимания на ее спутников, Адамс брал Лаласу под руку, и они подолгу гуляли вдвоем. Сингу Адамс сразу не понравился, он сказал об этом Лаласе.

— Почему? — спросила она с присущей ей прямотой.

— Как я могу объяснить? Мне кажется, он — сомнительная личность.

— Ты что-нибудь слышал о нем?

— Да нет, не слышал.

— Вовсе он не так уж плох. Избалован женщинами, а в остальном — прекрасный человек.

Синг растерянно замолчал — что ж тут скажешь! Лаласа была решительна и своенравна, она стала еще чаще встречаться с Адамсом. Как-то вечером, когда они целой компанией гуляли по пляжу, а Лаласа с Адамсом ушли далеко вперед, одна из подруг Лаласы сказала:

— Терпеть не могу этого Адамса, а Лаласе он нравится. Наверное, у них уже далеко зашло. Начнешь ей говорить, что с таким человеком счастья не будет, — так и слушать не хочет!

Недели три спустя, встретив Синга на пляже, Лаласа попросила его зайти к ней на следующий день. Синг не спал всю ночь. Лаласа показалась ему грустной, задумчивой — наверное, потому, думал он, что Адамса уже несколько дней не было видно.

Утром Синг сидел в комнате Лаласы в общежитии женского колледжа и рассказывал всякие новости. Лаласа слушала его рассеянно и вдруг сказала:

— Ты можешь выполнить мое поручение?

— Конечно!

С невеселой усмешкой она добавила:

— Только не задавай никаких вопросов…

— Ладно…

— Ты как солдат, который на все отвечает «есть!». Даже не спросишь, что за поручение. Боюсь, что оно будет тебе не по душе.

Он заколебался, но, посмотрев на Лаласу, такую красивую в сари из тонкой ткани, с белыми лепестками на темных волосах, упавшими ей на голову с веток цветущей азалии, понял, что не в силах ей отказать.

— Все равно.

— Пойди в медицинский колледж и найди там Адамса…

— Да…

— Спроси его, что с ним, почему он не приходит…

— Да… — Его сердце забилось сильнее. — Ты с ним в ссоре?

— Вопросы?!

— Может быть, ты ему по телефону позвонишь?

— Я не знаю номера.

— Тогда напиши письмо.

— Я тебя позвала не для того, чтобы ты мне советы давал, — сказала она раздраженно.

— Ну, ладно.

— Спасибо.

— Но этот Адамс…

— Все знаю. Ты мне уже высказывал свое мнение о нем.

— Но все-таки…

— Ни вопросов, ни советов мне не надо.

Синг крепко прикусил губу.

— Ну что же, ладно, — с деланным равнодушием произнес он.

В тот же день Синг разыскал Адамса.

— Хэлло! Что это вы пропали?

Адамс посмотрел на него недружелюбно.

— Тебя Лаласа, что ли, послала?

— Почему не приходите?

— Для тебя, птенца желторотого, годится время проводить в болтовне с девчонками. А мне другое нужно…

— А раньше-то с ней встречались?

— Надеялся.

— На что?

— Какое твое дело? Что я, дурак, чтобы пускаться с тобой в объяснения?

Синг чувствовал, что намеренная грубость Адамса вызвана его, Синга, бестактностью — ведь они были едва знакомы. Тем не менее он парировал так же резко:

— Не лучше ли быть дураком, чем подлецом?

— А не лучше ли тебе оставить меня в покое?

— Пойдете к ней?

— Почему я должен тебе докладывать? Пойду, если захочу.

Синг вернулся к Лаласе и рассказал ей про свою встречу с Адамсом. Противоречивые чувства владели им: и смутное удовлетворение, и стыд за Лаласу, пославшую его к Адамсу, и жалость при виде ее закушенных губ — она, видимо, с трудом сдерживала слезы. Он попрощался и ушел. Вечером Синг не встретил на берегу ни Лаласу, ни ее подруг.

Неделей позже в колледже стали распространяться всякие слухи о Лаласе.

— Она, говорят, в общежитии не ночует, — сообщил один из приятелей Лаласы.

— Наверное, в кино ходит на ночные сеансы… — иронически заметил другой.

— Кончится тем, что ее выставят из общежития. Ведь есть же надзирательница, она уже взяла ее на заметку, конечно.

— Около медицинского колледжа ее часто видят…

В то время студенты редко нарушали правила, не то что теперь. Кто осуждал Лаласу, кто притворно сочувствовал ей. Лаласа перестала ходить на лекции. Через неделю стало известно, что ее выселили из общежития. На другой день Лаласа пришла в колледж. Синг не решился с ней заговорить и спросить, где она теперь живет. Слухи ходили разные. Говорили, что она дала пощечину надзирательнице и сама ушла из общежития, теперь живет у Адамса.

Через две недели некоторые студенты получили приглашение на свадьбу Лаласы и Адамса. Свадьба была назначена на семь часов вечера, обед в лучшем ресторане города — на восемь. Собрались студенты из разных каст, девушки — разодетые и увешанные драгоценностями. Пришли несколько профессоров. Ни одного студента или преподавателя из медицинского колледжа среди гостей не оказалось. Зал был нарядно украшен. Для регистрации гражданского брака пригласили нотариуса, который появился ровно в семь, но ни жениха, ни невесты не было. Гости сидели с вытянутыми лицами, не зная, что делать. В восемь часов администратор ресторана пригласил всех к ужину, за который было заплачено заранее. Если хозяева хотели подшутить над гостями, то это им обошлось недешево — ужин был роскошный.

Назавтра студенческий городок гудел как улей, но Лаласа пришла на лекции как ни в чем не бывало. Она ни с кем в разговоры не вступала и после лекций ушла одна своей легкой, быстрой походкой.

Все это время Синг еще безотчетно надеялся, что брак Лаласы не состоится. Теперь он восхищался ее смелостью, презрительным равнодушием к любопытным взглядам, перешептываниям. Она была в центре внимания, но держалась уверенно и спокойно.

Наконец стало известно, что произошло. Выяснилось, что Адамс был уже женат церковным браком на девушке-христианке, студентке медицинского колледжа. Кроме того, у него оказалась и жена-индуска в деревне. Отец Лаласы разузнал все это и, приехав в Мадрас, расстроил свадьбу.

Через некоторое время Лаласа вернулась в общежитие. После их свадьбы Синг не раз пытался расспросить ее, как она пережила это тяжелое для нее время. «Не хочу вспоминать», — решительно отвечала Лаласа.

Она стала замкнутой, но со знакомыми здоровалась.

Однажды Синг, опаздывая на лекцию, бежал, не глядя перед собой, и толкнул кого-то.

— Извините, — пробормотал он на бегу.

— Я не говорю «прощайте», — с улыбкой откликнулась Лаласа.

Узнав ее, он остановился и забыл думать о лекции. После этой встречи последовали другие — они снова стали вместе гулять по пляжу, как прежде, но Лаласа очень изменилась. Ни следа прежней кипучей радости, веселости, лукавства — всегда грустная и молчаливая.

На каникулы студенты разъезжались по домам. Лаласа отправлялась к отцу. Синг не надеялся больше ее увидеть. Друзья провожали Лаласу на станции. Она попрощалась со всеми и прошла в вагон. Оставалось еще несколько минут до отхода поезда, и она глядела в окно. Сердце Синга сжалось — Лаласа показалась ему красивой, как никогда.

Она что-то говорила, но гудок паровоза заглушил ее голос. Синг вскочил на подножку, вошел в купе, где была Лаласа. Он приблизился к ней, чтобы расслышать ее слова, но в эту минуту поезд тронулся. Оба от неожиданности рассмеялись. Остальные провожающие побежали за поездом.

— Эй, сходи! — крикнули они Сингу.

Он взял ее руку.

— Пора прощаться, — сказала она.

— Не говори «прощай»! — умолял он, сжимая ее руку.

Поезд набирал скорость.

— Сходи, сходи, — кричали друзья.

— Я уезжаю, — отозвался он, сам не понимая, что говорит.

— Это же купе для женщин!

— А билет?! — спрашивали его с притворным ужасом.

Синг сел рядом с Лаласой. Поезд миновал платформу, и провожающие исчезли из виду.

Синг не помнил, он ли обнял Лаласу или она его. Губы их сблизились, дыхание смешалось. Вдруг она отпрянула от него. Смех ее был похож на рыдание.

Мимо проносились платформы, освещенные фонарями.

Некоторое время они молчали.

— Что ты будешь делать у отца? — спросил Синг.

— Замуж выйду.

— За кого?

— За кого-нибудь…

— В колледж не вернешься?

— Нет…

Он сам не знал, как вырвались у него эти слова.

— За меня выходи… Лаласа, я тебя люблю…

— За тебя?

— Я тебя недостоин?

— Ох, что ты…

Слово «нет» не было сказано, но Синг понял — надеяться ему не на что. Он молчал, отвернувшись от Лаласы. Любовь и мечты представились Сингу остывшим пеплом.

Поезд остановился на станции. В купе входили какие-то женщины. Лаласа не смотрела на него. Он встал и протянул ей руку.

— Напишешь?

— Ладно…

Совершенно подавленный, Синг вышел из вагона.

Снова пришли на память последние дни их семейной жизни с Лаласой — она тогда словно окаменела. Ни уговоры, ни упреки не действовали… Если бы он сумел по-настоящему поговорить с ной, убедить ее, что этот Мальванкар…

Синг вздохнул и очнулся от воспоминаний. Дождь перестал, подул прохладный ветер. Если бы Лаласа не ушла от него, он приехал бы с ней сюда, в Бхимли. Гуляли бы по берегу, она прижалась бы к нему, озябнув в этот дождливый, ветреный вечер. Неужели она сейчас в Бхимли? И это действительно она — женщина, которая оказала им помощь на берегу моря?

Тогда она ему не написала, а у него не было адреса, чтобы послать ей письмо. Он вернулся после каникул в Мадрас и приступил к занятиям. Образ Лаласы становился в его памяти все более смутным и далеким. Он даже думал иногда — а если бы она согласилась выйти за него замуж, что сказали бы его родные? Принесло бы это счастье ему самому? Наверное, лучше, что она исчезла.

Однажды он гулял с друзьями по пляжу. Впереди они заметили большую толпу, окруженную конной полицией. В то время проводилась соляная сатьяграха.

Синг с друзьями подошел к толпе; через головы людей он увидел переносный очаг с потухшими углями, на нем большой глиняный горшок. Какая-то женщина выложила соль из горшка на блюдо и, подняв блюдо над головой, встала на стул.

— Соль! Соль! Бесценная соль! Соль, за которую проливали кровь патриоты Индии! Кто купит соль?

Глаза женщины блестели. Кофточка и сари на ней, облегавшие красивую фигуру, были из кхаддара. Волосы развевались на ветру. Никто не подходил покупать соль.

— Эй, мужчины! Чего же вы боитесь? Кровь в ваших жилах течет или вода?!

Она гордо вздернула подбородок, и, увидев откинутое назад лицо, Синг узнал Лаласу.

Ее губы, которые когда-то поцеловали его, были искривлены презрением, отвращением — к трусости этих мужчин и его, Синга!

— Десять рупий! — вскричал Синг.

— Берите, — ответила она, выглядывая его в толпе. Он с трудом пробрался к ней.

— Двадцать… сто… двести рупий, — раздались возгласы с разных сторон.

Но тут конная полиция смяла толпу, и началось что-то невообразимое — свист, гам, пронзительные крики. Натиск лошадей, удары полицейских дубинок, жалобные стоны… Синг упал на землю и увидел над собой мелькающие ноги.

Он очнулся в красивой незнакомой комнате, освещенной электрическим светом. Он лежал на кровати, рядом на стуле, спиной к Сингу сидела девушка с прялкой в руках, одетая в одежду из кхаддара. Где же это он? Синг почувствовал головокружение и закрыл глаза.

