Горящая колесница

9

В городе Кавагути, по адресу квартал Минами, 2-5-2, располагался старый четырёхэтажный жилой дом. На первом этаже дома, носившего название «Кооператив Кавагути», разместился новенький круглосуточный магазин, он, по-видимому, только что открылся и сиял чистотой. Рядом словно в пику ему, тусклыми окнами глядела на улицу кафешка под вывеской «Бахус».

Беглый осмотр показал, что постоянного консьержа в «Кооперативе Кавагути» не было. Хотя паренёк, стоявший за кассой круглосуточного магазина, выглядел довольно бойким, Хомма направился к дверям «Бахуса». Персонал в круглосуточных магазинах часто меняется, и продавцов не связывают с местным населением сколько-нибудь прочные узы. В такие магазины ходят нелюдимые субъекты, для которых одиночество в радость, поэтому слухи сюда заносить некому. А если что и долетит — никто не подхватит. Как-то Хомме случилось опрашивать персонал круглосуточных магазинов в связи с расследованием дела о вооружённом грабеже, и тогда его поразило, что продавцы совершенно не помнили лиц покупателей.

У входа в кафе «Бахус» висела табличка «Закрыто», но дверь была не заперта. Хомма вошёл, поздоровался, и из-за стойки показались головы молоденькой девушки и мужчины средних лет, они перешучивались и громко смеялись. Руки обоих были по локоть в мыльной пене.

— Извините, но мы ещё не открылись.

Голос у мужчины был на редкость звучный. Тыльной стороной запястья он потёр у себя под носом. К ровным красивым усикам пристали хлопья пены.

Хомма, прямо с порога, объяснил цель своего визита. Сказал, что хотел бы разыскать знакомую, которая когда-то жила в этом доме, и что будет признателен, если ему укажут домовладельца или фирму, занимающуюся сдачей здешних квартир.

— Так я и есть домовладелец, — ответил мужчина.

Вытирая руки, он вышел из-за стойки в зал. Молодая девушка продолжала мыть посуду, но не сводила глаз с Хоммы.

— Вы говорите, что ваша знакомая здесь жила, — это когда же было?

— В тысяча девятьсот девяностом году, два года назад стало быть. Мне точно известно, что в январе позапрошлого года она ещё была здесь. Квартира четыреста один. Имя — Сёко Сэкинэ. Работала в баре.

— Ого! — воскликнул мужчина, внимательно разглядывая Хомму. — Вам известно немало — вы родственник этой Сэкинэ?

Хомма стал привычно излагать заготовленные объяснения, а мужчина слушал и кивал. Потом он обернулся к мывшей посуду девушке:

— Акэми, сходи за матерью. Скажи, чтобы она принесла папку с договорами найма, да поскорее.

— Сейчас, — ответила девушка и вышла из-за стойки.

Юбка на ней была самая что ни на есть мини, редко такую встретишь, но ещё больше удивили её ноги — невероятно стройные и красивые. Хотя теперь Хомма уже знал, что девушка приходится мужчине дочерью, поначалу он на некоторое время поддался ложным подозрениям.

— Пожалуйста, садитесь. — Мужчина указал Хомме на стул рядом с собой, сам он уже уселся.

Нелепое для кафе название «Бахус» в точности соответствовало интерьеру: и мебель, и обои, и выкрашенная в чёрный цвет стойка напоминали, скорее, бар.

— Да, дело-то какое… — Пошарив в кармане, хозяин наконец достал сигареты и закурил.

Когда Хомма протянул ему свою визитную карточку, он с зажатой во рту сигаретой снова суетливо полез в карман, однако на этот раз, видимо, ничего там не нащупал:

— Кажется, визитки все вышли… А зовут меня Конно. — Он слегка кивнул.

