Господин Ветер

Глава одиннадцатая Бандиты

Ночью стало холодно, и Крис инстинктивно завернулся в спальник и в полиэтилен. К рассвету он был в теплом, но весьма влажном парнике. Его несколько раз будили поезда — утром прошло состава четыре.

Кристофер распаковался, стряхнул полиэтиленовую пленку и допил остатки воды из фляги. «Надо было рядом с костром оставить. Холодно, зато небо ясное», — сказал он сам себе и принялся приседать и подпрыгивать. Затем вытащил карту. Справа от дороги была нарисована река Уса, но с высоты поросшей лиственными деревьями старой насыпи ее видно не было.

Поэтому, решив умыться где-нибудь по дороге, Крис спустился на трассу.

По сравнению со вчерашним вечером, машин было мало: в основном, какие-то местные грузовики с забитыми кабинами, старенькие легковухи.

И вдруг — о чудо: из-за поворота, поблескивая черными блестящими бортами, вылетел джип. Тяжелый рычащий японский зверь. Он проскочил так быстро, что Крис не успел заметить, есть ли в нем пассажиры.

И через два молоковоза после него — второе чудо: темно-синяя рыба, шелестящий дельфин новенький «Форд». И он, проскочив Криса, остановился, включил огромные стоп огни и вернулся задним ходом. Водитель, холеный, круглолицый, аккуратно стриженный, распахнул дверцу.

— Куда?

— В сторону Москвы.

— Конкретно.

— В Москву.

— Ну, поехали в Москву.

На этот раз было очевидно, что предупреждать «я не заплачу» нет никакого смысла.

Крепкая фигура, сытое лицо, на безымянном пальце левой руки — выцветшая татуировка — перстень, ромбик разделенный диагоналями на четыре части и раскрашенный в шахматном порядке — две части темные, две светлые. Крис помнил лишь, что перстень с пиковым тузом означает хулиганку, а с трефовым — кражу. Такой ромбовидной татуировки он ни у кого не видел. Может просто, «для красоты».

Крис потянул за ремень.

— Пристегнуться?

— Оставь. Я не люблю ремни. Откуда едешь? — спросил драйвер.

— Из Алма-Аты.

— Гаш везешь, что ли?

— Не, — ответил Крис, — я по трассе гашиш не вожу. Менты шмонают.

— А сам-то откуда.

— Из Питера.

— Питер — хороший город. Кореш у меня там. — Драйвер на секунду задумался, затем открыл бардачок, достал оттуда и протянул Крису открытую пачку мальборо.

— Я не курю, — сказал Крис. — Табак не курю.

— Другого нет.

Они летели за сто пятьдесят, обгоняя всех, безо всяких правил — гора не гора, поворот не поворот. Белой сплошной полосы в сознании драйвера просто не существовало.

Они миновали молоковозы, догнали джип. Но едва собрались обойти его, как тот тоже увеличил скорость.

— Ах ты… — с досадой произнес драйвер.

— Смотри-ка, уходит. — Крис бросил взгляд на водителя. Судя по выражению лица драйвера, гонка стала делом его чести.

— Мотор мощный. Ничего… — Водитель продолжал разговаривать с джипом.

Некоторое время они ехали вровень. Крис увидел в окне улыбающегося бритоголового водилу и девушку на заднем сиденье.

«Алиса! Нет, обознался…»

«Совсем ты чего-то запарился, — мысленно осадил себя Крис, — везде чудится. Отвяжись. Не думай».

«Легко сказать…»

«Найди причину, и уничтожь ее… Алисы в твоей жизни больше нет. Проехали».

Вскоре джип остался позади.

— Сто семьдесят, — в голосе драйвера чувствовалась гордость.

— Много навороченных машин по дороге катается.

— Тольятти. Богатый город. Самый авторитетный. — Водитель принялся нажимать кнопки на магнитоле. — Нравится тачка?

— Да.

— Это американская машина.

— Да я вижу, форд.

— Я говорю, американской сборки.

— Давно она у тебя?

— Вчера человек один отдал. А так у меня мерс. Вот сука. — Он продолжал ковыряться с магнитолой. — В багажнике сидюк на десять дисков. Недавно работал. Ладно, хуй с ним.

