Горячие гильзы

ВАСИЛИЙ ИЗ ПЕРЕТЁСА

Три дня занятий не было: с утра до вечера над холмами кружили немецкие самолёты. Любого, кто шёл или ехал по дороге, пилоты считали партизаном. Пожилая женщина везла в город больную мать. С самолёта расстреляли обеих женщин и коня. В Носовой Горе взрывом бомбы сдвинуло с места дом. Люди чудом уцелели…

Среди бела дня партизаны не решались показываться в лесу и в поле. В нашем доме до глубокого вечера просидели пятеро бойцов. Вместе со всеми был Василий из деревни Перетёс.

В округе его считали богатырём. Люди рассказывали, что он на спор остановил мельничное колесо. Противотанковое ружьё в руках Василия казалось лёгонькой одностволкой.

Партизаны разговаривали, курили…

Натужно гудя, самолёт кружил над деревней, чуть ли не задевал колёсами крыши.

— Вась, а Вась, — сказал один из партизан. — Иди, сбей эту тарахтелку!

— А если промахнусь? — нахмурился партизан. — Немец всю деревню сожжёт.

— Стрелять не надо, — весело продолжал парень. — Дай разок ружьём по хвосту, ему и крышка.

Разведчик улетел, но он мог вернуться в любую минуту. Шутливый партизан устроился с Василием, прищурясь спросил:

— Вася, а как это ты от полицейских убежал, связанный ведь был? Верёвки развязались, что ли?

— Да-а, развяжутся… И не верёвки были, гужи ремённые. Раненый был, а то не дался бы. А дружка Петра с ног сбили. Ростом-то он — с валенок. Разбили так, что идти не мог, волокли. Заперли потом нас в сарай, поставили часового. А сами пошли коня искать, чтобы нас в комендатуру везти. К коменданту.

— Да, поговорили бы с тобой, шомполами…

— Поднатужился я, гужи и треснули. Снял слегу, сунул конец в оконце, и — раз! — стена на целый аршин раздвинулась. Закрепил вагу, взял Петра под руку, пролез в разъём и — в лес родной!

— А часовой куда смотрел?

— Замок охранял, ясное дело!

— Вася, говорят, ты и в Ленинград ходил с обозом? Когда продукты везли.

— Ходил. Медаль мне за это вышла. Как какой конь застрянет — меня зовут. Сниму шубу — и за дело!

Я ещё раз взглянул на Василия. Шуба была ему по колена, как полушубок, валенки такие, что в любом уместился бы наш Серёга.

— И откуда ты такой взялся? — улыбнулся молодой партизан.

— В округе крупного народа от века много. Крепость в древности была, вот и брали кто покряжистее.

Когда стало темнеть, партизаны ушли.

На другой день вновь начались уроки. После уроков я убежал с мальчишками на озеро, где партизаны ловили неводом рыбу. Невод был тяжёлый, но верёвку вместе со всеми тащил Василий из Перетёса, и всё шло как по маслу. И вдруг — остановка. Лица партизан стали хмурыми, кто-то коротко помянул нечистую силу.

— Зацеп, — вздохнул старший из партизан. — Похоже, за камни…

— Зацеп так зацеп, — усмехнулся Василий.

Не раздумывая, он сбросил шубу, снял шапку, валенки и одежду, босиком подошёл к проруби, опустился в воду, нырнул.

Пока Василий не вынырнул, никто не проронил ни слова.

— Всё, можно тащить. — Василий тряхнул мокрой головой, рывком выбрался на лёд, мигом оделся.

— Теперь бы мёду, чаю горячего!

Василия увели в деревню, а партизаны вновь взялись за верёвку. Вода закипела, и на лёд легла мотня невода, полная рыбы. Алели брусничные плавники краснопёрок, на глазах светлели лини, билось живое серебро плотвы, изгибались в кольцо щуки и окуни.

Рыбу укладывали в мешки, в ивовые корзины.

— Всем хватит, — сказал командир. — И нам, и населению.

Пожилой партизан с тревогой посматривал на небо.

— Как бы тарахтелка не прилетела…

— Не прилетит, — успокоил его молоденький боец. — Вчера наши из пулемёта били. Подбили вроде бы, сразу за лес потянул.

— Отремонтируют, — вздохнул пожилой партизан.

И в ту же минуту послышался отрывистый стрекот. Он становился всё громче, и над деревней пронёсся самолёт, похожий на огромную зелёную стрекозу. Зло стрекоча, самолёт повернул в сторону озера.

Люди бросились врассыпную, партизаны залегли, вскинули карабины и автоматы. Сухо затрещало — с самолёта бил пулемёт.

Я лежал в снегу возле береговых кустов, от страха пополз под кручу. И тут я увидел Василия. Он стоял на коленях возле изгороди, целился с упора в самолёт. Чёрное противотанковое ружьё гулко ухнуло, и вдруг стало тихо: мотор самолёта замолчал. В ярости лётчик дал длинную очередь, показал сквозь стекло Василию тугой кожаный кулак.

Василий вновь прицелился, и из самолёта повалил густой бурый дым. Дымя, аэроплан пронёсся над лесом, врезался в заваленный снегом холм. Ослепительно сверкнуло, поднялась целая туча дыма.

— Самолёт сбили! Самолёт сбили! — По озеру бежал Саша Андреев, от радости размахивал руками…

Потом я с мальчишками был на том месте, где упал самолёт. На скате холма лежали обломки самолёта, разбитый мотор, искорёженный пропеллер. Я набрал полные карманы болтов и немецких патронов.

— Подумаешь, — сказал Серёга, когда я выложил на стол принесённое.

И достал из-за пазухи две золотистые гильзы от противотанкового ружья. От того самого, из которого стрелял Василий.