Горькое лекарство

Глава 16 Кто такая Розмари Химинез?

Следующая неделя была поглощена бешеной активностью. Я присоединилась к бригаде профессионалов-медиков, помогавших Лотти восстанавливать клинику. Пока те систематизировали истории болезней и составляли полный список наркотических лекарств, миссис Колтрейн и я занимались черновой работой: убирали осколки, расставляли кресла и стулья, обрабатывали столы в смотровом кабинете мощными дезинфектантами. В пятницу страховая компания прислала первоклассного стекольщика. Суббота прошла в общей уборке здания.

Тесса приехала в воскресенье, чтобы произвести малярные работы на высочайшем уровне. Группка ее сподвижников превратила приемную в подобие африканского оазиса – вельта, орнаментированного красивыми цветами и травами, а также изображениями антилоп, испуганно принюхивающихся к появившимся на горизонте львам. Смотровые кабинеты напоминали теперь подводные гроты, на стенах кувыркались разноцветные, дружески скалившиеся рыбешки.

Лотти открыла клинику во вторник, пригласив репортеров, чтобы те спросили пациентов: чувствуют ли они себя здесь в безопасности? Не гложет ли их тревога о детях, приведенных в то самое место, что недавно подверглось нападению?

Поднялась мексиканка.

– Без доктора Хершель у меня бы не было ребенка, – сказала она с сильным акцентом. – Она спасла мою жизнь, жизнь моего ребенка, когда ни один доктор не хотел меня лечить, потому что я не могу заплатить. Всегда я иду к ней.

Мое лицо горело. Доктор Пирвиц снял швы, когда мы открыли клинику. Щеку уже не саднило при улыбке или даже смехе, я вновь занялась бегом и плаванием, не опасаясь за швы.

Я продолжала встречаться с Питером Бургойном время от времени. Забавный и многознающий компаньон, он тем не менее так часто придавал значение мелочам, что это делало общение с ним трудным. Госпиталь «Дружба-5» проводил семинар по теме: «Лечение перемежающейся эмболии[8] околоплодного пузыря с участием всей предродовой бригады». Собственно, это была персональная выставка Бургойна, демонстрация успехов, достигнутых им в этой области, всего, чего он добился. Однако меня утомляло постоянное беспокойство о том, как будет отражен семинар на газетных страницах, окажется ли секретарша достаточно компетентна, чтобы представить грамотный отчет о методах, способах и анализах... Его по-прежнему грызло чувство беспокойства, связанное с Лотти и Консуэло, причем до такой степени, что я уже стала расценивать это как пунктик. И несмотря на всю благожелательность ко мне, заботу о моем здоровье и состоянии клиники Лотти, я виделась с ним через раз, если не реже. А звонил он часто.

Мой пыл расследования обстоятельств смерти Малькольма поостыл, да и результатов никаких не получалось... Как-то вечером я взяла у Лотти ключи и поехала к нему на квартиру. Там по-прежнему властвовал хаос, из которого я никак не могла извлечь никакой разгадки. Я вновь и вновь прослушивала ленту автоответчика, чудом уцелевшего при погроме. Несколько человек звонили Малькольму, но вешали трубку, не оставив какого-либо сообщения. Впрочем, это ведь часто бывает. Я покинула квартиру в подавленном настроении, не найдя никаких новых следов.

Детектив Роулингс специально задержал Серджио в субботу, чтобы тот посидел за решеткой, а не болтался на свободе, до тех пор, пока поздним воскресным вечером ему не найдут адвоката. По обвинению в нанесении тяжких телесных повреждений был назначен залог: пятьдесят тысяч долларов. Серджио с легкостью внес залог, и его отпустили до суда, который был назначен на 20 октября. Собственно, заседание этого суда могло длиться с бесконечными проволочками, пока я не смогу подтвердить свои показания. В противном случае Серджио оказывался на свободе. Роулингс сказал: пятеро «Львов», включая татуированного, готовы поклясться, что в ту злополучную ночь гуляли вместе с Серджио на свадьбе одного из дружков.