Когда он открыл их снова, девушка сидела на прежнем месте; в комнате было тихо.

— Лаласа! — окликнул он неуверенно.

Девушка встала и подошла к нему. Нет, это не Лаласа.

— Кто вы такая?

— Как вы себя чувствуете? — обратилась к нему девушка, не отвечая на вопрос. Приятный, нежный голос. А какая красивая! Красивее, чем Лаласа. Комната большая, светлая, на стене портрет Ганди.

— Кто вы такая?

Девушка молча улыбнулась.

— Как я сюда попал? Меня ранили?

— Вы потеряли сознание — от удара по голове. Но не ранены…

Она подошла к Сингу со стаканом в руке и дала выпить лекарство. Он приподнялся и сел в кровати.

Девушка села рядом и, внимательно глядя на него, сказала:

— Вчера вечером вас сюда принесли…

— Кто принес?

— Не надо спрашивать…

— А что с Лаласой?

— Кто это? Девушка, которая продавала соль?

— Где же я все-таки? — снова воскликнул Синг, не ответив на вопрос о Лаласе.

— Не надо спрашивать!

— Я жив или умер? Может быть, я в раю, а вы — небесная дева?

Нагнувшись над ним, она сказала с улыбкой:

— Это вы вспомнили историю Абу Хасана из какой-то волшебной сказки.

Он дотронулся до ее руки. Кожа была прохладной, как морская галька, и нежной, как лепесток цветка.

Какая красавица! Ее красота затмевает свет дня. Но из ума нейдет Лаласа.

— Что с Лаласой?

— Она ваша жена, возлюбленная? Кто она вам?

— Ни то, ни другое.

Он не мог оторвать глаз от ее прелестного лица, но продолжал настойчиво допытываться:

— Что же с Лаласой?

— Да мало ли что с ней могло случиться! Посадили в тюрьму, или кто-нибудь ее спрятал у себя дома, или благополучно добралась домой…

— Почему же вы ее не спасли, как меня?

— Разве я обязана была?.. Хотите поесть?

— Нет, я не голоден. Я пойду!

— Прямо сейчас? Куда?

— Я должен найти Лаласу.

— Поверьте, вам нечего о ней беспокоиться.

— Нет, я пойду. Как вас зовут?

— Мадаласа, — ответила она со смехом.

— Мадаласа?[52] Правда?

— Лучше, чем Лаласа? — усмехнулась она.

— Но где же Лаласа?

— Да забудьте вы пока свою Лаласу! Где вы будете ее искать среди ночи?

— Лаласа в опасности, а я тут полеживаю!

— Ну что ж, отправляйтесь искать ее. А почему вы ввязались в эту потасовку — разве вы участвуете в соляной сатьяграхе?

— Нет, я не гандист…

— Значит, из-за Лаласы?

— Да…

— Тогда я не буду просить своего отца за вас, — сказала она с ревнивым смехом.

— А кто ваш отец?

— Не спрашивайте. Да ладно, я скажу, только вы должны сохранить это в тайне.

— Но почему?

— Мой отец — важный государственный чиновник. Поняли? А я вас укрываю. Ради Лаласы, — проговорила она с невеселой улыбкой. Слезы выступили у нее на глазах, и она добавила грустно: — Идите, если хотите.

— Что с вами?

— Ничего… Разбитая мечта…

Она вышла и вернулась с подносом, уставленным тарелками. Поставила его на столик у кровати и сказала: — Поешьте все-таки…

Он ел, она сидела рядом, глядя на него.

— Вы замужем, Мадаласа?

— А вы женаты?

— Нет.

— И я нет.

— Почему?

Не ответила.

— Почему вы такая грустная?

— Только сегодня…

— Из-за чего?

— Сама не знаю…

— Из-за меня?

Не отвечая на его вопрос, она начала рассказывать о себе — об учебе, о занятиях музыкой, о друзьях. Она училась в Кочине, в Мадрасе раньше не бывала.

Он поел и откинулся на подушки. Она продолжала сидеть рядом. Он взял ее руку и положил себе на грудь.

— Я останусь у вас до утра. Побудьте со мной, пока я не засну.

— Утром вам нельзя будет уйти. Только завтра вечером.

— Тогда я пойду сейчас! — сказал он, приподнимаясь.

Она склонилась над ним, он привлек ее к себе.

— Останьтесь! Не уходите! — сказала она, обнимая его.

Он прижал ее к груди. Нежно, мягко, с улыбкой она отстранилась и встала.

— Я приду утром. Ладно? И, пожалуйста, закажите такси, Мадаласа.

— Зачем?

— Поеду разыскивать Лаласу, а потом вернусь.

— Ну что ж, поезжайте. Только потом не возвращайтесь.

— Почему?

— Не надо.

— Тогда поедем вместе.

— Я поеду с вами, но не разыскивать Лаласу.

— Не понимаю вас.

— Объяснить?

— Да.

— Совсем забудьте Лаласу!

— О! — воскликнул он. — Или больше сюда не возвращаться?..

— Женитесь на мне и оставайтесь здесь.

— Но как же Лаласа?! Отважная Лаласа! Я не могу ее забыть.

Глаза девушки наполнились слезами.

— Тогда лучше уходите сейчас.

— Да, вы правы.

Она вышла из комнаты. Синг остался один, голова у него шла кругом. Но мысль о Лаласе, решимость ее найти была твердой. Девушка вернулась.

— Машина готова.

Он встал, она, рыдая, обняла его.

— Не думайте обо мне дурно. Я полюбила вас с первого взгляда. До сих пор ни один мужчина не целовал меня. Я полюбила вас за ваше мужество, потому и спасла. Ну, все. Идите.

Она проводила его в сад и добавила:

— Лаласа арестована. Шофер отвезет вас в тот полицейский участок, где она находится. Не расспрашивайте его ни о чем, он не ответит.

— Увижу ли я тебя снова?

— Нет. Вы для меня — сон одной ночи, как и я для вас…

— А если я предложу тебе выйти за меня замуж?

— Уж очень вы легкомысленно делаете предложение! Подумайте серьезно… Сами увидите, что это сон пустой. Во сне можно думать, что это явь, а откроешь глаза — и нет ничего. А для вас явь — Лаласа. Идемте же, — закончила она, и голос ее прозвучал резко.

Помолчав, она сказала:

— Лаласе передайте привет от меня…

Шофер вел машину ровно, на большой скорости. Через несколько минут остановил машину, открыл дверцу перед Сингом, молча сел на свое место и уехал.

Полицейский участок был, казалось, погружен в сон. Где-то там, внутри, — Лаласа, но спросить некого. Появился зевающий дежурный, Синг сунул ему деньги.

— Да, кажется, была такая арестованная.

За этими дверями — Лаласа, одна! Ее могли оскорбить, избить… Мужчина в борьбе за свободу жертвует жизнью, а женщина всегда еще в страхе за свою честь, свое достоинство… Синг стиснул зубы, чтобы не вырвался, взрывая глухую предрассветную тишину, безумный крик: «Лаласа!»

На следующий день Лаласу повезли в суд. С утра Синг дежурил перед зданием суда. Полицейские вывели Лаласу из фургона, но Синг не смог пробиться сквозь толпу, чтобы подойти к ней. Лаласу приговорили к восьми месяцам тюремного заключения. Когда она выходила из здания суда, толпа народа приветствовала ее. Синг опять оказался где-то сзади — его оттеснили. Голова у него сильно болела, но, собрав все силы, он рванулся к полицейскому фургону. Выхватив у какой-то женщины цветочную гирлянду, он подбежал к Лаласе. Лаласа узнала его сразу и устремилась к нему — полицейские не успели задержать ее. Синг надел на нее гирлянду, а она обвила руками его шею и поцеловала.

— Это он купил у меня соль! — воскликнула Лаласа.

Полицейские увели Лаласу. Синга окружили люди, на него надевали гирлянды. Началась демонстрация. Преисполненный гордости, Синг шел впереди.

После многих усилий, при помощи взяток Сингу удалось добиться свидания с Лаласой в мадрасской тюрьме. Лаласа рассказала ему о себе. Отец выгнал ее из дома за участие в антибританском движении. Она нашла работу.

— Ты обо мне и думать забыла, конечно? — спросил он.

— Нет, я тебя не забыла.

— Лаласа, наконец мы встретились, неужели опять расстанемся?

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не понимаешь, о чем я говорю? Да ты просто смеешься надо мной, — сказал он с обидой.

— Почему тебе кажется, что я смеюсь?..

— Ну ладно, когда выйдешь из тюрьмы, скажу…

— Только тогда?

— Да, — пробормотал он.

— Значит, так тому и быть!

— Нет, — решительно начал Синг, — к чему эта игра в прятки? Лаласа, когда выйдешь из тюрьмы, будешь моей женой?

— Твоей женой?

— Что же ты не отвечаешь?

— Посмотрим.

— Нет, так не годится. Ответь мне сейчас — к чему эта неопределенность? — настаивал Синг.

— Ты требуешь определенности. Мало ли что может произойти в стране в течение этого времени. Мы боремся за свою независимость. У нас есть мудрая пословица: схватишь тигра за усы — жди беды. Кто-то из нас погибнет, кто-то уцелеет… Как тут загадывать?

— Выходит, ты посвятила свою жизнь борьбе за независимость?

— Давай поговорим об этом на свободе.

Лаласа не понимает, думал Синг, что он не мыслит своей жизни без нее…

— Как я переживал, когда тебя арестовали, — снова заговорил он. — Такая красавица, ночью, в полицейском участке.

— А что со мной могло бы случиться? — возразила Лаласа.

— Ты очень смелая, Лаласа. Но кто бы тебя защитил?

— Меня защитила бы моя красота.

— Твоя красота? Она бы тебя и погубила, только бы распалила этих скотов…

— Нередко красота придает женщине силу.

— Как это?

— Ведь если женщина подвергается насилию, она либо испытывает страх перед насильником, либо любопытство.

— Ты довольно цинично рассуждаешь о женщинах, — озадаченно заметил Синг.

— Нет, ничуть. Так оно и есть. А во мне нет ни страха, ни любопытства, так что не бойся за меня!

Синг ушел, бросив последний взгляд на ее красивое улыбающееся лицо за железными прутьями решетки. После этой встречи он больше не видел Лаласу. Ее перевели в веллурскую тюрьму; там Лаласа организовала голодовку протеста и была лишена свиданий на весь срок тюремного заключения.

Когда истекло восемь месяцев, Синг приехал в Веллур. Оказалось, что Лаласе прибавили срок тюремного заключения — еще три месяца. Сдав экзамены на бакалавра искусств, Синг снова устремился в Веллур, но Лаласа вышла из тюрьмы месяц назад. Синг был разочарован и огорчен. Почему она его не известила? Где ее теперь искать? И нужно ли искать женщину, которая, по всей видимости, о тебе забыла? Но ее служение стране, ее героизм, сила духа восхищали Синга, обида постепенно прошла, и мысли его снова были заняты Лаласой.

В тот же вечер Синг сел в поезд, чтобы вернуться в Анантапурам. Надо было проходить адвокатскую практику, и пора уже подумать о женитьбе. Если он не сумел добиться Лаласы, то, может быть, попробовать попытать счастья у Мадаласы?

До отхода поезда оставались считанные секунды. Ему вспомнилось, как он провожал Лаласу три года назад. А его вот никто не провожает. В купе, против Синга, сидели два пассажира. Рассеянно глядя в окно, он заметил, что в вагон вошли еще несколько человек.

— Эй, Синг! — раздались голоса рядом. Знакомые ребята из колледжа… С ними — Лаласа. Поезд тронулся. Юноши прыгнули с подножки, Лаласа осталась.

— Да прыгай же, прыгай! — кричали друзья Лаласы. Она молча улыбалась, держа Синга за руки.

