Горящая колесница

12

В пурпурных лучах уже клонившегося к закату солнца человек семь ребятишек собрались во дворе в стайку. Кто сидел на низкой ограде детской площадки, кто просто на корточках, один невероятным образом завёл руку назад и ловко почёсывал себе спину, другой переминался с ноги на ногу. В центре этого кружка стоял, уперев руки в боки, низенький человек, который громко что-то разъяснял. Издалека слов было не разобрать, но говорил он с явным воодушевлением.

Его слушали не только дети, он приковывал внимание всех, кто в этот час оказался во дворе. Две молодые мамаши, которые рядком сидели на качелях, каждая с малышом на руках, тоже не сводили глаз с оратора, хотя и не могли удержаться от улыбки.

— Вот так и будем действовать, дорогие друзья! — завершил мужчина свою речь.

Тут один мальчуган, который притулился в сторонке на корточках, поднялся на ноги и спросил «дяденьку»:

— Ладно, я согласен! А вы кто?

Коротышка ответил всё с тем же воодушевлением:

— Кто я? Да ведь я — Акэти Когоро![5]

Ребятишки стали переглядываться.

Хомма, который видел оратора только со спины, хоть и предполагал с самого начала, как зовут коротышку, лишь при звуках этого голоса удостоверился окончательно. Он прибавил шагу, намереваясь проскочить мимо незамеченным.

А ребятня в этот момент, как и следовало ожидать, недоумевала:

— Как это — Акэти Когоро?

— Да, знаменитый сыщик. Разве вы не знаете? Эх вы!

— Мы знаем! Только, дяденька, вы же не он…

Из ребячьей толпы послышался ропот:

— Конечно не он!

Потом раздались отдельные смешки, причём довольно язвительные, ну а через минуту — дружный хохот. Следом за детьми прыснули и мамаши. Скоро они уже тряслись от смеха, прикрывая рот ладошками.

Коротышка, сознавая, что ситуация не в его пользу, снова возвысил голос:

— Ну, на этот раз я вас прощаю, думайте что хотите. А поиски будем вести так, как я вам говорил. Обязанности распределены. Всем понятно? Действуйте!

Стоило коротышке хлопнуть в ладоши, как дети мигом разбежались, — похоже, что их и понукать было не нужно.

Хомме оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы завернуть за угол девятого корпуса. И тут его окликнули.

Хомма не оглянулся и даже не замедлил шага. Но вот беда — как он ни спешил, левая нога хромала и подвела-таки его. Коротышка догнал Хомму:

— Ты что же это? Идёт себе, будто мы не знакомы…

Хомма обернулся и замахал обеими руками:

— Нет-нет, мы не знакомы! Я тебя не знаю. Посторонний человек…

— Ну вот ещё!

Садао Икари с радостным хохотом как ни в чём не бывало пошёл рядышком, плечом к плечу. Стараясь подладиться под ковыляющую походку своего спутника, Икари осведомился:

— Кажется, ходим всё ещё с трудом, да?

— Ах какие мы заботливые!

— Может, я могу что-нибудь вместо тебя… Если надо, я с радостью, честно.

— Отстань.

В конце концов Хомма тоже расхохотался:

— Ты что это там делал?

Икари расправил плечи:

— Руководил следствием, я же всё-таки профессионал. Собрал юных сыщиков и обучал их.

— А что ищете?

— Да пса, собаку. Потерялась…

Хомма так и застыл:

— Это ты про Склероза?

На лице Икари отразилось удивление — откуда Хомма всё знает?

— Точно. Ну и имечко вы дали псу! Не потому ли он сбежал?..

Стало быть, Склероз так и не вернулся.

— Сатору мне говорил, что пёс потерялся. Уж очень привязчивая собака, а соображает плохо… Наверное, кто-нибудь увёл.

— Хоть бы уж не под машину попал, — тихо пробормотал Икари.

Он любил животных. Хомма знал, что когда-то он всем крысам на чердаке своего дома дал имена. Мог даже различать их на слух, по топоту лапок. Уставится, бывало, в потолок, сидя по-турецки у себя на постели, и вдруг заявит: «Это Кристина. С Аланом. Но он ей совсем не нравится». Хомма порой даже беспокоился, в порядке ли приятель.

Когда они добрели до холла и лифта, Хомма наконец перевёл дух.

— А кто тебе сказал про Склероза?

— Сатору сказал. — Икари относился к мальчику как к собственному сыну и звал его запросто, не прибавляя к имени вежливые суффиксы «сан» или «тян».