Я прикидывала, во что могла вылиться месть Серджио, а потому никогда не отлучалась из дома, не захватив револьвер. Но дни шли за днями без всяких происшествий, и я подумала, что Серджио решил затаиться до суда.

Я взяла еще одно «интервью» у Фабиано в баре Рустера, неподалеку от церкви Гроба Господня. Его лицо посвежело, лишь кое-где остатки синяков расплывались бледно-желтыми пятнами. Завсегдатаи бара сердечно приветствовали меня:

– Ага, Фабиано, вот и тетушка твоя вернулась!.. Когда он заявился сюда с «фонарями», мы подумали, что он тебя сильно обидел... Иди-ка сюда, тетушка, поцелуемся... Уж я-то тебе цену знаю, не то что этот дерьмак...

Я вывела Фабиано из бара, подошла к небесно-голубому «эльдорадо» и придирчиво его осмотрела.

– Слышала, что ты слишком быстро водишь машину и даже морду себе всю разбил? Но машина, как я вижу, в полном порядке. Должно быть, она покрепче, чем твоя харя!

Он бросил на меня убийственный взгляд.

– Ты же хорошо знаешь, сука, кто меня разукрасил. Но и ты выглядишь не лучше. Скажи этим мерзавцам Альварадо, чтобы оставили меня в покое, иначе тебя утопят, как котенка. В другой раз ты так легко не отделаешься.

– Послушай, Фабиано. Если хочешь избить меня, избей. Но не бегай жаловаться Серджио. Ты же становишься посмешищем. Итак: хочешь убить меня, давай. Здесь же. Голыми руками, без оружия.

Он кисло поглядел на меня, но промолчал.

– Ладно. Не хочешь драться. Хорошо. Нас двое сейчас – ты и я. Все, что мне от тебя нужно, – это информация. О том, имеют ли твои дружки «Львы» какое-нибудь отношение к смерти Треджьера.

По его лицу пробежала тревога.

– Эй, слушай, только это на меня не вешай. Не выйдет. Я там не был, ничего не видел.

– Но знаешь кто.

– Не знаю ничего. Мы блуждали вокруг до около минут пять. Я была убеждена, учитывая его тревогу и страх, что ему кое-что известно о смерти Треджьера. Но говорить он не собирается.

– О'кей, парень. Придется мне, наверное, пойти к детективу Роулингсу и заявить, что ты – соучастник убийства. Он тебя бросит в каталажку как очевидца и уж тогда-то ты запоешь...

Но и это не подействовало. Было что-то, чего он боялся больше, чем полиции. И не удивительно. Что полиция? Ну, подержит в подвале несколько суток, но ноги или череп не изуродует.

Фабиано не мог похвалиться физической силой. Я схватила его за ворот рубашки и с силой нашлепала по щекам – посмотреть, что будет. Но и это ничего не дало: он знал, что придушить его я не смогу. Я плюнула на все и отпустила его в бар. Он поплелся, бормоча неясные угрозы, что-то там о мести. Начхать мне было, но вот его альянс с Серджио...

Я остановилась у Шестого полицейского участка. Роулингс оказался на месте, и я рассказала о разговоре с Фабиано.

– Уверена, что щенок что-то знает о Малькольме, но слишком боится, чтобы даже намекнуть... И это все, чего я добилась за две недели. Не думаю, что мне вообще удастся узнать что-нибудь Новое.

Роулингс улыбнулся недоброй улыбкой.

– Это хорошая новость, Варшавски. Теперь я наконец-то могу целиком сосредоточиться на следствии, вместо того чтобы постоянно тревожиться из-за вас, где это вы там ползаете, за каким углом. Но я задержу Эрнандеза – посмотрю, сумею ли заставить его попотеть.

Тем вечером я ужинала с Лотти и сказала ей, что сделала все возможное, чтобы разузнать что-то о смерти Малькольма.

– Если не считать моих и Фабиано синяков и шишек, я бы сказала, что результаты отсутствуют. Очевидно, мне вскоре придется искать хорошего клиента-плательщика.