— Мне очень неловко отнимать у вас время, ведь вам уже пора открываться…

Было около одиннадцати. Наверняка для них время ланча самое прибыльное. Однако Конно засмеялся и покачал головой:

— Мы только к вечеру открываемся. У нас ведь что-то вроде паба. Караоке вот поставили…

В тесном помещении один угол был отгорожен занавеской. Наверное, там и стояла аппаратура для караоке.

— А вы помните женщину по имени Сёко Сэкинэ?

— Да как вам сказать… Я ведь жильцами и домом практически не занимаюсь, это всё на жене. Сейчас она придёт — поговорите лучше с ней.

Как будто бы услышав эти слова, появилась Акэми — та самая девушка, что была вначале, его дочь. Она выглянула из-за двери, которая отделяла зал от служебного помещения в глубине:

— Пап, мама говорит, чтобы вы вместе шли сюда. Гость тоже пусть заходит! Когда я сказала, что пришёл родственник Сэкинэ, мамуля так и подпрыгнула.

Нобуко Конно, со всех сторон обложившись бухгалтерскими книгами, сидела в маленькой подсобке кафе «Бахус». В ответ на расспросы Хоммы супруги рассказали что у них есть ещё два доходных дома, и Нобуко одна ведёт всю бухгалтерию.

Хозяин, препоручив Хомму жене, поспешно удалился в зал. С первого взгляда он показался человеком приятным и общительным, но рядом с супругой не производил впечатление «авторитетного руководителя» — ещё одно забавное проявление закона всеобщей относительности.

Хозяйка, уяснив, о чём идёт речь, сразу принесла картонную коробку. Коробка была величиной с ящик для мандаринов, на крышке название фирмы «Розовая линия» и — видимо, логотип фирмы — стилизованное изображение розы. И буквы, и рисунок были розового цвета.

— Я всё время хранила это в кладовке, уж не знала, что и думать.

Нобуко подняла крышку коробки:

— Вот, это личные вещи госпожи Сэкинэ. Когда она отсюда съезжала, то вещи все оставила в квартире. Но что бы там ни говорили, уж это я никак не могла выкинуть.

— То есть вы имеете в виду…

Брови Нобуко негодующе поднялись, они у неё были натуральные — не прореженные, но и не запущенно-густые.

— Когда госпожа Сэкинэ из квартиры уехала, она все свои вещи оставила здесь, все-все. Разве вы не знали?

Хомма невольно подался вперёд, так что вращающийся канцелярский стул под ним заскрипел.

— Так, значит, она заранее не предупредила вас о своём переезде?

Нобуко энергично закивала:

— Записку оставила. Мол, живётся ей трудно, и поэтому она решила уехать из Токио, на новом месте начать всё с нуля. Она написала, что старые вещи с собой не берёт и просит их выбросить. Я уже давно имею дело с жильцами, но такое устроила она первая.

— С одной сумкой, что ли, уехала?

— Похоже на то.

— А вы разве не видели?

— Не видела. Так что это был, можно сказать, «ночной побег». Тайком скрылась под покровом темноты. Мы ведь сами живём не здесь, вот и не слышали ничего. Я впервые узнала про её отъезд, когда пришла утром в «Бахус» и нашла в газетном ящике конверт с ключами от квартиры четыреста один и записку.

— Когда же это было?

Нобуко взяла в руки пухлую папку, на корешке которой значилось: «Кооператив Кавагути, квартиры внаём»:

— Видите: второй год эры Хэйсэй. Значит, это было в позапрошлом году. Как время-то летит…

Настоящая Сёко Сэкинэ обратилась к адвокату 25 января позапрошлого года. Сёко-двойник пришла в фирму Имаи и сняла квартиру в квартале Хонан в апреле. Первого апреля появилась запись об этом в посемейном реестре Сёко Сэкинэ.

Стало быть, когда же они могли поменяться местами, а вернее, когда должна была исчезнуть настоящая Сэкинэ Сёко?.. Примерно в марте?