Сатору тоже привязался к нему и не возражал, только иногда говорил: «Каждый раз, когда дядя Икари меня окликает, мне кажется, что он сердится», — такой уж был у Икари авторитетный голос.

— Я к тебе за тридевять земель притащился, а ты где-то ходишь… Ну а Сатору как раз шептался с товарищем, как им организовать поиски пса. Я и решил поделиться опытом.

— Так ведь среди детей на площадке вроде бы не было Сатору?

Ноздри крошечного носа Икари широко раздулись.

— На «молодого Кобаяси»[6] возложена особая миссия. Вместе с вашим домоправителем Исакой и Каттяном он послан на Санитарно-эпидемиологическую станцию — на случай, если пса отвели в приёмник для бродячих.

Икари всегда ходил в одном и том же костюме. Вообще-то, у него было три пиджака одинакового цвета и покроя, из одной и той же ткани, он их носил по очереди. Но люди посторонние думали, что он в буквальном смысле «ходит в одном и том же». Вот и сейчас он распахнул полы своего излюбленного блёкло-коричневого костюма и артистическим жестом извлёк большой конверт из жёлтого пергамента:

— Вот, извольте. Всё, что требовалось.

Когда они вошли в квартиру, в гостиной ещё ощущалось тепло от давно уже выключенного обогревателя. Икари, не спрашивая разрешения, по-свойски направился в другой конец коридора, в комнату с буддийским алтарём — зажечь курения для Тидзуко. Хомма в это время перебирал содержимое конверта. Там была копия посемейного реестра Сёко Сэкинэ, хранившегося в городе Уцуномия, а также трудовая книжка.

Похоже, обошлось без нагоняя от начальства, и Хомма мог особо не извиняться перед Икари за хлопоты с этими бумагами.

— Спасибо, выручил!

— Тидзуко-тян, твой муж опять ввязался во что-то подозрительное, — отозвался Икари, не отходя от алтаря, перед которым стоял сложив руки и слушая звон молитвенного гонга.

Икари и Тидзуко были дружны с детства, вместе учились в начальной школе. Именно он познакомил с ней Хомму, когда оба ещё были курсантами Полицейской академии. Икари потом признался, что познакомил их нарочно: «Мне она была как сестрёнка, нельзя же было допустить, чтобы она вышла замуж за случайного человека…»

На это ему, конечно, возражали: мол, что же сам не женился? А он очень серьёзно отвечал, что они с Тидзуко были «чересчур близкие люди» и что «на близких не женятся».

Икари тоже был завален работой и сюда наведывался редко. Поэтому если уж приходил, то некоторое время сидел у алтаря. Хомма никогда его не трогал в эти минуты, ждал, пока он сам успокоится.

Хомма пододвинул стул, разложил на обеденном столе извлечённые из конверта документы и принялся их изучать.

Копия посемейного реестра не таила в себе загадок. Вплоть до того момента, как Сёко-двойник завела свой собственный реестр в окружном муниципалитете Хонан, настоящая Сёко ни разу ничего не меняла в этом документе, оформленном рукой её отца и зарегистрированном по адресу: город Уцуномия, квартал Итёдзака, строение 2001. В сопроводительном вкладыше аккуратно были записаны все адреса, по которым впоследствии временно проживала настоящая Сёко Сэкинэ. Первым значился адрес в Токио: округ Эдогава, квартал Касаи, Минамимати, 4-10-5. Дата регистрации: первое апреля 1983 года.

Наверное, по этому адресу она поселилась, когда начала работать в «Торговой корпорации Касаи». Адрес отличался от служебного только номером корпуса, — вероятно жила совсем рядом с работой.

Что там под рукой — карта или телефон? Телефон. Стоит лишь руку протянуть. Хомма снял трубку и, полистав записную книжку, нашёл телефон фирмы «Касаи», набрал.

Ему ответил женский голос. Хомма сделал вид, что хочет кое-что послать и желал бы уточнить адрес фирмы после чего прочёл адрес, по которому когда-то проживала Сёко Сэкинэ — мол, верно? Ему ответили: это не администрация, а общежитие для сотрудников.

Хомма положил трубку и поднял голову: Икари стоял на пороге гостиной и смотрел в его сторону:

— Сейчас бы чайку солёненького, с отваром морской капусты…

— Самая нижняя полка с дверцами.