Она неохотно согласилась со мной и перевела разговор в другую плоскость – о ее усилиях в поисках достойной замены Малькольму. Когда она уходила от меня примерно в половине одиннадцатого, мистер Контрерас даже носа не высунул. Две спокойные недели убедили его в том, что наш бастион уже не подвергается опасности.

Меня все-таки грызло любопытство: где Дитер Монкфиш раздобыл деньги для оплаты адвокатских услуг Дика Ярборо? Я решила позвонить Фримэну Картеру – одному из партнеров той самой адвокатской конторы «Кроуфорд, Мид», который занимался в основном ведением не очень сложных криминальных дел. Я познакомилась с ним, когда была замужем за Диком, и убедилась, что он единственный партнер фирмы, не считавший, будто изменяет мир к лучшему только благодаря тому, что благосклонно снисходит до оказания ему юридической помощи. Учитывая ставки его гонораров, я прибегала к услугам Фримэна лишь в тех случаях, когда была убеждена, что в одиночку не одолею мадам Фемиду.

Фримэн, как всегда, сделал вид, что в восторге от моего звонка. Он пожелал узнать, не требуется ли мне помощь в драке с Серджио Родригезом, и заявил, что мне давно пора уяснить себе следующее: не звонить, если я хочу выведать у него, Фримэна, профессиональные тайны его партнеров.

– Эй, Фримэн! Если бы я всегда считала, что мне никто и ничего не расскажет, то давно бы уж была дома, залегла в постельку и надолго. Зато сейчас я подумываю: не попытаться ли сейчас? Он рассмеялся и попросил позвонить ему в том случае, если я откажусь от судебного преследования Серджио.

В четверг у меня появился вполне реальный клиент, бизнесмен: ему нужно было покончить с продажей наркотиков на его фабрике. Перед тем как отправиться туда, я решила еще раз попытать счастья в разгадке тайны Дитера Монкфиша. Адрес общества «Ик-Пифф» свидетельствовал, что оно располагалось рядом со скоростной автострадой в районе, мало привлекательном для поездки на автомобиле. Мне пришлось объезжать разверстые люки и завалы шлакобетонных блоков; наконец удалось припарковаться, правда, не доезжая целого квартала до искомого здания.

Было очевидно, что золотой дождь не осыпал лигу «Ик-Пифф». Ее штаб-квартира каким-то образом уцелела в ряду домов, обреченных на снос, и была похожа на елку, случайно забытую на лесоповале.

У подъезда торчали закоренелые алкаши, жмурясь от лучей августовского солнца. Я переступила через чьи-то ноги и вошла в вонючий подъезд.

Записка, аляповато приклеенная к стене холла, извещала, что головная организация общества располагается на третьем этаже. Среди других контор в здании располагались шоу-агентство, турагентство лилипутской африканской страны и телемаркетинговые фирмы. Лифт – миниатюрный ящик в стене – был заперт амбарным замком. Никто не встретился на пути, когда я поднималась на третий этаж. Вероятно, было еще рано для появления сотрудников фирмочки, занимавшейся вербовкой талантов шоу-бизнеса.

Слабый свет пробивался сквозь стеклянную панель дверей общества. Плакат с намалеванным на нем подобием человеческого зародыша сопровождался истерическим лозунгом: «Остановите руку убийцы...» Я ткнула кулаком в «зародыш», дверь подалась. Интерьер помещения представлял собой шаг вперед по сравнению с убожеством холла и лестницы. Дешевенькие металлические столы и ящики для досье; длинный заседательский стол, заваленный листовками: добровольцы могли ставить на них свои пламенные призывы. Кроме того, имелось довольно много телефонных аппаратов, очевидно, предназначенных для организационных связей с провинциальными отделениями. Основной же декорум составляли гигантские, во всю стену, плакаты, красочно клеймившие чудовищное Зло – аборты – и воспевавшие Добро – защиту женского плода.

Полная седовласая женщина вытирала пятно масляной краски на окне, когда я вошла в комнату. На женщине была синтетическая бежевая юбка, вздувшаяся пузырем на животе и открывавшая резинки трусов. На сильно опухшие ноги были надеты эластичные чулки и пластиковые сандалии. Я с невольным сочувствием представила себе, каково этой женщине ежедневно преодолевать три этажа.