— Прощайте! — крикнула она в окно. Станция скрылась из виду.

— Как это ты здесь оказалась? — пробормотал Синг с растерянной улыбкой. Лаласа тоже улыбнулась. — Куда же ты едешь?

— В Анантапурам. На свадьбу.

— На чью свадьбу? — изумился Синг.

— На нашу, — ответила она, обнимая его. Два пассажира напротив, уткнувшиеся в газеты, подняли головы и тут же приняли безучастный вид.

Синг не верил своим ушам. Лаласа улыбалась, глядя ему в глаза.

— Ты смеешься надо мной… — прошептал он, вдыхая нежный аромат ее кожи.

— Нет, я не шучу, — твердо сказала Лаласа.

Он еще не верил, что это Лаласа, с ее ослепительной улыбкой, блестящими черными глазами. Она будет жить рядом с ним в его доме, в одной комнате… Синг смотрел на нее и не мог произнести ни слова.

Как три года назад, за окнами поезда мелькала цепочка железнодорожных фонарей — словно прощальный привет города. Как три года назад, застучали стыки рельсов под колесами поезда. Как три года назад…

— Конечно, мы встретились здесь случайно… — вдруг с невольным раздражением вырвалось у него.

— Ну, можешь думать так, если хочешь…

— А если бы не встретились?

— Обязательно бы встретились!

— А что ты делала после тюрьмы?

— Была свободной!

— Вот как! Почему же я тебя не нашел?

— Когда?

— Я приехал, чтобы встретить тебя у тюрьмы.

— Да, я знаю. — Она сжала руку Синга своими тонкими пальцами. — Но меня освободили на месяц раньше.

— Ну, и почему ты не известила меня?

— Ведь мы же встретились!

— Но где ты была? — Он все-таки не в силах был сдержать раздражение.

— Ты хотел бы быть со мной в это время? — спросила она мягко.

К чему эти вопросы? — подумал Синг. Но если она снова попадет в тюрьму, он опять потеряет Лаласу.

— Как же ты будешь служить стране? — пробормотал он.

— Я больше не участвую в антибританском движении, — решительно сказала Лаласа. — Я хочу выйти за тебя замуж и рожать детей — тебе и стране. — Сидящий напротив мужчина сложил газету и удивленно уставился на Лаласу.

— Твое настроение, я вижу, переменилось?

— У меня теперь не лежит душа к этому, — задумчиво ответила она.

Зачем эти вопросы? — снова подумал Синг. Обнять ее, выйти из поезда, побыть с ней где-нибудь, только вдвоем…

— Этими сатьяграхами да сидением в тюрьме свободы не добьешься! — спокойно сказала Лаласа.

— Почему это?! — сердито вмешался толстяк, сидевший напротив.

— Если бы ты видел в тюрьме некоторых наших лидеров, ты бы меня понял! — ответила Лаласа, обращаясь по-прежнему к Сингу. — Они нарушили законы, но какое у них почтение перед этими же законами! Они выступали против правительства и попали в тюрьму, но как они ведут себя в тюрьме — клянчат, дают взятки, обманывают. Сила духа не продается в лавках! Ее надо воспитывать в себе, чтобы спокойно, уверенно противостоять угнетателям! А таким людям, как они, доверять нельзя.

— Так что же? У нас, по-вашему, нет людей, которые могут возглавить борьбу? — спросил второй пассажир, усатый и темнолицый.

— Вовсе нет. Но глупо думать, что индийцы способны обрести какую-то особую духовную силу и что если ее обретут двое-трое, то вся страна «приложится» к ним.

— Ну и что же, по-вашему, нужно сидеть сложа руки?

— Наша страна станет свободной. Или совершится революция и прольются потоки крови, или вдруг сложится благоприятная международная обстановка — тем или иным путем мы получим свободу. Но сатьяграхой мы не добьемся ничего.

— Значит, вы считаете, что Ганди не прав?

— Конечно! Его вера в возможность добиться свободы путем поисков истины придает ему великую силу. Но думать, что эту веру разделят с ним не только десяток учеников, а миллионы невежественных людей, нелепо.

— Значит, весь народ нашей страны невежествен?

— Включая вас обоих, — отрезала она, и на этом разговор окончился.

Мать и младший брат Синга были против его женитьбы на Лаласе, хотя и не говорили этого прямо. Но еще до свадьбы вся семья была словно околдована чарами Лаласы. А Синг совсем потерял голову. Лаласа пыталась отрезвить его задорной насмешкой, но это не помогало.

— Смотри, как бы ты не разочаровался во мне после свадьбы! — говорила она.

— Разочароваться в тебе?.. Да что ты!

— Мне кажется, ты наделяешь меня какими-то волшебными силами, возносишь на пьедестал. Ты создаешь для себя какой-то фантастический образ, видишь меня вовсе не такой, какая я есть. Но я далека от совершенства!

— Я тебя лучше знаю, чем ты сама. Что еще ты хочешь сказать? — высокомерно возразил он.

— Из меня не выйдет покорной жены, запомни это. И еще одно уясни себе. Ты воображаешь, что я идеальная женщина. Это не так. Но ты мне не веришь. А вот я не считаю тебя идеальным мужчиной, потому что идеальных мужчин на свете нет — я в этом твердо убеждена. Ты для меня «next best»[53], поэтому я выхожу за тебя. Идеальных женщин тоже не бывает, но ты уверен, что нашел ее. Я в тебе не разочаруюсь, потому что не считаю тебя идеалом. А вот ты во мне разочаруешься непременно. И не вспомнишь тогда, что я тебя предупреждала, но я все-таки тебя предупреждаю, — закончила она с неожиданной серьезностью.

Сингу стало не по себе.

— Лаласа! Ты называешь меня «next best», я для тебя не идеальный мужчина, но ты любишь меня? Это настоящая любовь?

— Я люблю тебя, но сама не знаю — настоящая ли это любовь, потому что просто не знаю, что такое настоящая любовь.

— Ты шутишь! — сказал он.

— Нет, я говорю серьезно. Большую любовь воспевали средневековые поэты, в наше время о ней писал Чалам. Я ее не испытала; и сомневаюсь, может ли она быть вообще. Мне кажется, что я не создана для такой любви, она чужда моей природе. Откуда мне знать, придет ли ко мне когда-нибудь такая любовь?

— А что же тогда было с Адамсом?

— О, нечто совсем другое. Желание вывести из себя надзирательницу, презрение к условностям, тяга юности к авантюрным приключениям, но не любовь. Да я его давно забыла.

— Но он для тебя значил, наверное, больше, чем я… Если бы мы случайно не встретились в поезде… Ты ведь и не вспомнила обо мне, выйдя из тюрьмы!

— Замолчи, глупый! Я в тюрьме только о тебе и думала. После тюрьмы я не могла сразу встретиться с тобой. Мой отец был тяжело болен, и я ухаживала за ним. А нашу встречу в поезде я подстроила. Теперь тебе понятно?

— Теперь понятно. Только уверена ли ты, что…

— Если будешь дожидаться, пока появится твердая уверенность, то всю жизнь прождешь. Без всякого сомнения в этой жизни можно быть уверенным только в том, что в конце концов умрешь. Поэтому давай поженимся! — закончила она со смехом.

Когда в Анантапурам приезжал какой-нибудь известный артист, его принимали с помпой. Так же встречали и Мальванкара. Мальванкар был красив, хотя его, пожалуй, портила чрезмерная полнота. Он прекрасно играл и пел, а также обладал качествами, которые ценятся в обществе, — умел оживить беседу сплетнями о политических деятелях, артистах, писателях, отличиться в игре на бильярде и в бридж. Неудивительно, что жители Анантапурама были без ума от Мальванкара. Он жил в доме Шешадри-гару, там и состоялись его первые два концерта. Мальванкару бурно аплодировали, преподносили ценные подарки. На третий концерт были приглашены и женщины, в том числе Лаласа. Лаласе очень хотелось попасть на концерт Мальванкара, потому что она уже слышала его пение и игру в Мадрасе и считала его замечательным музыкантом.

Концерт прошел с необычайным успехом, начался в десять часов вечера и продолжался до самого утра. В воздухе носился аромат духов. Зал украшен был цветами. В перерывах подавали чай, бетель, велись разговоры… Кто-то язвительно заметил, что пение Мальванкара сегодня так прекрасно оттого, что его вдохновляет присутствие женщин, но большинство решительно запротестовало против этого злословия.

Еще до этого концерта Синг встречался с Мальванкаром в клубе и в доме Шешадри-гару и подружился с ним.

Синг и Лаласа сидели в первом ряду, и глаза Мальванкара, казалось, все время были устремлены на них. Он пел песни на разных языках — о страсти, о красоте, о любви к родине. Его талант раскрывался с поразительной силой. Его пение завораживало, все слушатели были словно околдованы, но гордая Лаласа испытывала смятение. Ведь она, утверждая свою независимость, вырвалась даже из пут великого Ганди. Она не хотела попасть в сети Мальванкара, уступить ему хотя бы частицу своей сущности, подчиниться волшебству музыки, проникающей в ее душу. Во взгляде Лаласы появлялись то удивление, то страх, то радость. Синг понял, что в душе Лаласы происходит борьба, и хотел увести ее, но она воспротивилась. Бежать с поля боя было не в ее натуре. Синг прекратил свои попытки. Будь он настоящим мужчиной, думал Синг потом, он должен был бы силой увести Лаласу. Но общество диктует свои законы, и правила приличия одержали верх над его чувством.

Концерт кончился, Лаласа и Синг встали. Мальванкар тотчас подошел к ним.

— Вы прекрасно пели, — с трудом выдавил из себя Синг.

— А как она[54] считает? — сияя улыбкой, спросил Мальванкар. Лаласа молчала. Стояла, потупившись, — гордая умница Лаласа, никогда ни перед кем не опускавшая взгляда.

— Значит, ей не понравилось?

Она продолжала молчать. Порывисто схватила руку мужа и повернулась к Мальванкару спиной.

— Ну что ж, — Мальванкар снова обратился к Сингу, — придется мне спеть еще раз специально для вашей жены.

— Разве вы не уезжаете? — вырвалось у Лаласы.

— Теперь не уеду. Останусь, чтобы спеть для вас.

— Но Шиварао-гару ждет вас в Баллари, — воскликнул Синг. — И Кайласам писал…

— Пускай ждут! — засмеялся Мальванкар.

Он проводил их и, стоя в дверях, воскликнул:

— Я приду к вам завтра!

С того вечера между Сингом и Лаласой будто пролегла глубокая пропасть.

Когда на следующий день Синг вернулся из суда, младший брат Мадхава, глядя на него, как всегда, безгранично преданно, нерешительно сказал:

— Сегодня Мальванкар приходил, пел для Лаласы.

— Да, он обещал, — отозвался Синг.

— Но без вас!

У Синга заныло сердце.

— Ну и что же? — заметил он с притворным спокойствием. — Вы с женой слушали, наверно?

— Да, мы слушали. И матушка тоже.

Мадхава некоторое время помолчал, потом продолжал так же испуганно и нерешительно:

— Он поиграл немного, потом сказал: «Мне что-то не по себе. Вы все лучше уйдите, я не могу сегодня играть и петь для нескольких человек». Я ответил ему: «Ну что ж. Если вы сегодня не в форме, приходите в другой раз, когда старший брат будет дома». «Нет, — отрезал он, — я пришел, чтобы играть для нее, и не могу сосредоточиться при вас». Сестрица молчала. Он не двигался с места, мы тоже. «Вы думаете, что я могу петь в таком настроении? Так вы и не уйдете?» — продолжал он настаивать на своем. Тут сестрица встала и ушла в свою комнату. Мы тоже ушли, оставив его в гостиной одного. Но через некоторое время услышали пение в комнате сестрицы. В вашей комнате, братец, — со слезами в голосе закончил Мадхава.