— Верно. Восемнадцатого марта, — подтвердила Нобуко, просматривая папку, — это было воскресенье, конверт с запиской, как я уже рассказывала, обнаружился утром.

Значит, исчезла жиличка накануне, в субботу. Бросила и мебель, и вещи — ушла в чём была, не сказав ни слова хозяевам.

— А эта её записка…

— Выбросила я её, вы уж простите.

— Да, с этим придётся смириться.

— Ну а что за человек была эта Сэкинэ, похоже это на неё — так поступить? Может быть, она вообще как квартиросъёмщик была безответственная?

Нобуко, прежде чем ответить, наклонила голову набок — припоминала:

— Да нет, не сказала бы… То-то и странно! Ну, мусор она, конечно, среди ночи выносила, бывало… И возвращалась поздно, стучала каблуками по лестнице — такое за ней тоже водилось…

— Квартплату вносила вовремя?

— Да. Каждый месяц, как положено.

— Она ведь в баре работала? У вас не было предубеждения против этого, когда вы ей сдавали квартиру?

Нобуко рассмеялась. Морщинки от смеха были ей к лицу — есть такой тип женщин.

— Совсем наоборот, ведь если придираться к таким вещам, останешься без надёжных нанимателей. Мы требуем единовременный начальный взнос в размере трёхмесячной оплаты и договор подписываем, всё как полагается. Покуда жильцы не доставляют беспокойства, никаких условий мы не ставим — не наше дело, как они живут и где работают.

Похоже, что сама Нобуко была прилежной деловой женщиной. Никакой косметики, строгая причёска… Даже лёгкое напряжение, с которым она держалась из-за искреннего усердия, было притягательным и молодило её.

— Она жила тихо и мирно, эта госпожа Сэкинэ. При встрече всегда здоровалась…

Хомма не спеша кивал, словно соглашаясь с Нобуко. Да, всё верно — адвокат Мидзогути тоже говорил, что два года назад, при встрече, Сёко Сэкинэ показалась ему спокойной и рассудительной.

И вот такая особа исчезает без предупреждения, оставив мебель и пожитки…

Хомме показалось, что самые худшие его предчувствия оправдываются. Если бы настоящая Сёко Сэкинэ просто продала своему двойнику данные посемейного реестра, то зачем бы ей надо было бежать из дома среди ночи? Просто сменила бы квартиру, переехала обычным порядком. Даже если допустить, что она собиралась обновить всё имущество, включая мебель, то и тогда можно было бы обойтись без экстравагантностей. Достаточно было сообщить домовладельцам…

Настоящая Сёко Сэкинэ исчезла из этого дома два года назад, семнадцатого марта. Никому ничего не сказала, тихо растворилась без следа. А уже в начале следующего месяца под её именем в квартале Хонан поселилась совершенно другая женщина.

Хомма почувствовал, как в животе что-то перевернулось, медленно стала подступать тошнота.

Да, в чёрном ящике-то, оказывается, не бирюльки какие-нибудь, не счёты, а замысловатой формы лезвие — неловко ухватишь и того и гляди порежешься…

Нобуко Конно смотрела на него так, словно что-то заподозрила. Хомма кивнул на коробку:

— Можно взглянуть?

— Конечно, пожалуйста!

Примостившись у стола для приёма посетителей, он снял с коробки крышку.

— Мебель и всё такое мы частью продали, частью сдали в утиль, а это…

Вещей в коробке было не много. Три магнитофонные кассеты, пять пар дешёвеньких серёжек. Ещё была жемчужная брошка в футляре. Тетрадь для записи расходов, заполненная только на первой страничке (бумага на краях пожелтела). Полис общегражданской медицинской страховки, давно просроченный. Полис действовал до 31 марта 1989 года и зарегистрирован был по адресу этого самого дома.

Ко всему этому имелась ещё потрёпанная книжечка клиента парикмахерского салона и два томика карманного формата. Обе книги были историческим повестями с авантюрным сюжетом.

Странный набор вещей.