Он вставил кассету с какой-то попсой, незнакомой Крису.

— Хорошая машина.

— Хорошая. Но у меня не задержится. В Москву приеду, девчонке подарю. Не для наших дорог. Слишком спортивная.

Они летели, снижая скорость и останавливаясь лишь три раза: один — около гаишника, с которым драйвер расплатился зеленой бумажкой прямо из окна, не вылезая из машины, другой — водителю захотелось молока, он затормозил в маленьком поселке напротив одного из придорожных домов и вскоре вернулся с литровой пластиковой бутылью, третий — в лесу, когда после молока и драйверу, и Крису захотелось отлить.

Крис вскоре впал в некую полудрему, полную вялых размышлений, в которых снова появилась Алиса. «Она уехала одна. И что с ней может сделать вот такой бык, явно из уголовного мира. Ничего. Довезет и отпустит». Он явственно представил, как драйвер плотоядно смотрит на девчонку.

И проснулся от резкого скрипа тормозов.

Какие то люди, перегородившие дорогу, припаркованные к обочине «девятка» и «Мерседес».

— Достали. — Драйвер сжал зубы. — Вот суки.

Он резко рванул вбок и вперед. Крис увидел как один из перегородивших дорогу крепышей, не успев отбежать, подпрыгнул, на какой-то миг перед лицом Кристофера промелькнуло его тело — рыба выныривающая из большого аквариума. Он со стуком перекатился через крышу машины и спрыгнул с противоположной стороны.

Затем прозвучало несколько резких хлопков, за спиной Криса звякнуло и машина, проехав несколько метров, дернулась и замерла. Крис влетел головой в паутину трещин, побежавших по лобовому стеклу, но мгновенно пришел в себя. Он посмотрел на драйвера. Тот, открыв рот, лежал грудью на руле, вниз на светло-серые брюки капала кровь.

Кристофер вжался в сиденье.

— Выходи, — прозвучал властный голос снаружи.

Крис не помнил как вышел. Он видел лишь дуло автомата, направленное на него.

— Лицом к машине. Ноги.

Кристофер чуть не скорчился от резкого пинка. Его заставили опереться на крышу машины и широко расставить ноги.

Чужие руки уверенными движениями прошли по телу Криса.

— Так стоять, — сказал тот, кто обыскивал.

— Все, хозяин. — Один из боевиков успел вынуть ключ и залезть в багажник. — Все здесь.

— А бабки?

— Кейс тоже. Он с ним был. О, еще какое-то говно.

Краем глаза Крис заметил как бойцы потрошат его рюкзак.

— Это мой рюкзак, — голос Криса стал высоким и хриплым одновременно, — там ничего нет…

— Повернись, чучело.

Крис развернулся. Перед ним стоял невысокий лысый человек в темном костюме.

— Откуда ты взялся?

— Да я так. Застопил.

— Чего-чего? — лысый улыбнулся.

— Я ловил попутку. Просто попутчик.

Лысый оглядел Кристофера, затем перенес взгляд на кучку вещей вытряхнутых из рюкзака, и улыбка на лице бандита быстро сменилась брезгливой гримасой.

— Мальчики, уберите все это.

— И этого?

— И этого.

— Пойдем. — Крепыш с автоматом хлопнул Криса по плечу. — Не ссы. Это не больно. Это как уснешь.

Рядом рассмеялись.

Другой принялся закидывать в багажник вещи Криса.

— А может не стоит? — Крис не ожидал, что способен на такие плаксивые нотки. Язык не ворочался, ноги были ватными. Он всегда считал себя готовым к смерти, однако, стоило ей появиться совсем рядом, вся готовность куда-то пропала. — Я же ничего не видел. И вас даже не помню.

— Давай, давай.

Взгляд Лысого вдруг остановился. Казалось он пытается разглядеть нечто лежащее под машиной.

— А это что?

Кристофер пригляделся. Возле колеса — сверкающая серебряная полоска — блик света на полированной трубке, выпавшем из рюкзака слайде.

— Это слайд. Для гитары.

— Блюзмен, что ли?

— Да, — почувствовав проблеск надежды, ответил Крис. — Музыкант.

— А где гитара?

— Из Ебурга на поезде едет.