Что мог сказать Синг? Он пытался скрыть от Мадхавы возмущение, гнев и боль, отразившиеся на его лице.

Лаласа стояла у окна и не повернула к нему головы.

— Мальванкар играл для тебя в этой комнате?

— А что, уже поступила жалоба на меня?

— Но это же неприлично, Лаласа.

— В жизни есть вещи более важные, чем приличия.

— А именно?

— Жизненный опыт!

— Какого рода опыт?

— Любой опыт обогащает.

— Но в данном случае — какой опыт?

Лаласа не удостоила его ответом.

Этой ночью она, как обычно, не отказала Сингу, но между ними уже не было нежности.

Мальванкар стал приходить ежедневно, пел и играл в комнате Лаласы.

Каждый вечер брат жаловался Сингу, мать молча плакала. Брат сообщил Сингу, что в городе уже все известно.

— Братец, давайте, завтра выгоним его.

— Зачем же устраивать скандал? — сердито возразил Синг.

Его домочадцы — и брат, и мать — бранили только Мальванкара, ни словом не упрекая Лаласу, хотя бог знает что они о ней думали! В доме придерживались старых индийских традиций: близких родственников — мать, брата, сына, свояченицу — необходимо почитать. Хотя Чалам нередко иронизирует над этой традицией, подумал Синг.

— Почему вы все такие подозрительные?

— А ты, братец, — удивился Мадхава, — считаешь наши подозрения необоснованными?

Что мог сказать Синг?

— Разве тебе безразлично, что по городу ходят слухи? — продолжал Мадхава. — Как смотреть людям в глаза? Ты хочешь, чтобы твой брат молчал и ни во что не вмешивался?

— Ты думаешь, Лаласа влюбилась в него?

— Я думаю, что женщине так вести себя не подобает.

— Хорошо, я приму меры!

Войдя в комнату, Синг бросил Лаласе:

— Ты должна поговорить со своим распрекрасным другом! Пора положить этому конец!

— Ну что ж, я уйду из дому, — ответила Лаласа.

Он так и думал, что она это скажет. Так и знал.

— Я сам с ним поговорю, — сказал он и вышел.

Синг направился в клуб. Он редко бывал там, но слышал, что Мальванкар ходит в клуб каждый день. Он еще не знал, как поступит, но чувствовал, что должен что-то предпринять. Он прошел через сад, с веранды клуба доносился голос Мальванкара.

— Из Баллари телеграмма пришла, просят меня немедленно приехать…

— Телеграфируйте, что вас тут удерживают прекрасные ручки, — хихикнул в ответ собеседник. Синг остановился как вкопанный.

— У этой… не только ручки, еще кое-что есть. Я не мальчишка, чтобы красивыми ручками любоваться, мне другое нужно… (Четко прозвучало непристойное выражение.)

Синг ворвался на веранду и ударом в грудь опрокинул Мальванкара на землю. Друзья Мальванкара схватили Синга. Мальванкар поднялся и, проходя мимо Синга, прошипел ему в лицо:

— Ничего, ты еще получишь свое.

Синга отпустили. Он повернулся и ринулся бежать прочь, радуясь, что сумел поквитаться с Мальванкаром. Теперь он расскажет Лаласе, как говорил о ней Мальванкар, и чары его рассеются. Но сможет ли он сказать ей, произнести это вслух? А как она отнесется к тому, что он ударил Мальванкара?

Ну допустим, Мальванкар уедет. Возродится ли любовь Лаласы к Сингу, вернется ли его вера в Лаласу, его гордость, восхищение ею?.. Но об этом будет время подумать потом… Сейчас главное, чтобы Мальванкар скорее уехал…

Синг шел быстро, спутанные мысли вихрем проносились в его голове. Неожиданно для себя он оказался очень скоро у ворот своего дома и увидел автомобиль. Кто-то приехал к нему, Сингу. Но он не может сейчас ни с кем разговаривать! Лучше войти в дом через задний вход и подняться на второй этаж. Он обошел дом кругом и вдруг услышал голоса за деревьями в саду.

— Оставь меня, я не пойду… — Голос Лаласы. Шумное дыхание…

— Заткнись! Пойдешь, а то убью… — Голос Мальванкара.

Смех Лаласы. И в эту минуту Синг осознал, что самым большим преступлением в его жизни — преступлением против самого себя — была его слепая любовь к Лаласе. Он чтил ее, он, можно сказать, поклонялся ей. Что же делать — уйти немедленно, пока они не заметили его?

— Я все скажу ему завтра, и тогда…

— Незачем, пойдешь и сегодня, шлюха…

Не в силах больше слушать, Синг включил карманный фонарик и направил свет в ту сторону, откуда доносились голоса. Мальванкар тащил Лаласу за руку в крытую беседку за домом. При вспышке света он отпустил ее. Коса Лаласы растрепалась, жакет был порван.

Не опуская фонаря, Синг подошел к ним. Лаласа смотрела на него, до крови закусив губу.

— Идем, — сказал ей Синг.

Она безучастно двинулась за ним. Даже не оглянулась на Мальванкара. Синг почувствовал щемящую жалость.

Войдя в комнату, он спросил почти спокойно:

— Ну что же, Лаласа? Что теперь?

Он уже справился с собой. Прошла вспышка ревности. Исчезло желание избить ее до смерти или, бросив на кровать, грубо овладеть ею.

— Я уеду, — твердо ответила она.

— С ним?

— Не все ли равно?

— Разберемся — в чем же дело? Ты так безумно в него влюбилась?

— Не все ли тебе равно? У меня все спуталось в голове, я сама не знаю. Какой смысл разбирать все это и рассуждать?..

— Он тебя любит, боготворит?

— Перестань! Ты ничего не понимаешь…

— Ты ему веришь?

— Нет.

— Как же тогда?

— А тебе-то что? Оставь меня в покое!

Продолжать разговор было бессмысленно. Снова вспыхнула злость, захотелось жестоко избить Лаласу. Наверно, он мог бы и убить, но он не тронул ее. Пусть она уезжает, решил он.

Наутро два младших брата Синга пришли к нему.

— Она уедет с ним, — сказал им Синг.

— Как?! — вскричали оба. — Этот негодяй увезет нашу сестренку? Не позволим! — И они ринулись куда-то — уговорить Лаласу, наказать обидчика.

— Подождите, — строгим окриком остановил их Синг. — Я сам велел Лаласе уезжать.

Они не могли поверить своим ушам.

— Что ты говоришь, братец! Ведь это же позор!

— Я отправляюсь в Мадрас. Обещайте мне ни в чем не препятствовать Лаласе.

Он уехал и через три дня получил известие, что Лаласа покинула дом.

Во время долгих мучительных размышлений о случившемся Синг невольно вспомнил слова Лаласы накануне их свадьбы. Он тогда счел их шуткой, задорной насмешкой, а выходит, она была права.

Через три месяца он узнал, что Лаласа бросила Мальванкара. Или он ее бросил? Тогда-то она написала Сингу письмо, на которое он не ответил.

Неужели это ее он встретил в Бхимли? Что она здесь делает? Узнала ли она его?

На следующий день Дешикачари снова подошел к ним на пляже.

— Зачем же вы пошли так далеко, не посоветовавшись со мной? Натерпелись страху? — спросил он.

Непонятно, откуда же он знает?

— Да ничего, не так уж и испугались, — возразил Нарасимха Рао. — Конечно, темно, место незнакомое…

— Вам просто повезло, что она там оказалась.

— Кто — она? — спросил Синг.

— Моя жена.

Она — жена Дешикачари! Лаласа это или другая женщина?

— А как ее зовут?

— Я не знаю.

— Как же это?

— Долго рассказывать…

— Но вы же как-то ее зовете? — вмешался Нарасимха Рао.

— Я зову ее «Лаль». Но это не настоящее ее имя.

И снова Синг стал ломать голову над вопросом, который с прошлой ночи мучил его, как ноющий зуб, как боль в ухе, — Лаласа это или нет?

Если окажется, что это действительно Лаласа, — что же ему делать тогда? Предложить ей уехать с ним, снова стать его женой? А она согласится ли на это? Он находился в полной растерянности. В отношениях между мужчиной и женщиной ни ум, ни здравый смысл роли не играют. Самые мудрые люди ведут себя в любви как глупцы или безумцы; жизненный опыт делает человека сильнее, умнее, удачливее, но здесь и юноша и старик становятся игрушкой каких-то непостижимых стихий.

Он должен встретиться с Лаласой, решил Синг, поговорить с ней. Но если это Лаласа, как могло случиться, что они до сих пор не встретились в этом маленьком Бхимли? Как могла Лаласа — если это Лаласа, — так любившая общество, всегда окруженная людьми, жить здесь, в Бхимли, отшельницей какой-то, невидимкой? Как могла гордая, непримиримая Лаласа выйти замуж за мошенника Дешикачари? Полюбить его? Найти с ним счастье? При этой мысли Синга передернуло. Пожалуй, очень немногие мужчины равнодушно относятся к тому, что бросившая их или даже брошенная ими женщина нашла счастье с другим; вероятно, ни один мужчина не способен радоваться этому.

Вечером на пляже Дешикачари был окружен многочисленными знакомыми. Он забавно описывал свои похождения во время войны. Синг уже слышал раньше о том, что Дешикачари воевал в Месопотамии и Египте. Сегодня он рассказал о своем романе со знатной красавицей персиянкой во время путешествия через пустыню. Эта любовь и осветила и омрачила его жизнь. До сих пор он тоскует по той женщине, признался Дешикачари.

Солнце садилось за горой, освещая ее алым светом. «Что ты все бьешься о мое подножие?», — спрашивала гора у моря. А море, на миг замершее в неподвижности, вдруг снова яростно кидалось на берег, как прирученная львица, которую раздразнили окровавленным платком заката.

Синга взбудоражили рассказы Дешикачари об арабских красавицах, жестоких в любви, искусных в страсти, способных в один миг дерзко поставить на кон любовь и саму жизнь. Это были такие женщины, как Лаласа — Лаласа, которую он не сумел удержать и не смог вернуть из-за своей слабости, из-за того, что у него недостало деликатности, великодушия, любви. Охваченный смятением, Синг выбрался из толпы, окружившей Дешикачари, и направился в сторону гор.

Надо найти ту женщину. Надо убедиться, Лаласа ли это. Что дальше — неважно, там видно будет. Сколько ни гадай — судьбы не угадаешь.

Значит, идти? Поговорить с ней? Нельзя больше медлить, раздумывать. Раздумье убивает решимость, читал Синг у Шекспира.

Он даже не шел, а бежал, не глядя ни да море, ни на большие старые деревья вдоль дороги, ни на беззаботных деревенских юношей, поющих около своих хижин.

Добежал до бунгало, дверь открыта. Он обошел вокруг дома. Наверное, она на кухне, готовит ужин для Дешикачари. Его Лаласа! А если его увидят слуги? Ну что же!

Аромат жасмина, чириканье воробьев, порхающих среди ветвей, пронзительный крик иволги. Жужжащий пчелиный рой…

Ступени, устланные шелковыми коврами. Кухня на веранде — ее здесь нет.

Он идет дальше, — это гостиная. Мягкие кресла. На стене — большая репродукция «Умы» Абаниндраната[55]. Боковая дверь, вероятно, ведет в спальню. Откинув синюю штору, он входит в комнату.

Она сидит у окна и глядит на море. В руках нераскрытая книга — «Заблудившиеся птицы» Рабиндраната Тагора. На книге, на ее руках играют золотистые блики заходящего солнца. Книга падает, женщина вздрагивает и испуганно смотрит на Синга.

— Лаласа!

— Что такое?

— Лаласа? Ты ведь Лаласа?

Она молчит. Он смотрит на нее, как невиновный подсудимый на судью, готовящегося вынести ему смертный приговор. Эти две минуты жизни, пока приговор не вынесен, — две драгоценные минуты. Эти бесконечные, невозвратимые мгновения!