— А что на кассетах?

— Вроде бы музыка. Дочка слушала один раз, говорит, что, скорее всего, записано с приёмника.

Кроме вещей, были ещё какие-то бумажки. Вот, например, памятка посетителям районной поликлиники. Часы приёма врачей, план этажей и расположения кабинетов, инструкции пациентам: как записаться на приём, где получать лекарство… Сюда же вложен чек оплаты за медицинское обслуживание. В 1988 году, 7 июля, Сёко побывала у терапевта. Ладно, если бы только это, но на полях шариковой ручкой записан был какой-то телефонный номер.

— А это что? — спросил Хомма у Нобуко. — Вы пробовали звонить?

Нобуко кивнула:

— Да, позвонила. Я думала, что это может быть телефон её знакомых или друзей.

— Ну и как?

Нобуко постучала по коробке с розой:

— Сюда попала!

— Что?

— Это оказалась «Розовая линия». Их телефон — компании, которая торгует по каталогам. Видно, пока Сэкинэ-сан ждала приёма в поликлинике, она полистала журналы и обратила внимание на этот номер, вот и переписала его. А потом, наверное, позвонила туда, и ей прислали каталог.

Хомма снова стал разглядывать крышку коробки:

— Так это торговля по каталогам!

— Ну да, только это не для мужчин. Фирма специализируется на женском исподнем, на всяких там чулках…

— Исподнее — это что?

— Бельё! — Нобуко рассмеялась.

— Значит, эта коробка тоже была в её квартире?

— Да, вот я и сложила туда то, что не поднималась рука выбросить. Украшения эти не продать, а книги выбрасывать не хотелось.

Под больничной памяткой была другая бумажка. Это был рекламный листок кладбища с цветными фотографиями. Кладбище находится в Уцуномии, называется «Вечнозелёный сад».

— Уж не собиралась ли Сёко Сэкинэ купить место на кладбище, когда умерла мать?

— Наверное, хотела сделать матери могилку… — предположила и Нобуко.

— Так вы знали, что у неё мать умерла?

— Конечно знала! Ведь мать была её поручителем, когда она к нам вселялась. Сэкинэ-сан мне сразу сообщила, что мать умерла, когда это случилось.

— Говорят, несчастный случай?

Нобуко поморщилась:

— Вроде бы пьяная упала с лестницы где-то возле дома, ступени были каменные…

— Это случилось в Уцуномии?

— Да, её мать жила там, одна. Она работала, бодрая ещё была женщина…

— Сэкинэ-сан горевала, когда потеряла мать?

— Да это же для неё было настоящее потрясение! Они, видно, с матерью дружно жили.

«Видимо, так, — подумал Хомма, — ведь если бы настоящая Сёко Сэкинэ действительно не ладила с матерью и не хотела даже появляться в родном городе, то зачем бы ей селиться в Кавагути, откуда до Уцуномии рукой подать, прямая ветка. Если исходить из человеческой психологии…»

Кадзуя говорил, что его Сёко не хотела даже говорить о родном городе. Но ведь это была уже «подменная» Сёко. Нечего и сомневаться в том, что Сёко-двойник даже не помышляла о поездке в Уцуномию, и упоминаний об этом городе не выносила. Вполне понятно.

Укладывая на место содержимое коробки, Хомма попросил:

— Вас не затруднит ещё немного подержать это у себя?

— Хорошо. А если бы вы сообщили нам, когда отыщете госпожу Сэкинэ…

— Сообщу непременно.

— Всё оставляете? — решила уточнить Нобуко, указывая на коробку.

— Разве что кассеты возьму, можно?

— Как хотите. Можете их послушать.

Укладывая вещи в коробку и закрывая крышку с надписью «Розовая линия», Хомма поинтересовался, просто на всякий случай:

— А в квартире Сэкинэ-сан не было каких-нибудь старых фотографий, школьных альбомов?