— Откуда?

— Из Е-ка-те-ринбурга. — Язык плохо слушался Криса и длинное название города пришлось произнести по слогам.

— Что, Коленька, может оставим музыканта? — Лысый снова улыбнулся.

— Как скажете.

— Вот что, чувак. Знаешь как меня здесь зовут, — Лысый обращался уже к Крису, — Блюзмен. Я духовик. Раньше я тоже играл… на саксофоне. Теперь… — он усмехнулся, — у меня другие инструменты. Тебе очень повезло. Пока повезло. Сегодня ты сыграешь для моего друга. Но запомни, я очень не люблю когда лажают.

— Можно вещи взять?

Лысый кивнул.

— Крис поскидывал в рюкзак все свое, что было в багажнике.

Никогда Крис не ехал с таким эскортом: справа — бык, слева — бык. Эти «ребята» казались большими даже для просторного «мерса». Кристофер снова вспомнил некий фильм, где главный герой, которого играл Африка, сидел между такими же жлобами, и даже умудрялся спать и видеть сны. «Но там, в фильме, Африка их не боялся. А я?» Крис смотрел по сторонам — трасса, трасса. Они возвращались. Спереди, рядом с шофером, сидел лысый. Часть боевиков, та, что приехала на «девятке», осталась убирать «это».

— Где я буду играть? — спросил Крис.

— У большого человека. Самого большого в этих местах.

— Президента, что ли? — нервно усмехнулся Крис.

— Не базарь. Не люблю.

Час, два часа молчания, они миновали деревню, где недавно покупали молоко, миновали поворот на Сызрань, миновали место, где Крис застопил «Форд», они приближались к Тольятти. Голова Кристофера пухла от множества отрывочных и нелепых возможностей продолжения, от перемалывания уже произошедшего — словно перед ним кто-то постоянно прокручивал фильм, где водитель «Форда» падает грудью на руль и из его рта течет вниз кровь.

«Надо проснуться, парень, и все будет хорошо. Ты попал в притчу, где висишь над пропастью, зажав зубами лозу. Проснись!»

«Но это не сон».

«Сам говорил, жизнь — лишь иллюзия, один из снов, так чего же ты боишься? Ведь мучить не будут, не садисты же. Просто убьют».

«Когда тебя избивают — больно, но когда убивают совсем, совсем не больно», — вспомнил он тяжелый и густой голос питерского художника по имени Транк, все его зубы были потеряны в драках, и улыбка казалась зловещей, несущей маниакальное стремление к смерти как к своей, так и чужой. Кристофер сидел с ним в пивняке, пролетарий от искусства пил уже несколько дней, и большую часть из них был на тропе войны. «Транка уложили бы еще около Форда».

«А я ничего и сделать не смогу. Надо быть послушным и угодливым. Они не завязали мне глаза. Я же свидетель убийства. Значит, уверены в том, что не скажу. А не сказать может только мертвый. Значит, после того, как я сыграю, убьют. Господи, не допусти…»

«Чего же ты боишься, суфий? Смотри смерти в глаза…»

«А где у нее глаза? Ты даже мыслишь красивыми фразами из боевиков. Что ты будешь играть этим дяденькам?»

«Все, что попросят… Лысый любит блюзы. Я тоже».

Лысый достал из кармана мобильный телефон, включил его.

«Уже в зоне действия сотовой связи, — подумал Крис. — Или она везде действует? Звонит „большому человеку“».

— Блюзмен. — серьезным тоном сказал Лысый. — За грибами сходил. И на жаркое, и на соление. Два белых. Один пришлось выкинуть. Червивый.

Крису вдруг стало смешно: его охватил нервный внутренний смех, лавина, готовая вылиться наружу волной сумасшедшего хохота. Кристофер читал в книжках о бандитской конспирации, но не ожидал, что она существует на самом деле, и что это будет выглядеть так нелепо. К тому же ему вспомнился вчерашний сбор грибов — подберезовики-подосиновики и даже два белых. «Даже два белых. Один червивый».

Выслушав некую фразу с той стороны, Блюзмен продолжил.

— Другой взял. Увидишь. Я тебе его подарю.

Очередная реплика неслышного Крису собеседника, заставила Блюзмена улыбнуться.