— Лаласа? Что за Лаласа? А вы кто такой?

— Я… Вы оказали вчера нам помощь. Около скалы…

— Я не знаю, кто вы такой и о какой Лаласе говорите!

— Разве ты — не Лаласа?

— Нет!

— Как твое имя?

— Неважно. Но мое имя — не Лаласа.

Он впился в нее взглядом. Если это и Лаласа, то она очень изменилась. Но нет, это не Лаласа. Такое спокойствие — не только в лице, во всем ее облике! Прежняя Лаласа была порывистой, стремительной, ее красота сверкала, как беспокойный луч. Той Лаласе не было дела до всего мира — она думала только о своем возлюбленном. Теперь красота Лаласы напоминала об отрадной прохладе лунного света. В ней чувствовалась ясность существа, отмеченного гармонической цельностью и слитностью с прекрасным миром природы. Кругом нее — мир. Щебет птиц в листве… Звон тарелок в кухне. Колышущиеся от ветра занавески. Вдали — шум моря. Спускаются сумерки. Кругом — мир. Если прислонить голову к ее груди, то спокойствие и мир воцарятся в смятенном сердце; если она опустит на эту голову свои нежные руки, они даруют счастливый мирный сон. Но она уже отвернулась от него и снова спокойно глядела в окно, выходящее на море. А он, зачарованный, не мог оторвать от нее взгляда.

— Значит, вы не Лаласа? — наконец выговорил он. — Я ошибся, извините меня!

— Хорошо, уходите!

— Но я должен прийти еще раз!

— Достаточно и сегодняшнего визита, — усмехнулась она.

— Вы должны поверить, что я искренне сожалею…

— Эти сожаления, извинения — пустые слова!

— Вы сердиты сейчас. Ведь я в самом деле…

— Ну полно. Идите же, не надо вам находиться в этой комнате.

— Я подожду вас на террасе. Придете туда?

— Нет. Зачем?

— Жаль…

— Уходите… — повторила она строго.

— Не сердитесь на меня. До свидания.

Он направился к двери, но, дойдя до порога, остановился и вернулся снова. Она, раскрыв книгу Тагора, глядела в окно.

— Простите меня. Еще одно слово. Вы совсем не бываете в обществе? Где я могу вас увидеть?

— Это не нужно.

— Почему?

Она не ответила.

— Меня влечет к вам, я не могу этому противиться. Не ставьте мне это в вину.

— О какой вине вы говорите?

— Ну… Я имею в виду… Мне хотелось бы вас видеть. Можно назвать это страстью.

— И это вы считаете виной?

Он молчал, не зная что ответить. Какой смысл имеют ее слова? Если в нем возродилась страсть к Лаласе, так она не считает это виной?

— Вы пробудили во мне воспоминания о прошлом.

— Если Лаласа — ваше прошлое, то забудьте ее. Зачем копаться в прошлом, причиняя себе ненужную боль?.. — сказала она, откинувшись на спинку кресла, и мягко улыбнулась.

Но это же ее улыбка, улыбка Лаласы! Он шагнул к ней.

— Лаласа… Ведь ты же Лаласа… Не мучь меня… Откройся мне!

Она медленно закрыла книгу, встала и взяла его за руку.

— Лаласа, моя Лаласа! — шептал он, не смея обнять ее.

— Уходите, — сказала она мягко и, продолжая держать его за руку, вывела в гостиную, потом на веранду. Оставив его там, вернулась в комнаты и закрыла за собой дверь. Растерянный Синг услышал поворот ключа.

Когда Синг снова добрался до берега моря, он увидел, что отдыхающие по-прежнему толпятся вокруг Дешикачари. Синг не спеша подошел к ним. В его душе бушевала ярость, он ненавидел этого человека, завладевшего его женой. Как он сумел ее добиться? Его, Синга, связывают с Лаласой столько нитей прошлого — воспоминания о надеждах, страсть, ненависть… Вдруг его словно озарило — он понял, как необходима ему Лаласа. И опять сомнение — а Лаласа ли это? Если это Лаласа, она не могла бы играть такую комедию, притворяться, что не знает его, Синга! А если это все-таки не Лаласа? Что он тогда скажет Дешикачари, когда тот узнает о его визите? Он сел на песок невдалеке от курортников, собравшихся вокруг Дешикачари, и стал прислушиваться. Его друг Нарасимха Рао рассказывал о фотографии морского пляжа в американском журнале, которая, как ни странно, и натолкнула их на мысль поехать в Бхимли.

— Ну и что же, понравился ли вам Бхимли? — с улыбкой спросил его Сатьянараяна, один из местных жителей.

— Женщин в Бхимли на пляже очень мало, — заметил Нарасимха Рао, вспоминая картинку из журнала.

— Это же Индия, — с гордостью возразил Сатьянараяна.

— Что же, в Индии женщинам и на пляж ходить нельзя? — поддел его Нарасимха Рао.

— Не спорьте, друзья! Что поделаешь, если женщинам достаточно любоваться красотой природы, а мужчины хотят еще любоваться красотой женщин, — пошутил Дешикачари.

— Иностранцы, которые бывают на наших курортах, будут думать, что в Индии нет красивых женщин, или решат, будто они стыдятся себя показывать, оттого что безобразны.

— Что за глупые шутки! Вы прекрасно знаете, что это не в обычаях нашей страны, — рассердился Сатьянараяна. — Наши женщины не так воспитаны, чтобы выставлять напоказ свою красоту.

— Красота — великая сила, — вмешался Дешикачари. — Использовать ее для возбуждения низменной страсти — недостойно.

— Что толку от красоты, если женщины лишены свободы? Мужчина идет, куда ему вздумается, а женщина не смеет этого делать — она должна сидеть на кухне, — неожиданно напал на Дешикачари сидящий в стороне Синг, которого до сих пор никто не заметил.

— Надо еще спросить самих женщин, что им больше по душе? — парировал Дешикачари.

— Да, им с детства внушают, что их священный долг — сидеть дома и готовить пищу. Вот и сумели убедить, что свобода женщине ни к чему, — сердито бросил Синг.

— Ну и что же! Если они счастливы, сидя дома, то зачем их тащить на пляж? Мужчина, который чтит свою жену, не возьмет ее с собой на пляж или в ресторан. Женщина — это как драгоценность. Ее красотой надо любоваться. Наши традиции обесценятся, если мы будем следовать западным обычаям и всюду водить с собой жен. Женщина по своей природе эмоциональна, для нее естественно говорить о чувствах, о любви. Если вы начнете втягивать ее в споры о научных проблемах, о политике, то она, как попугай, будет повторять то, что говорят мужчины, — закончил Дешикачари.

— Значит, по-вашему, все женщины глупы? — возмутился Синг.

— Ну и не беда, если так, — с лукавым блеском во взгляде отозвался Дешикачари.

— Это мужчины выдумали, что женщины не способны ни к чему, кроме домашней работы. И все для того, чтобы запереть женщину в доме. Почитайте-ка роман «Женщина» Чалама! — не унимался Синг.

— Ваш Чалам — просто дурак с благими намерениями! Почитайте лучше статью Тагора «Женщина», — ответил Дешикачари.

— Но разве мужчина не использует традиции для своей выгоды, разве интересы женщин не приносятся постоянно в жертву мужскому эгоизму?

— Умный эгоист всегда использует для своей выгоды какую-нибудь теорию. Возьмите, к примеру, учение Ганди о простой жизни — даже из него некоторые «приверженцы» сумели извлечь пользу.

— Но и Ганди впоследствии стал призывать к свободе для женщин.

— Почему же он не предоставил этой свободы своей жене? — вмешался Нарасимха Рао.

— Кто же против свободы. Весь вопрос в том, совместимы ли свобода женщин и счастье, — сказал Дешикачари, поднимаясь с песка. Все поднялись вслед за ним. Дешикачари подошел к Сингу и положил руку ему на плечо. Они шли рядом.

— Я тороплюсь домой, потому что жена уже ждет меня. Я всегда прихожу вовремя, что бы ни случилось; даже землетрясение меня не остановит, — с улыбкой сказал он.

— Откуда родом ваша жена? — спросил Синг.

— Отсюда, из Бхимли.

— Кто ее родители?

— Они умерли.

— А родные у нее есть?

— Никого нет, кажется.

— Разве вы не знаете?

— Не знаю.

— А как ее зовут?

— Я уже говорил вам, что не знаю. — Немного помолчав, Дешикачари сказал: — Вы, конечно, не верите, когда я говорю «не знаю». Думаете, я вас обманываю. Но зачем нужно знать что-то еще, кроме самых главных, необходимых для счастья вещей? Зачем вам нужно что-то знать о моей жене?

— Мне кажется, я ее встречал…

— Ну и что же? Может быть, ее, а может быть, похожую на нее женщину… Зачем вам разузнавать, расспрашивать? Оставьте это. Предположим, узнаете, кто она, — что вам это даст?

— Для меня это очень важно. Если вы не хотите сказать, то я обращусь к ней самой.

— Зачем вам, постороннему человеку, это нужно?..

— Но она жена вам или нет?

— Это вас не касается. А если вы собираетесь разузнавать у нее, то это неделикатно. Какое право вы имеете вторгаться в чужую жизнь? Послушайтесь меня и оставьте ее в покое, — закончил он устало.

— Я уже спрашивал ее сегодня вечером!

— Когда же?

— Я был в вашем доме.

Дешикачари ничего не ответил. Ветер с моря шумел в ушах Синга. Молчание нависло, как черная тень высокой горы.

— Раз вы не соблюдаете самых обычных правил приличия, то и с вами надо обращаться соответственно, — сказал наконец Дешикачари и, резко повернувшись, ушел.

После ужина друзья снова пошли на пляж. Они довольно долго молча сидели на песке, глядя на лунную дорожку в море; Лакшмана Синг собрался с духом и рассказал Нарасимхе Рао свою историю.

— Я не могу поверить, что это не Лаласа, убежден, что это она, — закончил он.

— Ну допустим, что это она, — заметил Нарасимха Рао. — Но она решила забыть тебя и не хочет узнавать. Зачем же ты ей снова докучаешь?

— Я не могу жить без нее.

— Но ты поступил бестактно, заявившись к ним в дом вчера вечером.

— Разве ты не можешь понять меня? Я был растерян, не знал, как лучше поступить. Утопающий за соломинку хватается.

— Зачем ты затеял все это? Уедем домой!

— Я увезу ее с собой!

— Увезешь? После того как она столько времени прожила с другим! Ты разобьешь три жизни.

— Это моя Лаласа, моя жена. Дешикачари сказал мне, что не знает ее имени. Можно ли поверить этому? Он ее чем-то запугал, заставил с ним жить. Ведь он старик. Посмотри на его пузо! Что общего у него с Лаласой?

— Дешикачари — опасный человек. Он уже предупредил тебя, поберегись, — сказал Нарасимха Рао. — И все-таки, пожалуй, ты прав. Тебе нужно увидеть ее еще раз и окончательно убедиться, Лаласа это или нет.

На другой день, сидя утром на веранде, Лакшмана Синг довольно фальшиво напевал новую песенку:

— Уж эти модные песни! — заметил, входя, Дешикачари. — Дурак поэт сравнивает глаза девушки с виноградинами. Разве в классической поэзии мало прекрасных сравнений?! Так нет, современным поэтам надо оригинальничать!

Синг, изумленно уставившись на Дешикачари, чьего прихода он никак не ждал, сначала и не заметил женщину за его внушительной фигурой.

— Наверное, автор этой песенки очень молод, отсюда и стремление к новым образам, — сказала она, выходя из-за спины мужа.

Синг и Нарасимха Рао предложили гостям сесть, и несколько минут прошло в растерянном молчании; наконец Нарасимха Рао сказал, что пойдет распорядиться насчет чая.