Икари подошёл к буфету, открыл, как было велено, самую нижнюю дверцу и достал маленькую жестянку. Потом налил в чайник воды, поставил на газ.

— Самообслуживание завёл?

— Точно.

— Не будешь шевелиться — мигом превратишься в старика.

— Такое ощущение, что уже.

Следующим местом жительства Сёко Сэкинэ были те самые апартаменты «Касл Кинситё», откуда она пришла к адвокату, чтобы начать процедуру банкротства.

Наверняка, когда девушка переехала из общежития для сотрудников в апартаменты, она стала тратить гораздо больше. Уж не на этом ли она споткнулась?

Молодёжь, которая селится в общежитиях фирм, только и мечтает о своей квартире, чтобы жить в свободном одиночестве, без комендантского часа, мамаши-комендантши и любопытных глаз соседей — старших коллег по работе. Молодые и представить себе не могут, сколько нужно денег, чтобы обрести эту свободу, они просто не способны взглянуть в глаза реальности. Даже если и взглянут, им трудно прочувствовать это по-настоящему. Ведь в общежитии они на всём готовом, а в большом мире и электричество, и газ, и даже вода в канализационном бачке — всё стоит денег. Реальность сурова: если не будешь платить, не получишь даже этих, самых необходимых удобств. Но это вовсе не очевидно для молодёжи.

Последним адресом Сёко Сэкинэ был тот, по которому она переехала после банкротства и откуда исчезла семнадцатого марта 1990 года. Это был «Кооператив Кавагути».

После того как умерла мать, девушка пришла к адвокату и проконсультировалась о её страховке, но ни о какой недвижимости речи не было. Это значит, что, так сказать, «родной дом» Сёко, место, где в одиночестве жила её мать, было, скорее всего, съёмной квартирой. Да, похоже так, ведь Сёко рано потеряла отца, они остались с матерью вдвоём…

Её мать, судя по записям в посемейном реестре, до того, как скончалась 25 ноября 1989 года, меняла место жительства трижды. Однако все переезды были в пределах города Уцуномия. На момент смерти женщина была зарегистрирована по адресу: квартал Итёдзака, строение 2005. Здесь она прожила десять лет. И это совсем рядом с тем местом, где они жили когда-то с мужем.

То, что мать Сёко не покидала Уцуномию, говорит, наверное, о её привязанности к насиженному месту. А может быть, тревожась о дочке, которая одна уехала в большой город, она хотела сохранить для неё «гнездо», куда та всегда могла бы возвратиться.

Икари тяжело опустился на стул наискосок от Хоммы. Протянув руку к бумагам, которые Хомма уже просмотрел, он бегло взглянул на них. При этом не проронил ни слова.

С трудовой книжкой Сёко, хранящейся на бирже труда, всё оказалось так, как Хомма и предполагал. Действительно, на имя Сёко Сэкинэ было выписано целых два страховых полиса. Один полис был оформлен для настоящей Сёко, когда она поступала на работу в «Торговую корпорацию Касаи». Ещё один полис, с новым номером, сделала себе Сёко-двойник в апреле 1990 года, когда её приняли на работу в фирму «Офисное оборудование Имаи». Ей присвоили на бирже труда новый номер страховки, поскольку она сказала, что впервые оформляется на работу.

— После того как я получил эти бумаги, я ещё и на биржу позвонил, — сообщил Икари. — Они тоже удивились, что страховых полисов оказалось два. Но при этом сказали, что, вообще-то, бывают случаи, когда люди хотят скрыть прежнее место работы, — тогда они говорят, что оформляются впервые. Иногда инспектора по занятости населения проверяют всё очень придирчиво, чтобы никакой путаницы не возникало, но если перед ними стоит молодая женщина, обычная служащая, то кажется вполне правдоподобным, что она нанимается на работу впервые. Так это и сходит с рук, ведь для проверки нужно затратить силы и время. Как ты и говорил, бумаги хранят в течение семи лет. Документов, относящихся к тому времени, когда эта Сёко Сэкинэ поступала на работу в «Торговую корпорацию Касаи», уже не существует. Есть только бумаги о том, что она оттуда уволилась. Потом она некоторое время получала пособие по безработице.

Хомма слушал и кивал, а мысль его работала.