Нобуко покачала головой:

— Если бы были, я бы сохранила, не сомневайтесь. Но ведь такое люди берут с собой, даже когда тайком переезжают в неизвестном направлении, ведь это память. Верно ведь?

— Да, верно.

С разрешения Нобуко Хомма переписал из жилищного контракта прижизненный адрес матери Сёко Сэкинэ, который значился в графе «поручитель».

— А фотографии госпожи Сэкинэ у вас нет?

— Нет, у меня с жильцами деловые отношения, ничего личного.

— А может быть, с кем-то из соседей она была дружна?

Нобуко задумалась:

— Ну, как бы там ни было, сейчас уже в доме никого из тех, кто жил при ней. У нас люди быстро меняются.

Да, это дело Нобуко — стараться, чтобы люди менялись быстро. Ведь от новеньких каждый раз поступает так называемый «взнос за получение ключа».

— А вы не пробовали после её исчезновения звонить ей на работу? В бар «Лахаина» в Синбаси?

Нобуко опустила глаза на свои папки и нехотя ответила:

— Да, я звонила. В баре тоже удивились. Как да почему… Неужели, мол, и у нас она больше не будет работать…

— И она действительно оставила работу…

— Да, они мне потом звонили, что она не пришла в понедельник. Она у них не получила часть зарплаты, так деньги и пропали…

Хомма опять почувствовал приступ тошноты. Теперь уже он не сомневался: настоящая Сёко Сэкинэ исчезла не по своей воле, ей помогли.

— У неё в доме бывали мужчины?

Впрочем, если бы был близкий человек, то он наверняка забил бы тревогу, когда она исчезла…

Нобуко отрицательно покачала головой:

— Если и был у неё кто-то, мы об этом не знали. Вам лучше спросить в баре, где она работала.

Нобуко первой поднялась и направилась к выходу из своей комнатушки. Она открыла дверь в зал и придержала её для Хоммы:

— Плохо вы ходите. Воспаление суставов?

— Да нет, попал в аварию.

— Ой беда! Разве можно в таком состоянии ходить через силу и всё самому расследовать? Не обратиться ли в полицию? Они ведь ищут пропавших людей…

Хомма горько усмехнулся:

— Сообщение о пропаже они зарегистрируют, а искать не будут.

— Какое равнодушие!

В зале хозяин варил за стойкой кофе, а Акэми протирала окна.

Здесь, в присутствии всех троих, Хомма задал свой последний вопрос. Он достал фотографию другой Сёко, невесты Курисаки:

— Когда Сэкинэ-сан ещё жила здесь, вам не приходилось видеть эту женщину?

Сначала Нобуко, потом Акэми и наконец сам Конно — все по очереди брали в руки фотографий и внимательно рассматривали. Потом все дружно затрясли головами. То, что все трое делали это совершенно одинаково, выдавало в них членов одной семьи, хотя на первый взгляд между ними нельзя было обнаружить никакого сходства.

— Что ж, ясно, спасибо.

Если бы дело всегда шло так споро, как было бы легко!

Уже на пороге он вдруг решил задать ещё один вопрос. Он спросил, все ли вещи Сёко Сэкинэ удалось продать, — например, как поступили с одеждой?

— Мы устроили в гараже что-то вроде распродажи, — ответила Нобуко, — почти всё разошлось. Продавали очень дёшево. Она написала в прощальной записке, чтобы вырученные за её вещи деньги мы взяли себе за труды, но мы не собирались на этом наживаться.

— Раз уж речь зашла, то вот, видите? — Акэми слегка оттянула на себе свитер. — Тогда он мне и достался! Мам, ты помнишь?

Свитер был чёрный, с цветочным узором. На груди Акэми, как раз посередине, где сердце, распустился неведомый алый цветок.

На обратном пути, уже после полудня, Хомма заглянул в фотоателье возле ближайшей к дому станции. Он попросил, чтобы ему сделали увеличенную копию поляроидного снимка.