— Я уже давно просил Лаль навестить как-нибудь вас вместе со мной, и вот сегодня она смогла выйти, — проговорил Дешикачари.

Зачем они пришли? Чтобы насмехаться над ним, мучить его? Он должен быть настороже! Ее лицо, такое изменчивое, снова выглядело иным — как будто издалека, из страны грез она вернулась на землю. Она встала, подошла к полке в углу комнаты и принялась перебирать книги. Ее тонкие пальцы, узкие ладони… Синг уже не сомневался, что это Лаласа, конечно же, Лаласа.

— Эту книгу вы, наверное, любите, — сказала она, беря в руки «Садовник» Тагора. — Мне кажется, что вы — романтик.

— Да, я восхищаюсь Тагором, — согласился Синг. — В его поэзии есть и глубокое чувство прекрасного, и живой огонь…

— Но тем не менее это лживая книга. Такая поэзия не нужна Индии! — отрезала Лаласа.

— Значит, вы находите, что в современной поэзии много лжи? — удивленно спросил Синг.

— Не лжи, а воображения. В поэзии наша действительность преображается. По сути дела, нам рассказывают какие-то волшебные сказки, представляют жизнь совсем не такой, какая она есть. Наша литература оторвана от действительности. А ведь столько веков творчество писателей привлекает внимание людей именно потому, что их произведения отражают правду жизни, ее биение, ее трепет, — закончила Лаласа.

Слуга принес чай, горячие пирожки с овощной начинкой. После чая Нарасимха Рао предложил пойти на пляж.

— А миссис Дешикачари пойдет с нами? — спросил он.

— Нет, она пойдет домой, — резко ответил Дешикачари и продолжил спор о поэзии: — А я считаю иначе. Действительно, поэзия — чистая выдумка, плод воображения, ложь. Но она служит постижению высшей правды. Человек не может оторвать взор от земли и устремить его в небо, его кругозор ограничен. Подлинная поэзия обладает «третьим глазом».

— «Божественным зрением»? — спросил Нарасимха Рао.

— Именно так. Ну, пойдемте. Лаль, ты идешь домой?

— А нельзя ли ей пойти с нами?

— Она не хочет. Она решила еще раз увидеться с Сингом. Он ошибочно предполагал, что знает ее; мы пришли разуверить его.

Синг покраснел от досады. Это же настоящий заговор против него!

— Задержитесь, пожалуйста, еще на минуту, — решительно обратился он к Дешикачари. — Я сейчас все объясню. Мою жену звали Лаласа. Я полюбил ее, когда учился в колледже, долго страдал от любви и наконец женился на Лаласе. Я любил ее больше жизни и сейчас люблю. Четыре года назад она ушла от меня к знаменитому Мальванкару. Я уверен теперь, что эта женщина — Лаласа. Второй такой нет на свете. Это она, я не сомневаюсь. Только не знаю, почему она не хочет признаться.

— Если это она, что вы ей скажете? — спросил Дешикачари.

Лакшмана Синг молчал в замешательстве.

— Об этом потом, — ответил он наконец.

— Но надо же и ее спросить, — заметил Нарасимха Рао.

— Я люблю ее больше жизни, — повторил Синг.

— Почему же вы тогда позволили ей уйти? — резко спросил Дешикачари.

— Из уважения к ней, к ее свободе…

— Вы допустили ошибку. Большую ошибку! Женщину надо уважать. Но нельзя забывать о ее благе. Вы предали любовь.

— Что же, по-вашему, не надо было отпускать ее?

— Именно так. Вы дали ей свободу и очень гордитесь этим. А ваша любовь к ней? Как же она проявилась? Разве вы были уверены, что она найдет счастье с другим? Нет! Отпуская ее, вы предали любовь… Вы поступили так, руководствуясь своими принципами. Человек, который любит, никогда не убедит себя, что любимая женщина может быть счастлива с другим. Если же он все-таки убедит себя, это будет самообман. Отпустив свою жену, вы поступили безответственно и жестоко. Вы пренебрегли долгом. Вы считали главным в ваших отношениях взаимоуважение. И в этом ваша ошибка. Современные свободомыслящие юноши думают, что можно удержать женщину разговорами об уважении, чтением стихов. Но все это глупости…

— Как же, вы считаете, можно удержать?

— Это дано не всякому. Женщине нужен такой человек, в котором она чувствует силу духа, на которого может опереться. А если у мужчины нет этой твердости, уверенности в себе, то он возвеличивает женщину, поклоняется ей, боготворит ее. И несмотря на это, однажды она уходит, пренебрегая поклонением.

— А вы что-нибудь знаете о дальнейшей судьбе вашей жены? — вдруг спросила женщина, в упор глядя на Синга.

— Мальванкар бросил ее. Она писала, что хочет вернуться ко мне.

— И что же вы?

— Я не ответил…

— А еще утверждаете, что любите ее больше жизни, — сказала она с насмешкой в голосе.

Да, конечно же, это она — Лаласа, никакого сомнения быть не может!

— Но моя честь… Кроме того, мог ли я быть уверен, что она не уйдет снова, если вдруг опять ей кто-нибудь понравится?

— А сейчас вы в этом уверены? Вы ведь хотите, чтобы она вернулась, так я поняла?

— Я и сейчас не уверен. Но…

— Какой смысл рассуждать об этом. Вы просто безумец, если еще надеетесь вернуть эту женщину. Ваша жена, эта Лаласа… Потому-то она и ушла от вас — из-за вашего слабодушия. Женщины любят определенность, надежность…

— А что ж мне было делать? — сердито спросил Синг. — На замок ее запереть, что ли?

— Вы бы этого не сделали, потому что не верите в силу старых обычаев, — спокойно ответил Дешикачари.

— Можно подумать, что вы верите.

— Как сказать.

— И если вы почувствуете, что жена может от вас уйти, вы запрете ее на замок? — презрительно спросил Синг.

— От меня она не уйдет.

— Почему?

— По многим причинам. Я не верю, что она уйдет, — это раз. Кроме того, моя любовь не слепа — я не идеализирую свою жену, не считаю, что она бесценное сокровище, богиня, что подобной женщины на свете больше нет. Я не твержу ей, что не смогу жить без нее. Вы скажете, что это не любовь. Называйте как хотите. Но мы с ней живем в мире и согласии. Покой царит в нашем доме, и мы счастливы. Поэтому она и не уйдет от меня, — закончил Дешикачари, вставая.

— Если между двумя людьми существует настоящая любовь, в которой нет места эгоизму, то она подскажет, как поступить в беде, — проговорила женщина.

Они вчетвером вышли из дома и направились к пляжу. Недалеко от пляжа женщина, ни с кем не попрощавшись, свернула в переулок. Синг следил за ней взглядом и думал, что никогда не замечал в походке Лаласы такой легкости, плавности и стремительности. Может быть, это вовсе и не Лаласа?

На пляже Дешикачари сразу распрощался с ними; Синг и Нарасимха Рао направились к тому месту, где однажды ночью они встретили ее.

Нарасимхе Рао пришла в голову мысль, что эти дикие скалы, должно быть, излюбленное место бесстрашной Лаласы, и если вдруг они снова увидят ее, то он, Нарасимха Рао, уйдет, а Синг сможет объясниться с нею. В разговоре они то и дело возвращались к Дешикачари, поведение которого казалось им непонятным, а в голосе слышалась угроза. Лаласы они не дождались.

На следующий день пришло письмо — Дешикачари приглашал их на обед.

И вот они снова сидят на веранде его уютного бунгало и неторопливо потягивают виноградный сок. Она оказалась рядом с Сингом, и он все время испытывал неловкость и смущение. Она же разговаривала с ним спокойно и непринужденно. Его жена или не его жена? И чья же она все-таки жена? Какая, однако, искусная притворщица! Или действительно чужая женщина? Нет, он не может убедить себя в этом, не может смотреть на нее равнодушно, разговаривать с ней хладнокровно. И зачем только он приехал сюда?

Прохладный ветер с моря играл ее волосами. Лакшмане Сингу пришли на память слова, которые сказал ему сегодня на берегу моря Нарасимха Рао: «Даже если ты уверен, что она — твоя жена, в глубине души ты ведь не хочешь нарушать ее покоя». Да, думал Синг, когда видишь: это бунгало в густой тени деревьев, прекрасный тенистый сад, то понимаешь, что эти двое создали себе здесь остров мирного счастья и спокойствия.

— Мы последний раз у вас в гостях, — неожиданно сказал Синг. — Завтра уезжаем.

Хозяева заметили удивленный взгляд Нарасимхи Рао.

— Вы это решили внезапно? — спросил Дешикачари.

— Нам пора уезжать, — твердо повторил Синг.

Распорядившись убрать еду, она села рядом с ними.

— Расскажите о жене, которую вы ищете, — попросила женщина.

— Должно быть, совсем безрассудная была, — с усмешкой заметил Дешикачари.

— Нет, — запротестовал Лакшмана Синг, — она была на редкость умная, удивительно искренняя… Видно, я не подходил ей, — добавил он грустно.

— Каждый из нас чем-то не подходит своей жене, — возразил Дешикачари. — Разве тот, к кому она ушла, был лучше вас?

— Кто знает… С ее точки зрения, наверное, лучше.

— Хороший человек с любой точки зрения остается хорошим. Он мог показаться ей лучше, чем вы, это верно. Но нельзя признавать нечто реальным только потому, что оно кому-то представляется реальным. Мы привыкли называть это точкой зрения. А если у человека ошибочное, неверное восприятие? Правильнее все-таки считать: такому-то человеку показалось или представилось то-то и то-то, — сказал Дешикачари.

— Ну, а поэты, гении? У них ведь «особое зрение», особый взгляд на мир, — заметил Нарасимха Рао.

— Да, конечно. Их и не следует приравнивать к обычным людям. Но в данном случае речь идет о женщине, ослепленной страстью…

— Вы женитесь когда-нибудь снова? — спросила она, пристально взглянув на Синга.

— Нет, я не буду счастлив с другой женщиной. Кроме того, я все-таки надеюсь, что она вернется.

— А если она вернется, вы не станете упрекать ее?

— Нет…

Она не могла не уловить неуверенности в его ответе.

Дешикачари и его жена проводили друзей до калитки. Придя домой, Синг и Нарасимха Рао уложили вещи. Оба были грустны. Лакшмана Синг неожиданно предложил остаться на один день, но Нарасимха Рао настаивал на отъезде. Он твердо решил заставить друга покончить со всей этой историей.

— Хорошо, поедем, — сказал Лакшмана Синг, — но сегодня вечером я разыщу ее.

— Но зачем?

— Чтобы поговорить с ней еще раз…

— Синг, — мягко убеждал друга Нарасимха Рао. — Эти двое живут в мире и согласии. Она — особенная женщина. Многие супружеские пары живут в согласии, но далеко не у всех хватает духовных сил и ума достичь подлинной гармонии. А между этими супругами полное взаимное понимание. Они не расстанутся, — закончил Нарасимха Рао.

После чая друзья в последний раз отправились на пляж. Они пошли другой дорогой, чтобы избежать встречи с Дешикачари. Нарасимха Рао, встретив своих знакомых, остался с ними, а Лакшмана Синг один направился к морю. Близился вечер, и последние лучи солнца золотили пенящиеся волны. Синга охватила глубокая печаль. Все его терзания и непрестанное томление по Лаласе вдруг будто бы иссякли в нем. К чему все это? — с грустью подумал он. На землю медленно опускались сумерки, и вдруг он увидел женщину. Лаласа! Она стояла на большом камне, потом, сбросив жакет и сари, прыгнула в море. С такой высоты — в волны! Плыть в темноте при сильном волнении! И он еще всерьез думал, что увезет эту женщину с собой в Анантапурам. Безумец! А она по-прежнему бесстрашная, его Лаласа. И не думает об опасности — плывет, рассекая волны. Синг подошел к камню, на котором лежали синий жакет и сари. С берега ее уже не было видно. Покрытое пеной, катящее высокие валы, море выглядело угрожающим. Сингу стало страшно при мысли, что Лаласа где-то там, в волнах. Как хороша была ее фигура на камне — вытянутые вверх прекрасные руки, стройное тонкое тело, изгиб плеч. И эта женщина когда-то принадлежала ему! Да Лаласа ли это? И зачем она прыгнула в такое бурное море? Может быть, увидев его, решила избавиться от преследователя?