Сёко-двойник, нанимаясь на работу в «Офисное оборудование Имаи», не имела доступа к послужным спискам настоящей Сёко и не смогла заполучить её страховой полис. Поэтому ей не оставалось ничего иного, как сказать на бирже, что она впервые нанимается на работу. Но она могла вообще не придать этому большого значения, считая, что достаточно будет придумать подходящую отговорку, и всё будет в порядке. Судя по её поступкам, не похоже, что она полагается на случайности. Скорее всего, верно первое предположение. Не имея подлинной страховки, она обманула инспекторов по занятости населения просто потому, что не было другого выхода. Ведь вполне вероятно, что настоящая Сёко потеряла такую тоненькую бумажку, как страховой полис, особенно если вспомнить, как она жила в то время: уволилась из фирмы «Касаи», пряталась от сборщиков долгов, объявила о банкротстве, переехала (может, сбежала?) в «Кооператив Кавагути», зарабатывала на жизнь в баре… Сколько ни искала Сёко-двойник в квартире этот документ, так и не нашла.

Чайник закипел. Икари быстро и ловко заварил чай с морской капустой и принёс его в японских чашках.

— Этих бумаг достаточно? — спросил он, дуя на горячее питьё.

— Да, спасибо. — Раскладывая бумаги по порядку, Хомма украдкой посмотрел на Икари.

Тот сразу понял:

— Ещё что-то нужно?

— Хорошо бы узнать, был ли у неё паспорт или водительские права.

— Угу. — Икари потянулся было к телефону. — Можно, конечно, навести справки и отсюда, но с паспортом бывает морока. Если попадётся какой-нибудь въедливый тип, намучаемся. Я лучше потом позвоню. Ничего, если к вечеру это выясню?

— Буду тебе обязан.

Икари даже не поинтересовался, что же именно Хомма расследует. Садао слишком хорошо его знал. На этой стадии дело всё ещё считалось внутрисемейным, поэтому от приятеля требовалась лишь некоторая поддержка, не более. Назойливость была бы неуместна. Если окажется что-то серьёзное, Хомма сам ему расскажет — Икари был в этом уверен.

— Я теперь твой должник. Ты мне очень, очень помог. Если чем могу отблагодарить…

— Можешь, хоть сейчас.

В ответ на вопросительный взгляд Хоммы Икари оттопырил нижнюю губу и скорчил кислую физиономию:

— Заколодило одно дельце… Подай идею! — И рассказал об убийстве, которое он расследовал. — Место происшествия — округ Накано. От станции автобусом минут десять. Частный особняк. Случилось это в два часа ночи или чуть позже. Разбой и грабёж. Потерпевшие — супружеская пара. Его зарезали, жену связали, преступник скрылся. Соседи видели, как он убегал.

— Ясно в общих чертах.

— Семья состоятельная. Мужу было пятьдесят три, жене тридцать. Это у него вторая жена.

— А дети?

— От второго брака детей нет. Но что денег куча — все знают. У них пара кафе, салон видеопроката, два круглосуточных супермаркета.

— Звучит солидно.

— А ещё у мужа была страховка на сто миллионов иен. После свадьбы прошло всего полтора года. Родственники мужа этот брак порицали, считали, что новая жена его окрутила из-за денег. Может, и не зря они так думали.

— Ну и что из этого следует?

— Я лично считаю, что это сплошной театр. Жена во затеяла, чтобы прикончить мужа. Вероятно, есть другой мужчина. Слухов на этот счёт ходит множество. Вот этот мужчина и обчистил мужа ради жены.

— Версия логичная.

— Вот видишь! — Икари стукнул по столу ладонью. — Но есть проблема. Нет его! Подозреваемого — нет!

— Как так?

— Нет, и всё тут. Хоть рентгеном её просвечивай, хоть всё грязное бельё переполощи — нет и намёка на то, чтобы у жены был любовник. Даже тень мужская не мелькает. Что будешь делать? Чиста и невинна до отвращения!

— А как выглядит?

— Ну что ты! Тип женщины, при виде которой любой задрожит от страсти. Вот и муж её прельстился…

Хомма в этот момент представил себе лицо Нобуко Конно, хозяйки «Кооператива Кавагути», — вот бы она, наверное, рассердилась, если бы узнала, с кем её сравнивают. Тоже ведь красавица! Но при этом серьёзная, деловая.

— Нет, но я не верю! — восклицал Икари. — Должен быть мужчина, ничего другого не придумаешь. А сколько ни искали — нет. Ты когда-нибудь ещё слышал про такое? Соблазнительная женщина, так и манит… А муж был на двадцать лет старше…

Причитания Икари служили фоном для грёз Хоммы: он представлял себе лицо Нобуко, когда, прижимая к груди папку с бумагами своих жильцов, она деловито отвечала на вопросы следствия. А муж с дочкой в это время мыли посуду и пересмеивались. «Акэми, позови мать!»