В ателье был только молодой парень, с виду студент, может быть, даже не работник, а хозяйский сын. Когда он увидел тот самый снятый крупным планом дом шоколадного цвета, то поинтересовался:

— Это что же такое?

— Я сам хочу узнать, затем и прошу увеличить.

— Вот оно что! Значит, оригинал вам нужен? Если так, подождите полчасика, я вам сразу верну. А увеличение будет готово послезавтра.

— Хорошо, я подожду.

Стулья в фотоателье были маленькие, с расшатанными ножками. За то время, пока Хомма сидел в ожидании появилось больше ни одного клиента. Из щелей дуло, было невыносимо холодно.

Хомме пришло в голову, что можно ненадолго отлучиться, и он направился к телефонной будке по соседству с фотоателье — позвонить в контору адвоката Мидзогути.

Ему ответил женский голос. Кажется, это была та самая секретарша Саваки. Она сообщила, что адвоката нет — по делам уехал на несколько дней в глубинку. Будет послезавтра.

— Хотелось бы встретиться с ним. Как там у вас с графиком?

— Заполнен до отказа, — отозвалась секретарша через некоторое время.

— Ничего, значит, не выйдет…

На другом конце провода послышался смешок:

— В обед господин Мидзогути всегда ходит в одно и то же место — в лапшевню по соседству с конторой, — может, там его застанете. Полчаса сможете поговорить…

Ресторанчик, где подавали японскую лапшу удон, назывался «Нагаторо». Хомма записал, как его найти, поблагодарил и положил трубку. Парень из фотоателье уже выглядывал на улицу, озираясь в поисках неусидчивого клиента.

Когда Хомма вернулся домой, на часах было больше трёх. Исаки не было. Может быть, он у кого-то из соседей, а может, ушёл за покупками. Хомма вскипятил воду, сделал себе чашку растворимого кофе, расположился на кухне и после некоторых раздумий набрал телефонный номер. Позвонил напрямую в отдел расследований.

Он не ожидал застать собеседника сразу. По всем расчётам, тот должен был находиться в отлучке. Поговорив некоторое время с полицейским, который работал теперь на его месте, и, обсудив местные новости, Хомма положил трубку и допил кофе. Перезвонили минут через двадцать. Он сразу подошёл и услышал громовой голос:

— Что-то ты рано сегодня! Ещё не вымотали процедуры? — Это был Икари Садао, товарищ Хоммы по службе.

Они вместе учились в Полицейской академии, но потом их пути разошлись, Икари получил назначение в отдел расследовании Главного управления. Однако бывает же такое — два года назад его направили в ту же оперативную группу, в которой состоял и Хомма. Икари тогда смеялся: «Вот так повысили! Оказался там же, где и ты!»

Я понял, что это ты звонишь, поэтому нарочно вышел. У начальства ушки на макушке, нормально не поговорить… У тебя что-то стряслось?

Икари был коротышка, но если его бросить об стенку — отскочит и тут же снова окажется на ногах, причём без единой царапины, эдакий мускулистый живчик. Говорит очень быстро и очень громко. Предки его испокон века торговали в квартале Инари буддийскими алтарями.

— Ты уж прости, что от работы отрываю, но есть просьба.

Икари рассмеялся:

— Да ладно, занесём тебе это на счёт. Когда вернёшься — отработаешь.

— Хочу, чтобы ты сделал запрос на ознакомление с персональными данными. Сможешь начальство обвести вокруг пальца?

— Легко. Эти чинуши дальше своего носа ничего не замечают. Где будем смотреть? В банке?

— Нет, в базе данных биржи труда и в муниципальном отделе регистрации места.

Хомма продиктовал номер полиса социального страхования, который получила «Сёко Сэкинэ», поступив на работу в контору Имаи, а также дату её рождения и адрес соответствующего окружного муниципалитета.