— Лаласа! Лаласа! — закричал он.

— Кто это? — отозвалась она.

— Это я, Синг. Как вы там? Сможете добраться до берега?

Смех. Молчание.

— Вы кого зовете? — голос слышится уже вблизи.

— Тебя!

— Да я же вовсе не Лаласа.

— Плыви скорей и выходи на берег.

— Что случилось?

— Я боюсь за тебя.

Смех.

— Выхожу. — Голос звучит совсем близко.

Руками она ухватилась за камень, подтянулась. Синг подбежал к камню, протянул ей руку.

— Не надо, я не соскользну, не бойтесь!

— Бог мой, ты же не взберешься… — И тут он оступился и упал в воду.

— Несносный дурак! — услышал Синг досадливый возглас, погружаясь с головой.

— Лаласа! Я же знаю, что ты — Лаласа! — кричал он, барахтаясь в волнах и глотая соленую морскую воду.

Когда Лакшмана Синг очнулся, то не сразу вспомнил, что с ним случилось. Голова его лежала на коленях женщины.

— Как вы себя чувствуете? — В голосе женщины звучали тревога и нежность.

Он снова закрыл глаза и затаил дыхание, чтобы волшебный сон не прервался. От мокрой одежды его стало знобить, но он боялся шевельнуться.

— Ох, горюшко мое! Чуть не утонул, — наклонившись над ним, сказала женщина с ласковой насмешкой в голосе, и ему показалось, что на лицо его упала теплая слеза.

— Далась вам ваша Лаласа!.. Почему вы думаете, что я Лаласа?

— Не отрицай, — перебил он ее.

— Ну не будем больше об этом. А то вы совсем голову потеряете. И так уже в море свалились, воды наглотались.

Он обнял ее за талию.

— Вы сможете идти? Вставайте, — проговорила она, но не отстранилась.

— Никуда я не пойду, я теперь с места не сдвинусь, — сказал он, притягивая ее к себе и прижимаясь головой к ее груди.

— Лаласа!..

— Да не Лаласа я.

— Но ты ведь узнала меня, поэтому и спасла.

— А незнакомого человека не надо спасать, по-вашему?

— Я должен получить от тебя ответ, моя ли ты Лаласа. Ну зачем ты меня мучаешь?

— Хорошо, пусть я буду Лаласа, называйте меня так, если хотите.

— Да, я буду звать тебя Лаласой!

— Согласна!

— Ты все шутишь надо мной. Но я не могу расстаться с тобой. Я верю, ты меня еще любишь. Если ты от меня отвернешься, я брошусь в море.

— Зачем без конца твердить: «Лаласа, Лаласа!» Почему бы нам не подружиться, если я и не та Лаласа?

— Но ты же все время скрываешься от меня!

— Больше не буду скрываться. Я вижу, вы очень любили свою жену. Я стану для вас Лаласой.

— И уедешь со мной?

— Лучше вы оставайтесь здесь.

— Как же я могу остаться?

— А я? Как я могу уехать?

— Почему не можешь?!

— Что случилось? Как это вас угораздило вымокнуть?! Схватите воспаление легких. Идите скорей в дом! — воскликнул Дешикачари, встретив их у ворот.

Они вошли в дом. Лакшмана Синг чувствовал такую слабость, что едва держался на ногах, и с трудом дошел до дивана.

— Лаль! Приготовь ему одежду, — сказал Дешикачари жене.

Он помог Сингу подняться с дивана и повел его в спальню, где с помощью слуги уложил в постель и дал выпить бренди. Синг крепко заснул. Вскоре на небе взошла полная луна, и Синг беспокойно зашевелился, оттого что лунный свет падал на его лицо. Ему приснился тревожный сон.

Этот сон снился ему всю ночь. Через окно, зарешеченное железным жалюзи, в комнату, залитую лунным светом, проникла Лаласа. Синг увидел ее и одновременно самого себя, спящего на кровати. Лаласа приблизилась и нежно коснулась ладонями его щек. Она села на край постели и прислонилась к нему, но он не проснулся. Мысленно Синг ругал самого себя: «Что же ты спишь, несчастный? Ведь Лаласа пришла к тебе, она рядом!» Увидев, что Синг не просыпается, Лаласа стала глядеть в окно на море. На губах ее — легкая улыбка, но глаза печальны. Снова повернувшись к Сингу, она легонько потрясла его за плечи. Он простонал во сне, заворочался и снова заснул. Она, решив его не будить, начала нежно перебирать его волосы, потом медленно поднялась.

— Она сейчас уйдет, проснись же! — закричал Синг своему спящему двойнику. Но тот, разбитый усталостью, наглотавшийся соленой воды, продолжал спать. И в это время в потоке лунного света, льющегося в окно, возникла огромная черная фигура Дешикачари. Увидев его, Лаласа задрожала.

— Уходи отсюда, Лаласа! Уходи! — прорычал Дешикачари.

Лаласа заметалась по комнате. Синг ощутил безмерную радость оттого, что ее назвали, ее признали Лаласой.

— Не бойся! Он ничего тебе не сделает. Ведь ты же моя жена! — крикнул он, но никто не услышал его слов.

— Уходи! Немедленно уходи! — снова взревел Дешикачари, протягивая руки к женщине. Лаласа, как испуганная птица, взлетела вверх и скрылась за окном. В ночи раздался пронзительный вскрик чайки, слившийся с шумом ветра.

Проснувшись, он помнил этот удивительный сон до мельчайших подробностей. Слуга принес чай. Синг принял ванну, надел лунги[56] и рубашку и вышел на веранду. Он чувствовал, что сегодня произойдет что-то необычайное, налетит «девятый вал» его жизни.

На веранде появился Нарасимха Рао.

— Ты, верно, страшно беспокоился обо мне? — спросил Синг.

— Сначала очень испугался, но потом пришел Дешикачари и рассказал, что случилось.

— Как? Специально пришел? Какое благородство, однако!

— Но ты послушай, что он сказал еще. Он настаивал, чтобы мы немедленно уехали в Анантапурам, — выпалил Нарасимха Рао.

Сингу подумалось, что он снова оказался пленником каких-то стихий. И ночной сон не выходил из головы.

— Нет, нам нельзя уезжать, а если он настаивает, то тем более. Теперь я твердо знаю, что он запугивает Лаласу. Я должен разобраться, в чем тут дело.

На веранду вошла Лаласа с чашкой чая в руках.

— Дешикачари встает после десяти, — объявила она. — Он выпил чаю и снова заснул.

Нарасимха Рао встал.

— Тогда, к сожалению, мы не сможем с ним попрощаться. Мы уезжаем, — сказал он.

— Но ваш друг говорил, что… — начала было Лаласа.

— Ну что ж, если он собирается остаться, я поеду один. — И он стал спускаться по ступенькам веранды, но потом, вернувшись, подошел к Лаласе и с улыбкой сказал: — Будьте добры к моему другу. Он прекрасный человек и любит вас.

На глазах Нарасимхи Рао блестели слезы, он растерянно взмахнул рукой и стремительно побежал по тропинке. На ветвях деревьев в саду щебетали птицы.

— Какой у вас преданный друг, — заметила Лаласа.

— С тех пор как от меня ушла Лаласа, я уже не верю ни в преданность, ни в дружбу. Такое оставляет осадок на всю жизнь. С изменой любимой не только рождается грусть об утрате, но и исчезает вера в людей. Даже искренние, доверчивые по природе люди становятся циниками, — закончил Синг, не глядя на Лаласу.

— Вы мне так и не рассказали, почему ушла от вас Лаласа, — сказала она, забирая у него пустую чашку.

— Зачем же мне рассказывать?

— То есть?

— Да ты ведь и есть «та Лаласа».

— Снова вы за свое?

— Да. Теперь уж я не сомневаюсь в этом.

— Ну ладно. Так или иначе, давайте разберемся, почему же эта Лаласа ушла от вас.

— Не знаю, смогу ли я беспристрастно и хладнокровно рассказать о прошлом?

— Все равно расскажите!

Он отошел от нее и посмотрел в сад сквозь кружево плюща, оплетавшего веранду.

— Нет! Я не могу…

Она вдруг сказала тихим голосом:

— Сегодня ночью я приходила к тебе.

Синг рванулся к ней:

— Приходила ко мне?

— Да, я люблю тебя…

— А я думал, что это сон.

— Но ты не просыпался.

— Лаласа, Лаласа! Что толку в этих пустых разговорах? Я уезжаю. Поедем со мной.

Она изумленно взглянула на него.

— Не отвечаешь?

— Но почему я должна уехать с тобой?

— Если ты сегодня ночью приходила ко мне, значит, еще любишь меня.

— И что же?

— Мы должны уехать вместе.

— В таком случае я не приходила сегодня ночью.

— Не приходила?

— То есть приходила во сне.

— В моем сне?

— В моем — тоже.

— Почему ты боишься Дешикачари?

— Во сне?

— И наяву.

— Я вовсе не боюсь его, и с чего бы это его бояться?

— И не хочешь признаться, что ты Лаласа? Ведь это же ее характер!

— Но я не Лаласа.

— Так кто же ты?

— Жена Дешикачари.

— Когда ты стала его женой? И как это случилось?

— Неважно.

— Ты все-таки не хочешь мне открыться?

— Зачем?

— Если ты убедишь меня, что ты — не Лаласа, я уеду со спокойной душой.

— И если я не Лаласа, ты не любишь меня?

— Нет.

— Ну, уезжай скорее!

— Ты огорчена?

— Конечно.

— А я, конечно, солгал, что не люблю тебя. Но сейчас ты — жена Дешикачари, и, говоря о своей любви, я нарушаю покой чужой семьи.

Ход его рассуждений явно не привел ее в восторг. Женщина не склонна принимать во внимание мораль, когда дело касается любви. Эта особенность женской психологии обычно приводит к трениям между высоконравственными мужчинами и любящими их женщинами.

— Если я та женщина, которую ты любил, ты готов бороться за меня, если я — теперь жена Дешикачари, ты отступаешь? Так я тебя поняла?

— Да. Это вторжение в чужую семью. Я не могу нарушить закон…

Лаласа подавила странный глуховатый смешок. Синг вопросительно посмотрел на нее.

— Какие узкие взгляды у этих поборников морали. Только и знают твердить о «несоответствии закону»!

— Ну уж, закон и этот Дешикачари явно не в ладах друг с другом, — не удержался от колкости и Синг.

— Да, в «соответствии с законом» его отправили в тюрьму.

— Ты об этом знаешь?

— В связи с этим делом мы с ним и познакомились.

— И ты могла стать женой этого человека, полюбить преступника? Правду говорят, сердце женщины непостижимо для мужчины!

— Да что вы знаете о женщинах и о любви? — сказала она. — Женщины ведь не разбираются ни в законах, ни в банковских делах. — Тон ее был одновременно насмешливым и патетическим.

— Но я хотел бы все-таки понять, ты считаешь законное возмездие несправедливым? — спросил он.

— Здесь можно подходить по-разному. Особенно, когда узнаешь виновного и поймешь его, — возразила она.

— Преступник остается преступником, какие бы доводы в его защиту ни приводились…

— Но в отношении Дешикачари…

— Да гори они огнем, все эти дела! Скажи мне лучше, ты любить меня?