— Послушай-ка, — заговорил вдруг Хомма.

Икари, чьи жалобы были так грубо прерваны, чуть не поперхнулся.

— Послушай, а кто занимается всеми этими их магазинами и кафе? Всем этим муж руководил или жена?

У Икари сделалось такое лицо, будто он сидел за стойкой дешёвой лапшевни, а ему подали блюдо из французской кухни.

— Нет, всё же кто из супругов принимал решения? — повторил вопрос Хомма.

— …Муж, наверное.

— Наверное? Это твоё предположение?

— Ну… Деньгами точно распоряжался муж. По правде говоря, он был на заметке в налоговой… Там пахнет сокрытием доходов.

— Так, деньгами распоряжался муж… — медленно повторил Хомма. — Но ведь менеджмент этим не исчерпывается. К примеру, надо подумать о дизайне помещений, о том, какой репертуар фильмов подобрать для видеопроката, да мало ли… Кто занимался этим?

На этот раз Икари ответил моментально:

— А, ну это было дело мужа. Жена ни о чём даже и не заикалась, так уж у них было заведено. Муж ведь был старше и относился к ней снисходительно: «Нечего тебе голову ломать», — в общем, баловал её.

— Между ними бывали споры, конфликты по этому поводу? Ты что-то об этом слышал?

Икари покачал головой:

— Насколько я понимаю, нет. Да и не похоже, чтобы эта жена о подобном мечтала, не тот тип. Такие стремятся выйти замуж за денежный мешок, а когда это удаётся, всю оставшуюся жизнь радуются, наслаждаются.

— Думаешь?..

— Ну конечно! — Икари рассмеялся. — Правда, наёмный персонал ей симпатизирует. Да-да, управляющий кафе рассказал, что она подала интересные идеи насчёт фоновой музыки в зале. А что — она же модная женщина! Наверное, она может сообразить, как нужно устроить заведение, чтобы молодёжи было весело. Даже на основе своего опыта посетительницы кафе…

Хомма кивнул:

— Пожалуй. Но ещё есть два вопроса. Кем она работала до брака?

— Обычная офисная барышня.

— Стало быть, бумажная работа?

— Да. Так, мелочи — то, что может делать кто угодно. Профессии у неё не было. Но ей приходилось и бухгалтерские книги вести, так что она отнюдь не глупа.

Хомма опять вспомнил про Нобуко Конно.

— И второй вопрос. Ты говорил, что ходят слухи, будто у жены любовник. У тебя есть основания так считать?

— Об этом рассказывают и соседи, и сотрудники магазинов и кафе. Они замечали, что жена иногда наряжалась и куда-то тайком уходила.

— А конкретно — к кому — проследить не удалось?

— То-то и оно. Почему я и говорю: заколодило!

— А как именно выглядела жена, когда таким образом отлучалась?

— Ты имеешь в виду одежду?

— Да. Она была в костюме? Или в кимоно? Или в лёгком развевающемся платьице? Была ли надушена? Яркий ли макияж? Ещё важно, какая у неё была сумка. Одно дело — маленькая, чисто декоративная, в которую поместится только косметичка да носовой платок. А может, сумка была вместительная, практичная, чтобы и блокнот, и расходная книга поместились. И туфли важны. Выходные, блестящие? Или удобные?

Икари давно уже достал свой блокнот и делал в нём пометки, зрачки его больших глаз так и бегали: вправо-влево, вправо-влево.

— К чему ты клонишь?

Хомма, сцепив руки за головой, потянулся и навалился на спинку стула:

— Ты ведь говорил, что мужчина там не маячит — вот это и стало для меня отправной точкой. Если эта жена, тайком куда-то уходя, одевается в деловом стиле, не злоупотребляет духами и косметикой, берёт вместительную сумку и надевает удобные туфли, то круг тех, с кем она собирается встретиться, достаточно узок.

— Кто же это? — Икари так и замер в ожидании.

— Вероятнее всего… — Глаза Хоммы сузились.

— Вероятнее всего?

— Она ходит в банк, — закончил Хомма. — Но не тот банк, с которым ведёт все свои дела муж, — другой банк. Там она открыла отдельный счёт. Этот банк ведёт дела с ней. Потому-то она и ходит туда тайком. Ведь если муж узнает, ему это не понравится?