— Нет. Как договорились. — Лысый убрал телефон в карман и обратился к водителю: — Сначала ко мне.

Через полчаса машина свернула с трассы. Крис пытался запоминать дорогу, но вскоре запутался — слишком много улиц, слишком много поворотов.

— Я прямо сейчас буду играть? — спросил Крис.

— Вечером.

— Мне нужно порепетировать. — Крис сказал это, чтобы хоть немного расширить собственную «свободу». На самом деле, он в репетиции не нуждался, ибо часто играл на разных «чужих» гитарах и пальцы за несколько минут привыкали к новому инструменту. Или хотя бы посмотреть гитару.

«А чего на нее смотреть, на ней играть надо, — услышал он внутри себя мысленное возражение, в котором узнал интонацию Вани Жука, — А попади ты в такую кашу? То-то». Нет, Жука на своем месте Крис представить не мог.

— Посмотришь.

Машина остановилась перед железными воротами в довольно высоком каменном заборе. Они отъехали в сторону, и Крис увидел в глубине небольшого парка двухэтажный дом. Рядом с воротами никого не было, но на крыльце дома сидел здоровенный скуластый татарин в защитной униформе. Откуда-то сбоку, навстречу «мерсу» черными молниями метнулись два добермана.

Блюзмен открыл дверь и собаки сунувшись в кабину, принялись облизывать его лицо.

— Слим, Бетси, — он ласково потрепал одну, другую, а затем проговорил совсем иным, злым голосом, — пошли вон!

«Психопат», — поставил диагноз Крис. Он, как и многие его друзья, довольно хорошо знали психиатрию — отмазывание от армии часто осуществлялось через дурку, и психопатию (статья 8б) было легче всего симулировать, ибо каждый человек в некоторой степени психопат.

— Рашик, возьми собак, у меня гость. — Блюзмен повернулся к Крису. — Видишь как собачки меня слушаются. Ты должен быть еще послушнее.

— Юра, — он обратился к одному из соседей Криса, — отведи его во флигель и предупреди мальчиков о дорогом госте.

Флигелем оказалась одна из боковых пристроек.

Они миновали маленькую прихожую и зашли в комнату. Камин, ковер на паркетном полу, кресло, телевизор, журнальный столик, цветы на окнах. И телефон. За полуоткрытой дверью — угол кровати, видимо, спальня.

— Располагайся.

Крис бросил на пол рюкзак и принялся расшнуровывать ботинки.

Охранник прислонился спиной к дверному косяку и, сложив руки на груди, наблюдал за действиями Криса.

— Мне нельзя выходить? — спросил Крис.

— Почему, можно.

— Нет, я серьезно.

— И я серьезно. — Охранник продолжал улыбаться. — Только не советую. Собаки незнакомых не любят. Вымойся, от тебя как от бомжа воняет.

«Неправда, — хотел возразить Крис, — от меня пахнет вчерашним костром. Одежда хранит запах дыма несколько дней».

В детстве Крис любил лежать, уткнувшись носом в теплый вязаный свитер, он хорошо помнил этот «дачный», как говорила мама, свитер, и вдыхая запах дыма, мысленно возвращаться на лесные тропинки. Это было до пятнадцати, до трехлетней затяжной войны с родителями, закончившейся прописыванием Криса в бабушкину комнату, и съездом в никуда, а затем всеобщим перемещением (без Криса) в Москву. С той поры Крис стал «отрезанным ломтем», родители жили с младшим братом, теперь успешным студентом юридического и гордостью семьи. А Крис, два года отучившись в «консерве» и попав, по выражению Яна, в хипаки второго призыва (почему-то ближе к концу восьмидесятых возникла эта вторая волна ухода к цветам, любви и ненасилию), стал жить по впискам. За это время он провел год семейной жизни с весьма милой герлой, в течение нескольких месяцев побывал хозяином сквота на Петроградской, который сам и открыл, переиграл в десятке команд и даже записал свой компакт, который пока еще не видел, ибо в очередной раз уехал из города по «семейным» делам. С определенной поры он считал своей семьей весь пипл, то есть Rainbow-family, то есть Народ Радуги.

«А теперь ты готовишься к концерту, который может стать твоим последним концертом».