— Люблю.

— Тогда поедем со мной! Сейчас же!

— Почему ты думаешь, если я люблю тебя, то тут же уеду с тобой?

— А как же еще я должен думать? Что ты собираешься делать?

— Любить!

— И обманывать мужа в его собственном доме? Приходить по ночам к любимому, когда муж спит в соседней комнате?

Лаласа побледнела. Прерывающимся от волнения голосом она проговорила:

— Вот теперь-то мне понятно, почему ушла от тебя эта Лаласа…

— Что ты имеешь в виду?

— Мораль — великая сила, и даже, может быть, она нам необходима… Но беда в том, что люди, свято чтящие ее, становятся слепыми к красоте. Если бог существует, то и ему дороже красота, чем мораль. Красота превыше всего…

— И я, стало быть, не понимаю этой красоты?

— Если бы ты понимал, то не сказал бы таких слов… Когда сегодня ночью я пришла к тебе в комнату, в моем сердце была любовь, а в любви — красота.

На ее глазах блестели слезы, губы дрожали.

— Лаласа!

Она не дала ему говорить, ее лицо пылало от гнева.

— Ты даже не представляешь, какое ты нанес оскорбление. Не только мне, но и ему! Дешикачари сам послал меня к тебе сегодня ночью.

Сингу показалось, что земля уходит у него из-под ног. Нет, он не в силах понять эту пару. Не говоря ни слова, не оглядываясь, он спустился со ступеней веранды.

Придя домой, Синг сказал Нарасимхе Рао:

— Я ничего не могу тебе объяснить, потому что сам ничего не понимаю. Давай уедем немедленно. В поезде расскажу…

Они уложили вещи и, заказав повозку, молча сидели на веранде. Когда чемоданы были погружены, во дворе появился Дешикачари с тростью в руках. Не вынимая трубки изо рта, он бросил несколько слов возчику, и тот начал сгружать чемоданы.

— Мы уезжаем. В чем дело? — грубо заявил ему Синг.

Не обратив внимания на его резкость, Дешикачари спокойно сказал:

— Вы поедете завтра. Мы с женой приглашаем вас на ужин сегодня. Приходите обязательно.

— Нет уж, спасибо. Я на порог вашего дома больше не ступлю!

— Почему? Вас чем-нибудь обидели, оскорбили?

В самом деле, в чем, собственно, виноват перед ним Дешикачари?

— Мне не хотелось бы идти к вам в гости. Я вас совершенно не понимаю и даже побаиваюсь.

— Но ни я, ни она не причинили вам никакого зла. Чего же вы побаиваетесь?

— Нам пора уезжать…

— Зачем вам уезжать?

— А зачем оставаться?

— Да потому что вы ее любите!

— Теперь уж нет.

— Любовь не иссякает сразу. Вы говорили, что любите Лаласу больше жизни. Очевидно, вы не отдаете себе отчета в своих словах.

— Возможно, я ошибался. Сейчас я не испытываю никакого чувства.

И что за человек этот Дешикачари? Ну зачем он опять пришел? Да еще рассуждает о любви с человеком, который томится по его жене… А Дешикачари тем временем продолжал:

— Раз вам сейчас кажется, что вы не любите ее уже, это значит, величие любви еще непостижимо для вас, ее сущность недоступна вам. Как вы думаете — ради чего это я ходил за вами следом, навязывал свою дружбу? Только ради нее, по ее воле. Ее желание — для меня закон. Непременно приходите сегодня вечером! Я расскажу вам интересную историю. Уверяю вас, вы пожалеете, если не останетесь.

Он спокойно повернулся и ушел, постукивая тростью по дороге.

Вечером они ужинали вчетвером, непринужденно болтая, будто забыв о тех сложных отношениях, которые возникли между ними в последние дни. Еда была обильная и вкусная, стол красиво сервирован. После ужина они спустились к морю и, присев на скамье, стали ждать восхода луны.

— А теперь я расскажу вам кое-что о себе, — начал Дешикачари.

Синг вздрогнул и взглянул на Лаласу; глаза ее блестели.

— Как вы уже знаете, я совершил растрату и попал в тюрьму. Но сделал я это ради любимой женщины, а когда меня арестовали, я уже знал, что она меня не любит. Я успел распорядиться, чтобы она не получила этих денег. Их взял на сохранение мой друг Мальванкар. — Дешикачари остановился, чтобы оценить эффект своего сообщения.

— Мальванкар?! — невольно воскликнул Синг. — Интересно, получили ли вы их обратно? Он, конечно, обманул ваше доверие?

— Вот здесь вы ошибаетесь. Когда я вышел из тюрьмы, он отдал мне все деньги. Вы удивлены? Ну, вы еще молоды и не очень-то разбираетесь в людях. С женщинами Мальванкар поступает подло, но в денежных делах скрупулезно честен. Деньги он не только сохранил, но вернул с процентами, которые наросли за это время. Мальванкар — артист, для него, кроме музыки и женщин, ничто другое не имеет значения. К деньгам он совершенно равнодушен…

Дешикачари снова остановился и разжег трубку. Он вел свой рассказ медленно, будто через силу. С той минуты, как было упомянуто имя Мальванкара, Синг превратился в слух и, не спуская глаз с рассказчика, ловил каждое слово.

— Я поселился у Мальванкара, — продолжал Дешикачари. — Все эти деньги я роздал бедным семьям, пострадавшим по моей вине. В доме Мальванкара жила в то время Лаласа…

Дешикачари опять сделал паузу. Синг уловил едва заметное движение Лаласы.

— Но до вчерашнего вечера я не знал, что ее зовут Лаласа, не знал, кто она, откуда родом. Мальванкар называл ее своей женой, — рассказчик немного помолчал, словно ждал вопросов или возражений, потом заговорил снова. — Вы мне не верили, что я ничего о ней не знаю. Но, получив редкий, бесценный дар, человек не рискует спрашивать о его происхождении или стоимости. Каждое утро я просыпался с одной лишь мыслью: «Я владею сокровищем» — и не мог этому поверить. Я был счастлив и не думал задавать ей какие бы то ни было вопросы. Это не в моем характере… — Он остановился, чтобы раскурить трубку.

— Продолжайте! — нетерпеливо воскликнул Синг. Его раздражали назидательные отступления, которые вставлял в свой рассказ Дешикачари.

— Живя с Мальванкаром, она испытала многое: нужду, лишения… Мальванкар в то время бедствовал, к тому же он много пил. Но, как я уже говорил вам, он даже не прикоснулся к украденным мною деньгам. Я пытался помочь им, но безуспешно. Убедить Мальванкара было невозможно. Да и вообще убеждать в чем-либо человека, обладающего ярко выраженной индивидуальностью, бесполезно. Такие люди не слушают советов…

Синг испытывал нестерпимое раздражение — Дешикачари снова принялся рассуждать, кроме того, Мальванкар в его изложении выглядел человеком достойным.

— Я сразу понял, что Лаласа — женщина необыкновенная, — продолжал Дешикачари. — Встретить в жизни подобную женщину — редкое счастье. С нею мы познаем скрытые глубины и красоту жизни. Я удивлялся, как это такая женщина оказалась с Мальванкаром. Однажды мне представилась возможность поговорить с ней, и я стал убеждать ее уйти от Мальванкара, но она решительно отказалась. Она обладает такими свойствами характера, которые присущи сильным натурам: презрением к трудностям, верой в любимого человека и в свою способность изменить его к лучшему. Я решил уехать из этого города, чтобы не видеть ее страданий. Я достаточно умудрен жизненным опытом, чтобы понять бесполезность ее надежд, и перед отъездом предложил ей обратиться ко мне как к другу, когда возникнет необходимость.

Он снова помолчал.

— Однажды ночью она приехала ко мне и сообщила, что оставила Мальванкара. Она написала письмо мужу, но ответа не было. С тех пор мы живем вместе. Она увидела вас в Бхимли и долго колебалась, открыться ли вам. Я понял, кто вы такой, но не спрашивал ни о чем, как никогда не расспрашивал ее о прежней жизни, чтобы не причинять ей боли. Вы решили: я обманываю вас и что-то скрываю, отсюда ваши подозрения, гнев. Только вчера вечером, убедившись, что она все еще любит вас, я решил поговорить с нею, и она рассказала мне о себе. Ну вот и все. Если вы хотите о чем-нибудь спросить меня, спрашивайте.

— Что же теперь будет? — воскликнул Нарасимха Рао.

— Что будет? Это решат они сами. Хотя я и причастен к этой истории, я устраняюсь. Пусть решают они вдвоем. Завтра либо вы с другом уедете, либо уеду я. Жизнью надо дорожить, и растрачивать ее в бесплодных спорах — преступление. Сегодня же вечером нужно все это как-то разрешить. Я стремлюсь к покою и миру. Нарушен покой — и нарушены гармония жизни, ее величие, красота. Нет покоя — нет счастья. Но каждый человек живет по своим законам. Что ж, идемте, Нарасимха Рао-гару! Погуляем часок и вернемся, — сказал он, вставая.

— Скажите мне, любите ли вы ее? — спросил Синг.

— Люблю ли? Да, люблю. Но это не страсть, если вы ее имеете в виду. Я вижу, вы будете переживать за меня, если она уедет с вами. Вам недостает мудрости, но сердце у вас доброе. Вы понимаете, что у меня есть какие-то права на ту, которую я приютил когда-то. Это не тот «закон», о котором мы говорили. Но сердцем вы признаете мое право, и поэтому я заверяю вас, что добровольно от этого права отказываюсь. Вы, вероятно, думаете о том, что я буду страдать, если она уйдет. И она думает об этом. Конечно, ее уход причинит мне боль, но я не буду ни принуждать ее остаться, ни отговаривать. Прощайте. Когда я вернусь, вас уже здесь не будет, может быть, не будет и Лаласы, если она решит уехать с вами. Так что прощайте! — И он ушел. Нарасимха Рао двинулся вслед за ним.

Лаласа и Синг остались вдвоем. Глухо рокотал прибой. На темном небе светились звезды.

— Все, что он говорил, — правда? — спросил Синг.

— Да!

— Ты любишь меня?

— Да!

— Почему же ты не хотела признаться, что ты — Лаласа?

— Потому что знала, что не уеду с вами.

— Не уедешь?..

— Нет.

— Почему?

— Вы человек добрый, великодушный. Я помню, как благородно вы вели себя, когда я уходила от вас. Но теперь я не смогу стать вашей женой. Мои жизненные принципы изменились, я хочу жить в покое. Я любуюсь парусной лодочкой в море, но нахожу свое счастье на твердой земле. Мне не нужны больше ни бури любви, ни волнения страсти. Да, мы с вами любим друг друга по-настоящему, а между мною и ним нет любви. Но у нас прочное духовное единение. Он принимает жизнь такой, как она есть, и в этом секрет счастья. Уйди я с вами, начались бы снова споры о моих правах, вокруг меня снова бы завертелся хоровод — конфликты и преклонение, родственники, деньги, друзья. С ним — никаких конфликтов; я свободно высказываю ему свои мнения, свои желания. Он обладает безграничным спокойствием, его не обуревают ни страсти ни страхи. Он умеет избегать страданий, но он и не боится их. Я обрела с ним покой. Не настаивайте. Я не уеду.

Когда Дешикачари вернулся, Лаласа сидела одна на скамейке в саду.

— Идем в дом, Лаласа, поздно уже.

— Идем.

Пробираясь вслед за Дешикачари по узкой тропинке между кустами жасмина, Лаласа вдруг засмеялась.

— Чему ты смеешься?

— Если бы ты пришел, а меня не было… Сказал бы сам себе: «Поздно уже», — и пошел бы спать.

— Наверное… — только и откликнулся Дешикачари, но Лаласа уловила дрожь в его голосе.

Перевод З. Петруничевой.