Икари только руками развёл. Руки у него были маленькие, но крепкие, мускулистые.

— Что за чушь! Зачем это жене ходить в банк?

— Ну, бизнес… Скажем, финансирование…

— Ты чего?

— Разве тебе не кажется, что она хотела бы сама всё планировать и решать? В том и дело, что ей хочется «заправлять» во всех этих видеосалонах и кафе.

Икари уронил воздетые руки, а Хомма рассмеялся:

— И ты, и я — старые волки. Есть у нас и свои стойкие предубеждения, верно? Если преступление совершено женщиной, за спиной у неё стоит мужчина. В одиночку женщина не способна осуществить преступный замысел. Все женские преступления совершаются ради мужчины и мотивируются эмоциями. Таково правило, и исключений не бывает… Предубеждение! Даже убийство новорождённых объясняют эмоциями…

— Да, но ведь оно и на самом деле так!

— Так-то оно так, но за последнее время многое изменилось. И только ли за последнее время! Тебе не кажется, что, в сущности, мир начал меняться очень давно? И у женщин появились другие мотивы для преступления, мужчины часто совсем ни при чём. Например, некоторые женщины хотят заниматься бизнесом, а того, кто им мешает, могут и убрать.

Икари хотел было возразить, но прежняя уверенность его оставила, и он предпочёл промолчать. Хомма продолжал:

— Может быть, она и замуж выходила не ради богатства. А если её привлекали деловые перспективы? Возможно, она надеялась, что после свадьбы сможет принять участие в управлении бизнесом своего мужа. Ведь этим офисным барышням тоже досадно: годы идут к тридцати, а они по-прежнему на побегушках. Раньше выход был только один — замужество. Теперь времена изменились. Открылись новые возможности: учёба за границей, независимость, предпринимательство. Но для этого нужны деньги, и деньги немалые. Она выбрала в качестве первого шага на своём пути брак с человеком в возрасте, бизнесменом с прочной репутацией.

— А когда вышла замуж, всё пошло не так? — медленно произнёс Икари.

— Да. Муж давал ей деньги, баловал, но к бизнесу не подпускал. Говорил, что ни к чему утруждать хорошенькую головку. Так же говорили ей на службе: «Ты — цветок, твоё присутствие украшает офис, с тебя довольно этого». Ничего не изменилось!

— Но мне казалось, что все эти девчонки вполне довольны своей жизнью… — Икари упорно держал оборону, одни «девчонки» чего стоили!

— Есть, наверное, и такие женщины. А есть другие. По правде говоря, это можно сказать и о мужчинах. Пол здесь вообще ни при чём.

— Думаешь?..

— Для женщин, хоть сколько-нибудь наделённых жаждой независимости и упорством, бывает нестерпимо слышать от мужчин что-то вроде: «Да ладно, не стоит такой хорошенькой ломать голову над тем, что всё равно не по зубам. Положись на меня, а сама лучше сделай маникюр».

Я думаю, их это просто бесит.

— Но эта жена со своим мужем даже не ссорилась!

— И не могла она с ним ссориться. Он же не считал её достойным противником: «Милочка, ну не сердись из-за пустяков!» — что-то в этом духе… Это её и злило. Гордость её была задета. Хотелось что-то придумать, что-то предпринять. Раз рот раскрыть ей не позволяли, она поступила жёстко… — Запнувшись, Хомма стал подыскивать подходящие слова: — Не пыталась ли она доказать тем самым, что не уступает мужу ни умом, ни решимостью?.. Её аргументом было то, что она ловко сумеет от него избавиться. Может быть даже, что, когда вместе с сообщником она убивала своего мужа, они выплеснули на него столько гнева, накопившегося на дне души, что он был совершенно сломлен.

Теперь у Икари было такое лицо, словно он съел плошку лапши, а его заставляют оплатить полный обед из изысканных французских блюд.

— Но сообщник-то всё же был? — спросил Икари с отчаянием горстки храбрецов, укрывшихся в доте, чтобы принять последний бой. — Это ведь был её любовник? Наверняка. Всё-таки был мужчина! Она упросила своего любовника стать сообщником. Настоящим организатором преступления был мужчина.

— Но ведь ты говоришь, что мужчины на горизонте нет.