«Красиво сказано, парень, но не лучше ли посмотреть, что здесь за ванна».

«Каждый концерт суфия — последний концерт».

«Чего ты рисуешься… Получил слабую надежду на несколько глотков воздуха, и уже веселишься? А знаешь ли ты, что надежда — первый враг воина».

«Недавно ты говорил, что страх…»

«Бог с тобой, надо вымыться…»

Охранник, тем временем, вышел из комнаты и из флигеля — Крис увидел его фигуру, мелькнувшую за окном.

Крис снял трубку телефона. Работает. Но звонить некому. Затем проверил обе двери — не заперты. Мало того, их можно было закрыть изнутри. Но стоило ему высунуться наружу, как к крыльцу метнулся один из доберманов. Крис увидел его раскрытую пасть в метре от себя и захлопнул дверь.

Тот в отличие от большинства легко возбудимых и лающих представителей своей породы, даже не заворчал. «Им Блюзмен языки, что ли, вырвал. Ладно, поищем ванну».

Ванна была шикарной — белый и голубой кафель, никелированные краны, большое зеркало и целый набор шампуней. Полочка, где фен и бритвенный прибор. Крис наполнил ванну пеной, погрузился в нее и попытался расслабиться. Расслабление состояло в рисовании мысленных планов побега, где Крис, превращаясь в немерянно крутого супермена, взрывал дом, лихо раскидывал собак, перелезал забор, одним ударом укладывал Юру и Рашика и т. д и т. п.

«Хватит, посмотри, есть ли здесь что-нибудь полезное…» Взгляд Кристофера пробежал по полкам. Бритва. И мысли снова изменили направление.

«Взять мойку и по венам. Здесь, в шикарной ванне с голубым кафелем… Пену следует убрать и наполнить чистой, прозрачной водой, чтобы видеть две красные кровавые речки, две струйки, расходящиеся в теплой воде. В теплой воде, говорят, не больно». — Крис поежился, вид этой смерти был ему противен, он просто хотел жить. «Это так просто — умереть молодым», — вспомнил он фразу из старой песни Майка, но сам не хотел никакой смерти.

«Значит, ты не готов к ней?»

«Не я ее ищу…»

«Всей своей жизнью мы идем к смерти. Воин должен быть готов к встрече с ней всегда».

«Красиво говоришь, парень, а кто чуть не обделался под дулом автомата?»

«Я не смерти боюсь, мучений боюсь…»

«Это мы уже слышали…»

Крис включил душ. Он мылся тщательно, с кайфом, ибо снова поймал момент «здесь и сейчас», неожиданно пришло понимание — не головой, некой глубинной сущностью, что надо принимать жизнь в полной мере, пока она еще есть, и радоваться, как ни банально это звучит, каждой капле этой теплой воды, каждому глотку воздуха, каждому лучу света. Криса «вставляло» все, даже стирка носков.

«Не предчувствие ли это смерти, а, суфий?»

«Нет, парень, это просто про-светление. Ты проснулся».

«Надолго ли?»

«Ты сам ответил на свой вопрос. Истинно пробужденный такого вопроса не задаст. И сам с собой не разговаривает».

В комнате Криса ждал еще один подарок — поднос с чашкой горячего кофе и бутербродами. Завтрак был прерван телефонным звонком.

— Музыкант? — Крис узнал голос Блюзмена. — это Константин.

— Да…

— Ты подумал, что будешь играть?

— А сколько я буду играть? По времени.

— Час. После тебя будет еще один… — с той стороны раздался короткий смешок, — певец.

— Тогда стандарты. Мэйстрим. Плюс пару своих вещиц. Я один буду играть?

— В кафе есть своя команда. Гитарист, барабанщик, басист. Они придут с Вовчиком. После тебя. Но могут и с тобой.

— Тогда мы должны порепетировать. Хоть немного сыграться. Час-два.

— Не получится.

— Я могу и без репетиции. Если они хорошие музыканты. А могу и один. Или с драм-машиной.

— У тебя будет драм-машина. Отстроить ее сможешь?

— Разумеется. Главное, гитара.

— Гитара хорошая. Эпифоно-казино. Такая же, как у Джона Леннона.