Она без интереса скользнула по мне заплывшими жиром глазами и спросила, что я хочу.

– От администрации штата Иллинойс. Аудиторская проверка. – Издали я показала ей мою лицензию частного детектива. – Вы зарегистрированы как благотворительная, не приносящая дохода организация? Так? – Все это я произнесла резко и сухо.

– Да, – подтвердила незнакомка. – Так и есть.

Ее вязкий гнусавый говор выдавал обитательницу южной части Чикаго.

– Я должна просмотреть список ваших спонсоров. Возникли сомнения: не делятся ли они средствами с «Ик-Пифф», избегая таким образом уплаты налогов.

Я молилась, чтобы она не оказалась бухгалтершей. Произнесенная мною ахинея была бы вмиг разоблачена молоденьким студентом финансового колледжа.

Она горделиво выпрямилась:

– Нет, мы – настоящая благотворительная организация. А если вас послали сюда убийцы, чтобы досаждать нам, я немедленно позвоню в полицию.

– Да нет, нет, – увещевательно произнесла я. – Лично я восхищена вашим делом, великими целями. И мой визит не носит частного характера. Но что поделаешь: служба есть служба – четкое взимание налогов, проведение аудиторских проверок и так далее. Нe можем же мы допустить, чтобы ваши спонсоры злоупотребляли вами? Согласны со мной?

Она поплелась к столу, еле переставляя ноги.

– Но я все-таки позвоню мистеру Монкфишу. Ему не понравится, если я покажу наши бумаги посторонним лицам.

– Но я не посторонняя! – с колоссальной убедительностью отозвалась я. – Ваша же государственная служащая. И потом на это всего минута уйдет.

Тем не менее она крутила телефонный диск. Зажав трубку ладонью, дама переспросила:

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Химинез, – ответила я. – Розмари Химинез.

К несчастью, мистер Монкфиш сразу же подошел к телефону. Дама обрисовала ему ситуацию и, перед тем как повесить трубку, с облегчением несколько раз кивнула.

– Если вы немного подождете, миссис, э-э, как ваше имя... Он скоро придет.

– А сколько ему на это потребуется времени?

– Не больше получаса.

Я озабоченно посмотрела на часы:

– У меня ровно в полдень свидание кое с кем из губернаторского окружения. Если мистер Монкфиш не появится здесь без четверти двенадцать, мне придется покинуть вас. Но поскольку я вернусь на службу, не имея нужной информации, мой босс может наложить арест на вашу документацию. Вам это будет не по душе? Так отчего же тогда не позволить мне, пока я жду, взглянуть на бумаги?

Она колебалась, и я в качестве прессинга как бы невзначай упомянула полицию, ФБР, вызовы в суд... Кончилось тем, что она, выдвинула ящик со спонсорскими карточками – их адресами – и разрешила присесть за стол. Документация, заполненная от руки, была в ужасающем беспорядке. Я решила просматривать карточки, начиная с дальнего конца ящика, в надежде наткнуться на гонорар, выплаченный персонально Дику, либо на крупную сумму, коей мог поживиться Монкфиш, но вскоре поняла, что трачу время впустую. Безнадежно. На это потребовались бы часы и часы, а у меня оставались считанные минуты... Хорошо еще, что сведения о спонсорах были разложены по алфавиту, но я понятия це имела, кого именно выбрать для изучения среди нескольких тысяч персон.

На всякий случай нашла Дика Ярборо, его адрес и телефон с припиской, тоже от руки, – «счета направлять непосредственно спонсору».

Я захлопнула ящик и встала.

– Боюсь, нам придется прислать сюда аудиторскую бригаду, мадам. Ваши бумаги, я позволю себе так выразиться, содержатся крайне неаккуратно.

Я перебросила сумку через плечо и направилась к выходу, правда, к несчастью, проделала все это чересчур медлительно. У самой двери на меня буквально натолкнулся Дитер Монкфиш, его горящие выпуклые глаза прожгли меня до костей.

– Это вы – девушка из администрации штата? – спросил он гнусавым баритоном: такой тембр никак не соответствовал его габаритам. Он неприятно оглушил меня.