— Мне нужно знать, какие данные у них зафиксированы на этого человека. Если я прав, то страховка впервые поступающего на работу оформлялась дважды, в разных фирмах.

— Ясно. Что за фирмы?

Хомма рассказал про «Офисное оборудование Имаи» и «Торговую корпорацию Касаи», дал адреса.

Икари, не говоря ни слова, быстро записывал, потом уточнил:

— Ещё муниципальный отдел регистрации в Уцуномии?

— Да, личность всё та же, нужен посемейный реестр, раздел о выбывших. Хотелось бы иметь копию вкладыша.

Хомма сообщил данные Сёко Сэкинэ, относящиеся к тому времени, когда она ещё была зарегистрирована вместе с родителями.

На этот раз Икари, записывая, для верности повторив за Хоммой слово в слово.

— Дело пустяковое, — Икари чуть понизил голос, — только во что это ты влез? Я думал, что ты ходишь на свидания с докторшей, принимаешь процедуры…

— Меня попросили, один мой родственник… Ищу пропавшего человека. Вообще-то, не думал тебя беспокоить да, кажется, тучи сгущаются…

— Ты что имеешь в виду? — Слышно было, как Икари засопел. — Пахнет преступлением?

— Ну…

— Так возвращайся. Проведём официальное расследование, и никаких проблем. Чего тебе одному с этим маяться?

— Я ещё не совсем уверен… То есть уверен, но не понимаю, куда всё это дальше покатится.

— Да, морока…

— Во всяком случае, ещё некоторое время повожусь сам. Неловко просить, и всё же — помоги!

Судя по доносившимся из трубки звукам, Икари скрёб затылок, но наконец согласился:

— Ясно, сделаю. Но родственник, о котором ты говорил, — это, я надеюсь, не Сатору?

Икари баловал Сатору. Он говорил, что, как человек посторонний, имеет право безответственно потакать желаниям ребёнка.

— Сатору ни при чём. Это дальняя родня. Сын двоюродного брата Тидзуко. Ты знаешь, каким словом это называют — ну, то, кем он мне приходится?

— Откуда мне знать такие вещи? — Икари собирался уже вешать трубку, но Хомма опередил его вопросом:

— Ты-то как — всё ходишь на смотрины?

В свои сорок два года Икари был всё ещё одинок. Расхохотавшись, он ответил:

— Точно, хожу. В прошлое воскресенье ходил. Вдова, сыну двадцать лет.

— Что, понравилась?

— Почему ты так решил?

— Голос у тебя бодрый.

— Врёшь. Я что, по-твоему, такой простак? — Пошутив, Икари вновь посерьёзнел, — Так ты сказал, что ищешь кого-то?

— Сказал.

— Это женщина? — (Быстро же он схватывает!) — Эта женщина жива?

Хомма горько усмехнулся — слова застряли у него в горле. Да, проницательный Икари почуял, что пахнет палёным.

Настоящая Сёко Сэкинэ, скорее всего, мертва, вероятность — восемь или даже девять из десяти. Убийство или же случайная смерть — этого он пока точно не знает.

Но женщина, которая называет себя её именем, определённо жива, где-то она существует. Словно отвечая самому себе, Хомма медленно и членораздельно произнёс:

— Жива, только надо её найти. Уж эта женщина наверняка жива-здорова.

Икари некоторое время молчал, потом сказал только:

— Смотри осторожней! — и повесил трубку.

Хомма тоже отошёл от телефона.

Некоторое время он сидел, положив локти на стол и уставившись в пустоту. Потом через силу встал, принёс из комнаты Сатору маленький плеер и решил послушать музыку, которая осталась после Сёко Сэкинэ.

Там были песни — всё больше светлые и радостные, про любовь. Ни одна из них не застревала в голове. Перед глазами задремавшего Хоммы маячил алый цветок, цветок на свитере Акэми Конно, который остался после Сёко Сэкинэ — фальшивая Сёко не захотела его взять.