— Может быть, искали плохо…

— Я так не думаю. Раз уж мужчина не вырисовывается, то сообщником была женщина. Какая-нибудь подруга по работе в офисе. «Вместе займёмся бизнесом, а мужа, который мешает, придётся…» — так она её и втянула. Когда встречаются две женщины, никому это не кажется странным, на это просто не обращают внимания. Но если две женщины вздумают зарезать спящего мужчину, они вполне справятся. Поищите получше, нет ли рядом ещё одной женщины.

Некоторое время Икари молчал. Затем ошеломлённо произнёс:

— У неё есть подруга, очень близкая. На похоронах так хлопотала…

— Вот видишь! Может быть, это она.

Глаза Икари сверкнули.

— Ну и ну! Может, и мне попробовать получить пулю в колено?

Хомма едва не выдал что-то ядовитое, но смолчал, вспомнив о том, кому обязан своими догадками. Да, женщины совершают преступления не только на почве эмоций. Да, времена изменились… И он это понял благодаря «Сёко Сэкинэ».

Она украла чужие документы, выдала себя за другую женщину, а когда обман едва не раскрылся, пренебрегла предстоящим замужеством и скрылась. Что было у неё в прошлом, какого будущего она для себя желала — этого он пока ещё не понимал, но ему было ясно, что ею движет не любовь, не мужчины, не страсти.

Она превратилась в Сёко Сэкинэ не для того, чтобы выйти замуж за Курисаку. Отношения с Курисакой завязались позже, когда она уже взяла чужое имя и соткала свою жизнь из обмана.

Однако стоило обнаружить одну её оплошность, как она, нисколько не заботясь о чувствах покинутого Курисаки, не сожалея о недоумевающих коллегах по фирме «Имаи», просто исчезла.

«Ей что-то угрожает», — думал Хомма. И пожалуй, можно было сказать ещё точнее: она в бегах. Он не знал ещё, что именно неотступно преследует эту женщину, от чего она спасает свою жизнь. Но разум её лихорадочно работает, а чутьё обострено до предела.

И конечно же, она действует в одиночку. Это Хомма тоже понимал. Она одна. Она одинока. Нет ни одного человека, чью душу она боялась бы ранить, и нет никого чьим советам она могла бы следовать.

Оборвёшь яркие обои в цветочек — а там железобетонная стена. Её нелегко пробить и невозможно снести. Вот такая железобетонная воля к жизни.

Но она хочет выжить одна. Такая уж это женщина. Может быть, лет десять назад таких ещё не было?

— Да, устарели наши понятия… — пробормотал Икари.

Чуть-чуть разминувшись с Икари, который уже ушёл, домой вернулись Исака и Сатору.

— Не нашли. Мы не нашли Склероза, — с отчаянием в голосе произнёс Сатору. — Неужели он уже мёртвый? Но дядя Икари говорил, что если бы мёртвый, то уборщики или санитарная станция знали бы об этом, ведь это их работа…

— И что вам там сказали?

— Сказали, что нет, у них не было собаки, которая по описанию походила бы на Склероза, — ответил Исака. — Заботясь о мальчике, он старался выбирать слова. — Он ведь был совсем простодушный пёс… Ехал, к примеру, кто-нибудь на машине, заметил его на тротуаре, да и подумал: «Какой славный! Возьму себе!» — так и увезли, наверное…

Сын отвернулся к стене и молчал. Хомма и Исака переглянулись.

— Папа… — начал тихо Сатору, — там столько собак…

«Ох, тяжёлый разговор», — подумал Хомма. Он понял, что сейчас будет задан вопрос, на который ему очень трудно ответить и как отцу, и просто как взрослому человеку.

— Папа, а всех этих собак убьют? Почему люди их выбрасывают? Зачем такие люди заводят собаку?

Исака опустил голову и потирал лоб, весь вид его говорил: «Искать пса помогу, а отвечать — увольте…»

— Почему люди так поступают… — начал Хомма. — Я тоже не знаю почему. Я их не понимаю, и никто из моих знакомых не понимает. Но если лично мне такой негодяй попадётся, я непременно постараюсь что-нибудь сделать. В одиночку я могу только это. Мне очень жаль…

Исака наклонился и постарался заглянуть в лицо Сатору:

— Тётя Хисаэ ведь сказала тебе? На свете много дрянных людей. Те, которые заводят пса, а потом не хотят за него отвечать и выбрасывают, — дрянь, а не люди. — Он легонько подтолкнул мальчика в спину. — Надо руки помыть. А потом я тебе ванну приготовлю, ладно? Ты сегодня устал.