– Не девушка. Женщина, – поправила я автоматически. – В ваших бумагах трудно разобраться. Поэтому, как я уже сказала вашей служащей, мы пришлем аудиторскую бригаду.

– Ваши документы! Кстати, Марджори, вы просили ее показать документы?

– Конечно, просила, мистер Монкфиш.

– Мы все это проделали, – умиротворяюще проговорила я. – А теперь мне пора идти. У меня обед с одним из высокопоставленных чиновников штата.

– И все-таки я хочу посмотреть на ваше удостоверение, миссис.

Стоя в дверях, он полностью меня блокировал. Я была в нерешительности. Он был выше ростом, но тщедушный. Однако Марджори могла вызвать полицию и, кто знает, чем бы все это кончилось... Я вынула из сумочки простую визитку и протянула ему.

– Ви. Ай. Варшавски. – Он нарочито исковеркал произношение. – Но где удостоверение, выданное штатом Иллинойс?

Я конфузливо взглянула на него:

– Боюсь, что я немного солгала, мистер Монкфиш. На самом деле я не государственная служащая. А дело вот в чем. – Я умоляюще простерла к нему руки. – Могу я на вас положиться? Я чувствую, что вы – как раз тот мужчина, который умеет по-настоящему оценить всю трудность женских проблем. Это подтверждает ваше редчайшее понимание женщины и невзгод, связанных со статусом нежеланного ребенка.

Он промолчал, но мне показалось, что его маниакальный накал несколько поостыл. Я вздохнула и продолжила, слегка заикаясь:

– Дело в моем муже. Бывшем муже, признаюсь. Он ушел от меня к другой женщине, бросил меня, когда я в последний раз забеременела. Настаивал на аборте, но я, конечно, отказалась. А он – очень богатый юрист! Двести долларов в час получает, каково? Но не тратит ни цента на благородную задачу – защиту детей. Мы нажили с ним пятерых очаровательных детишек. Но у меня нет денег, и он знает, что мне не под силу преследовать его по суду.

Все это я произнесла так душещипательно, что чуть сама не разревелась.

– Если вы пришли сюда за деньгами, молодая леди, я не могу вам помочь.

– Нет, нет, я не о том прошу. Но мой муж – Ричард Ярборо. Я знаю, что он представляет ваши интересы. Я и подумала, что если найду его счет, то смогу убедить заплатить мне хоть немного, чтобы прокормить маленькую Джессику, и Монику, и Фреда, и других...

– А почему ваша фамилия не Ярборо? – спросил он, сосредоточившись на наименее важной стороне мелодрамы.

– Когда он бросил меня, я вновь взяла отцовскую фамилию.

Его лицо выразило гамму неопределенных чувств. Как все фанатики, он мог рассуждать о событиях более или менее здраво, только если они касались его непосредственно.

Возможно, он уже был готов назвать мне какого-нибудь анонимного спонсора, но Марджори не удержалась от того, чтобы не внести свою лепту. Она подтащилась ко мне и взяла визитную карточку.

– А я думала, – проскрипела она, – что вас зовут как-то по-испански, нечто вроде Розмари Хим... что-то в этом духе...

Тут я дала слабину:

– Я... Мне... Мне не хотелось без лишней надобности раскрывать мое настоящее имя.

Глаза Монкфиша буквально выкатились из орбит. Я даже испугалась, что они выстрелят мне в лоб. Если Марджори не разобралась в названном мною имени, то уж Монкфиш великолепно разобрался. Розмари Химинез была первой погибшей в результате подпольного аборта, после того как власти штата срезали социальную помощь неимущим женщинам, и стала таким образом неким расхожим символом в схватке двух противоборствующих сил.

– Вы! Вы! Вы всего-навсего грязная защитница абортов!..

Звоните в полицию, Марджори. Она, наверное, что-нибудь тут украла.

Он схватил меня за запястье, пытаясь затащить в глубь комнаты. Я нарочито упиралась так, чтобы очутиться рядом с открытой дверью. Поровнявшись с ней, я вырвалась из его клешней и сбежала по лестнице.