Сатору нехотя повернулся и вышел из кухни. Мужчины, не сговариваясь, вздохнули.

— Я тоже не могу ходить в такие места, как эта санитарная станция, — признался полушёпотом Исака. — Извините нас, пожалуйста…

— Да я не об этом, ведь там действительно очень много собак. Так тяжело смотреть на это…

Исака уже направился к кухонной раковине, как вдруг остановился:

— Чуть не забыл!

Он вытащил из внутреннего кармана пиджака фирменный конверт фотоателье:

— Мы уже стояли в дверях, а тут — звонок. Мол, готово увеличение фотоснимка. Нам же надо было на санитарную станцию, а это ателье как раз по дороге, вот я и забрал снимки. Вам, думаю, тяжело специально за ними идти…

Да ведь Хомма совсем забыл! Забыл про тот поляроидный снимок. Не надеясь на то, что фото сможет стать важной уликой, он просто выкинул его из головы.

— Выручили так выручили, ведь я было запамятовал.

Пока Хомма открывал конверт и доставал снимки, Исака рассказывал:

— В ателье предупредили, что оригинальный снимок не в фокусе, поэтому при увеличении, наоборот, становится видно ещё хуже, они сделали максимально возможное увеличение.

В руках Хоммы был снимок размером приблизительно в две трети стандартного формата В5. Увеличен был дом коричнево-шоколадного цвета.

Увеличение снимка ничего не изменило. Как и сказали в ателье, изображение стало ещё менее резким. На фото был только дом, две женщины перед ним и тусклое пятно света от прожектора.

И тут Хомма кое-что заметил. Может быть, показалось? Он полез в стол и достал лупу — Сатору получил её в подарок от какой-то фирмы во время рекламной кампании. Разглядывая снимок через лупу, Хомма убедился, что ошибки нет. Но разве такое возможно?

— Что там? — поинтересовался Исака.

— Вы бейсбол смотрите, Исака-сан?

— Смотрю, как же.

— На стадионе?

— И на стадион хожу. В Токио и окрестностях почти на всех больших стадионах бывал.

Услышав это, Хомма оживился:

— А приходилось ли вам встречать такой стадион, чтобы освещение на нём было направлено «наоборот», то есть чтобы прожектора светили не на бейсбольное поле, а вовне?

— Это как же? — От удивления Исака часто-часто заморгал, потом достал очки и, водрузив их на нос, принялся разглядывать фотографию.

Хомма пальцем указал на прожектора:

— Вот видите? Это ведь освещение стадиона?

— Вообще-то, похоже.

— Значит, дом стоит совсем рядом с бейсбольным полем, так ведь?

— Так получается…

— Теперь смотрите внимательно. Вы заметили? — Хомма указал пальцем на прожектора. Они получились на фотографии всего лишь маленькими блёклыми пятнышками в верхнем левом углу. — Я впервые обратил на это внимание после увеличения снимка. Ведь эти прожектора освещают дом, не так ли? Это значит, что они не могут быть повёрнуты на поле. Ведь дом не может стоять на бейсбольной площадке!

Это была чистая правда. Прожектора освещали дом шоколадно-коричневого цвета.

Исака уткнулся носом в фотографию, чтобы разглядеть получше.

— А ведь верно! Так и есть.

— Вы слыхали про такое бейсбольное поле?

Не сводя глаз с фотографии, Исака отрицательно покрутил головой. Потом медленно произнёс:

— Хомма-сан, ведь бейсбол — это…

— Вы уж извините, я бейсболом не интересуюсь, а что?

— Вот именно, не интересуетесь, — кивнул Исака, — потому что если бы вы видели настоящие прожектора на бейсбольном поле, то вам ясно было бы, что это за работка — повернуть их в другую сторону.

— Да? Неужели до такой степени…

— Освещают всегда именно поле, а иначе и смысла нет. Уж если бы их повернули…

— А я-то думал, они крутятся… — озадаченно признался Хомма.

Исака рассмеялся:

— Если бы такие чудесные прожектора где-то появились, об этом сразу же сообщили бы в новостях. В парке Мэйдзи-дзингу так темно идти после матча, что зрители бы только приветствовали, если бы прожектора повернули и посветили им под ноги.

Хомма положил фотографию на стол и стоял, почёсывая затылок. Ведь загадочное изображение на снимке отражало нечто реально существующее, уж в этом сомневаться не приходилось.

— Надо же, отвёрнутые прожектора… — Исака всё ещё пытался это как-то осмыслить.